(из цикла «Совесть дальнобойщика»)
— Публичный дом. Офигеть, ты меня что, в публичный дом привел?
Она озиралась по сторонам, хватаясь за поручень и cлишком звонко поднимаясь по полым мраморным ступеням к ресепшн на ходулях своих длинных ног, торчавших из остроносых ботильонов и заканчивавшихся где-то в нелепой сборчатой маленькой юбочке. Я тоже делал вид, что рассматриваю пикантные венецианские маски и эстетские черно-белые фотографии фрагментов сплетающихся тел, висевшие над лестницей.
— Мы что, будем здесь трахаться?
— Алиса, пожалуйста…
Я заискивающе улыбнулся.
— А что такое? У тебя тут знакомые?
— Кто его знает…
— Ах, кто его знает?!! Старый развратник.
Она снова растрепала мои волосы и хотя это не было неприятно, я подумал, что будь я каким-нибудь сумасшедшим режиссером в ответ мог бы, например, зажать ладонью ее не находивший покоя рот или смять это состоящее из мелких черточек лицо, казавшееся то красивым, то хищным, то вульгарным.
За монитором сидел незапоминающийся молодой человек, старавшийся не смотреть в глаза.
— У вас есть номера? — спросил я, тоже не глядя на него.
— Люкс остался с джакузи.
— Вау, — она медленно провела длинным серебряным ногтем с маникюром в виде паутины по моему рукаву. – Гуляем.
— Мгм, — я интеллигентно, с видом знатока потрогал бородку, как бы смакуя эти слова “люкс с джакузи”. Экстравагантная парочка – эстет, снявший оторву. – А сколько стоит?
— Час — пять тысяч.
Пока консьерж заполнял бумаги, она нагло разглядывала его, навалясь на стойку.
Потом повернула голову ко мне и громко спросила:
А молодой человек, знает, что я несовершеннолетняя?
Ну, хватит.
Ей все-таки удалось расколоть этого профессионала сферы услуг. Я заметил, как похабная улыбка скользнула по его скромно опущенному лицу, когда он протягивал ключи. Пока мы поднимались на последний этаж, Алиса буквально висела у меня на шее.
— Ты ведь не обижаешься?
— Да нет.
— Надеюсь, я заглажу вину.
Нет, в принципе она могла нравиться, хотя я и принял ее вначале за дурочку. Даже ультразвук ее голоса, которым она пользовалась также, как киты, летучие мыши или долгопяты, то есть определяя расстояние либо препятствие, которое нужно было преодолеть, в конце концов стал казаться таким же признаком ее независимости, как слишком яркий макияж, кожаная куртка с косой молнией и браслеты с черепами. Одним словом, неординарная, творческая личность из тех, с которыми я никогда не связывался, и которые могли появиться рядом со мной только в таком необъятном учреждении, как наш банк, точнее, в его отделе рекламы.
Будучи cоциабельным и проактивным сотрудником, открытым всему новому, я сам подошел к ней в столовой, чтобы представиться.
Игорь. Отдел маркетинга. Извините, я уже неделю слышу ваш смех и все мечтал с вами познакомиться.
Мы немного поговорили про планы на майские праздники, про страховку и бонусы. Она крутила прядь волос глубоко, интригующе, и в то же время издевательски в меня вглядываясь. Одну из таких пауз я и не выдержал – предложил выпить чего-нибудь после работы. Мы зашли в темный, малолюдный бар, забились в угол и взяли по Лонг Айленду. Выяснилось, что еще недавно Алиса хотела быть моделью, потом фотографом, потом дизайнером, работала в рекламном агентстве, на телевидении, в пиаре, меняла специальность каждые полгода, ушла на сторону клиента, в фармацевтическую контору, откуда уволилась, потому что там работали одни извращенцы и вот осела у нас. Допив коктейль, она спросила, пользуюсь ли я лаком, чтобы зачесывать лысину.
Не могу сказать, что привык к такому стилю общения, но в то же время я был словно под гипнозом. Рассказал, что особенно по поводу лысины не переживаю: мне 45, я женат — женился сразу после окончания экономического факультета на прекрасной женщине, всю жизнь занимаюсь банками. По этой теме писал диссертацию – тенденции интеграции и глобализации в банковской сфере. Она кивала, отжимая палочкой для коктейля остатки лимона в тающий лед и всем видом показывая, как ей скучно.
Я вдруг поймал себя на мысли, что это последняя наша встреча, больше я не хочу ее видеть. Раздражен – да, пожалуй, я был раздражен. От раздражения и от того, что она начала откровенно зевать, я заказал еще Лонг Айленд, хотя можно было уже расходиться, а затем, не допив половины, отчаянно впился в ее губы. Даже зажмурился, ожидая шлепка по щеке, но его не последовало. На ощупь с изнанки она оказалась податливой и доверчивой, как ребенок, а спустя секунду уже страстной и настойчивой, чересчур жадной для первого раза. Она как бы хваталась за свою страсть, раздувала ее. Наконец, оторвавшись, подсев так близко, что я вынужден был опустить глаза на ее маленькую грудь под футболкой с принтом “Bad Motherfucker”, она спросила, куда мы теперь поедем. Я ответил, что не знаю. Она сказала, ну не знаешь, так не знаешь. Я сказал, что позвоню своему коллеге, вышел за дверь и нашел в интернете отель на час.
Чтобы не терять времени мы поймали машину. Здесь, анализируя ситуацию, я пришел к выводу, что мое мнение о ней, как о недалекой карьеристке, решившей агрессивно навести мосты с кем-то, кто может быть ей полезен, не соответствует действительности. Причина ее поведения, скорей всего, в неудовлетворенности, она просто любит секс, к которому так легко относятся в творческой среде все эти модели, фотографы и дизайнеры. Такую версию подтверждало и ее дальнейшее поведение – за несколько секунд пока мы ехали, очевидно, испытывая недостаток в мужском внимании, даже несмотря на то, что я был рядом, она начала болтать с водителем, назвала его “азиатом”, спросила в Турции ли Самарканд и наврала, что я – крупный, известный всей Москве банкир, а потом снова, в каком-то нахлынувшем на нее упоении припала ко мне.
Номер оказался роскошным, ни дать, ни взять — клетка для плавлинов. В центре огромная золотая кровать с высоким витым изголовьем, над ней — дворцовая люстра с искусственными свечами, на стенах и потолке — зеркала, красные обои и тяжелые, расшитые королевскими лилиями гардины.
Офигеть, — сказала она, когда мы включили свет.
Да уж, нравится русскому человеку роскошь.
Пока я неторопливо и обстоятельно расстегивал пальто, она уже скинула куртку, раскидала ботильоны и прошмыгнула в ванную.
Вау, правда, джакузи.
Зачем ты все время говоришь “вау”?
Я снисходительно улыбнулся, как-то молниеносно почувствов себя по-хозяйски, повесил пальто на плечики, разгладил складки и прошел за ней. Мне казалось, что здесь мы и начнем, напротив белого айсберга наслаждений с разными режимами массажа. Я обнял ее сзади, уткнулся носом в волосы, издававшие резкий, приторный, маслянистый запах — прилипчивый, что, к сожалению, было совершенно мне не выгодно.
А тебе не нравится?
Что?
Что я говорю “вау”.
Нравится.
Она аккуратно освободилась из моих объятий.
Давай дунем?
Мы расположились в золотых креслах вокруг золотого столика. С удовольствием подумав, что все здесь ведет к роскошному грехопадению в разных плоскостях, потакает изнеженности и развращенности, я поставил ладони домиком, закинул ногу за ногу, — высокий политик, принимающий гостей, — и наблюдал за Алисой, которая ковырялась в сумочке. Наконец, она выудила оттуда кусочек гашиша в фольге и положила его, взятку моему мужскому началу, на стеклянную столешницу.
Африканская поника, зверская, говорят, я еще не пробовала.
В ее руке блеснула маленькая металлическая трубочка — брелок.
Лет пятнадцать не курил.
Ну, вот и круто – она поджигала, по-свойски справляясь своими длинными ногтями с усеянной стразами зажигалкой. — Тебе нравится мой маникюр?
Я тонко улыбнулся, что могло означать и да, и легкую иронию.
Сама делала?
Алиса лихорадочно затянулась, помотала головой, передала мне трубку и теплую пупырчатую зажигалку.
Последний раз курил с одним своим приятелем, когда учился, пришел сдавать экзамен и сдал нашему макроэкономисту бухгалтерское дело, представляешь?
Я вдохнул, подержал, как учили, выдохнул. Широко и подло улыбнулся, делая вид, что мне уже хорошо. Мы смотрели друг на друга. Она засмеялась чему-то, достала сигареты, воду Святой Источник, сделала глоток. Я огляделся по сторонам. Мне показалось, что окон в этой комнате нет. Я встал, шагнул по мягкому ковролину, в одном месте прожженному, подошел к гардинам. Странное слово. Как сарaдины, только тяжелое и очень матерчатое, как гардероб. Действительно, за ними было мутное стекло и лампа дневного света.
У меня клаустрофобии нет, а у тебя?
Удившись тому, что она читает мои мысли, я вернулся к креслу. Алиса сидела уже боком, перекинув обе ноги через подлокотник, курила и спокойно, с отвращением, рассматривала меня, выпуская вверх тонкие струйки дыма. А ведь я обещал купить вино к ужину. Катя, моя жена, ждала меня с салатом из рукколы и помидоров черри. Мы собирались досмотреть сериал “Неопределившиеся”. Еще утром поспорил с ней, переспит ли сегодня Бетти с Эдуардом. Бетти, бывшая стриптизерша, непоседливая и противоречивая, ушла от мужа и, чтобы доказать, что может без него прожить, планировала совратить бывшего уголовника, а ныне директора зубной клиники Эдуарда, который не мог понять, какой он ориентации. С Алисой, возможно, происходит то же, что и с Бетти.
У тебя есть парень?
Есть, а что?
Ничего, просто спросил.
Конечно, как у такой активной девушки может не быть парня?!
Я вспомнил. Мы сидим в ресторане, она уже у меня на колене, обвившись, почти прижавшись грудью к моему лицу, я чуть приобнимаю ее за талию, она поправляет волоски у меня на голове. Надеюсь, этого никто не видел. И в то же время Катя, которая, обхватив колени и положив на них подбордок, сидит перед миской с рукколой и помидорами черри, пустыми глазами досматривая сериал, где Бетти совращает Эдуарда, думая, что я выиграл, строя целые каскады выводов и чувствуя себя особенно одиноко. Та самая Катя, которая купила мне мягкую щеточку и каждое утро укладывала волосы, спрыскивая их лаком.
Вот тебе не нравится, что я говорю “вау”…
Что? А, да нет, что ты…
… а я смотрю на тебя и думаю, чего ты такой несчастный? Ты свою жену вообще любишь?
Я вздохнул, сделал сложное движение, которое состояло из поднятия и покручивания кисти, вжатия головы, опускания углов рта, выпучивания и скашивания набок глаз. Странно, что проделывая все это, я в то же время как бы видел себя в зеркало, при этом в него не глядя.
— Нууу, так просто на этот вопрос не ответишь.
Теперь мы как бы поменялись ролями – на приеме у высокого политика, развалившегося на троне, был я, верткий гость из маленькой африканской страны, у которого во рту пересохло. Я ожидал прилива возбуждения, но его пока не ощущалось.
Ты знаешь, я вот как раз сейчас читаю Марселя Пруста, — начал я, чувствуя, что смогу увлечь ее интересной мыслью, ведь она все еще не понимала меня, как человека. — Удивительный писатель, отвечающий на твой, казалось бы, простой вопрос. Он доказывает, что в каждый следующий момент человек отличается от предыдущего. То есть, мы как бы не одна личность, а целый конгломерат и даже не личностей, а образов, где-то нами виденных, рождающихся из обстановки или даже еще точнее – востребованных ролей, которые мы можем сыграть, если они в рамках, так сказать, нашего природного амплуа и кроме каких-то привычек, в нас нет ничего постоянного. А привычки — это вещь довольно опасная, то есть…
Я вдруг понял, что она за мной не следит. Но, как раз сейчас моя собственная мысль стала мне важнее всего остального. Я никогда раньше так четко и подробно не формулировал. Каждое новое слово, новый поворот этого неторопливо выползающего из меня драгоценного умозаключения, освещал прежде темный уголок моей жизни. Мне стало ясно, что именно это и есть исчерпывающий ответ на ее вопрос и по-другому на него ответить нельзя, поэтому я продолжал, не спеша, развивать идею Марселя Пруста, ставшую неожиданно и так удачно применимой к ситуации.
… то есть, наоборот, спасающая нас от полного понимания истины, довольно страшной, надо сказать. То же самое касается любви, нету какой-то одной, постоянной любви, но есть много маленьких, возникающих неизвестно откуда и неизвестно куда исчезающих. Ну, и конечно, привычка.
А я представляла нас Бонни и Клайдом.
Теперь Алиса полностью легла в кресло, поставив на себя Святой Источник, как похоронную свечу, безотрывно глядя на люстру, вытянув в мою сторону ноги, длинные и гладкие в этих черных капроновых упаковках, так красиво уходящие под воздушную, едва прикрывающую их юбку, словно идеальная трасса для скользящих по ним ладоней. Она изменилась во время нашего первого поцелуя, погруженная в искрящееся беловатое облако моего бокового зрения, ее губы стали особенно красными, лицо, потеряв конкретные черты, оказалось смазанным, совершенным, каким может быть только то, чего нет в действительности, но о чем мечтаешь. Да, она очень красивая, и сейчас было бы так хорошо безвозвратно в нее влюбиться.
— Ты мне, знаешь, сразу за кого показался?
Она взглянула на меня из под век, которые, как я теперь увидел, были чуть воспалы, ее глаза блестели каким-то хрустальным блеском — так бывает от усталости или от болезни, — не употребляет ли она еще какие-нибудь наркотики, кроме гашиша.
За ооочень умного парня, который хочет ограбить свой банк.
Серьезно?
Я застыл, стараясь не смотреть на нее и ожидая продолжения. Меня пронзила одна догадка, шедшая вразрез со всем, о чем я раньше думал. Хотя, о чем я думал, вспоминать было все сложнее.
Просто у меня сейчас парень, как ты говоришь, он, ну по-простому говоря, бандит.
Алиса выпрямилась в кресле.
Ему человека убить вообще ничего не стоит. Мне всегда везет на таких уродов. Я и подумала, ты один из них.
Я внимательно посмотрел на нее, бросая ей вызов, точнее, не ей, а своему собственному страху, унизительному, ибо это был страх перед женщиной. Я смотрел и смотрел на нее – внимательно, как бы предлагая выложить все карты на стол. Наркоманка, девушка бандита. Она угрожает мне.
Зачем ты мне об этом рассказавыешь?
Алиса встряхнула плечами.
Ну, ты ж в банке работаешь. Хороший такой, правильный. Жена – прекрасная женщина. А я – наоборот. Ужасный человек, злая и вредная. Вот я и представляла, как мы с тобой ограбим твой банк. Ну, ради гармонии…
Хотя внешне я был спокоен, сердце забилось – бесконтрольно, безобразно, неистово. Я обратил на это внимание за секунду до того, как увидел всю разворачивающуюся передо мной вселенную. Алиса поступила в наш банк с целью найти мужчину, который бы на нее “среагировал”. Теперь события выстраивались плотно, не оставляя пустот. Именно это и есть, надо запомнить, признак окончательно вскрывшейся истины.
Я подхожу к ней в столовой:
Игорь. Отдел маркетинга. Извините, я уже неделю слышу ваш смех и все мечтал познакомиться.
Конечно, она громко смеялась, надевала короткие платья и ярко красила губы — блесна, что для остальных было очевидно. Почему именно я? У меня же за все время жизни с Катей было не больше трех любовниц, если не считать проституток. Да как раз поэтому, из-за моей наивности. Мужчина, который знает женщин, ни за что бы не повелся. А я еще позволял ей шутить по поводу своей лысины. Меня облапошили. Зомби воспоминаний, запутавшись в арматуре развороченных принципов, душно нависли надо мной. Я видел себя в день своего 45-летия, когда мы сидели на скамейке в парке возле дома, и мне вдруг стало ясно, что отныне не будет неожиданных поворотов, что моя судьба сложилась и я навсегда предан человеку, сидящему рядом. Тогда, глядя на падавший белый, словно вырезанный из бумаги кружок яблоневого цвета, я неожиданно для самого себя предложил Кате обвенчаться. Ни слова не говоря, она взяла меня за руку. И наше позднейшее совместное решение в этом году поститься, а летом поехать на Афон. Чистый свет, лившийся из будущего, и дьявольское искушение с браслетами-черепами. Идиот. Таких идиотов находят в окровавленных гостиницах, привязанными к золотым кроватям, с оторванным членом во рту. Никто не может ничего понять – был ведь прекрасный семьянин. Катя даже не придет на мои похороны.
А все эти разговоры с водителем “азиатом”, который вполне возможно ждал нас за углом. Да, теперь я вспомнил, — машина стояла сразу перед выходом из бара, я даже не ловил ее, она просто отправила СМС с местом нашего нахождения. Затем в зашифрованном виде передала подельнику, что все идет по плану.
А Самарканд – это в Турции?
Правда, отель нашел я, так что ресепшионист, скорее всего, ничего не знает. Хотя. Я пытался восстановить происходившее сразу после нашего поцелуя.
Ну, что теперь будем делать?
Не знаю.
Не знаешь? Ну, не знаешь, так не знаешь.
Подожди, я позвоню… одному коллеге.
Я выхожу за дверь и ищу ближайший отель на час. БЛИЖАЙШИЙ, естественно! Значит, и это они просчитали.
Ее разговор с консьержем. Ясно, они знакомы. Издевательство над моим возрастом, шутка про несовершеннолетие, убийственная насмешка над жертвой. Как же она, наверно, меня ненавидит. Видимо, в детстве ее под наркозом изнасиловал отец, работавший врачом. Во время нашего разговора в баре, Алиса обмолвилась, что я на него похож. Она сказала это мягко, но за годы научишься скрывать боль.
Я прислушался. Казалось, во всей гостинице никого нет. За окнами стена. Выбрали номер, который не выходит на улицу, чтобы не было слышно криков. “Остался только люкс с джакузи”. Расселили гостиницу. Теперь надо ждать, когда откроется дверь и войдет ее парень. Весь подобравшись, упершись локтями в колени, я огляделся. Красные обои, на которых не видно пятен. Прожженный ковролин. Не я первый? Посмотреть бы на месте ли консьерж.
А с чего ты взяла, что я знаю что-то?
Я же говорю, у тебя очень умный вид. Ты ж там ключевой сотрудник. Так ведь?
Никакой я не ключевой сотрудник. Я – сошка, о чем ты.
Среди известных мне сведений не было ничего, что могло бы им пригодиться. Я подписывал бумаги о неразглашении, но это касалось, скорее, стратегий: как мы будем развиваться в следующем году, какие у нас будут программы лояльности, какие скидочные и бонусные карты мы собираемся запускать, в каких регионах откроем филиалы, например, наш засекреченный план интенсивного развития в Ростове-на-Дону, информация о целевой аудитории или мои разработки в области он-лайн банкинга, на которое делало ставку руководство. Какой грабителям в этом интерес? Неужели все это представляет какую-то ценность? И стоило ли придумывать такую сложную схему, когда я и без нее мог им обо всем рассказать?
Она постукивала горлышком бутылки по зубам, холодно разглядывая меня. У нее было круглое лицо, маленький нос и колючие, злые глаза.
Ты ведь в глубине всех их ненавидишь. И свою жену, и банк. Представь себе, взять и изменить свою тяжелую судьбу. Мы берем деньги и уматываем в Мексику! Покупаем виллу с бассейном. Трахаемся каждый день…
Опять насмешка. Радуйся, поймала меня на живца.
Я, правда, ничего не знаю.
И тут я вспомнил. Сунь – кореец из совета директоров. Однажды он позвонил мне напрямую и попросил сделать коллаж из фотографий типичных жителей Ростова, с тех пор его номер записан в моем мобильном. А раз есть номер, то можно по нему позвонить.
Что-то ты загрузился…
Нельзя?
Она встала, потянулась, вытягивая вверх свое длинное, обманчивое тело.
Полчаса осталось.
Надо показать, что я не боюсь открытого конфликта. Преступники уважают смелость.
— Ты кого-то ждешь?
Я?
Алиса снова потрепала меня по голове, но я сбросил ее руку.
Странный ты, пойду джакузи наполню.
Она закрыла ванную и включила воду. Только этого мне и было надо. Осторожно ступая по ковролину, я двумя прыжками оказался возле двери. Распахнул ее — в коридоре никого. Неужели они так меня и отпустят. Еще несколько быстрых прыжков, и я заглядываю в пролет лестницы. На ресепшне по-прежнему сидел белобрысый. В деле он или нет?
Катя, если бы ты знала, как меня сейчас тянет домой. Как хочется открыть бутылку вина, забраться к тебе под одеяло, смотреть «Неопределившихся”, забыть все это, как страшный сон. Почему люди не хотят быть счастливыми, что так просто, если не нарушать заповедей.
Вернувшись в номер, чтобы забрать пальто, я на секунду остановился. Кем я буду считать себя завтра, если сейчас убегу, так ничего и не выяснив. Старый чудак. Поговорил о Марселе Прусте и незаметно слинял, когда девушка разделась. Она будет смеяться, рассказывая об этом подругам. Кто я в ее глазах – несчастный тип, который хочет, но не может сделать шаг в сторону. Сериал, одеяло, вино – мои мысли, желания, моя нерешительная фигура – все это показалось мне таким отвратительным, мелким, достойным разрушения.
Ну, ты идешь? – послышался голос Алисы.
Да.
Алиса сидела в пышной джакузи, огромной, как роллс-ройс, посреди дыбившейся королевской пены и задумчиво разглядывала свою ладонь, окутанную перчаткой пузырьков. Скромно прикрывшись, я закинул ногу через бортик и плюхнулся в теплую воду.
Думаю, проблема во мне, — продолжая разглядывать руку, начала она. — Я всегда фантазировала. Вот, тебя представляла, когда еще не знала, что ты женат. Нашу жизнь. У нас будет двойня, близнецы – Захар и Жанна. У моей бабушки были близнецы. Я хочу жить, понимаешь. Быть счастливой. А не сидеть на работе и лысеть, как ты. Мы могли бы, куда-нибудь уехать. Серьезно.
Постепенно я расслабился. Ее голова с забранными наверх волосами, нежный детский подбородок светившийся от бликов, которыми отсвечивала пена, застенчивая улыбка, открывавшая ровные белые зубы, как бывает только на рекламных постерах – она преподносила себя мне, принцесса, которой я недостоин. Боже, если бы только поверить, что все это реально, как я был бы счастлив. А если действительно взять и совершить невозможное: Жанна и Захар, вилла, Мексика – безумно, но что, если рывком оторвать себя от привычки. Ее бедра касались моих. Наконец, я почувствовал возбуждение.
Меня накрыла твоя поника.
Да?
Она с силой мяла мои икры под водой, прочесывала ноготками вверх по голени, став такой домашней.
Представляешь, показалось, что вы со своим парнем меня сейчас будете пытать.
Я громко засмеялся, думая, что и ее реакция будет такой же. Но она посмотрела на меня с грустью.
На измену сел. Домой не хочешь?
Что ты!
Поднял руку, чтобы убрать волосок с ее щеки, но вместо этого испачкал пеной.
Извини.
Ничего.
Я люблю тебя.
Она поморщилась и чуть сдвинулась к краю джакузи. Потом несколько раз тяжело вздохнула.
Что?
Ничего. Ты не забыл, что женат вообще-то.
Знаешь, о чем я сейчас думаю?
Я подсел ближе, устроившись там, где несколько услужливых струй трепали поясницу.
О твоем плане. Все возможно, детка. У меня в кармане мобильный, в котором записан номер одного корейца. Сунь его зовут. Входит в совет директоров. Я бы мог позвонить ему и назначить встречу, он меня знает. Например, сказать, что у меня есть отличная идея по развитию отделения в Ростове-на-Дону. Он сейчас парится по этому поводу, так что приедет, зуб даю. И приедет без охраны, потому что опять же – меня знает. Я не последний человек в банке, поверь мне. Назначим встречу в каком-нибудь темном баре. Да хоть там, где мы с тобой сидели. Как он назывался? Неважно. Купим в любой аптеке снотворное и добавим ему в кофе. Когда он вырубится, погрузим его в тачку и отвезем сюда. Парень с ресепшна ничего не скажет, это тот еще прохиндей. А здесь уже будем делать с ним все, что захотим. Хочешь, прикрутим его к кровати, отрежем член и в рот засунем? Он отдаст деньги, я тебя уверяю.
Постепенно меня наполняла эйфория. Я утопал, расставив руки и положив их на бортики, запрокинув голову, полностью расслабленный. Даже если бы сейчас влетел ее парень и открыл огонь, я бы умер с циничной улыбкой на губах.
Ты, кстати, со своим уже разошлась?
Алиса потерла шею, казалось, она из-за чего-то волнуется. Я дотронулся до ее бедра, погладил ее по животу, чтобы успокоить.
Нет, он меня не отпускает. Следит за мной.
Зачем?
Не знаю. Вначале был хороший мальчик. Папа на него надежды возглагал. Думал, поможет с мясом, а он потом такое сделал. И исчез. Нет, чтобы моим родителям все рассказать.
Она снова зевнула.
Подожди, ты же говорила, что у тебя папа — врач?
Раньше он работал на скорой. Потом… нужно было зарабатывать, короче. А у него друг ферму организовал, вот он на рынке — вначале с лотка торговал, потом магазин свой открыл.
Теперь все сходится. Алиса устроилась в банк, чтобы найти себе нормального мужа и ввести в семью, уставшую от криминала. Человек с экономическим образованием мог бы им пригодиться, чтобы легализовать бизнес. Все, чего им хотелось, — нормальной, обеспеченной жизни. Да, и ей уже пора: 27 лет, плюс она довольно странная — яркий макияж, кольца с черепами, Bad Motherfucker на футболке. Отец все позволял любимой дочери. Грубый мясник с красным лицом, встретив меня, произнесет: у тебя будет все, что захочешь, только учти, мы больше не ошибемся.
Наверно, пришлось пострелять…
Алиса посмотрела на меня и улыбнулась.
Ну ты даешь! Хуже меня.
Она обвила руки вокруг моей шеи, положила голову на грудь.
Кто он вообще, твой парень?
Фотограф, промоутер, продюсер, хрен знает кто. Мы одно время думали уехать на Гоа, открыть там модельное агентство и фотостудию. Красивых индианок в Москву продавать. Потом на Северный полюс в экспедицию собирались. Потом планировали клуб открыть. Но… это все не его. На самом деле, Сашка фотограф просто неплохой. Я же говорю, папа думал, он сделает ему красивые фотки мяса для магазина. Вообще, хороший парень. Жалко, я его разлюбила. Вот он и сбил человека, а сейчас шифруется. Пишет, что встал на сторону зла. Придурок.
Я, кстати, не вожу.
Алиса кивнула.
Очень кстати.
Мы помолчали. Я не верил в эту ее последнюю историю. Она явно волновалась, пыталась что-то скрыть.
Знаешь, после чего отец стал зарабатывать?
Алиса перевернулась на спину, положила голову на бортик джакузи.
Я тебе не говорила, что в любой момент помереть могу. Уснуть просто.
Она помолчала и закрыла глаза.
Да чего ты врешь! Такого не бывает.
Я взял ее за подбородок. Со слабой улыбкой она попыталась укусить меня за палец.
Бывает.
И тут я серьезно разозлился.
Хватит шутить? Давай, вставай.
Буквально вытащил ее из пены, вытер полотенцем, причем она все так же блаженно щурилась, покачивалась и обмякала, делая вид, что еле стоит.
Алиса, перестань, что это за новая игра, можешь мне объяснить? Хочешь, чтобы я был с тобой грубым? Ты же не пила.
Схватив ее под колени, я понес легкое белое тело к нашему ложу и положил на расшитое королевскими лилиями одеяло. Что ж, спящая королева, принц разбудит тебя поцелуями. Маленькие соски, проколотый живот, маленькая татуировка черной кошки на лобке. Странник в пустыне, которая принадлежит только ему. Она все так же отстраненно улыбалась.
Тогда я взобрался на нее, попытаясь раздвинуть ноги. Алиса сжала их, с усилием отстранила меня.
В чем дело?! Ты можешь мне объяснить? Зачем я тебе нужен тогда вообще? Зачем ты меня сюда затащила?!!
Мне как-то… херово реально.
В смысле?
Она пожала плечами, мотнула головой, застенчиво взглянув на меня.
Зря я, наверно, покурила. Мне вообще-то нельзя.
Я слез с нее, швырнул в зеркало полотенце. Услышал ее слабый голос.
Позвони отцу, ладно. Он знает, что делать. Виктор Осипович его зовут.
Девушка лежала в той же позе, в какой я ее положил, повернув голову к фальшивому окну, а в зеркалах отражался я – голый, с дряблым животом, сутулый и взбудораженный. Потормошил ее.
Хватит прикалываться. Я тебя умоляю.
Она подняла руку и показала на свою сумку, не открывая глаз.
Телефон там.
Значит, все-таки решили поймать с поличным. Сейчас они ворвутся сюда, и будут звонить Кате.
Подбежал к сумке. В глубине, среди ключей, пупырчатой зажигалки, зеркальца, шелестящих пластинок Глицина нащупал телефон.
Разряжен.
Алиса не ответила.
Фак!
Бегая по номеру, я натягивал то, что находил своего, – носки, трусы, рубашку, брюки, пиджак. Ее валявшиеся в разных местах остроносые ботильоны, колготки, куртка с молнией были чужими — уродливыми и опасными. Уже на пороге я обернулся.
Я ухожу, слышишь?
Алиса тихо застонала, медленно отвернулась и поджала под себя ноги. Я схватил пальто. Потом помедлил и заставил себя вернуться. Холодными руками взял ее мраморное с синими прожилками запястье. Ничего не билось, или я не мог нащупать. На шее тоже. Поднял веко – приоткрылся белок.
Она лежала неподвижно, с запрокинутой головой.
Невидимое мокрое и холодное покрывало медленно окутывало меня в мертвой тишине номера люкс. Пока я сидел, склонившись над трупом незнакомой мне девушки, мысль, как птичка в золотой клетке, лихорадочно работала.
Ясно одно – она гот, самоубийца — об этом говорила паутина на ногтях и браслеты с черепами. Ее кто-то использовал. Кто-то, кому нужно было заманить меня сюда. Скорее всего, они попытаются обвинить меня в убийстве.
Одну вещь я упустил из внимания: видеокамеры, которыми здесь, наверняка, все нашпиговано.
Первый порыв был оглядеться. Но я вовремя подавил его. Еще раз взял ее руку, делая вид, что щупаю пульс. Потом громко и отчетливо произнес:
Потерпи. Пойду, спрошу зарядку на ресепшне.
В секунду скатился вниз. За стойкой никого не было, – горел монитор компьютера, как мина, затаившись, ждала кнопка электрического колокольчика.
Тихо ступая по мраморным ступеням, не глядя на пошлые венецианские маски и отвратительные фотографии с фрагментами сплетающихся тел, я выбежал на улицу.
Был чудный весенний вечер. Скорее всего, Катя еще не досмотрела “Неопределившихся”.
Они не смогут ни в чем меня обвинить. Если честно, она мне даже не понравилась. Хотите, думайте, что я струсил, в конце концов, мне всего лишь интересны люди, их внутренний мир. На этот раз мы разговоривали о Марселе Прусте. Я делился своими впечатлениями. люблю рассказывать, люблю слушать. Эта девушка оказалась не самым блестящим собеседником, к тому же, она якобы почувствовала себя плохо. Я ей не поверил. Она попросила позвонить отцу. Ее телефон был разряжен, а со своего позвонить в суете я не догадался. Пытался взять зарядку на ресешне, но там никого не было. Кнопки звонка я не заметил. Выбежал на улицу. Подумал – чудесный вечер и еще не поздно. Лучше пойду домой. Что в этом удивительного?
В глубине двора стоял и курил тип в пидорке, натянутой почти на глаза. Сашка, ее парень, — догадался я, и метнулся в противоположную сторону, прочь от этой ловушки.
прелестно!
почти «маленький шедевр»)
очень приятное впечатление от проходящей через историю — или на фоне истории — другой единственно значимой истории: а именно того что и есть собственно жизнь — нашего беспрестанного думания — в отличие от текущих событий вне нас
мы успеваем выстроить и разрушить целые миры в то время как жизнь реальная внешняя(или представляющаяся нам таковой) идёт своим непознаваемым чередом и ничего общего с ними не имеет
события нейтральны
это мы придаем им окраску
люди — как обстоятельства нашей жизни
много удачных слов — удачно и точно найденных в качестве знака действия
совсем не важно что в жизни катин муж всё-таки вызвал бы персонал и скорую потому что надеяться что не найдут — даже в состоянии экстатическом паническом в состоянии страха перед разоблачением — ну как-то …нет…это наивно для этого клерка
но разве это важно? важно чтобы мысль заключенная внутри ее физического носителя (героя) нигде не прервалась — и вместе с носителем была беспрепятственно выведена за пределы ситуации: герой прошел сквозь рассказ как спица сквозь мыло
процесс чтения доставлял удовольствие
был невнятный один абзац описывающий реакцию героя — что-то с кистью(сорри не нашла сразу — но фокуса реально не случилось)
такие рассказы можно перечитывать — даже зная конец
потому что дело не в истории а в том что история лишь повод для пульсирования мысли
и авторской и читательской
Жанрово. Кинематографично.»Нашел красавицу эстет». Но эстет и проститутки??фуу..
И, правда, замечательно.
Прелестно-то прелестно, но что в итоге?
Так, какой-то дядька, как он сам про себя говорит, «дряблый», знакомится с девушкой (прелестной) , они идут в какую-то гостиницу (странную) и там — бац — девушка умирает. Причем в момент ее смерти главный герой понимает, что его хотят подставить.
У Бунина есть такой рассказ «Дело корнета Елагина», вот там да, там и корнет, и девушка, и убивают. Все, как надо. Если кто-нибудь захочет, наберите с сети, посмотрите. А тут у нас что… как-то странно, то мечты, то мысли, то на нее залез, то слез. Как будто пара лягушек. При этом такое впечатление, что девушка нарисована, а главный герой просто выдумывает ее на даче, сидя на террасе. Джакузи, пена, диван, мундштук и все нарисованное. Далее.
«Легкое белое тело», одеяло с «королевскими лилиями», «с усилием отстранила» (представим, что кто-то к девушке наклонился, а та его пихает, пошел ты, мол, не хочу), так какое же тут отстраняет, она его пихает, толкает, морщится, ну, что-то еще, настоящее, не нарисованое, правда? Далее. «Ее мраморное запястье». Хорошо. Умерла девушка. Только что. Бамс и умерла. Так какого оттенка у нее кожа? Да такая же точно, как и у живой. Если бы, к примеру, она бы ночку полежала, в тепле, мертвая, была бы, как докторская колбаса, которая слегка «не того». Ну, не мраморная же. Это ей бы пришлось полежать на холоде дня три-четыре. См, кстати, справочники судмедэкспертизы.
Далее. Эмоций никаких нет. Обвивается девушка вокруг героя, а тот, как Хома Брут, ноль внимания. Не то, чтобы там «залезть бы», нет, ничего.
А у корнета Елагина (см!) масса мыслей после того, как он застрелил девушку. Он (корнет) переживает. А наш герой переживает по поводу, покажут его камеры наблюдения или нет. Я, честно сказать, обожаю такие сюжеты, про девушек там, про лилии, но надо как-то взять (ну, попробовать) и перевести в реалии. Чтобы там девушка вспотела, чтобы герой там остался в одном носке (перед тем, как «залезать»), так, мол, ему захотелось, что забыл он про носок. Ну, что-нибудь поживее, не картинка, а как на самом деле бывает. Если, конечно, все это автору в самом деле нужно. Или нет?
Лично я был очень рад, что Алексей Самойлов появился на сайте, да ещё с дельным комментарием. Эх, почаще бы, Лёша! Нам так нужны твои дельные замечания!
антон павлович:
N написал очень хорошую пьесу; и всякий не хвалит, не радуется, а говорит: посмотрим то, то вы теперь напишете!
)
Вот задумался, откуда, пардон, ноги растут?
Из-под юбки, так сказать, или, как у героини, из обуви?
Так и не разобрался. Ради душевного равновесия перечитал «Скверный анекдот». Прикольно: герои ровесники, оба планктон средней руки, оба накосячив по пьяни, долго потом трясутся.
Но сравните проблематику!
Впрочем, главная мораль одна и та же: выпив малую толику, гг теряет тормоз и уже после этого нажирается до приключений. Любезный читатель, с тобой такого не бывало?
http://belkin-lit.com/bonus-retsenziya-na-nomer/
Не стал бы и комментировать, не прочитай я панегирик Номеру от Грацинской.
Уж извиняйте, не знаю про какую воду и какую правду говорили в стенах Лита, но по мне, как говаривал эрцгерцог Фердинанд , общаясь с Моцартом — «музыка хорошая, но слишком много нот». В данном случае букв, слогов, предложений. Рассказ можно было запросто ужать до 5-6 страниц и ничего бы он не потерял. Перечитайте 2 -е предложение, которое во многом характерно для всего текста.
Автор довольно часто выражает простую мысль таким образом «растрепала мои волосы и хотя это не было неприятно, я подумал…»
Если это стилистика, то она явно хромает, потому как в плюсовых кусках этого словоплетения нет.
Начались мои сомнятки в «правдивости» поведения ГГ после того, как он курнул, расслабился и слишком резко, и чересчур активно для человека 15 лет не курившего «зверское» зелье, отреагировал не на предложение о соучастии в краже, а лишь на философские рассуждения девы. Уж слишком активно и трезво стал он рассуждать под действием дури. Ну да ладно, может у него способности такие, может он от зелья наоборот, весь подбирается, заостряется?!
А уж совсем перестал верить в происходящее после того, как ГГ , весь такой напуганный, ожидающий пули от её друга, каверзы от белобрысого»ресепшиониста» (авт.) «Неужели они так меня и отпустят «(?! — Нет, мля, дадут ещё затянутся) Скачущего через ступени по спасительной лестнице — «Еще несколько быстрых прыжков, и я заглядываю в пролет лестницы.», мечтающего об одном, как бы домой, к Кате, да вина открыть, т.е. мечтающий остаться в ЖИВЫХ, т.е. одной ногой ещё стоя как бэ в гостинице, а подошвой второй уже вытирая коврик родной квартиры, вдруг, без всякой причины начинает рассуждать так: » Кем я буду считать себя завтра?»
Не, ну Платон отдыхает!
Афтор! Ты определись, либо у тебя… пардон, у вас ГГ под кайфом, либо ему страшно, либо он обчитался Пруста, и мечтает о своем образе с пулевым отверстием на ковре?
Дальше пошло повеселей — не он умер, а она. Ход приятный. Не марселепрустовский, но тарантиновский точно. Только у него она бы там в джакузи и отдала концы, и тогда заморочки про звонки к папе, поиски (конечно же! а как ещё развязку написать) разрядившейся батареи (хотя все знают, что можно вставить симку в любой тел. и позвонить) отпали бы.
Коротич: Не смотря на размер, рассказ обрезан в том месте, где Достоевский бы только начал (нмсв). Тут бы переживания и страдания ГГ и показать, через разговор с Катей, через нервный секс ( а то тема сисек в номере так и не была раскрыта автором )).
Извини Ира, «навалясь» в данном контексте для меня не есть портрет, как и «незапоминающийся» образ консьержа. Думаю, что запоминающийся человек или нет, становится ясно лишь тогда, когда мы его забудем, а пока его видим, мы в точности этого сказать не можем, поскольку все работники сферы услуг на одно лицо.
И ещё. Я с ГГ примерно одного возраста и схожего оволосения, вернее его отсутствия в верхней части головы, но вот вжиться в героя, поймать волну, понять — ЧЕГО ОН ХОЧЕТ, так и не смог. А не поняв это не могу понять главного — о чем этот рассказ? О хитрости — нет? о слабости — нет? о любви? сексе?
Получается, что автор просто описал случайный эпизод, случившися с ГГ, анекдот. Тогда — «много нот»!