Двое за столом смотрят

Как в первый раз.

Двое молчат

Как одно целое.

Двое…

Пока один не встал.

УЖИН

– Ты рыбу любишь? – произнес он неуверенно, не зная как начать разговор.

– Люблю, – тихо ответила она.

– Хорошо, тогда я… – не договорив начатую фразу, он поймал себя на том… Читать далее →

Раскрашиваю луну жёлтым. Хотя она совсем не такого цвета. Она больше белая, но не такая белая, как нераскрашенная бумага, а другая, как лепестки маминой орхидеи в моей спальне или её жемчужное колье, или как парное молоко в ведре, подсвеченное изнутри… «Сколько раз тебе говорила: не грызи ногти!» По пальцам всегда так больно. И Рита видела! Читать далее →

Через три дня молчания он позвонил мне.

 Я прыгнула к телефону, схватила трубку.

– Ну, вот и я,- сказал он.-  как мне кажется, жив.

– Где ты был все это время?- спросила я плохо справляясь с нервным смешком.

– Я мстил. У тебя есть синий лён?

– Ты имеешь в виду ткань, да? Была…я покупала, да я же говорила, что…

– Я позвоню тебе, недели хватит, чтобы сшить мне рубаху.

 Он положил трубку. Читать далее →

Саня свинтил с работы в середине дня. Перед самым его носом ушел троллейбус, и Саня стал ждать следующий. К остановке подошла девушка в лимонно-жёлтом платье с худыми голыми ногами и в таких же цыплячих босоножках. Она и сама была как цыпленок: тонкие косточки-ключицы, длинная шея, маленькая аккуратная головка, волосы стянутые в пучок. Она стояла выгнув спину, одно плечо чуть выше другого. Она обернулась, чтобы посмотреть не идёт ли троллейбус, и Саня понял в чем дело. У нее разошлась молния на спине, и только сильно затянутый поясок не давал платью раскрыться до конца. Девушка придерживала его, прижав с боков локтями. Гладкую спину разделяла тонкая перемычка лифчика.
Подошёл пустой троллейбус, и они сели, она в середине, он через пару мест позади. Девушка сидела без движения как мраморная статуя. Они проехали несколько остановок, а потом Саня взял и подошёл. Читать далее →

— Ты что, никогда не занимался пранком? — спросил меня подолог.

— Планировал, но не пробовал, а что? — загорелся я.

—Твоя горячая мотивация потухнет, если ты немедленно не запранкуешь, — сказал подолог, и я взял камеру и пошел на улицу пранковать.

— Девушка, давайте поздороваемся носами, — сказал я девчонке.

— Давай, а что? — ответила девушка, и мы стали тереться носами.

Мы терлись носами полчаса, и на телефоне кончилась память. Но мы все равно продолжали пранковать. Нам понравилось. Это был мой первый в жизни пранк. В итоге у нас стерлись кончики носов, но лиха беда начало!

Лучше б я не начинал и не знал начала. Потому что теперь мучение! Чёрт за черевичками! Да у него ж копыта! Ух, это же он не себе, это он от угрозы, что на него положат крест! От страха, что крест наложат! Совсем разное, совсем различное и вдруг увязывается… Что же дальше-то будет? Впереди бесконечность смыслов, из которых один уже давно выхвачен, и если я дойду до него, то и с ними со всеми как будто сольюсь. Но они от меня на расстоянии, на расстоянии, в котором я сейчас иду назад, к ним, в лесу, по болоту, и в этом расстоянии нет пространства, всё пространство там, в бесконечности хаоса смыслов, в которые я войду, если узнаю один из них. А пока хаос бессмыслицы и распада. Во что же такое непредсказуемое они могут сомкнуться – чёрт и крест и черевички эти?… Читать далее →

Я стоял и видел грязно-красный кирпич, местами присыпанный мертвенным снегом; бесконечный повтор кирпича уже и меня уносил по безликой стене, навечно сомкнувшей два горизонта – тюрьма. Читать далее →

Это была баржа на воде.

– Смотри, смотри! – сказали мне.

– Смотри куда?

– Вон, смотри! Это всё женщины!

Я увидел, как на барже поднимается груз леса. Огромный массив леса, больше самой баржи, поднимается вверх, так что остаётся тонкая полоска пустого светлого пространства между ним и палубой, а потом опять опускается.

– Это всё женщины, – сказали мне. И я увидел, как весь массив леса поднимают на вытянутые руки и опускают (видимо демонстрируя свою силу) четыре женщины. Их даже нельзя было сначала увидеть, потому что сама эта полоса пустого пространства между палубой и брёвнами была совсем тонкая, как нитка, она почти и не ощущалась как пространство, и рост женщин с вытянутыми вверх руками как раз и составлял её толщину – настолько была велика баржа и массив леса – вот мелькнёт между ними светлая полоска, а потом опять исчезнет: это женщины поднимали и опускали массив срубленного леса.

По вечеру, когда ветер ненадолго стихал, мы шли на берег смотреть дымы. Там , в жилом селе топили печи и дымы столбушками подымались ввысь.
Они колебались от сонного прозябшего воздуха ноября.
Каждый хотел к дыму и огню, потому что мы изожгли последние дрова и теперь мёрзли. Читать далее →

Если всё в мире так серо и грустно, то откуда берётся прекрасное и яркое? Нужно идти опять в эту очередь и стоять, попрыгивая на месте, чтобы получить два килограмма сахара. Нужно есть зеленовато – серые, слипшиеся макароны на завтрак в школе. Нужно пить овсяный кисель. Где тогда хорошее?
А хорошее рождается вопреки плохому… Читать далее →