1
– В хорошей истории начало важнее всего, – подергивает бородку Матросов. Стоит с ним встретиться, он тут же старается в чем-то тебя убедить.
– Не согласен, – заглатывает наживку Леша, увлекшись наполнением пластиковых стаканчиков.
– Да взять хотя бы наш междусобойчик, – загорается Матросов. – Представим, что это история. Сейчас мы в парке под… грибком?
– Вообще, это столик с крышей, – вмешиваюсь я.
– Или столбик со столиком? – уточняет Леша.
Мы переглядываемся. Матросов вздыхает и выразительно смотрит куда-то вверх.
– Не уходите от сути, – подступается к наброску речи наш друг. – Вопрос не в том, как назвать это сооружение. И из какого оно материала, неважно.
Матросов опрокидывает в себя стаканчик и запивает соком. Я провожу ладонью по шероховатой столешнице и зарабатываю занозу.
– Вопрос в том, что будет началом этой истории. Получасовое опоздание Леши. Наш вчерашний созвон. Или майский спор, что вы проставитесь, если я поступлю во ВГИК.
– Понятно, ты про хичкоковский взрыв ядерной бомбы в первые пять минут повествования, – перебивает Леша. – Но мне как поэту это претит. Литературный текст работает по-другому – через куль-куль-куль-минацию.
Во время дискуссий он всегда краснеет и немного заикается.
– Не знаю, – любуюсь я занозой. – Конечно, во ВГИК меня не принимали, в лонг Дебюта я не попадал. Как по мне, самое главное – это ударная концовка.
Сегодня на моих ногах красуются Бульдоги. Массивная подошва, титановые вставки в носах, толстые шнурки. Точная копия Гриндерсов, только на двести рублей дешевле. Парни уже оценили обновку и поиронизировали, кому я собрался раздавать пинки в парке, где раньше назначала стрелки уралмашевская братва. Разумеется, вам, мои дорогие.
– Допустим, с началом разобрались, – продолжает Матросов. – Но дело ведь не в нем. А в предмете речи. О чем стоит рассказывать? Как думаешь, Макс?
Обычно я не ухожу от спора, но в этот раз нужные слова не находятся. Не болтать же, в самом деле, про свистящее одиночество мегаполиса.
– Сдаюсь. Решайте сами.
Я пытаюсь зацепить занозу зубами. Внезапно небо озаряется вспышкой, звучит гром, и на город обрушивается ливень.
– В плену у водной стихии, – бормочет Леша, доставая блокнот с карандашом.
– Ага, и грибок защищает нас, как меловой круг Хому Брута, – завершаю я за него художественный образ.
Тем временем в дожде возникают две девичьи фигуры. И направляются к нам.
2
– Простите, придется вас потеснить, – улыбается девушка в бордовой бейсболке.
– Тесните, – величественно отодвигает нас с Лешей Матросов.
– Прямо, как в мультике, – шутит ее подруга, поправляя солнцезащитные Авиаторы. – Где животные прятались под грибком от дождя.
– Мой любимый, – отзывается Леша. – До сих пор пересматриваю.
Мы расшаркиваемся. Под бейсболкой оказывается Диана, а за темными очками – Лиля.
– Простите за этот колхоз, – указываю я на столик. – Но раз все так спонтанно, может, угостимся чем бог послал?
– Это чем же? – уточняет Диана.
– Водкой и яблочным соком.
– И шоколадкой, – вынимает из кармана надкусанный Альпен Гольд Матросов.
– Ну если только по чуть-чуть, – хихикает Лиля.
– В гомеопатических дозах, – суетится Леша с моим стаканчиком и коробкой сока возле Дианы. А Матросов шепчет что-то Лиле, вызывая ее одобрительный смех.
С ужасом я понимаю, что передел Европы завершился. Не пройдет получаса, и друзья сбросят меня как балласт, чтобы отправиться с девушками к Леше, чья мама дежурит в больнице. Мне срочно нужен запасной план. Я открываю список номеров в телефоне.
– У тебя что, сотовый? – восторженно пищит Диана.
Увы, на фоне самсунговских раскладушек Леши и Матросова мой Сименс С35 выглядит реликтом. Естественно, парни тут же извлекают свои трубки.
– У меня нет сотового, – признается Диана. – Зато у Лили пейджер.
Лиля достает здоровенную Моторолу, и все хохочут над этим аппендиксом прогресса.
– А по какому поводу выпиваете? – спрашивает Лиля.
– Обмываем мое поступление во ВГИК, – выкладывает главный козырь Матросов.
Пока Леша ювелирно переводит разговор на тему литературных премий, я дохожу до буквы Д, обнаружив так и не удаленный номер Даши. Настроение портится еще сильнее.
Я смотрю сквозь дождь в сторону выхода. Его не видно за деревьями, но мне удастся определить расположение кованных ворот из любой точки. В детстве мы бывали здесь с родителями каждые выходные. Фантазировали, как я стану пионером.
– А ты не помнишь меня? – касается моего локтя Лиля. – Год назад. Я брала у тебя интервью.
И снимает очки.
3
Год назад родители уехали спасать брак на Черное море, оставив мне холодильник еды и целых пятьсот рублей на непредвиденные расходы. Я не был против. Из-за стажировки в редакции мы и так мало виделись. К тому же впереди маячил День города, и у меня были обширные планы. Я собирался пригласить друзей и даже разучил новые аккорды на гитаре.
Вечером на главной площади был назначен концерт, и меня посетила мысль сделать фоторепортаж. После долгих уговоров старшие коллеги нехотя выдали мне редакционный цифровик. Собираясь, я загрузил в рюкзак не только его, но и диктофон. А также недавно купленный сотовый и плеер с несколькими кассетами. Затем направился на встречу с Лешей, Матросовым и Дашей. Предполагалось, что они станут героями материала.
Дальше пошли проколы. Не приехали Леша и Матросов. Потом мы поссорились с Дашей. Оставшись один, я попытался пробраться через оцепление ближе к сцене, но гнилой настрой выдавал меня с головой.
«Неудачник», – скрипел фотоаппарат, в чьих режимах я так до конца и не разобрался. «Неудачник», – соглашалась с ним колючая толстовка. «Неудачник», – заключали заляпанные кеды. Хмурые правоохранители в серых кепках не стали церемониться с желторотиком и оттеснили меня к зрителям.
Пристроившись к ограждению, я начал снимать через металлические прутья. Сваливалась с плеча лямка рюкзака. Толкались разогретые слушатели. Промучившись несколько песен, я выбрался из толпы и осыпал проклятиями свой энтузиазм.
В ста метрах от площади работает бар с милосердными ценами. Отщелкав еще с десяток снимков, я решил вознаградить себя стаканом пива.
Внутри было не протолкнуться. Рюкзак болтался на левом запястье, как сорванный парус, и мне пришлось опустить его на высокий барный стул.
– Очаково, ноль пять, – протянул я две десятирублевые бумажки бородатому бармену в кожаной жилетке.
– Закончилось. Есть Бочкарев в стекле по сорок.
В другой день я расстроился бы еще сильнее. Но в этот раз мироздание как будто поощрило меня за непротивление и подключило дополнительную оптику. За сорок рублей можно было купить аж четыре бутылки Рижского в продуктовом неподалеку. А затем распить его хоть в сквере, хоть дома.
Возмездие за наивность настигло меня уже на кассе магазина, когда я собирался опустить пиво в рюкзак. Тот самый рюкзак, что остался на барном стуле.
Многотысячный ущерб для редакции. Бесславное завершение стажировки. Несмываемый позор в Универе. Не говоря уже про красивые кнопочки Сименса, которые будут радовать кого-то другого…
На стуле сидела симпатичная девушка с короткой стрижкой и крутила в пальцах бумажку, свернутую бантиком. Рюкзак лежал рядом на барной стойке.
– Это ты разбрасываешься вещами? – улыбнулась она. – Вначале проведем проверку. Что внутри?
Не веря в удачу, я перечислил все по пунктам, включая названия альбомов.
– Зачем тебе столько техники? Ты что, журналист? А возьми у меня интервью.
Мы поднялись на улицу. Солнце уже опустилось к городскому пруду и нещадно выжигало его. С площади доносились тяжелые басы.
– Представься, пожалуйста, – включил я диктофон, заглядывая в ее зеленые радужки.
– Лиля.
– Что привело тебя сегодня в центр?
– Ноги, – хихикнула она, заставив перевести взгляд на ее короткие шортики. – Вообще, вначале я думала посмотреть на выставку цветов, но там отменилось, и я пошла послушать музыку. А потом взяла паузу.
– Лиля, ты всегда такая классная?
– Это ты классный, а я просто прикольная, – рассмеялась она.
Я открыл Рижское и мы пофотографировали друг друга.
– Теперь ты отвечай, – забрала она диктофон. – А тебя как зовут?
– Максим.
– Ты чего такой грустный? Ведь с рюкзаком все в порядке.
Неожиданно я выложил все. Про уехавших родителей и про сорванный репортаж. Про две бутылки вина в холодильнике и заранее настроенную гитару, которая останется без дела.
– Так круто, ты умеешь играть на гитаре, – то ли в шутку, то ли всерьез проговорила Лиля.
Вдруг откуда-то сбоку подскочил парень со спортивной стрижкой.
– Ну наконец-то! Ты куда подевалась?
– А это Макс. Он журналист, – представила меня Лиля.
– Серега, – хлопнул меня по ладони лилин друг и повернулся к ней. – Ну чего? Цветы сорвались, куда теперь?
Я закинул диктофон в рюкзак и вежливо улыбнулся. Все было предельно ясно.
– Подожди, – шепнула Лиля Сереге и подошла ко мне. – Максим, слушай…
– Все нормально, – поднял я обе руки вверх. – Спасибо. Мне уже надо бежать.
– Максим…
– Пока-пока! – помахал я и зашагал к метро, еле удерживаясь, чтобы не ударить себя кулаком в лицо. Чертов романтик.
4
Пройдет пара месяцев, и я случайно столкнусь с Серегой у того же бара. Он даже подойдет поздороваться.
– Как Лиля? – спрошу я.
– Не знаю. Мы познакомились на Дне города. И она сразу же куда-то свинтила.
Тем же вечером Матросов объяснит, что в кино этот прием называется «твист».
5
Буря усиливается, и по доскам нашей крыши стучит град. Если задрать голову, кажется, что над нами вьетнамская лодка, которая не выбралась из шторма.
– Даже не узнал, – сверлит меня зелеными глазищами Лиля.
– А как узнать? Длинные волосы. Темные очки, – оправдываюсь я.
– Так ты поэтому сбежал? Из-за короткой стрижки? А я ждала, что ты позовешь в гости.
– А ты бы согласилась?
– Теперь не скажу.
Мы соприкасаемся локтями, и все остальное уходит на задний план. Лиля допивает сок с водкой. Я развожу новую смесь.
– Не понял, – вторгается к нам Матросов. – Вы знакомы?
– Это та самая Лиля, – бубню я ему в ухо. – С Дня города.
Сделав книксен, Матросов переключается на Диану. Спустя несколько минут Леша заметно грустнеет и открывает мобильник.
– Разве такое бывает? – обновляю я лилин напиток. – В городе полтора миллиона человек. У нас не было шансов.
– Выходит, были.
Постепенно дождь стихает. Сославшись на дела, Леша выпивает с нами на посошок и мелодраматично шлепает по лужам к выходу. Я пью из горла.
– Тебе не много? – аккуратно спрашивает Лиля.
– Не знаю, как это работает, но с каждым глотком мне все легче и легче.
– А у тебя такая тяжелая жизнь?
– Просто во мне засела многовековая боль мыслящего человека, – усмехаюсь я и присасываюсь к ладони.
Вооружившись пинцетом для бровей, Лиля вытягивает занозу. Матросов делится с Дианой впечатлениями от поездки в Москву. Они подозрительно напоминают сюжет «Мечтателей» Бертолуччи.
– Расскажи, о чем вы болтали, – достает помаду Лиля. – Так жестикулировали. Издалека было видно.
– Спорили, про что должна быть хорошая история, – отвечаю я и опять отпиваю из бутылки.
– Про молодость и любовь, – выкрикивает Матросов.
– Не согласна, – подкрашивает Лиля губы. – Все лучшие истории всегда про знаки судьбы.
Я кладу руку рядом с ее тонкими пальчиками. Она едва уловимо улыбается. Воздух звенит.
– Давай выпьем на брудершафт.
– Давай, но только, чур, на этом мы с алкоголем притормозим.
В бутылке плещется около четверти. Я разливаю так, чтобы большая часть осталась у меня. Сердце колотится от радости. Лиля поднимает чарку и замирает, как перед началом кадрили. Окольцевав ее руку своей, я задерживаю дыхание и изображаю скульптуру горниста, пока последний глоток не обожжет мне глотку. А потом, наконец-то, впечатываю рот в ее губы.
Поцелуй длится целую вечность. Нехотя выпустив Лилю, я понимаю, что совсем окосел.
– Бутылку прикончили, – сокрушается Матросов.
Мы принимаем решение дойти до магазина и продолжить праздник. Матросов и Диана уходят по тропинке вперед, а я отстаю с Лилей. Бульдоги оставляют глубокие следы в мокрой земле.
– Не хочешь перекусить? – спрашивает она.
– Позже. Мне столько всего нужно у тебя узнать, – стараюсь артикулировать я как можно четче. – Где ты живешь. Какую музыку любишь. Какой у тебя номер пейджера. Что за духи.
– Я не пользуюсь духами.
– А рассказать, про что, на самом деле, должна быть история? – накатывает на меня красноречие. – Про одиночество. Про преодоление. Про то, как человек отвечает на вызовы. Иногда проигрывая, иногда выигрывая. Но никогда не отказывается от планов. Никогда не сдается.
Я вкладываю в новый поцелуй всю свою нежность. Ее Авиаторы слетают в мокрую траву.
6
Я долго не хочу просыпаться. Еще до того, как прийти в себя, чувствую, что внутри головы одни черепки и осколки. Но перфоратор за стенкой неумолим. Пытаясь не двигаться, я приоткрываю левый глаз. И вижу незнакомые обои в розовый цветочек.
Последнее, что осталось в памяти, это поцелуй с Лилей. Значит, мы не зря отстали. Но, повернувшись на спину, я обнаруживаю себя на одноместной кровати. В одежде. На полу виднеются голубой эмалированный таз и мои Бульдоги, испачканные грязью.
Некоторое время я дремлю назло ремонту за стенкой. Побеждает перфоратор.
Опираясь рукой о стену, я направляюсь на поиски воды и оказываюсь в коридоре лешиной квартиры. Сам Леша занят подвешиванием полки для головных уборов.
– Боже, как плохо, – хрипит мое горло.
– Вода на кухне, – шипит Леша, пытаясь попасть петлями на шурупы.
Пальцы не слушаются, и я долго не могу открыть минералку. Нервно вздохнув, Леша наливает мне полстакана, а затем протягивает пачку Цитрамона.
– Спасибо, дорогой, – только и могу вымолвить я.
Новостной выпуск по телевизору посвящен банде клофелинщиц, которая терроризирует доверчивых горожан. Выключив быдлоящик, Леша садится напротив.
– Как я у тебя оказался?
Леша в ярких красках повествует о длинном пути домой, исполненном горечью от предательства близких друзей. Придя, он поужинал макаронами с сосисками, включил арию из «Ловцов жемчуга» Бизе и погрузился в эпистолярный роман Гете. Но тут раздался звонок, и в квартиру ввалились Матросов и Лиля.
– Одни? – складываю я головоломку.
– Нет, вместе с ними было еще одно тело. Угадай, чье. На-насколько я понял, отключило тебя у продуктового. Диана, полюбовавшись на твой труп, с вами распрощалась. А ты успел про-пробурчать что-то вроде «Только не домой». Расписной был, конечно. Держался за полку в коридоре, пока с тебя снимали твои модные ботинки, да и вырвал ее с мя-мясом.
– А потом?
– А потом ты украсил мою комнату своим обедом. И хотя я со-собирался оставить тебя спать во всем этом, Лиля переложила тебя в мамину спальню. Ты что, вообще ничего не помнишь?
Вдавив пальцы в виски, я пытаюсь извлечь хоть крупицу. Всплывают только Бульдоги, переступающие по бесконечному тротуару.
– А где Лиля?
Выдержав паузу, Леша разражается речью о ценности дружбы. Как сложно найти единомышленников и важно дорожить ими.
– Ты мой товарищ. Но и Матросов мой товарищ. И я не хотел бы выбирать ме-между вами… Скажи, она много для тебя значит?
Теперь к стыду примешивается еще и тревога. Косноязычно и кривобоко я пересказываю Леше историю нашего знакомства.
– Встреча действительно фантастическая, – соглашается Леша. – Хотя в литературном каноне это все отдает ле-легкой чертовщинкой. Мороком. Как они появились в парке с Дианой, и вовсе какая-то античная мифология. Или что-то по линии бытового аферизма.
– Ты не досчитался серебра?
– Покоя я не досчитался, – вздыхает Леша. – В общем, слушай.
Оставив меня в комнате Людмилы Валерьевны, ребята постелили на пол в гостиной плед и включили «Догвилль». Гнездо получилось таким уютным, что Леша сразу уснул. Сквозь сон он слышал тихий спор Матросова и Лили. А потом Лиля разбудила Лешу и попросила закрыть за ней дверь.
– Почему? – никак не дойдет до меня.
– Видимо, стал приставать Матросов.
Матросов всегда отличался гусарством. Однажды он за полчаса охмурил мою однокурсницу в общаге, и все недоумевали, почему так долго занят туалет. Но включать донжуана с девушкой пьяного друга слишком даже для него.
– Это Лиля тебе сказала?
– Лиля ничего не говорила. Вот только у Матросова на физиономии сверкал след от пощечины.
– И что, она просто ушла?
– Увы.
Я пью минералку и все глубже проваливаюсь в беспросветную черноту. Леша добросовестно отвлекает меня разговорами о Дебюте, но без толку. Мы прощаемся, и я направляюсь к дому, медленно переступая ногами, стертыми до мяса из-за новых ботинок.
7
Грязь снаружи и грязь внутри. Отвращение и брезгливость.
Стащив одежду, я закидываю ее в стиральную машину и долго отмокаю под душем. Чищу зубы, съедаю сковороду яичницы и отпиваюсь чаем. Постепенно боль ослабевает. Но меня так и не оставляет ощущение катастрофы. Я набираю Матросова.
– Спасибо, что не бросил и не предал, – удается мне побороть ком в горле.
– Леша уже позвонил и предупредил, что все растрепал. Прости, – говорит Матросов. – Я тоже был пьяный.
– Может, тебе просто двинуть по роже при встрече?
– Я и сам хотел предложить.
Мы молчим.
– Ты понимаешь, что все испортил?
– Я не испортил все, – отвечает Матросов. – Я только положил ей руку на колено и приобнял. А убежал от нее в первый раз ты. И накидался вчера тоже ты. Я козел, но не во всем. Это жизнь дает тебе шансы и отбирает их. Не я. Но есть и плюсы.
– Какие?
– Ты очень ей нравишься. Она мне все уши прожужжала, что ваше знакомство – это судьба. Если так, не мог же я за пять минут все разрушить.
– Ну какая судьба, – психую я. – Человек получает только то, что успевает схватить. Нет ничего, кроме борьбы, в которой ты то выигрываешь, то проигрываешь. Еще скажи, что живешь по-другому.
– Ну в жизни же есть место и чуду, – зевает Матросов. – А ты уже нашел записку? Когда мы перенесли тебя в комнату Людмилы Валерьевны, Лиля написала какие-то цифры на бумажке. И засунула тебе в джинсы.
Не дослушав Матросова, я спешу к стиральной машине, которая заканчивает отжим. Вырубаю ее и роюсь в карманах, но нахожу лишь несколько шариков мокрой спрессованной бумаги. От злости я швыряю джинсы в сторону коридора. Они падают перед грязными носами Бульдогов.
Отмывая их вечером, я пойму, что кусок занозы, с которой пыталась справиться Лиля, по-прежнему глубоко внутри.
