Ветер сдул облака, ударило солнце, с крыш закапало. Запели синицы. До весны – месяц!
На светофоре он скользнул глазами сквозь тонированное стекло. Мамаши, санки. Всю жизнь работать, рожать и платить. Он получил от родителей миллион, бережно выращенный поколениями. Сделал миллиард. Но нужно больше. Нужно ВСЁ. План есть.
Жить ему оставалось две недели.

«Ты вошёл, и заурчал зверь под капотом, сильный, опасный, но для тебя давно совершенно ручной.  Теперь включить музыку, именно ту, что больше всего нравится,   климат-контроль…
Мир внутри, который только твой. Если не согласишься впустить в него другого человека.
Может, и не так уж хорошо быть Главным в своём маленьком мире?»

Жена Леся отреагировала своим текстом, не столько на смысл, сколько на тему своего маленького мира  в своём автомобиле (здесь  после небольшой моей редакции):

«Неоднозначный мир. Опасен тем, что зацикливает на себе, на своих мыслях и переживаниях.                                                                                               Да, хорошие он делает четкими, яркими, вдруг откуда-то «в тему» подбирая музыку из динамика, улыбку из едущей рядом машины.
А если плохие? Мир словно закрывается; мощной  центрифугой выворачивает тебя. Вытаскивая из памяти, из окон, из радио всё, что режет, колет, душит…»

Хотел, правда, ещё добавить, что «словно   закрывается тюремной дверью», но Леся не разрешила.

Два
скользких
солнечных
блика
застыли
на
рельсах,
словно
сам
Господь
Бог,
решив
отзавтракать
трамвайными
путями,
уже
начал
было
намазывать
их
маслом,
но
застыл,
поражённый
хрустальной
чистотой
июньского
утра.
Самые
ранние
пташки
уже
отчирикались
и
воздух
наполняла
такая
восторженная
тишина,
что
думалось,
можно
вот
так
запросто
запрыгнуть
на
козырёк
подъезда –
надо
только
перед
прыжком
вдохнуть
поглубже.

Высунув от напряжения язычок, Машенька выводит загогулины в косых линейках.
Петя дописывает строчку.
Ангелина Николаевна командует: “Переходим к следующему упражнению. В пустые места нужно вставить имена домашних животных. Корова? Зорька! Петух? Борька! Дальше – сами”
Умные головки склонились над тетрадками.
Один Андрюша ёрзает и тянет ручонку.
Ангелина Николаевна строго: “Что у тебя?”
Андрюша: “А фамилии писать?”

(55)

Лето.
Стройотряд.
Местное население – бабки с прохудившимися крышами, а помочь некому.
Одна такая – к нам.
Приходим – впрямь, беда.
Забрались на крышу – а там и держаться не за что.
Кое-как, на одной ноге – и высота приличная.
Внизу бабка вся изнервничалась – квохчет, причитает.
Мы успокаиваем: “Ничё, бабуль, не волнуйся, мы привычные!”
Бабка в голос: “Шифер не поколите!”

(55)

– Как думаешь, чего бы Ленин хотел получить на день рождения?
– Новый мавзолей.
– Я серьезно.
– Ну не знаю… Парик.
– А Иван Грозный?
– Третью серию.
– А Ломоносов?
– Надеюсь, не парик. Он в нём на бабу смахивает.
– Ну а все разом? Чего бы им хотелось больше всего?
– Понятия не имею.
– Да торт же!
– ..?
– Торт с пятьюдесятью четырьмя свечками.

Юля сидела в будке на «Выхино» и считала: «пятьдесят четыре, пятьдесят пять…» – стремительными сайгаками над валидаторами скакал безденежный Кавказ и нищая Средняя Азия.
Юля не гналась за безбилетниками, как прежде. Её свисток молчал. Она переживала счастье.
»Как же нам, дурам, мало надо – любовь, да ласка. Дура я дура. Те же грабли».
Вчера вернулся бывший, Олег. Пришел трезвый и с вещами. Наскоро поужинав, набросился. Полночи любовно терзал.
– Извините?! – Постучалась голосом полным извинительного страдания женщина в норковой шубе. – Я все деньги …дома забыла. Вы не могли бы меня…
Юля ещё калькулировала стоимость шубы, а рукой уже жала на клавишу двери.
«Пятьдесят шесть», – сосчитала Юля, и вновь погрузилась в сладкую негу вчерашней ночи.