Добро пожаловать в ад

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД
(сказка про аномальную любовь)

Часть I. Женька
– Вон там у нас камера пыток! Впереди – пещеры с удушливым газом, а на левом берегу реки площадка для казней. Сходим? Тебе там понравится, обещаю! Виселицы, гильотины, электрические стулья….

Летучая мышь говорила радостно и торжественно. Каждое её слово сопровождалось шуршанием больших чёрных крыльев, таким громким, что худой лохматый мальчишка, над головой которого она это проделывала, испуганно вздрагивал и спотыкался.
– Как звать-то тебя?
– Женька, – тихо ответил мальчик.
– А чего ты шепчешь, Женька?
Летучая мышь подлетела к мальчику и села на его нос, заслонив ему дорогу своими страшными гранатовыми глазами.
– Да не бойся ты! Ты же не на уроке. Больше скажу, теперь на уроки ты вообще ходить никогда не будешь. Но ты и сам это знаешь, верно? На то и рассчитывал, когда прыгал с девятого этажа?

Мальчик отрицательно покачал головой.
– Нет?
– Я на спор, – мальчик стыдливо опустил глаза.
– Надо же! – летучая мышь слетела с Женькиного носа так быстро, как будто его кожа её обожгла. – И так можно, оказывается… Знаешь, таких как ты у нас тут мало. Может даже в этом районе будешь единственным…
Голос у летучей мыши был хриплым и одновременно тонким. Она специально нависала у Женьки прямо над ухом и говорила вдвое громче, чем обычно. Всё затем, чтобы у того зачесались и заболели барабанные перепонки. Но дело было вовсе не в том, что мальчик ей не понравился. Просто такая уж у летучей мыши была работа – встречать вновь прибывших и сразу, так сказать «с порога», давать им понять, что в месте, в котором они оказались приятного будет мало.
Но мальчика, видимо, не сильно занимала болтовня летучей мыши. Он уже осмелел и даже решился поднять голову, чтобы с любопытством озираться по сторонам.
– А это что? – спросил он, указав пальцем в сторону низких, обложенных большими острыми камнями, дымящихся холмов.
– Совсем необразованный, да? Это же вулканы.
– А зачем туда идут люди?
– Ну, вот почему вам, новичкам, всё надо объяснять… – летучая мышь демонстративно вздохнула. – Там, внутри кратеров, есть «зеркала». Только это не такие зеркала, как ты думаешь – в них нельзя увидеть своё отражение. Там показывается мир живых людей. Вот, народ и ходит к этим вулканам, чтобы смотреть на своих родных. Ну, знаешь, на братьев своих, сестер, детей, любовников… Хотя, откуда тебе знать, ты ж сирота…
Летучая мышь засмеялась. Смех её был ещё писклявее голоса и таким скрипучим, как будто кто-то провёл тупым резцом по ржавой железяке.
– Эй, чего отстаешь? – мышь только сейчас заметила, что Женька застыл на месте, не сводя заинтересованного взгляда с карабкающейся по вулканам толпы. – Опоздаем ведь на аутодафе!
Но мальчик уже давно перестал слушать. Махнув летучей мыши на прощание, он пошёл в сторону одного из вулканов.
– Ну и ладно… – Обиженно объявила сама себе летучая мышь. – Я тут, собственно, отголосок последнего жеста доброй воли, а не в качестве няньки. Хочет уйти, скатертью дорога! Эй, Женька, – окликнула она мальчика.
Тот обернулся и летучая мышь увидела, что на губах у него открытая, детская, всё ещё живая улыбка.
– До тебя хотя-бы дошло, где ты оказался?
Женькина улыбка стала ещё шире. Он кивнул.
– Ну, если так, то бывай. И…. Женька, добро пожаловать в Ад!

1. Злые или добрые грешники
Женька сидел на тонкой скале и болтал ногами над кратером вулкана. Он разглядывал изображения в зеркалах, мелькавшие, как кино, по стеклянной чаше. Сидящий рядом с Женькой парень, одетый в камуфляжную форму, громко высморкался. Он не сводил глаз с девушки в длинном белом платье, кружащейся в танце в объятиях высокого светловолосого мужчины.
– Она забыла меня, – всхлипнул парень. Он повернул голову к Женьке и тот увидел в центре его лба глубокую обугленную отметину. – Я погиб всего три года назад, а она уже выходит замуж. Разве положено так быстро забывать любимого человека? – в глазах рыдавшего грешника горели обида и злоба. – Я вообще не должен быть в аду! Я погиб на войне – за справедливость, я Родину защищал! Почему я здесь?
Женька пожал плечами и отвернулся. Решив немного прогуляться, он спрыгнул на гладкую стеклянную поверхность и пошел в центр кратера. Люди под ногами Женьки гуляли в парках, ходили на работу, по магазинам, ездили в машинах, спали…
– Эй, ты! Немедленно убери свои ножищи с головы моей внучки! – Женька поднял голову и увидел, что ему грозит кулаком какой-то дед. – Да-да, тебе говорю!
Посмотрев вниз, Женька увидел, что его левая нога действительно стоит на макушке девочки с каштановыми хвостиками, и поспешил её убрать. Девочке было, наверное, лет пять. У неё были широкие густые брови и серьёзные зелёные глаза. Женька чуть отступил назад, чтобы увидеть картинку полностью. Оказалось, что девочка карабкалась вверх по стволу дерева и пыталась дотянуться до забравшегося на одну из веток котёнка.
– Вот глупый детёныш! – воскликнул дед. – Не понимает, что сорвется!
– Откуда вы знаете? – спросил Женька, присаживаясь рядом со стариком и не отрывая взгляда от девочки.
– Оттуда, что я за ней наблюдаю!
– И что с того?
– А то, что живые люди очень восприимчивы к этим штукам. Если на них смотрят такие вот грешники как я, с ними обязательно случается что-нибудь нехорошее. Ах, ну вот!
Тонкий сук под ногой девочки обломился и она, не успев ухватиться за ветку, с криком полетела вниз. Женька даже подскочил на ноги от испуга. Девочка упала и почти сразу трава вокруг потемнела, а когда она чуть приподнялась, то оказалось, что под её головой лежит крупный острый камень. Прощупав затылок рукой, девочка сморщилась от боли и тут же снова упала без чувств.
– О нет! Что я наделал? – дед схватился за голову. – Верочка моя, как же так! – он было потянулся рукой к зеркалу, но тут же резко вскочил и, схватив Женьку за руку, почти бегом бросился вон. – Идем скорее, малец! Давай! Иначе к ней даже на помощь никто не придёт…
Женька не сопротивлялся. Он послушно бежал за дедом и когда тот с наконец-то остановился и с тяжёлым вздохом сел на землю у подножия вулкана, опустился рядом.
– Милая моя Верочка, – старик продолжал причитать. – Прости меня, я не хотел….
– С ней все будет хорошо, – попытался утешить деда Женька. – Она не сильно ударилась, я видел.
– Не нужно было мне ходить! – дед покачал головой – Но так хотелось! верочка так выросла, понимаешь? Когда я смотрел на неё последний раз, она была совсем крошечной, вот такой, – он слегка развел ладони. – Как игрушка. Правда тогда с ней тоже приключилась беда – акушерка поскользнулась и уронила её. Бедная малютка так плакала.
– Но зачем же вы снова пришли? – удивился Женька.
– Ты что, разве не знаешь, как сложно сдерживаться?
Женька пожал плечами. Он не знал, было ли сложно сдерживаться, он никогда не пытался этого делать. У него не было своих родных и он, когда приходил смотреть на живых людей, просто бродил от изображения к изображению, а останавливался только на самых интересных. Ему нравилось приходить и смотреть, и он приходил и смотрел.
– Вот-вот. Все вокруг это делают! Они наблюдают за своими родными, а потом заявляются ко мне хвастаются. Специально! – белки глаз старика до середины залила кровь. – А я завидую! Зависть разъедает меня, смотри! – он разорвал рубаху на груди и Женька увидел зелёные язвы, разбросанные по его телу, как маленькие болотца. Тут, на Женькиных глазах, одна язва надулась и с хлопком взорвалась, брызнув ему в лицо горячей вонючей жижей.
– Вот так вот, малец, – старик запахнул рубашку. – Как тебя звать-то?
– Женька.
– А меня Виталий Максимович. – Старик протянул Женьке руку и ему ничего не оставалось, как пожать ее. – Знаешь, Женька…. Я может и не пошел бы… Только очень уж хочется знать как дела у моей Верочки. Она такая хорошая. Из всех внуков её я люблю больше всех.
– Виталий Максимович, – перебил Женька деда. – Ведь другие тоже смотрят в зеркала. Это значит, что с их родственниками тоже всякое нехорошее случается?
– Они – это другое, – Виталий Максимович пренебрежительно махнул рукой. – Большинство – козявки – разбойники, воры, мошенники и насильники.
– А вы?
– А я убийца. – Виталий Максимович поднялся с земли, и его зловещая тень нависла над Женькой.
Женька сглотнул. Настоящих убийц он ещё ни разу не видел.
– Чего так испуганно смотришь? Да, я убийца – тридцать восемь детишек погубил! И всех одним движением руки… – Старик отвернулся от Женьки, но продолжал. – Я вел автобус, была зима – метель и гололед, мы ехали по мосту, и я с трудом справлялся с управлением. Но решил пойти на обгон КАМАЗа. Автобус упал с моста и загорелся – шансов выжить не было ни у кого. Сам я тоже там погиб.
– Так вы не специально, – Женька перевел дух. – Вы не злой.
– Правда? – горько усмехнулся старик. – Может ты пойдешь, расскажешь об этом всем этим детишкам? Или их родителям? Или беременной медсестре и школьному учителю (я его, кстати, здесь видел), которых я вез в своём автобусе? Итого – сорок жизней!
– Сорок одна, – поправил Женька. Немного разбираясь в местных правилах, он знал, что собственная жизнь тоже считается.
– Вот поэтому с Верочкой и случилась такая беда, а не мелкая неприятность, как если бы на неё смотрел, например, ты. Уж ты-то наверняка в свои годы не мог совершить ничего ужасного. Кстати, Женька, а что ты такого сделал?
– Я с крыши прыгнул, – Женька покраснел до ушей. Ему было стыдно признаваться в своём мелком грехе перед настоящим убийцей. – На спор.
– Ааа, – понимающе закивал Виталий Максимович. – Жалко, конечно, тебя – чуть подумав, заговорил он снова. – Ты неопытный просто и глупый, никому зла не делал…
На этих словах старик запнулся и резко вскочил на ноги.
– Эй, Женька, а это идея!
– А?
– От твоего присутствия Верочке большого зла не будет: споткнется, может, или язык прикусит. Максимум – простудится…
Женька всё ещё не понимал. Он уставился на старика. От восторга глаза того покраснели совсем. Кровь в них слегка колыхалась, так что казалось, будто в ней плескаются маленькие радостные рыбки.
– Ты, Женька, будешь ходить к вулкану и наблюдать за моей внучкой вместо меня! – торжественно объявил Виталий Максимович. – Да-да! А потом мне всё рассказывать будешь. Ну а что, тебе ведь несложно? А меня, зато, зависть мучить перестанет. Не переживай, мне часто не надо. Раз-два в год. Согласен? Ну, согласен ведь? Кивни!
И Женька кивнул. Ему действительно было несложно.

2. Осенние лужи и колючие розы
– Сегодня ваша внучка пошла в первый класс, – отрапортовал Женька Виталию Максимовичу. – Мама купила ей зелёное платье и белый фартук – мне понравилось.
– Фартук, надо же! – удивился старик. – Я думал, фартуки в школах больше не носят.
– Это только по праздникам, – объяснил Женька. Он припомнил собственное первое сентября. – Но ваша внучка все равно была без фартука.
– А почему?
– По дороге к школе были лужи. Осень ведь, – Женька смущенно потупил взгляд. – А мимо грузовик проехал и прямо по луже… Вот, фартук и испортился.
– Ничего. Моя Вера и без фартука была лучше всех! – уверенно заявил старик.
– Еще были розы…
– Что за розы?
– Все первоклассники пришли в школу с цветами и ваша внучка тоже…. С розами…
– А, ну правильно, роза – царица цветов! У моей Веры были самые лучшие цветы!
– И колючие, – напомнил Женька.
– Эй, малец, чего ты там бурчишь? Верочка, что, поранилась?
– Нет, но…
– Что?
– Она их уронила. Споткнулась и уронила. Нет-нет, она не упала, – поспешил заверить деда Женька. – Но розы упали прямо под колеса велосипеда, на котором ехала дочка директора школы. И упала она, – при этих словах на губах Женьки появилась довольная усмешка. – Нос поцарапала и коленки.
– Ох! Верочке, наверняка, досталось…
– Мама на неё сильно кричала, – ухмылка на Женькином лице сменилась злобной гримасой.
– Да уж, ругаться дочка умеет…
– Но Вера же не нарочно! Это из-за меня!
– Да, – вздохнул Виталий Максимович. – Вот только кроме нас с тобой, Женька, этого никто не понимает. И что было дальше?
– Ничего такого: песни пели, стихи читали, звонили в колокольчик; потом всех проводили в классы и посадили за парты. Учительница, вроде, добрая…
– Замечательно! – обрадовался Виталий Максимович. – А то я беспокоился, что злыдня попадется. Как та, что была у нее в детском саду, помнишь? Ещё что было?
– Так, ничего… Только села на стул, испачканный мелом. А дети в классе это заметили и смеялись. Директорская дочка смеялась громче всех.
– Детвора, не страшно, – Виталий Максимович снисходительно улыбнулся. – Только знаешь что, Женька, не ходи больше к Верочке по праздникам, ладно? На всякий случай.

3. Будни днём
– А что выше: солнце или облака? – спросил Женька у летучей мыши, ложась на землю и подставляя лицо черному, пропитанному бензином, дождю.
– Совсем дурак? Облака выше, конечно!
– А когда я был живым, солнце было выше…
– У нас так не положено! Если облака будут закрывать солнце во время дождя, оно не сможет поджаривать твою кожу.
– А, ну да…
Полуденное солнце, как всегда, палило безжалостно. Чёрный дождь проливался на Женькино тело и вспыхивал множеством маленьких красных свечек. Они танцевали на его груди, ногах, руках, лице… Огонь был настоящим. Он прожигал кожу и поджаривал кровь. В Аду это было ежедневной полуденной карой. Вместо обеда. К этой страшной боли нельзя было и не разрешалось привыкать. И Женька не привыкал. Правда недавно он нашёл способ справляться с ней без криков и слёз.
Вот и сейчас, он подавил стон и, сделав глубокий вдох, закрыл глаза. Спокойно, до мельчайших подробностей продумывая каждую деталь, Женька стал рисовать в голове круглое смеющееся лицо с дерзко вздернутым носиком и маленькими ямочками на румяных щеках.
Когда он видел Веру в последний раз, ей было одиннадцать лет. Стояла белая морозная зима, и она по дороге в школу поскользнулась. Упав, Вера поранила коленку. Ей было больно, но она не заплакала. А в школе один противный мальчишка смеялся над ней из-за порванных колготок. Веру это сильно расстроило, и она плакала в туалете. Долго. Женька так разозлился на этого мерзкого мальчишку, что весь следующий месяц ходил за ним по пятам, до тех пор, пока тот не сломал ногу на уроке физкультуры. Правда, Вера от этого почему-то тоже плакала…
Женька нахмурился и одна из капель закатилась в морщинку между его бровей, а потом загорелась. Женьке не нравилось, когда Вера плакала. Ведь тогда её лицо покрывалось красными пятнами, гладкий лоб хмурился и исчезали звёздочки-ямочки. Но зато тогда её глаза становились зелёными-зелёными – как деревья после дождя.

4. Будни ночью
– Эй, ты чего тут делаешь?
Летучая мышь повисла над головой Женьки, обдувая его запахом падали. Она только что отужинала.
– А что, не видно? – Женька сидел на гладкой поверхности зеркала и неотрывно наблюдал за спящей Верой. Девочка ворочалась и стонала во сне.
– Видно, – зашипела Женьке в ухо мышь. – Но, насколько я знаю, тебе положено приходить к этой девочке всего два раза в год, а ты уже был тут на прошлой неделе. И на позапрошлой, и на поза-поза….
– Тише ты! – Женька злобно погрозил летучей мыши кулаком. – Это не считается: я ночью.
– Ага, полечу, расскажу твоему деду… Может, он тоже придёт посмотреть… Раз, не считается…
– А что такого? – попытался оправдаться Женька. – Все нормально. Я давно так хожу. Она даже с кровати ни разу не упала…
– «С кровати не упала…», – передразнила летучая мышь. – Тупица! В росте вымахал в два раза, а ума не прибавилось. А то, что ей кошмары снятся каждый раз, как ты пялишься, это ничего? Смотри, как она ворочается! О, вот, даже заплакала! – летучая мышь злорадно оскалилась. – Как думаешь, это у неё слезы радости?

5. Взросление
Плоский камешек два раза подпрыгнул на глади черной в радужных разводах, реки и плюхнулся в воду. По воде прошла мелкая рябь, но Женькиного отражения не тронула. Как будто там, внутри воды, стоял настоящий человек. То был другой Женька – высокий, смуглый, с длинными спутанными волосами и злыми глазами. Он больше не был тем восьмилетним мальчиком, прыгнувшим с крыши девятиэтажки, потому что Сашка Витрухин взамен собирался отдать ему свой новый мобильный телефон.
Женькино отражение в реке усмехнулось. Теперь он вырос. Летучая мышь говорит, что взросление – самая ответственная мука. От взросления появляется много новых чувств, без которых пребывание в Аду будет не таким мучительным как надо. Разочарование, отчаяние, зависть, обида, ненависть – Женька-мальчик этих чувств не знал. Как и показывал Виталий Максимович, от зависти на теле появлялись зелёные преющие язвы, от ненависти загорались и переставали видеть глаза. От разочарования вываливались все внутренние органы, отчего Женьке приходилось расхаживать пустым – с дырой вместо живота. А еще было отчаяние… Оно заставляло его раз за разом прыгать с обрыва, ломать шею, ноги и руки.
Женька оторвал взгляд от отражения и посмотрел по сторонам. Убедившись, что за ним никто не следит, он пошел к вулкану. Все мерзкие чувства исчезали, когда он смотрел на Веру. Женька не понимал почему так происходило, но видел, что возле неё затягивались раны, исчезали ожоги и язвы, и злоба испарялась, как вода в летней луже. И становилось хорошо. Как будто Женька и не страдал вовсе.
– Ты опять здесь? – летучая мышь была тут как тут.
У существа был талант появляться в местах, где ей хотели оторвать голову. В Женькиных глазах на мгновение вспыхнул кровожадный огонь – только на мгновение: по-настоящему злиться и придушивать эту тварь ему сейчас не хотелось.
– Интересненько… – летучая мышь, похоже, тоже удивилась. – Ты, парнишка, поосторожнее будь. У нас тут вмешательство в личное пространство прощать не полагается. А ты и ухом не повел… Того и гляди улыбаться начнешь!
– Мне просто лень тратить на тебя свои силы и время, – отмахнулся Женька.
– Да? А я думаю, что ты просто влюбился. Мне не раз приходилось такое видеть: людишки, когда влюбляются, становятся мягкими, что в пору на бутерброды намазывать.
– Поговори ещё немного, и я сам тебя на бутерброд намажу, – пригрозил Женька.
– Ой, как боюсь! – усмехнулась летучая мышь, но всё-таки замолчала.
Она приземлилась на Женькино плечо, вонзив в него когти. Женька и ухом не повел. Ему некогда было обращать внимание на боль. Сегодня Вера вместе с родителями прилетела на море. Она была такой забавной – все время смеялась и напевала. И Женька не мог оторвать от неё глаз. И хотя ему очень нравилось смотреть на весёлую и счастливую Веру, он не мог понять, почему она так радуется солнцу и бесстрашно подставляет лицо его колючим горячим лучам. Женьке казалось, что это противное солнце слишком сильно обжигает нежную кожу Веры. Он решил её защитить и опустил ладонь на зеркало, загородив солнце от её макушки. Это помогло. Тут же на пляже пошел дождь, и Вера с родителями поторопились укрыться от него в ближайшем кафе.
На следующий день Вера слегла со страшным бронхитом и болела целое лето.

6. Если бы…
– А знаешь, есть такое место, где считается, что если ты по-настоящему кого-то любишь, ты должен жертвовать своими желаниями для своего любимого человека! – нравоучительно заявила летучая мышь.
Она снова была рядом. В последнее время ей страшно нравилось вертеться рядом с Женькой и наблюдать за его любовью к живой девочке. Женька вырос, но любовь его была детской – слепой и эгоистичной.
– И что это за место такое? – без особого интереса спросил Женька.
– Ну, такое, в которое ты бы попал, если бы не сам прыгнул с крыши, а тебя кто-нибудь бы столкнул…
Женька недоверчиво хмыкнул.
– Ты что, мне не веришь? Там еще учат понимать чувства других людей и не таить в душе зла! Я знаю из достоверных источников!
– Где не таить зла?
– В душе! Это такая штука, которая сидит у тебя в сердце и заставляет чувствовать.
– Что чувствовать? – Спросил Женька на автомате. На самом деле ему было совсем не интересно
– Откуда мне знать? У меня же нет души. Что вы, люди, обычно чувствуете – беспокойство, обиду, зависть, любовь…. Всё, короче.
– А как это – подавлять желания?
– Сложно. Даже не знаю, как начать объяснять….Нууу…. Например, возьмем тебя?
Женька кивнул.
– Ты знаешь, что сегодня у твоей девчонки контрольная по математике и также знаешь, что если пойдешь к вулкану на неё смотреть, она обязательно эту контрольную провалит, так?
– Так.
– И вот, чтобы она хорошо написала свою контрольную, ты никуда не идёшь. Хотя тебе и очень этого хочется.
Женька немного задумался. Он вспомнил Виталия Максимовича, подавляющего своё желание видеть внучку.
– Аааа, понятно, – чуть помедлив, протянул он и продолжил свой путь к вулкану.

7. Ревность
Вера выросла и стала красивой. У неё был звонкий заливистый смех и мягкий голос. Женька даже не понял, когда с ней это произошло: просто в один момент её большие зеленые глаза стали ещё больше и ещё зеленее, ямочки на белой, почти прозрачной, коже – нежнее, а её пышные каштановые волосы как-то по-особенному стали переливаться на солнце. И еще губы… У Веры появились губы (Женька был уверен, раньше их у неё не было): красные, пухлые, нежные… Ему хотелось понять, каковы эти губы на ощупь, как шёлк или как облака, узнать их запах, попробовать на вкус. От таких мыслей в груди загоралось сердце. Правда, боль от этого горения была такой до блаженства приятной, что он боялся её. Точнее того, что кто-нибудь заметит, насколько ему хорошо и его ждёт дополнительная пытка. Для такого, Женька не сомневался, его день увеличиться на дополнительный час.
Теперь Женька посещал кратер ежедневно. И правильно делал! Тот противный тип – Андрей Васильков – который всегда смеялся над Верой и задирал, пригласил её на свидание. И она согласилась! Женька этого не ожидал. Он не мог поверить, что его милая, добрая Вера захочет пойти на свидание с тем, из-за кого так часто плакала. Она вообще не должна ходить ни на какие свидания. Не должна быть ни с кем! Она – его! Его Вера.
В день свидания каждый Женькин шаг оставлял на земле раскалённые угли. Нависая над зеркалом кричал, рычал, до крови разбивал кулаки, тарабаня ими о непробиваемое стекло и не моргая сверлил злобным взглядом Верино лицо.
Но она не чувствовала его ревности и готовилась к свиданию: примеряла платья, завивала свои чудесные длинные волосы, красила густые ресницы. А Женька пялился в кратер и надеялся, что Вере и в этот раз как-нибудь не повезёт. Что она неожиданно заболеет, что прямо сейчас войдет её мать и, как обычно, обнаружит за ней какую-нибудь оплошность. И в наказание никуда её не пустит. Что она так сильно обожжется этой горячей плойкой, что её придется везти в больницу. Пусть порежется, сломает палец, сожжет квартиру – всё что угодно, лишь бы она, Его Вера, не ушла к другому мальчишке! Чтобы он не увидел её тёплой улыбки, не взял за белую ладонь и ни за что, никогда не посмел обнимать!
Но этого не случилось. Новые розовые балетки оказались Вере в пору, и она даже не забыла запереть квартиру. Только споткнулась несколько раз по дороге. В кафе оборвался ремешок сумочки, и всё её содержимое вывалилось на пол и разлетелось по залу. Но Вера всё равно улыбалась весь вечер. Даже когда пролила суп и уронила на коленки шарик шоколадного мороженного. И когда случайно опрокинула свечу, и скатерть на столе загорелась.
Летучая мышь сказала, что это от счастья. Женька не поверил. Теперь он до конца повзрослел и точно знал, что счастья не существует.

8. Совершеннолетие
Женька склонился над рекой и, окунув нож в черную воду, смыл с него остатки щетины. Проверяя, нет ли нигде порезов, он несколько раз провел ладонью по выбритому лицу. Да, летучая мышь права, без бороды он выглядел моложе. Ему двадцать шесть лет – это немного по меркам живых людей, но в аду эти проведенные восемнадцать лет были вечностью. Сегодня было ровно восемнадцать лет – прямо как совершеннолетие.
– Будешь праздновать? – летучая мышь, как всегда, вертелась рядом. Женька к этому давно привык и в последнее время не трудился отвечать на её глупые вопросы.
– А, вот, ты зря меня игнорируешь! Я в твоей судьбе не последнюю роль играю! Кто все эти годы был твоим проводником и давал мудрые советы? Осмелюсь даже считать, что это благодаря мне ты достиг таких высот. Да-да, и не смотри на меня так! Ты был никем – глупым ребенком, который покончил с собой из-за игрушки. А теперь? Теперь тебе объявляют благодарность! А что получаю взамен я? Холодное безразличие…
Женька не слушал. Он с восхищением, как будто в впервые, смотрел на зависшее над бордовым с золотом горизонтом, белое солнце.
– Пора, – тихо сказал он и поднялся.

Часть II. Вера
Умеют ли неудачники летать?
Я, вот, классическая неудачница. И если бы мне захотелось взлететь, и даже будь за моей спиной самые настоящие крылья, они бы отвалились при первом взмахе.
Такая уж я. Где бы ни находилась, чтобы ни делала, вокруг происходят одни неприятности: либо безумные до грусти, либо смешные до нелепости; но чаще – до нелепости грустные.
И я совсем не преувеличиваю. Месяц назад я решила помочь одной старушке донести её тяжелую коробку. Она с радостью согласилась и доверила мне эти дорогие и хрупкие хрустальные бокалы, которые она купила, чтобы подарить на свадьбу своей внучке. Внучка была пианисткой, ее жених композитором, а я… Я так заслушалась романтичной историей их знакомства, что наступила на хвост голубя. Голубя! Вряд ли хоть один нормальный человек в этом мире наступал на голубя. И эта светлая «птица мира», взлетая, выбила у меня из рук коробку. Ясное дело, что миром эта история не закончилась. Помимо того, что я была растяпой, неспособной пройти и двух метров без приключений (так заявил потом мой брат), так еще оказалась слабачкой и плаксой, молившей о прощении на коленках.
Безрукая безмозглая курица, Убожество. Эти определения возникают в моей голове каждый раз, когда я случайно опрокидываю стакан с водой, когда, пытаясь поймать муху, обрываю мамины занавески, или когда спотыкаюсь во время бега на физ-ре.
Мама решила, что у меня депрессия и записала к психологу. А депрессии у меня не было. По крайней мере, до того, как я стала ходить к психологу. Там-то меня и научили разбирать свою жизнь по чашечкам и тарелочкам.
Меня зовут Вера, и сегодня мне исполнилось восемнадцать лет.
Меня зовут Вера. У меня короткие ноги, огромные щёки и коричневые волосы. Я часто спотыкаюсь, ничего не умею и постоянно плачу. Люблю читать любовные романы и петь. Петь у меня, естественно, не получается. У меня ничего не получается. Я ненавижу носить платья, готовить, умываться и спать. Спать я совсем не могу – мне постоянно снятся кошмары.
До тринадцати лет у меня была подруга, но потом она решила со мной не дружить. Почему, я не спрашивала, просто ревела месяц. До пятнадцати лет я была круглой отличницей, но потом поссорилась с Алиной Лавровой и она сказала учителям, что я у неё списывала на математике, на геометрии и на истории. Хотя я не списывала. Но мне никто не поверил – мое слово ничего не значило перед словом дочки директора школы.
Я тогда уже знала, что неудачница. Но зачем-то была влюблена. Сначала никто не знал о моих чувствах, но потом Алина нашла мой дневник (не школьный, а личный!), и мои чувства оказались разбросаны, как мусор, по всем коридорам и углам нашей старой убогой школы. Как будто всего остального было мало для жизни, цель которой превратиться в смердящую кучу мусора?
Вот тогда-то Андрей Васильков и пригласил меня на свидание…
Я честно старалась не верить своему счастью. Ведь не могло быть такого, чтобы узнав о моих чувствах к нему, он понял, что тоже ко мне не равнодушен? Не могло же? Нет, не могло. Я убедилась в этом, когда наутро получила от него ссылку на замечательное, мастерски смонтированное кино, с сюжетом «чёрной» американской комедии. В главной роли со мной.
Думаю, с меня довольно. От обиды в моём теле болит каждая косточка и я не могу никак её уменьшить, потому что уже вчера в моих глазах закончились всё слёзы. А без слёз люди и не люди совсем.
И я не человек. Существо, которое я из себя представляю, слабое и никчемное. Оно недостойно даже веселить мир своим в нём пребыванием. Оно может прожить так ещё девятнадцать, двадцать, тридцать, сорок лет, но для него никогда ничего не изменится. Всё будет становиться лишь хуже – с каждым днём, с каждым часом, с каждой секундой… Без слёз.
Конечно, мне страшно. Стою на тонком бордюре заброшенной девятиэтажки и мои пятки над пустотой. Я жду знаков: крика вороны, вспышки молнии, ветра в лицо – чего угодно, что толкнет меня, и я наконец-то сделаю этот шаг назад. Но ничего этого нет. Я же неудачница. Придется без помощи…
Умеют ли неудачники летать?
У меня, наверное, получится. Ведь я хочу упасть, а не полететь.
Мои глаза закрыты, а руки расставлены в стороны, как будто они – крылья.
Воздух слишком мягкий – он едва ощутимо обволакивает меня в полёте и легко, как, наверное, может только воздух, просачивается сквозь пальцы. Я резко сжимаю руки в кулаки: «Ах, если бы можно было схватиться за него. За воздух…» Но этого нельзя сделать. И я лечу.
В полёте моя вечно несчастная и оказавшаяся такой короткой жизнь бросает в меня из глубин моей же собственной памяти цветные картинки – яркие, радостные и добрые. Только хорошие картинки.
Вот, я на море – с родителями и старшим братом – своей семьей, папа учит меня плавать, а брат подкрадывается сзади, чтобы сунуть медузу мне в купальник.
А, вот, мы в лесу на шашлыках: вокруг теплая разноцветная осень и мы до ночи поём песни у костра; а наутро мы насобираем полный таз грибов.
Сегодня мой день рождения. Моя бабушка (моя добрая хорошая бабушка) подарила мне красное шелковое платье – то самое, о котором я мечтала. То самое, которое на мне сейчас…
Умирать очень больно. И громкий тяжелый удар моего тела о землю не идёт в сравнение с той болью, которая сейчас, словно тупыми спицами протыкает мою память, разрезает на тряпки то малое, что осталось от несчастной и убогой меня. Я не преувеличиваю. Мне видно, что от меня осталось – нитки да пыль. Много ниток. Они разлетелись от меня в разные стороны и застыли в каком-то тёмном и совершенно точно неживом пространстве. В пустоте. Я не хочу быть в этой пустоте, но она везде вокруг меня. Как будто меня съело чудовище, но я всё ещё есть.
Но почему я всё ещё есть? Прыгая, я рассчитывала, что этим моё это «есть» закончится… Ах, ну да, я же неудачница! Моя попытка, наверняка, тоже не удалась.
Я осторожно открываю глаза, но ничего не вижу кроме плотного красного тумана. Сквозь туман ко мне идет человек. Он ужасен! Длинные волосы чёрным ореолом обнимают его выструганное из камня лицо, а серебряные глаза посылают в меня холодные молнии. Я знаю его – он чудовище из моих кошмаров. Он приходил ко мне во снах половину моей сознательной жизни. Это из-за него я боюсь спать… Значит, я снова сплю? Как хорошо! Не было никакого прыжка с крыши. Сейчас я проснусь, и всё будет как раньше. Вот-вот. Совсем скоро. Уже немного. Нужно только открыть глаза. Но мои глаза и так открыты – они следят за тем, как он, чудовище, подходит ближе. Я хочу ущипнуть себя и проснуться, но руки не слушаются меня. Моя шея тоже парализована. Я пытаюсь встать и бежать, но не могу – кажется, в мои ноги вбиты гигантские гвозди.
– Ещё одна недалекая! Эй, твоя девица ничего не понимает!
Мой ночной кошмар склоняется надо мной и, обхватив ладонями мою шею, резко выворачивает её вправо. Снова боль. Он трогает мои плечи, руки, ступни, и каждое его прикосновение тоже сопровождает боль – слепящая, удушливая и долгая.
– Еще большой палец на ноге надо вправить!
Я слышу хруст своих же костей и кричу.
– Вставай! – приказывает мне чудовище, и я поднимаюсь.
Подо мной земля – красная и горячая. Мои ноги совсем ватные, а коленки не перестают дрожать. Я бы упала, но меня подхватила большая твердая рука. Значит, он настоящий. Он не призрак. Его ладонь касается моего тела и я знаю, что она оставляет на нём вмятины и ожоги. Но мне нельзя отстраняться. Иначе я снова упаду.
– Ты все понимаешь, правда? – спрашивает он.
Я киваю и тогда его ладонь на моей талии сжимается. Его губы замирают у моего виска, а дыхание, закутывая сердце в морозный кокон, посылает ему звонкое эхо:
– Я долго ждал тебя, Вера. Добро пожаловать в Ад.