Конкурс «Исповедь» №9. Рядовой стрелок

Даже не знаю кому это надо. Да никому. Мне надо. Никогда не говорил, а теперь плевать.
Вы знаете, что такое разглашение государственной тайны? Верней подписка о неразглашении?  Я троих знал. По — пьянке трепались, а на похмелье загребли — туда им и дорога.  Их не мы, их еще где-то шлепнули, хотя мне тогда все равно было кого.
Нет, один случай был. Был у нас  псих деревенский,  почти сразу с катушек слетел. Как попа шлепнет, так дурел сразу, остановиться не мог. Поначалу думали что спьяну. Нам  в конторе ведро спирта ставили с кружкой, перед делом. После кружки и не хмелел никто. Все одну-две потянут и сидят наганы заряжают, а минут через пятнадцать идешь и нормально. А этот после деда одного вразнос пошел. Следующие идти боялись, ждали  когда у него патроны кончатся. Ну, выпалил, опомнился вроде. Мы ему – ты че? А он рукой махнул, кружку дернул и сидит.
Два дня тихий был, а потом опять. Это уж я видел. Мы тогда стали по два-три ходить.  Этих гоним, впереди чтоб шли, а ему баба досталась, старуха. Как щас вижу, – в рубашке, даже цветочки помню мелкие. Они как-то отстали, там иногда бесполезно гнать — чуяли на что идут. Как не чуять, собаки и те понимают.
Короче, они дошли — мы своих уже скинули. Стоим, проверили — все тихо. Он подошел, а она обернулась и говорит: — Лизавета я, запомни — Бог тебя простит. И стала его крестить мелко-мелко. А он ее не развернул,  вместо чтоб в затылок, как положено,- как шарахнет рукояткой в лоб и давай молотить. Бьет и бьет. Потом на нас и с предохранителя снял, тут уж мы струхнули, стрелок он был знатный.
Старшой пошел к нему, говорит — ты че, паря, сдурел что ли? А тот и выпалил, да промазал, выше взял. Старшой у нас из латышей был, серьезный мужик. Он сразу разобрался  что к чему,  с колена его  хлопнул. Мы подошли, пистолет взяли и скинули его в ров. Старшой хорошо влепил, прям под челюсть, а затылком вышло. Чистый самострел.
Бабку мы добили и оставили на краю. Лейтенант пришел с конторы, бумагу составил, мы подписали что самострел. Да и не спрашивал никто – бывает.
Вам теперь хорошо о государстве рассуждать, а нас учили молчать. На все бумага есть и лежит себе где-нибудь. И правильно! Сейчас мне не жалко, осталось – считать нечего. Помню много. Вам не понять, когда вместо машины – две-три привезут. Тут уж не расскажешь. Не знали как отмыться, чтоб на улицу выйти. По пузырьку одеколона выливали, все равно бродячие псы шарахались.
Свою первую стрелковую команду я всех помню, а потом уж как-то не то. Текучка пошла.  Сначала-то мы считали. Потом перестали, надоело. Штук 500-700, думаю, на мне есть, не считая командировок.  Я не жалею, особенно попов. В бога ихнего я не верю.  Вранье это, а враги всегда есть. А щас уж, что пей, что не пей – все одно.  Будто что еще надо? Забыл. Молчать надо, а кто тогда узнает, что я свою жизнь необходимому и тяжелому делу отдал?  Не то, что вы!
Рядовой стрелок  N-ского полигона особого назначения, ветеран ОГПУ, НКВД …подпись неразборчива