Третий раз (ВКЗ — запаздалоэ)

Прасковья ждала ребенка. Уже в третий раз. А волновалась, как в первый. Всё ходила, ходила по комнате, сам не своя. То и дело на календарь глянет, туда, где клеточка с красным крестиком. Завтра уж срок, если рассчитала правильно. Конечно, можно и подождать еще день-два, да только чтоб не больше, и так истомилась вся. И из дома не выйдешь, и в избе, как в клетке. Половицы скрипят и ни о чем думать нельзя, только томление, томление. Скорей бы уж, только б скорей… По голеням, неприкрытым полами халата, сквозняк садит. Ей бы угля в котел подкинуть, растопить пожарче, да как нагнуться? Сил нет. А и подбрасывай не подбрасывай, все одно – стены, что решето, отовсюду сквозит. Всю зиму Прасковья в шапке ходит, только у висков сальные пряди свисают. Волосы серые, да и седины много, а ведь не старая. Распустилась, совсем распустилась. Решила присесть на кровать, ноги отекли, мочи нет шататься из угла в угол. Скрипнул сетчатый матрац, и провис почти до пола. Тяжела стала. И только села, в боку как кольнет! Ой, что же это? Прилечь надо. Прасковья завалилась набок, головой на подушку, тяжело задышала носом, губы-то совсем спеклись, не разлепишь. Ноги бы еще вытянуть, да потом встанешь ли?  А тут в окно – тук-тук! Прасковья за спинку кровати ухватилась, подняла себя, села, вперед подалась, смотрит – в окне платок черный. Соседка. На цыпочки встала, в избу заглядывает, аж нос по стеклу плющит. «Не надо ль чего?» — соседка кричит. Прасковья только рукой на нее махнула, соседку и сдуло. Тоже заботливая нашлась! Одна у нее тревога – как бы первой новость разнести. И так Прасковья по рынку пройти не может, только в рядах покажется, тут же за спиной несется: «Вона, вона!», «Эта что ли?», «Не уж опять?», «Да, в третий раз!», «Видать, судьба такая». И смеются. На глазах Прасковьи вдруг выступили слезы. Себя она не жалела, чего жалеть-то? Просто всякий раз как срок подходит, дуреет. И по улице идет точно блаженная, по сторонам не глядит, ворон считает. Вчера вон,  чуть под грузовик не угодила. Шофер-то по тормозам, да из окна выставился, обматирил конечно, а ей какая забота? Ей до других сейчас дела нету. Одно на уме – лишь бы здоровый! Других тревог и быть не может. Прасковья слезы сморгнула, встать хотела, да передумала, так и сидела, на облупившиеся половицы смотрела, да на колоши старые. Вдруг сердце что-то затянуло. Ой, затянуло, ой, мочи нет! Видать – уже! Ой, что рано, никак обсчиталась? И точно, дверь в сенях хлопнула, сапоги загрохотали.
— Мать! Ну где зашхерилась? – хрипло донеслось, и тут же, как пес, выскочил на середину комнаты. Улыбка резко врезалась в серые картонные щеки.
Прасковья залилась слезами.
— Не плачь, мамаша, что сын – вор, пустить плачет у кого – козел!
«Дождалась» — счастливо прошептала Прасковья.