А так, наверное, лучше, спокойнее, навалило белым и солнца не видно, но и не сказать, что тускло, просто никак, что сверху, что в под ногами – ничто не растравляет на эмоции. Да и не нужно ему пока эмоций, зачем? Его тут и нет уже почти, так, для формальности. Формальные полгода, и всё это закончится. Отсидел своё, как все, а что делать… Много чего было – плюнуть и забыть… Но не сейчас. Сейчас еще нельзя. Эта девушка Марина раньше училась в «В», там парней было меньше и какие-то неявные, расплывчатые уроды, у них-то поконкретнее отморозки были, особенно этот – плюнуть и забыть. Его здесь больше нет, ушел после девятого, да, похоже, все уроды ушли после девятого, остались почти нормальные. Но из-за этого «почти» и не хотелось с ними близко сходиться, даже с ней. Хотя он никогда и не сходился близко с девушкой, не считать же Тырову – вечно кофта в кошачьей шерсти, руки – подушечки пальцев несоразмерно большие, будто на каждом пальце по набалдашнику, в математике даже не ноль — «минус в бесконечность». Решал два варианта параллельно – её и свой на «пять», дрожь её заячья под скользящим по классу взглядом-прицелом вышедшего в тираж снайпера — ЗойМихалны. Чего так боялась, дура, система была отлажена годами, от волнения даже списывала не больше, чем на «три». Да ладно бы только это, и почему в роли жертвы оказалась именно она, пришлось выйти из своего продуманного кокона. Если бы это была Марина… Нет, не надо. Ну, и хорошо, что не она… Марина не дура, чтобы так подставиться. А почему он решил, что она не дура? Уставилась в окно и будто нет её, в коконе, и даже Марьяша не заметит, а если и заметит, ничего не скажет… Марьяшка-приятная училка, похоже ей интересно разглядывать в них людей… Хорошо, что ей дали сразу старшее звено, а то бы насмотрелась… А, то она, наверное, и в здании через тропинку ни разу не была. Зачем, если все её уроки здесь? Вот так и сложится у нее надолго впечатление о школе, как о вполне себе человеческом месте.
***
Узкая тропинка, но даже после снегопада ее полностью расчистили, кругом сугробы нетронутые, а её расчистили. Правильно. Эти миры надо было разделить. Он, как и многие, не сразу понял, что такое школа. Сначала даже понравилось, схватывал на лету, пятерки, первый школьный друг Митька-дурак, но добрый, c утра обычно дружили, ближе к обеду почти всегда дрались, но списывать всегда давал, хоть и ощущал легкие последствия бурно проведенной перемены, Митька тоже ощущал, но они же были друзья, а друг в беде не бросает, даже если только что ссорились. Тогда еще эти красивые понятия теплились где-то в глубине сердца не вполне оформленной надеждой на большую дружбу и даже, может, любовь, вот если бы Танька, с её переливающимися на позднем октябрьском солнце «волосами в золотинках» не ковырялась вчера так увлеченно в носу, может, её и можно было бы полюбить. Просто надо вырасти. Ведь взрослые девчонки в носах не ковыряются, а ребята, если и дерутся, то редко и действительно по делу. Примерно так говорили родители, но это оказалось не так… Девочки росли быстрее, они становились похожими на странных животных, с телами почти взрослых особей, которые то забывали о том, что немаленькие и пытались это скрыть за дурацким, не подходящим к таким размерам поведением, то, наоборот, словно опомнившись, начинали вести себя карикатурно взросло, будто интенсивность этих кривляний поможет им вырваться из смирительной рубашки подростковости — и тогда про каждую из этих тяжелых, нескладных коров или жмущихся друг к дружке потерянных овец можно будет сказать – человеческая девушка. В основном они существовали отдельно от ребят, им с ними было неинтересно. А ребята стали драться жестоко и уже не спонтанно, испытывая удовольствие от удачно нанесенного удара, в точку, стало интересно не просто победить, а сломать или хотя бы надломить, испугать, чтобы в следующий раз подумал, а стоит ли… Шла борьба за самую тупую, животную власть на страхе физической боли, к ней нельзя было дойти в одиночку. К ней пришли несколько троечников, физически крепких, агрессивных, но знающих предел. И все с этим согласились, могло ведь быть и хуже… К тому времени возможный взрослый друг — Митька и возможная взрослая любовь – Танька исчезли из его жизни, их перевели в другие школы. Он не видел никого, хоть сколько-нибудь близкого себе в этом зверинце ни среди глупо улыбающихся, когда условные братки обращались к ним с каким-то провокационным вопросом, отличников, ни среди склонных к истерике слабаков, что пытались противостоять, но огребали по полной к всеобщему веселью, ни среди не догоняющих валенков, которые то ли действительно были тупыми, то ли просто прикидывались, чтобы лишний раз не светиться, ни уж тем более самих «братков». Надо было просто выжить во всем этом… И тогда он создал себе кокон. Прикинулся не тупым, а равнодушным, незаинтересованным. Его голос не дрожал, когда правящая партия пыталась его поддеть, он отвечал им спокойно и без вызова, представляя, что это просто обычный, бесцветный вопрос, за которым не стоит ничего. На их расправы над другими он не реагировал никак. Да и не жалко ему было их жертв, они производили отталкивающее впечатление, будто эти истерики сами хотели, чтобы их били. С пришибленными отличниками тоже общался ровно, исключительно по темам уроков, у многих из них были хорошие, даже талантливые мозги, но не это делает человека человеком… С пятого по девятый класс он просидел с Тыровой, чем-то средним между коровой и овцой, ни испытывая к ней ни симпатии, ни отвращения, однако при такой долгой совместной отсидке, все-таки что-то возникает между людьми, хотя бы легкая привязанность. Вот эта никчемная привязанность и сыграла с ним тогда свою роковую роль…
Вообще своих ровесниц ребята-недоростки всерьез задевать робели, больно уж те были крупные. У девок свои терки, иногда и до драк доходило, но редко. Но Тырова своим поступком умудрилась на время соединить оба лагеря. Пришла дура несчастная форменной коровой из цирка на шпильках – ходулях в блузке с декольте почти до пупа и взглядом испуганного ягненка. Зачем она так вырядилась? Вроде, подруге проспорила. Ржали над её комичным образом не только «подруги», а все поголовно, даже валенки в улыбках скривились, а главный «браток» вообще решил подлинную активность проявить, за сиськи «подергать-подоить». И нет бы ей отмычаться или отсмеяться как-то. А она в такой отчаянный рёв ударилась, что его кокон не выдержал… Сокамерница же, родная почти, уже четыре года как вместе срок мотают…
***
В таком виде он из школы за восемь лет учебы не приходил ни разу. Родителей успокоить удалось, и не просто успокоить, а даже порадовать, мол, честь дамы защищал. Но это родителей, а жить-то дальше как… Либо он со своей компанией его вскорости вообще угробит, либо власть теперь перешла к нему, чего ему тоже совсем не хотелось. На следующий день «браток», светя убедительным фингалом под глазом, подошел к нему в классе и тихо, даже загадочно попросил выйти за дверь поговорить один на один. Снайпер ЗойМихална где-то задержалась, у остальных уроки уже начались, в коридоре было тихо.
— Ну, в общем, я тебя понял, — пространно начал браток.
— Что ты понял? – спросил он, предварительно убрав из голоса всякую эмоцию, сейчас кокон не мог его подвести.
— Что-что? -вдруг неожиданно рассмеялся «браток», оголив мелкие зубы,- трахаешь ты её, да?
— Да, — быстро ответил он. — Видимо, сработал инстинкт самосохранения, и как удачно сработал…
— А я вот пока не трахаюсь, — доверительно поведал «браток», — но ты ведь никому об этом не скажешь?
— Да я думаю, у нас еще вообще никто не трахается, — чуть не выдал себя, но «браток» не понял.
— Нет, раз ты, значит, и еще кто-то.
— Я… Мы с ней недавно… Только два раза…
— Понятно. Тогда может, я все-таки стану вторым из всех. Только не с ней…
— Станешь, — заверил он.
— Даже не сомневаюсь! – хмыкнул «браток».
И его, а заодно и её оставили в покое. У Тыровой хватило мозгов не развенчивать легенды, девятый класс они «отсидели» спокойно. А потом она ушла в техникум, учиться на ветеринара, кстати, вместе с той «подругой», которой проспорила… В десятом он встретил некоторых из тех пришибленных отличников, парочку истериков и еще кого-то похожих на себя, в том числе и Марину. Отличники как-то сразу забыли о своей пришибленности, стали говорить в полный голос, вступали в спор с учителями, дискутировали и громко смеялись, истерики стали походить на вполне адекватных и даже интересных. А вот он остался таким, каким был в предыдущие годы и, наверное, она тоже… Иногда из здания через тропинку доносились слухи, что нравы подростков из года в год всё, что была пара случаев уже не просто на грани… Это всё было не с ним, но рядом, а хотелось, как можно дальше от этого. Поэтому и эти оставшиеся полгода казались вынужденной отсидкой. Он уже поступил в Университет, экзамены сдал досрочно, но доучиться до аттестата было нужно, чтобы просто отдать его в приемную комиссию. И тогда наконец начнется настоящая, свободная жизнь, где будет и взрослая дружба, и взрослая любовь, с кем-то похожей на Марину. Но не здесь, не среди бывших, как он, заключенных, не с тюрьмой под боком через узкую тропинку.
***
Здорово, что и входы в эти два школьные здания были в разные стороны, вероятность пересечения с прошлой жизнью минимальна, у них мало кабинетов, но много дорогого оборудования, до которого мелких допускать учителям стремно, если только во внеурочные занятия, а в основном им дают старое доламывать, которое уже не жалко. Однако та прошлая жизнь иногда заходит сюда сюрреалистических облаком. Вот как сейчас. Они опять валяли Ваню в снегу, незлобно совсем, даже забавно. Странная троица – другие били кого-то, измывались, а они просто валяли этого крепкого курчавого сначала ребенка, потом подростка, потом юношу. Сначала Ваньке не нравилось, но потом он вошел во вкус, падал еще раньше, чем получал тычок, зарывался лицом в снег, а потом слизывал его с губ, мотал большой головой, рычал с утробным удовольствием. «Какие-то безобидные извращенцы», — подумал он, наблюдая за их загадочной игрой.
Они приснились ему ночью, и будто Ваней был он, хотя нет, он словно всегда был Ваней. Выходил из школы и знал, что ждут, и уже заранее чувствовал, как таит мокрый снег за шиворотом, стекает ниже по спине. Но почему-то это хотелось испытывать вновь и вновь, это не то, чтобы вызывало радость, нет. Это давало чувство некой жизненной стабильности, что ли, без которой уже нельзя. Ну, нельзя. А они не были злыми, они будто выполняли, привычную, но всё еще любимую работу. И он Ваня был им нужен, они бы очень расстроились, если бы в какой-то из дней он почему-то не вышел из школы. Они бы так и остались стоять растерянными. Где же, где же Ваня? Мы не хотим никого валять, кроме Вани. Они не должны догадаться, что он не Ваня! Он будет также падать. Раньше, чем повалят, и также трясти головой, а еще он зарычит, да, зарычит. Но зарычать почему-то не получилось, совсем не получилось, и они поняли и просто ушли. Да и вообще все ушли или стерлись: и люди, и здание школы, и корявые замерзшие кусты, и невысокий забор осталось только приглушенно белое вокруг – только приглушенно белое.
***
А сутра его поджидал Андрей, еще на улице, он частенько его так подлавливал. Со странной троицей он, кажется, вообще ни разу не пересекался у входа в школу. Интересно, почему? Андрей громко говорил: «Привет!» и сразу переходил к математике, и всё становилось просто, и даже защищенно, будто уже совсем неправда, что Андрей был когда-то самый первый отличник-трус. Тогда давно другие хотя бы остались смотреть на его разборку с братком, им стало интересно, они оживились. Конечно, в те моменты ему было не до отслеживания чужих реакций, но он будто ощутил их все разом, ни на кого не смотря, а вот Андрея увидел мельком, как тот, стараясь казаться незамеченным, поспешно скрылся за углом коридора, исчез. Просто исчез. Он часто так делал тогда. А сейчас Марина прошла мимо вместе подругой из параллельного, они над чем-то смеялись, легко и непринужденно, и он невпопад ответил Андрею, а потом убыстрил шаг и оторвался от него, как бы случайно, но тот опять поравнялся с ним уже у раздевалки, но забыл, что хотел сказать.
***
А в этом что-то есть: сидеть с некрасивой девушкой и наблюдать за красивой издалека, через целый ряд. Хотя его теперешняя не красавица-соседка по парте была в разы лучше Тыровой. Во-первых, она знала математику почти также хорошо, как он, а, во-вторых, от нее пахло мандаринами, едва уловимо, но точно мандаринами. Вообще Саша была какая-то приятно ненавязчивая, но участливая. Иногда, когда они выполняли индивидуальные задания, и у него почему-то не сходилось, вдруг, словно по волшебству, появлялась Сашина рука с ручкой и указывала на ошибку, когда что-то не получалось у нее, она мягко касалась его плеча, и тогда он ей исправлял. Похоже проницательная Марьяшка, в отличие от ЗойМихалны, это прекрасно видела, но вместо того, чтобы делать им замечания, просто любовалась. Сашу можно было бы назвать совсем взрослой, если бы не одно «но», у нее была дурацкая привычка сдирать маникюр. Сутра её ногти были аккуратно накрашены то нежно розовым, то пастельно бежевым, то глубоким красным, к середине дня они были уже изрядно подпорчены, а к вечеру от маникюра уже почти ничего не оставалось. Сковыривала она свой лак очень скромно, он даже затруднился бы ответить в какие именно моменты она это делает, но сутра было так красиво, а потом так досадно, что всё испорчено, но ничего похожего на брезгливость Саша в нем не вызывала, да она даже нравилась ему. А Марина: прямая спина, мягкие волны волос, как серьезно и глубоко она иногда смотрит и улыбается тоже часто, далекая, невозможная. Конечно, у нее маникюр всегда идеальный (правда, он её руки никогда вблизи не видел), а вот запах… «Может, она пользуется той же туалетной водой, что и Сашка…»
Марьяша набрала воздуха, её упругая молодая грудь, под строгой, но бессильной скрыть энергичную красоту, блузкой, взмыла вверх, и она начала заранее подготовленную речь: «Ребята, вам, наверное, хорошо известно, что в школах нашей страны, да и конкретно у нас, в здании через дорогу, всё чаще приходится наблюдать такое постыдное явление, как буллинг, а проще говоря, травля. И вы, наверное, слышали, что этот вопрос уже вышел за пределы чисто школьных проблем и объявлен проблемой государственной. Дума приняла решение провести некий эксперимент, цель эксперимента… — Марьяша осеклась, кашлянула и продолжила чуть тише. — Трудно поверить, но это звучит именно так, она начала читать с листа: «Выявлять, если есть и внедрять, если нет, либо утрачена, совесть в умы и души обучающихся самыми жесткими средствами, начиная от психологического прессинга, заканчивая физическими наказаниями. Насчет физических наказаний наш президент пока думает, а вот прессинг он уже одобрил.
— И по поводу чего нас прессовать? – поинтересовалась стройная, немного резковатая брюнетка-староста, — Мы-то тут причем вообще? Это малолетки всё кого-то задирают, делать им нечего.
— Да я тоже так думала, — призналась Марьяша, – но комиссия-то решила иначе. – В нашу школу под видом уборщиц, охранников, методистов были внедрены специальные сотрудники, задачей которых было выявить самые разные формы буллинга. Все учителя подписали документ о неразглашении, и я тоже. Простите, ребят, но иначе меня бы уволили, а я очень люблю свою работу. Мне это валяние Вани хоть и казалось несколько странным, но в общем-то безобидным. Хотя, может, я и не права, не знаю…
— Да мы ж не со зла его валяем-то, – подал голос тощий Илюха,- Вань, скажи.
— Ну это… — растерялся чудной здоровяк, — Ну да, вроде…
Третий участник валяния молчаливый Стас просто кивнул.
— О Боже ш ты мой, — закатила глаза староста, — Вот дебилы они и есть дебилы, даром, что в математике шарят. – Не волнуйтесь, Марьяна Александровна, пусть прессуют, если им того надо, по ходу поймут, что незачем, главное — вы сами не переживайте.
— Ах, да, — вспомнила Марьяша, — главное –то забыла, — девиз эксперимента «Бойтесь равнодушных, ибо с их молчаливого согласия…». Поэтому речь пойдет не только о Ване, а по ходу вообще обо всех ваших ммм… Грехах, что ли. Нам тут на педсовете ролик показывали, как это вообще может проходить… Нечто за гранью. Короче, постарайтесь не поддаваться на провокации. Хотя, судя по ролику… Вот лично я бы не поддаться не смогла, особенно в вашем возрасте.
***
А вообще-то он приятный был, спецсотрудник этот, взглядом заинтересованно-беззлобным провожал и встречал. Большое, чуть рябоватое лицо, мелкие обильные морщинки у светлых глаз, крепкие, в меру полные губы. Небольшой, коренастый, компактный какой-то. Он был заинтригован: А, может, это всё чистая формальность?.. Но Марьяшка ведь предупреждала… Всем назначили определенное время в выходной день, наказав не опаздывать, но и не толпиться у двери. Он пришел минуты за три, встал рядом с дверью, прислушался и понял, что это говорит их староста, говорит четко и уверенно, будто докладывает, а спец, вроде как, мягко одобряет, судя по интонации. Хотя… Тут дверь открылась и появилась выходная, то есть плохо причесанная и совсем не накрашенная староста.
— Чуть не проспала, — поведала она ему возмущенным шепотом, — Это вообще, что такое? Раз староста, то и поднимать надо раньше всех? Совсем обнаглели…
— А как допрос-то?
— Да никак… Нормально, то есть. Это Марьяша страху нагнала… Иди уже…
Сегодня не в форме охранника. В джинсах и свитере, выспавшийся, посвежевший, «жаворонок, видимо…»
— Олег Вересов, — уточнил он, — Хорошо. — И о чем же мы будем говорить?
— Не знаю. Вроде бы, не о чем. Про этих… Да нет тут ничего страшного…
— Почему?
— Глупо, странно, но неагрессивно, нет…
— Допустим. Ну и Бог с ними… — легко согласился спец. — Лучше скажи мне, а как ты вообще тут живешь?
— Живу я дома, — логично заметил Олег, — тут я учусь.
— Ну да, ну да, — покачал головой спец, оценив его остроту. – Но времени-то своей жизни ты школе отдал много.
— А куда деваться?
— И точно некуда, — опять согласился спец.- И какой она была, твоя школьная жизнь?
— Сейчас нормально?
— Совсем нормально? — его тон слишком располагал.
— Ну, почти, — тихо сказал Олег.
— Отчего же «почти»?
Этот голос слишком располагал. А ведь он на самом деле очень хотел кому-нибудь рассказать, кому-то похожему на Марину, но ведь это невозможно… Лучше уж совсем на нее непохожему… И Олег стал говорить и говорить складно, сам себе удивляясь.
— Значит, в основном коровы, да? Мычат и не телятся, понятно. А овцы, видимо, жмутся, –поддерживал спец… Бывает… Но теперь-то, надеюсь, кто-то преобразился у вас в лань или там лошадку породистую?
— Скорее второе.
— О как! И что же ты медлишь?
— Не могу… Не знаю… Не здесь…
— Понятно. Ну, с твоим рогатым и безрогим скотом мы кое-как разобрались. А меня вот, знаешь, всегда интересовали улитки, — начал он доверительно. — Интересные такие твари. Осторожные, тихие, где-то даже симпатичные… Бывают и ядовитые… Не так уж безобидны, за себя постоять могут, но чаще прячутся… Домик свой слизью закупоривают и спят, ничего не видя и не слыша. Если вдруг вскрикнет кто или застонет рядом – всё сном покажется… Кстати, в неволи живут довольно долго… — спец сделал паузу, колко посмотрел ему в глаза и наконец произнес: — А ты, видно, думал, что бабочка, да?
Олега передернуло.
— Не нравится. Ну, конечно. Почти герой, вон за «девушку-сокамерницу» вступился. Но чего-то не хватает, согласись. Разве герои прячутся в кокон, разве они проходят мимо, когда унижают или даже бьют других, если последние им малосимпатичны, да что там симпатичны-несимпатичны, они, вроде как, даже и не люди, как и их мучители, палачи и жертвы, а я не при делах. Так ведь?
Олег кивнул, не найдя, что возразить. И тут его исповедник со спокойной, убаюкивающей интонации перешел на оглушительный крик.
— По какому праву ты?! С твоим умом, физическими данными и природной смелостью решил, что можешь, не участвовать?! Отложить себе жизнь до Университета. Стать безучастной тварью в панцире?! Думаешь, там, в Университете, среди себе подобных, ты станешь другим?! Нет! Уже нет! «Не здесь» и «Не сейчас»! – только это у тебя есть и будет. Ползай дальше, в тюрьму за это не посадят! Свободен!
***
Олег так резко рванул дверь при выходе из кабинета, что чуть не вдарил ею в следующего за ним Андрея, но даже не понял, что это был именно он. Переполнившийся страхом Андрей чуть было не вспомнил свои прежние способности к исчезновению. Но потом рассудил здраво, что бить его там точно не будут, если только орать, а это стерпеть можно.
Олег вылетел на улицу, и яркая синь неба окрепшего солнечного утра резанула по глазам. Захотелось спрятаться куда-нибудь, в темноту, да пусть даже в этот панцирь, черт с ним, хотя бы на время, чтобы успокоиться. А времени было мало. Во дворе своего дома он сел на мерзлые качели, окна их квартиры выходили в другую сторону, обхватил себя руками и закрыл глаза. «Потом, всё потом». Сегодня его мать справляла свой неважно какой по счету день рождения. До этого не справляла года четыре, поскольку считала, что радости в этом сложении лет уже быть не может, а с иными вразумительными поводами вообще напряженка.
Но в этот раз её радостью был он, со своим досрочным поступлением, что сберегло ей нервы на целые полгода. И она решила, что вот сейчас точно счастлива, и это надо отметить…
Сидя за столом в компании немногочисленных родственников, он много говорил: и что она совсем не похожа на его мать, все принимают за сестру, а когда-нибудь он вообще выдаст её за свою девушку, и все поверят, и прочее в том же духе, лепил без остановки разные приятности, пока отец, как обычно, тупил с комплиментами, он всегда с ними тупил.
Мама по-доброму смеялась над ними обоими.
— Что-то ты сегодня, какой-то перевозбужденный, — заметила она. – Всё нормально?
— Конечно, нормально.
И только поздно ночью, глядя в черные, уснувшие окна высотки напротив и понимая, что уснуть ему сегодня не удастся, он признался себе, что этот спец бесконечно прав. А если бы участвовал? Ну, не убили бы они его в конце концов… Власть… Над всеми этими… Да зачем она ему? Столько бы сил ушло. А на что они ушли в итоге-то? На учебу и кокон, досрочное поступление в университет. Родители гордятся. Вот она цена собственного малодушия. А чем тогда придется платить за само малодушие? Ведь придется, наверное. И правильно, и заслуженно. Значит, будет платить. Может, не сейчас, потом. Но заплатить обязательно придется. И он готов, да, готов. И Марина… Если бы он рассказал всё ей. Осудила бы и была права. Права…
***
На следующий день ему так хотелось спать, что в голову вообще ничего не шло, только обрывки снов: Ваня-он-он-Ваня-не Ваня он, еще и улитки, вроде, ползали. На истории чуть не вырубился, едва не уронив голову на плечо Саше. А на последней из перемен просто лег на парту, не чувствуя в себе сил выйти в коридор, и тут к нему подошел Андрей и без всяких предисловий заявил.
— Презираешь меня, да?
— Что?.. – Олег с трудом сфокусировал взгляд, тщетно пытаясь вникнуть в происходящее.
— Ну да я трус, я же не скрываю, ну, не всем же. Ну, признай.
— Что мне признать?
— Что это тоже, тоже имеет право на существование… Не всем же…
— Что не всем?
— Да ничего! Не знаю!
Из-за спины Андрея замаячила нежно бежевая, приятно поблескивающая редкими, чуть заметными стразами, кошка-кофта.
— А это, — замурлыкала кофта, — результат проведенной воспитательной работы. – Андрюша у нас мальчик впечатлительный, да, Андрюш? – Марина попыталась коснуться локтя Андрея. – Но тот отпрянул. – Марина рассмеялась. – А я вот ничего ему не рассказала, как не пыжился, аж вспотел, бедный. Она была совсем рядом, и это выступление явно предназначалось для него, Андрей был только вспомогательной фигурой…
— Тебе в разведку идти, Марин, — тихо сказал Олег.
— Ты мне лучше скажи, ты так и дальше будешь на меня смотреть? – её насмешливый взгляд растравлял, от него и хотелось, и не хотелось спрятаться.
— Тебе это неприятно?
— Приятно. Но ведь можно и поговорить.
— Давай, поговорим.
Тут прозвенел звонок.
— Заметано, — констатировала Марина и не спешно отправилась на свой дальний ряд, там быстро переговорила о чем-то с соседкой по парте, села, скрестила руки и картинно положила на них подбородок.
Сейчас эта картинка Олегу почему-то не понравилась
***
И вот она уже идет рядом с ним, в белом пушистом полушубке, с призывно разметавшимися по плечам каштановыми локонами, а лицо у нее, оказывается, не только красивое, но еще и большое. Он впервые задумался над тем, что у людей лица, как и всё остальное, разного размера, и чтобы оценить красоту Марины совсем не надо вглядываться…
— А я про тебя много чего знаю, — загадочно начала она.
— Что про меня можно знать-то? – удивился Олег.
— Ну как же, ты же за девушку вступился. За свою девушку, — многозначительно произнесла она.
Ему вдруг резко захотелось, чтобы она сейчас говорила о чем-то другом. Неважно, о чем именно, но только не об этом…
— Когда это было — то…
— Ну, не важно, вы же потом… Да и до…
— Откуда ты знаешь?!
— Слухи-то ходили.
— Ты им веришь?
— Могу ошибаться. Но ты ведь мне обо всем расскажешь? – вновь этот уверенно-насмешливый взгляд и улыбка, нет, и зубы красивые, и… Да что не так с её улыбкой?..
— Зачем?
— Просто любопытно.
— Извини, не хочу.
— Ну и ладно, — милостиво согласилась Марина. – Сейчас –то вы не встречаетесь.
— Нет, не встречаемся.
— Вот и хорошо…
И после этого её «хорошо» ему стало лучше, напряжение спало, даже захотелось что-нибудь рассказать ей, какую-нибудь увлекательную неправду, в которую пока рассказываешь, сам веришь. Но ничего не пришло в голову…
***
А на следующий день пришло и очень много такой удачной, яркой неправды, что она смеялась взахлеб и не хотела расставаться с ним до позднего вечера. И он будто был кем-то другим, и этот другой ей очень нравился, да и сам он себе тоже нравился.
Её запах был… дорогим он был. Хотя Олег мало что понимал в женском парфюме, но почему-то сразу понял. А вот из чего именно состоял этот запах… Сразу и не поймешь, но мандаринов в нем точно не было. Она целовалась очень уверенно, она вообще была уверенной в себе девушкой. Иначе, наверное, и быть не могло. А когда наконец ушла, Олег еще постоял немного у дверей её подъезда, прислушиваясь к противоречивым ощущениям, но так и не смог в них разобраться…
Вместо расплаты за «не жизнь» сейчас в его жизнь входило что-то совсем иное, он не понимал, что это. Марина, за которой он наблюдал полтора года, и Марина последних двух дней – это были две разные Марины. Будто две параллельные реальности поменялись местами, и в той, другой реальности остался Олег, который так и будет продолжать смотреть на нее вплоть до выпускного, и даже на выпускном не пригласит танцевать… Но единственное, что оставалось общим в обеих реальностях – они по-прежнему сидели на разных рядах.
***
Воскресный утренний звонок – это была она, но он не почувствовал радости. Да ему вообще не хотелось с ней встречаться сегодня. Сегодня хотелось даже не закрыться от жизни, а, скорее, выпасть из нее. Выпадать из жизни у него получалось с помощью математики, математика умела забирать его целиком, правда, не всегда. Для этого задачи должны были быть особенными, такими, что он решил, на той самой Олимпиаде, в большой мере определив свою профессиональную судьбу. Теперь, вспоминая этот невероятный день, он понимал, что, если бы думал о своей судьбе, нервах матери, шансе, который нужно ухватить во чтобы то ни стало, он бы не справился. Шел просто попробовать, вдруг получится. Но эти задачи потрясли его, они были абсолютно не похожи на то, что ему приходилось решать ранее. Их автор будто предлагал ему поговорить на другом языке, который он никогда не изучал, но словно знал еще до рождения.
Олег подождал пока телефон отпоет, потом увидел, что звонку предшествовало еще несколько сообщений. «Надо же, как настойчива», — усмехнулся он про себя. Но не перезванивать было уже неудобно.
***
Её мать посмотрела не него оценивающе, и похоже оценка была достаточно высокой, но не на сто баллов. Она была похожа на Марину, как более ранняя и уже устаревшая модель, ниже, полнее, черты лица меньше, и не столь выразительны. Но то, что Марина именно её дочь считывалось сразу, было в их взглядах и улыбках нечто настолько схожее, будто это вообще один и тот же человек, но разгуливающий в разных телах, в будни в мамином, а по праздникам в Маринином, чтобы дольше сохранилось.
— Ну, не буду вам мешать, — сказала мама, почти один в один скопировав уже известную Олегу интонацию дочери, хотя, скорее, это дочь её копировала, но Олегу почему-то показалось, что наоборот.
А дальше Марина, светя крепкими, стройными ногами в коротких домашних шортах увлекла его в свою маленькую, педантично убранную комнату в бежевых тонах, притащила с кухни тарелку мелкого печенья и две одинаковые прозрачные кружки с кофе из светло-коричневого плотного стекла, и наконец-то выдала цель своего приглашения в первой половине дня. Она хотела, чтобы он объяснил ей те самые задачи.
— А как ты их вообще добыла? – удивился Олег. – Они точно в Интернет пока не выложены.
— Ну, мой папа знает подходы… Только, похоже, без толку. Я вообще там ничего не понимаю и папа, кстати, тоже, мозговынос какой-то. Может, ты объяснишь. Вот эту, например, она ткнула пальцем в распечатку.
— Ну, это не самый мозговынос, — значит, вот так, смотри.
Он чувствовал, что она не понимает или он плохо объяснял… Но ведь это нельзя объяснить… Это надо чувствовать. Он попробовал раз, другой, третий. Марина уже морщилась, ей не нравилось выглядеть туповатой.
— Всё, сдаюсь, педагогика — это не моё, — вздохнул Олег.
Ну и ладно, буду поступать в экономический или на статистику, — широко зевнула красавица, громко отставила кружку и перебралась к нему на колени.
***
И чего он испугался, мать бы её точно не вошла, она вообще будто растворилась в той дальней комнате под приглушенные звуки телевизора. Испугался, что она сейчас поймет, что он в этом ноль, и тогда придется признаться ей во всем… А он бы не смог, только не ей, такой уверенной, с таким большим лицом… Нужно было что-то решать, может, ему все-таки удастся наврать ей и здесь… Надо подготовиться, весь вечер он шерстил сайты определенной тематики, а поскольку системным подходом владел блестяще, ближе к ночи, уже почти был уверен, что изобразить опытность у него получится, главное – заставить себя не растеряться, он сможет… Больше нельзя откладывать жизнь, чтобы эта жизнь не предлагала…
***
«Я смогу, я докажу, я должен!», — настраивал себя Олег, будто перед экзаменом, она не догадается, лучше здесь все равно никого нет, а в университет надо идти взрослым человеком. «Мне повезло, мне очень повезло…» — продолжал убеждать себя он.
Но заходя в этом возбужденно- решительном состоянии в класс, Олег успел заметить следующее: Илюха, видимо, пытался объясниться с Ваней. Ваня сидел как истукан, не откликаясь и не смотря на него, Илюха тряхнул его за плечо, и тут Ваня сделал такой резкий выпад рукой, что, если бы Илюха вовремя не увернулся…
Оказавшиеся рядом девчонки тревожно переглянулись, и только во взгляде Марины тревоги не было вовсе, она даже не улыбалась, она лыбилась и чуть подмигнула, заметив его… И тут он понял, что ничего не будет ни себе, ни ей доказывать, да и не сможет он не потому что ноль…
А потом начался урок, и Олег уже не смотрел ни на кого, прямо уставившись доску, на которой под легкой рукой Марьяшки танцевали такие понятные ему в своей увлекательной и красивой жизни интегралы…
На переменах Олег не знал, куда деваться от этой совсем ненужной и даже противной ему теперь Марины, бурчал что-то на её незатейливый треп, стараясь не смотреть в глаза. Вот если бы она сейчас взяла и просто забыла про него, вычеркнуть бы эти последние дни, сделать так, чтобы он еще тогда ответил ей настолько грубо или глупо, чтобы её зарождающийся интерес исчез сразу же, а теперь, наверное, надо что-то объяснить. А как?..
Приближался конец последнего урока, вместе со звонком он вскочил как ошпаренный и ринулся к двери под изумленным взглядом Саши, а Марина действительно не заметила его молниеносного исчезновения, поскольку в этот момент все еще продолжала увлеченно болтать с соседкой по парте, не спеша собирая сумку.
***
В этой части коридора действительно некуда было спрятаться. Если повернуть назад к туалету, то, скорее всего, она его увидит. Олег чувствовал, что Марина близко, и, если просто рвануть по лестнице вниз, она заметит его тоже. Рядом только чуть приоткрытый кабинет Марьяшки, и он проскользнул туда. Марьяшка, видимо, тоже собиралась уходить, в одной руке у нее была довольно объемная женская сумка, другой она прижимала к груди стопку тетрадок.
— Марьяна Александровна, можно вас задержать минут на пять? – выпалил Олег.
— Да, можно, — она положила сумку и тетрадки на ближайшую парту. Повисла пауза. Олег напряженно вслушивался, как за дверью проходит толпа его одноклассников, а Марьяшка заинтриговано смотрела на него. Наконец звуки стихли.
— И как это понимать? – шепотом поинтересовалась Марьяшка.
— Мне надо не столкнуться с одним человеком, — наконец объяснил Олег.
В телефоне звякнуло раздраженно-удивленное «Ты где?».
— Это тот самый человек? – спросила Марьяшка.
— Ну да. — вздохнул Олег. – Большое спасибо, Марьяна Александровна. Извините. я…
— За что «извините-то»? – Марьяшке стало весело. – Вересов, а человек ведь может ждать внизу, — резонно заметила она. — Надо, чтобы ему надоело…
— Да я в коридоре тогда. Минут пятнадцать, думаю хватит. Спасибо еще раз.
— Нет уж, спасибом не отделаешься. Вересов, нельзя так испытывать женское любопытство. Объясни уж, пожалуйста. А-то я на тебя обижусь и поставлю двойку для профилактики.
— Да хоть три двойки.
— А как я заучу это объясню? С чего это наш олимпиадник вдруг двоечником стал? – продолжала дурачиться Марьяшка.
— Скажите, что ваш олимпиадник стал идиотом.
— А Дарья Васильевна мне скажет, что я как классный руководитель должна была разобраться в проблеме, а не портить статистику. Так что, давай, выкладывай проблему свою. От кого ты прятался?
Олег понял, что деваться ему некуда, не хамить же своей спасительнице, да еще и любимому педагогу. Наврать что-то вразумительное сейчас он тоже был не в состоянии. Вот не вдохновляла Марьяшка на вранье…
— От Марины, — обезоружено выдохнул он, предвидя, как безудержно она будет сейчас хохотать.
Но Марьяна Александровна не рассмеялась. Наоборот, её лицо вдруг стало абсолютно серьезным.
— Почему? Разве от таких девушек прячутся.
— А она не такая. Совсем не такая. – Олег понял, что не сможет сейчас сформулировать. Но Марьяшка, кажется, начала понимать и так.
— Не такая, как бы тебе хотелось?
— Нет. Я сначала думал, она, как я. Потом оказалось, что нет. Тогда я подумал, что смогу, как она. У меня даже стало получаться, ей нравилось. А потом понял, что она мне больше не нравится и никогда бы не понравилась, если бы я знал раньше… Вот… — Он перевел дух. – Короче, я дебил, Марьяна Александровна, извините.
— Ты просто волнуешься, — улыбнулась Марьяна Александровна. – К тому же мужчины вообще адекватно о чувствах редко говорить умеют. Ну, ничего страшного, Олег. И хорошо, что ты вот так быстро понял, что Марина тебе не подходит.
— Только когда стал с ней общаться, а до этого…
— А иначе и не поймешь. Люди, и вообще жизнь – она разная, со стороны одно кажется, а вблизи…Но далеко не всегда разочарованье, правда. Я вот тоже всё детство и юность – одна учеба, а общения по минимуму. Отстраняться от людей не надо. Это неправильно. Я еще и толстая была, ну, не то, чтобы совсем, но полноватая, комплексовала очень. Только в институте раскрепостилась.
— Вы похудели в институте?
— Нет, похудела я после того, как замуж вышла и ребенка родила. Вот так вот получилось. А муж меня еще толстую полюбил в институте. И знаешь, что главное: Мы, когда с ним общаться начали, я поняла, что мне с ним не надо ничего из себя изображать, и сразу стало так легко.
***
Солнце чуть пробивалось сквозь грязно сероватую пену облаков. Мелкие чуть ощутимые снежинки, то ли есть, то ли кажутся. Слабые конторы предчувствий, хотя, вроде бы, всё уже и так ясно, надо позвонить и сказать, нет, лучше все-таки написать…
«Марина, извини, я тебе не подхожу. Я сразу не понял, теперь знаю. Не надо нам встречаться» — она не ответила сразу, только снежинки стали более отчетливы, или он просто вгляделся в них. И почему-то тот факт, что они все-таки реальны немного утешал. «А может, это уже и всё, она даже не сочтет нужным ответить, хорошо бы, если так». Но телефон пикнул. Олег вздохнул, какое-то время собирался с духом, чтобы посмотреть. Подождал немного, вдруг сообщений будет несколько, а может, вообще это было не от нее… Нет, от нее, всего одно: «Ну, раз ты так решил…». Нет, все равно не верилось, что это так просто…
***
Саша никому не мешала, стояла себе в сторонке и кулупала лак, а эти две — красотка и другая попроще шептались рядом с ней, похоже, о ней шептались, «да плевать, пусть…»
— Нет, ну вот что это такое, вот зачем, я не понимаю? — Марина чуть повысила голос, чтобы она все-таки услышала. – Саш, объясни нам, пожалуйста, для чего ты их так уродуешь, какой в этом прикол-то? Нам любопытно просто. Ну, Саш…
Марина переборщила сегодня с естественностью макияжа, выглядела чуть более бледной, чем нужно и губы поблескивали холодной матовостью. Маска хорошенького садиста, за которой скрывается чудовищная морда. Но зачем же мордой их пугать… Пусть всё будет прилично. Не надо крови… Не эстетично. Лучше ток, легкий ток. Ведь всегда любопытно узнать, как будут подергиваться их лица, иногда это даже весело, чуть-чуть еще усилить, чуть-чуть…
— Марин, а тебе не кажется, что это не твоё дело?!
— Ох, — вздрогнула застигнутая врасплох мучительница. – Олег, ты меня пугаешь, — и вообще, в женские разговоры вмешиваться, как бы тебе помягче сказать, не слишком мужественно.
— Возможно. Только она разговаривать с тобой не хочет.
Саша будто очнулась, оценила обстановку, и по-детски скукожив лицо, будто разжевала оказавшуюся совсем невкусной конфету, которую выплюнуть вот так на людях:
— Не хочу, — только и произнесла она.
— Так, сбрызнули отсюда обе! – неожиданно сам для себя скомандовал Олег.
— Да уж, — значительно вздохнула Марина, — понятно, — и будто на ухо подруге, но на самом деле ему. – У некоторых, видимо, только на ущербных и встает…
— Что?!
— Ничего-ничего, — примирительно замахала руками Марина. – Каждому своё – говорю.
И они удалились, хихикая.
— Значит, так происходит буллинг у девчонок?
— Да какой это буллинг, — вновь поморщилась Саша. – Похихикали и ушли. У меня вообще за себя ругаться плохо получается.
— А за кого получается?
— За Машу получалось, — задумчиво произнесла Саша. — Мы с ней до девятого учились. У нее голос такой тихий-тихий. Она очень маленькая была, меньше всех. Я за нее с первого по шестой класс заступалась, а потом ей это стало ненужно.
— Почему?
— В седьмом пришел Димон. И сразу стал всех за нее бить, влюбился, наверное. А ей понравилось. Она даже иногда специально придумывала, что на неё наезжают. Я ей как-то сказала, что так нельзя. А она сказала, чтоб не лезла, а то она Димона и на меня натравит. Я испугалась, он вообще псих и сейчас в психушке, кажется.
— А она?
— В колледже юридическом учится. У нее уже другой парень, она с ним живет.
— Дерьмо какое-то.
— Ну да. Я обо всем этом забыла почти, так забыть хотелось. А после этого собеседования, будто ожило. Но он хороший дядька, утешал меня. Объяснял, что надо было про её провокации рассказать учителям, родителям. Да я теперь сама понимаю, что надо. А все молчали и боялись. Да и не так уж это было часто, от нее потом-то уже все просто шарахались. Так что Марина — это цветочки, — Саша наконец улыбнулась.
— Всё познается в сравнении.
— Не могу никак от этой дурацкой привычки избавится, — грустно призналась Саша. – Меня это успокаивает.
— Ты про ногти? Да ерунда, мне даже нравится.
— Нравится? — удивилась Саша.
— Ну, в смысле не вижу в этом ничего страшного.
Марина растворилась в его сознании как дурацкий, аляповатый фильм. Из которого ничего нельзя было почерпнуть, только хмыкнуть пару раз. А вот Сашина история с этой подружкой скрытой садисткой задела по-настоящему: «И зачем вообще существует подобное? И зачем Сашке нужно было столкнуться с этим. Зачем?»
***
— Вот, — она положила перед ним руку. – Оттенки лака на каждом ноготке будто перекликались между собой, один цвет плавно переходил в другой, а все вместе они являли…
— Ой, радуга, — оценил Олег. — Только как же ты теперь это отковыривать будешь?
— Очень сложно, он гелиевый, самый устойчивый, стоит…Но мама меня поддержала…
Я буду бороться! Для начала с собой. Ну, неужели я не смогу… Нет, смогу! Я должна! – она попыталась сжать ладонь в кулак, но остановилась, недоумевая, а можно ли так сделать с радугой…
— Какая ж ты смешная, — растроганно прошептал Олег.
***
Он возник неожиданно, в узком коридоре между рекреациями, Олег что-то отвечал Саше и, наверное, улыбался. Выше его на полголовы, а в ширину так вообще в два раза. «Он что, действительно такой здоровый…»
— Ржете, значит, надо мной, смешной я, да? – и пошел на них. Олег быстро закрыл Сашу спиной.
— Да не над… — и тут же вдарился лбом об стену.
— Ты совсем охренел! – закричала Сашка. – Ты больной, что ли!
— Точно больной! – это был резкий голос их старосты, и еще кто-то рядом пролепетал нечто невнятное.
В глазах Олега прояснилось. Он увидел вмятину в штукатурке, понял, что это от его лба.
— Нормально… — констатировал он.
— Что нормально, то?! – продолжала орать староста. — С тобой всё нормально?!
— Да, вроде, да…
— Где они все?! И Марьяшка, и этот… когда надо, нет никого. Ладно, я к ним завтра утром в учительскую нагряну. Он похоже опасным становится, — заключила староста и направилась к лестнице вместе с Андреем.
— Саша, напомни, пожжалуйста, куда мы с тобой cобрались?
— В оккеанарим… А ты уверен?..
— Конечно. Теперь только океанариум…
***
Ну, правда, очень смешная и маленькая какая-то, и ему это нравилось… А ей всё здесь нравилось, хотелось рассмотреть поближе и повнимательнее, а Олег не рассматривал толком, скорее, в целом наслаждался атмосферой этого подводного царства, особенно здорово было там, где прозрачный пол, стены и потолок. Захотелось лечь — и чтобы они вот так вокруг тебя плавали вечно. А Саша все бегала от аквариума к аквариуму, сбиваясь с маршрута, и ему постоянно приходилось напоминать ей, что тут они уже были и куда следует продвигаться дальше. Но Олега это ничуть не раздражало. Ему передавалась её радость, и, если для продления этой радости нужно было еще раз глянуть «на ту злую-здоровую», он был только «за».
У её подъезда они остановились, надо было как-то прощаться. Саша с любопытством смотрела на его нерешительность, а потом очень естественно вскинула руки и обняла за шею, обдав мандариновым ароматом. Он прижал её к себе, отпускать не хотелось, но она как-то очень аккуратно высвободилась, видимо, чуть смутившись, потом опомнившись, пролепетала что-то типа: «Спасибо, всё было классно и скрылась в подъезде».
***
— Саша, ты красивая, правда.
— Нет.
— Почему нет?
— Я просто симпатичная.
— А я вчера ближе к ночи только понял, что непросто…
Тут дверь класса распахнулась, и вопль старосты погасил все шушуканья:
— Он, он их замочил, там!!!
***
Ваня сидел на снегу, оперевшись о небольшой сугроб, в руке у него был нож, его бывшие товарищи лежали рядом. Небольшое пространство вокруг алело красным.
— Вот теперь они не будут, не будут, надо мной смеяться! — ожесточенно повторял убийца, потрясая ножом в воздухе. – Вот я как! Вот я всем! Всем!!! – и вдруг откинул нож в сторону, обхватил голову и глухо зарыдал.
— Мы, мы должны были предупредить, раньше, — выкрикнула Саша и затряслась. — Олег схватил её в охапку. Кто-то из девчонок громко всхлипнул, остальные застыли в оцепенении. А Ваня уже рыдал навзрыд, размазывая по лицу кровь и снег. – Нет, не я! Они просто смеялись! Это не я! Мы играли, мы не со зла, не со зла это всёёёёёёёёёёёёёё!!!
— Да хватит уже! Достаточно! – вдруг скомандовала Марьяшка, — все недоуменно уставились на нее. – Я уже сама сейчас поверю! Заканчивайте ваше шоу, мне тут только приступов не хватало.
— Да каких приступов, Марьяна Александровна, все сердечники, астматики и шибко нервные от мероприятия отстранены. Остались только стойкие, – вышел спецсотрудник. – Давайте, ребята, оживайте. И ты Вань, из роли уж выходи. Молодец, старался. Окровавленные трупы зашевелились и бодро встали на ноги. Окаменелые зрители отмерли, по толпе пошел ропот, а Андрей задрал голову к небу и стал истово креститься.
— Тише! Тише! – начал спец своё финальное обращение. – Вот скажите, а как, как еще до вашей совести достучаться, если некоторые настолько глубоко умудрились её зарыть, что ни щипцами, ни отбойным молотком не достанешь. Какой там прессинг… Драть вас уже поздно, это надо с младшей школы начинать, тогда может к старшей будет эффект. Я уж все мозги себе вывернул. А тут ребята подвернулись, интересные ребята, затейливые. Артистами стать хотят, и придумали себе историю, тоже чтоб от буллинга защититься, решили, таких дураков, да еще и троих, трогать не будут. И ведь правы оказались. Мы с ними, конечно, поработали, научили кой-чему для большей убедительности, чтобы гладко всё прошло, по сценарию. И все-таки достали, достали мы совесть вашу!
— Да шли бы вы к черту, с вашими извращенными идеями! – выкрикнул Олег, все еще сжимающий Сашку в объятьях!
— Да ладно, — тихо произнесла успокоившаяся Саша. – Всё ведь хорошо закончилось-то.
— Хорошо, солнышко, конечно, хорошо, — по-отечески улыбнулся ей спец. – Ты мне вообще сразу понравилась. Да и приятель твой тоже понравился, сейчас глазами меня спалит. Это правильно. А ведь вы до этого-то не особо дружили… И Марина больше не смеется, на человека похожа стала. Как же тебя портила, девочка, эта твоя улыбка поганая, ты уж за собой дальше последи, последи. Марины хотела было что-то возразить, но, видимо, не нашла в себе сил. Он перевел взгляд на Андрея, который перестал креститься, но выглядел будто обновленным. — А этот вообще в Бога поверил, — констатировал спец. – А вы всё спорили, Марьяна Александровна, вот он вам, вот положительный эффект, налицо.
— Но методы ваши, конечно, — все еще не могла согласиться Марьяша.
— В соответствии с назревшими проблемами, всё в соответствии. Короче, теперь, надеюсь, вы поняли. Чтобы подобное искусство не стало реальностью, а такие прецеденты, увы, уже случались в других регионах, совесть свою отключать никогда нельзя. Хотя бы сигнализировать вовремя и по делу, как ваша староста делает. Молодец, девка, чуть все представление нам не сорвала, пришлось в последней момент колоться и привлекать её тоже в качестве актрисы, благо громко орать умеет. Все свободны! Уроков сегодня больше не будет.
Часть зрителей с опрокинутыми лицами поспешила удалиться, среди них была и Марина.
Марьяша многозначительно проводила их взглядом и вздохнула. Но другие так и остались стоять, а «артисты» теперь выглядели какими-то понурыми.
— Нет, не так надо закончить, не так, — вдруг уверенно выступила Саша.
— А как? — не понял Олег.
— Нам же спектакль показали, — удивилась Саша его несообразительности и начала громко аплодировать. И все остальные тоже присоединилась к ней.
Артисты расплылись в улыбках, дружно взялись за руки и поклонились публике. И хмурый день будто озарился солнечным светом, хотя солнце и спряталось где-то глубоко в вязи облаков, и Олегу вдруг так захотелось жить, как давно уж не хотелось зимой.
— Ну, теперь эффект вообще превзошел все ожидания, — уже совсем без пафоса, — тихо сказал спец Марьяшке. — И у девочки вон лидерские качества наконец-то проснулись.
— Это не лидерские качества, — улыбнулась Марьяна Александровна. — Хотя может и они тоже, но больше просто добро…
