«… В двадцать пятом веке Солнечная система представляла собой уютный, обжитой и приятный для жизни уголок вселенной. Никаких посторонних комет, метеоритов, звездной пыли, сыпи и тому подобного мусора. Гениальные ученые, инженеры и философы почти несколько веков работали над тем, как оградить Солнечную систему от любого неблагоприятного внешнего воздействия.
В результате она была облицована снаружи несколькими защитными слоями физических и энергетических силовых полей. Ученые говорили, что теперь для внешнего наблюдателя Солнечная система похожа на огромную сияющую жемчужину.
Люди заперли себя в своей внутренней, почти домашней космической обстановке. Солнца, планеты, спутники, малые планеты и прочие мелкие космические тела превратились в функциональные предметы огромного, космического домашнего обихода.
Луну превратили в гигантский бассейн, Венеру — в оранжерею и дендрарий, Марс — место для сафари и путешествий, Юпитер — в гигантскую мастерскую и завод, где сталевары, химики, машиностроители, художники-дизайнеры изобретали и вытягивали из планеты новые химические вещества и механизмы. Плутон отвели для мистиков, мировых учителей и философов как место профессионального уединения и медитаций, Меркурий превратился в арену спортивных состязаний.
Земля наконец обрела свой истинный вид глобальной деревни, без городов, без офисов, без общества потребления, без массовой культуры, без политической истерии и экономического бреда. она стала гигантской спальней, в которой нежилось человечество на восходе солнца и в которой засыпало при закате.
Можно было проснуться с утра на Земле, к полудню полететь на Луну, принять водные процедуры, позагорать на высоте 10 тыс км, затем окунуться в океан запахов и психотерапевтических сеансов на Венере, слетать на выставку космических достижений на Юпитере, сыграт партию в гольф на Меркурии…»
— Стоп! — прервал студента профессор и, мечтательно пожевав губами, как старый сангвиничный дромадер, жестикулируя мимикой лица, медленно начал говорить:
— Всё это замечательно и вполне гуманно по отношению к нашему общему будущему, но вы сильно отклонились от темы сочинения.
Студент виновато поник головой.
— И откуда вы взяли, что философы смогут наравне с учеными и инженерами управлять будущем человечества?
— Но вы не прочитали дальше, там всё объесняется…
— Таааак: «… главным преобразованием стало изменение человеческого мировоззрения. Философия, как ни странно, стала движущей силой технического прогресса. Ни религия, ни сборники идей личного обогащения, ни катехизисы визуализации, ни дзен-буддистские экзерсисы. главная идея, выраженная философами, звучала вкратце так: «Возможно всё, делай что хочешь». За это и зацепились преподаватели философии — они развили эту идею до неузнаваемости. И главным следствием этого стало то, что в 22 веке люди отказались воспринимать реальность как данность и как ограниченную физическими и биологическими законами цепь событий. Нет никакой единственной, исходной и производящей реальности. Любая реальность — искусственно или самостоятельно существующая в сознании — настолько же самостоятельна и равноправна, как и столько веков защищаемая материалистами «материалистическая реальность». Это было сложно понять практическому и здравому разуму, но это действительно работало».
— Стоп-стоп-стоп. Действительно, это сложно понять здравому разуму. Мне это не понятно. Это чепуха, молодой человек, — наставительно сказал профессор философии.
Он задумался, опять выразительно пожевал губами и медленно, почти нараспев, сказал:
— Это все равно, что представить, например, что в нашей реальности такая физическая величина как время существует статично. Т.е. каждый момент времени расположен в пространстве наряду со всеми прошлыми и будущими моментами. И, например, человек представляет из себя эдакую гусеницу, ползущую через пространство. Только вместо того, чтобы передвигаться в пространстве и совершать последовательно физические действия, человек сам существует как единая непрерывная последовательность биологического материала. Все километры, когда-либо пройденные человеком в течение жизни — это не цепь последовательных исчезающих в пространстве и времени фиксированных моментов, это, получается, единая слитная ползущая и извивающаяся по всей планете гигантская отвратительная гусеница. а теперь представьте, что таких гусениц миллиарды, и они переплетаются не только между собой, но и внутри себя! Это чудовищная мешанина существ, предметов — все это опоясывает планету, пульсирует, набухает, постоянно растет, растягивается, взрывается! Вы представьте себе эту картину!!!
Студенту стало не по себе. На голодный желудок это было почти невыносимо. Он напряг горло почти в спазме и стал нервно водить рукой по шее. В ушах появилась густая ватная пустота. Но в сознании еще мелькало что-то разумное и светлое. Словно какая-то беспокойная искра. И тут студента пронзило, это был выход!
— Но, профессор! если бы такая… такие гусеницы сущестовали и они постоянно росли, то масса земли непрерывно бы увеличивалась, и Земля в конечном счете упала бы на Солнце!
Это был выход из мрачной картины, нарисованной профессором.
Профессор глубоко вздохнул.
— Хорошо, идите. Но тему вы не раскрыли. Перепишите сочинение. На следующей неделе… — студента как ветром сдуло…
Вечерело. В окно мгушной высотки виднелась начинавшая светиться вечерними огнями Москва. На лестничном пролете, где стоял профессор, было сумрачно. В спертом воздухе звуки казались очень резкими и близкими, словно опережали само производящее звук действие.
Профессор вышел на улицу и тихо пошел к смотровой площадке. За его спиной медленно удалялась высотка. На город садилась ночь, словно пасмурная угольная сетка — на острые ежи вечерних огней, проступавших под ней.
«Странный это был студент. И разговор какой-то странный. И, кажется, я уже несколько лет не преподаю у третьекурсников… и уж точно никаких сочинений по философии они не пишут…»
