Погода несносная, дорога скверная,
лошади не везут – а виноват смотритель.
А. С. Пушкин. «Станционный смотритель»
1.
Тася, тетя Тася, Татьяна Васильевна, по пути с работы завернула в «Продукты» и купила там бутылку «Путинки». «А закусить?» — ехидно спросила на кассе Верка Хенде-Хох. А Хенде-Хох – это ещё со школы. Это потому, что подлиза-Верка тянула на уроках сразу две руки. «Аааа…» — только и махнула рукой Тася и вышла вон. «Ну вообще уже!» — услышала она спиною в дверях.
Дома Тася, не сняв пальто, присела за кухонный стол, скрутила «Путинке» голову, налила сразу полстакана и выпила. В холодильнике стояли и капуста, и огурчики, в хлебнице – полбатона, только лень было руку протянуть. Вообще все стало лень. Вон пыль на подоконнике, вон какая-то бумажка-квитанция на полу, вон цветы не политы. Ну и пусть. Тася налила еще полстакана.
Потихоньку выпивать Тася начала с лета, с тех пор, как уехал Толик. Да что уехал – сбежал. А до этого, при Толике – ни-ни. Даже и мысли такой при Толике не появлялось. А без Толика вернешься вечером домой – ну чем прикажешь заняться? Самой-то ей давно ничего уже не нужно, ни супов, ни котлет, ни постирать-погладить. Вот и маешься, вот и бродишь из угла в угол. Вот так оно и началось.
Ну а сегодня уж выпить и сам Бог велит. Сегодня Тасю уволили. Рассчитали. Выперли. Свела-таки с ней счеты сука Валентина. Подкараулила. Подстерегла. Ну да ничего. Не пропадем. Тут Тася опять выпила, и тут уж и всплакнула целительной пьяной слезой.
А «Путинка» убывает. «Эх, не рассчитала ты, Тася, — говорит Тася Тасе. – Не хватит нам с тобой одной-то бутылочки. Придется, Тася, — объясняет она той, — сходить нам еще в магазин «Продукты» еще за одной «Путинкой». К Верке придется еще нам сходить». «И лучше, — говорит Тася Тасе, — сходить лучше сейчас, пока при памяти. Лучше сейчас, чем потом. Лучше нам с тобой, Тася, не позориться на весь Заповедник».
«А что, — жалуется Тася, уже вернувшись, жалуется той, другой Тасе, скорбно глядящей на нее из черного ночного стекла, — ну что я этой 412-й сделала-то? Ну мазнула по ноге, по ботику ее французскому половой тряпкой. Так ты уж или ноги задери, или уж выйди пока уборка! А только не бегай жаловаться. Вот и добегалась, дожаловалась». «И, о Господи, и снова этот 412-й! – голосит уже в голос Тася. – Ведь это просто рок какой-то! Нет, давно надо было на третий этаж. 22 уже года как надо! И черт с ней, с этой араукарией, пусть бы ее засохла!»
2.
Алена Сергеевна собиралась в Заповедник, вы будете смеяться, ну как на праздник. Укладывала в чемодан на колесиках блузочки, юбочки и брючки («желтенькую берем, а зелененькая пусть пока повисит, отдохнет»), привычно косилась в зеркало и сама на себя удивлялась. «И чему радуешься, дура старая?» — кокетничала мимоходом Алена Сергеевна. Ведь конференция, даром что международная (два украинца да один американский поляк), — а микроскопическая. Ведь только неделю как вернулась из Кембриджа, а после Заповедника планировала две недели отдохнуть в Сиракузах. А тут, в промежутке, эта дыра, гостиница «Лира». Комплексные борщи. Наждачные полотенца. Навязчивый сервис. Да и на заседаниях наверняка будут те же вчерашние борщи. А вот поди ж ты – радовалась. Вот поди ж ты.
Алена Сергеевна застегнула чемодан и минуты три уже в открытую повертелась перед зеркалом. И действительно, было там на что посмотреть. Была Алена Сергеевна еще чудо как хороша. Но давалась ей эта ее ослепительная красота все труднее. Сохранялась она голодными диетами, безвкусными, как сено, кашами, принудительным девятичасовым сном, членовредительными массажами, изнуряющим фитнессом, но главное – полным и абсолютным душевным покоем и равновесием. Поэтому мужчины из Алениных Сергеевны мыслей были уже лет десять как начисто исключены, а из жизни – с позором изгнаны.
Да ну их, действительно, болтунов и хвастунов, нахалов и эгоистов, выпивох и лежебок. Все они только и знают, что грузить нашу сестру своими мировыми проблемами. Все они только и ждут положить свою потную волосатую лапу на плечо, на колено, на грудь. И тогда – прощай покой, а с ним и ботичеллиева красота.
3.
А Толик, пока незнакомая ему ещё пока Алена Сергеевна раздумчиво собирается в путь, пока проверяет в сумочке проездные документы и в крупных купюрах деньги, — Толик выходит из подъезда их с мамой пятиэтажки, автоматически крестится на Святогорскую колокольню и лесом идет вприпрыжку к Пушкину. А по дороге он, как всегда, думает, как ходил здесь же сам Александр Сергеевич, как досочинял попутно на ходу ещё «Цыган», как замышлял уже «Бориса Годунова», как вертел в руке чугунную трость, чтобы укрепить руку с целью пристрелить подлого Федьку Толстого. Или ещё, бывало, декламирует не здесь и ещё вообще не написанного «Медного Всадника». «Во глубине пустынных руд…» Или иной раз подумает Толик, что «Толик» — дурацкое имя и досталось оно ему в честь какого-то заезжего бесследного и в жизни, и в науке пушкиниста, когда мама была ещё молодая. Когда делали они его, Толика, то ли в гостинице, то ли где-то здесь, в этом майском лесу. Потому что родился Толик у мамы в феврале.
А там, у Сороти, над обрывом, его ждут профсоюзные экскурсанты, которых Толик в глубине души не уважает, потому что они только говорят, что Пушкин – наше всё, а для Толика он на самом деле всё. До поры до времени. До приближающейся Алены Сергеевны. А она роковым образом приближается.
4.
А Алена Сергеевна – совсем вам не хухры-мухры. Алена Сергеевна, между прочим, почетный член Байроновско-Пушкинского международного сообщества, свой человек в поместье Джорджа Гордона и вхожа даже в их Палату Лордов. У неё, кстати, есть заламинированный байроновский локон, по нужде выдаваемый за пушкинский. А уж в Заповеднике её встречает сам директор и прямо на вокзале во Пскове. И вот и в этот раз привез ее в чёрной заповедной «Волге», накормил по пути в «Арине Р.», поселил в «люкс», а потом говорит: «Прикреплю-ка я к вам лучшего нашего экскурсовода. Он хоть и молод, хоть нечиновен, а вам с ним будет интересно. Анатолий, входи». И Толик вошел. И прикрепился. И действительно, было интересно.И вот – и вот. Толик сразу же потерял свою голову .потому что как и не потерять. А Алена эта Сергеевна всё гладит его, мальчика, по головке в лесу и бормочет всякие глупости. Ты, говорит, тот ещё мальчик. То говорит, сё. То есть, выходит, у Алены Сергеевны тоже слегка сильно поехала набок крыша. Ну потому что он очень уж сильно стильно красивый.
А и уже они, гляди, целуются, и всё в перелеске между ними остальное. А что остальное? А то, что решительно снимает, ну просто сдергивает Алена Сергеевна свои фиолетовые кружевные заграничные трусы и говорит: «Я вся твоя». А у того в штанах ну вы сами представляете что! Вот так и пошло. И далеко зашло. И примерно в том месте, где Толика когда-то предположительно зачали, примерно в тех же разросшихся кустах он ее и ах.. И ах! То есть — — ну ах! Ну уж не буду описывать вам эти все пикантные подробности. Ну не буду. И потом она встала с почвы и говорит: «Нет, больше никуда не пойду. Давай ещё» А он говорит: «Ещё-то ещё, и на тебе три раза ещё, но иди делай докдад». И та пошла и успешно сделала. И под аплодисменты. Вот так вот вот. И удовлетворенная такая.
5.
И Алена Сергеевна ещё три дня дня предавалась порочной перчёной страсти, а потом уехала в майскую Москву. А потом выходит к своему первому, а в хронологическом порядке четвертому мужу в «Пушкин», ну так перетереть, а тут у подъезда стоит столбом этот провинциальный козёл. А тут уже как раз (то есть, конечно, не как и не раз) Павлик паркует у её ног свой новенький «Бентли». И Алена Сергеевна как бы чужая и как ни в чём не бывала проходит мимо легкой походкой. А тот говорит дичь: «Я, типа, тебя люблю». А она и прошла не оборачиваясь. И с бывшим конструктивно переговорила мужем, даже и в легкую перепихнулась. А почему нет? А если для дела? А кто против? Есть возражения? А возвращается назад – а тот на том же месте тем же столбом и с тем же текстом. Ну просто заповедник какой-то или зоопарк. Ну простых вещей просто не понимают! Ну и Алёна Сергеевна точно тек же мимо, пома-пома-помахивая элегантной лакированной фиолетовой дамской сумочкой.
А этот мудак возьми и повесься прямо под ее балконом. Такая вот история.
А Тася, ну тетя Тася, ну Татьяна Васильевна, с того раза вмёртвую и запила. А и что ей еще в принципе оставалось делать?
Прочитал. Тоже хорошо, и тоже быстро, как и «Чёрный доктор».
Но…
*в нетерпении* ну — что «но»?
Во-первых — не оптимистично.
Во-вторых — пропаганда пьянства. Человек не может справиться со своими психологическими проблемами без алкоголя. Вместо того, чтобы поискать где-нибудь психоаналитика…
Во-третьих — пропаганда внебрачных связей. Хотя, нет, нет, не пропаганда. Очень правильно показано, что они ведут к нехорошему.
И….
Ларина, снимите маску!
Умище не спрячешь!
э, Констант, да где тут пропаганда пьянства?
а вот когда из запотевшей бутылки в хрустальную искрящуюся рюмочку наливаешь слегка вязкую — передержали на морозе! — прозрачную, безобидную с виду, а потом одним махом ее, оп, а она суть жидкий ледяной огнь, и ты тот огнь суетливо заедаешь черной икрой на хрустящей галетке, потом алым перчиком и, совсем расплакавшись, запиваешь прохладным горьковатым пивом — тогда и начинается она, пропаганда)
встосковала по черной икре(((
Ира, как классно ты написала о рюмашечке. Сразу всё так живо представилось, сразу самому захотелось. Хлопнуть.
ну, про рюмашечку и икру всякий сможет)
убийство бы так описать, чтобы читателю тоже захотелось…
Конечно, если серьёзнее — как всегда у АК — очень хорошо написано, хорошая интрига, текст «держит», от начала и до конца.
Правда, показалось, что героев можно было прорисовать по-объемнее (хотя, это впечатление после первого всего-лишь прочтения, допускаю, что читал недостаточно внимательно). Когда прочитаю ещё раз, скажу более веско (странно, компьютер слово «веско», исправляет на «Веска»; к чему бы это?!). .
Извините, можно критикнуть?
Вот что я думаю по прочтении: начало — все здорово. Но уже на цифре 3 кончается худ/проза и начинается торопливо проболтанный анекдот. Точное место перехода — та самая дважды упомянутая «глубина»: во-вервых, пушкинская цитата, и через несколько строк глубина неуважения Толиковой души.
Поймет ли кто на вскидку, что это не ошибка пекаря, а изюминка:»и как ни в чём не бывала (о)»?
И если уж присать про «это», так уж будбте добры расстараться. Тут пересказ пятиклашки друзьям эротических коммиксов старшего брата. Даже не физиология, — ничто. Ну, не трахаются взрослые, умные люди так тупо и бездаоно. Во чтоттут Толику влюблябляться-то? Не верю. Плохо, что автор добавляет в каждый рассказ эти тухлые жаренки: (трусы, сколько раз, ох и ах.) Ни юмора-ни страсти. А жаль. Обычно все наоборот.
Алкоголичка Тася не видна и не ясна. Сколько ей лет, что с ней делал красавец Толик -(геронтоман?)? Безликая уборщица. В чем ее драма?
Муж на «Бентли»… Интересный персонаж, никак не сыгравший своей ноты в этом оркестрике. Его бы сделать ключиком…
Рассказ на доработку.
Тася, имхо, почти очевидно — мама. Мне даже на минуту показалось, что довлатовская Таня вернулась.
А, дошло! Я всё думаю, что-то здесь не так. И вот таки понял. Не должен он вешаться! Ведь если он повесился, то он всего лишь того, с приветом, а никакой не пушкинист. Да он просто жертва телевизора, жертва Демократической Жилки. Чему учит ДЖ (Демократическая Жилка)? Носительница Самого Ценного в Мире напяливает футболку, где на груди «Я Богиня», а на спине «Ты без меня — старик у разбитого корыта», и все, кто не угодил ей, вешаются от горя. Так растёт потребление и ВВП. И вот это безобразие оне называют романтикой.
Но он-то Экскурсовод Заповедника! Ему бы гранату в окно Бентли что ли, чтоб и «интересный персонаж сыграл свою ноту». Вот это было бы по-байроновски, по-пушкински и вообще по-бразильски.
Ему бы вступить на путь греха и зла и погибнуть вскоре. Ибо путь греха труднее, чем путь добродетели, и предназначен не каждому.
Или что-то другое, не столь эффектное. То, что он погиб, это хорошо. Но ему бы погибнуть как-то иначе, как бы случайно, «как будто понарошку, и уж конечно не со зла».