Интервью с камикадзе

— … Мне неинтересно изображать в первую очередь взаимоотношения между людьми. То, что меня интересует, — это человеческое лицо, пластика человеческого тела, мгновенные повседневные переживания личности, существующие как бы в отрыве от общества…
… может быть, отношения между сознанием и мозгом…
…. я не говорю о взаимоотношениях… это именно всегда односторонняя попытка сознания вступить в разговор и, скорее даже, в борьбу с мозгом… с тем, что находится под постоянным контролем инстинктов…
…. с другой стороны, мне интересно, как индивид оказывается в конфликте с общественным. С тем, которое внутри него. Как его борьба становится все более и более отчаянной и бесполезной.
… человек в основном слаб перед собственными инстинктами мозга и собственными внутренними социальными механизмами. Он всегда проигрывает. В этом, пожалуй, единственный исход всех стараний человеческой обособленности… да, как бы это ни казалось парадоксальным…

Моё общение с Мисимой оказалось очень стремительным и коротким. Примерно через две недели после нашего знакомства он согласился дать интервью. Сказал, что не хочет, чтобы оно было обставлено как-то особенно. Просто в кафе. «Почти среди общества, позади ширмы, почти подглядывая, но делая вид, что наблюдая».

Мы оказались в ночном заведении, куда меня привез сам писатель. Там было не очень шумно, но достаточно многолюдно, чтобы наш разговор не привлекал внимания.
— Если говорить о том, что испытывает автор, когда начинает писать — … это похоже на эксперимент, своего род лабораторное наблюдение. Ему необходимо видеть лицо человека, о котором он пишет. Причем желательно в естественной для него среде. Не вытаскивая из привычного жизненного раствора. Это, пожалуй, самое трудное и опасное… Опасное, потому что предполагаемому персонажу нельзя дать почувствовать, что за ним следят… Иначе он либо сбегает, либо начинает притворяться и позировать.

— Деятельность писателя, на ваш взгляд, сродни чем-то занятию вуаериста?
Мисима смеется, затягивается сигаретой и смотрит на меня, чуть откинув назад голову, по-женски, прищурившись, как будто я нахожусь в другом конце зала.

— В отличие от вуаериста писатель не испытывает удовольствия от подглядывания… он может любоваться своим героем, может сочувствовать, сопереживать или ненавидеть. Но в этом взгляде больше ощущения потребителя события, чем желания или страсти… это как неуправляемый эксперимент… вы смотрите на персонажа, как телеоператор на льва или на морскую рыбку в их натуральной среде. Главное здесь — добиться собственной маскировки, довести до минимума жжужание и щелканье кинокамеры…

В разговоре повисла пауза, вызванная каким-то шумом подвыпивших посетителей. Перебранка длилась минут пять. Мы успели выпить виски, пока шум не улегся, и наше внимание снова сосредоточилось вокруг сияния настольного абажура.

— Самое странное в человеческом существовании, — продолжил Мисима, отвечая на мой вопрос, — это то, что действительность, в которой он существует, бесконечно зыбка и обманчива… человек — это ребенок, который завороженно смотрит на игру теней на полотне в театре Кабуки. И он не знает: постановка ли это, шутка взрослых, театральная закономерность сюжета или жуткая насмешка над ним каких-то демонов… у человека нет выбора. Он может только наблюдать за этим кошмаром… Гром, который раздаётся по ходу действия, — это лязг театральной бутафории или рык настоящего демона за шторой?… К этому еще прибавляется чувство собственного страха. И картина восприятия становится совершенно сюрреалистичной. Человек теряется внутри огромного подвала, в котором он заточен один на один с собой. Это может быть лес его собственных снов… это может быть пространство коридоров и зеркал. Человек стремится к взаимодействию с обществом, но вдруг замечает, что вместо людей ему подсовывают большое жадное чудовище, которое только отражает безумие всех его граждан. Безумных граждан безумного общества…

— По-вашему, общество безумно?

— Конечно. В любое время. Точнее, во все времена… И в любое время тоже…

— … самый опасный наркотик?.. я бы сказал, что опаснейший наркотик — это тот, который вырабатывает организм самого человека. Точнее, то, что заключено в самой возможности человеческого организма выработать такой наркотик… Ну вот, представьте, что ученые изобрели такие радиоволны… точнее, открыли такие радиоволны… которые… могут делать сознание человека совершенно неконтролируемым и неограниченным в фантазии. Визуальные и музыкальные видения… человек превращается в нервозного ребенка с неуправляемыми фантазмами, который беспомощно и завороженно смотрит на то, что представляет ему его мозг. На сцене собственного же ментального театра, площадью, равной его способности вообразить то, о чем он и не подозревал.

Потом Мисима грустно заключил нашу беседу, нарочито отчетливо и старательно забычковав сигарету по фарфоровой пепельнице:
— … человек — это насмешка его же над самим собой. Причем, это не абстрактная идея, не метафора… выпейте еще немного — и вместо Мисимы вы сможете, к примеру, услышать откровения японского императора…