От Че Гевары до Чежопенко
– Ну-с, приступим. – Произнёс Юра, прищурившись, затаил дыхание и быстрым движением в низкой, уважительной позе вопрошающего опрокинул содержимое стакана в рот. – Ну вы, батенька, даёте. Ещё бы минут десять — и поднимали бы мы не пламенного актёра больших и малых театров, а замороженную скульптуру жертвам режима переохлаждения. – И подоткнул мне поближе к подбородку стаканчик с водкой. – Не пьянства окаянного ради, но здоровья вашего для, дядя Вова!
– Умеешь ты сказать, дядя Юра! Твоё бы красноречие — да пред светлые Светловские очи, а не тратить втуне среди дремучих летучих партизан.
– Ну… эт кому судьба какая. Махать кулаками после драки — это каждый может. У нас тут тоже, между прочим, дел хватает. – И предъявил мне стопку бумаг. – Ух, и заварушку мы затеяли!
Бумажки были листовками. Я вполголоса зачитал, пропуская смысл написанного мимо сознания, – во всех листовках в мире напечатано одно и то же, – и задержался на последнем — на подписи.
«Команданте Чежопенко».
– Это что за чушь? – спросил я с негодованием, глядя на Юру снизу вверх.
– Вот и не чушь! – Юра продолжал в том же духе, наполняя стаканчики заново. – Вот и не чушь, совершенно! Мы — актёры сатирические, бьём словом и образом. Слово наше должно быть словцом — и крепким! И образ, ему соответственный, отставать от него не должен. Крепкое слово крепкой же образностью подтверждается! – Юра ещё раз выпил. И продолжил со сморщенным лицом, которое постепенно разглаживало выражение удовольствия. – Чрезмерная серьёзность, ваше аватарское величество, будет говорить только о нашем серьёзном принятии режима, о страхе перед ним. А мы должны, как настоящие ницшеанцы, быть веселы, непоседливы и непосредственны, как ребёнки. Мы играем. Играем всю жизнь. И не только роли играем. Саму жизнь играем. Играючи глядим в глаза пропасти — вон она какая внизу! – эй, Кипелов, какая высота, говоришь? тысяча сто? – глядим пропасти в глаза и не хотим, чтобы она тоже осмеливалась глядеть в наши. Мы покажем ей зубы!
– Но не зады же!
– Товарищ Вова, – произнёс Юра, нисколько не пьяный, – методы ведения оппозиционной борьбы со времён товарища Че существенно изменились. Как ты понимаешь, мы не можем серьёзно противостоять материку. — «Материк» здесь уже давно был устоявшимся понятием, содержавшим все денотативные и коннотативные глубины совокупной жизни, протекавшей на твёрдой земле внизу. – Наша задача — разбудить, раззудить пчелиным ульем страну. А сделать это возможно только нашим им-ма-нен-тным оружием, как ты понимаешь. То есть смехом. Шутовским, ско-мо-ро-шим. Товарищ автомат Калашникова не для наших творческих рук.
– Ладно, товарищ Бережной, то есть команданте Чежопенко, какие ваши будут дальнейшие указания?
Юра Бережной, как было сказано когда-то давно, более двух тысяч строк выше, был одновременно продюсером, бухгалтером, водителем и руководителем отдела кадров нашей маленькой, уже не существовавшей труппы. Помимо обладания практически гениальными организаторскими способностями, ему удавалось играть трагические, а иногда и женские роли. И об этом как раз время поговорить. Прошлое Юры — невпроворот большое, разное и сложное. Когда-то ему приходилось играть и военные роли. На полном серьёзе: из армии он вышел в звании старшего сержанта. Вернулся в архитектурный, закончил учёбу и готовился уже стать штатным архитектором, когда судьба подбросила ему выигрыш в лотерею. Красный, отлично блестящий автомобиль отечественного автопрома. Поэтому он продаёт свою старенькую «ладу» и планирует посвятить весь следующий год старой задумке – путешествию по родной стране в поисках интересных архитектурных решений. Выехал он одним человеком, а вот вернулся — не через год, через три — уже другим. И не в авто, а на попутке. Родная архитектура, которую он желал лицезреть в городах и сёлах собственнолично, отодвинулась далеко назад. Картины жизни в провинции, в глухих закоулках периферии заставили его душу пройти путями многих людей — через их профессии. Сначала он стал рабочим на стройке, дорос до прораба, выстроил многоэтажный дом. Ушёл в народные промыслы в заповедных деревеньках, стоящих на воде между небом и землёй, резал ложки, плошки, узорные черенки из вязовой заболони, лепил звонкие свистульки, потайных озёрных животных, драконоголовьих сфинксов, хвостатых нетопырей, лягушачьих принцев со шпорами на рогах; перегнал на гончарном кругу глиняное тесто в сотни чудо-юдо кувшинов, амфор и прорешеченных корзинок. Стал скотоводом на Алтае. Гладил в степи «каменных баб». Беседовал с шаманами. Поднимался с ними к духам. Чуть не перешёл в буддизм. Дошёл до невидимой границы с Монголией. Остановился и вернулся на Урал дальнобойщиком. Гонял грузы до Владивостока и обратно. Попал на «летающий остров». Строил правительственную резиденцию на ста пятидесяти гектарах. Вместе со стройотрядом был перекинут в Москву, дислоцируясь на седьмом, самом высоком уровне «островов», возводил купольные перекрытия дворцово-храмового комплекса, сидел на их верхушке, жуя ватрушки, и с высоты видел пол-страны, затянутой производственными дымами, осенними дождями и опаловой синевой северных морей. Подался охранником в кинотеатр, пия горькую. За ползимы пересмотрел кинорежиссёров-шестидесятников, за другую ползиму — перечитал писателей-деревенщиков под вельветовым зелёным абажуром. И уже было вспомнил про красный, новенький автомобиль, припаркованный на стоянке в Казани, как решил стать актёром. Путешествуя до Татарии уличным музыкантом со склонностью к перформансам, переиграл в районных и субрайонных театрах роли от мороженщицы в парке Горького до Гамлета из Эльсинора. Отыскав всеми правдами и неправдами своё состарившееся под открытым небом авто, продал его, погасив на половину суммы чеки за стоянку, поехал на поезде в Нижний и встретился в купе со мной, возвращавшимся из Севастополя и бросившего там роль матроса Кошки.
На оставшиеся деньги мы провели ночь в вагоне-ресторане за интересной беседой, приятной выпивкой и делением ненароком сохранившегося капитала на разные статьи совместного театрального прожекта.
Остаётся только добавить, что выйдя за порог гостиницы в то туманное подтаявшее зимнее утро, когда нас сжал в свой крепкой властной длани полковник Смирнов, Юра намеревался всего лишь добежать в подштанниках, майке и гостиничных тапочках до ближайшего ларька с алкоголем. Первый оказался закрыт, второй — только открывался, пришлось искать третий. Каким образом ему со всем своим антуражем и свеженькой бутылкой удалось отыскать одежду и вернуться к цивилизации, осталось для меня секретом. Или одним из тех чудес, которые часто происходили в Юриной жизни.
Теперь о женских ролях.
Через месяц после того как нас с труппой арестовали, он, воспользовавшись невероятным актёрским перевоплощением в женщину, проник на один из «островов» вместе с партией штукатурщиц, среди которых находились также переодетые в профессиональных путан самодеятельные актёры. Пробрался ночью, связал немногочисленную охрану. Захватил пункты управления. И увёл «остров» в сторону Урала. Несколько раз его пеленговала «небесная полиция». Ему чудом удавалось уходить, используя какое-то невероятное везение. Внезапно оказалось, что под его началом ещё два подобных «острова». Все эти «острова над страной» рассекают пространство совершенно безнаказанно, появляясь тут и там, агитируя и тэпэ и тэдэ. Команданте Чежопенко, в свою очередь, подняли на щит различные оппозиционные организации, до того сидевшие тихо и невидимо. Герой, «новый Че Гевара», бунтарь, посмевший начать то, что другие осмеливались только подготавливать и ожидать. И вот он пустил опадающими на «материк» листовками слух, что как будто бы провозглашается «небесно-уральская» республика, на подветренных, высотных пространствах которой находят себе приют «свободные духом».
– … И это вполне осуществимо. – Заканчивает Юра свою речь. В пальцах его, сложенных лепестками, царствует стопочка, поднесённая к настенному фото Че. И я верю: агрессивность, бунтарство, любой авантюризм и деятельное нетерпение, конечно, в корне характера, в плоти и крови Юры.