Увезут тебя в замуж, во деревню чужую
Народная песня
1.
У неё есть (то есть была) его старая любимая домашняя ночнушка-обдергайка. Это такая короткая ядовито-зелёная в розовый крестьянский полевой цветочек ситцевая ли батистовая полупрозрачная тряпка-юбка на слабой резинке. До полбедра. Она в ней чисто барышня-крестьянка. И она говорит: «Обдёрни». И он обдёргивает. И та зеленым листком падает на пунцовый персидский шемаханский ашанский ковёр. А та стоит пеннорожденной Венерой, стоит ну полностью уже нагая. И тут уж он.
2.
«Какая пара! Идеальная семья», — говорили о них знакомые и дальняя неблизкая родня. И были недалеки от истины. Были близки к ней. Максимально близки. Он – 32-летний спортивный красавец, бывший биатлонист и умница. Она – 30-летняя тоже ,хоть и блонднка, но умница с фигурой топ-модели. Ранний счастливый студенческий весёлый университетский брак. И плод брака — 11-летняя длинноногая голенастая доча-лягушонок, их радость и гордость, почти вундеркинд. Он и она по праву преуспевали по службе. Он – в сфере маркетинга. Она – в области вип-дизайна. Квартира, машина, дача, удача. Родители же у обоих – беспомощные уездные старсветские старички. А доча – отличница в гуманитарной супер-спецгимназии и подаёт серьёзные надежды в синхронном плавании и фигурном катании. В танцах на льду. По тонкому льду.
3.
И всё было бы и шло бы хорошо до самой далёкой невидимой неразличимой пока издалека осенней смерти, ни взорвись она, ни разорвись в клочки вместе с самолётом в воздухе, на 6.-ти тысячах метров на подлёте к городу Каиру, куда была оформлена оформить… Да, впрочем, это уже и неважно. Главное – что надо было её похоронить, а хоронить-то практически и нечего. Пшик. Обугленные обрывки загранпаспорта. То есть была она – и нету её. Но они, те из авиакомпании, всё же сделали вид, что собрали её тленный нетленный, развеянный в чужых небесах прах, поместили пепел в урну, урну – в колумбарий и за казённый счёт устроили скромные достойные православные поминки с кутьёй и чем там ещё полагается.
4.
Потом досиживали уже дома. Уже в узком кругу. Когда же, хрустя палой листвой, разошлись в ночь чёрные траурные гости, доча надела её лёгкий полувоздушный янтарный халатик и перемыла с порошком чисто всю посуду. А он сидел в углу у холодного холодильника, хмельной и скорбный, в трусах. «Ничего, я буду теперь тебе как мама», — сказала доча и заплакала. И он тоже. И они обнялись и плакали. И наоборот. Плакали обнявшись. Потому что сиротски осиротели. И она сварила ему отвратительный пережженный переслащённый кофе в постель. И он благодарно и благоговейно выпил это пойло. До дна.
5.
А ночью доча у себя плакала. А он лежал пустой на пустой их с ней бывшей широкой кровати, лежал голый и непокрытый, как тот Ной, курил и слушал. Прислушивался. Подслушивал. И бессильно сильно сжимал голову и кулаки.
6.
В 3 часа чёрной ночи по их вечно светящимся деловым настенным мерцающим часам доча пришла к нему босиком, придерживая на так называемой груди её обдергайку, пришла и сказала: «Мне там страшно. Пусти». И он сказал: «Ложись». И она легла. Юркнула ему в левую подмышку, в самое самое сердце. Она была в её просторной на ней её обдергайке, от которой ещё пахло ей. «Давай я на тебя поплачу», — сказала она. «Поплачь», — сказал он, и доча послушно завхлипывала в его грудную нагрудную шерсть. «Пусть, — думал он, — пусть её, так легче». Он честно и сам бы хотел, но уже не мог. Всё высохло. А у неё получалось. Он же только впитывал её горькие детские чистые слёзы и гладил по нежному беспомощному затылку. Да ещё теребил и нюхал обдергайку. «Только не женись, — уже сквозь сон пробормотала доча, — только никогда не женись». Он поглалил её в ответ. По голове. По головушке. Всласть поплакав, она заснула обнявшись и сладко посапывала ему, как мышка, в подмышку. В подушку. Под ушко.
7.
Среди тёмной безлунной беспросветной ночи просторная не её навырост не её обдергайка сверху слезла, съехала ей до пупка, а снизу задралась выше всего святого,- выше всякого чистого разума — и он робко почувствовал рукой большой длинный тугой неожиданный живой шевелящийся сосок, — такой расцветающиий полуоткрытый бутон — а внизу – слегка нежно волосатого мокроватого спящгего полуспящего зверька. И он его и его слегка нежно погладил. И дошёл до конца. И она сквозь сон как-то зашевелилась. Но этим всё и закончилось. Как бы сном. Ну почувствовал. Ну зашевелилась. Ну так что? Она же доча. Кровь от крови. Плоть от плоти. Ему же можно. Даже должно. Это же его кровь и плоть. И плеть. И смерть. И мразь, и мерзь. Это как ещё с какой стороны посмотреть. Можно ведь с разных сторон.
8.
Утром он за 15 минут до будильника просыпается от громового грохота с кухни. Он, заспанный, идёт разобраться, ну навести порядок. И видит дочу, которая, видите ли, готовит ему сложный утренний омлет. Первый завтрак. Доча в почти невидимых трусах-стрингах, в её фартуке и вся в комбижире. Весь продукт на полу. «Ну давай собирать, — говорит он, — есть-то надо». И они вдвоём елозят по полу. Соскабливают с поверхности белки и желтки, жиры и углеводы. С, как он любит, помидорами там, ветчиной синим луком. Толкаются попами. Ну и в итоге поели. Позавтракали. С полу, с жару. А потом она, гладя, прожгла на самом видном месте его лучший презентабельный галстук. А потом он отвозит дочу в гимназию и сбегает до вечера неприлично расстёгнутый, прожженый на службу. «Только не женись», — говорит на прощание на строгом гимназическом рецепшене она. «Никогда ни на ком не женись».
9.
«Да на ком же? – вдогон и в обгон, завозя, из машины за рулём на крутом полицейском развороте кричит он. «Да на Алене же твоей Леонидовне», — кричит в ответ доча и властно уходит в классы. На семинары, коллоквиумы и симпозиумы. А он тупит, тормозит на зелёный. Потому что Алёна Леонидовна – это отдельная и не её ещё детского незрелого ума ещё история. И что там говорить? Потому что Алёна беззаветно и безответно любит его с 4 класса средней школы. Потому что она – первая и лучшая её, бывшей, бывшая подруга. И потому что там ничего, ну ничего быть не может. И уже сколько лет абсолютно не было. Типа пусто-пусто. Алёна – просто простой красивый прекрасный удобный друг семьи. Ну а как объяснишь? К кому теперь пойдёшь? Чего тут скажешь? И с чего взяла? И почему моя? И каким таким детским духом чует эти Алёны Леонидовнины тайные чувства? Эти мать их флюиды?
10.
«Ты уж если хочешь меня ежедневно кормить, так давай я научу тебя по-настоящему готовить. Готовить грамотную пищу. Мужские блюда. Сегодня салат, завтра мясо», — говорит он в субботу с утра доче. И они идут пешком на ближайший нехудший Рижский бывший колхозный рынок. Там он у женщин в платочках из частного сектора покупает десяток доброкачественных азербайджанских лиловых помидоров, десяток смуглых ярославских яиц, три неженских пупырчатых огурца, пучок редиса, два ялтинских репчатых лука, три болгарских перца, 4 упаковки двадцатитрёхпроцентной домашней сметаны, полкило королевских чищеных креветок, ну и так туда-сюда зелени. Всего понемножку. Петрушки, укропа, лука стрельчатого, базилика, эстрагона, острого красного перца. Для вкуса и послевкусия. «А чтобы было вкусно, надо чтобы всего было много», — авторитетно говорит он. И льёт с двух рук в миску густую желтоватую сметану.
И он готовит. Колдует. Священнодействует. А она заворожено смотрит. Яйца, кипя и подпрыгивая, круто варятся. Помидоры режутся. Перец шинкуется. Лук чистится. Дело делается. Процесс идёт. Всё даёт сок. Он на коне. Она вовне. В её полузаметной вопиющей легкомысленной разлатой летящей её штучке.
Он торжественно подаёт ей богатый разноцветный салат на широком тяжёлом гжельском блюде, и она, пачкаясь, ест. Ну вот и ладушки. Приятного то есть тебе аппетита. «Идём я тебя помою».
11.
В полусумраке, сияющей её ещё чистотой ванной он умывает доче лицо, смывает со щёк сметану и слёзы. А доча щекотно шепчет ему в самое ухо: «Только никогда не женись». В ответ он целует её тоже куда-то в район ушной раковины. Глупая доча боится, что он её не то что бросит, но забудет. Как бы подзабудет. Отвлечётся. «Ты же моя единственная кровинушка, — шепчет он ей, — куда же мне без тебя?». И они снова, ненадолго обнявшись, вместе хором плачут. А он невзначай касается под тонким её шёлком её тугого стоячего задорно задранного бугорка. Увенчанного… Ну да ладно уж, чего уж там.
«После еды надо чистить зубы», — говорит он в растерянности её голосом. «Ну и чисть. Ну и почисть мне», — говорит доча. И он берёт зубную щётку, зубную пасту и чистит ей зубы. Это непривычно и неудобно. Паста капает по всей ней, по одежде и по груди. «Ты меня всю запятнал», — говорит доча. «Я ототру», — говорит он и неумело оттирает со всех одетых и раздетых мест. Она даже в полутьме становится податливой и прозрачной. Призрачной. Но плакать перестаёт. Ну и ладно. И ладно.
12.
В пятницу ближе к вечеру его срочно вызывает на ковёр, на его зелёный с полгектара ковёр, только что вернувшийся из длительной ответственной командировки усталый шеф. И говорит: «Знаю, всё уже знаю. Соболезную. Молчи. Вот на тебе посильную разумную взвешенную премию в конверте. Вот тебе краткосрочный отпуск. Вот путёвка на 2 лица. Всё включено. И езжайте с Леонидовной качественно отдохните куда-никуда в недорогие Эмираты. Развейтесь. А потом – работать. И чтоб мне тут без дураков». И они едут. Летят «Аэрофлотом», «Люфт-Ганзой». Летят морем. Летят пустыней. Благополучно летят её смертным синим небом. А куда денешься? Дано поручение. Задание. Послание.
А Алёна Леонидовна их провожала в Шереметьеве до самого-самого в не по возрасту короткой юбочке и на красных каблучках. До последней несбывшейся надежды. Махала вслед ручкой, вооружённой цветастым платочком. Роняла слёзы. А доча неслышно скрипела молодыми острыми зубами. Зубками.
13.
«И как это она сморкается в ткань? А потом ткань в карман? Это же негигиенично» — говорит как бы сама себе и с собой доча.
14.
В Москве дождь и осенний холод. Облачность. Обычность. Ветер умеренный до сильного. И они прилетают в своём зимнем-тёплом в их 40-градусную безоблачную жару, в ясность. А вокруг – все русские. Наши. Едут, потные, в автобусе в отель. Там их ещё мурыжат до полудня заселения (а полудень у них не то, что у нас, много позже). Но всё заканчивается благополучно. Всё-таки 5 звёзд как-никак . И вот они уже в номере прямо над бассейном. А доча уже и в душе. Снаружи же кричат арабы и павлины. Растут пальмы. Истошно ревут верблюды. Звучит танец живого живота. Поют муэдзины. Бредут бедуины. Восток есть восток. Дело нешуточное, шумное.
15.
После завтрака (который она ему искусно невкусно сладко бесплатно выбирает у стойки) они смотрят сквозь прокатные маски на разноцветных красноморских красномордых рыб, гуляют по каменистому берегу, едят мороженое, слушают национальное пение. А доча всю дорогу плачет. Глядя на рыб и на пальмы. «Плачь, — говорит он ей, — больше плачь. Горе слезами и выйдет». Но не выходит. Входит. Горе – оно горе. Горе и есть. Горе – горе. Горькое горе. И они с ней вобнимку плачутся под пальмами.
16.
За ужином они сидят на веранде, смотрят на огни залива, на голубизну искусно подсвеченных бассейнов. Смотрят молча: доча устала. Но вроде и успокоилась. За ужином хорошо Маслины, сыр, мясо, фрукты. «Давай чуть-чуть выпьем шампанского», — говорит он. Доча, конечно, понимает, за что. Идёт на носу 9-й день. И говорит: «Ну давай». И они пьют «Вдову Клико». В первый раз вместе. Ему полный бокал, а ей на три пальца. «Как с мамой», — спрашивает доча. «Ага», — говорит неправду он. И они выпивают.
«Дай ещё», — говорит доча, и он уже от души наливает. Полный бокал.
17.
Доча, оказывается, забыла в Москве свою её обдергайку и поэтому спит рядом голая в одних символических розовых трусиках на хлипких завязках на хлипких бёдрах. Доча подпьяноватая. Поддатая. Зато спокойная. Доча разлеглась и раскинулась вширь вдоль и поперёк. Закинула на него потную долгую тонкую ногу. Ну и он на неё своей ладонищей. Легко отцовски гладит её по другой левой длинной ноге. Изнутри. А изнутри там можно, развязав завязку, дойти до лона. Конкретно дойти. Минимум дойти. И он доходит. Указательным пальцем. А там рай. Фактический влажный в молодой поросли Эдем. А доча сквозь сон сладко стонет.
18.
«Ух он какой!» — говорит доча. И он в темноте густо краснеет.
19.
А потом, а послезавтра… Он даже не знает, как это случилось. Как произошло. Как могло произойти. «Вот теперь я тебе совсем как мама», — говорит доча.
20.
В Москве опять пасмурно и сыро. Елена Леонидовна встречает их уже на этот раз в Шереметьеве и снова в каблучках, но уже с другим платочком. И он видит, что она сразу слёту всё чутьём и нюхом поняла. Да и как тут не понять, чего тут понимать, если они не печальные, а счастливые. Елена Леонидовна улыбается, хмурится и звонко бьёт асфальт вострыми каблучками. Платочек влажнеет. Доча прижимается к нему с противоположной от неё стороны. «Только не женись», — шепчет она ему. Он кивает.
21.
Он выходит на службу вовремя в новом блескучем египетском галстуке. Шеф доволен.
PS
Эти счастье и мука длились почти 6 лет. А потом появился очкастый мальчик Миша, хоккеист и виолончелист. И всё изменилось. Доча с Мишей ушли к Мише на дачу. А он женился в ЗАГСе на Елене Леонидовне. На заботливой старой трынде.
Правда, иногда… Но редко. Всё реже.
Инцест. Мерзость. Как можно такое написать! Кастрировать надо за это. И этого пИсателя кастрировать!
Но это все после седьмой главы. А до потрясающе передана боль и безысходность, граничащие с безумием, вызванные потерей близкого человека. Единственного человека на свете, как для мужа, так и для «дочи». И эти двое стараются заменить друг другу мать или супругу: она ему готовит, приносит кофе в постель, спит в его постели, носит ту же вызывающую в нем желание «ночнушку-обдергайку», он же старается научить её всему… И он, и она теперь значат друг для друга больше, чем раньше. Ни для него, ни для неё никого другого в этом мире нет. «Только не женись», почему эти слова? Может это подсознательное девичье «Я все хочу для тебя сделать»? И значит, она начинает его соблазнять, а в итоге «Вот теперь я тебе совсем как мама». Набоков? Лолита?
Разве? Может все же что ещё, что-то другое? А если ещё раз с начала: «…И та зеленым листком падает на пунцовый персидский шемаханский ашанский ковёр. А та стоит пеннорожденной Венерой, стоит ну полностью уже нагая. И тут уж он» – желание, секс, страсть; … «танцы на льду, по тонкому льду» – опасность; разорванное тело женщины – ужас; «хмельной, скорбный в трусах» – отчаяние, безысходность; «… По головушке. Всласть поплакав, она заснула, обнявшись, и сладко посапывала ему, как мышка, в подмышку. В подушку. Под ушко» – безмятежность, «толкаются попами» – игривость… и т.д. Как легко и непринужденно автор пробуждает в нас целую гамму чувств.
Но дальше главы 16-18 – если забыть об исполнителях, то желание, страсть, чистая эротика, что выше чистого разума!
Виват, Маэстро!
Что же это выходит? Автор как бы одобряет инцест?
Как же не хочется, что бы столько мастерства и таланта тратилось на такую гадость.
И вот тебе раз, оказывается, можно писать о чем угодно, и это будет интересно и захватывающе. Правда, Мастер? Может все же это произведение (позволю себе это слово) ещё и об этом?
никогда вы меня не заставите проникнуться этими страданиями
липко дюже
хотя сие жизнь и ни один роман ее не переплюнет
нимфетки теряют метрики и дерут феромонами плотоядные ноздри опечаленных отцов-вдовцов занесенных искусительным промыслением в ебипетские пески
на девятый день говорите?
кхм…
стресс не иначе
истерический смех в пасти аллигатора
экранизировано многократно в вибрирующей и сокращающейся по мониторам виртуальности
рыскания по соскам — браконьерские вылазки голодным пальцем в дочерние вагины — поглаживания и нащупывания… и в конце концов ака налив доче стакан пихнул дочу на инцест
но доча вполне адаптирована — у дочи правильные реакции
такие правильные что папа-волк мысленно поперхнулся «это не хвост и… густо покраснел»
однако — к доче
как слышу «доча» — так проплывет перед глазами крупная в пергидрольных кудряшках грудастая мамаша с изделиями ювелирторга в набрякших мочках — кофта огурцами сумка со стразами
а с нею рядом голенастая тинейджерка с пунцовыми ноготками и крашеными в антрацит волосами — от чего лик ее оштукатуренный не по годам но по моде южных провинций делается мертвенно-меловым как при пмс
вообще и начинается все очень колоритно в прямом смысле: ядовито-зеленое на пунцовом
и когда распускается словечко «барышня» — такое пастельное рашельное — то в этих цветовых тропиках сгущается запах хлороформа
потому что по-южному всё здесь преет потеет дыбится и эррегируется не по обстоятельствам на стоячее задорно задранное и барышне здесь хана и барышню сдует случайным облачком и явится хоть и сдвинутая от страха сиротства но вполне себе осведомленная из средств массовой информации что такое «как мама» – доча
ничего не поняла про доча с мишей ушли к мише на дачу
миша ж и внук и сын един в двух лицах? он …
а! вот балда я — уж подумала что через шесть лет родился у дочи сынок от папы
нет-нет — это был бы уж слишком радикальный вариант во всех смыслах — следом же и виолончелист и хоккеист а это еще плюс лет 20 в будущее…нет это восстановление справедливости и возвращение к натуральному
вот как вы ака запарили мне голову — уфф…
мысль понятна прозрачна и вся на ладони вот она — только не женись
(минуточку а то забуду
– в первой строчке местоимение притяжательное «его» сразу /е г о/ и одевает в ночнушку — раньше мужчины спали в длинных рубашках с отстроченной прорезью на причинном месте и ночных колпаках — что полезно — а сейчас это с самой первой буквы — так силён ваш талант ака нагонять чувственности)) — усылает догадками ко всяким двусмысленным переодеваниям в женское)
мысль прозрачна а вот жидкость рассказа мутна
как бражка
сначала несмотря на вихляющий стиль изложения — помахивающий такой — девочке как-то склоняешься глубоко сочувствовать потому что в 5 лет можно по-детски не воспринимать а вот в 11 потеря матери как-то парализует психику
и поэтому когда девочка стремительно оказывается рыдающей в папиной подмышке то первый и мгновенно исчезающий позыв на сочувствие сменяется абсолютной уверенностью что не стоит вестись и тут мы найдем кое-чего погорячее
так собственно и заявлено было с первого вкусного абзаца так что сочувствие здесь я бы сказала читателя как постороннее включение очень скоро беспокоит — беспокоить начинает гондурас
теперь по лексике
понятно что это ерничанье но когда и коллоквиумы и симпозиумы то тут возникает — прорвав дыру в картинке ака как живой перед глазами со своими артикуляциями и пластикой жестов и уклончивостью определений — а нимфетку хорошо имеешь ввиду потому что с гимназиями это никак — это с институтами и взрослой жизнью
итог
вот недавно — в августе — оказалась я в питере на три дня и захмелев от нежности поняла что если бы я жила в этом городе и каждый день выходила на эти улицы и встречалась глазами с этими фасадами а они бы на меня взирали то была бы я совершенно другой
по-другому говорила двигалась — по-другому думала
я была бы лучше я думаю
так — хоть и краткосрочная жизнь автора в жарком климате аравийского полуострова но оказала свое порочное воздействие — охватили автора блудные похоти))
а это передается читателю — !
да вот еще
а что это за обдергайка на резинке — т е это юбка натянутая поверх груди? а в этом не знаю как спать…не так чтобы удобно…плечи не прикрыты и резинка давит…
ну спорить не буду — жизнь сложнее наших представлений)
В мифологиях полно инцеста. Любовь отца и дочери это очень естественно. И умозрительно (не на практике, а теоретически) реализуется едва ли не повсеместно. Это естественно, но это табуировано с давних пор и почти у всех народов. И, видимо, табуировано заслуженно. Фрейд советовал знать о том, что такое влечение возможно. Незнание может породить латентного, а латентный это (а) невроз (б) насилие в семье (в) чикатило или вроде того.
А мне кажется, что этот провокация чистой воды от чистого разума. Кто из нас самый нравственный? Нравственнее всех остальных, пусть первый кинет в меня камень.
в каком смысле провокация?
чтобы инициировать коменты?
если отрешиться от всего привходящего и рассматривать биологическую сторону вопроса — как-то банальную необходимость размножения двуногих существ —
то представив средне-статистического хомо в репродуктивной фазе впавшего в амнезию как-то: забывшего кем ему приходится его мать дочь сестра свояченица
но с удовольствием не забывшего как /э т о / делается —
то можно уверенно сказать что возникновение влечения дело плёвое
(описано ж в литературе и вообще)
отключение табу приводит к бесконтрольному спариванию
психологию папы-туриста автор наверное с большей достоверностью может реконструировать
(посмотрите кстати сарабанду бергмана — шедевр всех времен — там тоже вдовец)
а писихологию девочки вставшей стеной за маму и память о ней и не желая делиться ни с кем папой — при знатном воображении ака и общих знаниях вывести несложно
если поглубже забраться то это и сохранение своего мира в прежнем виде и замещение и вытеснение мамы собой и реванш над леонидовной на 6 лет — да много чего
в 11 лет знания невелики
а если они еще и определенного свойства т е с отключенными табу — то вышеприведенные мотивы дают результат
я думаю что в талантливом изложении есть запускающий механизм — это к вопросу о чем можно писать
пару лет назад решетка вокруг мэрии пятого округа парижа была сплошь обвешана замечательными фотографиями гомосексуальных пар всех возрастов: чудесные бабушки и дедушки — юноши и девушки — черные и белые — толстые и худые
они были сделаны профи
плюс детские рисунки
любовь нежность взаимопонимание клубились вокруг экспозиции — чего в таком сладком концентрате высокого эстетизма я не встречала в социальной рекламе
можно ли иначе как абсолютное одобрение и главное призыв следовать без опаски — это воспринять?
это рекрутирование
я например при чтении обнаружила антидот только в себе — а в рассказе он отсутствует
ака его изъял
он хитрый умный и мастеровитый — и предположить что просто не углядел и не подсыпал — смешно
может быть в этом провокация
измерить уровень антител в каждом — )
Думаю, что спорить, провокация или нет — дело неблагодарное, да и человек — существо не настолько двухмерное, чтобы, сев за рассказ, мыслил только о том, написать бы провокацию или «обычный» текст. Но важнее другое, обладает ли текст, получившийся провокационным, самоценностью вне провокационности, т.е говорит ли он о чем-то более важном, чем грязноватая тема, и тут, что называется, есть нюанс)) лично мне показалось, что конкретно здесь тема раскрыта недостаточно правдоподобно, мне не хватило предпосылок — в первую очередь со стороны отца. Значит, рассуждаю я, тут наверняка должно быть заключено много большее.
А по-моему рассказ не об инцесте, а о безумии, как вскользь и замечает первый комментатор. О том как горе, утрата уродует людей и хоть какое-то утешение они находят только на самом дне, где и пребывают. Аморально, безнравственно? Конечно. Никто с этим и не спорит. Никакой «апологии» и призыва «смотреть на вопрос ширше» в рассказе нет. Само новое счастье героев — чистое уродство. Кажется, это ясно без каких-либо авторских пояснений.
По мелочам, которые все-таки есть: не понял почему в Эмиратах они смотрят на «красноморских» рыб
Мигель, но ведь боль героев со временем прошла — это вопрос времени,а уродство получается никуда не делось, так что не уверен, что тут так всё просто
Не каждая боль проходит быстро и бесследно. Особенно, если она ежесекундная, мучительная, если ощущение безысходности усиливает её, если засыпаешь и просыпаешься с этой болью, если её ничем не унять. Когда всё, что видишь, слышишь, к чему бы не прикоснулся вызывают болезненные воспоминания, и человек понимает, что от этой боли не спрятаться.
У меня, начитавшись в своё время столь мило и красиво поданой мерзости, само желание писать у меня пропало.
Хотя наверняка найдётся парочка авторов с прозу ры, что засыпят авациями
Рассказ хороший, читать было интересно.
Как всегда (или в последнее время) у этого автора — сюжет выдуманный. Но выдуманный красиво, эротично и возбуждающе, хотя все равно выдуманный.
Картинка очень зрительная, гладенькая, как будто перед нами кукольный театр. У девочки никаких проявлений чувств, кроме тех, которые копируют маму и соблазняют отца. У отца никаких проявлений, которые выдавали бы его муки совести. Но это все к вопросу о моральном праве. А вообще, кто знает. Может, так бывает. В мечтах. Мало ли в чьих… А в жизни, наверное, было бы по-другому. Но я не знаю, могу только фантазировать, воображать. Что я кстати, как-то однажды и сделала, но у меня получилось не так красиво.
Алексей Константинович, а слабо ту же историю, но глазами девочки написать? Мне почему-то кажется, картинка не будет такой радужной). И тогда все уравновесится и справедливость восторжествует.
По замечаниям к тексту что-то там было, но я так увлеклась, что забыла отметить. Если будет обсуждение, я по ним пробегусь.
Мр.Купер, конечно, прошла через 6 лет. Осталось уродство или нет — вопрос. Можно пофантазировать на тему какие стали герои, как у них сложилась дальше жизнь, в т.ч. половая. Это уже далеко за рамками рассказа. Поэтому — нужно ли? Я так думаю, что люди даже совсем разбитые имеют свойство собираться.
Я просто понял так, что и по прошествии 6 лет они — «иногда… Но редко. Всё реже»
Инерция
Соглашусь с Папье Машэ про кукольный театр.
Была у героев такая пластмассовая жизнь, и вдруг открылось окно возможности пожить-погулять маленько — строго по Владимиру Владимировичу. Герои, которым на маман было походу глубоко, с удовольствием оттянулись какое-то время, и разбежались: он в стойло, она к другому.
История была бы банальной, если б не тень Алёны Доломитовны, которая какбы намекает, что эти куклы таки живые люди — и текст приобретает глубину.
Получается, что АКА разворачивает всё строго наоборот Набокову — не рвёт страсти, не льёт кровищу, не смакует похабщину. Из пограничной ситуации герои выходят живыми, почти целыми и не сотворив ничего такого уж плохого. И уходят в дальнейшую жизнь, вкусно облизываясь.
Ювелирно написанная арабеска — ни прибавить, ни убавить.
И, кстати, я сейчас в клубе, ну, почти открыт …АКА… Боже, наш АКА! Он такой… блин, оттянуться..Передо мной все возможности…Я хозяин всего бардака…»Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза другу другу, я хочу под кротким взглядом видеть чувственную вьюгу…»
С удивлением…
Практически откровенно,
не приемлю пласссссувую жизнь…
Кто-то против?
Этот рассказ вызывает у меня два несложных чувства: злобу и отвращение. Остренький по энтевешному сюжетец откомментирован совершенно неуместными шутками-прибаутками. Честно говоря, здесь излюбленный прием присказной интонации АКА меня просто доконал. Над чем тут-то изгаляться, я не понимаю. Вообще, по прочтении остается такая мерзость запустения, что напрашивается один из двух вариантов: либо герои, действительно, из пластмассы (тогда чем интересна эта история?), либо авторский посыл читателю заключается в том, что «никого не жалко, никого, ни себя, ни тебя, ни его». Арабеска, глубина, антилолита… По-моему, это не антилолита, а антилитература, где даже если поскребешь, то нароешь только щепотку засохшей грязи. Пусто, аж звенит авторскими репризами и мудями героя-любовника. Отцовский урок кулинарии — это, конечно, отдельная песня. После этого уже тошнит совершенно буквально.
Вся эта игра словами местами ласкает слух, а местами режет глаз. Примерно поровну. многовато его-ее, об которые регулярно спотыкаешься при прочтении.
С самого начала ясно, что всё идёт к сексу. Ощущение, будто я нагуглила себе фанфик (Вы читаете фанфики, Алексей Константинович?) с примерно такой вот шапкой:
Автор: Алексей Антонов
Название: Только не женись
Жанр: Гет, драма, , инцест
Пейринг: Отец/Мать, Отец/Доча
Рейтинг: PG-13, возможно, NC-17
Размер: Миди [или мини, с телефона не могу оценить размер адекватно]
Примечания автора: AU, смерть персонажа. Моралфаги могут смело проходить мимо.
Вот только это не фанфик. В этом и беда: литература всё же должна обладать не только художественной ценностью, но и какой-то моралью. Не моралью-выводом, а просто должен быть хоть какой-то уровень морали у героев/в авторских отступлениях/где угодно еще. В этом и отличие. А выставьте этот рассказ на каком-нибудь Фикбуке в соответствующем разделе — прибегут и скажут: «Ах! Как здорово! Как романтично описано! Кг/ам! Пишите еще!»…
Нет для меня в этом рассказе абсолютно никакой ценности. Я лично не готова сидеть и слушать час-два, как обсуждается эта грязь и мерзость, как ею возят по столу, предавая от одного оратора к другому, как ею пропитывается воздух и как ее начинают незаметно втирать в кожу, в одежду. Не приду. Будем считать, не доросла еще, но, надеюсь, и не дорасту.
«Я, конечно, все понимаю, но этого я не понимаю».
Вызывает отторжение. Читал и по ходу морщился – мол, давайте только БЕЗ этого. Но не хотелось реагировать как собака П. Поэтому я много думал об этом обо всём. Уж, какими я только вопросами не задавался от святителя Макария установившего брачный возраст 12 лет в 1951 году до современной Московской области, где нынче 14 лет. Штудировал общую теорию любви и законы современной 7-ми миллиардной секты итд.
Теоретически такой перформанс возможен. То есть автор, пользуясь своим авторитетом у читателя, делает неожиданный вброс, а читатель пусть сам ставит все мыслимые и немыслимые вопросы. В этом же тексте единственное что работает – авторитет автора. Больше, имхо, здесь ничего не работает. Напиши это текст кто-нибудь другой, я бы и внимания не обратил.
И даже если бы это написал не АК, а кто-нибудь из классиков, я бы не стал париться. То есть автора нужно ещё и знать лично?! Это, наверное, уже слишком. Не, как текст, который заставляет задуматься, это тоже не работает, имхо. Хотя лично я извлёк немало.
На наш взгляд, рассказ по сюжету новогреческая трагедия (Крым наш), т.е. древнегреческая наоборот: сначала наказание, потом преступление. А это вызывает как минимум два вопроса: что было до и что было после?? Ну а влажные детали — дань времени и месту.
вообще, никто не заметил самого вопиющего: нельзя быть хоккеистом и виолончелистом одновременно.
k aliens
давно ли чувство брезгливости стало ханжеством?
были надежды что в белкин не занесет газетную мякину злободневной лексики масс (
видимо нет…эбола поголовная
вот уж печаль
Грацинской: походу, Аliens раскаялся в некоторых своих выражениях, и попросил отредактировать коммент, где теперь отсутствует мякина. Так случилось, что это вышло долго, и в процессе сам Аliens перестал существовать. Слава Богу, физический человек в порядке и как прежде на Белкине, под новым акаунтом, и, возможно, сам как-то проявит свою обдуманную позицию.
за печалькой придёт печенька, эбола излечима.
Ира и все все все! Раскаиваюсь. Игорю спасибо за операцию без госпитализации)
понимаю что скажу немножко не о том
но может быть это вдруг кому-то пригодится
на меня упал фильм «безмолвный свет»
не могу вернуться
и применительно к теме вдруг так остро ощутилась разница между тем что мы так хотим прорисовать продавить укрупнить и упрочить описываю чувственность — между этими нашими акцентами и словечками и приемами — и теми невесомыми едва обозначенными гагачьего пуха прикосновениями к любви и телесному между людьми — что было там…
и тут приходит это самое — качели — «высокое-низкое»
не чтобы уязвить ака — а себе в назидание — от этого вульгарного скотского оказывается существуют лестницы в небеса…
посмотрите
Всё правильно Лыхин написал, мы не можем воспринимать этот рассказ в отрыве от событий на Донбассе.
Коллеги, у всех у нас желание понять. Объяснить в первую очередь для себя. Потому что (как недавно очередной раз подчёркивал Алексей Константинович) текст надо оценивать как собственно текст, без отсылок к тому, кто его автор.
Итак, Первое:
В тексте нигде нет намёка на то, что отец девочки ненормален. Или — хотя бы чуток ненормален. И в то же время вся атмосфера как бы подсказывает нам, что герои вполне нормально воспитаны. А, значит, они не могли не получить нормальные стереотипы поведения, нормальные правила этики.
«У» которых, в том числе, педофилия есть однозначно педофилия, и больше ничто иное. А инцест, особенно для давно взрослого человека, есть жуткое табу.
То есть, извините за грубость, у этого человека на дочку просто не встанет.
Повторяю, если он нормален.
Значит, НМСВ, текст мог бы быть спасен всего-навсего маленьким намёком, что этот герой ненормален.
Если же это не так, то, НМСВ, в противном случае рушится вся этическая система человечества. И та, которая на заповедях, и та, которая вытекает из подтекста вольтеровского выражения («Если бы Бога не было, его стоило бы придумать»).
…И поэтому я могу воспринять данный текст лишь как литературную провокацию. Призванную сделать то, о чём мы давно просили АК, уговаривая его опять начать лично давать свои хлёсткие комментарии на сайте.
То-есть — разворошить почти уснувшее … э-э… пруд Белкина.
И ещё (очень прошу сделать корреляцию на нынешние мои многочисленные миллилитры красного сухого) о герменевтике как искусстве истолкования текста.
…Ну, например — сначала АК критикует (вполне обоснованно) очередной мой текст за многочисленные числительные. И потом — тут же выставляет на сайте свой текст с многочисленными числительными в начале.
Понятно, что мы не можем применять здесь герменевтику, видя в этих числительных только намёк на мой текст.
Затем АК выставляет на сайте текст с окончанием, совершенно логически не обоснованным (с Золотой Рыбкой). И опять мы вынуждены делать по тексту вывод, что всё это сделано специально, всё не таково, каким кажется.
Мы ведь знаем, что АК прекрасно понимает все эти вещи — о логически обоснованных окончаниях (здесь я вполне серьёзен).
И поэтому единственный вывод — не взирая на призывы Алексея Константиновича оценивать любой текст на сайте собственно как текст, в случае текста АК, этого не делать.
Точнее, сделать, а потом попытаться найти причину, для чего это СПЕЦИАЛЬНО было сделано.
…Честно Вам признаюсь, уважаемые коллеги, никогда я не боялся очередного обсуждения так, как сегодня…
Костя, не разжигай, да не сожжен будешь. Ну или хотя бы не бойся
Это я, Дима, после вчерашнего красного сухого что-то излишне эмоционально и обострённо всё воспринял.
А боязнь… До сих пор невозможно доказать, что именно угнетает человека — предчувствие или опасение. Ведь их восприятие очень похоже.
В ряду подчас довольно фривольных рассказов Алексея Константиновича этот рассказ едва ли не самый целомудренный и проникновенный. И уж конечно вовсе он не об инцесте. И даже не о педофилии.
omG………
да здравствует простая жизнь где вещи называются своими именами!
чтобы не принять в тумане умствований чикатило за чувака с небанальными гастрономическими пристрастиями
Обсуждение показало, что граница между пропагандой явления и изображением явления абсолютно субъективна. И учитывая факторы «взбесившегося принтера» и истерии вокруг разгибания духовных скреп, мы рискуем получить полный запрет для художника на затрагивание некоторых тем. Потому что то, что эстет и художник будут полагать изображением, депутат, активист и многодетная мать, а вслед за ними и судья, непременно сочтут пропагандой.
Субъективно да не очень. В этом рассказе все — от названия до финальной фразы — наталкивает на мысль о привлекательности, приятности и мнимости запрета «изображенного» явления. «Только не женись» — ну не мечта ли педофила — дети, готовые на все, лишь бы дядя не женился! Как говорится, и уму, и сердцу. «Они были счастливы», «счастье длилось 6 лет», «потом иногда, но все реже» — это уже акценты расставленные автором. Умышленные акценты, сознательные (я полагаю).
И если уж назвался художником, то давайте тогда исследуем правдивость явления в этом «произведении». Ни отец, ни дочь в тексте не испытывают никакого дискомфорта от случившегося безумия. Алена Леонидовна, поняв, что между ними произошло, не ужаснулась, а прождала 6 лет (удивительно красноречивое представление о тетках, мечтающих во что бы то ни стало замуж, хоть за Чикатило, действительно). Тетки зверски хотят за героя замуж, дети готовы исполнять любые его кулинарные рецепты, дочу, переросшую сексуальные фантазии папы, удается спихнуть Мише, Алена Леонидовна на подхвате — все как в известной песне: «я нормально, супер гут». Это не люди, это пупсы. И даже если такие экземпляры и встречаются в одном месте и времени, то ракурс этого ада выбирает все-таки художник. А голос автора в этом тексте слышен очень (слишком) хорошо.
Искусство — это не просто изображение явления, но и этика. На эту тему много чего надумано и написано. Но без этики художника не существует. Он превращается в двухлетнего малыша, размазывающего собственные экскременты по ватному листу.
Ставлю лайк irimiko
хотя, насколько я помню, ко мне были похожие претензии) не такие страстные, но по той же теме
не такие страстные и с меньшим основанием) Хотя, на мой взгляд, ничто в этом рассказе не наталкивает на мысль о привлекательности явления. Даже наоборот, лучше нельзя было показать уродства (повторюсь) происходящего, непоправимости деяния и пр. Чтобы нечто выглядело отвратительно, его не обязательно рисовать говном на ватмане.
1) Жалею, что не был на обсуждении
2) Рассказ о любви
3) Рассказ о том, что секс лечит почти от всех душевных болезней
4) Согласен с первым коментом Вл Вл-ча : «едва ли самый целомудренный и проникновенный» текст АКА за последнее время.
5) По тексту. Вот убейте не могу понять временные атрибуты у автора:
«Ранний счастливый студенческий весёлый университетский брак. И плод брака — 11-летняя длинноногая голенастая доча-лягушонок, их радость и гордость, почти вундеркинд.
То есть сразу без перехода — бац! и плод 11 летний!
или
«Потом досиживали уже дома. Уже в узком кругу. Когда же, хрустя палой листвой, разошлись в ночь чёрные траурные гости, доча надела её лёгкий полувоздушный янтарный халатик
То есть понимаете? Действие, как бы все ещё в доме происходит, — откуда тогда хрустя листвой. Мне возразят,конечно, мастера, мол, ну ты даешь. Ну, дык в 3 абзаце уже было про кутью, и так понятно, что не на улице поминали ею, и стоило ли опять про «досиживали дома»? Не проще ли сразу с топтания листвы уходящими гостями начать абзац?
6) про хоккеиста виолончелиста это сильно. Но ведь были же известные певцы футболисты?! Были ж. И есть. А художники-режиссеры?! А писатели-онан… короче, талантливый человек талантлив во всем!
Рассказ сильный, понравился, жду продолжения: ну должно же и Алене Леонидовне повести (сынку б ей бог полал))
К слову, Леонидовна — то Елена, то Алёна.
у меня есть замечательный приятель
умный тонкий человек
врач
несколько лет назад ставил памятник своему отчиму на русском кладбище
тот умер в старческом доме прожив во франции лет семь всего
а до этого пройдя немецкий плен — сбежит а они его возвращают то в бухенвальд до в заксенхаузен — сбежит опять возвращают — отчим попал к французам и те его бедолагу выдали немцам
он выжил
вернулся после войны на родину
и родина его конечно угостила по-полной — то коми то колыма
и вот на поселении он познакомился с матерью моего приятеля z — вдовой
(поскольку война мужиков выкосила то она можно сказать получила подарок — нового мужа и отца своим двум детям)
и этот муж не столько полюбил маму сколько сына
бедный мальчишка под страхом смерти должен был все скрывать поскольку отчим грозил люто (до крайности как с дочей там не доходило) — и терпел надругательства лет до 14 пока не пообещал открыто отчима убить и потребовал от матери того выгнать
самое страшное что мать — как оказалось — все знала но боялась потерять мужа и делала вид что ничего не происходит (!)
(эту тему вообще за скобками оставим)
отчим ушел и пристроился к другой вдове с сыном
потом и там распалась семья
помыкался мужик в россии и в конце концов воспользовавшись своим правом на пенсию подал документы французам и уехал доживать век в старческий дом — книжки стал писать
так вот
мой приятель которому уже за 70 говорит что всю жизнь жил в непрекращающемся стрессе — психика ребенка была искалечена навсегда
матери он не может простить до сих пор что она по сути расплатилась сыном
в своей семейной жизни он никогда не был счастлив
так что хэппи энд этой истории — это сладкая липкая лжа
в подобных целомудренных сказаниях он невозможен по определению
и мука не длилась 6 лет —
думаю 666 больше на правду похоже
посмотрите всё же безмолвный свет
там так изумительно показано какая наступает расплата
юр — это я к твоим грёзам о везении и лечении сексом душевных болезней не удержалась ремарочку оставила
Если Ксения и Оксана — суть одно, то и Лена и Алена то же.
Ира, чуть ли не впервые читаю твой текст и все понимаю (изменила стиль?) без привычной твоей поэтичности мысли.
Ир,вот если бы в рассказе вместо девочки был мальчик, то я бы этот разврат волшебным словом секс и не подумал назвать.
вай нот юр?
до одиннадцатилетней дочки — шаг
а после этого — останется всего шажок
уже не суть
наивно должно быть но когда от отвлеченных вещей переходишь к себе-любимому то все как-то становится на свои места
ну к примеру — вклеить в картинку себя и свою дочь без отягощения смертями и пр…так просто…прикинуть
и тогда либо чур меня чур — либо сдаюсь потому что я просто человек и в башку всякое заходит
мы об чем собственно — об том что авторское отношение как будто обезврежено — как будто из кофе кофеин извлекли
и опереться мне читателю не на что — никакой подмоги от автора
думаю у ака — он добрый — всё мягкие последнее время закругленные концы — по крайней мере в том что я читала — он всем желает добра
всех понимает
«Всем желает добра»
Где-то год назад обсуждался текст того же автора, в конце которого автор ввел пионерки с толстой жопой.
Эта пионерка на год повзрослела и совратила отца.
Ксения и Оксана — разные имена, просто совпадает сокращение «Ксюша». Адель, Аделаида, Ада, Аделина, Адриана, Ариадна, Аделия — тоже суть одно? Элина, Эльвира, Эльмира, Элла, Элеонора и тд — тоже суть одно?
Собственно, с каких пор Елена и Алёна отождествлены? Мне непонятно. Да, в некоторых (!) областях это считается формами одного имени, но где-то Лену и Люсей могут назвать. Теперь Людмила, Елена и Милана — это одно имя? Лена же — та же Люся, Люся — та же Мила?
Давайте еще Путина к Паше Воле приравняем. А что? И там, и там — Воля. Или скажем, что Медведев и Путин — тёзки, обоих можно Димами назвать (нюансы опять же опустим). А чего? Нормик же.
-извиняюсь за оффтоп-