Он вышел на улицу. Стояла превосходная погода. Раннее июльское утро. Прохладный ветер развивает волосы. Первая затяжка сигаретой.Чувство сытости. Он посмотрел на часы, и медленно пошёл. Ровная дорога. В сторону метро. Дом остался за поворотом. Навсегда. У метро отирается какая-то компания. Он вытащил наушники, и подошёл к ним.
— Ребят, айфончик четвёртый не хотите?
У всех в глазах читалась фраза: «Ты чё, дурак?». Но, только читалась.
— Сколько хочешь за него?
— Да его так отдаю. Бери. Он мне больше не нужен.
— Ты чё, серьёзно?
— Именно. Так возьмёшь?
Отдал телефон. Он перестал быть нужным. Хотелось его, конечно, выкинуть, а так хоть людям приятное сделал. Метро медленно катится. Сел в метро. И поехал на площадь трёх Вокзалов (Ленинградского, Казанского и Ярославского). Выйдя из метро, прикурил. Солнечный свет так падал на глаза, что довольно-таки сильно слепил. Блики вместо цветов.
Кончались сигареты, но ему было без разницы. От телефона избавился. Даже если кто-то из родных будет наседать на телефон, он вне зоны доступа. Дом он оставил за поворотом. За двадцать восемь лет ничего путного не достиг. Биография стандартная — детский сад, школа, институт. Потом работа не по специальности. С ног сбился, но устроился. И вот, пять лет спустя, его вышибли с работы. Просто сказал всё, что думает. Всем. Прямо в лицо. И остался без денег. Да и пусть с ними. Слишком всё неоднозначно. И вот, ему двадцать восемь, и он стоит у Ленинградского вокзала. Такое чувство, что то-то забыл сделать. Понял. Цепь на шее. Рядом с ним стоит какая-то бабулька, чем-то торгует. Он снял пятидесятиграммовую золотую цепь, подошёл к бабушке, и положил цепь ей в слегка подрагивающую руку. Та лишь слегка наклонила голову, в знак благодарности. Цепь на шее. Придётся ждать, когда хозяин даст пожрать. Цепи не стало, не стало и хозяев. Наконец-то. Тотальная свобода. Чувство пресыщенности приводит к осознанию тотальной опустошенности. Пусто. Хорошо. Спокойно. Да и вагоны метро забиты козлами, дураками, разного рода тварями. Бог не избирается. Он вечен. Как и человек в подвале.
Ещё раз по списку. От телефона избавился, и от золота тоже. Паспорт ещё пригодится. Вот он уже у кассы. Сидячее место за гроши в один конец. В голове у него мелькнуло: «Санкт-Петербург, колокольный звон. На Рубинштейна 13 я был второй раз рождён».
Осталась одна сигарета. В поездах нельзя курить. Ничего, перетерпеть можно. На Рубинштейна и стрельнёт. Но, он уже прекрасно понимал, что телефон уже должен разрываться звонками. Правда, теперь это уже не важно. Важности бытия не существует в принципе. Просто, что ты делаешь, останется. В том-то и дело, что он ничего не хотел оставлять.
Телефона нет. Никого нет. Только он и поезд. Медленный поезд. В один конец. Невольная, тёплая слеза. Душевное спокойствие. Словно Рэмбо в шестнадцать, когда написал «Пьяный корабль», вершину своей поэзии.
Деньги есть. Немного, но свои. Первым быть неплохо. Но только до поры. Качнули с игры. Game over. В другом городе, с другим именем, с башкой, набитой безумными идеями и наркотой. Всё получится. И бытие вынуждено будет признать поражение.
Сигарета-то непростая. Дурная. В поезде встал, пошёл в туалет. И смыл паспорт в унитаз. Сойдя с платформы на Московском вокзале Петербурга, первым делом, после того как пыхнул косяком, устроил потасовку с органами правопорядка. Его побили и в отделение привезли. На допросах молчал, и лишь иногда говорил: «Я остаюсь. Я буду здесь жить». Его и отправили в психиатрическую, так как он, среди прочего, говорил: «У меня душа болит». Вот и поместили ещё одного душевнобольного туда, где ему и место по закону.
Взять бы автомат, и влепить очередь по тем, кто мешает жить. Очень мешать. Исполняется только то, что написано на бумаге. На людей всем плевать. Главное, кто ты по бумажке, а по факту неважно. По бумагам должен уметь всё. И чихать хотели, есть ли у тебя опыт или нет. Делай.
В питерской психушке жилось привольно. Еда отличная, интересные собеседники с классными мыслями и идеями.
Вот что будет, если в кипяток бросить кирпич, ключи и чёрную помаду?
Много развлечений — карты, книги, кино. Спать можно, когда захочешь. Есть, когда захочешь. Небольшие минусы, вроде мягких стен в некоторых комнатах, приёма лекарств (иногда насильно) и обёртывания в холодную простыню. А в целом, привольное житие. Бытие. Ведь в четырёх стенах очень просто заблудиться. Вот все и блуждают, не спеша. И всем хорошо. Такая вот дорога в никуда.
И кто после этого псих?
Погорельский Юрий
На Рубинштейна хорошо. Тихо, красиво, «Толстовский дом» с огромным фонарём, через двор — Фонтанка. Я там однажды чуть не поселился…
Сомнительные комплименты питерской психушке. Герою надо было сесть на Павелецком и долго, водя пальцем по пыльному окну, ехать к югу от небес. Выйти во время полночной остановки «жёлтой стрелы» в поле и углубиться в лес, к сторожке с пьяным лесником. Природа лучше умозрительной петербургской брусчатки и унылых архитектурных мундиров.
В тексте перебор с сигаретами.
И есть не состыковки.
Например, автор пишет: «Ровная дорога. В сторону метро», и тут же: «Дом остался за поворотом». При ровной, т.е. прямой дороге поворотов нетути.
Площадь трех вокзалов известна любому москвичу. Можно не уточнять их название. Не москвичам — до лампады. И еще. Пассажирские из Москвы приходят на Московский. Зачем подчеркивать?
Лирический герой вызывает жалость. Человек взрослый, а остался в подростковом возрасте. То он готов стрелять по людям из автомата, то сожалеет, что «на людей всем плевать». Герой явно задержался в психоэмоциональном развитии.
К сожалению, эта деталь, скорее, авторская небрежность, чем продуманная портретная черта.
Название «Железная дорога» не вяжется с текстом.
«устроил потасовку с органами правопорядка» — это из полицейского протокола.
С уважением, Андрей.
Почему-то я обращаю внимание не на очепятки и правильно поставленные запятые, а на эмоциональность и психологичность.
Вот что понравилось — так это талантливо показанное состояние человека, доведённого до предела.
В целом же — почему-то напоминает что-то из котнркультуры, «Господин Ветер», например или «Уходили из дома»; как будто человек выговаривается самому себе или оставляет запись в дневнике
В этом рассказе то же настроение, что и в «Земля и дождь», но натянутое на другой сюжет. Что-то в рассказе показалось мне интересным, например, что герой решил все раздать, телефон, цепь (хотя мотивировки этих действий не хватает), мне понравилось про дурдом. Но все как-то поверхностно, очень быстро, как железная дорога, от которой в тексте только паспорт, смытый в унитаз, да площадь трёх Вокзалов (Ленинградского, Казанского и Ярославского).
«У всех в глазах читалась фраза: «Ты чё, дурак?». Но, только читалась.» — то есть, еще не писАлась?
«Метро медленно катится. Сел в метро. И поехал на площадь трёх Вокзалов (Ленинградского, Казанского и Ярославского).» — сплошные вопросы. Что значит, катится метро? «площадь трёх Вокзалов (Ленинградского, Казанского и Ярославского)» — это из объявления в метро? как это попало в текст?
«наседать на телефон» — махровый штамп
«С ног сбился, но устроился» — тоже странное выражение
«Да и вагоны метро забиты козлами, дураками, разного рода тварями. Бог не избирается. Он вечен. Как и человек в подвале». — эти несколько предложений тянут на новую теологическую концепцию:)
Юра, что бы я тут не написала, и кто бы что тебе не сказал, а читалось легко и с интересом. А это, в конечном итоге, главное. Продолжай писать, тщательнее прорабатывай сюжет и каждую сцену. Ты явно эволюционируешь)
Это все. Юра, удачи.
Юра, как обсудили?