(разминка, для легкого чтения)
Каждый молодец в древне хотел, чтобы Алёнка была его женой. Даже те, у которых уже были жены. Потому что они все думали, что Алёнка добрая, трудолюбивая и покорная. И у неё, видите-ли, золотые волосы! Когда Алёнка шла по деревне все оборачивались, глядя ей в след. Потому что солнце так любило Алёнкины волосы, что стоило ей выйти на двор, оно перевязывало их лентами своих лучей, и тогда Алёнка начинала вся светиться. Как будто бы она не Алёнка, а самая настоящая царевна в золотой короне.
Про неё так и говорили «царевна». Хотя и знали, что никакая она не царевна, а самая обычная деревенщина. Жила всю жизнь со своим братцем Иванушкой на опушке леса и дни на пролёт гуляла там, собирая ягодки да грибочки. Блаженная она была, короче. Мы с матушкой всегда удивлялись, как она, такая способна заботиться о младшем брате. Хотя, чего о нём заботиться? Бегает за сестрой по лесу, как преданный козлёнок и ничего ему больше в жизни не надо. Оба они блаженные. А в деревне их жалеют. Бабки носят пирожки да каши, мужики угощают дичью и рыбой. А проку-то? Родная мать готовить Алёнку так и не научила. Померла полгода назад и оставила шестнадцатилетнюю дочь неумехой и попрошайкой.
Меня моя матушка готовить учила сызмальства. И не только каши, пирожки да похлебки, но и отвары колдовские: настойки всякие, сыворотки да зелья. Когда мне было семь лет я кашу рисовую слаще любой поварихи сладить умела. Да не простою кашу, а приворотную. Чтобы пришёл добрый молодец к девице, она его этой кашей накормила, и он тут же начинал её замуж звать.
Матушка моя – ведьма самая лучшая в нашем краю. В деревне её боятся, но славят. Так и до столицы об матушке слух дошел. До самого царя-батюшки. А царь-батюшка наш колдовство любит. Прислал он однажды к нам своего гонца и царским велением своим поручил моей матушке зелье сварить. Такое, чтобы вражеское войско победить.
Матушка, дело ясное, согласилась. И зелье у нее получилось отменное. Вылили царские слуги то зелье в лесное озеро в аккурат в ту ночь, когда там вражеское войско притаилось, испили из него враги, перемешали зелье с черной своею кровью и обернулись все зверями да птицами.
Царь-батюшка за то позволил матушке любую плату требовать. Матушка моя умная, злата и платьев просить не стала. Сразу ко двору попросилась. Чтобы быть при царе придворной колдуньей и в других бедах ему помогать. Это она так царю-батюшке сказала, а по правде же ей только одного было надо, что меня за какого-нибудь знатного молодца замуж выдать.
Но я у матушки непроста — за обыкновенного знатного выходить ни за что не хотела. Я за царевича замуж захотела. Как увидела его, так и полюбила его всем сердцем и душою. Потому что был он краше всех молодцев при дворе. И улыбка его была, что летний день. И голос, что майский ветер…
Мечтала я о царевиче. Но царевич мечтал об Алёнке. Потому что солнце к солнцу тянется. А я же солнцам этим – полная противоположность. Они – тепло и свет, я – холод и темнота. Кожа у меня бледная, что лунный камень, волосы редкие и жёсткие, словно перья у старой вороны, а сердце – завистливое и жестокое. Любить моё сердце совсем не умеет. Последнее я недавно про себя поняла. И была в этом всё та же Алёнка виновата.
А случилось это так.
Совсем вскоре после того, как вражеское войско в матушкиным колдовством в зверей да птиц обратилось, назначил царевич Алёнке в лесу том свидание. У большого белого камня на озере, где по старой нашей традиции влюблённые друг дружке свои чувства открывали. Алёнке царевич, конечно, тоже был мил, и она на встречу согласилась. Но что б люди в деревне про неё ничего дурного не подумали, братца, Иванушку, с собой взяла. Хотя и знала, что лес наш заколдованным стал и опасно теперь в нём гулять было. И ни есть там, ни пить ничего нельзя: ни ягод, ни грибов, и тем более воды из озера. Потому что матушкино колдовство крепкое сильно, специально наговоренное так, чтоб каждого, кто в лес ступит, страшная жажда иль голод одолевали. И чем ближе к озеру, тем сильнее. Но Алёнка умом никогда не отличалась, поэтому даже водицы с собой прихватить не удосужилась.
Вот братец её под колдовство и попал. Стоило Иванушке ступить в чащу, сухие пальцы жажды сковали его белое горло и он, несмотря на сестрины наказы, испил дурной водицы из козлиного копытца. Копытце то было не простое, а оставленное обращенным материным колдовством вражеским воином. Перекинулось колдовство на Иванушку, и обернулся тот маленьким белым козлёночком.
Долго плакала Алёнка. И уже хотела вслед за братом испить той же водицы из копытца, но царевич вовремя подоспел и её остановил. Привез он Алёнку ко двору и в жёны взял. А матушку просил Иванушку обратно из козлёночка в мальчика превратить. Я про то прознала и в миг сердце мое сжалось от завистливой боли и превратилось в остывший уголь: почернело и затвердело.
Матушка моя про горе мое прознала и решила Алёнку извести. Заманила она её к озеру и велела достать со дна водоросли нефритовые. Потому что водоросли те волшебные, колдовством оборотным не тронутые и готовится из них отвар, что чары оборотные рассеивает. Обрадовалась Алёнка, нырнула в озеро, достала водоросли, передала матушке, а та их из белых рук Алёнкиных взяла, а руки эти перевязала. А на шею Алёнке повесила белый камень. Опустилась Алёнка с камнем тем на дно озера и навечно там осталась.
Я же матушкиного оборотного зелья выпила и в Алёнку превратилась. Подошла я к зеркалу и долго-долго любовалась своим отражением – такой прекрасной я была с Алёнкиным персиковым румянцем на бархатной коже и длинной золотой её косой! Глаза мои из черных стали синими – Аленкиными, но были совсем не её. Взгляд остался моим – ясным и строгим.
Я шла по царскому двору, и все оборачивались, глядя мне в след. Также, как и всегда оборачивались, когда проходила Алёнка. Но никто не заметил подмены. Даже царевич. Он обнимал меня за плечи, целовал мои холодные пальцы и называл своей Алёнушкой. За ужином сажал от себя по правую руку и постоянно спрашивал, нравятся ли мне все эти блюда, вина и мелодии гуслей, которым нас ублажали музыканты.
Он улыбался мне своею прекрасной улыбкой и называл Алёнушкой. Он постоянно повторял это имя: Алёнушка, Алёнушка, Алёнушка… Но я Настя!
Я смотрела на царевича своим, Настиным, взглядом, но он так и не заметил разницы между нами. Ему были интересны только все эти яства заморские, царская охота, да восхищенные взгляды придворной знати, которыми провожали они его, когда он проходил под руку с молодой златовласой женой.
Глупым оказался мой царевич. Таким же глупым, как и его драгоценная Алёнушка. Два сапога — пара. Два солнца, которые так бездумно растрачивают свой свет. Только козлёнок и догадался, что я никакая ни Алёнка. Бодался на меня своими мелкими рожками, да копытцами бил. Матушка испугалась, что так её обман будет раскрыт и велела приготовить из козлёнка жаркое к воскресному пиру.
Жалко мне стало козленочка. Не заслуживал он такой участи. Только его сердце оказалось по-настоящему преданным и любящим. Подозвала я его к себе и рассказала, что Алёнка его на дне озера спрятана и держит её большой белый камень. Три раза звал Иванушка царевича к озеру, где Алёнка томилась, но тот никак ни шёл. Не понимал он голоса маленького братца.
Сварила я тогда отвар волшебный из водорослей, что Алёнка достала, перелила их в кожаный мешочек и повесила на шею козлёнку. Я велела ему к озеру пойти и за Алёнкой нырнуть. Послушал меня Иванушка, нырнул в озеро, мешочек на шее его развязался и добрый отвар мой вмиг снял матушкины чары. Превратился козлёночек обратно в Иванушку.
Было то в третий раз, когда козлёнок звал царевича за собой к озеру. А так как третий раз всегда зачарованный, затрепетало царевичево недалёкое, почти слепое сердце и решил он проследить за козлёнком. И увидел он, как отвар мой Иванушку расколдовал и тогда нырнули они с вместе на дно озера за Алёнкой, отвязали её от древнего белого камня и в чувство привели. И стали с тех пор жить-поживать счастливой царской семьёй. Во здравии, богатстве, любви и согласии.
А что же я? Я собою обернулась. И с тех пор стала матушке в её колдовских делах помогать. Потому что зелья варю я отменные, а вот сердце у меня завистливое и жестокое и совсем любить не умеет.
