«Было какое-то непонятное чувство надвигающейся беды, когда я открыла пыльный журнал. Такое, как если бы я собиралась сделать что-то, о чём потом обязательно пожалела бы. Так и сейчас, что-то подсказывало, что на страницах хроники меня ждут ужасные известия. Но остановиться я уже не могла. Смутное чувство, что это страшно, но важно, а может быть, страшно важно, руководило моими действиями. Пальцы, словно чужие, перелистывали страницы, пока наконец передо мной не появились фотографии их всех шестерых. Конечно, я узнала их сразу, хотя это и было не просто: ещё вчера улыбающиеся и открытые лица сегодня искажены гримасами боли и ужаса. Ещё вчера мы вместе кутили и распевали пляжные песни, не представляя никакой угрозы никакому известному мне режиму… Сегодня статья с их фотографиями вышла в сводке криминально-политических новостей под заголовком «Террористическая группа обезврежена». Почему я только сейчас узнаю об этом? Где я была, когда их арестовывали и казнили? Неужели процессы такого рода могут занимать времени менее суток, да ещё и успевать попасть в прессу?
В голове не укладывалось, что подобные страшные события прошли мимо меня. Почему я ничего не помню? Где я была?
Пришлось изрядно напрячь мозг, чтобы собрать воедино осколки впечатлений, ощущений боли и света, чувства полета и, наконец, бесконечного отчаяния и сожаления…
Вспомнила.
Я умерла 14 июля 2008 года.
За два дня до этого 12 и 13 июля мы (я и мой муж) проводили время с друзьями. Это были обычные выходные, самые обычные. Как всегда, в субботу, мы собрались вечером, часов в восемь, на площади Мира и расселись в маленьком уличном кафе с уютным названием «Мировая». Сначала было пиво, затем виски, затем гуляния до двух ночи. Рядом с кафе каждые пятнадцать-двадцать минут с грохотом проезжал трамвай, и было что-то умиротворяющее в стуке его колёс. Это было позавчера и ничего заговорщического, тем более, связанного с терроризмом, среди моих друзей не витало. Стояла чудесная летняя пора и волшебно-короткая июльская ночь закономерно растворялась в ранней заре…
14 июля. Понедельник. Утро. Я дома вместе со своими родителями. Мы живём в многоэтажке на двенадцатом этаже. В десять утра сердце моё остановилось. Я перестала дышать. Сидя на лестничной клетке перед дверью лифта, я поняла, что умерла. В это мгновение и в эту самую вечность (мёртвому трудно оценить бег времени), дверь лифта открылась, и я увидела (или поняла это каким-то другим образом) активную клавишу «1». Лифт отправлялся с верхнего этажа на нижний. Ноги мои удлинились, я уперлась ими в край платформы перед дверью, а руками крепко прижалась к стенам кабины. Каким-то неестественным и непонятным мне образом я спустилась на первый этаж, в лифт, собственно, не заходя.
Когда я вышла на улицу, был уже день. Судя по солнцу, высоко стоящему над головой, около трех часов. Навстречу мне, улыбаясь и прищуриваясь, шёл мой муж.
— Ты что-то долго спишь сегодня, — не без иронии заметил он, — Забыла, что мы договорились встретиться в половине четвёртого на речном?
Митя был в льняных брюках, голубой рубашке-поло и сандалиях. На нём была одежда выходного дня. Я не очень понимала о каких договорённостях идёт речь и, по-видимому, выглядела потерянной.
— Ты купила Сашке подарок? – спросил он, подходя ближе и обнимая меня.
Я растерялась окончательно. Сегодня понедельник. День рождения друга мы отмечали в субботу. Что-то не складывалось в моей голове: либо я всё перепутала, либо мой муж не в себе. Де жа вю… Ещё одна попытка собраться, сконцентрироваться на происходящем… Вдруг вспомнила, что в понедельник я умерла. И ещё я поняла, сама не знаю как, что сегодня суббота, та самая, которая была позавчера… Перед глазами возник журнал, в котором напечатаны фотографии наших друзей, убитых через … точно! (вспышка памяти выхватила из кучи ненужной информации дату в верхнем углу листа) пять лет. Вот почему тогда я не помнила никаких страшных событий, потому что умерла за пять лет до них…
Сознание тотчас вернулось ко мне просветлённым, картинка наконец окончательно сложилась, хотя поверить в это было практически невозможно: я умру в понедельник, в 10 часов утра, а сейчас суббота, три часа дня. У меня есть ещё (надо посчитать) … целых 43 часа жизни! Спускаясь на лифте вниз, я спустилась на 43 часа жизни «до». Теперь всё встало на свои места. Невероятность происходящего, хотя и осознавалась мною, но сомнению не подвергалась. На какое-то мгновение слёзы подошли близко к краю глаз, а в горле стало тесно. Но плакать я не могла. Хотелось только успеть сделать всё за эти 43 часа, всё, что не успела раньше. Физически моя готовность выразилась в оглушительно-громком вздохе. «Нужно собраться, взять себя в руки, иначе, ничего не получится», — убеждала я саму себя. Было ощущение того, что программа действия на ближайшие два дня во мне уже кем-то заложена. Неоспоримое знание того, что нужно просто чётко следовать заданному маршруту, давало состояние спокойствия и уверенности…
Первое, что я сделала, начав жить во второй раз, крепко обняла мужа, поцеловала его и прошептала, что люблю. Митя слегка смутился, приятно удивляясь моему порыву. Как обычно (какова степень обычности для чего-либо у человека, которому осталось жить 43 часа и который знает об этом?) в такие моменты он прижал меня к себе почти больно, но мне было только приятно.
Я посмотрела в сторону нашего окна и увидела, как отец вышел на балкон и помахал мне. Я что-то крикнула ему в ответ, чувствуя, что он всё обо мне знает, как и то, что до 10 утра понедельника мы больше не встретимся.
Мы сели в маленький голубой «Спарк» и поехали к речному вокзалу. Я не особо нервничала по поводу своей будущей кончины, но сдерживала себя с трудом, так хотелось рассказать Мите, что я уже умерла, а теперь вернулась, чтобы быть с ним. Хотелось сказать о том, что предстоящие нам два дня я уже прожила, что они были просто замечательными… а будут… ещё лучше! И, что нужно как-то предупредить друзей о том, что через пять лет их ждёт беда, что они должны быть всё это время «на чеку» и ни во что не вмешиваться, а, ещё лучше, уехать куда-нибудь подальше отсюда. Но я не могла говорить с ним об этом. Разве он мог мне поверить? А они? Снова мозг заработал, выдавая варианты, как я всем все понятно и правдоподобно донесу. Но они мне не очень нравились. А, что, если назвать друзьям точное время своей смерти, потом именно тогда умереть, есть ли шанс, что они поверят и другим моим словам? А вдруг они подумают, что я совершу самоубийство, лишь бы их убедить? Нет, это бред какой-то! Надо ещё подумать над аргументами. И, второе: плохо с моей стороны омрачать им выходные фатальными россказнями. Потом что-нибудь придумаю.
— Красный! – крикнул Митя, когда я, задумавшись, не остановилась на светофоре. – Куда ты? На тот свет?
— Ещё рано, — спокойно ответила я. – До понедельника доживём…
Он усмехнулся. Видно было, что муж перенервничал, когда я на полном ходу выехала на перекрёсток на запрещающий сигнал светофора… я, как могла успокоила его, пообещав быть внимательнее…
Дальнейшая дорога была обычной, и через десять минут мы припарковались у речного вокзала…
Оставалось 42 часа 35 минут моего времени…
Мы прибыли позже всех. Без подарка. Вернее, два дня назад у нас был подарок: превосходный навигатор для авто, и мы его подарили, а сегодня его у нас не было. И теплохода в нашем расписании позавчера тоже не было. В это самое время в первое 12 июля мы были в супермаркете и делали закупки продуктов на неделю вперёд. Нет, видимо, это будут другие 43 часа моей жизни! Другие насколько? И какова может быть степень моего участия в сотворении этой иной реальности? Происходящее показалось мне ещё более значимым и, почему-то, более трогательным.
— О! Привет! Ждём, ждём! – радостно выкрикнул Сашка, протягивая Мите руку для приветствия. – А мы, вот, уже все собрались, понимаешь. Нет только вас.
— Светик сегодня немного странная у меня, — произнес Митя, оглядываясь в мою сторону.
«Просто я умерла уже», — подумала я и захлебнулась нахлынувшей нежностью к мужу и остальным. Дав себе слово больше не думать об этом, уверенным шагом подошла к кампании. Были все свои: именинник с женой Ланой, самой эмоциональной и жизнерадостной из всех моих подруг, и Михаил с Ольгой, ещё одна пара наших общих друзей. До отправления теплохода оставалась минута, и мы бегом преодолели трап.
«Отдых» медленно отходил от пирса…
Оставалось 42 часа 28 минут моей жизни…
Теплоходная прогулка длилась четыре часа. Всё (или почти всё) это время мы мало-помалу пили за здоровье именинника, приберегая силы для вечера. Меня шампанское не брало. То ли от свежего воздуха, то ли от переполнявших душу эмоций. Я бесконечно всматривалась в панораму проплывающего родного города, силясь запечатлеть в памяти каждый дом, каждый метр живописной набережной, пока не поняла всю тщетность подобных усилий. Все равно, с собой туда ничего не возьмешь, даже воспоминания. Поэтому к концу прогулки я совсем расслабилась и пустилась по волнам времени и реки легко и непринуждённо. На верхней палубе всегда гремела музыка, и мы танцевали все подряд. Я кружилась в танце со всеми, чего раньше за мной не водилось. Сегодня хотелось. Митя подозрительно посматривал на меня, но я чувствовала за собой право делать всё, что хочу. Ведь это МОИ часы жизни, даже если об этом никто не знает!
«Отдых» причалил к берегу в половине восьмого вечера…
Оставалось 38 часов 30 минут ещё пожить…
Поскольку, я всё же пила, хотя и чувствовала себя абсолютно трезвой, «Спарк» остался стоять на парковке. Я любовно проводила его взглядом, почти уверенная в том, что больше никогда не сяду за его руль. Он верой и правдой служил мне два с половиной года и не подвёл ни разу. На зеркале заднего вида висели деревянные кастаньеты, купленные мною два года назад в Барселоне возле самой Саграды. В какой-то момент я задумалась над тем, кто первым после меня коснется их рукой, садясь на мое место (я всегда трогала их, прежде чем завести машину) …
Мы шли пешком в наше любимое кафе, дабы это было совсем близко: перейти дорогу, пройти налево метров четыреста и снова перейти дорогу, не меняя направления. Сумерками еще даже и не пахло. Только солнце стало чуть ниже, а жара немного спала. Легче дышалось. Хотелось продолжения банкета, причем всем. По дороге мой, слегка захмелевший муж, обнимал меня, и мне было хорошо до боли в груди. Вдруг захотелось непременно сейчас подарить Саше подарок, так как я уже не сомневалась, что навигатор у него есть. Я забежала в первый же попавшийся магазин и купила большого плюшевого зайца, нелепого красного цвета и жутко смешного. Подарок Саше понравился, и теперь я чувствовала себя спокойнее: заяц будет всегда напоминать обо мне и сегодняшнем хорошем дне.
Проходя по до боли знакомой улице, я часто останавливалась и снимала на мобильник любимые фасады старых купеческих домов (снова эта наивная мания забрать с собой хоть что-то!). Митя начал раздражаться тем, что мы сильно отстали от друзей. Наконец, потеряв терпение, он одёрнул меня:
— Пойдем быстрее! Что на тебя нашло? В последний раз, что ли?
Я прекратила снимать и убрала мобильник в сумочку, с трудом и не сразу засунув его в маленький внутренний кармашек (мне почти 38 лет и у меня штук двадцать разных сумочек, но именно сегодня я, почему-то, выбрала самую неудобную и маленькую, сшитую из зеленой плащевки).
— А вдруг? – вырвалось у меня от досады, о чём я тут же пожалела.
Но Митя, к счастью, не придал моим словам никакого значения и спешно увлёк меня вслед за остальными.
Когда мы, наконец, заняли столик в кафе и сделали первый заказ…
Мне оставалось 38 часов 05 минут…
… Сегодня я любила своего мужа, как никогда раньше. Я старалась дышать одновременно с ним, чтобы вдыхать один и тот же кубометр воздуха, окружавшего нас в тот миг. Я видела его, даже, если смотрела в другую сторону. Каждую минуту я старалась коснуться его, я пила из его бокала, курила его сигару… и не находила слов и времени, чтобы сказать ему о своих чувствах…
В десять часов вечера к нам присоединились остальные: Валера, Гоша и Вовка. Теперь были в сборе все, чьи лица я видела на фото в том страшном журнале. Я хорошо помнила, что среди казнённых не было моего Мити и Ланы, а Валера, Гоша, Вовка, Саша и Миша с Ольгой были здесь и там, через пять лет, в жутких хрониках происшествий. Значит, моя миссия воскрешения заключается в том, чтобы предупредить их, раз уж судьба или что-то другое, собрала их всех вместе здесь и сейчас.
Самым старшим из всех был Валера. Я подсела к нему и, не зная толком, о чем буду говорить, спросила:
— Как себя чувствуешь, Валер?
— Хорошо, — удивленно ответил он, — Что, выгляжу неважно? – улыбнулся он своей обворожительной улыбкой.
— Нет, вполне, — растерялась я, абсолютно не зная, что говорить дальше.
Ситуация была дурацкой. Только сейчас я поняла, что ничего не узнала о тех событиях, из-за которых пострадают мои друзья. Сам факт их гибели потряс меня настолько, что, ошеломлённая этим известием, я не догадалась больше ничего прочесть. Так о чём же я буду предупреждать своих друзей? В чём, собственно, я смогу их предостеречь? Просто попросить в ближайшие лет пять не участвовать ни в каких акциях и сидеть по-тихому по домам? Вряд ли меня примут всерьёз.
Валера смотрел на меня выжидающе, но послышалась медленная музыка, и он, чтобы прервать повисшую паузу, предложил потанцевать. В другое время, в прошлой жизненной обстановке, я бы отказалась, потому что танцевать, собственно, было негде. Но не сегодня. Сейчас не имело никакого значения, что в кафе не танцуют, и что нам придётся кружиться прямо на площади. Через минуту после того, как он обнял меня за плечо, я подумала, что больна на всю голову, потому что мне показалось, что сегодня Валера как никогда нежен со мной…
Видимо, так показалось не одной мне. Митя явно нервничал за столиком и, чтобы привлечь моё ускользнувшее внимание, демонстративно кокетничал с Ольгой. Я ничуть не расстроилась, мне, почему-то, было очевидно в тот момент, что за оставшиеся 35 часов мне больше не удастся возбудить ревность в муже…
На улице немного стемнело. Ночь подступала медленно, словно сама отказываясь верить в то, что уйдет гораздо быстрее, незаметно растворившись в ранней заре. Июльские ночи коротки.
Всё было чудесно, но как-то не так. Не совсем привычно. Мне становилось не по себе всякий раз, как я пыталась предугадать дальнейший ход событий. Этот двенадцатый июля был таким же, как и тот, двухдневной давности, но, всё-таки, не совсем. Например, теплоход. В первый раз его не было. Дальше – всё, вроде бы, также. Но, вот Вовка, пришёл сегодня с Валерой, а тогда – нет. Может быть, поэтому он сидел всё время молча и не поддерживал разговор. И, как вообще он мог оказаться в нашей кампании? Это почти наглость с его стороны, учитывая наше с ним прошлое! Нет, что-то сильно изменилось, и у этого что-то должна быть веская причина для вмешательства в привычный ход времени. Мне необходимо было эту причину вычислить. Я была уверена, что если пойму её, то смогу понять и цель происходящего. А для этого мне нужно смотреть во все глаза, слушать во все уши, и задействовать серое вещество на весь максимум, на который я только способна.
Размышлять я начала с чрезвычайного элемента, вторгнувшегося в сегодня. Это – Вовка. Его не было и не могло быть раньше, он есть сейчас, и он есть в тех пресловутых хрониках. Вряд ли это случайность. Уж если мне умереть как следует не удалось (теперь я уверена, что ужас от увиденных в будущем шести фото, отшвырнул меня вместо иного мира в прошлое), значит, в появлении старого друга есть какой-то смысл. Двадцать лет назад у нас был роман. Почти год, до того самого дня, пока я не познакомилась с Митей. Не знаю, каким чудесным образом, но нам удалось сохранить дружеские отношения, возможно, благодаря тому (или, скорее, вопреки), что роман наш был исключительно платоническим. Пятнадцать лет мы общались, можно сказать, довольно близко: поздравляли друг друга с праздниками, встречались несколько раз в год по разным поводам. У каждого — семья, но это не мешало нам присутствовать в жизни друг друга. Года четыре назад мы перестали общаться, разругавшись из-за какой-то глупости… И вдруг сегодня он оказался здесь. Зачем? Пришёл с Валерой. В голове крутится глупая мысль, что я должна кому-то сказать правду о себе. Я почти уверена, что этот кто-то будет именно Вовка. Так уж сложилось, что я приношу в его жизнь разочарование и боль. Тогда, двадцать лет назад, я бросила его ради Мити. Он страдал сильно и долго, и не простил до сих пор. Сегодня я нанесу ему второй удар: скажу, что умру скоро. Это подло с моей стороны, но больше я никому этого сказать не могу. Другие мне не поверят, а Митю расстраивать раньше времени ни к чему: он у меня очень чувствительный. Пусть лучше моя смерть для него будет трагической случайностью. Его мозг всей этой мистической реинкарнации на два дня никогда не примет. Он у меня – рациональный умница.
Итак, решено. Вовка здесь для того, чтобы через него я смогла предупредить остальных. Осталось только придумать, найти предлог, чтобы пообщаться с ним наедине.
Я сижу за столиком напротив него, Митя уверенно обнимает меня, однозначно показывая, кто здесь кому принадлежит (сегодня я склонна простить ему слабость демонстрировать своё превосходство над всем и вся). Уж это мне мужское противостояние! Чего оно стоит сегодня для меня, а завтра чего оно будет стоить для них? Вовка изредка смотрит мне в глаза, быстро, пронзительно, так, словно всё уже знает и принимает пытку быть здесь только благодаря этому знанию.
В это самое время Валера, наш вечно молодой сорока шестилетний дамский угодник, ведёт на танец Лану, заставляя Сашу стиснуть зубы от бешенства. Насколько ревнив мой муж, настолько Сашка даже мысли не может допустить, что его «клювик» смотрит на кого-то ещё. Валера сильно старше всех нас, и этот факт, да ещё его безмерное обаяние и галантность со всеми, сдерживают Сашку от прыжка в его сторону. Сейчас Саше остается только удивленно поднимать и опускать брови и с ухмылкой бросать реплики в сторону «развеселившейся Светланки».
Мои милые, забавные друзья! До чего же вы дороги мне сегодня, хотя и предсказуемы, как никогда! На ближайшие 34 часа я знаю почти всё, чем вы будете жить, и даже то, что скажете сейчас.
— Свет, мне нужно с тобой поговорить, — тоном, не терпящим возражения, заявил Вовка. По нему было видно, что на произнесение этих слов он потратил все свое мужеств.
А вот этого в моём прошлом жизненном сценарии не было. Этого я не знала и предвидеть не могла. Я даже слегка растерялась. Вопросительно посмотрела на мужа. Мне очень не хотелось его расстраивать, но я знала, что по-другому всё равно не получится, он будет нервничать и пить больше нужного с Сашкой.
— Можно, мы поговорим вон за тем столиком минут пять?
Митя вместо ответа сделал равнодушную ухмылку, которую я перевела, как: «Чего спрашиваешь, сама всё уже решила?».
Мы с Вовкой сели за дальний столик. Он просто смотрел мне в глаза своим преданным взглядом, как тогда, двадцать лет назад, от которого мне всегда становилось не по себе. Под натиском его карих глаз я и раньше и теперь чувствовала себя грешницей и королевой одновременно. Несколько секунд мы молчали. Потом он не выдержал первым:
— Что с тобой сегодня? Ты другая какая-то, грустная, что ли.
Я собралась с духом и тихо проговорила, чтобы кроме него никто не мог услышать:
— Я умерла уже, послезавтра, то есть… Я всего на два дня здесь, и мне нужно предупредить тебя, чтобы ты потом всех остальных в нужный момент…
Я сбилась, потому что он взял мои руки в свои, улыбнулся… Меня охватило отчаяние. На что я, собственно, надеялась? Какой нормальный человек поверит в тот бред, который я несу? Действительность сжимала меня, как пресс семечку, я чувствовала, что сопротивляться ей не могу и готова была разрыдаться у всех на глазах. До острой боли под ложечкой захотелось обнять всех и заплакать в присутствии тех, кого я так люблю…
— Ты хорошо себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил Вовка. – На тебе лица нет, бледная вся.
— Нормально, — еле вымолвила я.
— Свет, я пришел, чтобы сказать тебе, что был неправ…
От удивления глаза мои округлились.
— О чём это ты?
— Я двадцать лет зря на тебя злился…
Мне вдруг захотелось убежать куда-нибудь в незнакомое место и умереть там.
Оставалось 34 часа 10 минут моей второй жизни…
Спустя ещё минут пять я вернулась к Мите и Саше, а Вовка ушёл совсем. Я ещё смотрела ему вслед некоторое время, пока он не скрылся в салоне остановившегося такси. Больше я его не увижу никогда. Если бы не моё второе пришествие, я умерла бы, не увидев его четыре года. Я была спокойна, потому что поняла, для чего он был здесь – он приходил, чтобы простить меня…
Сейчас все сидели за столом, и это было точно также, как в первый раз, даже на тех же самых местах. Теперь, когда Вовка уехал, ночь потекла тем же руслом, что и позавчера (для меня только, конечно!). Часть напряжения с уходом Вовки улетучилась, и мы с Митей спокойно откинулись на спинки кресел в приятной истоме. В своих рассуждениях о том, что делать, я окончательно зашла в тупик. В какой-то момент я даже решила оставить эти мысли до завтрашнего утра, а сейчас повторить приятную ночь, разве что, с маленькими поправками…
Ещё два часа, которые мы провели все вместе в кафе, делились на минуты молчания и долгие минуты разговоров Ланы и Ольги. Они могли часами занимать эфир, цементируя тем самым любую кампанию. За это время Гоша пару раз отлучился куда-то (он никогда долго не мог сидеть на одном месте), всякий раз возвращаясь всё более весёлым и довольным. Валера устал, и это читалось в его вальяжно раскинутом по креслу теле. Миша с Сашей пытались говорить на серьёзные темы: обсуждали предстоящий финансовый кризис и строили всяческие прогнозы. Все их аргументы, в принципе, подтверждали Гошкину фразу: «Всем нам надолго светит большая толстая …опа с двумя «п»».
Мне было немного обидно, что я так и не узнаю, наступит ли и как завершится этот кошмар, именуемый «кризисом». Я молчала, Митя тоже. Мы уже давно оба чувствовали одно и то же: желание уединиться и заняться любовью. Причем, я хотела сделать это немедленно и прямо на улице, и, почему-то, была уверена, что у мужа такие же мысли… Ощущение соперника на свой территории, даже под строгим контролем, всегда обостряет в мужчинах желание срочно реализоваться как, собственно, мужчина. То есть, реально ощутить себя хозяином той, на которую кто-то ещё может претендовать, даже чисто умозрительно. А мне было как никогда важно подтвердить его право на обладание мною.
Нашим замыслам суждено было осуществиться: как два голодных юнца мы упивались друг другом три часа кряду. И это были лучшие часы моей второй жизни! То, что я пыталась скрыть в голове, то, чего боялись произнести мои губы, всё это сделало моё предательское тело. В тот самый момент, когда изнемогающие от усталости, мы лежали в траве, мне показалось, что, каким-то невообразимым образом Митя всё понял.
— У меня такое чувство, — озадаченно сказал он, — Что мы занимались этим в последний раз.
Я не нашлась, что ответить, он тоже больше ничего не говорил. Ещё какое-то время (его оставалось всё меньше!) мы просто молча лежали рядом: моя голова покоилась на его груди, и он сильно, но нежно, прижимал меня к себе.
Я начала думать о том, что он будет чувствовать, когда узнает, что меня не стало, и, не удержавшись, расплакалась…
Пять утра. Совсем рассвело. Практически день. Каким он будет, этот мой последний день? Смогу ли я сделать то, ради чего вернулась? В голове бродили какие-то мысли, постепенно вырисовывалась картинка послания, которое я намеревалась оставить друзьям, чтобы уберечь их от страшного будущего. Главное, чтобы Митя не подвёл, поверил и всё сделал правильно. У меня ещё есть время, чтобы всё исполнить…
Я ещё буду здесь целых двадцать девять часов…
Мы сидели на откосе крутого берега и смотрели вниз на воду. Наверху послышался шум проезжающего первого трамвая, и всё снова стало тихо-тихо, словно весь город вымер вместе со мной. Тишина стояла пугающая, объяснить её присутствие можно было только тем, что сегодня – выходной, и никто не спешит на работу по пролегающей внизу дороге. В будние дни здесь всегда бесконечный поток машин, пробки в часы-пик, свадебные кортежи по пятницам и субботам, приезжающие погулять по набережной и сфотографироваться у памятника сторожевому кораблику.
Митя малоуспешно боролся со сном и выглядел от этого слегка размазанным на утреннем пейзаже. Мне спать совсем не хотелось, хотя и чувствовалась сильная усталость от проведённого на ногах времени.
— Поедем домой, — вяло предложил Митя. – Иначе я засну на проезжей части дороги.
Мы могли за пять минут дойти до моей машины, но мне ужасно захотелось проехаться на трамвае (это было моей навязчивой идеей последние несколько лет), и пришлось подниматься вверх по откосу, чтобы выйти на трамвайную остановку. Митя был недоволен: его, уставшего, не везут на машине, а заставляют лезть в гору, к тому же, трамвай ушёл, а следующего пришлось ждать минут двадцать. Он неоднократно жаловался на то, что мы давно могли бы быть дома, если бы поехали на машине. Я отговаривалась тем, что пила накануне, но он не принимал всерьез мои отговорки (я действительно выпила чуть-чуть и, к тому же, очень давно). Я не сердилась на него сейчас, это раньше моё настроение могло испортиться на весь день, если он проявлял нетерпение или капризничал. Сегодня это не имело значения, важно было только то, что он есть, он рядом со мной, и мы будем вместе ещё какое-то время.
Домой мы приехали в шесть.
До конца мероприятия под названием «жизнь» оставалось 28 часов…
Родителей дома не было: вчера вечером они уехали к друзьям на дачу и обещали вернуться завтра рано утром. Я знала, что муж сейчас же уснет, минимум до двенадцати дня, и никто не помешает мне исполнить задуманное. Вдруг мне захотелось приготовить ему завтрак, а ему не захотелось от него отказаться. Я быстро сварила кашу, самую простую, овсяную, и самую вкусную из всех, какие мне доводилось готовить. Конечно, мне так только показалось, на самом же деле это была самая обычная овсянка. Но мы съели ее вместе с большим аппетитом, и Митя лёг в кровать. Я посмотрела на него сочувственно (слишком уж трогательно-усталый вид был у него), укрыла одеялом и ушла в другую комнату. Села за письменный стол. Идея спасения моих друзей, рождённая ночью, нашла своё воплощение на бумаге. Всего одно письмо должно было всё объяснить моему Мите, а, через него, и всем остальным.
С Ольгой, другой моей подругой, мы встретились в десять утра. Я должна была ей две тысячи рублей и спешила вернуть долг: не хотелось оставлять после себя неоплаченные счета, хотя, её счета я бы не смогла оплатить никогда, даже если бы до конца дней оставались многие годы, а не 24 часа. Мы вместе работали около четырёх с половиной лет и за это время, несмотря на то что Ольга была на семь лет младше меня, стали очень близкими друг другу людьми. Иногда я думала, что мы были близки всегда, даже когда не были знакомы, настолько совпадали наши интересы и тревоги. Нам нравились одни и те же авторы, любимые книги были общими, мы любовались одним и тем же небом, обе любили кофе и салат из помидоров и красного лука с ветчиной. Являясь яркими представительницами поколения потребителей, мы вдвоём имели головокружительный шоппинг, повторить который мне так ни с кем и не удалось. Случалось, подходя к магазину, мы подсчитывали, сколько наличности находится в наших кошельках, а выходили, когда растрачивали всё до последнего рубля. Сколько НУЖНЫХ, ПРОСТО НЕОБХОДИМЫХ вещей нам удавалось купить! Случай, из разряда анекдотичных, который мы потом часто вспоминали, был связан с покупкой юбки для Ольги, когда нам пришлось вытряхнуть на прилавок содержимое обоих кошельков, но до нужной суммы всё равно не хватало. Продавец, сражённая нашим желанием заполучить юбку, отдала её нам за те деньги, что у нас были. Хорошая была юбка! Позже судьба забрасывала меня в приличные торговые центры Европы, где я часами сметала с вешалок понравившиеся мне вещи, но такого удовольствия от покупок я всё равно не получала. Посещение распродаж, когда количество покупок оценивалось количеством пакетов, способных поместиться в руках, примерка купленного за закрытой дверью бухгалтерии в офисе, подсчёт потраченных денег и тех, что оставались до следующей зарплаты… Сейчас я вспоминаю то время, как одно из лучших в моей жизни. И всегда в том времени рядом со мной была она, моя верная подруга, моё плечо, моя жилетка, мой личный психотерапевт. Потом, когда моя профессиональная деятельность разлучила нас, часто так случалось, что, находясь в разных офисах в разных концах города, мы одновременно брали в руки чашки с кофе и созванивались. Это состояние взаимоотношений я называю «космосом», когда достаточно подумать о человеке, и он тут же звонит, или, когда нам одновременно снятся похожие сны, или… много чего ещё…
Ольга считала, что у меня литературный талант и вдохновляла на писательский труд. Она всегда говорила, что с удовольствием стала бы моим агентом. Я не сомневаюсь, что, если бы располагала достаточным временем и трудолюбием, то другого поверенного в своих творческих делах искать не стала бы. Она – единственный человек, который при каждой встрече интересовался: пишу я или нет. Не знаю, осознает ли она сама, каким атомным реактором является для меня её вера в меня. Поэтому я должна ей много чудесных мгновений, которые мы пережили вместе, перечитывая главы моего романа, я должна ей многие годы надежды, которая жила во мне благодаря ей. Этот долг я никогда не смогу вернуть.
Сегодня мне предстояло как-то мягко извиниться перед ней за всё, что я не успела сделать, написать, рассказать ей. Как объяснить, не пугая её, что, к сожалению, ей никогда не стать моим литературным агентом? А, может быть, совсем ничего не говорить, а просто побыть с ней какое-то время и узнать, как у неё дела? Вдруг я еще чем-то успею ей помочь?
Ольга была рада меня видеть, хотя недоумевала, почему я попросила её встретиться так рано.
— Что-то случилось? – обеспокоенно поинтересовалась она, когда мы сели в кафе.
— Нет, всё нормально. Хочу отдать тебе долг, — насколько могла спокойно ответила я.
— Это так горит? Мне не к спеху. Но, всё равно, я рада видеть тебя.
Нам принесли любимый эспрессо и тосты с джемом. Впервые в жизни я могу есть всё, что угодно, не боясь поправиться. Сегодня уж точно не придётся соблюдать никакую диету или переживать оттого, что через три-четыре дня все пищевые излишества отложатся на моей талии…
— Ты как-то изменилась, — протянула Ольга, внимательно изучая мое лицо. – Ты что-то сделала с прической? Нет? Может, брови выщипала? Как-то странно блестят глаза…
— Я ничего с собой не делала. Просто всю ночь гуляли, я совсем не спала, поэтому и свечусь вся…
— А что праздновали всю ночь?
— Сашкин День рождения.
— Хорошо, когда можно всю ночь напролёт и ни о чём не думать…
— Да уж, — с сомнением подтвердила я. – Собственно, у меня к тебе не совсем обычный разговор…
— Ой, как интересно!
— Не ёрничай, я серьёзно. – пришлось какое-то время собраться с мыслями, прежде чем начать.
Позже я рассказала ей обо всём, что со мной произошло вчера, вернее, ещё только случится завтра. К моему великому удивлению Ольга меня внимательно слушала и не перебила ни разу. В какой-то момент я обрадовалась, подумав, что наш «космос» сработал. Когда я закончила, Ольга пристально посмотрела на меня и одной фразой разрушила все мои надежды на понимание.
— Ой, Светик, я всегда знала, что ты писатель-фантаст, но, что настолько… и представить себе не могла!
Переубеждать подругу было бессмысленно, пришлось согласиться и перевести всё в шутку.
— Ты напишешь об этом? – с горящими глазами подхватила она, радуясь, что вот, наконец-то, у меня появился сюжет.
— Обязательно, — пообещала я и поняла, что своим обещанием сократила время нашей встречи до «уже пора уходить».
Ольга не возражала, мы расплатились, и она вызвалась меня подвезти. В другой раз я бы обязательно отказалась (она живёт на другом конце города и машину водит не так давно), а сейчас не захотела, лишние двадцать минут провести с близким человеком, к тому же, успеть оказаться дома, пока не проснется Митя, тоже хорошо. Мне предстояло выкроить время, чтобы снова уединиться за любимым столом и сдержать данное Ольге обещание. Это было самой малостью, что я могла для неё сейчас сделать…
На исполнение обещания оставалось 22 часа 30 минут…
Мой муж проснулся в два часа дня. Пока он спал, я лихорадочно стучала по клавиатуре, сохраняя каждый абзац рассказа, чтобы в любой момент захлопнуть ноутбук при его появлении и не потерять ничего из написанного. Меня саму начинало клонить ко сну. Кофе почти не помогал. Но спать я не могла. Сейчас это было бы непозволительной роскошью с моей стороны. Чтобы окончательно не выключиться, я принимала контрастный душ каждые сорок минут. Помогало. Но ровно на тридцать семь. В остальные три я вяло шла в ванную комнату, обливалась то горячей, то холодной водой.
Так прошло ещё три часа. В пять часов Митя предложил сходить в кино с кем-нибудь из друзей. Я с радостью ухватилась за эту идею, в надежде, что в тёмном зале кинотеатра я незаметно посплю пару часиков.
Я совершенно не помнила даже названия фильма, когда мы выходили из зала. Но мне стало лучше.
Продержусь еще 14 часов без сна или нет?
Завтра рабочий день, значит, никто из друзей, особенно мой муж, не захотят зависнуть где-то надолго. Уже восемь вечера и можно надеяться, что через час, максимум полтора, мы отправимся по домам, а там я получу возможность дописать свой рассказ, пока Митя будет смотреть очередное футбольное обозрение. Но я ошиблась…
… Я никогда не считала своего мужа романтичным человеком. Всё, что касается области чувств и их проявления, ведомо ему настолько же, насколько мне нелинейная геометрия, если учесть, что я – гуманитарий до мозга костей. Так думала я на протяжении всех девятнадцати лет нашей близости. И он почти никогда не давал повода усомниться в моей правоте. Разве что в тот день, когда, будучи совсем юными, мы присутствовали на свадьбе моей подруги. После первого дня торжества мы какое-то время гуляли в ночи по посёлку, где всё и происходило. Слегка устав, мы сели на скамейку на пустынной автобусной остановке, и он попросил меня угадать его самое большое желание в эту минуту. В моё сознание вторгся всё тот же «космос», и я, неведомым мне чувством поняла, что Митя хочет взять меня на руки. Когда я сказала ему об этом, он был ошарашен и потом безмерно нежен. Тогда я ощутила душевную и физическую близость между нами. Сколько раз потом я пыталась снова почувствовать её, но не могу сказать уверенно, что смогла. Всё остальное время он привык действовать, я — мечтать. Однако, он никогда ничего не предпринимает на «авось», каждый его шаг просчитан и выверен. Он всегда «страхуется» от возможных неудач, и они не очень часто ходят с ним под руку. Он бережливый и осторожный с деньгами, я – страшная транжира. Многие наши качества отражены в партнере с обратным знаком: там, где у него «плюс», у меня, чаще всего, «минус». Наоборот случается реже. Значительно реже. Наверное, тем самым мы хорошо компенсируем друг друга. «Общий корень» (так часто в юности Митя называл наши сплетённые вместе тела) вроде бы ничего, в целом, положительный.
Мы всегда жили дружно, корректно и проявляя, в силу возможностей, уважение друг к другу. Не всегда мирно и безоблачно, но, с кем не бывает? Не всегда благополучно материально (особенно поначалу), но, разве это плохо? Зато теперь всё, что у нас есть, мы заработали сами, рассчитывая только на свои силы.
В последние годы мой муж стал для меня образцом организованности и ответственности, с ним я перестала с ужасом думать о завтрашнем дне. Ничего в мире больше не представляется мне невозможным. Мы только начали по-настоящему жить в своё удовольствие…
Завтра в десять утра я закончу.
Но не сейчас же! Не прямо сейчас! Если я сижу и пишу эти строки, значит, я всё ещё жива и на что-то надеюсь! Надеюсь ли? Или, просто я не могу делать ничего другого, кроме, как писать?
Зачем я вообще пишу? Ответа на скорую руку нет, а объясняться долго – нет времени. Мой муж никогда не воспринимал моё творчество всерьёз. Он всегда считал это моим чудачеством и игрой в «особенность». Со временем я сама стала так думать (и писать перестала), до того самого дня, пока не прочла какой-то из своих стихов Ольге. Тогда всё изменилось. Но это всё уже известно.
Сейчас я уверена, что только благодаря данной мне возможности связно излагать мысли, мои близкие узнают правду обо мне. У них нет варианта не поверить моим словам, они не смогут закрыть уши или отмахнуться от меня, как от сумасшедшей. То, что я напишу, они прочтут обязательно, и им многое станет ясно. Благодаря возможности писать, сейчас я имею возможность просто БЫТЬ СО СВОИМИ БЛИЗКИМИ БЕЗО ВСЯКИХ ОБЪЯСНЕНИЙ и получать от этого удовольствие!
… Оказывается, мы смотрели прелестную трогательную мелодраму, которая странным образом на всех (кроме меня: я спала) подействовала. Никто не желал расходиться по домам, к тому же, вчерашний именинник с завтрашнего дня отправлялся в отпуск и сегодня спать рано не собирался. Идея «где-нибудь продолжить» всем понравилась. Помучавшись минут десять с выбором места, пришли к соглашению засесть на открытой террасе кафе с видом на реку. Это было на той же улице, где мы гуляли вчера. В прошлое 13 июля ничего подобного не происходило. В это время «сегодня-позавчера» мы с Митей были дома и смотрели телевизор. Снова другой сценарий дня. Хотя, если вдуматься, весь этот день проходит по-другому. Может, это я влияю на то, как разворачиваются события? Ведь, узнав новую правду о своей жизни, я постоянно вмешиваюсь в неё, устраиваю ночные гуляния с Митей, срочные встречи с Ольгой и тому подобное. И пока мне всё удаётся. Жизнь течёт по моему сценарию. Можно ли надеяться, что выбор останется за мной и завтра?
От этой мысли меня бросило в жар. В душе появилась какая-то безудержная весёлость, сразу захотелось поверить в то, что ничего в жизни не предопределено…
…Вернуться за письменный стол мне удалось только в два ночи (полтора часа потребовалось на то, чтобы уложить спать мужа, а потом незаметно выбраться из-под одеяла).
Сейчас семь утра, и мой рассказ закончен.
Интересно, сколько мне осталось: три часа или что-то другое?..»
Тогда, пять лет назад, читая этот текст, с первого взгляда напоминающий бред сумасшедшей, я не мог поверить, что его написала моя жена. Она всегда казалась мне более разумной. Нечто подобное она иногда впопыхах рассказывала мне, как сны. Я всегда удивлялся этой её способности видеть множество снов и помнить их до малейших деталей. Самому мне сны почти не снятся…
Сейчас 2013 год, 14 июля. Кризис, действительно, был. Долго и жёстко. Мы выбрались из него только-только. Слава Богу, никто из близких не был размазан им, как катком. Пострадали, конечно, все, в той или иной степени. Я выстоял, несмотря ни на что. В чём-то, благодаря жене и её бесконечной вере в меня…
Политическая нестабильность, особенно в 2010 году, способствовала образованию всяческих радикальных групп, которые беспощадно давило правительство и силовые структуры. В одну из таких «организаций» поначалу попали Миша и Ольга. С трудом удалось их оттуда вытащить без последствий. Видимо, что-то в прежнем жизненном сценарии ей всё-таки удалось изменить.
…Пять лет назад, в десять часов утра, по причине технических неполадок, двери лифта открылись на 12 этаже, а кабина с первого этажа не поднялась. Моя жена, уставшая и потерявшая концентрацию от двухдневной бессонницы, шагнула в лифт и упала с высоты сорока метров. Она всегда боялась высоты…
Через три дня после похорон я нашёл в кармане своих брюк конверт. Её рукой было написано:
«МИТЕ, ЕСЛИ У МЕНЯ НЕ ПОЛУЧИТСЯ».
Я вскрыл конверт. Внутри был листок бумаги, на котором её рукой был написан адрес хранения этого рассказа:
«МОЙ НОУТ. РАБОЧИЙ СТОЛ. ПАПКА «СВОДНЫЙ». ФАЙЛ «43 ЧАСА».
Рассказ о 43 часах читали все, кому он так или иначе был адресован.
Сегодня я решил опубликовать его и, наверное, поручу это дело Ольге. Пусть она станет единственным агентом единственного опубликованного произведения моей жены.
