Плетеная корзина

Степь дышала жаром. Воздух расплывался вдали маслянистыми пятнами. Старый Талгат сгорбился на лошади и украдкой поглядывал на испанца. Тот прямо сидел в седле, подставляя загорелое лицо солнцу. Талгат дивился его спокойствию. Утром они пересекли границу монгольской степи и пробирались в самое сердце великого царства, без приглашения. Глядя на пегие, слегка подкрученные вверх усы и клиновидную бородку, напоминающую наконечник копья, Талгат вдруг засомневался в своем ли уме его хозяин? Обычно, в минуты раздумья испанец теребил правый ус, а стоило кому-то приблизиться к большой плетеной корзине, стоявшей на спине вьючной лошади, сразу хватался за рукоятку шпаги и начинал рокотать что-то на своем малопонятном, даже Талгату, языке. Теперь же испанец ехал совсем безмятежно и, кажется, зажмурился. Священник, тащившийся позади на старой кобыле, казалось, проявляет больше беспокойства, и умей он держаться в седле, непременно стал бы перебирать свои сандаловые четки. А сам Талгат в своем ли уме? Ввязаться в такое! Талгат старый, и видел много чужеземных караванов, ушедших к монгольскому хану. Вернулся ли хоть один? Талгат такого не помнил. Может, в том и была его надежда, что воины хана не обратят внимания на приземистую лошаденку, навьюченную кожаными тюками и большой плетеной корзиной, да старого ойрата-талмача. А плата, предложенная испанцем, что говорить, была велика. Больше же всего Талгата манило в это гибельное путешествие любопытство. Что за великий дар был упрятан в большой корзине? Неужели ее содержимое может перекрыть все богатейшие караваны, ушедшие к хану? Но если дар столь велик, отчего сопровождает его лишь один воин?  За этими рассуждениями Талгат не заметил как чуть позади выросли три фигурки всадников в меховых треугольных шапках. Фигурки приближались все быстрее, но Талгат очнулся, лишь расслышав топот копыт под самым ухом. Воины-монголы преградили им путь.

Командир отряда, встал против испанца и снял свою шапку. Лицо его было красно от загара, а выбритый череп с широкими полосами волос по бокам бел, точно кости просвечивали через кожу. Взглянув на него, Талгат вспомнил изображения демонов, виденных им на стенах одного монастыря недалеко от Лхасы. Командир сидел в седле абсолютно неподвижно, не произнося ни слова. Второй воин — совсем молодой, стал слева от испанца и не убирал руки с рукоятки кривой сабли, торчавшей у него за поясом. Третий монгол никак не мог, а вернее не хотел, успокоить своего коня. Тот непрестанно топтался под своим седоком, так что монголу приходилось кружиться вокруг испанца, монаха и Талгата, время от времени ударяя по ногам своего жеребца древком короткого копья.

— Кто вы такие? И зачем пришли в Великую степь? – спросил, наконец, командир монголов.

— Эти люди посланники далекого западного…, — начал Талгат, но гарцевавший воин ткнул его древком копья между лопаток, так что Талгат повалился в пыль под копыта своей лошади.

— Вот как ты разговариваешь с нашим батыром? – сказал монгол, лошадь которого ни на мгновение не останавливала топот. Талгат подобрал под себя ноги, лег грудью на колени, лбом коснулся земли и отвечал уже из этого положения, не решаясь поднять головы.

— Что нужно им в нашей степи? – спрашивал воин.

— Они везут дары хану, — отвечал Талгат, а в голове стучало лишь одно – скорей бы! Потому, что командир больше не задавал вопросов, Талгат понял, чем кончится дело.

— Somos mensajeros de la Corona castellano[1], — услышал Талгат сухой голос испанца. — Este hombre es nuestro[2]…

— Скажи ему, что мы сами передадим его дары хану, — перебил испанца воин. — И что за оскорбление! Лишь одна вьючная лошадь! Что такого может быть в этой корзине?

Талгат не удержался и повернул голову, как раз в тот момент, когда воин острием копья поддел крышку корзины и хотел заглянуть внутрь. Коротко вскрикнув, испанец потянул свою шпагу, но молодой воин оказался проворнее, он рубанул испанца прямо в грудь, до того как его клинок показался из ножен хотя бы наполовину. Лезвие сабли глубоко впилось в грудь, испанец повалился на землю, но все же рука молодого воина была еще по-мальчишески слаба. Кровавая пена продолжала пузыриться на губах испанца, пока воин с копьем не наклонился над ним и, не спеша, точно нащупав сердце острием, приколол его к земле. Воин повернул и резко выдернул копье, лошадь монаха подалась назад. Наездник не усидел в седле, рухнул, но мигом вскочил на ноги и в панике побежал. Копейщик тронул было коня, но командир коротким жестом остановил его. Копейщик и молодой монгол заулыбались в предвкушении потехи. Командир, не торопясь снял с плеча свой страшный чжурчженьский лук. Монах бежал все быстрее, длинные полы рясы ничуть не мешали ему, он точно летел над поверхностью степи.  Командир выбрал в колчане стрелу полегче, такую, которой бьют зайца, и заложил ее на тетиву. Монах все удалялся, он бежал навстречу солнцу, прицелиться в него было трудно.  Командир чуть повел головой, улавливая направление ветра. Впереди был небольшой пригорок, стоило монаху добежать до него и никакой стрелой его уже не достать, копейщик с тревогой гладил шею своей лошади. Лишь несколько шагов оставалось монаху до пригорка, когда монгол вскинул лук и пустил стрелу. Невидимой змейкой она взвилась куда-то ввысь. Нога монаха уже ступила на макушку пригорка, сильный толчок и он спасен. Стрела вонзилась чуть ниже черепа и вышла из кадыка. Копейщик и молодой воин радостно вскрикнули, приветствуя столь удачный и ловкий выстрел.

Талгат снова уткнулся носом в пыль и не решался шелохнуться.

— Вставай, ойрат! – услышал он над собой. – Ступай, домой и выпей арьки за здоровье хана. Монголы не убивают своих братьев.

Отряхнувшись, Талгат вскарабкался на лошадь. Ему не хотелось смотреть ни на изуродованного испанца, ни, тем более, на монаха. Прощальный взгляд он кинул лишь на уплывающую в степь плетеную корзину.