Алине было теперь двадцать пять.
Когда же всё начиналось, ей было чуть за двадцать два.
Её лучшая подруга выходила замуж. Вот так просто. Даша решила бросить университет, и это было для неё не меньшей радостью, чем грядущее торжество. Свадьбу назначили на одиннадцатое марта, и невеста хотела провести девичник с размахом: встретиться с подружками седьмого марта, плавно перейти в празднование Восьмого, а девятого подвести кутёж к мягкому логическому завершению, чтобы иметь в запасе день отдыха и подготовки.
Много шампанского, конфетти, умопомрачительных сладостей и цветов – это было волшебно. Девушки, которых было пятеро, искренне наслаждались жизнью в эти дни. Каблуки сменялись балетками, балетки сменялись каблуками – недра женской сумочки были спасительны и неисчерпаемы. И, если седьмое марта успело посыпать девушек лёгким мокрым снежком, собиравшим конфетти в комочки, то уж праздничное утро было совершенно безоблачным, бесконечно-синим и очень ярким. Шампанское было всё таким же прохладным, а пузырьки в бокалах, казалось, нашёптывали девушкам какие-то свои тайны. Жених выслал пять шикарных букетов на дом своей избранницы, чем развеял любые сомнения, какие только могли возникнуть у подружек невесты.
Макарони, тирамису, эклеры, суфле и муссы – за радостью все ограничения и диеты забылись. Немного вкусного и нежного необходимо каждой девушке.
Они не стеснялись гулять с бокалами в руках, и с ними же нежиться в ещё не очень тёплых, но таких приятных лучах ранней весны. Пять пар глаз сияли счастьем, и звонкий смех, казалось, разливался по улицам Москвы светло-розовой волной.
Утром девятого марта Алина проснулась одной из первых. Она помнила не все детали вчерашнего праздника, но, когда она подошла в предрассветных сумерках к окну, её не слишком удивили очертания сводившегося моста.
Даша постаралась, понятное дело. Подговорила подружек, чьи головы были вскружены праздничным женским напитком и радостью встречи.
На окне не было занавесок, и полусвет-полумрак окрашивал светлые обои комнаты своей гуашью. Две кровати, раскладушка, постеленный на пол матрац и разложенное кресло-кровать. Просторная комната, но создавалось впечатление, будто лишь из неё и состояла эта питерская квартира.
Алина посмотрела на спящих подруг. На самом деле, ей всегда нравилось наблюдать за спящими людьми, за девушками – особенно. Это был её тайный интерес. В спящем человеке было, есть что-то такое, что пробуждало в Алине желание рисовать. Спящий. Само слово казалось ей каким-то загадочным.
Одна из раскладушек пустовала, и Алина прошла на кухню, где застала Дашу сидящей за крохотным столиком. В левой руке – нет, не сникерс, – зеркальце, в правой – нет, не марс, – пинцет. Как можно было выщипывать при таком слабом освещении брови, понятно было только самой Даше. На негромкий звук шагов она обернулась и знаком показала подруге, чтобы та прикрыла за собой дверь.
– Привет, Даш. Темно же.
– Доброе утро. Поверь мне, два часа назад было куда темнее. А вы все спите, чем мне себя занять?
Обе тихо засмеялись.
Разговор не перешёл в обычное женское щебетанье – слишком рано и слишком тихо было для таких поболтушек. Глава птичек, конечно, рассказала о том, что вчера у них практически одновременно появилась спонтанная ностальгия по Питеру, в котором бывала раньше только сама Даша. Согласно идее, день отводился на прогулки по городу, вечер – на отдых и последние посиделки, а ночь – на дорогу домой.
Стены на кухне стали приобретать тёплый оттенок – вставало солнце. Алина решила пройтись.
Отходить далеко от дома, в котором Даша организовала их пристанище, она не решилась. Но даже близлежащие улочки очаровали её. Впрочем, в такое время может очаровывать не только Питер.
В наушниках играла подборка каверов на песню Ланы Дель Рей «Young and Beautiful».
Скрывавшееся за домами солнце, казалось, обнимало своим оранжевым светом стены соседних зданий и мокрый асфальт.
Однако юбки, платья и каблуки были вполне уместны в кафе и в квартире невесты, которую Алина мысленно всё время называла именинницей и вынуждена была себя постоянно поправлять. На улице же даже в Москве нечего было делать без тёплой обуви и хорошей куртки.
Через полчаса этой утренней прогулки Алина всё сильнее куталась в свой пуховичок и чувствовала, как предательски подмокают угги.
Проблема была в том, что после двух дней шампанского сориентироваться в незнакомом городе, даже не уходя далеко от точки начала пути, было несколько затруднительно.
В какой-то момент Алина убрала наушники в карман, поняв, что просто-напросто вышла к Неве. Прохожих почему-то почти не было, только время от времени проезжали мимо машины. Но чуть поодаль, на набережной, стояла фигура, к которой, наверное, можно было бы обратиться.
Девушка чуть ускорила шаг, но, подойдя ближе, поняла, что это был не абстрактный петербуржец, которого было бы немного неловко, но совсем не страшно спрашивать о дороге, а молодой человек в пальто. Высокий молодой человек в пальто. У неё внутри что-то ёкнуло, и она застеснялась. Было около восьми часов послепраздничного утра.
Молодой человек стоял, опёршись на оградку, и смотрел на воду. И в этот момент Алина поняла, что тоже хочет просто посмотреть на воду.
Она встала недалеко от него. Вид был действительно очень красивый. В отличие от Москвы-реки, о чистоте которой было так привычно шутить и которой так непривычно было восхищаться, Нева выглядела величественно.
Но это было начало марта. Слишком рано для тепла от солнца и слишком питерно для Алины.
– Девушка, – окликнул её молодой человек, сделав несколько шагов к ней навстречу. – Вы извините, но у Вас обувь промокла и зубы стучат. Вас проводить куда-то? В тепло.
Он криво усмехнулся, указывая взглядом на её угги.
– Я… да, если можно. Я немного заблудилась.
– Я Женя. И могу Вас огорчить, я сам не местный, так что не факт, что Ваш пункт назначения мы найдём быстро.
Алина почувствовала накрывшую её волну разочарования. Но расстроило её не то, что новый знакомый не был петербуржцем, – её расстроило его имя. Алине всегда казалось, что Женя – это несерьёзно. Ну что за имя, в самом деле? Какое-то не такое. Оно звучало для неё примерно так же, как «тюхля». Беда.
Но разочарование было секундным. Молодой человек и правда был довольно высоким, в чёрном пальто, которое так хорошо на нём сидело – а кто может больше привлекать девушку, чем высокий незнакомец в ладном пальто? Русые волосы и серо-голубые глаза, которые чем-то её очаровали практически мгновенно. У него был приятный голос, но мысленно охарактеризовать его Алина бы не смогла. Пусть даже он был Женей, ей показалось, что она готова идти за ним хоть на край земли. Хотелось, чтобы появилась такая необходимость. Чтобы он позвал её с собой.
Но Алина знала, что так бывает только в кино. И что та волна тепла, что накатила на неё, когда они встретились глазами, – всего лишь блажь девушки с открытым сердцем.
– Меня зовут Алина. – Кивнула она. – Не факт, что мы вообще что-то найдём, я думаю. Я не знаю точного адреса. Только номер дома запомнила… Восьмой, кажется.
Женя чуть нахмурился и бросил взгляд на ближайший дом: какая-то администрация.
– Сейчас посмотрим.
Он достал из кармана пальто побитый жизнью четвёртый айфон без заднего стекла, и Алина чуть успокоилась, почувствовав, что может перестать мысленно оправдываться за свои угги.
– Это дом номер 163, – сообщил Женя. – Но нумерация здесь своеобразная, может, и найдём сейчас Ваш восьмой… Вы же реку не переходили?
Алина помотала головой.
– М-да… Тогда… Нам прямо.
Разговор завязался сам собой. Женя тоже был из Москвы, они даже жили не так далеко друг от друга – всего в паре станций метро. Он симпатизировал енотам, называя их няшными бичами, что шарятся по помойкам, предпочитал аджику кетчупу и с лёгкостью отвечал на вопросы Алины о любимой пицце и времени года. Они болтали ни о чём, как старые знакомые, и обоим было приятно от такого общения.
Широкий шаг Жени заставлял Алину идти быстрее обычного, и довольно скоро она перестала мёрзнуть, хотя ногам всё ещё было сыро.
Спонтанно они перешли от беседы к игре в слова, и на слове «линза» от Жени, задумавшись в свой ход, Алина сказала, подняв взгляд куда-то вверх, что она, кстати, носит линзы. «Куда-то вверх» совпало с номером дома. На синем квадратике белела восьмёрка в рамочке.
– О! Мы нашлись! – Радостно воскликнула девушка.
Она посмотрела на Женю, в ожидании какого-нибудь ответа. Он чуть наклонился к ней, и внутри у неё всё вспыхнуло и заискрило, как бенгальский огонь, когда она поняла, что он хочет поцеловать её. Он смотрел на неё очень внимательно и, внезапно выпрямившись, сказал:
– Но сейчас ты, кажется, без линз.
В груди Алины всё взорвалось пеплом. Ей стало страшно и стыдно за то, что она так подумала. За надежду на утреннюю сказку. Она молча кивнула, чтобы не выпустить облачко пепла наружу.
– Что ж, рад, что удалось довести тебя относительно невредимой, пусть и замёрзшей. Приятно было познакомиться.
– Мне тоже, – пробормотала Алина, опустив ресницы.
Он мягко, по-дружески приобнял её, и она неожиданно резко к нему прижалась, почувствовав, что Женя прижимает её к себе в ответ.
И, да, он поцеловал её.
Пресловутые бабочки запорхали через всё тело Алины, казалось, вырываясь наружу и заполняя собой это чужое, но прекрасное питерское небо.
За одним поцелуем последовал второй, третий. Она не хотела прекращать эти мгновения, но Женя мягко отстранил её и усмехнулся.
– Я думаю, нам обоим пора.
И Алина послушно зашла в подъезд, оглушённая, ошарашенная, но совершенно счастливая.
Дальше были звонки – ночные больше. Всё верно пела Земфира.
На самом деле, конечно, было немного иначе. Когда Алина зашла в квартиру, Даша встретила её горячим кофе и шерстяными гольфами из всё тех же неисчерпаемых недр. Подруга не могла не заметить загадочно-счастливой улыбки, не сходившей с губ этой любительницы прогулок, чуть прикрытых глаз и лёгких, едва заметных вздохов. Но расспросы она мудро оставила на потом – сперва согреть, потом дать переварить то, что ту так обрадовало, затем дождаться пробуждения девчонок – и вот тогда уже можно приступать.
Через несколько часов раскладушки и прочее было сдвинуто в круг, все пили кофе с удачно завалявшимися у кого-то зефирками и слушали рассказ подруги.
Катя, давний неудачный флирт которой оставил отпечаток предвзятости, почти сразу спросила:
– Ты уверена, что он не гей?
– Целуется, как натурал, – улыбнулась Алина, и все заворожённо и радостно вздохнули.
Эта утренняя история была единогласно признана очень красивой, но законченной. Алина, у которой в груди уже летали воздушные шарики, не хотела думать о том, что теперь это всё лишь отдающие волшебством воспоминания. Не хотела думать, но была с этим согласна.
День прошёл так, как девушки и хотели. Прогулка, кафе, небольшой отдых – и в путь. На вокзал они прибыли немного раньше необходимого, и медленно бродили по нему, не отходя далеко друг от друга.
Взгляд серо-голубых глаз. Нет, так не бывает. Так бывает только в кино, которое снимают для таких вот полных надежды сердец.
Но он подошёл.
Подошёл и снова мягко обнял её. В этот миг, казалось, погас весь мир.
Женя уезжал раньше, но теперь они не остались без связи.
И дальше – это правда – дальше были звонки, ночные больше.
Долгие ночные разговоры по скайпу, упоминания которых шокировали подруг. Как можно так спокойно включать камеру перед почти незнакомым человеком. Да что там человеком – парнем! За исключением Даши, по скайпу с камерой девушки разговаривали лишь между собой.
Но вскоре подружки отошли на второй план.
Месяц, второй, третий.
Если в первый де день им показалось, что они знают друг друга тысячу лет, то теперь и подавно.
Были разговоры об общем будущем, которые Алина боялась заводить и которые Женя всегда заводил сам. Иногда серьёзно, иногда шутя. Однажды он сказал ей, когда они шли по улице, держась за руку: «Девушка, а Вы ничего. Если никто не женится до двадцати семи – я бы сам на Вас женился».
Ей всё это продолжало казаться прекрасным сном.
Но Женя был рядом – такой живой и тёплый, что все страхи сразу рассеивались.
Четвёртый месяц, пятый.
Они ехали в тот летний день в трамвае. Солнечные зайчики, похожие на осколки, усыпали стены и пол вагона. Всё было правда так же красиво, как в кино. Казалось, романтическая комедия была снята в формате фестивального французского фильма. Для такой ленты хорошим названием было бы «Восторженность» – много света, как в кадре, так и в сердце Алины.
Но плёнка оборвалась и вхолостую закрутилась на бобине.
Он уезжал. Далеко. Насовсем.
Он всё объяснил ей, очень тихо, не глядя в глаза. Его голос не дрожал, но каждое слово давалось Жене с трудом. Не только ей было больно.
Он не вдавался в подробности, но кратко изложил ей всю правду. Быть завербованным в пятнадцать лет – это одно, а узнать, что все его планы изменены сверху, когда у них всё только началось – это другое.
И свет померк.
Месяц, второй, третий.
Бобина всё крутилась вхолостую.
Год, второй, третий.
Свет в кинозале включили, и зрители все давно разошлись.
Но не она.
Алине было теперь двадцать пять.
У неё оставались ещё два года надежды. Надежды, что что-то изменится, и брошенная однажды шутка станет правдой.
А до тех пор она ждала. Ждала. И поливала посаженные в горшки незабудки, напоминавшие о её обещании, противоречащему всем его словам и просьбам.
«Не забуду».
Ей так хотелось досмотреть этот фильм.
На конкурс «Аномальная любовь» _рассказ №13_ «Восторженность»
