Dolly wants a cracker (рецензия на ненаписанную книгу)

Книга, о которой пойдет речь, была написана в 2004 году.
Ее автор — мало- или, если говорить честно, совершенно никому неизвестный американский писатель.
Впрочем, можно ли называть «писателем» человека, за чьей спиной хоть и большой, но единичный случай литературного прецедента…
Итак, его имя — Стив Винсент.
Какую-либо — хотя бы чуть более, чем ничто — информацию о его биографии не удалось найти даже в интернете.
Его книга называется «dolly wants a cracker» («куколка хочет крекер») — о смысле и непростых аллюзиях заголовка читатель узнает к концу повествования.
Вышедший из-под пера автора (или все-таки из-под клавиш, учитывая несомненную компьютеризацию нашего времени?) литературный фолиант получился чрезвычайно объемным и даже, кажется, необоснованно трудным для восприятия и непреодолимо скучным для процесса чтения. Судите сами: 1981 страница текста, наполненная сверху то ли толстовскими, то ли прустовскими периодами, и изнутри — душевными и — изредка — событийными перипетиями и культурными аллюзиями, чья трактовка, кажется, ни в одном из случаев не поддается однозначной интерпретации.

Итак, все-таки, о чем эта книга?
Начнем «сверху», т.е. с того, как написана эта книга.
Если бы мне позволили классифицировать всю мировую романную литературу, я бы, без промедления, поместил эту книгу в нишу под названием «роман-лето» или «роман-океан» или даже «роман-течение». Согласен, это странная литературная ниша, но именно с чем-то очень длительным, медленно-незаметным и имманентно-текучим связывается в сознании и в языке образ всего повествования, сотканный автором из своего странного, но все-таки английского языка.
Автор гипнотизирует читателя сначала «зыбкими» и «летучими», а потом все более «густеющими» и «обволакивающими» образами. Успев привыкнуть на протяжении первой сотни страниц к чудной манере повествования, литературный зритель к началу второй сотни вдруг замечает, как он уже вовсю погружен в глубокое тесто сюжета.
Думается, я не напрасно употребил слово «тесто»: автор, «замесивший» в этот странный сюжет попавшего, как бабочка на липкую ленту, недоумевающего читателя, начинает его понемногу поджаривать все более и более точными указаниями того, о чем все-таки идет речь. Нам все время мерещится, что рассказывается какая-то знакомая, но всегда ускользающая и трудно вспоминаемая история, лукаво обставленная, словно капканами, какими-то ключевыми или говорящими словами (они выделены курсивом), — читатель, хоть и весьма запутанный языком и сюжетом, о чем-то начинает все-таки догадываться.

Итак, сюжет в книге строится вокруг истории жизни одного человека.
Его зовут Дональд Кёрт.
Сюжет имеет нелинейную структуру. Более всего он напоминает движение маховика, который движется сначала в одну сторону, а потом — в другую.
История жизни главного героя рассказывается примерно с двадцатилетнего возраста, потом возвращается к школьным годам, потом примерно к двадцатисемилетнему возрасту, а потом… потом, впрочем, начинается разгадка, к чему это все затеял автор.
Дональд Кёрт — «тихий, интеллигентный» молодой человек. Его детство прошло в безмятежной американской глубинке, рядом с восточным побережьем, с одной стороны, и в виду канадской границы — с другой. К двадцати годам он решает посвятить себя науке, а именно — биотехнологиям.
(Как бы между делом, автор словно бы нечаянно сообщает, что действие происходит примерно в конце 21 века).
Кёрт вполне успешно проходит все экзаменационные испытания и попадает в престижную научную лабораторию.
Но по мере развития основной фабульной линии происходят странные сюжетные вкрапления: например, героя почти силой пытаются заставить заниматься рисованием, музыкой, написанием стихов. Он даже случайно попадает — впервые в жизни — на кислотную подпольную вечеринку, где его зачем-то пытаются накачать наркотиками.

В конце концов Кёрту всего этого удается избежать. Он уезжает после сложных и раздражающих своей нелогичностью событий из Нью-Йорка в Сиэтл. Там, в квартире своего дяди он решает немного переждать, пока улягутся волнения в его смущенной душе. И вот он выходит на балкон дядиной квартиры и смотрит, как прекрасно заходит солнце над Сиэтлом. Случайно он сует руку в карман и обнаруживает там упакованную в газетку «травку» — косячок с марихуанной, который, видимо, попал к нему в одном из ночных клубов Нью-Йорка. Усмехаясь, он идет на кухню и прикуривает косячок от дядиной зажигалки.
Но ничего не происходит.
Тогда Кёрт, после нечаянного разочарования, пытается чем-то себя развлечь и бесцельно слоняется по дядиной квартире. В спальне он видит прислоненную к дивану гитару. Неумело берет ее и пытается приладить свои длинные красивые пальцы к грифу — но, не зная, как это делается: он берет гриф в правую руку, а корпус кладет на левую ногу. Получается так, как играют на гитаре левши.
Проводит по струнам левой рукой, и тут все его внимание сосредотачивается вокруг какого-то цветного образа, в горле появляются хрипловатые жалобные ноты, и Кёрт, ни разу в жизни не певший, вдруг начинает хорошо поставленным голосом с блюзовыми интонациями напевать то, что ему приходит в голову. Какая-то детская считалочка, глупая странная песенка:
Polly wants a cracker
I think I should get off her first
I think she wants some water
To put out the blow torch
Итак, в этот момент в романе разразилась первая, слишком очевидная, подсказка. Читатель проснулся и обнаружил, что он сидит в центре хорошо пропекшегося сюжета и уже не может из него вылезти, т.к. руки его крепко сжимают книгу, а сознание стремительно следит за сюжетом.
С этого места книга превращается в настоящую пытку для читателя, потому что теперь автор не щадит его аллюзиями и нежным элегическим повествованием. Язык внезапно становится все более и более прямым и отточенным, краски теряют половинчатые определения и становятся полностью ясны.
А герой между тем оказывается в самом центре лабиринта своего душевного конфликта. Начинаются длительные, утомительные описания его детства и юношества. Автор, приводя их, как будто обрушивается на героя с упреками и беспощадными аналитическими разборами его внутренней жизни.
Герой начинает искать себя, свое настоящее место в жизни. Он вспоминает всю свою спокойную, обывательски правильную и ровную, как римский водопровод, жизнь, свои научные притязания. И понимает, что то, чем он мог бы гордиться — своими успехами в изучении биологии — это «все не то». Он никогда по-настоящему не был самим собой.
Эпизоды с сюрреалистическими «потоками сознания» героя сменяются кристально однозначными, почти с медицинской достоверностью точными аналитическими отчетами автора о разных случаях из жизни героя. Постепенно стиль описания и доскональность авторских объяснений приобретают совершенно металлическое звучание. Герой даже начинает слышать странные голоса в своем сознании, в том числе голос самого автора.
Через некоторое время совершенно уставший и полностью опустошенный читатель понимает, что герой оказывается в какого-то рода лаборатории — к этому моменту мы благополучно преодолеваем полуторатысячный рубеж. Страницы начинают походить на отчеты о лабораторных испытаниях.

И вот, к концу книги замученный читатель вместе с героем оказывается перед зеркалом, в котором мы видим невысокого симпатичного молодого человека со светлыми волосами и голубыми глазами, которые обрамляют квадратные хипстерские очки.
И тут какое-то неведомое понимание возникает в голове героя и в сознании вспыхивает школьное воспоминание из учебника по биотехнологии, что овечка Долли — первое клонированное животное.

Герой смотрит в зеркало и понимает, что он — клон другого человека…