С Леной Сафроновой приехали в Кировск. Пурга. Продрогли до косточек. Окна в гостинице наполовину засыпало снегом. Степаныч — начальник, отрубил: теплых номеров свободных нет. Остался один холодный. Дал калорифер и восемь одеял. На следующий день отопление включат – пообещал.
Что такое провести декабрьскую ночь в Кировске без отопления мы узнали на собственной коже. Высунув носы из-под одеял, свернулись калачиками и пытались заснуть. Ленка, подвывала какую-то странную песенку: хо-олодно, холодно, холодно. Хо-олодно, холодно, холодно! Калорифер не спасал, он был кругленький и хиленький. И на него можно было только смотреть. Ленка часто грустила. Она вообще очень часто грустила. Ляжет на кровать и о чем-то думает…
Но сейчас в холодном номере Ленка смешила меня своей песенкой. И я хихикала и подпевала вместе с ней. Хо-олодно, холодно, холодно. Хо-олодно, холодно, холодно! Первое слово надо было тянуть, а два вторых произносить очень быстро, наподобие рэпа, поэтому под одеялом, чтобы не стучать зубами, мы трясли головой и руками. А под утро бодренько вскочили и пошли на склон. Хотя бы почувствовали себя людьми. В горнолыжном комбезе было тепло. Намного теплее, чем в номере.
До горы-то еще дойти надо. Снега по колено. После пурги тропы не видать. Идем с Ленкой след в след — прокладываем путь до подъемника.
— Девчонки, подождите меня! — догоняет Наташка, веселая, как солнышко.
А чего это вы, девчонки, кислые такие! – она-то не спала в холодной комнате. — Ленка, ты же вылитая соломинка, а ты, Анька — пузырь. А я – лапоть. Вот это да, девчонки! Пузырь, лапоть и соломинка идут кататься на горных лыжах!
— Эй, пузырь, смотри-ка, а то лопнешь еще! Анька – пузырь, ха-ха. А, ты, соломинка, совсем согнулась от ветра! Ленка – соломинка, ха-ха!
— Ну, а лапоть-то что?
— А что лапоть! – веселиться Наташка. – Лапоть, он так и будет – просто лапоть!
Наташка в детстве занималась художественной гимнастикой. Ее родители, Разумовские, работали в ЦСКА тренерами по спортивной гимнастике. В 90 годы во время перестройки переехали жить и работать в Японию. Наташка жить в Японии не захотела. В России — друзья и любимый фристайл.
— Девчонки! – какой-то вихрастый парень, в домике на втором этаже, увидел Наташку и машет с балкона рукой. Сережка, крутой и насупленный, — начальник подъемника и, конечно, горнолыжник. Тут в Кировске, все горнолыжники. Куда еще людям деваться, если на весь городок одна огромная гора! «Подъемник не работает, и не будет работать до следующего дня», — отрезал начальник. Что-то там сломалось во время пурги.
Мы с Ленкой переглянулись. Перлись, как дураки, по колено в снегу. И зачем? Чтобы развернуться и идти обратно? Наташка хотя бы к друзьям пришла, а мы? Вот, черт! Опять в эту холодную комнатушку пиликать! Чего делать-то будем?
Наташка зовет.
— Девчонки, идем, Вас тоже позвали!
Ладно, если позвали, почему бы и не пойти. Не съедят же нас, в конце концов. А так погреемся хотя бы. Поднимаемся за Наташкой на второй этаж.
На столе водка.
— Девчонки, пить будете? – Думаю, что еще тут пить-то, если одна водка на столе.
— Да я водку вообще-то не пила ни разу, — брякнула.
— Вот и попробуешь. В конце концов, надо же когда-то попробовать, — Серега разливает. – На, держи.
С любопытством смотрю на прозрачную жидкость в рюмке. Почему-то в детстве представляла себе водку чем-то сверхъестественно горьким. Во всяком случае, взрослые ее пили при мне с таким отвращением на лице, как будто бы заливали себе внутрь жгучую микстуру. Но вот теперь, наверное, и мое время пришло. Восемнадцать лет, подумала я, совершеннолетняя. Пора, значит. Зажмурилась. Как и положено, одним глотком выпила чудодейственный напиток. Хм, странно. И чего это взрослые морщатся все время. Ну, немножко щипит, конечно, но не до такой же степени, чтобы лицо кривить.
— Ну, как Анька, — Наташка смеется.
— Да ничего особенного, — пожимаю я плечами. — На воду похожа.
Серега хмыкнул, с философским видом разглядывая меня. Мол, это вообще тут кто? И что она, мол, из себя представляет?
Сидим с Ленкой в уголочке. Разговор не клеится. Прыжками с трамплина я похвастаться не могу, да и на склоне похожа скорее на каракатицу, чем на горнолыжницу. Такие, как я, относятся к разряду чайников. А к чайникам, как и везде, подход однозначный: подъемник за деньги, и в душу не лезь.
Наташка болтала без остановки. За что мы с Ленкой были ей благодарны.
Выпила еще пару рюмок. Ленка толкнула в бок: «Пойдем».
Вышли на белый снег. В душе потеплело. Зимнее солнышко заливает все кругом: и склон, и серые домишки.
— Ой, Ленка, посмотри какая красота! Как уходить не хочется!
— А давай пойдем на гору, — Ленка, кстати, тоже три рюмки выпила.
— Как это пойдем? Подъемник же не работает, — опешила я.
— А мы на Воробьевых горах пешком всегда ходили, когда подъемника не было,- промурлыкала Ленка, готовая, казалось, обниматься теперь со всеми горами на свете.
— Я подняла голову. — Огромедная гора, упиралась, в купол неба. Где Воробьевы, а где Хибины. Господа, почувствуйте разницу. — Ну, давай попробуем, коли не шутишь.
Называется, после трех рюмок потянуло на героические подвиги. Хороша водичка! И кто это там говорил, что ничего особенного?
Японский пейзаж — снежная гора на все полотно, а у подножия – две черных точки с черными дощечками.
Пузырь и Соломинка ступили на героический путь покорения вершины. Хорошая накачка для ног: в горнолыжных ботиках, да с лыжами на плечах, да по свежему снегу! Солнышко припекает, пот со лба градом течет. Красота! Называется, девчонки по горе соскучились. А гора, огромная, снежная, во всем своем величии возвышается над нами. И никто ее у нас не отберет. И это только наш путь. Чувствуешь всем своим нутром непокоренную вершину, и хочется орать, и размахивать руками, и даже здесь у подножия горы, размахивать руками, и кричать во все горло, что это мы, мы – будущие покорители самой огромной и снежной горы!
Пятьдесят шагов наверх.
— Уф, Ленка, высоко же мы с тобой забрались, — хихикнула и села на снег. От трех рюмок водки не осталось и следа. Ленка застегнула крепления:
— Анька, помчались! – на лыжах по целине потопала вниз — оставила свой первый след после разрушительной пурги. А я за подругой.
Идем по Кировску. Просто идем и все. И будто бы ни о чем не думаем. С одной стороны, домишки, с другой — огромная гора. И если бы жить возле горы, как частичка ее, как этот снег, как это небо, можно было бы просто жить и ни о чем не думать…
Пришли. Слава Богу, отопление включили. Прибежал Степаныч, забрал калорифер и лишние одеяла. Ну вот, можно теперь согреться по-человечески и отдохнуть.