Зимний город

Никто из них двоих не знал, как лучше начать, и они лежали голые на широком диване, и просто трогали друг друга. Каждый думал о своём: она мечтала о сильных и уверенных руках; он мечтал видеть её изнывающей от желания.

Одеяло было на полу. Белые подушки валялись рядом и мешали. Она лежала с закрытыми глазами, больше воображая себе, чем ощущая на самом деле. Ему же приходилось, преодолевая сонливость, постоянно лапать её и наугад целовать.

Дверь была закрыта. Телевизор заглушал их стоны, которые они издавали в попытке себя возбудить. Дети спали в другой комнате. И все эти движения, словно часть ритуального танца многорукого существа, когда-то давно подарившие жизнь, теперь производились тайком, скованно, без лишнего шума.

Их руки искали по телу малейшие намёки на страсть. И с каждым разом чётче и сильнее в монотонном дыхании чувствовались еле различимые ноты раздражения.

Всё сложнее ей давалось фантазировать с закрытыми глазами, как и ему наблюдать их силуэты в тёмном окне. Бледные угловатые тела, случайным образом запутавшиеся друг в друге.

Дурная и пошлая картина, могущая вызвать гадливость и стыд. Могущая, если бы гадливость не стала привычной, а стыд вообще ещё мог возникнуть. Он продолжал часто дышать, но отстранился и сел на краю постели.

– Ну чего ты? Давай. Я уже завелась – она попыталась вернуть его обратно и обхватила ногами.

Он ясно почувствовал, что внутри него больше ничего не осталось. Окаменело и тяжело откинулся спиной на диван, будто бы неожиданно вспомнив о стороннем деле.

Работа, семья, какие-то отношения: всё испарилось, улетело. Выветрилось. Теперь это просто странные слова, пустые, но весом в несколько тонн. Бред. Глупое дело, конечно. Это просто смешно. Он решил улыбнуться, но мышцы лица застыли. Главное теперь, чтобы она не начала успокаивать. Жалость его прикончит.

Так и не ответив на просьбу, он голым вышел на кухню и включил свет. За окном немой зимний пейзаж и дом-близнец, стоит совсем рядом, впритирку. Дом вырос, как гриб, внезапно за какой-то год, несмотря на общее недовольство. В нём теперь живут точно такие же люди. Тоже ходят на кухню и смотрят телевизор. Копируют их жизнь.

Он включил чайник. Появилась она. Схватила со стола вилки и ещё что-то, начала их мыть. Её небрежно запахнутый жёлтый халатик подействовал как ручник. Стоп. Ничего не делать. Замереть. Она сухо произнесла: «Ты скоро?» Затем, не дождавшись ответа, ушла. Облегчение.

Он выключил свет и сидел в тишине, уставившись в окно. Медленно со скрипом открылись дверцы буфета. Это неровный пол. Повсюду всё такое же неказистое и неровное.

Задумавшись, сел, и холод от стула моментально обжёг кожу, пробрался куда-то глубже внутрь. Многочисленные мелкие бугорки в момент выступили сначала на ногах, потом переползли на руки. Щёлкнула кнопка чайника.

«Даже странно, что она не попыталась ничего исправить. Ей тоже всё равно. А досаду нужно забыть», — навязчиво сверлило в мозгу. Он всегда так делает. Закрыть глаза, когда не получается, обязательно отшутиться. Ему тридцать пять, ей тридцать два, поэтому можно уже начинать смеяться открыто. Все поймут.

Вроде совсем не так давно солнце заливало асфальт. Мятый «Москвич», набитый до отказа девчонками и мальчишками, летел по шоссе. Тогда впервые в сентябре они не пошли в школу, ощутили себя большими и летели со скоростью 130 километров в час отдыхать за город.

Он уже не помнит, кто там был и что они делали, но помнит, как было хорошо. И дома напротив ещё не было. Все собирались уехать насовсем из этого района. Всё равно куда: в жаркие страны навстречу приключениям или куда-то ещё.

Он потягивал чай, и становилось тошно от собственных мыслей. Вспомнилось, как где-то говорили, что сейчас пьют БАДы, чтобы в голове всё было на своих местах. Ну, или…

Резко поднявшись, он зашёл в спальню и, попутно одеваясь, не своим голосом принялся тараторить:

– Послушай меня внимательно, что я скажу тебе сейчас, только не закатывай сцен. Я не люблю тебя. И никогда не любил, – она с испугом и напряжением посмотрела на него. – Мы живём вместе уже почти десять лет. И я не знаю, в каком мире ты живёшь. Что для тебя важно, а что нет. Мне плевать, что ты высматриваешь в телевизоре и в Интернете ежедневно. Всё равно, о чём ты сплетничаешь с подругами. Мне нет никакого дела до того, как ты выглядишь и что о тебе думают. Если я умру, ты можешь не приходить на мои похороны – мы чужие люди. Как женщина ты мне неинтересна, а домашняя прислуга мне не нужна. Ты сможешь ответить, почему мы живём вместе так долго? – он вопросительно посмотрел на неё. – Я отвечу. Наша совместная жизнь – это говно, которое тебя устраивает, а я все эти годы жду, когда хоть что-то изменится. Достало!

– Ты хочешь уйти от меня? – она вдруг отвернулась, машинально что-то поправляя. – У тебя кто-то есть?

– Ничего я не хочу! Вообще, ничего!

– Тогда и ты меня послушай – сказала она тихо, будто выдавливая из себя каждое слово, видимо, борясь с накатившим комом в горле. – Ты меня не любишь –  об этом даже смешно говорить. За все эти годы ты ни разу не попытался даже сделать вид, что я тебе небезразлична. Если у тебя не получилось со мной сегодня, то вини только себя и своё отношение ко мне. Я нравлюсь мужчинам. Ко мне на улице знакомиться подходят.

– Да у меня не на тебя не встал! У меня на жизнь эту не встал! – он начал ходить по комнате в поисках ключей.

– Не кричи на меня, пожалуйста. Я этого не заслужила. Я родила тебе двоих детей, если ты забыл! Кормила их вот этой грудью. Или тебе висячие теперь не нравятся? Ну извини. Но я имею право на другое отношение!

– Завелась… Какое право? О чём ты? Мы не любим друг друга. При чём здесь твои права? Несёшь чушь, как обычно. Какая же ты дура всё-таки!

– Перестань так со мной разговаривать! Ты прекрасно понимаешь, о чём я.

Она тут же с опаской посмотрела на стул, где были разложены его вещи: износившиеся турецкие джинсы и балахон из секонд-хенда с изображением мультперсонажа. Он, услышав её всхлипывания, принялся торопливо надевать джинсы, пересчитал деньги в кошельке и засунул его в карман.

– Куда ты собираешься?

– Вечно вопросы эти… Я слышать тебя не хочу, видеть тебя не могу больше!

Как ему ненавистны эти разговоры, когда никакие слова не могут выразить то, что выразил бы простой удар ногой в дверь. Заорать и зарычать – вот чего ему хочется на самом деле. Бежать! Бежать отсюда!

– Как ты можешь так поступать? Я же ничего не сделала!

Хотелось с силой хлопнуть дверью и выйти, но в проёме застрял тапочек, и он поскорее выскочил, поджав губы, оставив дверь незакрытой, чтобы не продолжать разговор. Всё прошло! Господи! Всё прошло!

– Вот и вали, придурок! – запоздало послышалось вдогонку.

Казалось, лифт уже никогда не спустится: так долго его пришлось ждать, изнемогая от переполняющей ярости. В кабинке мальчик и девочка улыбались и подавали несуразные знаки друг другу, боясь прыснуть от смеха при постороннем. Он с ненавистью посмотрел на них. Девочке стало не по себе, и она украдкой одёрнула своего спутника.

Тёмные коридоры вокруг, завывающий в пролётах здания ветер. Выйдя на улицу, он остановился, чтобы осмотреться. Далеко за полночь, и непонятно, куда идти. Улица дунула на него декабрьским ветром, и разгорячённое тело пробрало до дрожи. Звонить было некому, все знакомые уже спали.

Ему вспомнилась эта парочка в лифте. «Так нельзя, конечно. Нельзя, чтобы тебя сторонились счастливые люди. Надо перевести дух. Как там написано в этих журналах? Медитация, концентрация и что-то ещё в этом роде. Думать о хорошем. Любовь ещё какую-то себе выдумал. Как будто мне двадцать, и я только из армии вернулся. Нет, лучше вообще не думать», – руки почувствовали жгучий холод, и он натянул поверх них рукава балахона. Ветер стих, и можно было насладиться наступившей зимней тишиной ночного города.

На миг представилось, что открывается дверь в подъезде. Она в слезах, без головного убора и пальто, выбегает за ним, как в старых фильмах. Начинает кричать и смотрит на него с побелевшим от холода и слёз лицом.

Он грустно улыбнулся своему воображению: «А ведь у неё и подруг нет никаких. Так, пустышки какие-то. И не любит он её. Может, дети любят? Будет сидеть, как дура, перед телевизором всю жизнь. Вместе с ним. Всё пусто и всегда было пусто. Каждый тянет на свою сторону, но, в сущности, тянуть нечего – мы не интересны даже друг для друга, выросли уже из этой «женитьбы», превратились в какой-то виртуальный знак «семейная пара». Следим, чтобы соответствовать – зарплата, отдых, вещи. Как будто есть общий незримый закон, и если ему не соответствовать, то они перестанут быть семьей. Зато в сети она – манящая тигрица, а он – успешный весельчак с огромным множеством интересов. Каждое фото пронизано флюидами счастья. Да кому оно на хрен сдалось? Знак счастья, фотография после отпуска – это единственное, что имеет значение. Схватиться за него, смотреть и верить, что там, на картинке, действительно было оно. Паранойя какая-то».

Район укутался в звёздное небо, и он прислушался к скрипу собственных ботинок на снегу, дивясь, что до сих пор не замечал наступления зимы. Решил пройтись в соседнем скверике, видевшемся ему таким убогим днём и таким родным этой ночью.

О чём они думали на свадьбе много лет назад? Хотели что-то выгадать? Сделать «как все»? Он чувствовал себя в тот день очень важным. В великолепном костюме, окружённый близкими людьми. Начало новой жизни. Она обязательно родит от него. Горько! Они никогда не постареют. Счастья молодым!

Он переживал. Ему тогда показалось, что мать с отцом сидели слишком далеко друг от друга и смотрели в разные стороны в единстве своего безмолвия. Вот и сейчас для него наступает время, когда молчание связывает, а слова наоборот – разъединяют.

В холодном мраке стало одиноко, несмотря на живописную зимнюю картинку. Раздосадованный он повернул назад, не представляя себе, что необходимо такого сделать, чтобы жизнь снова обрела свои потерянные смыслы. Уехать на другой материк? Стать наркоманом? Развестись? Заболеть раком? Сменить ориентацию? Стать бомжом? Разбогатеть? Умереть за идею? Наплодить ещё детей?

Но всё неизменно закончится только одним: она снова и снова будет винить его в своих нелепых несчастьях, а он снова и снова будет выбегать на улицу и всегда возвращаться.

Он тихо вернулся домой, когда она уже спала. Долго сидел на стуле и вглядывался в черноту ночи. Замёрзший залез под одеяло, обнял, неловко уткнулся ей в ухо и нежно поцеловал.

1 комментарий

  1. – Как же все зае*ало, су*а…!! Каждый день одно и то же….!! Одно и то же, бл@ть…!!!
    – Доченька , чего там бурчишь… иди скорей завтракать, в садик опоздаем !
    (yaplakal)

Оставить комментарий