В дверном проеме стояла мать. В темно-синем платье мелкими цветочками и белом платке на голове, как в церкви. Милеха даже не сообразил, что она покойница, он только смотрел, жадно вглядываясь в каждую черточку лица. Мать подошла, погладила по голове и сказала: — Борюшка, устал мой хороший… Ну, — спи, спи.
Зачерпнув кружкой колодезной воды, Милеха сделал несколько глотков. Обычно это помогало проснуться. Сегодня не помогло, он чувствовал тепло материнской руки.
— Ну, надо ж, а? — Это шож ты, а? — Ой, Боже мой!
Он пробовал лечь и даже закрыл глаза, но сна не было. Непривычное чувство жалости, любви к матери не оставляло.
Раньше все было иначе. Всегда. Отца он никогда не видел, в доме от него ничего не осталось. Детство впроголодь. До войны картофельные очистки ели, а в войну и подавно. Летом огурцы — грибочки, но мать всегда гоняла – девок кормить нечем. Зато воду носить, огород копать, это для него. То ли так пришла обида, то ли еще как, только не уходила она никогда. А уж после морфлотской шестилетки, когда вернулся, вкус водочки познавши, и остались вдвоем с матерью в большущем доме, еще хуже стало. Побегала бабка по соседям от матросского кулака. Проспится, бывало — тише воды, да что толку.
Со временем, правда, притерлось как-то. Мать перестала пилить неудавшейся женитьбой, безденежьем и даже на пьянку махнула рукой. Когда приходили редкие гости, шла в каморку, долго шуршала, ворчала, но выходила с заветным зеленым трояком.
Умерла она тихо, позапрошлой зимой. Не проснулась и все. Зашла соседка, покликала-покликала, да и нашла. Послали на ферму за Милехой. Он долго шел, смурнея с каждым шагом, а в избу зайти не смог. Долго стоял, держась за угол чужого штакетника, потом выдавил: — Вы там сами, я вон буду — и ткнул пальцем в дом соседа. Все знали, что Милеха никогда не хоронил своих, не мог. Душа не принимала смерти. Однажды он пришел к гробу друга, посмотрел и сказал: — А, — это не он! Больше на похоронах близких его не видели.
В щель двери сарая пробился свет, значит утро, часов шесть. Жулька, приблудная собачонка, спавшая в ногах, тоненько взвизгнула во сне. Милеха заботливо укрыл ее тряпьем. После пожара, когда сгорел дом, они частенько ночевали на родном бугре, в покосившемся сарае. Жилье, что дали в совхозе, Милеха не любил.
Здесь все было свое. Не что-нибудь конкретно, а именно – все. Он не мог объяснить этого словами, только после пожара что-то произошло. Он понял, что чуть не лишился чего-то громадного, больше самой жизни. Просто, какая жизнь, если не видишь то, к чему привык с детства, что любишь на самом деле. Если не видишь, как ранним утром, крадучись, далеко за оврагом пробираются первые солнечные лучи. Как радостно наполняется светом поле с перелеском посередине. Как жить, если не слышишь ежедневно сумасшедший птичий гвалт по поводу великого события — нового дня! Как жить без этого счастья! И разве может быть смерть, если оно есть!
Неожиданно загремело радио. Это было единственное достижение цивилизации, которым Милеха пользовался в сарае. Была еще плитка, но она включалась на улице, на длинном шнуре. Резкий звук привел в чувство. Милеха оделся, подмотал тощее пузо узким ремешком и стал вспоминать, что делать дальше. А дальше выходило, что надо идти в соседнее село к магазину продавать яблоки. Голове сразу стало легче. Цель – великое дело. Раз – яблоки помыты, два – они в корзине, три – можно покурить. — Как раз,- думал Милеха, — там с утра и дачники едут, и магазин откроется. Все как всегда, но все же, глубоко-глубоко легла на душу какая- то пелена. Она не мешала, но и не уходила, лишь притаилась и чего-то ждала.
Магазин закрыт, напротив три бабки с товаром, но яблок нет. — Это хорошо, — подумал Милеха и пристроился рядом. Когда заветные три с полтиной мелочью уже лежали в кармане, в корзине осталось шесть яблок. Стоять с ними не было смысла. Милеха раздал их, по два каждой бабке, и дернулся было к магазину, но вдруг увидел слева от него знакомую фигуру в белом платке и темно-синем платье. Он побежал за ней, но она пошла куда — то вдоль улицы. Он понял — куда. Конечно! Там, за поворотом была старая церковь, куда раньше ходила мать.
Милеха плохо помнил, что было дальше. Помнил только большой амбарный замок на церкви, лебеду вокруг и страшную обиду за все и на всех. За замок, за всю свою жизнь, за то, что ничего не мог понять, и некому было объяснить. Он не помнил, как брал водку, как пил в кустах у магазина и по дороге домой, как заполз в родной сарай. Утром его парализовало, но он выполз и мычал, пока его не нашли соседи. На «скорой» его отвезли в город и через три дня его не стало. Не стало бесконечных забот и перекуров. Нет больше сутулой фигуры на родном бугре. Вместо него хозяйничают чужие люди, но весь их «образцовый порядок», к которому они показушно стремятся, больше похож на мерзость запустения. Почему? Почему у Милехи возле сарая лет двадцать жили осторожные сороки, а теперь их нет? И почему таким невосполнимым сиротством веет от ровных грядок и подстриженных кустов. Кто скажет – что происходило, какая тайна воплощалась пока он жил, куда ушла она, когда его не стало.
Необычный у Вас получился герой — Милеха. Чувствуется, что он не такой, как все. Что в нем есть какая-то изюминка. Чувствуется, что в нем есть душа. И от этого возникает ощущение недосказанности. Хочется прочувствовать героя , каждую его клеточку, какой же все-таки этот герой Милеха? Иногда из текста возникает ощущение, что он не от мира сего, что он блаженный. Или может быть это не так? Понимаете, мы еще ничего о нем не узнали, а он уже этот Милеха умер. И будто бы не сообщил нам, не успел сообщить, или передать читателю чего-то важного. Вот такие у меня возникли мысли. С уважением, Анна
Анна, да разве про него доскажешь? По крупинке, по денечку, хоть че-то удержать. В Белкине еще есть Милеха. Называется «Сухарь для Вали». С благодарностью, Василий)))
Прочитал. Ещё один текст на тему: «Жизнь-г…но».
Жил-был Боря-Милеха, покалачивал по пьяни мамку, которая в конце концов умерла. И, хотя она при жизни любила непутёвого сына, после смерти начала являться сыну и этим довела его до смерти. Конец.
Так надо понимать эту историю, Василий, или есть другой посыл читателю?
начало ОЧЕНЬ затягивающее)) зарисовочка милая) язык хороший) правда, действительно, мрачноватое ощущение от всей вещи) героя вижу ясно — эдакий бирюк в старых поношенных штанах) русская деревня — чего мы хотели?…)
Как хорошо, что Вы все написали. Приятно и полезно, есть о чем подумать. Все в чем-то правы: Анна что не от мира сего, Константин разглядел жизнь, Зарина поняла что зарисовка — точно, и русская деревня и мрачноватое ощущение. Меня самого оно не оставляет, по поводу деревни, но «посыл» немножко виделся иной. МИЛЕХА — прозвище, его люди дают. Что же они видели в нем такое, что так прозвали? Его любили за то, что он не оставил деревню, когда другие сбежали. Он не нажил ничего и все его счастье составляла любовь к родному пепелищу, как ни громко это звучит)