«Ой, да не хочу я вообще про это творчество даже вспоминать! Да лучше б и не было его в моей жизни. Закончил бы ПТУ и устроился на работу. Сейчас была бы нормальная семья, и некогда было бы об этом думать.
Сайты? Понятия не имею, какие вообще сейчас литературные сайты есть. Один только знаю при литературном институте. Видео туда на днях передал, двухчасовое, так его даже не смотрели. Я, наверное, там лет тринадцать в роли то ли местного юродивого, то ли невидимого приведения.
Ну да, именно с сайта этого литературного кружка пара моих рассказов года два назад и перекочевали в литературный журнал Германии. И что? Мне что гордиться этим или скакать от радости? Нет, не дам этот журнал, у меня его нет. Погугли, Эдита 71 номер. В Литинституте что сказали? А я откуда знаю? Редакция журнала сообщила в «Белкин». Ещё раз повторяю, я не интересуюсь всем этим, оно мне не нужно. Я занят, извини» — на этих словах я прекращаю телефонный разговор.
С этим человеком я общаюсь раз в год, да и то по телефону. Он давно перестал меня приглашать на всевозможные творческие сейшены – знает, что я, как обычно, не приду.
Время пять, стало холодать, моросит дождь. Я смотрю на покосившейся забор около деревенской почты и замечаю водителя, выбирающегося из бурьяна с промокшей коробкой на руках.
— Будешь? — протягивает он мне коробку и вынимает яблоки
— Давай – я, поплёвывая, вытираю жёлтый плод, украшенный коричневыми точками, о свой рабочий пиджак и присаживаюсь на ступеньку крыльца. – Сегодня, наверное, смена не закончится: ладно по отделениям разбросать всё добро, так ещё в три деревни на дом почтальонам развести – это в одну сторону от райцентра, так ещё и в другую – забрать из дома, довезти до соседней деревни, привезти в другую, дождаться выполнения её работы и по колдобинам везти в следующую деревню. Хорошо хоть пенсию не разносит, а то б ещё часа полтора ждали.
— Пятнадцать лет в этой организации работаю, — отвечает водитель, не прекращая жевать яблоки и швырять огрызки в урну, — такой дури раньше не было. У нас раньше два выходных: два поработал – отдохнул, три дня поработал – в лес, на рыбалку. Сейчас так вот выматываюсь, что никак за день прийти в себя не могу. Приеду – в компьютере полазию. Спасть, утром на маршрут Люди-то ещё не идут, потому нам работы неоплачиваемой прибавляется. Один узбек пришёл, узнал, что ремонт за свой счёт, так бежать отсюда.
— А за свой-то почему?
— Ну если встану на ремонт, то в месяц вообще пять капнет, потому легче с зарплаты запчасть купить, чем у механика выбивать.
— Понятно, — позёвываю я, в очередной раз осознавая, что среди этих людей я гораздо комфортнее себя чувствую, в отличии от собирающихся на творческие вечера.
— А в отделе кадров сказали, что у тебя вообще образование высшее, – эх, не люблю я этих расспросов – так боюсь подтруниваний. Однако разговор складывался намного легче, нежели с недавно позвонившим приятелем — чаще всего такие творческие индивидуумы, выслушивая рассказы о моей жизни, просто хихикают, а потом удивляются моей отчуждённости.
— Жизнь прижала – с завода пришлось уйти по здоровью. Группу не дали. В офисе работал одно время, но тоже неофициально. Сам всё освоил, высшее получил – думал, пригодится. Но там такие дяди, которые не институты, а спортивные секции заканчивают – сложно с этим контингентом морально. Говорить даже не хочется.
— Да, уж в наше время официальной не найти. Вот и держимся, хоть здесь. Мужики после хозяев или заработков приходят – говорят, что как в советский союз попали.
— Да вот и я, думал-думал в офисе, нервы не то что вымотал, а кончились. И ушёл школу сторожить. Первое время халява. Минималка тогда шесть была.
— Ну да, как повысили до десяти, так и обязанностей понавешали, — вздыхает водитель, поглаживая пузико, — раньше настроение какое-то было на работе. Так-то вон места тут какие красивые. Сегодня только — мимо трёх что ль? — церквей проехали восемнадцатого века. Зодчество. Только стоят уже как Пизанская башня, вот-вот рухнут. Одна ещё была — уже падала. А так-то первое время, как сюда пришёл после московских заработков как-то спокойно было: едешь, природой родной любуешься, отдыхаешь…
— Вот я там отдохнул. В первый месяц, помню, пожар, потоп, погром, а мне спокойно, — я нарочно умалчиваю, что впервые за долгие годы именно там у меня появилась возможность читать, — На первом собрании завхоз сказала, что у нас школа, где дети таскают еду из столовой своим родителям. Уникальное место: заросшее деревьями под окнами, с гнилыми трубами в подвале, с провалившимися полами в актовом зале. Крыша текла — всю ночь вёдра таскали, если такая вот погода. Думал, до пенсии так и буду. Там же халтурщики одни и калымщики были. После смены все куда-то на работу бегут. Пенсионерка одна и то – открою ей в пять, она уберётся, и на следующую работу тарелки мыть – столовые же частники разобрали, а потом в магазин полы мыть. В три она свободна – три зарплаты, чтоб кредиты гасить.
— И ты калымил?
— А как же? Ну короче… та же самая работа, что в офисе, только на дому. Но вот сократили. Предлагали на курсы охранников. Не, говорю, увольняйте. Напарник решил остаться, так ему это бесплатное обучение тридцать что ль встало, а там не оформляют, ну и выкинули через месяц, нового взяли. При старых вахтёршах больше порядка было. Встретились на бирже – уже встать на учёт не может, сутки через двое пропахал, и звонки давал, и с ключами бегал. Так разобраться: обязанности четырёх человек — вахтёра и трёх сторожей — поделили на троих. То штрафы выпишут, после которых зарплата с кукиш, то из-за текучки после смены на другой объект отправят, то не выдержишь — сам уйдёшь. Одна текучка, короче. Раньше какая-нибудь учительница на пенсии сидела годами на вахте, всех и про всех знала, толку от неё больше — член коллектива как-никак, а не дополнение к нему.
— Да, весёлая настала жизнь. А говорят, при СССР жили херово, — качает круглой головой напарник – Пошли в уазик, что мокнуть-то?
Из старого и мрачного деревенского сруба, именуемого почтой, выходит наша долгожданная попутчица. А яблоки, кстати, на вкус горьковатые.
27.11.12. Спонтанно, вечером
