Литературный кружок "Белкин"

В четверг Семён Иванович собрался в город, в Кировские бани.

Не то, что ему не было где помыться. В его загородном коттедже имелась прекрасная ванная комната. И собственная сауна на приусадебном участке уже год как построена. Оставалось только завершить внутреннюю отделку.

Но дело не в банальном мытье. С одной стороны, баню Семён Иванович считал с детства местом священным. Почти таким же, как церковь.

С другой – одним из первородных, коренных людских обычаев.Читать далее →

Возложил Ты на главы их венцы…,

Жизни они просили у Тебя, и Ты дал им.

Ибо дашь им благословение во век века…

Венчание. Прокимен, глас 8.

Широко и привольно раскинулись земли колхоза «Светлый путь» в Прикарпатье. Центральная усадьба хозяйства – в селе Калиновка.

Сколько их на Руси – Калиновок – и на Украине, и в России: на Дону, в Поволжье, в Подмосковье, под Курском, – и в Беларуси – не перечесть!

Название-то какое – лёгкое, светлое, радостное! И правда: калина растёт здесь повсюду. Как сочный цвет румянца – алые ягоды; как белоснежная фата невесты – калинов цвет.Читать далее →

Он стоял на балконе многоэтажки. Взгляд его рассеянно блуждал по огромному пространству пустого двора. Медленно пересёк стоянку машин. Равнодушно миновал мусорные баки; ежедневно копошащиеся в них, давно примелькавшиеся фигуры. Выхватил вспорхнувшую над зеленью деревьев стайку сизых голубей и устремился в безмятежное синее небо.

Мужчина  на балконе блаженно зажмурился от лучей яркого летнего солнца и… проснулся. Ещё не успев открыть глаза, привычным жестом начал поднимать руку, чтобы посмотреть на часы.Читать далее →

         Рынок «Лужники» образца 1994 года и сегодня мог бы поразить воображение гостя столицы России грандиозным размахом стихийной торговли и многонациональным смешением европейского и азиатского.

В 90-е годы редко кто вспоминал, что «Лужники» – это не только главная барахолка России, но и крупнейший в стране спортивный комплекс.

И лишь московские футбольные фанаты периодически напоминали о первоначальном предназначении стадиона, архитектурной жемчужиной которого была громадная спортивная арена, скромно называющаяся «большой».Читать далее →

Всё идёшь и идёшь,

И сжигаешь мосты.

Правда где, а где ложь,

Слава где, а где стыд?

«Господа офицеры», А.Дольский, 1970

В военном городке намечалась сдача в эксплуатацию нового жилого дома. Для перестроечного 92-го – событие «из ряда вон». Военнослужащие только недавно приняли присягу новому Российскому государству. На бетонных заборах вокруг городка кое-где ещё красовались жирно, от души, намалёванные чёрным лозунги: «Долой ГКЧП! Борис, ты прав! Янаев – сука!». Жители городка ежедневно с шести утра занимали очередь за хлебом. Почти все продукты, не говоря уже о промышленных товарах, продавались по талонам.Читать далее →

По безмятежному апрельскому небу, утомлённому длинным солнечным днём, побежали полупрозрачные бархатистые облака, поначалу больше похожие на клочья серебристого тумана. В воздухе почувствовалось лёгкое прерывистое, обволакивающее движение.Читать далее →

Люблю старые дома, как высокие сталинские коммуналки, так и добротные купеческие особняки. Последних, так любимых русскими батюшками, год за годом становится всё меньше и меньше; вот на днях ещё один такой немой свидетель старины погорел – теперь жди на его месте очередной «магнит» или «пятёрочку»

Хорошо хоть здание физкабинета такое происшествие не коснулось ещё, так мне нравится его боковой вход с деревянной лестницей, ведущей в кабинет лечебной физкультуры. Здесь в коридорчике на втором этаже прохладно немного – всё-таки ближе к зиме. Но за последние годы ничего не меняется: побелённые полки, выкрашенные масляной краской в бежевый цвет стены, в тамбуре пара скамеек на железных ножках и с скрывающими примятый поролон дерматиновыми седушками, в углу деревянная пристройка под раздевалку и три ступеньки, ведущие в кабинет со старыми тренажёрами. Есть ещё одна дверь, её бесконечно открывает и закрывает худая прихрамывающая женщина в спортивном костюме.

Наконец она заходит в кабинет, и я объясняю сидящему напротив меня мужичку: «Она мне Смуртфеттой представилась» «А мне снимки показывает и спрашивает о том, как часто заставляют весёлые картинки делать. Ответил, что у меня уже целая коллекция. Ну что поделать, все мы люди!»

– Это точно, – вздыхаю я и смотрю в окно – раньше тут были деревянные рамы, и стёкла в зимнюю погоду были холодными. Я любил сюда заскакивать после нелюбимых занятий в техникуме, а потом бежать домой и, усевшись на соседский сундук, карябать какой-то фантастический роман, страниц которого даже не удалось сохранить. Кто знает, может само нахождения меня здесь меня вдохновляло на это написание. Пожалуй, это место являлось для меня своеобразной границей миров между ожиданием и реальностью.

– А ты сюда давно ходишь? – постукивая резиновым набалдашником на кончике клюшки о обшарпанные деревянные половицы, смотрит на меня мой собеседник. Лицо его смуглое и обветренное, а ладони широкие и мозолистые – скорее всего, трудился на улице строителем или грузчиком

– Да я сюда первый раз лет двадцать пять назад пришёл, тогда можно было несколько лет подряд ходить. Многое подкорректировал, исправил. Иной раз забегаю посоветоваться – Марья Александровна реально такой специалист, каких в городе нет, лучше врача проконсультирует. Пробовал одно время – в спортзале абонемент оплачивал, но там похуже стало, бросить пришлось. Ну а сейчас натаскался на последней работе, пришлось увольняться, вот сюда вернулся. А у тебя после аварии?

– Ну да, всю прошлую зиму провалялся в больнице, – мой собеседник что-то рассказывает, а я смотрю в окно, наблюдая как уборщица вытряхивает что-то из грязного мешка в ржавый контейнер, – сейчас вот с поясницей проблемы – одна нога короче стала после операции. Жена велела сюда ходить, а то дома, говорит, ты не будешь ничего делать.

Внизу хлопнула входная дверь и, протяжно ухая, замолкла. Заскрипели половицы. Затихло.

– Кажется, ошибся кто-то, – замечаю я и прислушиваюсь к тишине. Когда-то именно таким я представлял литинститут – со скрипучими половицами, с серебрящимися крупицами пыли на рамах картин, с секундами величественной тишины; и в самой Москве хотелось увидеть нечто напоминающие о старине и полнящееся её духом – последние дворы-колодца, полуподвальные квартиры, старинные улочки. Иногда на телеэкране мелькают кадры с другой Москвой, современной и европейской, с её Москва-Сити, огороженными дворами, обилием бетона и пластика – это далеко не та Москва, в которую мне так когда-то хотелось попасть, отправляясь после прохождения творческого конкурса на сдачу экзаменов в Литинститут. Каким же истинным чудом мне казался когда-то этот вызов из столицы и такой сущей нелепицей для окружающих.

– А уволился, потому что группу дали? – ой, сколько раз мне уже задавали этот вопрос

– Да нет у меня её, справка на лёгкий труд.

– А где в нашем городе её найдёшь?

– А кого это волнует. Можно минималку найти, совмещать. Только и с последним стало тяжко. Так-то и начальница – как раз в физкабинете был – звонила, предлагала другое место, не хотят, чтоб уходил. И я понравился, и мне понравилось, и с людьми там хоть поговоришь.

– А с другими не поговоришь?

– Всяких уж приходилось видеть – и спивающихся, и подбухивающих, и беспамятных. Наверное, мне с ними не по пути. С простым народом всё-таки проще.

– Так может стоит остаться и на другое место перевестись?

– Да я уже узнавал про то место – так же грузят с одной большой разницей, на месте, а не на выезде. Понимаешь, разговор  с врачом был интересный. Пока, говорит, на таблетках каждый день, потом без уколов уже не сможешь, хочешь этого – продолжай работать.

– И что теперь делать будешь?

– А что пить что ль с горя? У нас на районе многих отнесли. Целая делегация за аптекой по утрам собиралась. Единицы живы. Туда что ль сесть? Нет уж, жить надо, жить…

«Ой, да не хочу я вообще про это творчество даже вспоминать! Да лучше б и не было его в моей жизни. Закончил бы ПТУ и устроился на работу. Сейчас была бы нормальная семья, и некогда было бы об этом думать.

Сайты? Понятия не имею, какие вообще сейчас литературные сайты  есть. Один только знаю при литературном институте. Видео туда на днях передал, двухчасовое, так его даже не смотрели. Я, наверное, там лет тринадцать  в роли то ли местного юродивого, то ли невидимого приведения.

Ну да, именно с сайта этого литературного кружка пара моих рассказов года два назад и перекочевали в литературный журнал Германии. И что? Мне что гордиться этим или скакать от радости? Нет, не дам этот журнал, у меня его нет. Погугли, Эдита 71 номер. В Литинституте что сказали? А я откуда знаю? Редакция журнала сообщила в “Белкин”.  Ещё раз повторяю, я не интересуюсь всем этим, оно мне не нужно. Я занят, извини»  – на этих словах я прекращаю телефонный разговор.

С этим человеком я общаюсь раз в год, да и то по телефону. Он давно перестал меня приглашать на всевозможные творческие сейшены – знает, что я, как обычно, не приду.

Время пять, стало холодать, моросит дождь. Я смотрю на покосившейся забор около деревенской почты и замечаю водителя, выбирающегося из бурьяна с промокшей коробкой на руках.

– Будешь? – протягивает он мне коробку и вынимает яблоки

– Давай – я, поплёвывая, вытираю жёлтый плод, украшенный коричневыми точками, о свой рабочий пиджак и присаживаюсь на ступеньку крыльца. – Сегодня, наверное, смена не закончится: ладно по отделениям разбросать всё добро, так ещё в три деревни на дом почтальонам развести – это в одну сторону от райцентра, так  ещё и в другую – забрать из дома, довезти до соседней деревни, привезти в другую, дождаться выполнения её работы и по колдобинам везти в следующую деревню. Хорошо хоть пенсию не разносит, а то б ещё часа полтора ждали.

– Пятнадцать лет в этой организации работаю,  – отвечает водитель, не прекращая жевать яблоки и швырять огрызки в урну, – такой дури раньше не было. У нас раньше два выходных: два поработал – отдохнул, три дня поработал – в лес, на рыбалку. Сейчас так вот выматываюсь, что никак за день прийти в себя не могу. Приеду – в компьютере полазию. Спасть, утром на маршрут Люди-то ещё не идут, потому нам работы неоплачиваемой прибавляется. Один узбек пришёл, узнал, что ремонт за свой счёт, так бежать отсюда.

– А за свой-то почему?

– Ну если встану на ремонт, то в месяц вообще пять капнет, потому легче с зарплаты запчасть купить, чем у механика выбивать.

– Понятно, – позёвываю я, в очередной раз осознавая, что среди этих людей я гораздо комфортнее себя чувствую, в отличии от собирающихся на творческие вечера.

– А в отделе кадров сказали, что у тебя вообще образование высшее, – эх, не люблю я этих расспросов – так боюсь подтруниваний. Однако разговор складывался намного легче, нежели с недавно позвонившим приятелем – чаще всего такие творческие индивидуумы, выслушивая рассказы о моей жизни, просто хихикают, а потом удивляются моей отчуждённости.

– Жизнь прижала – с завода пришлось уйти по здоровью. Группу не дали. В офисе работал одно время, но тоже неофициально. Сам всё освоил, высшее получил – думал, пригодится. Но там такие дяди, которые не институты, а спортивные секции заканчивают – сложно с этим контингентом морально. Говорить даже не хочется.

– Да, уж в наше время официальной не найти. Вот и держимся, хоть здесь. Мужики после хозяев или заработков приходят – говорят, что как в советский союз попали.

– Да вот и я, думал-думал в офисе, нервы не то что вымотал, а кончились. И ушёл школу сторожить. Первое время халява. Минималка тогда шесть была.

– Ну да, как повысили до десяти, так и обязанностей понавешали, – вздыхает водитель, поглаживая пузико, – раньше настроение какое-то было на работе. Так-то вон места тут какие красивые. Сегодня только – мимо трёх что ль? – церквей проехали восемнадцатого века. Зодчество. Только стоят уже как Пизанская башня, вот-вот рухнут. Одна ещё была – уже падала. А так-то первое время, как сюда пришёл после московских заработков как-то спокойно было: едешь, природой родной любуешься, отдыхаешь…

– Вот я там отдохнул. В  первый месяц, помню, пожар, потоп, погром, а мне спокойно, – я нарочно умалчиваю, что впервые за долгие годы именно там у меня появилась возможность читать, – На первом собрании завхоз сказала, что у нас школа, где дети таскают еду из столовой своим родителям. Уникальное место: заросшее деревьями под окнами, с гнилыми трубами в подвале, с провалившимися полами в актовом зале. Крыша текла – всю ночь вёдра таскали, если такая вот погода. Думал, до пенсии так и буду. Там же халтурщики одни и калымщики были. После смены все куда-то на работу бегут. Пенсионерка одна и то – открою ей в пять, она уберётся, и на следующую работу тарелки мыть – столовые же частники разобрали, а  потом в магазин полы мыть. В три она свободна – три зарплаты, чтоб кредиты гасить.

– И ты калымил?

– А как же? Ну короче… та же самая работа, что в офисе, только на дому. Но вот сократили. Предлагали на курсы охранников. Не, говорю, увольняйте. Напарник решил остаться, так ему это бесплатное обучение тридцать что ль встало, а там не оформляют, ну и выкинули через месяц, нового взяли. При старых вахтёршах больше порядка было. Встретились на бирже – уже встать на учёт не может, сутки через двое пропахал, и звонки давал, и с ключами бегал. Так разобраться: обязанности четырёх человек – вахтёра и трёх сторожей – поделили на троих. То штрафы выпишут, после которых зарплата с кукиш, то из-за текучки после смены на другой объект отправят, то не выдержишь  – сам уйдёшь. Одна текучка, короче.  Раньше какая-нибудь учительница на пенсии сидела годами на вахте, всех и про всех знала, толку от неё больше – член коллектива как-никак, а не дополнение к нему.

– Да, весёлая настала жизнь. А говорят, при СССР жили херово, – качает круглой головой напарник – Пошли в уазик, что мокнуть-то?

Из старого и мрачного  деревенского сруба, именуемого почтой, выходит наша долгожданная попутчица. А яблоки, кстати, на вкус горьковатые.

27.11.12. Спонтанно, вечером