Дорогу в прошлое находить все сложнее
Я плутаю сбиваюсь с пути
Прежняя острота ответного отклика выцветает я с трудом и чаще безрезультатно всматриваюсь в старые вещи пытаясь вызволить на свет то что с ними пребывало
Сколько живу после детства – столько и верю что подберу ключик и отомкну крошечную дверцу за которой живет пряная и душистая осязаемая память моих детских пальчиков – я силюсь рисовать рожицу: простейшую из фигур — кружок с точками глаз общепонятный символ лица который рисовала химическим карандашом на газетных полях моя бабушка Cтепанида
Кружок выходил неровным плясали точки и заваливался на бок нос
Это был знак всего моего детства пароль для сказочно быстрого перелета из любой точки жизни в мгновения детства
Но едва пальцы мои пытаются его воспроизвести и начинает рука выводить и завмыкать окружность и кажется вот-вот ключик повернется и произойдет чудное совмещение и я совпаду в тоне с бледнеющим от времени пронзительно острым когда-то звуком – он исчезает оставляя меня ни с чем
Кажется всесильный кругляшок напитает меня теплым раствором воскресающих чувствований четырехлетней девочки – волшебной смесью запахов лимонада старости перин пыли высохшей мочи имбирных пряников и лампадного масла оживит блеклый ситчик обоев голубиную дробь на цинковом отливе окна куда громогласная переваливающаяся уткой племянница соседской бабы Даши – Рита – ссыпала изрезанный в мелкий кубик черный хлеб
Но слишком ровен мой кружок и глаза-точки не находят своего места
Я оставляю это занятие, так и не отомкнув дверцу
Между тем это остается одним из самых живых воспоминаний – бабушка брала меня с собой к бабе Даше грузной на высоких перинах кулем оплывающей старухе едва перемещавшейся по комнате да и то при крайней необходимости
Она занимала одну из трех комнат коммунальной квартиры точно такой-же в какой жила наша большая семья только этажом выше
Казалось в бабе Даше нет жесткой основы и вся она есть собранный горкой тряский большой холодец, облепленный снаружи крупновязанной черной кофтой
Щелки глаз ее слезились сморщенная кожа собиралась со всей головы и открывалась просветом беззубого рта; липкие губы то и дело размыкались давая излиться жалостливому всхлипыванию – такому же кислому как ее постель как воздух её жилья
За бабой Дашей ухаживала бездетная племянница Рита неопределенно-пожилого возраста округлостью лица на нее похожая. Рита со сверкучим глазом носила стянутый на затылке седой клубенёк волос привычным взмахом голой по локоть руки поправляла гребень и была наготове бабе Даше и подать горшок и подоткнуть съехавшую перину
Мы с бабушкой приносили Дарье Егоровне (бабушка величала старуху по имени отчеству) душистые половинки батона черные четвертушки орловского и молоко в зеленоватых бутылках с жестяными серебристыми крышками в отсутствие племянницы (мамин голос с небес докучает: а знаете почему орловский такой сладкий? да потому что в него добавляют патоку карамельного производства!)
Сердцем обители был высокий облезлый комод с ящиками и салфетками-ришелье – с него тянулись вверх узкими матовыми свечами две симметрично стоявшие по бокам вазы Из их прихотливых пыльных раструбов выглядывали бумажные церковные цветы на проволочных стеблях и предназначались они двум фотографическим портретам погашенным множественной ретушью до мертвенности фарфора
Воображение усердного фоторемесленника дорисовало утраченные эмульсией ноздри оживило зрачки – они бойко проклюнулись Проявились и растаявшие в дымке курчавые прядки вымогая приязненный взгляд на молодую красу бабы Даши и ее покойника-мужа
Ни сын ни муж с войны не вернулись и баба Даша уповала на свою бездетную племянницу и жалость соседей
…я пытаюсь задержаться в той комнате и повнимательней вглядеться, разглядеть и комнату и бабу Дашу и тотчас чувствую как теплые руки моей собственной «нательной» бабушки крепко придерживают меня за бока сколько я ни силюсь выскользнуть из оградки её колен
На глаза мне попадаются кривоногие щипчики для колки рафинада треснувшая супница в которой хранятся пряники изрубленная доска с просыхающим хлебным провиантом для голубей и липкая кожа цветастой клеенки
Бабушка моя бесконечно добра терпелива и сочувственно cлушает прокисающие на глазах плач и подвывания бабы Даши всегда неизменный рассказ о задавившей немощи больных ногах одиночестве утраченных близких неповоротливости дебелой племянницы и о желанной смерти что никак не придёт
Если Рита рядом – она пытается развлечь меня берется резать чёрствую четвертушку сперва на хлебную лапшу а потом на мелкие кубики ведя разговор то с прожорливыми голубями которые навострили «бисюрки»-глаза то со мной извертевшейся от желания залезть в местный комод
В какой-то момент мое пленение уже невозможно и тогда бабушка берёт со стола огрызок чернильного карандаша слюнявит его и щуря глаза принимается нетвердо выводить рожицы на газетных манжетах
Я должна сделать все по образцу чтобы баба Даша не расплакалась вконец из за нашего неурочного ухода
В награду мне полагается пряник
