Сначала было белым бело, как будто все, что могло видеть, занесло белым-белым снегом.
Казалось, темнота лопнула, как стеклянный новогодний шар.
Память тоже стерлась и была белым листом.
Мыслей не было, не было ощущений.
Был огромный белый сон.
Остин проснулся и хотел посмотреть, но ничего не увидел.
Он просто возник, из ниоткуда.
Глаза ничего не видели, но не потому что было темно, а потому что нечего было видеть в огромной белой пустоте.
Он испугался и подумал о своем страхе.
Казалось, в глазах помутнело, и от этого в них пробежала какая-то тень.
Сначала это была тень мысли, которую чуть позже догнала мысль.
И как только тень мысли и сама мысль совместились, в мире возникло первое теневое пятно.
Остин посмотрел на эту тень и подумал о ней, уже более спокойно.
И его спокойствие окрасило тень в едва заметное лиловое пятно — пока без краев и границ, как будто на белый лист, впитываясь, упал влажный цвет.
Остин хотел приблизиться и потрогать рукой лиловую влагу, но сколько он ни пытался, цвет оставался недостижим.
Остин подумал, что в этом мире нет расстояний, нет перспективы, и поэтому каждая точка удалена ото всех остальных на одинаковый радиус, и видна из любой другой точки мира.
Он почувствовал досаду и желание, чтобы мир стал более определенным и понятным.
И его чувство подтолкнуло мысль о том, чтобы чего-то коснуться, нужно, чтобы мир стал ограниченным, небесконечным и замкнутым, а все, что в нем помещалось, должно оставаться на своих местах.
И так мир перестал быть неопределенным.
И теперь цветная точка лежала внизу на горизонтальной поверхности, которая хотя и оставалась белой, но уже приняла на себя тень от цвета.
Изо всех сил Остин рванулся к лиловому пятну, которое теперь лежало на одном месте, но снова упал в белый бесконечный сон.
Когда он проснулся, то неожиданно почувствовал прилив сил, а потом усталость.
Как будто его тело болело во всему внешнему контуру.
И тогда он почувствовал, что у него есть тело, которое отграничивает его от внешнего мира и сохраняет внутри себя самого Остина.
У Остина, оказалось, есть внутренний мир, который стал заполняться мыслями и желаниями, порхающими пока неопределенно и неровно, как бабочки, но уже задевающими краями крылышек за внутренние границы Остина.
Теперь Остин нащупал изнутри себя с помощью одной такой бабочки внутренние края глаз и попытался их открыть.
Бабочка приятно зачесалась изнутри и выпорхнула из его взгляда наружу.
Сейчас Остин увидел, что лиловое пятно парило высоко над ним, поворачиваясь своими более темными боками.
Потом далеко-далеко в голове пронеслось, словно из воспоминаний о чем-то: «Сейчас он еще слаб. Пусть еще отдохнет».
И Остин почувствовал как еще одна бабочка пытается вырваться из его взгляда, но тяжело падает-падает тельцем вниз.
Когда Остин проснулся в следующий раз, рядом с ним было несколько человек, двое поодаль, а двое — ближе, а еще один — совсем рядом. Он заметил, что Остин проснулся и стал подходить к нему.
Фигуры и лица людей пока были неразличимы и как будто не совсем определены, словно тени, плавающие в воде.
Остин осмотрелся вокруг и увидал необыкновенные сплетения красок — повсюду плавали мягкими длинными пластами разноцветные густые формы.
— Здравствуйте, — произнес подошедший человек, лицо которого было сначала неоформлено и размыто слабым зреньем Остина. Но как только он стал говорить, отдельные буквы словно подсвечивали лицо разным цветом и наводили на него резкость. — Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — ответил Остин, и звук его голоса показался ему отдаленно похожим на цвет молодой виолончели.
Теперь к Остину подошел другой человек и улыбчивым голосом придал своему лицу дружелюбное выражение:
— Что вы видите, а? Счастливчик! Нет, не говорите нам пока об этом! Наслаждайтесь…
— Расскажите, что это и где мы? — прозвучал собственный голос Остина, от которого по воздуху протянулись и исчезли паутинки темно-керамического цвета.
— Не задавайте глупых вопросов. — добродушно отозвалось лицо с улыбкой, на дне которой лежал томный красный леденец, — Обо всем узнаете в свое время. А пока ловите радость глазами.
И Остин ловил.
Он шел по песку из мельчайших светлокарих полупрозрачных икринок, расслаивавшихся под его ногами нежно, как пушистые волосы.
Он стоял на берегу перед Океаном, волнистым неисчислимыми извивами линий, прозрачных и слюдяных, подвижных и зыбких, дрожащих и льющихся — и не было им конца до самого бесконечного горизонта, дышавшего темными упругими боками, на которые набегали закатные тени и где, как звеневшие брызги, всмеркивали звезды.
Он падал вниз спиной, но время подхватывало его мягкими перинами и возвращало назад на горизонтальную поверхность пространства.
Ни для чего не было имени и названия, потому что всё было цвета и звуки, целовавшие Остину глаза и слух.
Однажды вечером Остин увидал костер, который разожгли люди возле Океана.
Океан пел по-вечернему и уходил темными линиями вдаль за горизонт, потому что звезды притягивали их тепло к себе.
В траве дымился вечерний, точечный, как пунктуация, стрекот тумана.
Остин сел рядом с одним из людей, но все замолчали, как только его заметили.
Огонь костра продолжал свой древний сказочный рассказ о красном и желтом цвете.
Все долго молчали, греясь у огня и мечтая о чем-то своем.
Остин прилег поближе к пепельному кругу отжившего огня и стал дремать.
Ему было одиноко и одновременно приятно от чувства своего одиночества, потому что костер грел его глаза и губы.
Люди постепенно расходились в темноте, пока не остался один человек. Тот самый, с добрым голосом.
— Скажите, — произнес Остин, как будто их разговор прервался на один момент и теперь снова продолжался, — мне иногда кажется, что мир вокруг меня ненастоящий. Он слишком неясный. И мне хочется сорвать пелену неясности с него. Но я не могу, потому что не знаю, как назвать то, что меня окружает. Как будто, как только я хочу понять, что есть Океан и трава, и небо, я спотыкаюсь и снова все забываю. Но я устал от неопределенности. Я хочу узнать, каков мир по-настоящему.
Человек вздохнул и подбросил в огонь несколько веток.
— Послушай, мой мальчик, — сказал он печально, — если ты узнаешь, каков мир на самом деле, ты никогда уже не увидишь то, что видишь сейчас. Ты будешь только вспоминать об этом. И не всегда твои воспоминания будут приходить тебе на помощь. А иногда и совсем будут оставлять тебя одиноким среди мира.
Остин молчал и упрямо шевелил веткой в косте, выбивая из него искры, как раздражение.
— Все равно я должен это узнать… когда-нибудь…
— Да-да, верно. — и человек с добрым старым голосом и небритыми щеками, похожими на худые бока пса, рассказал странную, далекую, невероятную повесть о своем прошлом.
О том, что когда-то существовал другой мир.
Что люди жили на планете, и на планете были города и машины. И были животные. И была философия, и техника, и наука.
И что однажды все это взорвалось. Огромным белым беспощадным пламенем, в котором все исчезло.
А потом опять в пустоте что-то возникло.
И возникли эти люди, и краски окружали их, пока их воспоминания не стали более сильными и явственными, чем реальность. И тогда их настоящей реальностью стали их воспоминания.
— Все, что мы сейчас видим вокруг, — закончил рассказывать старик, — это обугленные остовы домов и сгоревшие леса. Черные небеса, сквозь которые пытается пробиться солнце. Мы живем после конца света.
Остин оглянулся вокруг, чтобы не поверить рассказу, но ночь уже плотно легла на его глаза и только костер глодал ветки, как древний, пьяный, сумасшедший бродяга.
