На конкурс «Аномальная любовь» _рассказ №6_Mascotas Rayo. (Любимцы молний)

Зима отдала концы. Всё. Последние талые воды от ржавых, вымученных солнцем, жалких снежных останков, ушли в несытую землю. Преобразилась природа, жадно призывая тепло и новую жизнь. Над Москвой — рекой, ещё пахнущей сырым несвежим илом, непросохшим по берегам, медленный пар лежал белёсыми пластами. Он медленно и незаметно пропадал, восходя в небо сумеречное, тяжёлое, укрывающее от людей чистый космос, нарощенными за день слоями туч и низких облаков.
Деревья вдоль берега — неохватные сосны, чернели воронками, нанесёнными на кору молниями. Сколько ни было на берегу деревьев, в этом месте — на всех печать жестокой грозы.
Андрей Викторович, долговязый, под два метра ростом, с высокой талией, с маленькой головой и кукольным носом на гладко выбритом лице, переминался с ноги на ногу, боясь испачкать бежевые кожаные туфли, на которых аккуратно был вышит канителью логотип «ARMANI». Походная матерчатая парка его, так-же, бежевая, в нескольких местах ювелирно подшитая Зоей, уже махрилась на рукавах, но он не хотел покупать новую. Он не любит расставаться с любимыми вещами. Не любил менять обои, двигать мебель, перекладывать вещи. Он, вероятно, родился снобом …
— Аномалия тут. — Успокоила его Зоя, погладила ствол, залезла пальцами в копчёную выбоину и отдёрнула их.- Божья кара на все прибрежные деревья.
— Это молнию, видать, от воды откинуло…- Вздохнул Андрей Викторович.-Не суй руки в копоть. Отмываться где?
— В речке.
— До неё ещё долезть надо. А ты погляди, какой ил…трясина. Пошли отсюда. Темнеет, а нам ещё в гору лезть.
— Я знаю дорогу,доведу тебя. Я же…тут детство провела.
— Всё уже изменилось. Гляди как…
— Всё…да не всё. Многое осталось. Вот…как этот берег.
— Деревья раненые только.
— Что там деревья.- Многозначительно произнесла Зоя и завела за уши выбившиеся прядки волос золотисто-пшеничного цвета.- Люди тоже бывают…
— Ну, бывают. Пошли Зой, пошли. Тебе как девчонке лазать бы и лазать по всякому навозу. А нас уже ждут…там…И…надо, пора. Я промочил ноги. Так темно стало, что ещё гроза начнётся! — Ответил Андрей Викторович и голос его повысился от плохо скрываемого раздражения.
— Тебя, думаешь, бабахнет? — И Зоя заливисто засмеялась.- Как же я тебя тогда…попру…на горку? Или тут оставить?
— Глупая!
— Не дал бог ума! Что ты думаешь! Четверо детей, мозги уже не те! Можно прощать мне…
— Ерунда. Ты наговариваешь на себя. Хочешь…оставайся, индеец. А я иду наверх.
Он сказал слово «наверх», сильно смягчив букву «р», как коренной москвич, впрочем, он и был им.
Зоя грустно улыбнулась и легко скакнула на почти отвесный отвал берега, по которому метров семьдесят ввысь взбирался лес, постепенно сглаживаясь и ровняясь ближе к дороге, лежащей на его краю. Там, через дорогу и бывшая турбаза «Дружба», а сейчас — коттеджный посёлок.
Зоя не знала, зачем снова приехала сюда. Понятно, муж позвал на новоселье коллеги. И они не могли отказаться…Как же… Завтра… ну, послезавтра, Андрей Викторович сам пойдёт на повышение. Вот-вот. Как человеку не потрафить, самолюбие его не уважить?
Старое шоссе с глубокой колейностью, казалось, не чиненое лет сорок, вело мимо турбазы к даче Зоиной свекрови. Частенько у неё гостили дочки, когда были маленькие. Зоя сама возила их, но как-то раз внезапно отказалась, жалуясь, что боится резких подъёмов и спусков, да опасных выездов с второстепенных дорог. Андрей Викторович понял это по-своему: значит, получила перепуг, чуть не врезалась…Да ну, и ладно. Позже, девочек стал возить водитель и он сам.
А сейчас они приехали в роскошные апартаменты, в коттеджный посёлок, который стоял ровно на том месте, где Зоины неспокойные ноги шестнадцать лет, почти каждое лето, наворачивали километраж по дорожкам, засыпанным битым кирпичом…
Расстраиваться было бесполезно, хотя повод как раз был и немалый. Турбазу снесли.
Есть такие места, в которые хочется вернуться всегда, а когда возвращаешься когда-нибудь…лучше смерть…До того они не отвечают твоим ожиданиям. До того там нет ничего из хранимых бережно воспоминаний. Они пусты. Ты становишься пуст вместе с ними. Воспоминания твои прежние мгновенно покрываются новым грунтом и уже настоящее — неприкрытое, незнакомое и необжитое, рисует свою картину. Это похоже на крик, смеющийся над шёпотом.
Зоя, конечно же, взяла себя в руки. Конечно же сжала маленькие ладошки в кулаки и поехала…Но она сделала это только для того, чтобы заглушить в себе старую боль, причинив новую, ещё большую.
Три её дочери уже вышли замуж. Сын заканчивает школу в этом году. Он медалист и отличник. Хочет стать врачом…Муж, Андрей Викторович, стал лысеть и грешит тем, что начёсывает на плешь волосы…Это смешно Зое, которая моложе его на десяток лет…Она знает его до кончиков ногтей, по животному угадывая настроение, без слов понимая, поворачиваясь вместе с ним во сне, в их общей постели. Они вместе двадцать семь лет, за исключением трёх дней. Двадцать семь лет она привыкает к нему, понимая, что не будет даже смотреть в сторону собственного счастья. Ей это уже не будет дано, наверное, никогда. А те три дня в её жизни, что заставили её забыть турбазу на долгие годы, она оставила тут навсегда, в разрушенных ныне корпусах и выпиленных елях.

***
Ночь спустилась неожиданно. Машина, новая «девятка», перестала набирать скорость на третьей передаче. Зоя остановилась, понимая, что ещё немного и из — под капота пойдёт дым. Да, залили плохой бензин…всё забилось. Так она не доедет до дома. Надо найти сервис, надо глушить машинку и цепляться за кого-нибудь. До Москвы ещё семьдесят километров, обратно — километров сорок…
Дорога белела только что выпавшим снегом — по ней легко вихрилась позёмка в свете фар переливчатая, игривая…Луна взошла и мёртво освещала просеку шоссе, открытую небесам сверху, проложенную меж чёрных, густогривых елей, справа и слева напирающих на полосу разбеленного асфальта. Зоя заглушила машину и вышла. Ветра не было, окружала гулкая тишина. От капота шёл лёгкий парок, грозящий перерасти в нечто глобально-непоправимое. Погода радовала хотя бы тем, что было градуса два-три ниже нуля и штиль.
— Где я…где я, кузина мама?-Зашепталась Зоя сама с собой.-А вот я где…Вот я где…В нигде.
Она огляделась, попутно собирая длинные светлые волосы в хвост, закручивая его жгутом и завязывая в узел на затылке. Оглядев полотно дороги, Зоя закусила нижнюю губу и застыла, соображая, где может находиться. Она снова заговорила сама с собой.
— Надо было оставаться на ночь… так… Каринское, Шемякино, Рычихино…ДОЛ «Радужный»…Чё там…- Она, вглядевшись в далёкий указатель, белеющий на краю дороги, разобрала надпись.
— «Сан. им. Гастелло»…Так! Так, господа, это же прекрасно! Это же великолепно, мать вашу! Значит, дотянем до спуска…а там турбаза. Ну, вот и отличненько! Значит, завтра с утреца починим машинку, и дунем на хаус.
Зоя улыбнулась, поглубже вдохнула холодный чистый воздух, сделала пару махов руками и села машину. Та, хоть и грелась неимоверно, однако, позволила хозяйке проехать мимо указателя «Сан.Им.Гастелло» и спуститься к турбазе под советским названием «Дружба».
Зоя, не останавливаясь, въехала в открытые створы железного забора из крашенных в зелёный цвет прутьев, и, в тёплом свете жёлтых фонарей поехала прямо на стоянку, уютно расположенную прямо за зданием котельной. Зоя не зря радовалась — эта турбаза была ей почти родной. Отец и мать возили её сюда с двух лет, позже она ездила сюда уже без отца, с матерью и братом, а потом, в студенческие годы с однокурсниками. Она знала тут каждый метр, каждый поворот дорожки, знала местный лес, его тропы и вырубки, склоны отвесные и пологие, спуск к реке, тайную дорогу через забор в посёлок санатория Гастелло, где жили знакомые девчонки…Она обрадовалась, что машина сломалась тут, именно тут, а не в другом месте.
Снег вкрадчиво летел на широкий двор перед столовой, освящённый пятью круглыми фонарями. Никого не было, тишина, гул елей из лесу…жутковатый звук, наводящий тоску. Муж всё равно не будет волноваться- он в Ярославле, на конференции, до среды… А сегодня пятница! Свекрови можно позвонить и доложить, что доехала, и отсюда. Меньше будет знать- крепче будет спать. Девочек они обещали привезти после тринадцатого января…А сегодня пятое число.
Маленькое здание администрации, одноэтажное, из белого кирпича, аккуратно пряталось в туях и можжевеловых кустах, растущих вдоль дорожек. Над входом электронные часы мигали красными цифрами: 22:30. Кто-нибудь должен выйти…
Зоя нажала на звонок — чёрная железная дверь была заперта. Одно окошко справа, занавешенное оранжевой шторой, светилось. Возможно, это охрана не спит.
Дорожка следов, только её, Зоиных, шла со стороны котельной мимо столовой, прямо к администрации…Зоя попрыгала на крылечке, ожидая движения за окном, потом, соскочив с невысокого бордюра стукнула в окно три раза и снова вернулась к двери. За окном, наконец, проскользнула тень, послышался звук открываемой двери и шаги. Чёрная дверь тоже открылась на треть и Зоя увидела охранника.
— Заходите.- Хрипловато, со сна, сказал он.-Ноги обтрусите только…снег там что ли…А то Люська меня прикончит.
Зоя вздохнула и протиснулась в дверь, которую охранник тут-же запер. Она оглядела большой холл, стены которого были облицованы коричневыми пластиковыми панелями и вдоль стен стояли клетки, много клеток. Но все они пустовали.
— А птички где? Тут птички раньше жили Попугайчики, канареечки…-Спросила Зоя, стоя в полусвете, идущем из приоткрытой двери охранной комнаты, замечая немоту стен.
— Не при мне. -Ответил охранник из своей каморки, надевая курточку и водя по заспанному лицу большой ладонью.
Зоя заметила, что он незнаком ей, совсем мальчик, года двадцать два-двадцать три. Большего она не разглядела, потому что он ушёл за угол и оттуда спрашивал Зою.
— Так поздно…-Сказал он.
— Что?- Спрсила Зоя, не сообразив.-Поздно чего? Я к вам?
— Да.
— Машина сломалась у Гастелло.
-А…- Безынтересно протянул охранник.- Ну я сейчас Люсе Васильне позвоню. Она придёт, вселит.
-Да…Если можно. Чтобы мне не ночевать в машине то…
— В машине? Да нет… Не позволим так уж.- И он принялся постукивать по телефонному аппарату.- Чё то не берёт…Чё вот? Спит? Людмила Васильевна! А! Это Иван. Ну хватит, ну ладно…Да, девушка тут вселиться хочет. Ну, Людмила Вась…Да. Ждём. А? Свет? Ладно…
Тут же он вышел и провёл рукой по стене, где был ряд белых выключателей. Холл осветился лампами дневного света, перемигивающимися друг с другом из металлических ячеек на потолке. Действительно, в клетках не было ни одной птицы. Монстеры по углам холла, клонившие к чёрным кожаным диванам разлапистые листья, достигли потолка. Зоя глуповато улыбалась и думала о том, что ей готовят грядущие выходные. Узел волос распался и она видела себя в большом зеркале напротив дверей — в полный свой и миниатюрный рост. Маленькую фигурку в джинсах и белом коротком пуховичке, а за ней, у входа, большого смуглого парня-охранника, в камуфлированной форме и высоких ботинках с развязанными шнурками.
— Я на воздух.- Сказал он и пнул дверь.-Мне покурить. Хотите…тут ждите, она подойдёт сейчас.
Зоя тоже решила выйти.
— Раз птичек нет и я на воздух. Подожду на крылечке.
Она вышла и встала на дорожку, оглядывая спящую турбазу, белеющую крышами корпусов. Отсюда, впрочем, мало было видно. Разве что длинные беседки для игры в пинг-понг меж густыми стволами огромных елей.
Охранник, зажимая зубами сигарету, откуда-то достал снегоуборочную лопату и лениво скрёб снег под крыльцом. Зоя натянула рукава куртки и засунула руки поглубже, сильно жалея, что не носит перчаток.
— А почему тут так тихо стало? Что? Заезда нет?- Спросила она.
— Нет. Так, есть человек десять…сами приехали…Скоро вообще не будет. Один корпус фунциклирует. — Недовольно буркнул он, бросив быстрый взгляд на её лицо и тут -же смутившись, отвёл глаза.
— Ого! Как плохо! -Выдохнула Зоя. -Не думала, что с «Дружбой» такое вообще случится…
— ВСЁ приходит в упадок.- Ответил охранник.-И это пройдёт. Такова жизнь.
Зоя искоса разглядывала своего собеседника, думая, что он этого не заметит. Тот не подавал виду, что заметил. Опёрся на лопату и затянулся. Роста он был приличного, не меньше метра восьмидесяти пяти, но ниже её мужа…Хотя и шире в плечах. Сложение безупречное, да и лицо интересное. Нос чуть широковатый, чёткие красивые губы, яркие, как у всех метисов и отчего-то длинные волосы ниже плеч, забранные в хвост. Зоя заметила, что он мало похож на русского, но глаза у него не чёрные, а большие, зелёные или серые, а над верхней губой и на подбородке отпускаемая щетина дней трёх-четырёх от роду.
— Я давно не была тут. Но считаю себя местной.- Гордо сказала Зоя.- Ездила сюда с двух лет.
— Да ну?- Впервые с интересом спросил охранник. — Что? Помните даже как работал ещё «Радужный»?
Зоя кивнула.
— Я там даже отдыхала. Мать моя работала сначала тут, на турбазе, горничной, а потом перешла официанткой в Гастелло. Мы много лет сюда ездили. И жили там на квартире…В домике у конюшни.
Охранник плюнул сигарету, потёр ладони и подошёл к Зое.
— А я вас чего-то и не помню.
— А вы местный?
— Самый наиместный. Как раз из Гастелло.
— О…а…тогда вы…тогда может, вы были…
— Мелким?
Он улыбнулся во весь рот, показав исключительные по красоте, опять же, совсем нерусские зубы, и его высокий лоб, с чуть заметно вьющимися над ним волосами, собрался в складочки.
-Да.- Сказала Зоя.-Вы ,наверное, младше меня…немножко.
-Вам сколько?
— Двадцать восемь.
— Э…точно. А мне двадцать пять. Было. Меня Иван зовут.
И он протянул Зое большую руку ладонью вверх, в которую она положила свою, ладонью вниз.
— О, замёрзла? Пойдём в корпус, я чаю налью. У меня есть чай, правда, херовый.
— Что это мы на «ты» стали? Вроде как не пили на брудершафт.- Зоя отдёрнула руку, и пошла вперёд.-Ну, чай так чай. На «ты», так на «ты».
Иван опустил голову и пошёл следом.
— Извини…те. Я не хотел вас обидеть.- Буркнул он, чуть слышно.
— Да шучу я.- Ответила Зоя.- А ты поверил. Но я ,правда ,тебя не помню.
— И я…тебя…вас…
Зоя с любопытством наблюдала, как Иван, скинув куртку, остался в чёрной футболке и форменных брюках, заправленных в чёрные ботинки. Он сбегал в туалет и принёс двухлитровую банку воды, сунул в неё кипятильник и засуетился в своей бедной тумбочке, разыскивая чай. Зоя, освещённая настольной лампой, выглядела совсем девочкой. Её спасал рост и лицо, густо обсыпанное веснушками, от которых так часто страдают природные блондинки. Глаза, крупные и чуть широко посаженные, нос уточкой и чуть короткая верхняя губа придавала её облику вечно удивлённый вид. Какой-то растерянный девичий образ сходил на неё.
Иван, порывшись в тумбочке, извлёк оттуда коробочку чая «со слоном», пакет сахара и три большие сушки — челночки.
— Вот.- Победоносно заявил он.- Это пока всё.
— Негусто у вас тут.
— А что мне…я не тарюсь едой. Я с утра выходной, к матери пойду, принесу еду…А то в столовке ем…
Голос у Ивана был чуть хрипловатый, приятного тембра, мелодичный и густой. Только он плохо выговаривал букву «р».
Они не успели попить чай. В комнатку ввалилась администратор Людмила Васильевна, главный администратор, правящая тут с семидесятых годов. Она с порога узнала Зою.
— Зойка!-Крикнула Людмила Васильевна зычно и Зоя вскочила со стула от этого крика.
Администраторша за эти годы успела крепко постареть, но старалась держаться молодцом, модничала ещё вытравленными гидроперитом кудрями, но уже плохо ходила и тяжко дышала. На щеках её играл гипертонический румянец, и она, сжав губы, села отдышаться на стул, с которого раболепно соскочил Иван.
-Принял тебя наш Хуанито? Га-га-га!-Рассмеялась Людмила Васильевна.
Иван покраснел сквозь смуглоту.
Зоя бросила на него шаловливый взгляд.
— Принял. Только не сказал, что он Хуанито.- И прыснула смехом, прикрыв рот маленькой ладошкой.
Иван сошёл с лица, с шумом вдохнул и замер.
— Неси ключи…чо стоишь, как столб? — Повелела Людмила Васильевна, обращаясь к нему спиной и переключилась на Зою.- А ты надолго? А? Надолго к нам? Слышала, дочки у тебя, муж богатый, да?
Иван мгновенно ретировался. Зоя слегка расстроилась, вспомнив о муже.
— Да.
— Давно тебя не было. Как мать?
— Хорошо, что с ней будет?
— Так…так…Давно ты замужем?
— Не поверите, но уже десять лет.
— Ух ты!
-А что…молодая была.
— Доучилась хоть?
— Бросила. Третьей забеременела и решила бросить.
— Ну,и правильно! Если у тебя упакованный муж, на кой тогда учиться? Знай подтыривай у него баксы на чёрный день…-И Людмила Васильевна с жаром махнула головой, указывая оттопыренным большим пальцем за спину.- Видела вон? Чертополох шатается тут…Не дай бох такого мужа! А тебе повезло! Держись за него крепче.
Зоя засмеялась, обняла тучную собеседницу свою, вдохнув запах её дешёвого одеколона.
— Я принесу ключи сейчас. Правда, только от персонального корпуса и только люксовый номер. Мы, видишь ли, пока остальные закрыли. — Сказала Людмила Васильевна, понизив голос.- Вероятность есть, что нас того…продадут скоро.
— Вас? Турбазу?- Испугалась Зоя.
-Нас…Лет семь…продержимся…это максимальный срок. Это если я начну есть свою печень.-И Людмила Васильевна снова загоготала.
— Да ну, что вы! Не может быть этого. А где этот ваш корпус? Где жили…живёт персонал? Да?
— Да. Там. Ага. Припёрся! Хуанито!
С этими словами Людмила Васильевна, почтенно придерживаясь за локоть Зои, встала, немного раскорячившись, сделала несколько шагов навстречу вбежавшему Ивану, перехватила у него связку ключей и сделала Зое молчаливый знак следовать за ней в её кабинет.
В кабинете было темно и промозгло, пахло сыростью нетопленного помещения, а на стене, поклеенной невыразительными жёлто-зелёными обоями в полоску, висел портрет молодой цыганки, приносящей счастье. Такой портрет однажды напечатали в какой-то из совковых газет в начале девяностых…Они висели почти в каждом доме, и сняты были почему-то уже после девяносто третьего, видимо, вместе с демократическим строем народ воспротестовал быть единомысленным даже в таких простых вещах, как это невинное наследство совка. А тут он прекрасно висел и продолжал приносить счастье… «Дружбе».
Иван всё время, пока Зоя общалась с администратором, стоял на пороге и нервно курил. О чём он думал — бог весть, только слух его был напряжён и он улавливал каждое слово брошенное Зоей.
— Людмила Васильевна! А чего вы охранника Хуанитой называете? Или есть за ним грешок? — Шёпотом спросила Зоя, стараясь сдержать смех.
— А…Да он этот как его…чёррти…кубинец. Бери ключ и пошли. Вещи тебе принесёт он.
— Я без вещей. Я же домой ехала…Переночевать мне…Завтра там…поеду.- Растерялась Зоя.
— Нет уж. Пока плати за выходные, а потом, если успеешь машину починить, что маловероятно, поедешь дальше. Ты же это…понимаешь? Ну? — Людмила Васильевна выпятила нижнюю губу и протянула Зое ключ с клеёнчатой биркой, на которой шариковой ручкой была нарисована жирная единица.
— Да…-Зоя полезла в карман пуховика за портмоне, покопалась, достав оттуда деньги и неприятно удивилась про себя.- Я наверное, останусь, правда что…До понедельника.
Людмила Васильевна, послюнив, пересчитала купюры, заперла ящик с ключами и переваливаясь с ноги на ногу, пошла к выходу.
Только сейчас Зоя заметила, что ноги у этой атомной женщины перемотаны выше щиколоток эластичными бинтами. Реальных семи лет у неё нет, похоже на тромбоз. Зоя, как врач, это поняла сразу. А тромбоз да гипертония никогда не дружат.
— Проводи в персоналку.- Бросила Людмила Васильевна Ивану, выходя из администрации. Похоже, что и про Зою она тут -же забыла, получив деньги. Конечно, теперь любой гость в цене…когда такая ситуация на турбазе.

Зоя знала, куда идти, но ей было лестно, что сзади неслышно следует охрана. В девяносто четвёртом, как только она родила третью дочку, муж нанимал ей охранника. Было небезопасно тогда…Сейчас она вспомнила чувство крепкого плеча за спиной и ей стало даже приятно от этого.
Иван шёл тихо, курил, не выпуская сигарету изо рта, и на развилке, когда шатающаяся фигура Людмилы Васильевны отчалила вправо, в свой подъезд, а им нужно было свернуть налево, за столовую, и войти в темноту, он поравнялся с Зоей и предложил руку.
— Берись. Скользко. Под снежком ледок. Шваркнешься ещё. -Деловым тоном сказал он.
Зоя положила руку на его локоть.
— Я, кажется, пропустила тут самое интересное всё.
-Да, не очень. Я сам пропустил, пока служил.- Отмахнулся Иван неизвестно от кого сигаретой.
— Недавно из армии?
-Год как.
-А…где служил?
Ваня остановился перед корпусом, низким, двухэтажным, который прежде служил домом для многочисленных сотрудников «Дружбы», а теперь был наполовину отдан «под гостей». Он, казалось, недолго думал, что ответить, и что сделать дальше.
— Я в Чечне служил. Третий год остался, как контрактник. Не смог уехать, был неудовлетворён. И напрасно. Там и закурил.
Зоя смолкла и так, молча, ступила в темноту коридора. Её номер был первый слева. Наощупь, она пыталась найти замочную скважину, но в этом ей помог Иван, ловко перехватив тёплой ладошкой, ключ. Дверь скрипнула, Иван стукнул по выключателю и зажегся свет. Они оказались прямо в передней комнате. Номер считался люксом. Зоя обнаружила от «люкса» только симпатичную ротанговую мебель и телевизор «пал-секам» с выдранной пимпой выключателя. Она быстро прошлась по комнатам, которых оказалось две, заглянула в душ, где спряталась почти новая голубая ванна, и вернулась в прихожую, откуда вещал её словоохотливый провожатый.
— Ну, спасибо. Хорошо, что проводил. -Зоя сделала движение закрыть дверь, но Иван вовремя поставил свой ботинок перед преградой.
— Я назавтра выходной и приведу тебе механика. Он посмотрит, скажет что…Но, я думаю, там всё расплавилось к чертям собачьим.
Зоя вспыхнула, почувствовав неладное.
— Я сама справлюсь, наверное.-Смутилась она и резким движением двинула дверь, но та не поддалась.- Мне спать хочется.
Ивана освещал плохой белый шарик наддверного светильника но даже на таком свету он был ещё моложе, ещё наглее и ещё симпатичнее. На лице его играла довольная улыбка, весьма двусмысленного свойства. Глаза действительно, были зелёные и чуть раскосые, как у Олега Янковского.
— Ваня, Иван…Хуанито, или как тебя там…Идите в администрацию уже, охраняйте наш покой, забери вас дьявол. Не надо стоять тут, не надо меня…это…
— А поговорить? Сама сказала, что много пропустила, а я расскажу.-И он, вытянув вперёд палец, бибикнул Зоиным носом.
— Может…я тебе сейчас в глаз дам? А?-Спросила Зоя, гневно сверкнув васильковыми глазами.
— Дай.- Серьёзно ответил Ваня.-Готов и в глаз получить. Я вернусь. Только закрою там всё.
И он вышмыгнул из комнаты, вместе с ключами. Зоя, испугавшись, схватилась за дверной косяк.
— Э! Куда? Куда ключи унёс? — Крикнула она в темноту.
Она выдохнула и поняла, что попала в странную ситуацию. Дверь не запереть, разве только шкафом. Зоя, не успев раздеться двинулась к шкафу тяжеленной конструкции из какого-то доисторического «дсп».Он оказался тяжёл и стал двигаться с места, только одновременно начал разваливаться на две части и рушиться. Ивану и дорога была туда-обратно в пять минут, а в результате, он вовремя прибежал, когда Зоя уже не могла держать верхнюю часть антресоли шкафа и готовилась быть ею пришибленной.
— Ты чего мебель двигаешь?- Рассмеялся он, восстанавливая шкаф на место, в угол, откуда, возможно, он и не выезжал последние двадцать лет.
Зоя не успела испугаться, не успела подумать, что будет делать дальше, как дверь уже была заперта на ключ, а свет неожиданно для неё потух.
Шторы в номере были раздёрнуты и через окно совершенно невозбранно лился чистый лунный свет. На улице летел нежный снег, всё гуще укрывая дорожки, площадку перед столовкой, корпуса и парковку, где сиротливо отдыхала неисправленная машинка.
Зою колотило, как осиновый лист на ветке. Она не знала отчего, но предательски не хотела соображать, хотела и дальше только колотиться и дрожать. Ваня протянул ей руки в темноте и она зачем то дала ему свои.
— Я просто поговорить. Хочешь, расскажу сейчас? Всё расскажу? -Спросил он шёпотом .- Я свет выключил, потому что нас видно из окна. Как в телевизоре.
Зоя замотала головой.
— Нет. Не видно.- Выдавила она.
— Видно.
Она снова замотала головой.
— Чего? Поговорить хочу.- Словно издевался Ваня.
— Не говори. Молчи. Услышат.-Прошептала Зоя.
— Тут нет никого в этом крыле.
— Ид-ди домой.- Сквозь зубы проговорила Зоя.
— А ты мне не жена, чтобы указывать.- Сказал вдруг Ваня, схватил её за талию и вытряс из куртки.
Зоя хотела что-то крикнуть, но только забила ему в спину всё слабеющими кулачками, пока он нёс её в дальнюю комнату.
-Я теперь понял, почему ты ходишь с распущенными волосами.
-Почему?
-У тебя ушки, как у лисицы-фенёк. Ты фенёк.
— Сам ты фенёк.
— Нет, я сказал- ты фенёк, значит ты фенёк, а не я.
— Нет, ты сам фенёк. Дурак. Она водится в Африке. В Сахаре. И всё равно я не такая…ухокрылая…

Зоя понимала, конечно, что всё не так. Но для кого- не так? Как полагается…Измена. И это страшно. Хотя, возможно, от первой измены всегда страшно…Но! Она сейчас встречала утро в затрапезном номеришке, на двух сдвинутых пионерских кроватях, к счастью, не сеточных, за закрытыми жаккардовыми брежневскими шторами в компании охранника Ивана, по национальности — метиса. Это ненормально…Они сидели друг напротив друга, сплетясь ногами и он плёл ей косички. Что странного, если это происходит со свободными людьми? Ничего. Но тут появляется настоящий жанр — каренинский, толстовский, если хотите…трагедийный, то есть самый неуспешный для героев жанр. И по его закону всё кончится плохо. Сейчас они оба это понимали.
— А чего ты вчера тряслась? Я такой страшный?- Спрашивал Иван, заботливо разбирая Зоины волосы на прядки.
-Так…А ты хорошо чешешь пальцами.
— У меня сестрёнка с оченно кудрявыми,постоянно путающимися волосами…Чесал её двести лет, пока сама не научилась.
— У меня нет даже расчёски с собой.- Извинилась Зоя.- Так что…
— Так и быть…Принесу тебе расчёску. И,всё-таки…
— Почему я тряслась? Всё просто. Ты подлость совершил. Ты помог мне изменить мужу.
— Мне кажется, тебе понравилась моя идея.- Пожал плечами Иван.-Ничего плохого я не сделал, просто опрокинул свою любимую женщину в…горизонтальное положение.
Он сам был с распущенными волосами, которые падали красивыми волнами на плечи. Но это ещё больше придавало ему мужественности.
— Впрочем, я поняла. Пусть это останется здесь и сейчас. Мне нужно делать дела.
— Твои дела- мои дела. А сегодня у меня выходной, значит, мы отдыхаем.
Он говорил это так ясно, так уверенно, что Зоя, будь она лет на десять помоложе, уверилась бы в его словах.
— Почему ты уверен? В этом? Ну, что я тебе верю…что я не думаю, что…ты это вот самое проделываешь с каждой понравившейся тебе женщиной.
Иван распахнул глаза, замер и бросив косу, взял Зою за плечи.
— У меня такое в первый раз. И в последний. И в последний.- Он утвердительно кивнул.- Ты можешь верить мне, можешь не верить- дело твоё. Отпускать тебя я не собираюсь. А ты теперь меня сама не отпустишь. Не сможешь ты. Мы же не просто так встретились. Мы же встретились, да?
Зоя побледнела. У неё закружилась голова, а перед глазами поплыли тёмные пятна. Она опустила лоб на его плечо и закрыла глаза.
— Как бы я хотела, чтобы это было сном. И чтобы он прошёл незаметно так…
— А я не хочу просыпаться. — Сказал Иван и прижал её к себе.- И мы не проснёмся. Потому что если мы проснёмся- жизнь станет кошмаром.
— Пойдём. Я первая. Ты потом. Нас Люся увидит…
— Вот ещё. Я что, прятаться буду? От кого, от этой старой грымзы?
Зоя с ужасом посмотрела на него.
— Она как…она…она…скажет мне и я…
— Она ничего не скажет. Ни мне, ни тебе. Иди на завтрак, а я буду тебя ждать на конюшне. Ты же знаешь где конюшня?
-Знаю.
— Придёшь туда? Я тебе лес покажу. Сегодня выходной. Ты приехала отдыхать. Программу составляю я, с твоей корректировкой.
— Сколько там сейчас лошадок?
— Семь.
— Было четырнадцать.
Иван встал и стал лениво одеваться. Зоя упала назад на постель.
— Я спать хочу.- Сказала она счастливо.
— Не сегодня.-
Иван раздвинул шторы, в которые хлынул холодный, бодрый белый свет чистой подмосковной зимы. Совсем рядом было слышно дятла с берёзы и чуть слышно играла музыка с высоты громкоговорителя напротив столовой.
— Вас…гостей сегодня человек десять…Открыли столовую даже.- Сказал Иван, глянув за окно, где открывался вид на старые сосны, клуб и торцы двух корпусов.
— Всё. Я бегу. Не смею досаждать вам своим присутствием…-Сказал он.
Зоя набросила на себя одеяло и встала его проводить.
— Скажи, я …похожа на Елену Прекрасную?-Спросила она у дверей.
Иван, остановившись у входа шепнул:
— Да. Я читал Гомера.
— Тогда…а…на Андромаху я похожа?
Иван прислонился к косяку и загадочно улыбнулся.
— Тебя удивит, откуда я такой умный. Но я скажу, что в Гастелло была прекрасная библиотека. Кстати, до армии я учился в «Кульке», я потом расскажу где… На Андромаху ты не похожа. Всё. Иди на завтрак.
И он ушёл быстрым шагом.
Зоя поднялась, нашла разбросанные вещи и удивилась в очередной раз отсутствию какого-либо зеркала в номере «люкс». Она порылась в своей сумочке и тут её обожгло. Сейчас около восьми утра, а она не звонила девочкам. Есть ли здесь мобильная связь -неизвестно…Но позвонить надо, иначе, начнут искать. Маленький чёрный телефон-жук «Моторола» был вне зоны действия сети.
— Разбери тебя…-Выругалась Зоя.- Сначала я поем.
Вспомнив, что в последний раз она ела вчера около семи вечера, Зоя быстро закрыла номер и вступила в чудесный зимний день. Такая погода почти всегда была в «Дружбе». Тут какой-то свой микроклимат существовал, особенный. Зима позволяла не надевать шапку, не кутаться в шубу, а температура благоденствовала между пятью и двумя градусами ниже нуля. Ночью, понятно, она опускалась.
В столовую, низкую и длинную, украшенную вдоль всего фасада окнами от земли до крыши, уже трусили некоторые отдыхающие.
Небо налилось нежной утренней голубизной, без единого облачка. Будто прорисованные, с белыми шапочками снега, пышные ели на его фоне, выглядели радостно и зелено, облитые солнечным светом. Зоя уже добежала до столовой по скользкому льду, таящемуся под порошей, и оказалась в приветном холле, с огромной парой зеркал, висящих на стенах- справа и слева. Так же, за правым зеркалом располагалась раздевалка, без номерков, а слева одно из огромных торцовых окон, украшенное развесистой старой деффинбахией. Тяжёлые деревянные двери с вырезанными «татьянкой» орнаментами, мягко бухнули за Зоиной спиной.
В столовой уже пахло советским общепитом- тёплым хлебом, котлетами, компотом и супом. Всё вместе, десятки запахов, смешанные в один духовитый аромат, всегда образовывали для обычного человека, родом из брежневских времён и взращённого на казёнщине, начиная с яслей, чудесный дух воспоминаний. Не хватало на столах только лапшевника с овсяным киселём…
Зоя с грустью заметила, что столовая полупуста, а одна её часть и вовсе забита новыми досками. За досками пылилась недавно установленная барная стойка, которая действовала здесь сразу после девяностого года и, видимо, до недавних пор. Из кухни, где происходила ещё небольшая суета, гремели половники, крышки кастрюль и доносилось эпичное: «Ветер с моря дул! Ветер с моря дул! Разгонял беду! Разгонял беду!» Повар, тётя Нина, с накрахмаленной салфеткой с кружевами, приколотой к высокой взбитой причёске, стояла на раздаче.
Вид у неё был разочарованный в самоём своём бытие. Она поглядывала на некрасивые ногти с ярким облезшим красным лаком, поправляла, заводя за ухо кудерочек, и кокетничала с пустым прилавком, о чём-то отчаянно думая. Может, она ждала какого-нибудь отдыхающего седовласого пенсионера, может, о ком-то тайно вздыхала.
Зоя подошла с подносом, виновато улыбнулась и спросила:
— Доброе утро! Тёть Нин! Что у нас сегодня?
Глаза у тёти Нины, женщины лет пятидесяти, были подведены, как у Клеопатры, что выдавало в ней романтическую натуру, всё ещё надеющуюся на устройство счастливой личной жизни. Другое дело, что гости никак не хотели замечать её внутреннего мира и падали на обширную грудь. Это не могло повлечь за собой сколько-нибудь серьёзные отношения, к тому же, тётя Нина, всю жизнь прожила в «Дружбе» и у неё был только маленький полузаброшенный дом в деревне под Тверью.
— Зоинька! — Обрадовалась она, показав прокуренные зубы. -Ты , наконец! Как мама? Здорова? Вышла замуж?
При этом вопросе тётя Нина склонила голову и глянула исподлобья.
— Да, вышла. Лет семь назад.
— О…конечно! Она у тебя красавица!-Задрожала чуть опущенными щёчками тётя Нина.-Ну, а ты? Как ты?
— Всё хорошо. Я на выходные, поэтому увидимся ещё…поболтаем.- Оборвала её Зоя, чувствуя, что сейчас приём пищи может отодвинуться на неопределённый срок.
— Изумительно! Изумительно! У нас отличнейший омлет, каша «Дружба» и бутерброды с сыром. Попить возьми на второй раздаче — вон…стаканы…какао, хорошее кофе из банок, и чай чёрный из бордошного чайника. — Оперевшись локтями на некрашенный и уже замасленный прилавок раздаточного окна, затараторила тётя Зоя. Через минуту она наполнила поднос тарелками, блюдцем с парой бутербродов и двумя ломтиками чёрного хлеба.
— Из того ? Из красного чаю налить? -Переспросила Зоя, кинув взглядом стол с напитками.
-Да. Из того. Он уже с сахаром. Зоинька! Ты не изменилась! Только тоща. Вон, косточки видно.
Зоя живо вспомнила пионерлагерь и умилилась.
— Это арматура, тётя Нина. С годами спрячется.
Тётя Нина вкрадчиво глянула выцветшими голубыми глазами в обрамлении расплывшейся чёрной подводки.
— Добро пожаловать. У нас теперь не густо ездят…Но всё равно живём.
Зоя кивнула и пошла к своему столику.
Столов в столовке в лучшие времена было около ста, сейчас же была занята одна треть, даже меньше. За каждым сидели в лучшем случае, молодые пенсионеры всех мастей и несколько стариков. За одним, в самом углу светлого зала с окнами на парковку- четверо молодых ребят, одетых по-спортивному. Видимо, студенты.
Зоя в одиночку позавтракала, с укором посмотрела на мобильный телефон, не отвечавший ей наличием связи и покинула столовую, гулко задвинув стул с щербатой седушкой и слегка выгнутыми алюминиевыми ножками. Окна столовой затуманивались красивым тюлем, собранным в волнистые складки, но через них Зоя разглядела свою машину и ещё пару новых обитателей парковки.
Теперь она спешила на конюшню, чтобы выхватить Ивана и расспросить его о местах, где ловит сотовая связь.

Дорога на конюшню была проложена по гребню бывшего холма. Получалось, что слева остаётся один из корпусов, синий, четвёртый, с впаянными в глубину уютными лоджиями. Справа же в низине, когда-то, в конце семидесятых вырыли чашу бассейна, забетонировали и не стали больше возиться. Он так и остался брошен, а на его краю ютились за бетонным же забором небольшой конный двор и конюшня. Сразу за бассейном, с другой его стороны располагались ещё четыре корпуса, смотрящие друг на друга неким подобием буквы «Д» разорванные на углах дорожками, а посередине находился красивый двор с деревянной малой архитектурой: избушками, из которых вечно несло мочой, горками, опиравшимися на столбы-богатырей, колодец с дном выше земли и парой песочниц, изгаженных бродячими котами. Вся эта милота была обсажена туями, которые сейчас разрослись, нестриженные, лохматые, позабирались, позаплелись, растеклись мягкими ветками. Дорожки вдоль корпусов потрескались, асфальт пропускал траву и молодые черноклёны. Атмосфера заброшенности наносила свои широкие мазки на всё, что когда-то было любовно ухожено местными сотрудниками. Работал ещё дальний корпус, верхняя перекладина буквы «Д», он фасадом смотрел на раздолбанный деревянный рай, а задом-на стадион, когда-то укрытый мозаичными стендами, как громадными квадратными ладонями, от леса. Сегодня на стадионе гуляли лошадок, а так-как в конце его уже шёл и забор- высокий и серый, с калиткой в лес, на просеку, то удобство заключалось в том, что гости, покатавшись по выбитому стадиону, могли продолжить прогулку, сразу пустившись по наезженной тропе в лес, вокруг «Дружбы», полузаброшенного санатория «Гастелло», в поля.
Зоя вспоминала, как летела на велосипеде «Урал» по этому самому склону, вниз, от конюшни к корпусу обслуги, где сама теперь жила. В те времена, приезжал сюда сам начальник конторы, которой принадлежала турбаза. С молодой любовницей их селили в «люксах», как раз там, где сейчас жила сама Зоя. Тишина, покой и аккуратизм воцарялись на турбазе в такие дни. Всё было настолько чинно, что даже дворники не ругались.
Технички мыли тряпки добела, разнося смертоносный дух «Белизны» по этажам. И как-то раз Зоя перелетела через раму велосипеда, едва не сломав шею, прямо чуть не наехав на этого самого начальника КБ по Железнобетону, прогуливающемуся со своей тихой спутницей
Маму Зои, бравшую отпуск за свой счёт на всё лето и устраивающуюся на эту турбазу горничной, всегда бесили поступки дочери, абсолютно не знавшей ни дна, ни покрышки. Она бесчисленное количество раз падала с деревьев, искупала кота в керосине, выводя блох, выкопала траншею вдоль стадиона, подговорив друзей, устроить ловище для любых лесных зверей. Она застревала в заборах, обдирала себе ноги и руки о сучки, терялась в лесу, дралась с детьми, полноправно чувствуя себя здесь местной и хозяйкой. Словом, вела себя хуже мальчика. Зоя настолько отчаянно себя зарекомендовала, что мать уволилась, чтобы Зоя чаще была на глазах и перешла в более благочинный придел — роскошный диабетический санаторий им. Гастелло, при котором ей дали две комнаты в маленьком посёлке близ главного корпуса и должность официантки. Но и это не спасло. В середине лета Зоя и её товарищи сожгли сенник на краю посёлка, играя в гестапо и тогда пришлось срочно выпутываться из сложной ситуации.
На берегу Москвы-реки, напротив Гастелло был пионерлагерь «Радужный». Зоина мама, скрепя сердце устроилась туда уборщицей, а Зою взяли во второй отряд. Там воспитатели жёсткой дисциплиной сломили её неординарность. Её записали на все кружки подряд и оставшееся лето Зоя провела под наблюдением, выжигая, вырезая, припевая и пританцовывая, что ей жутко не нравилось. Только колючая проволока, навёрнутая на горние высоты четырёхметрового забора, мешала ей бежать.
На следующий год сценарий повторился. Снова просьбы матери успокоиться ни к чему не привели, снова они блуждали по прежде разработанному маршруту.
Зоя знала, что делает, что-то не так, но посещение этих счастливых мест в детстве давала ей непреложное право вести себя здесь, как хозяйке, и ничуть не меньше. Они ведь постоянно получали путёвки сюда, постоянно ездили, и в том числе зимой, и весной, когда вода стояла среди елей, чуть не доходя до колен, и осенью, когда лили дожди и солнце мутно и нежно догревало землю.
Зоя безмерно любила эти места, в которые вырывалась из несчастной «двушки», от страданий разведённой и забитой бытом матери. Они здесь чувствовали себя свободными, сменяя обстановку, бегая на лыжах, катаясь на лошадях.
Конюшня не изменилась, разве стало меньше лошадей. Зоя, побывав тут уже в студенческие годы, статусно себя держа, не бесясь, как в детстве, перезнакомилась с девчонками-лошадницами и сильно жалела, почему мать не привела её на конюшню, вместо лагеря. Тут бы она зависала день и ночь…
Кони попадали сюда из цирка и с ипподрома, после чего их, некоторое время полечив морально, допускали до выездки. Попадались роскошные арабы, орловцы с тонкими ногами, першероны и кахетинцы. Все они были глубоко обижены судьбой и больны душой.
Конюшни такого рода — это своеобразный дом больных и престарелых для лошадей, которые всю свою молодую жизнь отдали на потребу публике. Зоя это узнала позже, уже после того, как на смену беззаботному любованию измученных лошадок, убранных в бубенцы и ленточки для катания гостей турбазы, наступил момент осознания.
Зоя сегодня не могла пройти мимо конюшни. Она , в глубине сердца, боялась увидеть своих старых знакомых лошадниц, уже взрослых женщин, которые самозабвенно жили тут, среди больных и бедных жертвенных коней. С другой стороны, она хотела увидеть своего старого друга, чёрного орловца Траура, любимейшего товарища её позднего детства и ранней юности.
Скрипнув калиткой, Зоя вошла на территорию конюшни через прочищенный в сугробе ход и оказалась на небольшом дворе, ограниченном сараями, замкнутыми в кольцо, в одном месте только разорванном выходом за территорию в лес.
Сразу перед ней открылась картина, заставившая её сердце застонать. Ваня, Иван, обнимал маленькую лошадницу, лет восемнадцати, смеялся во весь рот самым очаровательным, непосредственным образом, пытался столкнуть её в сугроб, но девица, держалась и вяло ругалась, хватая его за тёплую камуфлированную курточку с меховым воротничком.
Зоя говова была развернуться, но её заметили. Она стояла на тропинке, отдувая волосы со лба, маленькая и хрупкая, с замершими от зажима плечами и сомкнутыми на груди руками. Лицо Зои выражало то же самое, наверное, что выражало бы лицо мадонны, уронившей младенца на снег.
— Стой!-Крикнул Иван, почти откинув девочку-лошадницу, и кинувшись к Зое, словно понимая, что та сейчас вот-вот упадёт, потеряв сознание.- Иди сюда!
Ему нельзя было отказать, казалось, ни в чём. Зоя, словно лунатичка пошла и он в два прыжка уже добежал до неё.
— Идём…идём…я познакомлю тебя с сестрой.
Если бы Иван этого не сказал, Зоя бы уже впала в транс. На неё навернулась такая лавина мыслей, что мозг не мог их все переработать.
— Ты чуть не убил меня. Ты.- Неслышно прохрипела она и откашлялась.- Альфа-самец.
Иван засмеялся, схватил её на руки и закружил, крепко прижимая к себе.
— Неет! Нееет! Смерти нет! Глупая девка.
Иван сегодня был ещё милее. Он, видно, с утра побрился и оставил щетинку только на подбородке и над верхней губой. Волосы его свободно падали на плечи, чуть вились и он их постоянно забрасывал назад пятернёй. Всё так-же одетый в полувоенном стиле, который ему очень шёл, он сменил только ботинки на сапоги.
Он подвёл Зою к лошаднице, тоже одетой в камуфляж и тёплый свитер с горлом, и обнял их обеих, помещая под мышками.
— Девчонки! Так! Это Жанна, сестра, это Зоя.
Жанна представляла собой абсолютную копию брата. Такая же смуглая, с яркими губами, тёмными пушистыми волосами, скрученными в дульку на макушке, в шерстяной белой повязкой на ушах. Она была чуть выше Зои ростом, ноги её явно были сильнее и жёстче. А речь звучала приятно и не быстро.
— Жанна.-Бросила она и протянула руку, украшенную кожаным напульсником. На другой руке Зоя заметила такой-же.-Лошадки готовы. Сопровождать я вас не буду, Иван знает дорогу. Только вернитесь к часу, потому что у нас запись, а лошадей то уже нет столько.
Зоя глупо улыбалась.
— А кто ещё…кто живой?-Спросила она.
— Не поняла…Кони?
-Да! Я восемь лет здесь не появлялась…
— Восемь лет…-Протянула Жанна.- За восемь лет осталась половина…Фортуна, рыжая…Флоки…
-Беляночка?
-Да. Она.
Жанна оживилась, равно как оживлялся и Иван, когда ему говорили о чём-то родном и близком.
— Цыпа, Цеппелин. Маша. Мерлин новенький рысачок. Тундра и конечно Шаровая Молния. Она бессмертна. Наверное, ей уже лет двадцать пять. Столько не живут. Но, знаешь, она на ипподроме столько медалей насшибала. Нам когда её привезли, я её года два под седло не брала.
Иван перебил сестру, взяв её за плечо.
— Жанчик. Мы забыли. Мы …помнишь…договаривались?
Жанна вспомнила.
-Ох, да! Пошли! Пошли! — И она схватив Зою за рукав, увлекла её за собой под крышу одной из построек, где специально для лошадниц был устроен угол для отдыха.
Там стоял обесцвеченный годами диван-софа, столик с нагромождением грязных чашек и блюдец с недоеденными остатками завтрака и висело небольшое овальное зеркало. Так же над диваном висел постер с красивейшей рыжей лошадкой и надписью : «Лошади — наши друзья!»
На другой стене, густо оклеенной фотографиями и постерами с Леонардо Ди Каприо, старыми вырезками из журналов начиная от Джеки Чана и кончая Дмитрием Певцовым , красовалась полка с чисто девичьими предметами: косметичками, лаками для ногтей и для волос, расчёсками и резинками, а венчала всю эту красоту фотография Ивана на фоне триколора, в чёрном берете и с «СВД» в руках. Он гордо вскинул подбородок и смотрел куда-то в сторону, отчего от фотографии веяло стариной.
На диване лежали чёрные спортивные штаны, тёплая куртка на пуху, так -же на полу стояли дутые сапожки Зоиного, или около того, размера.
— Одень это всё, чтобы не замёрзнуть. Иван сказал, что вы ещё на мост поедете…Там река, замёрзнешь.- Сказала Жанна, схватывая корочку хлеба с блюдца и жуя на ходу.
Зоя стеснительно пожала плечами. Она не ожидала. К тому же Жанна не собиралась уходить из комнатки и косилась на неё до тех пор, пока брат не кликнул её на улицу.
Зоя переоделась, положив в карман курточки телефон и кошелёк с документами и деньгами, и скоро вышла, изрядно примёрзнув. Каморка отапливалась еле живым масляным обогревателем, который, видимо, включали только на ночь. Жанна с не очень приветливым лицом уже ждала её во дворе, придерживая за узду осёдланную рыжую Фортуну. Иван уже нарезал круги на соловом Цыпе, топча хрусткий снег.
Цыпа, и без того огромный, со всадником на спине вырос ещё больше. С широкой спиной, тонкими сухопарыми ногами и нерусской мордой, с чуть обвисшим вниз носом, по-молодому перебирал аллюры. Никто бы не сказал, что ему уже около двадцати лет, если бы не седые шерстинки в подстриженной чёлке и не инистая пушистая бородка. Зоя, увидав Цеппелина чуть не запрыгала от радости.
— Цыпа! Цыпа! Как хорошо, что я тебя ещё раз увидела! Какое счастье.
Цыпа, остановленный могучими руками Ивана, запрядал головой и несколько раз фыркнул.
Иван сидел на нём без седла, только на ковровой попоне, с кисточками, и вместо трензеля, на шею Цыпы был наброшен повод, лишённый всяких металлических деталей. Зоя, однако, пока подсаживалась на Фортуну, на всякий случай поездила подпругой, чтобы быть уверенной что не съедет в прыжке или в галопе.
— У меня уже такое было. Через дерево прыгали, меня Траур чуть не убил.- Сказала Зоя Жанне.
— Траур мог. Он бешеный был. Психика неровная…ему было пофигу всё.- Ответила Жанна.
— Он умер, да?-Спросила Зоя.
— Они все умерли. Которые с ипподрома. Десятка стукнет — и дохнут. И Алголь, которая Себряная Звезда, и Атрес, который орловец…был самый у нас крутой. Нрав у него был как у дворянина…Траур. На ноги падают потом и не встают. Ноги у них измочалены.
Зоя вздохнула, вспоминая вороного Траура с белой звёздочкой на лбу. Как он остановился, когда Зоя, четырнадцатилетняя, съехала под брюхо ему вместе с седлом. Тогда он просто спас её, а впереди было дерево, лежащее через дорогу. Мог бы убить. Был случай, когда он наступит на девочку лет десяти, прямо копытом на живот. Был случай, когда Траур убегал на волю и его днями искали, но он возвращался, голодный и покорный.

Иван поехал первым, Зоя последовала за ним — сама, как кукла, на кукольной лошадке. Они решили поехать вокруг «Дружбы», вокруг Гастелло и, через санный путь на длинном склоне, где в прежние времена катались на снегокатах, выехать в поле, а потом к реке.
— Держись лучше рядом.- Сказал Иван и подъехал ближе, стремя в стремя становясь к Зое.
— Почему? Думаешь сбегу?- Засмеялась Зоя.
— А куда тебе бежать?-Нагло спросил он.- Машинка твоя пока сломана.
— Кстати, о машинке. Мне кто-то божился её починить. Иначе придётся в Москву звонить, чтобы приезжали за мной.
Иван вздохнул.
— Петро Фёдорович тебе завтра сделает. На обратном пути заедем в посёлок, я ему скажу. Он её заберёт к себе в гараж и всё тебе в лучшем виде отремонтирует. Скорей всего, у тебя проблемы с бензонасосом, ну, и судя по тому, что машинка грелась…катализатору трындец.
— Это надолго?-Спросила Зоя с интересом.
— На пять-шесть часов. Плюс надо будет в Звенигород слетать за новым тем, что уже не восстановишь.
— Блин.
— Бывает.- Иван хлопнул Цыпу по шее, отодвигая его от низких ветвей елей, которые он с хрустом отрывал и ел, вместе с Фортуной, с удовольствием работающей с ним в паре. Они вместе порою сталкивались головами, стараясь оторвать лапу посочней, идя рядом.
— Мне нужно позвонить, предупредить, что я жива-здорова. А то мои в милицию обратятся.- Виновато сказала Зоя.-Никто не знает, что я здесь так…так время провожу.
Иван глянул на неё понимающе, закивал головой.
— Эх…фенёк…фенёк…На гору взъедем, там будет четыре палки связи. Говори.
И он обхватив Зою за талию, стащил её с Фортуны одним движением и, ловко подобрав повод, усадил впереди себя на огромную спину Цыпы, который, казалось, даже не удивился.
— Ты чего делаешь…предупреждать надо!- Засуетилась Зоя, но сразу же замолчала от горячего поцелуя.
Солнце пятнало просеку, усыпанную шишками и кусочками коры, наезженную лошадьми. В лесу стояла тишина, перерываемая стуком дятлов и верховым волнением, гулким шумом деревьев, иногда поскрипывающих от ветра. Порою через дорогу перелетали вспугнутые сойки, порою, пробегали любопытные белки. Зоя плохо понимала, что ей теперь вообще нужно делать, и, доехав до горки, с неохотой достала из кармана телефон. Действительно, связь есть…Тут же телефон ответил ей монотонным пиликаньем- пришло сразу с десяток «смс». Зоя, поцеловав Ивана в щёку, слезла с коня и отошла. Пока её спутник кормил лошадей припасёнными сухариками, она набрала свекрови и постаралась сделать голос поровнее.
— Марь Андреевна…доброе утро. Да я не пропала…Машина сломалась, пока ехала от вас…Нет…всё хорошо, чиню…по сервисам забегалась. Конечно, к Андрюшиному приезду сделаю. Как девочки? Всё хорошо? Да? Машу не купайте, она кашлять только перестала. Может, закапайте ей в нос каланхоэ с мёдом…Я буду звонить…Целую.
Зоя закрыла телефон и протянула его Ивану.
— У тебя есть какой-нибудь внутренний карман? Замёрзнет…Положи к себе.
Она выглядела совсем расстроенной, потухшей, и глаза её бегали. Иван обнял её за плечи, забрав телефон.
— Ничего…Всё будет так, как мы решим.
Зоя утвердительно кивнула.
— Поехали дальше. — Сказала она, ловко перекинула ногу и уселась на свою лошадку.
Они поехали рысью и, как только кончился лес и началось белое поле, искристое от яркого солнца, с одной стороны ограниченное лесом, с другой — шоссе, Иван крикнул что-то назад, и Зоя, поравнявшись с ним, легонько ударила Фортуну пятками. Та взвилась с рыси в галоп, и Зоя схватилась за седельную луку, припоминая это забытое ощущение свободы. Снег слепил до перламутрово-зелёных пятнышек в глазах, небо без единого облачка, покрытое ровной сияющей лазурью, уходило за поле. Никто не думал, что это поле через несколько лет будет застроено роскошными коттеджами, что над ним будут летать дельтапланы и подниматься воздушные шары.
Иван тоже гикал и скакал чуть впереди, показывая Зое рукой следовать за ним, чтобы не провалиться в заснеженную впадину или русло ручья. Но кони хорошо знали этот маршрут и так, довольно быстро, донесли их до поворота шоссе, до конца поля, где начинались деревенские дома. Устав от бега, Цыпа храпел, Фортуна же часто дышала и вздрагивала вспотевшей шкурой. Из ноздрей её вырывался пар. Иван пешим ходом снова поравнялся с Зоей теперь она заметила, как он был весел и, казалось, счастлив…Он смотрел на Зою с такой нежностью, удивлением, растерянностью и беспокойством, что и тысяча слов не сказала бы больше. Его рука порою оказывалась на её голове — он поправлял ей капюшон, слетающий с плохо заплетённых им самим, ещё утром, косичек, спрятанных наполовину в куртке. Зое эти знаки внимания сердце разрывали, но она понимала, что это ей необходимо пережить, причём, она была не против переживаний. Нет, но совсем другие мысли давили её и мучали. Она не хотела говорить о будущем. Не хотела обсуждать каких-то сегодняшних вещей. Но они лезли на язык, крутились в мозгу и прорывались порою, её саму раня.
— Зачем мы едем к мосту?-Спросила она Ивана, когда они выехали на бетонку, ведущую к Москве-реке.- Ты разве не знаешь, что кони не ходят по подвесному мосту? Я, по крайней мере, на ту сторону не поеду.
Он тряхнул головой.
— И я не поеду. Но я хочу чтоб ты здесь побыла…Посмотрела на наш…старый мост. Ведь он помнит нас маленькими. А ты скажи…много есть того…тех, кто помнит тебя маленькой?
-Нет. Мало. -Выдавила Зоя. — Если учесть, что дом, где я жила в детстве снесли. Что бабки и деды умерли, не оставив мне ничего на память… Что я так и не обзавелась за всю жизнь друзьями, потому что вышла замуж сразу после школы…Мой район, где я росла, превратился в спальный. Там даже нет двора, где я играла. А когда я приезжала сюда…я чувствовала себя дома. Я чувствовала себя…индейцем каким-то…Первобытной я была, в общем.
Иван засмеялся.
— Ты знаешь…Когда я служил, мне снился этот мост часто. Я в детстве по нему бегал, а как- то шёл, а навстречу мне собака, огромная такая. Идёт, приседая, испуганная…А меня увидела, оскалилась…Я тоже ей в ответ. Так что ты думаешь? Она развернулась и убежала. Мне снилось, что я иду по мосту этому, а он не кончается. Прикинь? Вообще…то есть. И тут всё тебе гремит, взрывается, а ты дорогу никак не окончишь- нет конца у дороги. И дорога твоя-мост, между берегами. Ужас…
Впереди показались опоры моста. Крашеные в зелёный цвет металлические трубы, вбитые в землю, забетонированные и растянутые тросами, они держали мост. Зоя спрыгнула с Фортуны, привязала её к одной из опор и ступила на неверную поверхность дощатого настила.
Прямо под ней парила незамёрзшая Москва-река. Она крутилась мелкими водоворотами, несла тёмные воды к столице, чтобы расшириться и стать ещё более тёмной.
Иван тоже спешился и возился с Цыпой, чтобы он не сбежал.
Кони тёрлись лбами друг об дружку, Фортуна задушевно ржала нежным голоском.
— Они влюблённые что ли?-Спросила Зоя Ивана, вцепляясь в тросы, служащие перилами.
Тросы были не везде переплетены и можно было свободно улететь вниз, но от этого предостерёг Иван, крепко придерживая Зою за локоть.
— У них давно роман. Но это не важно…-Сказал он, разворачивая Зою к себе.- Ты боишься, да? Боишься моста? Или ещё чего?
— Я заклинание знаю. Когда я была маленькой и мы с мамой приходили на этот мост, мы говорили заклинание, и переходили на ту сторону.-Сказала Зоя, прерывисто.
— Заклинание?
— Да. Он шрина махаси деви на маха.
— Индийское? Да? Типа храни меня пресвятая дева ?
— А ты не смейся. Оно помогает.
— Я и не смеюсь. Я вижу, что ты боишься моста. Пойдём, перейдём туда.- И Иван указал рукой на противоположную сторону.- Ну? Как там?
— Я не пойду. Там доски сломаны.
— Чушь. Там их давно сделали.
— А я не хочу. Я не пойду. — Заупрямилась Зоя и покраснела от стыда.
— Ах…так ты, фенёк, трусишка…Эти несчастные тридцать метров боишься перемахнуть? А как же насчёт целой жизни? Ты только что свалилась в реку…И плывёшь по течению. Ты вообще в курсе?
Зоя посмотрела на Ивана и заметила, что в его глазах уже нет веселья. Нет счастья и нет шутки. Ей вдруг стало стыдно за себя.
— Поехали назад.-Сказала она. — Поехали. Мне нужно сделать машину. Мне нужно назад. Мне пора.
Иван отвернулся.
— Что ты решила? — Спросил он, глядя в сторону.
— Может…Потом ещё, когда увидимся…поговорим?
— Когда — потом? Ты что, хочешь меня оставить?
Зоя замерла.
— А…что?
— Ты предлагаешь мне…что? Ещё увидеться? То есть…встретиться? То есть…встречаться?
— Ну…да…
Иван вздохнул.
— Знаешь что? Красава…Я не буду с тобой встречаться. Я не собираюсь с тобой расставаться. Ясно?
— Ясно.
— И не буду любовником. Я не буду себя вести, как вы, женщины, не буду говорить это слово…
— Но у меня муж.
— Ах…это не помешало тебе ему изменить.
— Это другое…
— Другое что? Поедем и вместе скажем твоему мужу.
— А что мы скажем? Иван…что? У меня дети ещё.
— Дети вырастут. Дети вырастут, пойми. Ради детей жить нельзя! Ради детей можно выживать…но жить надо для себя! Никто из них не будет подтирать твои сопли об убитых в нелюбви годах. Скажешь…ты любишь своего мужа и всё такое? А я говорю -нет! Не любишь. Любила бы — ты бы не изменила ему. Понимаешь?
Иван задрожал, побледнел, но сделав несколько глубоких вдохов, взял себя в руки. Зоя испуганно таращилась на него. В душе её поднималась буря.
— Поехали, а? — Почти вскрикнула она.
Они смятённо покинули мост, попрыгали на лошадей и галопом помчались к полю. В дороге Иван не сказал ей ни слова. Когда кони внесли их на территорию конюшни, небо внезапно потемнело. Густой снег повалил с низких туч. Иван бросил коней лошадницам: Жанне и её длинноногой подруге Катьке, схватил Зою за руку и потащил к корпусу. Она влеклась за ним, поскальзываясь, но не издавая ни звука. Зайдя в номер, Зоя заплакала молча и горько,но Иван не дал ей возможности продолжить истерику.
— Я понял…говорить вредно…А нам и не надо…И хватит говорить…- Шептал он, унося Зою в дальнюю комнату и снимая с неё влажные сапожки.- Лучшее, что может делать женщина- молчать.
Снегопад продолжался до полпятого вечера. Всё это время Зоя и Иван пытались добраться до Гастелло и поговорить насчёт машины. Но не могли оставить свои сдвинутые пионерские кровати.

***
— Если тебе захочется ещё поговорить, то ты лучше вспоминай детство. Вспоминай, что-нибудь…Только больше ничего, ладно?- Прошептал Иван, погладив Зою по голове.
— Ладно. Я хотела спросить, куда делась Ляля.
— Ляля? Ты знаешь эту маленькую шлюшку?
Зоя подняла голову и заглянула в глаза Ивану. В них был молчаливый вопрос и немного ревности.
— Я с ней нянчилась. — Сказала она страшным голосом. — Я её чуть жизни не лишила…в три года…
-Лучше бы лишила.-Улыбнулся Иван.
— Дурак. Иван-дурак. Хуанито, одним словом.
И Зоя изобразила на лице гадливость. Это было так смешно, что Иван смеялся минут пять.
-Когда фенёк в гневе, он может загрызть даже такого страшного зверя, как я! Короче…о Ляле. Эта веснушчатая тварь, ты извини, что я называю её так…но по-другому не назовёшь…В общем…как сказать…
— Ты с ней что? Спал?
— Нет! Сохрани бог. Ой, моя лисичка…Пора ужинать. Пора, пора… Вставай…Одевайся…
— Одень меня…-Потянулась Зоя.- И заплети.
Иван усмехнулся.
— Ну, уж…в данном случае я с большим удовольствием тебя раздеваю. Всё. Я побежал к дядьке Петьке. Иначе ты не уедешь домой, а я не уйду на войну.
— На войну?-Переспросила Зоя, приподнявшись на локте.
— Да. Я подумал, что если ты уедешь, я тоже уеду. На войну.
— Сейчас нет войны.
— Какая-нибудь будет…Обязательно будет.- Сказал Иван, шнуруя свои берцы. — Не бывает так, чтобы русскому человеку негде было пролить кровь. Обязательно будет где…за кого…Всё. Я в посёлок.
Иван быстро вышел из номера, в холл, где было тихо. Это вселяло в Зою уверенность, что никто не узнает лишнего о ней. Она быстро оделась в тёплую одежду, развешенную Иваном на батарее, закрутила волосы в жгутик и спрятала их под куртку. Ей страшно хотелось есть, а заодно сбегать в ельник, за баскетбольную и волейбольную площадки, где когда то белел небольшой одноэтажный корпус медпункта, засыпанный хвоей по крыше, и на открытой веранде. Там жила Ляля с матерью. Ляля, дочка министра. Какого — так и неясно было. Открыт ли медпункт? Где они- Татьяна и Ляля.

Зоя прибежала на ужин и с видом совершенно невинным подошла на раздачу. На неё всё ещё был надет свитер Ивана, штаны и сапожки его сестры и казалось, что даже стены, крашенные в цвет молодого поросёнка, осуждают её за это. Поэтому, она не стала вести разговоры со столовскими официантками и с поваром тётей Ниной, а бросив : «Привет, тёть Нин!» нагромоздила тарелок на поднос, набрала хлеба побольше — для лошадей и себе лично, и бросилась есть.
Усевшись у окна, она наблюдала, как Иван и некий маленький мужичок в круглых очках и синей куртке-аляске осматривают её белую «девятку». Мужичок часто отрицательно мотал головой, чесал за ухом и отвечал что-то разгорячённому Ивану, раскидывая руки и втягивая голову в плечи.
Зоя не могла не смотреть в это туманное окошко, снова и снова окидывая взглядом Ивана, делового, сосредоточенного, с выбившейся из «хвоста» каштановой прядью чуть волнистых волос. Он ходил вокруг машины постукивая по колёсам, заглядывая в салон и в открытый капот. Зоя ела тефтели с картошкой и не глядела в тарелку, превратившись в слух, но через толстые окна не доходили звуки с улицы. Наконец, рассовав хлеб по карманам, Зоя, убрала поднос и собралась к выходу. Она только открыла тяжёлую дверь, как столкнулась нос к носу с Людмилой Васильевной. Старуха в боевом раскрасе, в длинной серой дублёнке и разрезанных на голени валенках на неохватно-распухших ногах, осторожно шла по льду, кое-где не присыпанном песком.
— Зоя!-Крикнула она и кинулась обниматься.- Как отдыхается?
Зоя покраснела, как варёный рак и застыла на месте.
— Хорошо. Всё хорошо.
Людмила Васильевна, сделав хитрые глаза, больно ухватила её за предплечье чуть выше локтя.
— А Хуанито…наш…помогает тебе отдыхать? Ты молодец. Он хорошего спеца привёл. Тот в машинах соображает.
Зоя кивнула несколько раз.
— Ты только смотри…будь умницей. Ага? Эх…вот времени нет у тебя…Мы бы с тобой поговорили, Зоя, подольше!- И Людмила Васильевна бросила её руку.
— Я когда приеду в другой раз, обязательно поговорим. А сейчас у меня времени нет. Надо скорее машину делать, ехать….
— Хорошо, хорошо…поговорим. Только гляди…аккуратнее. Знаю я тебя, отчаянную головку.- И Людмила Васильевна погрозила ей пальцем, вроде бы, шутя.- Да! У нас завтра свадьба тут будет- женится сынишка моей приятельницы. Ты приходи. Повеселишься…А то какая там у тебя жизнь…Сплошные дети, да муж.
Зоя выпалила:
— Приду! Приду обязательно. Попробую…- И выскочила из столовой на воздух.
Прибежав к машине, она остановилась за открытым капотом так, чтобы её нельзя было видеть из столовки, не беспочвенно подозревая, что сейчас весь персонал глядит именно сюда.
Иван и мужичок в очках выдали ей свой диагноз.
— Катализатору каюк…конечно…нужно новый ставить…или…Свечи, форсунки, в общем…я бы сделал и за несколько часов…но…- глядя на Зою из под очков и снизу вверх, так как был мал ростом, сказал Петро Фёдорович.
— Говорите, что нужно, чтобы в понедельник я могла уехать. Деньги для меня роли не играют, заплачу, сколько скажете. Естественно, в разумных пределах. Не обижу. — Ответила Зоя и ужасным взглядом посмотрела на Ивана. — Ты! У меня разговор к тебе. -И кивнула на здание столовки.
Иван тут — же убрал с лица улыбку и глянул на окна столовой. Там сразу зашевелились шторы и тюль, еле заметные тени метнулись прочь.
— Ммм…шесть скоро…-Протянул старик.- Ладненько. Я завтра займусь этим делом. В общем, бензонасос живой, но в Москве надо будет поменять его в ближайшее время.
Иван сунул руки в рукава и стоял на месте, не двигаясь к Зое.
— Я сейчас схожу за своей машиной, тут у тебя -же есть этот…ага…есть…Отбуксируем её с Ванькой в посёлок, а завтра уж…Вань! Поедешь в город к Палычу, я записку напишу, что надо- привезёшь мне. Завтра.- И Петро Фёдорович снова глянул на Зою из под толстенных линз очков.
— Лады.- Ответил Иван.- Моей машиной отбуксируем.
— Не сядешь?
— Не сяду.
— А девочку знаю я эту…ты с мамой, как-то приезжала к нам, да? Мама у тебя такая…уф! Красивущая такая женщина…- И Петро Фёдорович понизил голос. — Кстати, как она? Замужем?
— Да. Замужем. Вышла таки.- Вздохнула Зоя.- Если б она знала, что я тут…
— Вы жили в крайнем доме, да? У бабки Фаины. Ваши окошки в лес выходили и на Майкин сарай.
— Точно.
— Ну, вот…Трудно было вас не запомнить и тебя…оторви и выброси…
Зоя улыбнулась от смущения.
— Хорошо.- Сказал старик, кашлянув.- Договорились. Я тогда пошёл, Иван, ты машиной уж займись и я жду её. За день справлюсь. Всё сделаю в лучшем виде.
Петро Фёдорович, удалился в пролом в бетонной стене, находящийся прямо за корпусом для персонала и отделявшей посёлок Гастелло от «Дружбы». Напрямик, через лес было идти гораздо ближе, чем по шоссе.
— Вы всё ещё пользуетесь этим тайным ходом? — Спросила Зоя.
Иван проницательно глядел на неё.
— А ты что такая возбуждённая прибежала? Встретила кого?
— Да. Вашу начальницу.
— Она что…сказала тебе какую-нибудь гадость?
-Нет. Но собиралась.
-Не слушай её, старую дуру.
— Она, кажется, запалила нас.- Печально произнесла Зоя.
— Ах, она нехорошая…А что нас запаливать? Что нас запаливать, скажи? Ну, пусть от зависти сдохнут.
И Иван схватил Зою на руки и целуя её, пошёл прямо к зданию столовой.
— Ты чего!- Закричала Зоя, дрыгая ногами.
— Мне вот нечего стыдиться! Я женщину любимую поймал. — Засмеялся Иван, щурясь.
Зоя высвободилась из его рук.
— Пойдём. Пойдём за твоей машиной, там…Надо уже сделать дело. А то…
— А то что? Не уедешь? Да ты и так не уедешь.
— Я не была бы столь уверена. — Отрезала Зоя. — Пошли. И расскажи мне, всё- таки, про Ляльку.
Они перешагнули через гнутые куски арматуры и, выйдя за забор, обнялись.
— Я больше не буду ничего…ничего…говорить. Я не могу…Пойми меня…если можешь…-Зашептала она.
Иван ослабил объятие и взял её за руку.
— Ты…видимо, жила всё это время не с мужчиной…а с кем то вроде того. Так нельзя говорить, как ты. Вести себя нельзя так. Ты меня оскорбляешь. Всё, что здесь происходит, останется здесь же. При нас. Идём. — И он крепко сжал Зоино запястье и повёл её по плохо утоптанной снежной тропе.
Сумерки густо окутали лес и их в лесу. Круглые фонари посёлка Гастелло светили издалека, как путеводные звёзды. Снег хрустел под ногами.

— Они с матерью жили в последние годы в третьем корпусе. Ты знаешь, где был бар и видео смотрели. Я расскажу тебе, хоть многое тебе и не понравится, но уж…как говорится, из песни слова не выбросишь. Давай, сначала машинку твою перегоним, а потом уж и поговорим. Мама нас уже ждёт. Поедим, ляжем спать…я тебе всё-всё расскажу. Честно. — Чистосердечно говорил Иван, поддерживая скользящую Зою.
Они уже вошли на территорию санатория, и справа возвышался роскошный главный корпус, построенный в стиле сталинского ампира. Со срединной колоннадой ,с распахнутыми в разные стороны «крыльями». Он был недавно заново покрашен в зелёный цвет, хотя Зоя помнила его ярко-малиновым, он чем-то походил на дворец Разумовского в Петровском парке .Всё было заброшено. Только в ближнем к «Дружбе» крыле на втором этаже в каком-то из лечебных кабинетов горел свет. Остальные постройки выглядывали из медленно наступающей со всех сторон разрухи, зарастали сорными клёнами и худым березняком, рвущим бетон и разваливающим кирпичи. Слушая Ивана, Зоя холодела изнутри.
— Какая мама?- Спросила она, наконец, резко остановившись перед колоннадой крыльца главного корпуса.- Кого она ждёт?
-Нас. -Выпалил Иван, без смущения, и мелко заморгал.
— А …что…ты ей сказал? Про меня?
-Ничего. Сказал, что приду с Зоей. И всё.
-Слава богу.
Иван снова обиженно замолк.
— Я подожду ночи.-Сказал он еле слышно.
— Я буду спать в номере.- Заявила Зоя.
— Нет, ты будешь спать у нас. Там…там придёт к тебе эта кикимора…Люся.
Зоя уяснила, наконец, что она вляпалась.
— Что мы встали?
Иван прицепил её руку к своей, и они последовали дальше по колено в снегу, срезая путь к посёлку.
Финские домики, когда-то, были поставлены среди вырубки, недалеко от шоссе. Они замыкались в овале, в середине своей образовывая дворовую территорию. На краю посёлка, у въезда, в восьмидесятые годы построили серую пятиэтажку, в которую хотели дружно переселить людей из уже разваливающихся ветхих строений. Но люди привыкли, что за домами всегда можно выкроить место для подсобки, развести кур и кроликов, да и удобно…Там складывали под поветями дрова, прятали в сараюшках хлам и инструменты, словом, финские домики — бараки оказались удобней, чем квартирки в пятиэтажке. Мало кто решился переехать.
У въезда в посёлок стояла огромная фигура лётчика Гастелло, то ли из бетона, то ли из какого-то грубого камня, выкрашенная в нелиняющий золотой цвет. Поправлять его было не надо. Видимо, когда изобреталась краска, ещё расстреливали за халатное отношение к работе. Поэтому краска не свалялась, не скаталась в шелуху, не опала и лётчик Николай Гастелло выглядел до сих пор нереально золотым.
Далее дорога, асфальтированная, видимо только в те далёкие времена, когда строился сам посёлок, расходилась суровыми трещинами нелюбви дорожных работников, и, уже дойдя до домов превращалась в хорошо укатанную грунтовку, некогда посыпанную щебнем. Жители каждый год скидывались на щебень, но он регулярно проглатывался текучими талыми водами и алчущими глинами. С одной стороны дороги стояли четыре деревянных дома – каждый на четыре входа. Две фасадные лестницы шли наверх, на второй этаж, одна дверь вела в две нижние квартиры с общей кухней и уборной. В лучшие времена в восьми комнатах этого «барака» жили несколько семей. Нынче народу поубавилось, а многие переехали. Хозяева сдавали комнаты всем желающим, переделав их под двухкомнатные квартиры.
В пятиэтажке творилось страшное. Конечно, как во всех посёлках, недалёких от столицы, процветал разврат и пьянство, квартиры были служебные, никого из них не выселяли.
Между пятиэтажкой и бараками устроена была небольшая свободная площадка с качелями и песочницей для детей, рядом гаражей и сараюшек и большим ангаром под железом — владением Петра Фёдоровича. В молодости он был врачом — стоматологом в санаторном кабинете, а после, накопив денег, стал владельцем гигантского ангара-гаража, умещающего машин пять-шесть, с ямой и механизмом подъёма.
Конец поселкового овала был прикрыт от глухого леса полукружием самопальных погребов и хлевов, в которых поселковые жители держали живность. Зоя с матерью, снимая жильё у одной из местных старух, в прошлом врача-физиотерапевта, жили как раз в крайнем доме. Окна их «двушки» выходили на сарай, где жила унылая белая лошадь — першерон Майя, годов тридцати, беззубая, седая и очень спокойная, и на забор, отделяющий лес от посёлка.
Проходя по между домами к гаражам, Зоя обернулась на дом, в котором раньше жила. Крашенный в голубой цвет, он был заброшен и нелюдим.
— Вон мои окошки…Там в гостиной стояла огромная китайская роза…и я была так счастлива здесь…- Сказала она.
-Значит, какое — то время, мы были соседями! Потому что мы живём в соседнем доме! — Возвестил Иван радостно.
Они подобрались по снегу к гаражу, перед которым было всё аккуратно вычищено. Иван зашелестел ключами, завозился с дверью.
Дверь подалась не без труда, но Зоя, увидев то, что было внутри гаража, ахнула.
— Ах ты! Подпольный миллионер! Откуда у тебя такая тачка?
Иван запросто пожал плечами.
— Отец подарил…Видимо…как компенсацию за нашу негодную житуху.
Он впустил Зою впереди себя, посадил её в ледяной кожаный салон цвета нежного кофе с молоком и завёл машину. Из под ног Зои выстрелил невероятной красоты неоново-синий цвет.
— О, боже!-Вскрикнула она.- Да ты крут! Я никогда не каталась на «бэхе», да ещё на пятёрке!
— И я на ней не катаюсь. Я на ней просто езжу. — Ответил Иван и притянул голову Зои к своим губам, обхватив её за шапочку рукой.
Небо тем временем стало совсем чёрным и низким. Звёзды высыпали густые, крупные. Морозный воздух стал легонько залеплять ноздри.
— Фенёк…Смотаемся же за твоей машинкой? Притарабаним её сюда?- Спросил Иван , не в силах оторваться от Зоиных поцелуев.
— Да…да…-Счастливо прошептала она, согреваясь.- Поехали. У меня губы болят. Не целуй меня так…часто…и много…
— Ого!- Воспрял Иван. — Это интересно! Но ладно…сначала дело.
Они выехали из посёлка тихо, мимо окон Ивановой квартирки в бараке, мимо вызолоченного лётчика Гастелло прямо на безлюдное шоссе и к «Дружбе». Дела было ровно на полчаса, поэтому, оставив позади турбазу и её неспокойных гостей и хозяев, Зоя, хоть и в сомнениях, но с радостью приняла приглашение Ивана остаться спать у него.
— Какое это преступление. Это преступление против твоей мамы…- Сказала она, еле слышно, когда притащив машину в посёлок, они с горем пополам припарковались у ангара Петра Фёдоровича.
Иван, видимо, плохо понимал это.
— Преступление своё ты уже совершила.
— Ты мне помог. Ты знал, что я замужняя женщина.
— Замужние женщины…извини, как это тебе сказать…хотя, нет, наверное, их уже не красит целомудрие. Другой век, другие нравы. Другие нравы, фенёк….
Зоя посмотрела на свои руки и как будто в первый раз увидела у себя на безымянном пальце правой руки обручальное кольцо. За время своей супружеской жизни она меняла его три раза и каждый раз муж дарил ей кольца всё больше, всё дороже.
Иван толкнул ногою фанерную дверь и завёл её в сенцы. В нос ударил крепкий дух нечистой старости, пыли и табака.
— Не пугайся, — сказал Иван шёпотом, снимая свою и Зоину куртки, — это у нас тут соседка догнивает. Странная дама. Всю жизнь собирает газеты. У неё их тысячи…и они везде…
В сенцах-коридоре было темно, и Зоя каждым крадущимся шагом переворачивала и задевала нечто звонкое и гулкое. Разделённая надвое аргалитовым щитом маленькая прихожая была завешена одеждой и заставлена беспорядочно брошенной обувью. Когда Иван включил скромный светильник, что-то потянув за верёвочку, Зое этот яркий свет ударил в глаза.
Они надели тапки и тихонько прокрались в дальнюю комнату-гостиную, где обитала мать и Жанна, которая сегодня оставалась дежурной на конюшне.
Иван заглянул за дверь, и зашёл, заводя Зою за собою.
Зоя оказалась в обыкновенной просторной комнате, с двумя окнами, между которыми стоял в кадке разросшийся гибискус. Несмотря на зиму, он весь был покрыт цветами густо-алого цвета, тёмно-багровыми бутончиками и раскрылившимися розанами с увядшими, вывернутыми наизнанку лепестками. Одна стена была отдана под стеллажи с книгами, посредине комнаты стоял стол и четыре венских стула с гнутыми спинками и фанерными сидушками, на которых уютно пристроились вязаные крючком подстилки. В углу удобно расположился диван, краем перетекающий в софу, покрытую красивым ковровым покрывалом. Хотя доски на полу были вытерты и не покрашены, здесь царила некая необыкновенная чистота. Иванова мать сидела лицом к двери и читала под торшером с красным абажуром, по краям украшенным золотистой бахромой. В углу находилась печь-голландка обложенная белой плиткой. Мать сидела, укрыв ноги шерстяным одеялом и на звук вошедших подняла голову, но не сдвинулась с места.
— Ваня!-Радостно воскликнула она и улыбнулась и добавила хитрым голосом, обращаясь к Зое.- Здравствуйте…А я вас жду, уже-ж и чай остыл давно.
Зоя сразу будто растаяла. Женщина была столь же мила на первый взгляд, как и её вязаные цветастые подстилки-салфетки. Немного полная, с круглыми щеками, с живыми голубо-серыми глазами, с волнистыми короткими, стриженными под «каре» волосами тщательно прокрашенными в светлый блонд. Казалось, что она очень ещё молода, но Зою насторожило и что-то странное в её поведении, в излишней жестикуляции и слегка затянутой речи. Догадка блеснула, как озарение, но оно не было приятным: женщина была слегка нетрезва, что называется «под шофе». Вероятно, из — за этого она и не встала, чтобы встретить их.
Иван засуетился, стащил с себя, мгновенно согревшись в тёплом помещении, серую водолазку и Зоя, наблюдавшая его лёгкий стыд, старалась говорить на отвлечённые темы. Мать, представившись Верой Леонидовной, так и не оставляла своего места под торшером. Голос у неё был приятный, немного вкрадчивый и замечательно интеллигентный тон разговора выдавал в ней человека очень образованного и очень неглупого.
— Я так скучаю здесь иногда, что только хорошая книга может меня удовлетворить…-Говорила она, осторожно разглядывая Зою.- Люблю англо-американских писателей…причём, даже и необязательно они будут известны…Иван мне привозит иногда книги…к счастью, сейчас уже не нужно таскать центнерами макулатуру, чтобы встать на очередь и получить нужную книгу…А сколько я её перетаскала…Бывало за эти несчастные марки драка…лишь бы тебе достался Драйзер или Бальзак….или Моэм…Открываешь…читаешь потом…спина отрывается…и думаешь: ну на что мне это «Бремя страстей человеческих…» Что они знают о страстях…
Зоя, сидя за столом, покрытым опять же, вязаной скатертью, кипельно белой, ждала, когда суетливый Иван перестанет носиться из комнаты в кухню, которая, видимо, находилась дальше по коридору и челноком носить сахарницы, вазочки с конфетами, чашки, ложки и другие посуды.
Каждый раз, как он приоткрывал дверь в коридор оттуда доносился чуть слышный вой, звучащий на разных нотах и иногда прерывающийся секундами молчания.
— Бабушка…- Вздохнула Вера Леонидовна, погрустнела и сжала деревянные подлокотники кресла, на котором сидела. -Не наша, не волнуйся. Соседка. Дама с нелёгкой судьбой. В войну потеряла мужа, двоих детей…Один оставался сын, младший…Но спился, чёрт.
Иван ещё раз влетел в комнату, придерживая подбородком хлеб, на котором лежал ломоть сыра, стояла полулитровая банка с вареньем и сверху балансировал заварочный чайник с крышечкой в виде нераскрывшегося бутона.
— Возьми разнос!!!Дитя природы! — Нежно крикнула Вера Леонидовна на Ивана, который ловко сбросил на стол принесённое, разложил и расставил.
Его смуглое, немного узкое лицо с чёткими и яркими чертами, с быстрыми глазами, лбом, на который всегда спадали пряди непослушных волос, выглядело рядом с материнским, как список с одной картины, но разных живописцев. «Работа разной руки» — подумалось Зое. Мать и сын были удивительно похожи и свет от низко повешенной люстры с тремя алюминиевыми рожками, выхватывал их лица из полумрака комнаты. Не смущал даже цвет кожи, которым они разительно отличались и цвет глаз…Сходство было сильным, в разговоре, в поведении, в жестах. Они одинаково много жестикулировали.
— А когда ты служил, ты тоже не стригся?-Спросила вдруг Зоя.
Иван быстро глянул на неё и отвёл глаза.
— Он стригся…это после армии отросли уже…- Объяснила Вера Леонидовна, вздохнула и с усилием поднялась на ноги.
Только сейчас Зоя заметила, что у неё башмачки на ногах, которые стучат по полу и, видимо, они стёрли краску на нём за многие годы.
«Протез»: Осенило Зою и она сделала движение помочь Вере Леонидовне подойти к столу. Иван сидел на месте, намазывая хлеб маслом и молчал. Вера Леонидовна дала Зое знак сесть рядом с ним.
— Сядь! Сядь…Вы такие красивые…так хорошо…монтируетесь рядом…
Зоя хохотнула.
— Бывает…такое…- И она, поборов неудобство, решила помочь Ивану расставить чашки и блюдца. Ничего глобального не ожидалось — один чай со сладостями. Ведь ночь на дворе…
Зоя, прихлёбывая чай из желтоватой и невесомой чашечки, расплющенной и такой широкой, что в ней нельзя было оставить ложку, в повисшем молчании не переставала про себя кипеть…Кипение её всё нарастало, пока Иван наливал чай, сыпал сахар, деловито переливал варенье из банки в хрустальную розетку.
Начавшаяся за окнами пурга, словно россыпью просяных зёрен окидывала дом, обитый деревянными плашками. Печь загудела, огонь в топке, чуть раскрытой для тяги, выпрямился и горел ровным ярко-оранжевым фитилём.
— Ваня…закрой топку.-Сказала Вера Леонидовна.-Тяга хорошая…ветер…а то дыму найдёт.
— Никогда не видела такую печь…Красивая…- Произнесла Зоя радостно, стараясь больше не поддерживать молчания.
— Они тут везде у нас одинакие…Один мастер делал…-Объяснил Иван, облокачиваясь на стол и наблюдая за Зоей внимательным взглядом.
— А я вот…мечтаю о скатерти на столе…уже несколько лет…Так это красиво…Но дети мне не дают возможности застелить стол.
Иван чуть было не закашлялся.
— Да! Когда маленькие дети…они норовят стащить со стола всё…Скинуть, рассыпать…Как я вас понимаю! Но в нашем доме детей нет…к счастью…пока чисто…Надеюсь, что ещё не скоро они будут тут всё на попа поднимать.- И Вера Леонидовна прихлебнула чай.
Зоя, в глубине души поражённая этой странной речью, сделала вид, что разделяет её мнение.
— А горшки…а разбросанные всюду тряпки…а пелёнки, висящие в ванной и вечно трогающие тебя влажными лапами за шею…Брр…Как вспомню. Жанна и Иван у меня с разницей в семь лет…И то…надорвалась я…Молодая совсем была. А муж помогал только деньгами. Легко помогать деньгами…кинул…и, вроде бы, не должен больше ничего…
Иван подлил дамам чаю.
— Принести кипятка? Разбавить заварник? — Спросил он у Зои.
Та мотнула головой. Из коридора снова раздался колоратурный вой.
— Так жутко…-Поёжилась Зоя.
— Да уж…ничего. Привыкли уже мы…Работала она в столовой. Сейчас, когда санаторий закрыт…ходит туда всякий день и сидит там, стучит палкой по полу. Пол мраморный, витражи…великолепные витражи…А посуда была…кузнецовская посуда…А? Как тебе? Берегли её, как зеницу ока…Три комплекта…каждый по семьдесят предметов…всё порастащили.
Зоя вздрогнула.
— А реставрация?
Иван, наконец, недовольно кашлянул.
— Ездил я к местному «мэру»…Так его…Спрашивал…Спрашивал, чего ж они так безбожно уничтожают нашу «Советскую Швейцарию»…Ничего ведь не создают…Всё под слом пойдёт. Землю продадут, а кто-нибудь настроит тут себе коттеджей. Знаешь, богатенькие всякие типы любят так вот всё вырубить…и отгородиться четырёхметровым забором…И всё…А мы за этим забором сидим, такие, как серые мыши. Как тараканы, которых забыли потравить…Мешаем им своими финскими домиками и полуразваленными старушками.
-Ваня. Не заводись.- Строго сказала Вера Леонидовна.
— Я не завожусь, мам! Не завожусь. Когда у тебя есть возможность отсюда уехать…жить в другом месте…не видеть этого…этого всего. Можно и не заводиться. А если бы я был другим, то, поверь, завёлся бы и взорвал бы их нахер. И не сказал бы он мне: «Молодой человек, ехайте отсюда…ехайте…А то у нас тут охрана» Мне такое сказать, да? Охраной меня пугать, да? После того, где я был.
Иван с жаром вытер рот салфеткой и, скомкав её бросил на стол.
— Да я могу их всех одной очередью положить…этих ублюдков. И скажу, что так и было. Они скоро не лес вырежут…они нас вырежут…биомассу.
Зоя, слегка втянув голову в плечи, растерянно смотрела на Ивана. Она лихорадочно соображала, насколько её хватит, чтобы не убежать сейчас. Ещё одна фраза и она испугается…Пожалуй…
— Хорошо. Всё. — Неожиданно пришёл в себя Иван, пятернёй загладил волосы назад и улыбнулся.
— Как сказала, Зоя Космодемьянская: всех не перебьёте…Люди терпят…терпят…а потом что-то где-то горит…что-то где-то взрывается…Правда, мам? Всегда…природа их сама окучит.
Вера Леонидовна, как восковая статуя в музее мадам Тюссо, не поднимала глаз от чашки.
— Пошли спать, фенёк. Я так сегодня устал…а завтра нам ещё целый день тут канифолиться…с машиной…
— Зоя…Я постелю вам…Жанна сегодня не ночует.- Робко сказала Вера Леонидовна, вдруг, очнувшись.
— Мам! Не гони пургу, мам!- Раздражённо перебил её Иван.

Мать с некоторой досадой посмотрела на Ивана, подняла, было, красивую руку, уже, правда, с полными, словно закованными в перстни, пальцами, и опустила её, почти бросила, отвернулась и процедила:
— Спокойной ночи…
Зоя в ответ пожелала того-же и немедленно вышла. Иван не оставил её в тёмном коридоре, подтолкнул куда-то в угол, и тут же щёлкнул выключателем, чтобы она не споткнулась.
Они оказались в маленькой комнатке, с одной, довольно узкой кроватью, убранной пионер-лагерным покрывалом, напротив кровати, опять же, стоял высокий, до потолка, шкаф с книгами.
Около двери в углу спрятался ещё один шкаф, зрительно немного скрывающий кровать неким подобием ниши. Над кроватью висел бело-голубой с красным флаг Кубы с пришпиленным на него красно-белым тряпичным цветком. В комнате, как и в гостиной, не валялось ни одной вещи, ничего не нарушало её кадетскую аскетичность, кроме флага.
На оконном подоконнике, сквозь кисейные шторы в крупные сиреневые розы, виднелись разные кактусы всевозможных размеров и видов.
— Я тоже собираю кактусы. И с любовью их ращу…Иногда они у меня цветут…-Задумчиво произнесла Зоя, подходя к окну.
Иван закрыл дверь, моментально выключил свет и ночной фонарь слабо осветил мягким желтоватым отблеском Зою.
— Не могу представить, что ты существуешь ещё где-то, кроме как сейчас…здесь…-Сказал Иван.
Он подошёл сзади и обнял Зою за плечи, перехватив свои руки у неё на груди. Она оказалась в его, казалось, неразрушимых объятиях.
— Эти кактусы мне напоминают, что я расту. Правда…говорят, что скоро мы станем ещё больше…Разрастёмся…Ты с нами? Да…и я с ними…
Зоя улыбнулась.
— Скоро наступит новый век…Каким он будет? Будут они цвести? А? Там…
— Они? — Спросил Иван, поцеловав Зою в мочку уха.- Да…
— А где Че? Почему у тебя не висит команданте?
Иван тоже улыбнулся.
— Был тут и Че. Но его так размножилось…Мать, короче, приказала убрать. У неё не очень хорошие воспоминания о папе…Он ведь офицер…И мы его негласная семья. У него там…на острове Молодёжи уже есть семья. И жена и двое детей…После Карибского кризиса он учился на повышении в СССР. Тут и мать встретил. Он же гэбэшник…Спрятал её тут…и Жанку, и меня…Помогает, не спорю, деньги шлёт.
-Ты, что же…бастард, да?
— Да.
— Теперь я кое-что понимаю. Наконец.
Иван молча расцепил руки, скинул с кровати одеяло, с себя одежду, и, втащив Зою в постель, разоблачил и её. Они долго тихонько шушукались под одеялом, как подростки, а потом затихли, высунув головы на воздух и смолкли, глядя в потолок, по которому тёмно-сиреневые тени передвигались, как призраки в балахонах. Это снежные, длинные рукава пурги метались перед фонарями и снова крупой бросались на стёкла.
Где-то в глубине дома скрипел старый пол, громко разговаривал мужской голос на втором этаже, иногда возникал, как эхо пурги, вой и таял, никем не понятый, никому не интересный.
— У тебя здесь жутко…немного…-Сказала Зоя, удобно уложив свою голову на гладкую грудь Ивана.- И шерсть не растёт у тебя на груди.
— Мои предки не мавры…Не арабы и не турки…Испанцы…Откуда шерсть? Я же метис…У отца чудесная вилла, беленькая, как яйцо, как алебастровый дом… На самом берегу моря, и пальмы там рядом растут. Вода голубая, и мутная, как будто в неё добавили зелёнки с молоком. Он рассказывал…и я всегда хотел туда, особенно зимой. Сейчас я бы поехал туда с тобой. Шли бы мы по песку, зализанному волнами и за нами бежали бы наши следы. Как вереница крабов…
— Ваня…а кто сейчас живёт в медпункте?-Не унималась Зоя.- Ты обещал сказать.
Иван дотянулся до куртки и достал пачку сигарет.
— Галуаз…-Сказал он задумчиво.- Будешь? А…тебе нельзя…
— Кури сам…
Иван подошёл к окну, открыл форточку и зажёг сигарету, замигав в темноте красным огоньком.

— Лялька меня уже не беспокоит. Ты не думай…- Сказал он еле слышно.-Мы все здесь чем-то похожи…Как-то невзначай…что ли…Мы с ней оказались похожи больше , чем надо. Отец её министр, хотя, знаешь, мог бы и забрать их с Татьяной раньше, но он ждал, когда всё само собой решится. Старая жена умерла, новая проявилась…
— Он женился на Татьяне? Всё-таки? Да?- Оживилась Зоя, кутаясь в одеяло.
— Тебе холодно? Фенёк, африканская лисичка?
Зоя надула губы.
-Я бы хотела ревновать тебя…
Иван шумно закрыл окно, заскрипевшее и загремевшее рассохшимися старыми рамами.
— Я очень шумный парень.- Сказал он лукаво и лёг рядом с Зоей, довольно небрежно притянув её к себе поближе.
— Так вот…Мы вместе ездили в школу в Марьинку, ты знаешь, где… Она младше на пять лет, я был её носителем портфеля. Это нормально. Так я кончил школу…к счастью, мать меня натаскала по литературе, английскому и русскому и я поступил на искусствоведческий в «Кулёк». В середине четвёртого курса меня отчислили…
— Что? Из-за Ляли?-Тихо спросила Зоя.
— Нет…была история. Мама тогда возвращалась из Москвы…зимой, мороз был, ну ты помнишь тогда несколько зим таких было…Убийственно холодных. Она немного выпила…ну уснула…на остановке , а какие-то уроды стащили с неё куртку и сапоги, стукнули ещё по голове…И так бросили, за остановкой, в сугроб. Она ноги отморозила. И ещё пневмония…Еле вылезла, короче. Тогда отец нам помог, конечно, хорошо помог. В платную больничку её положил, но ноги всё равно не спасли. Мы с Жанкой ухаживали за ней, как могли. Но меня через такое дело отчислили…
— Ужас. — Прошептала Зоя, не зная, как реагировать. Она едва находила в себе силы не спросить, зачем он говорит ей это.
— Потом…я был призван в ряды вооружённых сил. После учебки все мы, полным составом были отправлены к чехам. Много я тогда возлюбил свою родину. Тут отец мне не помог, конечно, потому что сам был идейный, военный и что там… и не понял бы меня…Перед отправкой из учебки я приехал в отпуск. Тут меня и встретила Лялька…
Иван замолк ненадолго, словно набираясь смелости для продолжения рассказа. Рука его, лежащая на плече Зои, напряглась на мгновение.
— Она меня чуть до самоубийства не довела.- Сказал Иван.
Зоя вспомнила Лялю маленькой, круглощёкой и пухлой девочкой с вечными хвостиками за ушами, её капризные губки, вредный характер…Вспомнила, как играла с ней на полу, в просторной комнате перед открытой террасой медпункта, на которой сейчас тяжело лежало многолетнее наслоение хвои и листвы. Однажды, Зоя поделилась с Лялей печеньем и та, жадная до сладкого, подавилась крошками и начала задыхаться. Хорошо, что рядом оказалась Татьяна, Лялина мать…Она весело опрокинула малышку вниз головой и трясла её за ноги, пока печенье не вылетело. Тогда, стоя на укромной дорожке, посыпанной битым кирпичом, Зоя выслушала первую, но весьма содержательную матерную речь в своей жизни и красная, пристыженная, хотя и невиноватая, отсиживалась под деревянной горкой, ковыряя перочинным ножиком ступеньки, чтобы хоть как- то унять свой гнев…Зое было интересно представить Лялю выросшей девушкой, красавицей, с вздёрнутым носиком и надменной, тренированной танцами, осанкой. Лялю, светло-русую, на гнедом Атресе летящую по полю, через Малеевский овраг, вздымающую вокруг себя стеклянистую талую грязь. Лялю, понимающую свою красоту.
— Она всегда бегала к Жанке на конюшню…И я почти постоянно там торчал, пока ещё учился…Бегала за мной, как хвостик…А после, когда ей уже лет четырнадцать стукнуло, стала поглядывать…Нехорошо смотрела…Как я узнал позже, она просто хотела за меня замуж, а я ведь и не подумал…Замуж? Её? Лучше расстреляйте…Добивалась меня всеми возможными способами. Но тебе это будет неинтересно…
— Почему, неинтересно? Интересно…-Возразила Зоя.
— Всё равно. Я не буду. Не надо.
— А как ты её возненавидел?
— Я её просто полюбил…случайно…Нет! Я влюбился…Да! Верное слово. Вскоре меня отпустило, а её, видимо, нет…Я так ей и сказал…Получила, что хотела- теперь всё. Мне служить, а тебе расти, учиться. Что тут началось! Бывало, пасёт меня под столовкой, или приходит, вроде бы, к Жанке, а сама расстегнётся до пупа и глазами водит…
Я уже и к матери её сходил…Говорю, уймите вы её…я ей не пара…Так она меня обвиняет, что Лялька вешаться надумала. Не то убежит, уедет на электричке, все ищут её…Или в клуб, в Марьинское пойдёт и напьётся. Я всё время её пьяную таскал. Ну, на ком жениться, скажи ты мне?
— Ты же её отверг!
— И ты туда же? Хорошо…Дальше…Я ей популярно объяснил, что, мол, отслужу, тогда поговорим…А она разозлилась и, говорит, крандец тебе…Меня так просто не бросают. Знаешь, на конюшне была Чита, собака? Денники охраняла, но гуляла по всей территории? Старая такая, смесь ньюфаундленда и чего-то ещё…
— О! Помню! Чёрная,да? Спокойная такая…
-Да!
— Я кормила её всегда после столовки…
— Траванула её Лялька. Градусников набила и ртуть ей в котлету налила. Мы узнали уже потом…Она кому-то спьяну похвалилась из своих марьиских однокашниц. И Жанке рассказали. Жанка её тогда избила сильно и всё. Перестала к нам Ляля ходить. Вдруг…Атрес, ахалтекинец, ему лет шестнадцать стукнуло, но он крепкий такой всегда был…Умер, не проснулся. Я точно знал, что это Лялька. Пошёл, прижал её до забора, и она, сучка, раскололась. Мразь.
— Это мой любимый конь. Невменяемый, но до чего красивый!- Прошептала Зоя.
— Был. Он с годами успокоился, видно, немного стал забывать свой конкур.
— Где она сейчас?
— Где-то учится…за границей. Их уже несколько лет нет на турбазе. Когда я уехал обратно, в армию, она ещё побуянила, побуянила…с какими-то парнями лазила…После чего приехал их неожиданный отец и забрал их в новую счастливую жизнь. Они и уехали- то с пакетом вещей…всё, что было нажито, оставили…Счастливый конец истории. Такое бывает…
-Твоя мама тоже, наверное, хочет, чтобы так было…- Спросила Зоя осторожно.
Иван вздохнул.
— Всем хочется хеппи-энда…Но ни хрена не получается он у всех. Давай спать, фенёк…
Он закопался лицом в её пушистые волосы, и через мгновение они заснули. Словно наигравшиеся дети.

Зачем эта калитка, зачем жуть старого, неизбывного сна…опять, снова…и чудящиеся за каждым деревом медведи… Почти непроходимый ельник, в котором страшно оказаться, особенно вечером. Там, конечно, шелестели лыжники, гикали лошадницы, километра через два от забора, окружающего турбазу, в глубине леса, притащенная кем-то ради забавы, ржавела детская горка, чёрная от времени. Зоя помнила её из детства: сначала красно-жёлтую, яркую, вызывающую недоумение, и служащую рубиконом, за которым начинается ещё более страшный безлюдный лес, весь в ранах окопов, в воронках провалившихся военных блиндажей. Заросли, ломаные стволы, гнилые пни и повисшие беззащитно, мёртвые берёзки, живописно оттеняющие своей свежей белизной мшистые стволы других деревьев.
Зоя открыла глаза, чтобы сон не длился и несколько раз перекрестилась, суча ногами от неприятного ощущения тревоги. На кухне, в конце коридора, слышался свисток кипящего чайника. Он надрывался, перекрикивая двух людей: Веру Леонидовну и Ивана, обменивающимися короткими и резкими фразами. Вера Леонидовна постукивала своими протезами, как копытцами, Ивана почти не было слышно, но можно было предположить, что он никак не прорвётся к чайнику, чтобы снять его с плиты.
— Опять начнётся дурдом!
— Не начнётся. Не кричи, мама. Услышит…
— Пусть слышит! Это и лучше!
— Нехорошо выйдет!
— У тебя всегда выходит нехорошо. Тащишь этих…баб…откуда только ты их берёшь! — И Вера Леонидовна нарочно повысила голос.
— Неправда! Кого я тащил? Когда?
-Тебе напомнить? Да? Тебе что, напомнить?
-Напомни!
-Да, конечно, кто я такая, кто ко мне прислушивается?
-Мама!
-Не мамкай! Не мамкай! Ты! Слишком ты мне дорого достался, чтбы я тебя вот так потеряла из- за твоей очередной крали.
— Мама! Что ты завелась! Она не очередная!
-А как же? Ты хочешь, чтобы я молчала? Да? Не дождёшься.
Зоя встала, как можно тише, хотя, древняя кровать Ивана, видимо, ещё двадцатилетней давности, скрипнула пружинами и сама подтолкнула её на ледяной дощатый пол с заусеницами на плохо прокрашенных досках.
Под нарочитый крик с кухни, Зоя оделась в то, что лежало на стуле возле окна. Солнце уже вызолотило кроны дворовых сосен, вознёсшихся пушистыми шатрами метров на сорок ввысь. Они, словно случайно посаженные в посёлке, все, как одна, были с голыми стволами и сейчас напоминали гигантские одуванчики.
Вся округа была обсыпана снегом, прилипшим к каждому миллиметру каждого нехитрого земного предмета, волей случая оказавшегося на улице и пережившего эту ночь. Мороз сделал своё дело — совершил священнодействие. Зоя, перепрыгивая с ноги на ногу выскочила в коридор, сцепив зубы надела Жаннины сапожки, так как свои оставались в номере, и вышмыгнула за дверь, правда, скрипнув ею.
Она не успела пробежать и десяти метров, как хлопок дверных створок о косяки, заставил её обернуться. Иван, в расстёгнутых ботинках и в одной майке, с распущенными и непричёсанными ещё волосами, добежал до неё и крепко схватил за предплечье. Выражение лица его напоминало задумчивое ошеломление. Он был в напряжении мыслей и души.
— Куда ты! Куда! Без меня!-Крикнул он.-Я чайник …просто чайник сторожил..
-Ты сам чайник, Хуанито.-Презрительно бросила Зоя и вырвавшись, пошагала через сугробы к дырке в заборе, чтобы скорее сбежать на территорию «Дружбы»
Иван бежал за ней, не справляясь со шнурками.
— Фенёк! Ты меня выставляешь перед всем посёлком…как…как…-Бормотал он, будто сам себе.
— Я не фенёк! -Не оборачиваясь грозилась Зоя и голос её, нежный и высокий, как у двенадцатилетней, мог только заставить засмеяться, но никак не пригрозить.
— Подожди!-Не успевая за ней ,крикнул Иван.
— Я не буду тебя ждать! Не буду! Не хочу! Зачем ты меня приволок…к …ней! Как я теперь буду жить…как она…как ты будешь? Ты? Как?
Слова и фразы рвались и путались. Зоя всегда путала слова в сильном волнении. Скользкая тропинка несколько раз грозила ей падением и прямо возле забора она, всё-таки, разъехалась на полу шпагат, что позволило Ивану ещё приблизиться.
— Вот лови тебя ещё…-Сказал он печально.-Я буду ловить…Я всю жизнь. Всю…буду тебя ловить.
— Не надо. Моей жизни больше нет. Живу…для кого-то там…и завтра ещё хуже будет. — Зоя поднялась, отряхивая снег с коленей.
Иван помог ей отряхнуться и, наконец, посмел взглянуть ей в лицо. Зоины губы мелко дрожали, она прятала глаза, налившиеся слезами. Веки и щёки покраснели, нос начал смешно пошмыгивать.
— Иди, Ваня, оденься. А то госпожу- пневмонию прихватишь.-Сказала она, держась из последних сил.
-А ты?
— А я в номер. Мне нужно в душ. И ещё на завтрак.
— Полдвенадцатого.
-Блин…
-Смотри на меня, пожалуйста…- Прошептал Иван.- Смотри на меня. Только честно…
— Я смотрю. — Ответила Зоя и уставилась на Ивана.- Смотрю на тебя. И хочу удавиться. От счастья.
— Аналогично, фенёк.
Иван отпустил её руки.
— Я приду с едой. Не запирайся. Если запрёшься, всё равно дверь снесу. Или тебя проводить?
— Нет. Дойду уж. А что теперь мне от тебя запирать, ты уже вот куда залез.- Сказала Зоя, ударив себя кулаком в грудь.
Она пронырнула на другую сторону забора, в сень старых и мшистых елей турбазы, каждую из которых знала с детства.

Душ с едва тёплой водой не привёл Зою в хорошее расположение духа. Она передумала столько за это утро, что мысли, жалящие, как осы, стали напрягать её мозг и она решила расслабиться и плыть по течению, раз уж так случилось.
-А проблемы будем решать по мере их возникновения.- Процитировала она мужнины слова, открывая дверь Ивану, который пришёл к ней с пакетом еды, термосом и бутылкой розового крымского шампанского.
— Вечером? — Кивнул он головой на бутылку.
-Да.- Ответила Зоя, теребя влажные волосы и садясь на сдвинутые кровати.
Иван придвинул ближе низкий столик, с лакированной столешницей, достал из пакета тарелки, вилки, ножи и два бокала. Он уже успел побриться и причесаться, а так- же наодеколониться чем-то приятным.
— Неужели «Каролина Эрерра»? — Спросила Зоя, улавливая знакомый запах.
Иван вздохнул, виновато опустив густые острые ресницы.
— Да…искушённая женщина…так получается…это мой любимый аромат…
— Ваще неоригинально.
— Да…знаю…Привык.
— И на «бэхе» привык?
— Привык.
— Зачем тебе работать? Иди лучше учись. Можно восстановиться.
— Когда свист на горе раком станет. Какой из меня искусствовед? Я на войну уйду.
Зоя, начавшая есть бутерброд с ореховой пастой, замерла.
-Когда?
-Как только, так сразу.
-Сейчас же там не стреляют?
— Сейчас не стреляют…Но начнут…
-Да ну…Борис Николаевич не позволит…-Уверенно сказала Зоя.
— Глупый фенёк. Ешь.
Иван налил из термоса чай с какой-то травой, и кивнул на шампанское.
— Хочешь?-Спросил он.
— Нет. Нам же сегодня на свадьбу идти…
— Ах…да…Славка женится…В столовке, в восемь…да…Мы ещё с тобой съездим, кое-куда? Ладно? Я должен тебе показать одно место.
— Где?
— За Малеевским оврагом. В лесу, прямо на берегу.
— А…на чём мы?
— На конях…
— У меня с непривычки ноги болят уже. — Пожаловалась Зоя.
Иван махнул рукой.
— А я тебе сделаю массаж. Ты сейчас полежи, посохни…Потом я схожу за лошадками и мы рванём. Нет, такое нельзя пропустить! Фенёк!
Иван, облокотившись на жёсткую подушку, полулежал поперёк кроватей. Он заботливо принёс из дома тапочки и шерстяные носки для Зои и теперь Жанниных вещей в номере накопилась уже целая сумка.
Он задумался, медленно цедя чай, с крупно поломанными былками чабреца, и от горячего питья его узкое лицо, с тонкой смугловатой кожей, приобрело лёгкий румянец и живой цвет, особенно на фоне белого постельного белья. Пушистые Ивановы брови постоянно становились «домиком», что очень трогало Зою, крылья носа раздувались от волнения и вообще, Иван был похож на потерявшегося среди людей Маугли, что не могло не рождать к нему всепрощающего, безусловно-нежного чувства, которое порой испытываешь, успокаивая нашалившего ребёнка, когда устаёшь сердиться и хочется его только прижимать к себе и греть своей, возрождённой из пены минувшего гнева, восторженной материнской любовью.
— Мои девочки, думаю, заметят всё…- неожиданно сказала Зоя.
Иван широко открыл глаза и они стали почти круглые.
— Чего это? Всё? Счастье твоё?
— Наоборот. Моё злосчастие. Я бы хотела его оставить здесь…И возвращаться к нему…Но я не смогу. Не смогу больше никогда.
-У меня квартира на Соколе. Я её сдаю сейчас.
Зоя удивлённо всплеснула руками.
— А…почему тогда?..
— Мать не хочет ехать. Она боится, что об этом узнают…что отцу это повредит.
-А Жанна?
-Жанне скоро восемнадцать. Ну её…она, видимо, убежит…Хотя…не знаю. У неё местный парень, она, думаю, останется здесь с лошадками.
— А учиться?
— Не знаю…Не знаю! Большая девочка, сама решит. Но хата у меня есть. Моя личная. Так что…ты, я, твои девочки…наши мальчики…
— Какие мальчики?
— Мальчики.-Таинственно произнёс Иван и посмотрел в сторону.
Он отхлебнул чаю.
— Наши.
Зоя отчаянно вперилась взглядом в занавеску.
— Мы слишком много танцевали на босу ногу…- Сказала она нехорошим голосом.
— Не понял.- Мотнул головой Иван.
— Ну и дурак…Я…ты…короче, прелесть…
— Ладно…Всё равно не понял.
Допив чай он громко поставил кружку на стол, чем вывел Зою из лёгкого ступора.
— Я пойду узнаю про машинку…Потом на конюшню…Потом заезжаю…
— Нас уже Люська запеленговала.
— Мы же вместе пойдём на свадьбу!
— Я, наверное, уеду…
— Нет.
— Уеду, а?
— Нет!
— Ну, пожалуйста…Уеду…
— Завтра уедешь. Ночью больше…ночью меньше. Репутация у тебя и так…в хлам уже…
— Да. Ты прав.
— Тогда сохни…Через час я у тебя…

Малеевский овраг, глубокой трещиной залегал среди леса, начинаясь в каком-нибудь километре от посёлка Гастелло. Он разрывал лес отвесными своими «берегами», по его дну в прежние времена устраивали лыжные и санные спуски. Полтора километра полного восторга, и потом — пеший подъём назад, с санками или снегокатами, волочащимися на верёвочках за разноцветными, румяными детьми и непосредственно настроенными взрослыми…Зоя вспоминала овраг с придыханием: сколько раз ,поднимая снежную пыль, она, запорошенная, белобровая, с полным ртом и носом снега, собранного по пути, волоклась от конца оврага к его началу, убегая от мчащихся навстречу визжащих людей…Это был восторг…Это было детство. Примерно также она чувствовала себя сейчас, когда её несла рыжая Фортуна, фыркая и весело крутя хвостом. А на расстояния крупа, сзади, наседал величественный Марципан, с всадником Иваном.
Малеевский овраг замело снегом, никто уже не катался здесь несколько лет.
Края, прежде выглаженные полозьями, но неизменно углубляющиеся, сейчас опали, сникли, рассыпались. Они стали похожи на края долины римского цирка, от времени превратившегося в некое подобие старого русла давно пересохшей реки.
— А ты разве не знала, что тут в древности текла речка, которая впадала в Москву-реку?-Спросил Иван, наконец, поравнявшись с Зоей, выезжающей из оврага и ,что есть сил, останавливающей разбрыкавшуюся лошадь.
— Нет! Не знала! Знаю одно! Убить меня хочешь! — Крикнула Зоя, отдуваясь.
Она отряхнула снег со своей короткой меховой курточки, в тон распушённым соломенным волосам, вытерла перчаткой лицо и проморгалась.
— Зачем надо было спускаться по оврагу? А? Уменя инстинкт самосохранения! Я между прочим, мать! — Заволновалась она, но Иван хлестнул её по коленке кожаной перчаткой.
Зоя взвизгнула.
— Только не сегодня!- Сказал Иван добродушно.
Запорошенный снежной пыльцой, он сам был похож на блондина. Но очень быстро снег на его чуть волнистых волосах превратился в капельки и высох.
— Экстрим…-Вздохнул он и, ударив Марципана в бока пятками берцев, с ходу перевёл его в галоп.
Зоя вцепилась в луку седла и последовала за ним.
Она боялась отстать, пересекая поле, чтобы скакать по ровному, обходя занесённые снегопадами рытвины, ямы и руслица ручьёв в изобилии пересекающих местный ландшафт. Иван летел впереди, как и впервый раз, без седла и стремян, держась только коленками, и Зоя в восхищении улыбалась, стараясь держать рот закрытым.
Из под копыт Марципана на несколько метров назад летели снежки и они постоянно попадали в грудь Фортуны, никак не желающей отставать, заставляя её быстрее перебирать сухопарыми тонкими ножками с круглыми, правильными, истинно тракененскими бабками.
Наконец, к краю поля, где начиналась серая, чуть заметная издалека полоса трассы, всадники остановились, жалея своих немолодых коней.
— Всё…сейчас перейдём на ту сторону, спустимся к реке…и я что-то покажу тебе, фенёк.-Выдохнул Иван.
— Надеюсь, это будет что-то значительное? А? Равноценное мне?
-Абсолютно равноценное…Тебе…-Засмеялся Иван, снова ловко перекинув руку за талию Зои.
Одним движением он перетянул её к себе и усадил впереди.
— Я боюсь!-Ахнула Зоя.-Только не галопом!
-Бойся дальше.
-Не летим больше, да?
-Не летим. Нелётная дорога. Едем шагом.-Успокоил её Иван и поцеловал за ухом.
— Ты чудесно пахнешь…-Сказал он коротко.
Зоя, откинув голову, улеглась на его плече.
— Так бы и ехала…куда-нибудь…Долго-долго…- Сказала она счастливо.
— Вот видишь, я тебе говорил…не думай ни о чём…И ты молодец, не думаешь…Наслаждайся моментом.
Зоя, сидя на широкой спине Марципана, глядела вперёд, на узкую стёжку тропы, ведущей к обрывистому берегу, по которому пришлось бы сползать на полусогнутых. Она думала, что неспроста, наверное, судьба сыграла с ней подобную шутку, вырезав её из тела сплошного принтованного цветочками холста, и в том месте, где следует быть дням буден, её обыкновенной, привычной семейной жизни, оказался провал. Дыра…не чёрная, а сквозная, через которую видно немного другого мира существующего, где-то, помимо неё.
О чём можно было ещё думать, прижимаясь спиной к почти незнакомому человеку, сильному и отчаянному, вдыхая запах его волос, прозябших на ветру, постоянно выпадающих из плохо скрепленного «хвоста». Он мурлыкал ,что-то заунывно-родное, печальное, отдалённо-знакомое и у Зои трепетало сердце от мысли, что всё кончится. Должно кончиться. И чем скорее, тем лучше…Но, тогда, зачем оно начиналось?
Когда тропа достигла холма, с которого скатывалась вниз в старое, перекроенное заболоченными заразами москворецкое русло, Иван спешился и осторожно принял Зою в руки. Фортуна, стрекоча ножками, резво танцевала вокруг Марципана, мотающего мордой вверх-вниз. Он бил копытом сухую корку наста и отвечал лошадке тихим, идущим, казалось, из обширной груди, ржанием. Зоя заметила, что они не двигаются с места вперёд, а замерли и волнуются.
— Это здесь.-Сказал Иван и указал на высокий берег, в правую сторону, обводя рукой небольшой квадрат леса.
Сосны и ели, растущие по берегу, были выгнуты вперёд стволами, словно бодались животами с напирающим на них простором. За ними простирался лес, впереди лежала река, незамёрзшая посередине, быстрая, темно-серая, почти стальная, она, незначительно изгибаясь, текла на запад.
За спиной Зои и Ивана, среди тонких стволиков рябин и можжевеловых кустиков, земля вздымалась беспорядочно разбросанными холмами. Они были не похожи на естественные холмы. Слишком округлые, но обросшие деревьями, некоторые были пробиты стволами берёз и окружали их в виде земляной насыпью. Холмиков были десятки, насколько хватит глаз можно было смотреть и не видеть им конца.
— Что за?- Спросила Зоя.- Я тут не была.
— Это кладбище…Тут работала археологическая экспедиция пару лет назад…Но меня тут всегда кони сбрасывали, поэтому я знал об этом месте давно.
— И что, древнее, да?
— Очень. Вятичи…Курганы, но внутри срубы. Их тут копали, копали…Кто только не копал.
— Хорошее место они выбрали себе.
— Да…Пойдём, я тебе покажу что-то ещё.
Иван повёл Зою вниз, к берегу. Она тут же набрала полные сапожки снега и несколько раз упала.
Деревья, выгнутые над берегом, все были черны стволами внизу, у корней. В каждом дереве, а в некоторых, даже в нескольких местах, виднелись почти идеальной формы, круглые выемки, обожжённые по краям. Сколько ни было деревьев на берегу, во всех остался такой след.
— Это любимцы молний. Вот сюда они бьют, и мне удивительно, почему деревья всё ещё стоят? Не сгорают? Как думаешь?- Сказал Иван, поглаживая красноватую сосновую кору.- Они, наверное, сильнее нас…Не хотят сдыхать раньше времени. Да и раны не смертельны…
-Человек не такой. Он и на пустом месте умереть может. Например…от тоски. Ты читал, раньше писатели очень любили описывать всяких бледных дворяночек, которые умирали от тоски, чуть ли не в каждом произведении русской классики?
— Да…было такое.
Иван оторвался от ствола и сунул руку в карман своей камуфлированной курточки. Зоя, наклонившись к следу от молнии, разглядывала его и ощупывала пальцами.
— А если сейчас шибанёт? Это же…шаровая молния, наверное, да? Она только так, прицельно бьет? Почему именно сюда?- Спросила она, и, закусив губу, снова принялась изучать углубление.
— Вот.- Прервал её Иван.
Он протянул ей платок, синий, в белую полоску, с каким-то завёрнутым в него предметом.
— У тебя в детстве было что-то такое, что ты хранила, чтобы подарить кому-то, и каждый, кому хотела подарить, оказывался недостоин? Ждала ещё более достойного? Было?
Зоя смутилась.
— Было. Я думала, что только у меня такое бывает…Был жёлтый стеклянный шарик, потом янтарный мундштук и кусок перчатки из тонких таких проволочек…кольчужного плетения. Я хранила его. Потерялось всё. А потом, я набрала розовых лепестков, с какого-то юбилея мамы, высушила их, вырезала буквы и наклеила их на открытку. Стихотворение Лорки. Она до сих пор у меня лежит. Так никому не подарила. Порывалась, конечно, но не нашла кому.
— А мужу?
— Да нет. Не подарила. Сначала мысли были. Потом не стала дарить. Буквы из красных стали жёлтыми уже. Лорка, он испанец…Ты знаешь испанский?
— Немного…Но, у меня вот это. Я тебе дарю. Я уверен, что нужно подарить это именно тебе.
Платок перешёл в руки Зои, у которой уже начали коченеть пальцы от слабого, но влажного мороза. Она развернула подарок и удивлённо ахнула.
— Это где ты взял такую редкую прелесть?
-Нашёл на курганах. Все копали, и я выкопал…
Действительно, это было редкое семилопастное височное кольцо со сломанной посередине дужкой. Бережно очищенное и отшлифованное, казалось, что оно было серебряным, но всё же виднелась и сильная примесь других металлов. По размеру оно так-же, аккуратно укладывалось в Зоину ладонь.
-Можно предположить, что это вятичское кольцо. Бери…это тебе. Хотя я нашёл его раньше, но оно дождалось тебя. Всё-таки. — И Иван улыбнулся, пряча глаза.
— Стесняешься, как красная девица.- Отрезала Зоя.- Хорошо, если нет более достойной дамы у твоего сердца, то я принимаю его в дар. Только положи его в свой надёжный внутренний кармашек, который на молнии. А то я выроню, пока мы будем скакать назад.
— Кстати, твоя машина готова. Всё промыто, всё залито, короче…Если есть желание, можешь ехать.
Зоя пожала плечами.
-Какой теперь смысл торопиться? Теперь уже всё…
-Что- всё?-Переспросил Иван.
— Всё пропало. Так…Если тебе больше нечего мне показать, то поехали обратно. Во сколько мероприятие назначено?
— После ужина сразу.-Ответил Иван расстроенным голосом.
— Я пойду. А ты? Вообще, как? Вместе пойдём? Не передумал?
-Ты иди. А я подойду следом. Ключи мне только от машинки дай, если хочешь. Я пригоню её.
-Да, пожалуй, пригони.
Иван взялся отвязывать привязанного Марципана от ёлки, которую он вместе с Фортуной с удовольствием объел. Иван погрустнел на глазах и в движениях его сквозило беспокойство. Он стал распутывать ременный повод и затянул узел.
— Не переживай. Всё будет так, как задумала с нами наша судьба. Верно?-Сказала Зоя, обнимая Фортуну ладонями за бархатистую морду.
— Верно. Этого я и боюсь, фенёк.
Иван подсадил Зою в седло, отряхнул её ноги от снега и хлопнул Фортуну по крупу.
— Я бы хотел сейчас, чтобы наступило лето. Летом курганы кажутся больше. И река очень красивая.- Беспомощно заметил он.
— Я знаю. Поехали?
— Поехали.
Они поднялись выше на шоссе и шагом направились к турбазе.

В Зоиной сумке, не было никаких средств, чтобы украсить себя к предстоящей свадьбе. Она уже знала, что подарит деньги, потому что ничего другого подарить не могла. Никакого наряда у неё не было. Из косметики также ничего, кроме туши для ресниц и блеска для губ. Даже расчёску она позаимствовала у Ивана.
В окно номера она видела, как Иван пригнал машину на стоянку. Теперь ей стало лучше. Она, казалось, обрела прошлую уверенность. Больше не мучала мысль, что делать дальше. Она заплатила Петру Фёдоровичу столько, сколько он попросил, и со спокойной душой стала прибираться в номере, ставя все предметы и вещи на своё место.
Она подозревала, что уже вся турбаза, во главе с Людмилой Васильевной перемыла кости ей и Ивану до дезинфекционного состояния. Проблема заключалась в том, что Зоя не могла уехать раньше, не «уронив лица». Лицо нужно было сохранить, чтобы потом уже никогда не возвращаться к этому месту. Зоя прощалась с ним. С убогой облупившейся открытой сценой-эстрадой, выложенной полыми стеклянными кирпичиками, в которых за многие годы выросли мхи и собрались сосновые иглы. Прощалась с корпусами, с их давно обнищавшей обстановкой, разломанной мебелью, раковинами, падающими на руки, унитазами, ходящими в разные стороны и вечно подтекающей ржавой водой. С угрюмой чашей недостроенного бассейна, которая только зимой была нарядно и бело укрыта снегом, а летом собирала в себя заблудших лягушек, тритонов и глупых ящерок, решивших погреться на рассыпающемся бетоне. Бедная конюшня с простуженными денниками, облупленная баня, старая столовка с извечным запахом детсада-школы-кулинарии…Стадион, наконец, с обвалившимися рядами и пустыми стендами во славу пионерии, с которых дождём осыпалась смальта и мозаика. Уже ничего нет, и не будет. Снесут недоразвитые корпуса, выкинут лыжи из подвала, раздербанят бар и столовку. Лошадей на мясо, лошадниц просто выкинут. Освободят стадион, обложат бассейн нефритово-зелёной плиткой, поставят крышу. Построют коттеджи и продадут их за зелёные бабки. Всё здесь будет жить, ели будут сладко вздрагивать от барских фейерверков, дорожки лосниться новым покрытием. На площадке перед столовой навек замолчит громкоговоритель. Конец всему. Время румяных пионеров прошло, им на смену придут холёные розовощёкие пупсы и крашенные тринадцатилетние нимфетки с мелированными чёлками и неудивлёнными глазами. Они будут тупо торчать в Интернете под сводами этих сосен, похожих на одуванчики, под которыми ещё сорок лет назад гудели пионерские костры, бегали по крапиве задиристые «сорви-головы» и комиссары Каттани…Никто не будет свистеть им в смешные свистки больше рта, никто не будет будить их горном:
«Вставай! Вставай! Штанишки надевай!» «Бери ложку, бери хлеб и садися за обед!»
Зоя гадливо морщилась, думая о наступающем времени и не видела в нём себя…Такое ощущение было у неё лет десять назад, когда она из девушки разом превратилась в женщину, впервые склонившись над убегающим борщом. Ей стало противно вспоминать этот борщ, ставший для неё символом семейной жизни. Но запах его доносился из столовой даже сюда. Запах ещё живого, обетованного совка, который убивают, а он дышит щами из свежей капусты прямо в лицо напирающему капитализму.
Зоя, одевшись и причесавшись перед стеклом окна, вспомнила, что у неё есть пудра с маленьким зеркальцем и кинулась красить глаза. Ей хотелось сегодня быть торжественной, бальной, пусть и в джинсах, пусть в балахонистой кофте с растянутыми трикотажными карманами, но быть чистой, пушистой и глазастой.
Она накрасила глаза и нарумянила щёки, показавшиеся ей бледными, намазав их помадой и растерев её по скулам.
— Я прекрасна.-Уверила она себя вслух.
В дверь тихонько постучали. Прибыл Иван.
Он вошёл, как к себе домой, крутя на указательном пальце ключи от машины.
-Тачка работает…Видишь, и в сервис ехать не пришлось. После приезда в столицу, отдай её ребятам. А то Фёдорыч вырезал катализатор…пока менять не стал…Напрямую подварил…
Иван был свежо выбрит, красиво причёсан, под курточкой виднелась светло-серая рубашка в тонкую чёрную продольную полоску. На этот раз он был не в берцах, а в красивых чёрных ботинках и чёрных же брюках, аккуратно выглаженных. Правда, глаза его отчего-то бегали и тёмные губы были серьёзно сжаты.
— Я доеду, да? Точно доеду?-Спросила Зоя, глянув на него и пряча пудреницу.
— Куда ты денешься…Кстати…прекрасно выглядишь.
Иван притянул Зою за талию к себе и положил ей ключи в хомут низко опущенного воротника.
— Может, не пойдём?-Прошептал он и придвинув Зою к косяку двери, поставил свою правую ногу между её ног.-Поедем…куда-нибудь?
Зоя замотала головой.
— Ночь же ещё…Шампанское, вон…на окошке греется.-Ответила она, подбирая ключи.
Иван вздохнул.
— Жаль…Ну, да ладно.
— Твоя мама придёт на свадьбу?-Спросила Зоя осторожно.
Иван вспыхнул, оторвался от косяка и открыл дверь.
-Нет, не придёт.
-А Жанна?
-Жанка поехала тусить в Звенигород, со своим ухажёром…
-Твоя мама…не обижается на меня?
Иван отвернулся.
— Мне завтра на работу…на сутки…пойдём, фенёк…
— Пойдём.
Зоя заперла дверь, накинула куртку и приняла руку Ивана.
— Напомни мне, чтобы я забрала у тебя свой подарок.- Сказала она, когда они уже вышли из корпуса.
— Ах, да…хорошо.
— Ты ещё не пожалел, что именно мне его подарил?
-Нет, не пожалел.
— Ну и хорошо.

Перед столовой уже собирались люди, спешащие на свадьбу. Парни, все в чёрном, стояли в кружке и что-то громко обсуждали, куря и размахивая бутылками. Все уже были давно нетрезвы. Девчонки, натужно хохоча, поджимая ноги и подпрыгивая перед резной столовской дверью, курили. Из холла столовой разносились громкие звуки музыки, стены вибрировали и по ним метались цветные огоньки светомузыки и белые зеркальные пятнышки диско-шара.
Иван поздоровался с ребятами, пожав каждому руку, махнул девчонкам и под изумлёнными взглядами всех, кто стоял и попрыгивал перед ожившей столовкой, протиснул свою спутницу вперёд.
Видимо, праздновать начали уже часа два назад. Кто-то плясал уже в весьма тёпло-мягком состоянии, кто-то ел, согнувшись над тарелками и громко чокался, кто-то выяснял политическую обстановку в Ичкерии и Ингушетии, кто-то метался, нарядный и благоуханный с танцпола за стол и обратно. Зоя, прикинув, насчитала человек тридцать. Столы были сдвинуты в большую букву «П» и невеста, восседающая на её перекладине, уже что-то шумно и немножко нервно обсуждала с женихом. Невеста, с короткими светлыми завитыми волосами и без фаты, в облегающем её пышные не девичьи формы, отчаянно жестикулировала перед носатым, худосочным женихом, у которого от худобы и полумрака, были едва видны глаза из глубокой тени впалых глазниц. Рубашка с красным тряпичным цветком в петлице, таким же, как на лифе невестиного платья болталась, придавленная малиново-чёрным пиджаком к жениховому тощему телу. Зоя даже улыбнулась на эту картину.
— Вампирша-то какая…-Шепнула она Ивану, который покинул её ровно на секунду, чтобы повесить куртки и вручить жениху конвертик с деньгами и теперь усердно искал свободное место на столе с непочатой тарелкой.
— Хуанито!!! Зойка!!!- Крикнула с другого конца стола Людмила Васильевна, по такому случаю наряженная во всё блестяще-чёрное, с чёрным бантом на взбитых волосах.- Идите-ка!!!Идите-ка!!!
Зоя, не видя свободного места, слегка оглушённая песней Ирины Салтыковой, поплелась к старухе, надеясь, что расспросов будет немного.
Иван сопроводил её и собрался сесть сам, как тут же был спихнут со стула незнакомым Зое молодым человеком, лет двадцати с небольшим, с маленьким шрамом над правой бровью, зачёсанными назад светлыми волосами и приятным голосом.
— Вань! Вань! Подь сюды! Извините, я похищу вашего кавалера на пять сек. — Молодой человек извинился, схватив себя за лацкан пиджака, и, уцепив Ивана за локоть, утащил его к выходу.
Зоя осталась одна среди выпивших тёток, во главе которых, как обычно, была Людмила Васильевна.
— Ага! Вот, пока Стасон с Хуанитой побеседует, мы тоже побеседуем! — Неровно произнесла она, подтягивая к себе бутылку коньяка и наливая полную рюмку.
По другую сторону Зои сидела повариха тётя Нина, размалёванная, как колядующая, в платье, цвета солёного огурца и несколькими цепями на шее, увешанными крупными бижутерными жемчужинами.
-Ох, Зоя, Зоя…-Приговаривала она и неаккуратно ела салат «Мимозу», тыкая вилкой всё мимо и мимо.
Людмила Васильевна наложила на большую низкую тарелку разных салатов и поставила её перед Зоей.
— Ешь!- Громово приказала она.
Напротив них две дамы, лет под пятьдесят, круглые и с агрессивной химической завивкой на волосах, подперев подбородки, подпевали группе «Балаган Лимитед», истошно орущей из громадных чёрных колонок.
— Ну! Тише! Не войте тут!- Рявкнула на них администраторша и вкрадчиво погладила по спине Зою.
— Как тебе наш Хуанито? Не разочаровал? Нет? И хорошо…
Зоя почти бросила вилку и замерла над салатом. Медленная кипучая злость стала подниматься вверх по позвоночнику.
— Нормально. Парень, как парень.
— Зоя, Зоя…-Неслышно покачала головой тётя Нина.
— Пей.- Указала на полную рюмку коньяка Людмила Васильевна.
— Нет…Мне завтра ехать…
— Ах. Да…Ване на смену…
— Зоя, Зоя…
Зоя вздрогнула.
— Ну, и? — Спросила администраторша.
— Ты скажи, ты скажи…чо те надо…чо надо..- Запели подруги, в обнимку сидящие напротив.
-Не очень понимаю, что такое «ну, и»?- Ответила Зоя, сжав стопку.
Она проклинала себя, что пошла на эту чёртову свадьбу. Недоразумевая, искала глазами Ивана и всё время видела его широкую спину в серой рубашке у выхода, среди небольшой компании парней. Она видела, как он держит в руке высокий бокал и периодически пригубляет из него. Но встать и побежать к нему было невозможно.
— Жениться, небось, обещал?- Съязвила тётя Нина, тыкнув вилкой мимо салата, в скатерть.
— Ого! Он женится!
-Да куда ему жениться! Мамка ему башку оторвёт!
— Плавали, знаем…
— Парни то на Кубе горячие, а тут нет на них Фиделя!
Все четыре престарелые дамы громко захохотали, выкупав Зою в этом ужасном, гадком смехе. Она привстала.
— Я…мне надо отойти.
— Ты ешь!!! А то завтрак пропускаешь, обед прогуливашь, ужин просыпаешь! Как так, а? А за что платила? Что мы мужу скажем? Заплатила, а не ела, да? Голодувала, да?- И Людмила Васильевна властно схватила Зою за плечо и потянула вниз.
— Да, ничего…ничего…-Ответила Зоя и, решившись, выпила коньяка.
Иван, с трудом вырвавшись из круга знакомых и друзей, почти подбежал к ней, ловя на себе отчаянные Зоины взгляды, красноречиво говорящие о плохо переваренной обиде.
— Поела? Выпила? Пойдём танцевать.-Весело сказал Иван и высвободил Зою из уничижительного общества.
— Ты, Хуанито, мне не напивайся! Я сказала, не напивайся!- Погрозила ему администраторша.-А то я …это…
— Когда я напивался, Людмил Васильна?
— А то начнёшь тут шашкой махать…
— Да с чего это?
— С чего это…с чего это…Ты найдёшь с чего.
Иван покачал головой, вздохнул и вытащил Зою на импровизированный танцпол. Как раз из колонок перестали раздаваться вопли и запел «Лесоповал»
— Я куплю тебе дом в тишине, в Подмосковье…- Прижав к себе голову Зои, пропел Иван.
Зоя некоторое время глубоко и часто дышала, чтобы не начать истерить.
— Старые козы…-Выдавила она.- А ты…хорош…
— И с тобой…и с любовью…- Продолжил петь Иван.
Их подталкивали другие пары, цветные кружки мелькали по гранитному полу холла, люди ударяли дверями бесконечно бегая курить, но Иван так нежно и крепко прижимал к себе Зою, что та остыла.
— А белый лебедь на пруду…
— Кончай петь, а?
— Всё.
— Как ты мог меня оставить…среди них?
— Фенёк…
— Не называй меня так! А то я буду…буду звать тебя Хуанито.
— О, бога ради. Зови как хошь, фенёк.
— Ты пил?
— Да. Немного.
— Кто этот парень со шрамом? Друг?
— Ага.
— Что он хотел?
— Фенёк…Ругал меня, что я тебя им не показал.
— Что я, картина?
— Картина. Наверное, да.
— Я хочу уйти.
— Скоро пойдём. Скоро.
— Тут все пьяные уже.
— Да, очень.
— Мы поздно пришли.
— Не поздно.
Иван прижал Зою к себе ещё сильнее и она совсем успокоилась. Музыка тихо качала их на своей нехитрой волне.
— Какую музыку ты любишь?-Спросил Иван.
— Арию.
— И я…Помогала нам «Ария»…там…пели, бывало, когда…не спалось…
Иван выдохнул в волосы Зои.
— Я не сломался, нет…я немного просто вырос. Не бойся, что я там был…
Зоя отпрянула.
— Я не боюсь.
— Боишься. Думаешь, оттуда можно вернуться только психом, да? Нет, если сила есть…где-то в душе…можно и сохраниться. Тебе будет хорошо со мной.
— Тебе, наверное, пить нельзя, да?- Спросила Зоя, снова прижимаясь к плечу Ивана.
— Да. Могу…всё могу, короче…
— Меня только не придушивай.-Прошептала Зоя.
— Как можно?
Как только музыка замолчала и покачивание прекратилось, к Ивану снова подошёл Стасон.
— Можно я…-Спросил он, улыбнувшись глазами, которые были уже сильно нетрезвы и протянул руку к Ивану.
— Нет! Нет! И меня!-Почти вскрикнула Зоя.
Иван обвил её рукой за шею.
— Ну, чего?
— Натанцуетеь ещё!-Заявил Стасон.
Все трое покинули «танцпол» и, набросив куртки, вышли на улицу.
Слабо освещённые фонарями маленькое здание администрации, «люксовый» корпус и площадка перед столовой, где сейчас царило необычайное оживление, казалось, были единственным обитаемым местом во всём лесу, окружающем турбазу. Несколько визжащих кучек людей, бранящихся, хохочущих, пьяная невеста, вышедшая покурить и жених, на котором она висла, эхом откликались и отталкивались от напирающей извне темноты. На конюшне лаяли охранники-алабаи, испуганные шумом гуляющих. Из постоянно открывающейся двери вырывались звуки плохой попсовой музыки. Стасон, уперев правую руку в бок и отставив ногу, как Маяковский на концерте, вещал, периодически вспоминая о сигарете, красиво зажатой меж длинных пальцев.
— Ты отхватил себе девицу, а мы теперь по боку, да?- Щурясь журил он Ивана.- Нет бы, как положено…все бы вместе тусанули. Кстати, мы собрались в диску ехать. Вы с нами?
— Нет…-Отмахнулся Иван, пригревая в распахнутую куртку Зою,-Мы останемся. Зое завтра в Москву…Пить она не будет.
— Я уже выпила.- Вставила Зоя.
— А …ну, тогда…тогда…ладно. Значит, любовь, да?
— Да.- Извинился Иван.
— Там…Рысь приехал. Знаешь? Видел уже? — Вдруг, чуть подавшись к Ивану, тихо сказал Стасон.
— И что? Зачем приехал?- Спросил Иван вдруг насторожившись.
— На свадьбу! Славка же его друган!
— А…жених…
— Да. Они же служили вместе.
— Знаю.
Зоя заметила, что Иван забеспокоился.
— Может, мы уже пойдём?- Спросила она робко, выглядывая из-под Ивановой подмышки.
— Нет! Ты чего!- Сказал Иван, с выражением: «теперь точно не пойдём!»
— Рысь это наш общий друг. Это…-Начал Стасон.
— Это мой бывший друг.- Поправил его Иван.
В это время дверь столовки снова с шумом откинулась, и из неё, кряхтя и кашляя, вышел матерящийся мужчина. Зоя сразу дрогнула, так как Иван выпустил её из под куртки и взял у Стасона сигарету.
Мужчина, который привлёк к себе их внимание, оказался вблизи тоже совсем молодым, бритым налысо и одетым во всё чёрное. Лицо его просилось в справочник Ломброзо. Ростом он на полголовы был ниже Ивана, но шёл он, вытянув вперёд шею, как гусь при нападении. Казалось, что только эта шея даёт ему правильный ориентир для движения по прямой.
Стасон свистнул.
— Рысь! Мы тут!
Рысь, поднял голову, зачем-то мерзко улыбнулся и, качаясь, плюясь и матерясь, ущипнул по дороге пару девок, наряженных в полу-бальные платья, из свиты невесты и, под их визг подгрёб к Стасону, Ивану и Зое.
— Даров…-Процедил сквозь зубы Рысь, поздоровавшись со Стасоном и кивнул Ивану.- О, какие люди…да ещё с …леди…
— Привет.-Уронил Иван и, затянувшись, снова накинул руку на шею Зои.
— А чо мы тут? Чо не танцуем? А?- Спросил Рысь, улыбнувшись пьяными глазами и словно, излапав Зою с головы до ног этим взглядом.
— Сейчас пойдём. Докурим…и пойдём.- Спокойно ответил Иван.
Стасон в это время молчал и слегка напряжённо наблюдал за собеседниками.
— А это…твоя что ли? Новая что ли?- Спросил Рысь, кивнув на Зою.
Та, вжала голову в плечи и совсем потерялась.
Иван, напротив, крепко держал её за плечо.
— Да. Моя.
— А моя-то…где?
— Не знаю, ты о ком.
— О ком…о том.
— Ладно, Рысь, мы ушли. Нам погреться.
— Ну-ну…грейтесь…
-Ты чего такой уделанный? Двигаться бросил?- Спросил Стасон, когда Иван и Зоя аккуратно обошли их и ушли за дверь.
— Завязал. Я его …как увидел его сейчас, с тёлкой, я сразу понял…
-Дурак что ли. Говно, что ли не перекипело?
— Я его…Стас.- Сказал Рысь и ударил кулак о кулак.
— Слушай…Пойдём я тебя до посёлка провожу, а?
— Хули…меня провожать? Я ещё останусь!
Рысь замотал головой, сунул руки в карманы и посмотрел вверх. С неба сыпался мелкий кусачий снежок.
— За Ляльку…
Стасон бросил окурок.
— Успокойся…братан…Не надо…Славик празднует…
— Я его уже поздравил.- Трезво произнёс Рысь и сплюнул.
Народ снова собрался в столовку, где было уже трудно дышать от алкогольных испарений и разгорячённых празднующих тел.

Иван так и не дал присесть Зое в компанию подвыпивших дам и они снова и снова шли танцевать, едва лишь подходя к столу и выпивая немного шампанского из одного бокала. Иван, как показалось Зое, старался быть трезвым, и реагировал на каждый резкий звук, каждый нечаянный грохот падающего стула. Народ уже порядком развезло. Невеста с женихом несколько раз принимали участие в весёлых развлекательных мероприятиях, заматывая дружек в простыни и вылавливая из мисок со сметаной, без помощи рук, брошенные туда обручальные кольца.
Всё это веселило публику, а особенно молодёжь, человек пятнадцать из общей массы, на которую смотрела вторая половина гостей из немногих родственников, уминающая оставшуюся еду.
Иван и Зоя, наблюдали за весельем из уголка, где уютно расположились вдвоём на одном стуле. Зоя сидела на коленях у Ивана и частенько задавалась вопросом, чего они ждут?
Когда включили «медляк», Иван тут же вытащил Зою в толпу танцующих пар.
— Почему мы не уходим? Всех поздравили?- Спросила Зоя.
Иван, вальсируя её на скользком полу, досадно поморщился.
— Тебе честно сказать?
— Да. Только честно.
— Фенёк…Если я уйду, то кое-кто назовёт меня трусом. А я не бегал…никогда ни от кого…
— Я…тебе не мешаю в твоей самооценке?
Иван с обидой глянул на Зою.
— Ты меня хочешь сейчас оскорбить?- Спросил он, сдвинув брови.
— Нет.
— Тогда скажи…
— Что?
— Что написала розами?
Зоя положила голову на плечо Ивану.
— Лорку.
— Ну…так?
— Стихотворение…
— Читай.
— Не сейчас.
В это время на «танцпол» вышел Рысь с очень молоденькой рыжеволосой дружкой и грубо толкнул Ивана в бок. Тот сделал вид, что не заметил и посторонился.Но пьяный Рысь, наступил Зое на ногу и продолжил танец.
Иван вспыхнул. Зоя почувствовала, что он сейчас вот-вот взорвётся.
— Оставаться…только не ради этого урода.- Шепнула она в ухо Ивану.
-Ты права. Он не стоит того. Идём.
Иван и Зоя, подойдя к жениху и невесте попрощались, махнули развезённым тётушкам, с Людмилой Васильевной и одевшись, вышли.
Рысь, потоптавшись с дружкой ещё несколько мгновений, почти подбежал к администраторше.
— Людмил Васильна? А с кем Хуанито зажигает?
Старуха, обернувшись, поправила ободок на волосах.
— А…ты…Витёк…Чего набрался?
— Да я на радостях. За корефана рад.
— А за Ваньку не рад? Любовь у них…что ли…
И Людмила Васильевна, плеснула из личных запасов полную стопку коньяку для Рыси.
Тот выдохнул и с удовольствием принял.
— Что за тё…девка?
— Это из Москвы. Зоя. Приезжала как-то на лето к нам. Мать её работала тут…Ну, да ты помнишь.
— А! Которая кота в бензине мыла?
— Она!
— Ого…Я так сразу не узнал…Что, выросла…
— Выросла. Шлюшка. Муж в Тверь, а жена в дверь.
— Что, замужняя?
— А то!
— В люксе поселили?
— А тебе что?
— Ничего…
— Ты это брось нас всех под монастырь со своими маханиями подводить!
— Я не буду больше.
— Ваньку не тронь мне. Хватит ему разбитой головы. Итак…
— Неет…я нет.
Рысь потёр мочку уха.
— А ещё конины?
— Нажрался ты уже!
— Чуть-чуть, Васильна…
— Витёк!!! Идите домой!!!
— Васильна…
— Ладно. Полстопки. И иди. Стас!!!
Из полумрака и сутолоки танцующих вышел Стас. Он также едва стоял на ногах, но был более трезв, чем пьян.
— Да?- Осведомился он, подняв брови.
-Ты проводи Витька…
— Не надо меня провожать!- Рыкнул Витёк и махнув рукой, пошёл к выходу.
— Выведи его с территории. Выведи!!!Я с вас со всех шкуру спущу!!!- Зашипела Людмила Васильевна и её глаза, подведённые синим карандашом, нехорошо сверкнули.
— Ага.- Ответил Стас и ретировался.

В окно, освобождённое от штор была хорошо видна улица. Иван ещё утром купил коробку конфет и принёс из дома термос с чаем. Чай, к счастью, не остыл. Сейчас порядок в номере снова сошёл на нет. Снова кровати были сдвинуты и Зоя, лежа ничком поперёк них, держала на голой груди бокал с розовым шампанским. Иван в полусвете наблюдал за ней и за тем, как растаскивают друг друга гости свадьбы. Было немного за два часа ночи. Снег перестал идти, успев, однако, выбелить все дорожки и места, где днём успели растаять лужи на асфальтовом покрытии. За административным зданием притих тихий клуб, в котором ещё недавно работал компьютерный салон с играми. Печальная железная дверь была наглухо забита железной скобой…Зал, в котором во время Зоиного детства проходили кинопоказы, запустел. Ломаные кресла выглядывали в мутные пыльные окна.
-Ты здесь смотрел что-нибудь, в кино?- Спросила Зоя, водя пальцем по краю бокала.
— Смотрел. «Золотую цепь» «Иди и смотри»…Получил в детстве травму через этот фильм.- Ответил Иван.
— Я тоже…Мы ходили с мамой на все фильмы в кинотеатр… Пошли и на этот… Страшно было…
— Хорошо, что баню отреставрировали…- Сказала Зоя задумчиво.- Наверное, это единственное место, где ещё клубится народ.
— Да. И лошадки, конечно…Какая-никакая, а экзотика…-Ответил Иван.- Опять нет горячей воды…
— Да, не рассчитывают они, что кто-то моется ночью.
Иван засмеялся, погладил Зою по волосам и склонившись, поцеловал её в кончик носа.
— Я не разочаровываю тебя? — Спросил он.
— Нет. Скорее, очаровываешь…
— Я уж думал, что очаровал.
— Ты скажи мне лучше, что на тебя взъелся этот гадский тип…Рысь.
— Долгая история.
— Ну, ты коротко.
Иван лёг рядом и уставился в потолок, крутя в пальцах мюзле от шампанской бутылки.
— Опять она…Лялька. В своё время она мутила с ним. Потом со мной, потом опять с кем попало. Но, видимо, он ещё не успокоился…
— Вы что, дрались из-за неё?
— Нет! Что ты! Один раз…
— И кто победил?
— Никто. Разошлись.
— Честно, Иван.
— Я. Но это нескромно. И вообще…
Иван смолк и, докрутив проволоку, взял Зоину руку.
— Это тебе от меня…
Он надел на палец кольцо, и перевернулся, глядя из тени своих распавшихся прядей.
— Устроит тебя такое?
— Вполне.-Весело сказала Зоя.
— Какая у тебя группа крови?
— Первая положительная…А что?-Удивилась она.
— Ты знаешь, у меня тоже…
— Поэтому я здесь…- Зоя вздохнула.
Она неожиданно вспомнила о том, что где-то лежит её телефон, и скорее всего, её уже ищут.
— Тебе во сколько на смену?
— К восьми.
— Поспим?-Робко спросила Зоя.
-Немного…- Ответил Иван и налил остатки шампанского в свой бокал, словно нарочно, плеснув Зое на грудь и живот.
— О, какая ты липкая стала теперь…сладкая…надо это срочно исправить…
— Вот и исправь…А то воды горячей нет…а в холодную я не полезу…хоть убей.

Собаки на конюшне всё ещё лаяли. Они лаяли сквозь крепкий Зоин сон, сморивший её около четырёх утра. Как раз в это время в трубах загудело и забулькало — дали горячую воду. Зоя слышала через сновидение какой-то стук, звук брякающих о деревянную дверь ключей, слышала, как покатилась бутылка по полу, но не могла проснуться. Она не могла проснуться, потому что видела сон, как пришёл незнакомый человек и Иван, набросив куртку на голое тело и наскоро заскочив в брюки пошёл открыть и его нет больше на расстоянии нескольких сантиметров. Нет рядом. На подушке, которую она нащупала было тепло и влажно от его головы, но его не было…
Тишина охватывала турбазу. Зое снился сон, что Иван вышел на улицу, долго отсутствуя, но она за него спокойна. Он всех победит, даже если опасность. Поэтому не нужно волноваться. Пусть всё так же сон нежит её.
-Зоя…-Услышала она издалека.
Зоя перевернулась на другой бок, но её снова позвали.
— Фенёк…
Ей показалось, что это был голос Ивана.
-Чёрт…тебя…проснись…наконец…
Зоя подпрыгнула на кровати. Иван стоял в темноте, у дверного косяка. Одетый, с перепутанными волосами.
— Что такое?-Испугалась Зоя.- Ты чего? Ты куда? Уже утро?
Она выскочила из кровати и двинулась к нему, но Иван остановил её.
— Стой…Осторожно, пожалуйста. Возьми ключи от машины…
— Зачем?
— Отвези меня в больницу.
Только сейчас Зоя заметила, что сквозь темноту проступает белизна Иванова лица, а у его ног расползается на глазах чёрная лужа.
— Что случилось?
— Фенёк, бери ключи. У меня нож в боку.- Голос его дрожал.
Зоя хотела вскрикнуть, но вовремя опомнилась. Она впрыгнула в джинсы, набросила куртку и подошла к Ивану.
— Сколько?
— Я не знаю. Я в отрубе был. Оклемался, вытащил его…Как кровь хлынула…
Зоя включила свет и сразу выключила.
— О боже мой. У нас минут двадцать…не больше…
— Ты же доктор. Перевяжи меня…только быстро.
Зоя стащила с кровати простынь, раздёрнула окровавленные полы куртки и осмотрев рану, выдохнула.
— Нет времени у нас. Замотаешься в машине. Едем…Заправлена машина? Мороза нет…
— Плюс два. Бензин залили тебе…Вроде нормальный.
— Молчи…Больно?
— Иногда только. Теряюсь прям.
Она перекинула одну руку Ивана себе через плечо и аккуратно повела его на парковку. Он шёл, стараясь не потревожить рану. Хотя Зоя и засомневалась, что это нож, Иван пытался убедить её в этом.
— Он по касательной вошёл. Но у меня в кармане был твой подарок…Короче, скользнул нож. Столовский нож, я видел.
— Блин! Молчи и не дыши. Зачем вытаскивал…Дурак ты.-Прикрикнула на него Зоя.
— Не знаю. По инерции. Там в сугробе лужа крови от меня осталась. Завтра отдыхающие испугаются.
Когда они дошли до машины, припаркованной в каких то двадцати метрах от корпуса, Зоя обернулась и увидев кровавый след на дорожке, похолодела.
— Короче, ложись на заднее сиденье, только не двигайся. Не двигайся, говорю!
Если двинешься -умрёшь.
— Да…- Чуть слышно ответил Иван и руки его непроизвольно затряслись.
— Ранение неглубокое…Радует, что ты ещё жив.
Она перебежала за руль и лихорадочно стала заводить машину. К счастью, машина ещё не замёрзла и почти не понадобилось прогрева. Решётка въездных ворот была полуоткрыта, но Зоя вырвалась с парковки с такой скоростью, что распахнула её ударом бампера и, включив дальний свет понеслась к Звенигороду.
К счастью, до города было всего девять километров, на протяжении которых Зоя успела помолиться всем известным ей богам.
— Иван!
-Да…
— Жив?
-Да.
— Рассказать тебе что-нибудь?
-Да.
Он лежал на заднем сиденье и Зоя отчётливо чувствовала запах свежей крови.
— Идёт кровь?-Спросила она, повернув зеркало на Ивана. -Глаза открой. Я тебя должна видеть.
— Да…
Иван смотрел куда-то вдаль, но на неё, взгляд его, словно остекленел.
— Ты моргаешь?
— Да…
— Моргай тогда чаще!
Дорога была абсолютно пуста. Она вилась, падала и поднималась, повторяя древний ландшафт этих мест. Справа, за лесом, шёл берег Москвы-реки, слева необъятные леса, среди которых лежал Звенигород. Зоя приблизительно знала, где больница, но совершенно не представляла, как туда попасть. Тем временем, Иван перестал моргать и больше не смотрел на неё. Он закрыл глаза.
Зое пришлось остановить машину, перебежать к нему и набить его по щекам, чтобы он открыл глаза.
-Я ещё…жив.-Прошептал он чуть слышно.
— Тогда моргай!
До больницы оставалось пару километров. Город уже мигал жёлтыми светофорами и Зоя неслась по нему на крейсерской скорости, забыв о всяких правилах.
— Если меня остановят менты, я скажу, что у меня больной на борту. И вообще…ты уже промочил мне сиденье…я не знаю, что с ним делать…Что с тобой делать, хотя я никогда не боялась ментов. Моргни…Хорошо. Без глаз моих…без глаз моих. Иван…
— Да…
— Без глаз моих, ты бедная душа. Не разглядишь, как хороша луна.
— Это что? -Чуть шевеля белыми губами, шепнул Иван.
— Стих. Это стих. Я бы рассказала тебе, как я ехала по посёлку Гастелло и попала в аварию на велике, там он был с рамой…Меня просто подрезали. Просто подрезали. Две дуры, две подружки-завистницы. Я тогда крест Нашла, наградной крест. Чёрный, тысяча девятьсот тридцать девятый год…Немецкий. На краю дороги. И посыпались на меня несчастья. Лялька подавилась, я упала, чуть не убилась…потом я сожгла сарай в посёлке…Нечаянно правда, и не одна была. Как там…Без губ моих, ты,бедная душа, блин…Без губ моих тебе, моя душа, не знать ни поцелуя, ни вина. Без сердца твоего и я мертва. К чему вся глубина твоих зеркал, когда умрут слова? Вот…Ты жив?
— Ещё да.
— Больно?
— Нет.
— Это урод этот…тот…это он всё. Он так странно ходил, так странно смотрел…Больница. Где вход…Блин…где тут вход…въезд…твою мать…
— Левей.-Сказал Иван бессильно.
Зоя понеслась вокруг забора больницы ища въезд для скорой. Нашла она только пропускной пункт, чуя, что так будет быстрее, припарковалась, выбежала из машины и с грохотом обрушилась на еле светящееся окошко охранной будки, похожей на курятник. Через несколько секунд оттуда высунулся охранник, пожилой мужчина с твёрдым овалом лица, щёлкнув щеколдой двери.
— Опять рожаете што ли? Как утро, так рожают…
— Нет. У меня колото резаное в живот. Скорее.
— У вас?
— Парень в машине. Срочно.
Охранник скрылся за дверью. За время, пока он вызывал дежурных, Зоя успела вытащить Ивана из машины и довести его до будки. Он упал прямо в руки двум медбратьям, подоспевших с носилками.
— Проникающее, венозное, в область печени. Не знаю чем, предполагаю, что нож. Ребята, кровопотеря большая.-Сказала Зоя твёрдо.-Есть кровь?
— Ну…есть…была…- Ответил совсем молоденький медбрат.
— Если мало будет…я подожду…тут…У меня первая группа.
Медбратья рысью убежали в приёмное отделение. Иван ничего не сказал. Он был бледен и холоден, как лёд.
— Посидите.- Сказал охранник и взял Зою за локоть.- У вас курточка в крови.
Зоя кивнула.
— Он умрёт, да?-Спросила она охранника.
— Если ещё живой…шансы есть, наверное…-Ответил тот, впуская её в тёплую каморку, где живо горела лампа под алюминиевым абажуром и стоял диван, маленький столик и два продавленных синих кресла.
— А я думал опять родильницы. Их как разбирает.-Зевнул охранник.-Особенно, как мороз давит, так они прут…И, главное, ко мне все стучатся, нет бы в приёмное.
Зоя села на стул у двери. От тепла и нервного напряжения она раскраснелась.
— Я…наверное, поеду.
— Да уж, что там…Муж ваш?- Кивнул охранник на Зоину правую руку, на которой со вчерашнего вечера красовалось закрученное в колечко мюзле поверх обручального кольца с бриллиантом.
— А…кто?-Переспросила она.
— Этот.
— Не…Нет. Это…друг.
Телефон на пульте, старый, залапанный, ещё с кольцом, пронзительно зазвенел. Зоя вздрогнула.
-А…спрошу…да…Как имя, фамилия, возраст?
— Что? Мои?
— Мальчика.
— А…Иван…Иван…двадцать четыре.
— Фамилия?
— Я не знаю. А что? Как он?
— Как он?-Спросил охранник громкоговорящую трубку.- Угу. Понял.- И обратился к Зое.- Откачивают.
У Зои закружилась голова, всё поехало перед глазами.
— Я выйду на воздух.
— Надо же милицию вызвать.- Сказал охранник, словно очнувшись.- Это кто его?
— Один гад. Я подышу.
Зоя навалилась на дверь и почти выпала на скользкие ступени. Машина так и стояла с включенной аварийкой и незакрытая. Зоя дошла до машины, села за руль и закрыла лицо руками.
— Какая я…какая я…дрянь.
В машине пахло свежей кровью и от этого запаха Зою мутило. Турбазовская простыня валялась на сиденье вся в крови.
— Всё. Всё…уходить, так сейчас.
Зоя завела машину, вырулила из колеи, выровняла колёса и осторожно поехала. Всю дорогу до Москвы она разговаривала сама с собой, вспоминая как познакомилась с мужем, как родились девочки, их первые слова, смешные фразы. Она сосредоточилась на этом усилием воли, пока не доехала до Волоколамского шоссе и не оставила машину на автомойке при сервисе. Работники автосервиса подозрительно любезно смотрели на неё, куртка Зои была вся в бурых пятнах и расстёгнута до груди. Впопыхах Зоя забыла надеть кофту и даже лифчик. Всё осталось на турбазе, вместе с ключами, воткнутыми в дверь с уличной стороны, вместе с бокалами, принесёнными Иваном из дома…
Кто-то вызвал ей такси и она, собравшись, дотянула до дома, не уснув.

От «Лыково Вилладж Клаб» до моста на тросах отсюда было каких-нибудь два с половиной — три километра. Нынешнее лето не отличалось изнуряющей жарой, а наоборот, радовало вполне тёплыми днями, прохладными вечерами и свежими ночами.
В вечерние часы, когда солнце только собиралось уходить за лес, над посёлком кружились тучи мошки, вились, толкались в струях тёплого воздуха, исходящего от земли.
— Здесь всё изменилось до неузнаваемости.- Сказала Зоя мужу, идя рядом с ним по тропинке, засыпанной хвоей.- Кроме этого вот…медпункта.
Она, как могла, сохраняла спокойствие, но её не могло не тревожить то обстоятельство, что ещё никто из старых знакомых не попался ей на глаза.
— А старый персонал? — Спросила она мужа.- Куда они дели его?
Андрей Викторович почесал кончик носа согнутым пальцем.
— А…этих…Так охрана все новые, кажется, набрали из хохляцких беженцев. Им тут полная лафа…Недалеко, говорят, школа, у кого дети. Живут нормально…Ещё ведь на биостанции была пятиэтажка…
— Там была куча домов.
— Не знаю, как куча, а я, как то проезжал, видел только пятиэтажку. Там охрана «Темников Парк» живёт и охрана «Вилладж»
— Ты имеешь ввиду санаторий имени Гастелло?- Спросила Зоя.- Там Темниковские земли? Он купил?
— Да. Евгений вовремя подсуетился. В две тысячи пятом выкупил всё…Потом в десятом — снёс там…вырубил, очистил…Вот и красота теперь.
Зоя ошарашенно смотрела на мужа.
— А что тут было? Раздолбанные лагеря? Гастелло этот…Видела, там ещё корпус стоит? Зелёный такой.
— Когда я была маленькой, его красили в красный.
— Ну, теперь уж он зелёный. В девяносто девятом, на реконструкцию Лужков миллион дал! Кто его освоил…Кто? Вот и я не знаю. А через год-два…всё рухнуло.
-Зачем они лес вырубили — не понимаю.
— Ели больные. Представь, твой коттедж среди больных деревьев.
— А сосенки стоят…В чистом поле.
Зоя вспомнила, как они проезжали мимо развалин биостанции и заброшенного посёлка санатория имени Гастелло. Действительно, на месте леса стало поле, утыканное соснами-одуванчиками сорокаметровой высоты. Они все рвались вверх, с голыми стволами, и вместо кроны – пушистая, почти круглая ,словно завитая, зелёная хвоистая голова, всю жизнь тянущаяся к свету через непробиваемый лохматый ельник. Неподдающийся времени памятник лётчику Николаю Гастелло, прежде стоящий в гроте этих елей, теперь одиноко светился своим неугасимым золотом на краю поля, бесстрашно встречая рассветы грудью, перетянутой какой то невообразимой портупеей.
Андрей Викторович остановился, достал платок и высморкался, затрясши плешивой головой.
— Оххх…на таком воздухе и стала простуда выходить…- Сказал он удовлетворённо.- Мне бы тут недели две отдохнуть, а, котик?
Зоя старалась найти хотя бы частицы тех знакомых и родных вещей, которые прежде так любила в «Дружбе».
— Котик? Слышишь?- Позвал Андрей Викторович.- Я бы купил здесь дом…а что?
Зоя догнала его.
— Для себя?-Спросила она резко.
— Для нас, всех.
— Чтобы я жила, с этими…с этими…
— А что они тебе?
— Всё они мне. Они меня бесят.
— Ну вот, опять твои словечки! Зоя, мы живём тесно, живём, друг от друга завися. Я на них работаю…
Зоя фыркнула.
— Я не работаю.
-Но ты живёшь за мой счёт. А я живу и работаю с ними. Так что не надо…не надо. Прекратим.
Зоя спрятала руки в карманы ветровки и побрела медленней, чтобы снова отстать от мужа, пиная шишки.
Он заложил длинные руки за спину и шагал на раскачивающихся ногах вперёд. Блики вечернего солнца пятнали его лысину на макушке, перебегали по одежде, похожей на очень дорогую спецовку. Медпункт, оштукатуренный недавно, с вычищенной от наслоения хвои терассой, с новыми стеклопакетами, глядел из- за неохватных стволов новыми чистыми стёклами и весело ловил признаки заката на своих белых приземистых стенах.
Всё старое было снесено. На месте корпусов, у леса, часть которого оставили, пожалев, на открытом пространстве красовались причудливые двухэтажные коттеджи, окружённые лужайками. Они выглядели, как ларчики, издалека, с холмика, краснели одинаково — бордовыми, но искусно выгнутыми или ломаными крышами, образуя прелестный беспорядок, чем-то напоминающий беспорядок в детской. Кубики на ковре…Это умиляло глаз, но не грело сердце. Бассейн был перестроен, забран под купол, так-же, на месте конюшни возвышалось просторное здание нового фитнесс-клуба…
— А ты не спрашивал Лидию про лошадей?- Как ни в чём ни бывало, спросила Зоя.
— Про лошадей?- Не понял Андрей Викторович. -Лошади тут, кажется, есть…их…
— А …старые?
— Какие старые, Зоинька? Насколько старые? Как мы с тобой?
Зоя осеклась, сообразив, что прошло семнадцать лет. Похоже, не только перемёрли лошади, но и процентов восемьдесят из местных жителей. Спаслась только молодёжь и дети, которых по разным причинам увезли в Москву. Не осталось ни одного тутошнего алкоголика, ни одной бабки. Зоя видела только беженцев, нянь-филиппинок, гуляющих с детьми по посёлку и подтянутых барышень из фитнесс-клуба.
— Да…- Вздохнула она.- А где их кони?
— Они конюшню перенесли за стадион.
— В лес, что ли?
— Да. Кусок леса прихватили.
Андрей Викторович улыбнулся, обнажив блестящие люминиры.
— Котик, давай сначала на мероприятие, а потом ты, если хочешь, сходишь к лошадкам, хорошо?
Зоя кивнула.
— Да. Есть хочется.
Андрей Викторович приобнял Зою за талию и они, шаг в шаг, неспешно направились к дому Лидии.

Не так давно Лидия Валентиновна, коллега по работе Андрея Викторовича, а точнее сказать, начальница, приобрела здесь дом. Сегодня, на десятое июня, было назначено новоселье. Зоя даже не могла предположить, что её привезут именно сюда, но когда муж намекнул, что они едут в эту сторону, сердце её наполнило неприятное предчувствие.
На крытой теперь парковке, с услужливыми высокими охранниками, гости оставляли свои «лексусы», «ренджроверы» и другие произведения заграничного автопрома. Парковка служила только приезжающим, так как у каждого коттеджа был свой гараж на три-четыре машиноместа.
На месте столовой, от которой остался только кое-где просвечивающий с боков жёлтый кирпич, высился лёгкий и лоснящийся, облицованный мраморными розоватыми плитами , банкетный зал, которым пользовались в праздники и на выездных конференциях жители посёлка. Площадка перед банкетным залом и бывшая открытая эстрада, в старые времена покрытая стеклянными плашечками, были аккуратно забраны под тротуарную плитку. На месте пионербольной площадки разбили живописный газон, где возвышались альпийские уголки с журчащими миниатюрными водопадами и проточными озерцами, в которых летом заводили китайских кои.
В банкетном зале, также, холл покрывал прозрачный пол, а под полом плавали рыбки. Содержать это безобразие было страшно дорого, но так как мужем Лидии Валентиновны, коммерческого директора строительной компании был депутат, то они платили и пяти охранникам, и троим инструкторшам по фитнессу и пилатесу, и медикам, и водителям, и поварам, и лошадницам, у которых, как потом обнаружилось, содержались их баснословно-дорогие орловцы, тракененцы и мохнатоногие шайры.

Впрочем, и Лидия, и её супруг чувствовали себя покровителями этого взвода прислуги и привечали в том числе даже её родню, селя по ещё неснесённым, но уже облагороженным турбазовским постройкам, меняющиеся или вновь пребывающие семьи. Лидия, имея здесь дом, также имела в собственности эти земли, которыми сама же и распоряжалась. Она продавала уже построенные коттеджи только тем, кто импонировал ей лично. Лишних не было. Конечно, перестроили под жилые помещения кинозал и медпункт. Вырубили полгектара леса, присоединив часть территории и вынесли туда конюшню: чтоб не воняла, как выражалась Лидия.
Сама она пыталась заниматься пением, записывала клипы, следила за собой, чему требовалось с каждым годом отдавать всё больше времени.
Лидия мечтала быть похожей на Джулию Робертс, но ей удалось скопировать только её безупречную улыбку. Скудные, выжженные блондом волосы, узкое лицо, квадратные плечи и вечная привычка ходить в джинсах и растянутых свитерах, мало привлекали внимание к этой, казалось бы, непримечательной сорокалетней тётке, никогда не имевшей детей. Но она была гениально одарена коммерческой жилкой, за что её были готовы терпеть другие директора.
Муж-депутат крайне редко появлялся в «Вилладж», да и сама Лидия нечасто могла сюда приехать. Год назад, когда бывшая турбаза приобрела благопристойный вид коттеджного посёлка с изящной и дорогой инфраструктурой, Лидия решила «попробовать пожить» здесь. Но её беспокойная натура воспротивилась. Что-то нужно было переделать в новом доме, довести до ума территорию и она снова погрузилась в суетливую столичную жизнь иногда навещая свой посёлок, свою «лужайку», как она любовно называла его. Когда она отдыхала здесь на выходных и ездила на работу в Москву по утрам, персонал ходил по струнке. Как только Лидия уезжала, все снова начинали пить, любиться и безобразничать, пока не звонил стукач-водитель и не предупреждал, что «хозяева собрались».
В банкетном зале, убранном в бледно-розовый, любимый цвет Лидии ,уже накрыли столы. Живые цветы, приглашённые музыканты, снующие под ногами рыбы и одурманивающие запахи итальянской кухни привели Зою в более привычное состояние.
Она не могла даже предположить, что из старой столовки можно создать подобную красоту. Остались только стены, да и то они были заботливо заштукатурены и покрыты диким камнем. Кирпич проявлялся только в наименее заметных местах — позади и на боках здания.
На месте администрации возвышался трёхэтажный аккуратный флигель, скорее похожий на барочный павильон. Там находились комнаты для гостей.
На фоне разрушенной биостанции, руин санатория, за выровненным и поднятым на пару метров кирпичным забором, с одиноко торчащей водонапоркой, корты, стадион, бассейн и цветные домики-ларчики выглядели странно и страшно. Нельзя было предположить, сколько в развалившихся неподалёку бараках сгинуло людей, бесславно умерло, глупо.
«Наверняка пропала и воющая бабушка…и мама Ивана…и сам Иван…конечно» : Подумала Зоя, водя своим лайковым лофером по прозрачному полу и стараясь наступить на рыбку.
Зеркало в раздевалке отражало её миниатюрную и тощенькую фигурку. Разве только грудь стала больше, да волосы были обрезаны в каре.
Инъекции хранили её на уровне тридцати трёх лет, хотя ей недавно исполнилось сорок пять. Начало подниматься где-то в груди волнение, и даже смятение, которое уже трудно было удержать. Зоя с неудовольствием ждала банкета, чтобы поскорее покинуть это место. Дома ждал сын и пятилетняя внучка Оленька, чьё общество было ей более приятно.
Андрей Викторович, в своём вечном «африканском прикиде», как Зоя называла его песочные штаны и такого-же цвета курточку, разглядывал рыб.
— Хорошая идея…Нам в офисе можно тоже сделать кусочек такого пола.
— Мне жалко этих рыб. Они как люди. Вообще, люди держат аквариумы, чтобы успокоить самих себя.- Сказала Зоя.
— Как это? Чем?
— Что не одни они пленники системы. А ещё и рыбы, и другие питомцы…Все, кто на поводках, в зависимости от них…
— Но вне зависимости нет и жизни.- Усмехнулся Андрей Викторович.
— Хотелосьбы верить, что это не так.
— У людей есть обязанности. Кстати, которые никто не в праве отменить, даже они сами.
— Право на что-то лучшее тоже есть.
— Есть.- Вздохнул Андрей Викторович.- Лучшего нет.
Зоя достала из кармана телефон и посмотрела вызовы.
— Оленька наверное с Иваном пошли есть суши…пока нас нет…
— Я уже ему говорил, чтобы он её особо не баловал.- Недовольно отозвалсяАндрей Викторович.
— Иногда можно.- Пожала плечами Зоя.
— Вот ты развращаешь мне детей.
Зоя отвела глаза от длинной фигуры мужа и посмотрела на себя в зеркало.
— Вы тут…празднуйте…а я немного посижу и пойду к лошадкам.
— Хорошо…зная твою любовь к ним, готов тебя отпустить.
Зоя поправила волосы и улыбнулась.
— Хотела бы я знать…где их закопали.
— Кого?-Не понял АндрейВикторович.
— Траура…Атреса. Фортуну…Марципана…Снежку, Лавину, Майю…И других замечательных коней.
— Хм…так бы ты пеклась о живых.
— Все выросли. Теперь пусть они пекутся.
Андрей Викторович поцеловал Зою в макушку и пригласил её в зал.

***

По всему коттеджному посёлку была проложена теперь новенькая асфальтовая дорога. Она вилась между лужайками, заворачивала к стадиону с новенькими трибунами под матовой крышей, не пропускающей солнце. Стадион заново обнесли загородью из жёлтых смолистых досок, обсадили маленькими туями. Нелицеприятный забор из которого торчали куски арматуры снесли и на его месте красовалась краснокирпичная стена увитая ползучими растеньями и молодыми, еще неокрепшими побегами дикого хмеля, видно, совсем недавно приехавшего из дальнего леса.
Зоя шла пешком, сунув руки в карманы бежевых бридж, повязав шею шёлковым платочком. Она уже не снимала очки, так как зрение подводило всё чаще, но выглядела довольно резво. Она старалась ни в чём не уступать дочерям, которые всё больше желали видеть в ней бабушку.
Хвоя похрустывала под ногами. Да, лес за стадионом они не тронули…Оставили старый ельник, где свободно соприкасались ветвями столетние деревья. Зоя обрадовалась этому. Обрадовалась так же, увидев новую детскую площадку на месте старой, с облупленными смертоубийственного вида качелями и кривой лазалкой, на которой так часто, с воем, поскальзывались мальчишки. Беседка, с гнилыми досками пола, обтянутая в лагерные времена сеткой-рабицей была упразднена. На её месте в новеньких миниатюрных кустиках бересклета красовалась выкрашенная в ампирные цвета беседка-ротонда. Не хватало только звенящего источника да какую-нибудь безымянную алебастровую нимфочку поместить перед ней. Недаром Лидия окончила МАРХИ с отличием. Всё было продумано и воплощено с безупречным вкусом.
— Надо будет продать эту идею…-Подумала Зоя и направилась мимо стадиона к выходу в кирпичной стене.
Там была сделана специальная арка, высокая, чтобы мог въехать конный человек. Она, красиво изогнувшись, открывала вид через кованые ворота в лес, на просеку.
Когда-то Зоя протиснувшись в калитку с лыжами и палками, робко вставала на лыжню на этой самой просеке. Слева от ворот дорожка из буровато-серой плитки вела к новой конюшне.
Для её постройки пришлось вырубить полгектара леса, но зато теперь, жёлтое, яркое, удобное здание могло привести в восторг любого.
Зоя вошла на широкий двор, охраняемый двумя бернскими овчарками, бегающими по загону.
— А где же покойная Чита?- Спросила Зоя, склонив голову и остановившись в нерешительности.- Где же наша черная медведица Чита, с заросшей сосульками мордой, а? Где, слегка рафинированные пёсики?
Через выглаженный метлами двор, к Зое спешно подошла молодая девица лет шестнадцати. Круглощёкая, черноглазая, с забранными в косичку на макушке, волосами, слегка смуглая и с родинкой на левом виске. Одета она была в форменный тёмно-зелёный комбинезон и высокие ботинки на шнурках.
— Добрый день!-Поприветствовала девица Зою. Выездка? Прогулка? Оденетесь?
Зоя приветливо кивнула.
— Добрый день…Я…посмотреть лошадок…
— А…в денниках шесть…Остальные на выгуле.- Весело махнула рукой лошадница.- Там, за рощицей.
— Где?- Переспросила Зоя удивлённо.- Там лес…
— Неа. Там уже нет леса.
— Как это? Давно?
— Ну…я не помню. Пойдёмте? Посмотрите? Вы отЛидии Валентиновны?
— Да…А что…лошадки пасутся, да?
— Но лето же! Пасутся…
— За биостанцией?
— Где-где?
— За посёлком Гастелло?
Зоя, однако, поняла, что девушка уже не знает ,что когда-то здесь была биостанция.
— Помёт двухтысячного…- Негромко сама себе шепнула раздосадованная Зоя, взглянув на толстенную косичку лошадницы, болтающуюся из стороны в стороны в такт её скорым шагам.
— Что вы сказали? Помёта нет, убираем, по возможности. Лидия Валентиновна не любит, когда грязно.
Они вошли в высокую, просторную конюшню, где каждый денник был скрыт за витиеватыми решётками. Выбеленные стены, чистый пол, посыпанный опилками. Так же и у лошадей на подстилку были опилки и солома, пахнущая вымершим запахом жилой деревни.
— Меня зовут Василиса.- Представилась лошадница.
— Меня Зоя…Зоя Ивановна. Вам так идёт ваше имя…
Василиса улыбнулась и повела Зою между денников.
Из высоких окошек в конюшню заливался чистый солнечный свет, падающий лучами на проход. Лошадки довольно встречали Василису, как будто она не только что вышла отсюда, словно были счастливы видеть её.
— Вот Вольга… породы шайр, жеребчик, белый, в чёрное пятно…Ему шесть лет…видите, какая длинная шёрстка? Это имя ему дал прежний хозяин, у которого он жил на усадьбе.-И Василиса подвела Зою к деннику.
Зоя вспомнила мёрзлые стены старой конюшни, каморку девчонок, самих девчонок в убогих трениках, в синтетических олимпийках, стриженых, обветренных, с цыпками от холодной воды на полудетских руках. Вспомнила заснеженный старый конный двор и кучи лошадиного навоза в углу, спрятанного за деревянными щитами.
— Караковый орловец Арктур. Он бегун, очень добрый…Но иногда скидывает, так что не советую. Наказываем конечно…легонько…трензелями…но у него характер. Это Бонка, также орловка, беляночка наша…Это Рикошет, очень дорогой…он арапчик.
Зоя посмотрела на красноватую морду Рикошета и сердце у неё чуть не выпрыгнуло из груди. Сухие ноги, выдающиеся бабки…маленькая морда…Как Марципан…
— А что вы знаете о прежних лошадях?- Спросила Зоя, хрипло.
— О старых?
— Да…
— Мама говорила, что они умерли…от старости. Да, были. Но я ещё в третий класс ходила, когда их не стало.
Зоя вздрогнула на звонкое ржанье из угла конюшни.
— А там…ахалтекинец, да?
— Ага! Красавец! Его назвали Траур. Мама его так назвала. Хотя хозяин зовёт его Страх. Мне больше нравиться Страх, но маме он напоминает траур.
Зоя развернулась и быстро пошла к выходу из конюшни. Василиса угодливо поспешила за ней.
— Покатаетесь?
Зоя вздохнула.
— Вашу маму зовут Жанна?- Спросила она.
— Да…-Растерянно произнесла Василиса.- А вы её знаете? Нет? Она сейчас с лошадками. Но обещала после обеда быть…сейчас уже.
— Я не знала, что она до сих пор работает. И ещё я давно тут не была…
-Мама всю жизнь здесь работает. Когда бабушка умерла, ей, точнее нам, даже квартиру дали тут в посёлке. А…
— Бабушка давно умерла?- Спросила Зоя тихо.
— Если вы знаете, она была инвалид, я родилась и она умерла…
— Значит, давно…
Зоя отошла с солнца в тень конюшни.
— Я пойду…- Сказала она.
— Погодите…я вас чаем напою.
Василиса снова улыбнулась.
— Да нет…я пойду…
В это мгновение Зоя была готова убежать, но что-то щекотало её изнутри. Любопытство сбило её с толку.
— Василиса…а если…если я спрошу…Вы знаете вашего…дядю…он тут работал в охране…был такой. Он же с Кубы, да? Я как-то случайно запомнила…
— Дядька? Почему был? Он сейчас на Соколе живёт. Меня обещал туда прописать, когда я школу закончу, поеду в институт поступать…У него ж нет детей, я ему вместо дочки.
Кровь отлила от головы Зои. Она слегка качнулась.
— Вам жарко? Пойдёмте в тенёк.- Засуетилась Василиса.- Это от солнышка. О, я не знала, что вы всех знаете, потому что я вот никого! Никого! Тут летом подрабатываю…Дядька у меня зачётный. Он на войне был…только вот пришёл недавно. Говорит, войска вывели и я с ними…И собирался даже в Ливию…Но у него ранение, да и Кадаффи не спасти уже. Бедный Каддафи. Ладно его бы одного бы…а то всю семью вырезали…
Василиса с интересом смотрела на Зою, пытаясь выяснить для себя связь между ней и её памятью о её семье. Ей захотелось почему-то сказать сразу много и быстро, но на конный двор под радостный лай запертых собак въехала немолодая женщина на красиво заплетённом гнедом жеребце-орловце.
— Вася!- Окликнула она Василису, щебечущую возле невесёлой Зои.
— Мама!-Крикнула девушка и побежала к ней.
Жанна, заметно повзрослевшая, с твёрдым овалом лица и в бейсболке, надвинутой чуть ли не на глаза, исподлобья уставилась на Зою. Такой же как у дочери форменный комбинезон облегал её мальчишески-сухую фигуру.
— Покататься? -Спросила она равнодушно, не сходя с коня, беспокойно переставляющего длинные ноги.
Зоя быстро подошла к Жанне, взялась за стремя и не дала ей слезть.
— Узнаёшь? -Спросила Зоя, молниеносно решив, что будет говорить и делать дальше.
Она свободной рукой сняла очки.
— Нет.- Твёрдо соврала Жанна и крылья её длинного нерусского носа чуть заметно задрожали.
— Жанна…-Настойчиво сказала Зоя.
— Трудно такое забыть.- Ответила Жанна, пытаясь не двигать коня с места.
— Я лучшая подруга Лидии Валентиновны. Понимаю, что у тебя есть причина…меня ненавидеть.
— Ого! Ещё какая!
Василиса в недоумении замерла у входа в конюшню. Жанна тронула коня пятками. Тот пошёл, но Зоя потянула за стремя.
— Мне нужен его адрес.
— Что…моя уже…выляпала…Чёрт…Васька!Васька!!!-Отчаянно прикрикнула на Василису Жанна.
— Иначе я тебя с твоими лошадями…по миру пущу.-Страшным голосом сказала Зоя, чеканя каждое слово.- Тебя…и твою салагу…
Жанна спрыгнула на другую сторону коня и перешла к Зое.
— Ладно…пускай. И не надо мне…
Зоя отпустила повод. Жанна отпустила коня, Василиса, схватив его под уздцы, молча ушла, впрочем, с усилием подслушивая, отчего даже покраснела.
Жанна сложила руки на плоской груди и уставилась на Зою.
— Кровопийца.- Процедила она.
— Да? И что? Если бы я знала…хотя бы фамилию…хотя бы…
— Морду тебе набить. Тварь.
— Ну, набей.-Вздохнула Зоя.- Смешно будет…
— Мне смешно будет. А тебе не очень. Это он из-за тебя туда уехал…из-за тебя…
— Так сложились обстоятельства.-Извинилась Зоя.- И всего лишь…Дай мне его адрес.
— Зачем? Опять поиграешь и бросишь, да?
— Не думаю.
— Тогда зачем?
— Дай мне адрес и я сразу уеду.
— Ты старая…он ещё найдёт себе молодую девку…женится…
Зоя покраснела.
— Ну и пусть…Я только посмотрю на него.
— Он что…картина?
У Зои появилось настойчивое желание ударить Жанну и убежать, но она сдержалась.
— Хочу его с сыном познакомить.
Жанна усмехнулась, дёрнула правым плечом.
— Ах…врёшь, да?
Зоя дрожащими от волнения руками полезла в карман за телефоном, быстро нашла его и, порывшись, выбрала фотографию сына «крупным планом»
— Вот. Гляди, тётушка. Его? Не его?
Она сунула телефон прямо в лицо Жинны. Та, едва взглянув, отвела глаза. Она несколько раз ударила себя собранным хлыстиком по голенищу сапожка и было видно, как страшно и тяжело ворочаются в её голове мысли.
— Задолбали вы…и он меня…весь Интернет перерыл, искал сыночка…и ты. Вали отсюда. Адрес Васька даст. Я тут ни при чём…Вообще не при делах.
Зоя нервно хихикнула. Жанна, толкнув её плечом, ушла в конюшню.
Зоя несколько минут стояла одна посреди двора плохо соображая, что делать теперь, но уже решив, что отступать поздно. Это всё ей необходимо до мозга костей. Каким бы сейчас не был Иван, главное, что он жив…Что ошибку, пожалуй, не единственную, но самую важную, она совершила тогда, когда уехала из больницы. Первой её ошибкой было замужество. Теперь она погрязла во лжи, в своём бездействии, и, чтобы выпутаться из этого клубка, понадобится время…Временем она располагает, желанием тоже. Зоя
Увидела Василису, несущую в вытянутой руке клочок бумажки с адресом.
— Мама просила передать…-Чуть слышно сказала девушка и виновато улыбнулась.- Я не знала…извините.
Зоя выхватила бумажку, хлопнула Василису по плечу.
— Слава богу…слава богу…- Сказала она в ответ и, оглядываясь и потрясая бумажкой, как, наверное, потрясал бы важный победитель военным трофеем, вынырнула с конного двора через выгнутую арку.

— Не могу…душа болит. У него девчонки, гулянки…Нашли, с кем оставить ребёнка! Я еду в Москву.
-Зачем, Зой?
— Иван там с Олей не справляется…
-Но он не звонил мне.
-Ну, я ему звонила.
— Да? Что ты так резко – в Москву?
-Не резко! Не резко…Надо. Может…я Оленьку привезу…Мы же тут побудем выходные?
-Я тебя умоляю…мне тоже надо в город…поехали вместе тогда.
-Нет! Я одна. Ты жди нас, мы вернёмся.
-Что, с Оленькой?
-Да. Тут милые лошадки…она любит лошадок.
-Ах, ну да…Ну ехай. Ты же не пила?
-Нет!
-Ладно…только не задерживайся…за Оленькой и назад…Действительно…часто ли так бывает, что родители уехали…а мы ему Ольку подсуропили…может, он девушку бы привёл свою…Какую-нибудь.
Андрей Викторович, изящно подцепив, достал ключи из нагрудного кармана.
Зоя выхватила их, как голодный птенец хватает еду у припозднившейся матери.
— Ты чего?- Сдвинув брови, спросил вдруг Андрей Викторович.
— Ничего…я просто так. Беспокоюсь.- Сказала Зоя и рассмеялась.
Она обняла мужа, стараясь быть, как можно спокойней.
— Ох…не нравишься ты мне, Зоя….Что тебе, скучно среди нас?
— Если честно…да. Но я тебе об этом ещё скажу. Ваша олигархическая прослойка меня как-то выдавливает…понимаешь?
— Да что ты? Только заметил!-Съязвил Андрей Викторович.
Зоя развела руками.
-Ну, я притворяюсь, значит, хорошо.
Она чмокнула мужа в гладко выбритую душистую щёку и неспешным шагом пошла к парковке, где отдыхал их белый «лендровер».

Казалось бы, и дорога была не загружена: субботний вечер, а Зоя ехала около четырёх часов, останавливалась на обочине, ложилась лбом на руль, думала минут десять и снова ехала дальше.
«О, да…-думала она.- Я лишусь всего. Если бы я была смела…Прожила с Андреем двадцать семь лет. Это больше, чем пол жизни. И теперь привыкай к новому…Пусть…Всё другое. Он другой. Лучше сделать это…и пожалеть, чем не сделать и…А если он не примет меня? Нет, не может быть…»
Она, плохо сдерживая захлестнувшее волнение въехала во двор и посмотрела на навигатор. Стрелка пикнула и расплылась.
— Вы прибыли к месту назначения.- Сказал женский голос.
— Да, Оксана. Я знаю. Хорошо ты меня довела. Только… что дальше?
Зоя бросила взгляд на сталинский дом на почти безлюдный сквер, на себя в зеркале заднего вида.
— Да…я ещё ничего. Или я сейчас это…делаю, или я опять живу…но как-то плохо, очень плохо, с немногословным и ответственным мужем…который меня тихо обманывает, а потом также тихо закопает. Или…Лучше или.
Зоя вышла из машины и поняла, что её ноги сейчас подкосятся и она упадёт.
— Вот видишь…Зоя Ивановна…даже ноги против. -Укорила она себя.
В подъезде пахло старым подвалом. Запах старого подвала был Зое хорошо знаком, под домом её бабушки был такой же, что уводил вниз, на двадцать ступенек, в пропылённый лабиринт. Только в сталинских домах есть такой запах подвала. Зоя даже остановилась, когда дверь пропикала за ней и глуховато щёлкнул магнитный доводчик. Всё, теперь назад хода нет…
Она порылась в кармане, отыскивая телефон и установила беззвучный режим. Три не отвеченных вызова от мужа неприятно взволновали её.
-Я появлюсь, появлюсь…Только это буду уже не я…- Сказала Зоя и стала подниматься по лестнице.
На краю пролёта между вторым и третьим этажом она увидела высокого мужчину, с выбритыми висками и чуть удлинёнными волосами, собранными в хвост на затылке. Зоя замерла на миг, сняла очки и поднялась с лестницы на красно-жёлтую плитку лестничной клетки. Мужчина спокойно курил, прислонившись спиной к стене, забросив ногу на ногу. Он был одет в джинсы и зелёную майку с надписью «вежливые люди».
— Ого…какие люди…- Сказал он, выпустив дымовое колечко.- Я уж заждался тебя…
Зоя задрожала и выронила очки.
— Правда?-Спросила она и на её глаза навернулись слёзы.
— Хермона Альбертовна мне уже позвонила…
— Кто?
— Жанна. Её папа так назвал. А ты чего расплакался, фенёк?
Зоя опустилась на корточки, подобрала очки и поняла, что встать не может.
— Видимо, она думала, что я умру тут…Ну, не умер же…Вообще, как я понял, меня трудно убить…Даже когда я этого хочу.
Иван поднял Зою, подал ей очки и отошёл на шаг.
-Ну что…ты идёшь? Или опять убежишь, и твоё заклинание против страха тебя не спасёт?
Зоя кивнула.
— Иду.- Сказала она еле слышно.- Уже нечего бояться.
Иван усмехнулся.
— Конечно…рушить всегда проще, чем создавать.
— Ты не изменился.-Улыбнулась Зоя.
— Посмотрим…- Ответил Иван и крепко взял её за ладошку.

Иван Петрович Белкин
Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхине. Покойный отец его, секунд-майор Петр Иванович Белкин, был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных. Он был человек не богатый, но умеренный, и по части хозяйства весьма смышленный. Сын их получил первоначальное образование от деревенского дьячка. Сему-то почтенному мужу был он, кажется, обязан охотою к чтению и занятиям по части русской словесности. В 1815 году вступил он в службу в пехотный егерской полк (числом не упомню), в коем и находился до самого 1823 года. Смерть его родителей, почти в одно время приключившаяся, понудила его подать в отставку и приехать в село Горюхино, свою отчину.

Оставить комментарий