— Семь лет! Семь лет! – она так и подпрыгивала, спеша к маме. Та ждала дочку у крыльца дома и мягко улыбалась. Косой дождик затихал, сквозь солнце проступила радуга.
Девочка ловко обегала лужи. – Не поскользнись! — крикнула мама и подумала, что, по-хорошему, надо бы поругать дочку за опоздание. И тут же поняла, что не сможет. Только не накануне праздника.
— Мне завтра исполнится семь лет! – девочка взлетела по ступенькам, прыгнула маме в объятия и быстро затараторила, – Прости, прости, что опоздала, мы играли в прятки, была моя очередь прятаться, и меня долго не могли найти… Так и не нашли, — она рассмеялась.
— Понятно, и, если б не дождь, так и пряталась бы, забыв, что я волнуюсь, — сказала мама.
— Дурацкий дождь, пусть его больше не будет никогда.
— А ты посмотри, какое чудо он принес.
Они вместе взглянули вверх. Увидев в лучах заходящего солнца разноцветную дугу радуги, девочка расплылась в улыбке, а затем недоверчиво спросила, — это дождь сделал?
— Для тебя, — ответила мама и добавила, — папа вернется завтра, как и обещал.
— Папочка успеет! – дочка вырвалась из объятий и стала бегать вокруг, размахивая руками. Затем резко остановилась и взъерошила черные волосы.
— Он ведь привезет подарок?
— Конечно, — сказала мама, — от меня, от папы, от друзей. Ты получишь много подарков, но завтра. А пока иди ужинать, моя хорошая.
Они скрылись в доме; вскоре закончился дождь и стих ветер. Солнце медленно заползало за горизонт и постепенно бледнела радуга.
***
Пилот шел по широкому коридору, шел в ангар, где техники готовили к вылету пассажирский самолет. До отправления рейса оставалось два часа. Предстоял ночной перелет, но пилот думал о другом — о том, что возвращается домой, как раз ко дню рождения дочки. Он наконец дождался отпуска и теперь сможет провести целый месяц с семьей. Они сходят в зоопарк, планетарий и много куда еще. Радость теплилась внутри, согревала, и пилот не замечал вечернего похолодания.
Дочка, — думал он, — какая же ты большая стала. Надеюсь, подарок ты оценишь когда-нибудь. Я бы и звезду достал с неба ради тебя.
Над ухом прозвучал едва слышный звук, словнощелчок пальцев. Пилот вздрогнул, обернулся, но никого рядом не было. Показалось, — подумал он, — видимо слишком замечтался. Он снял с плеч рюкзак, расстегнул и убедился, что подарок на месте.
Когда-нибудь, лет этак через пятьсот, люди научатся сжимать звезды и вставлять их вместо бриллиантов в украшения. И намного раньше, на совершеннолетие, я подарю тебе изумрудное ожерелье. А пока это все, что я могу.
Он позволил себе секундную слабость, вытащил из рюкзака красную коробочку и раскрыл ее. Свет люстр отразился от двух вставленных в серьги маленьких бриллиантов. Куклы тебе важнее, знаю, их подарит мама, но потом ты перерастешь игрушки.
Он представил дочку, представил, как при встрече она с улыбкой кинется ему на шею, а он зароется в волосы девочки и прижмет ее крепко-крепко.
Зайдя в ангар, пилот оказался в тени крыла самолета, и лишь тогда вспомнил про свою другую страсть – небо. Вспомнил первый полет, вспомнил как почувствовал себя соколом в облаках.
Где-то там, высоко во тьме ночи лежала незримая дорога домой.
***
Девочка не стала ложиться спать. Она забралась под одеяло и закрыла глаза; мама выключила свет, пожелала хороших снов и вышла из комнаты.
Когда шаги за дверью стихли, девочка осмотрелась. В темноте всегда было страшно, поэтому она встала с постели, и, стараясь не шуметь, подошла к окну и раздвинула шторы; луна осветила комнату, воображаемые монстры исчезли или оказались просто бледными тенями на стене.
Теперь можно было добраться до тумбочки, не спотыкаясь и не боясь, что какие-нибудь щупальца вылезут из темноты и утащат в другой мир.
Она хотела отойти от окна, но вдруг, при взгляде на лунный диск вспомнила папу, вспомнила, как они лежали ночью на траве и он показывал созвездия, а она только смеялась глупым названиям.
— И последняя звезда, выше, сейчас едва различима. Видишь?
— Вижу.
— Похоже на ковш, правда?
— Похоже. Они называются ковш?
— Вместе они называются Большая Медведица, — сказал папа, и дочка засмеялась.
— Какой дурак так придумал, — сказала она, — на ковш похоже, на медведя не похоже.
Он потрепал ей волосы и сказал, — знаешь, на кого похожа ты?
— На кого?
— На луну… Посмотри, у вас одинаковая улыбка.
Действительно и месяцы назад, и сейчас луна хитро улыбалась. И хоть папа и объяснил потом, что это тени кратеров и холмов создают обман, девочка у окна подумала – “так не интересно”, и стала выдумывать себе сказки – будто планеты живые, у них есть лица; они могут общаться, наблюдать и даже заботиться о людях. “Как заботиться?”, — спросила она себя и, не сумев ответить, отвернулась от окна и подошла к тумбочке около кровати. Выдвинула верхний ящик, достала любимую книжку и в который раз рассмотрела обложку. Коты, собаки, зайцы и другие звери дружно водили хоровод вокруг лисицы на поляне. Рисунок был неясным в бледном свете, но она помнила каждую деталь – золотистое пятно солнца над лесом, ярко-рыжую шерсть лисы, нелепо оттопыренные уши зайцев. Облака на обложке напоминали девочке скомканные подушки.
На тумбочке лежал фонарик, а рядом — школьная форма. До учебы оставался целый месяц, и при мысли об этом захотелось победно вскрикнуть. Столько беззаботных дней впереди – казалось, целая вечность.
С книжкой под мышкой и фонариком в руке, девочка быстро задернула шторы, залезла с головой под одеяло и только тогда почувствовала, что замерзла. Она свернулась калачиком и быстро отогрелась.
Вскоре, при свете фонарика, буквы на страницах книжки ожили, и девочка будто и не читала – истории, знакомые, но все равно интересные, оживали перед глазами, и казались реальнее самого красочного рисунка.
Девочка успела прожить две сказки, когда сон позвал ее.
***
“Просьба пристегнуть ремни, экипаж желает вам приятного полета“, — прозвучал в салоне женский голос. Двигатели зашумели сильнее и самолет, все ускоряясь, помчался по взлетной полосе, оторвался от земли, и стал подниматься навстречу лунному полумесяцу.
Когда набор высоты закончился, пилот почувствовал облегчение. Впервые за долгое время он волновался, даже державшие штурвал ладони слегка вспотели. А ведь погодные условия были идеальны, и показания приборов как будто сигнализировали – “расслабься, все в порядке”.
Он передал управление второму пилоту, а сам сквозь лобовое стекло посмотрел налево. Там, сквозь тьму скоро пробьются первые лучи солнца. А потом самолет слегка сменит курс, и они будут лететь, соревнуясь со светилом, постоянно догоняя разрезающий горизонт рассвет, и кому-то из пассажиров повезет целый час наблюдать эту красоту.
Другой рейс — мигающая желтая точка во тьме – встречным курсом пронесся мимо, и пилот мысленно помахал рукой коллегам. Потом взглянул на небо, подумал о дочке и попытался рассмотреть Большую Медведицу, но этой ночью звезды скрылись.
“Ты еще столько не знаешь, дитя, вот когда вернусь…” – начал было он мечтать и резко оборвал себя. Не время грезить. Пилот принял управление, и надолго погрузился в другой мир, где имели значения только стрелки приборов, сообщения в радиоэфире и ровный гул двигателей.
Луна давно исчезла, начало светлеть и вдалеке показались маленькие клочки облаков, а затем первый луч солнца стрелой пронзил небо.
***
Девочка спала и видела сны. Первый сон, неясный и обрывчатый, явно навеяли прочитанные сказки. Она гуляла среди деревьев, за руку с высокой рыжей лисой; та шла на двух ногах и говорила что-то на лисьем языке, но девочка не понимала и только смеялась над смешными словами.
Вдруг они вышли на поляну; лиса пробубнила очередную чепуху и указала рукой вверх. Девочка посмотрела на небо и на фоне стоявшего в зените солнца увидела черную точку. Та быстро увеличивалась, и вскоре стало ясно, что это здоровенный орел. Приблизившись, он сделал круг над поляной, и девочка разглядела у него на спине силуэт человека.
— Папа? – хотела сказать она, но изо рта вырвались лишь мыльные пузыри, и все поплыло перед глазами, родители и друзья замелькали в отражениях возникших на месте деревьев гигантских зеркал. Солнце превратилось вдруг в улыбающуюся луну; та подмигнула девочке и затем мешанина образов и событий стала совсем неясной, словно все воспоминания, мечты и фантазии перемешались в произвольном порядке. Так продолжалось какое-то время, но затем сон вновь обрел логику.
Она стояла посреди детской площадки, зажмурившись и прикрыв глаза левой рукой. Правой же приходилось держаться за железную лесенку – иначе улетишь в небо.
Это было одно из тех сновидений, где земля не притягивала предметы.
— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! – быстро прокричала девочка, открыла глаза и осмотрелась. Вокруг – ни души, лишь ветер гулял и заставлял скрипеть качели да выдувал песчинки из маленькой песочницы. Из мусорного ведра около скамейки вылетела газета и спиралью взмыла вверх.
Девочка осмотрела карусель, затем перевела взгляд на детскую горку. Там вполне можно спрятаться.
— Мама, папа, я вас найду! – откуда-то девочка знала, что ищет родителей. Она оттолкнулась вбок от лесенки и успела сделать лишь шаг, прежде чем ее начало поднимать в воздух. Опыт передвижения в подобных снах помог — она взлетала не вертикально, а под углом, и успела ухватиться за перекладину качелей. Крепко держась, сползла по стойке вниз, до земли. Отсюда было рукой подать до карусели; девочка повторила маневр и затем, уже держась за сиденье толкнула карусель. Та легко поддалась, и начала сама по себе раскручиваться, да все быстрее и быстрее, словно лопасти вентилятора. Казалось, еще чуть-чуть и вся конструкция улетит в облака.
— Нет, мне надо искать маму и папу, — сказала девочка и уперлась ножками в землю. Вращение прервалось почти сразу, и она смогла разглядеть детскую горку сбоку. Под ней никто не прятался. Где же они могут быть?
Около выхода с площадки стояли две деревянные фигуры – лисы и зайца. Они были высокими, ростом со взрослого, а их лица вдруг показались строгими и напомнили лица воспитателей в детском саду.
Дорожка из разноцветных камней вела к выходу.
Мама с папой могут прятаться за этими зверьми. Девочка еще немного покрутила карусель, пытаясь найти удобное место для обзора, но фигуры стояли далеко. Разглядеть спрятавшихся за ними родителей никак не получалось.
Как же до вас добраться? Она огляделась и поняла, что до зверей не добежать, а цепляться по пути не за что. Затем увидела невысокий деревянный бордюр вдоль дорожки. Решение пришло сразу. Она уперлась руками и ногами в сиденье, опустилась как можно ниже и оттолкнувшись, вытянулась и полетела к дорожке. Дыхание перехватило. Девочка задела за землю коленом, порвала платье и может даже расцарапала до крови ногу, но боли не заметила. Она дотянулась правой рукой до бордюра, но пальцы лишь скользнули по камню, и, не имея больше никакой опоры, девочка почувствовала, как ее утягивает вверх, навстречу солнцу.
Она успела взглянуть на площадку внизу и увидела за фигурами зверей два неясных силуэта. Земля отдалялась все быстрее, и когда стало страшно, сон оборвался.
В комнате было тихо и спокойно; город только начинал пробуждаться.
— День рождения! – с улыбкой прошептала девочка, сразу забывшая странные сновидения. Она соскочила с кровати и побежала к маме, побежала радоваться и искать подарки. И ждать папу.
***
Рассвет разгорался, и самолет теперь летел, подгоняемый лучами восходившего все выше солнца. Внизу мелькали крошечные поля, леса, деревеньки. И бескрайнее море простиралось слева.
Пилот не позволял себе взглянуть на синюю гладь. Он смотрел только вперед – туда, где вскоре должен был показаться родной город. Мысли перескакивали с одной на другую – он слушал радиопереговоры, и на фоне сухих голосов, казалось, слышал приглушенный помехами смех жены. Смотрел на приборную доску – и в отражении закрывавшего высотомер стекла видел лицо дочки, с блестевшими в ушах новыми сережками.
Вдруг над правым ухом раздался щелчок – такой же, как и накануне, перед входом в ангар. Он обернулся и взглянул на второго пилота. Тот вытянул руку и сказал,- капитан, мы почти прибыли.
И действительно, далеко впереди сквозь туман проступили очертания города.
***
В одной пижаме, девочка метеором влетела в комнату и запрыгнула на широкую постель. “Мама, мама, просыпайся!” – она мягко, но настойчиво толкала спавшую на животе маму, пока та не перевернулась и не разлепила глаза.
— Дочка, солнце, еще так рано, – сонно прошептала мама и отвернулась, — дай поспать.
— У меня день рождения, — девочка не отставала, и попыталась пальцем приподнять мамино веко, — денььь ррррождения, — она растягивала слова, — я хочу папу и хочу подарки. Папа еще не приехал?
— Он будет чуть позже, а подарок под кроватью.
Сразу стало тихо. Мама получила передышку, пока дочка лазила за подарком. Раздался звук разрываемой бумаги – девочка в нетерпении избавлялась от красной праздничной обертки. Вскоре она уже держала в ручках небольшую коробку синего цвета.
Девочка осторожно сняла крышку и оттуда на нее двумя черными точками глаз взглянула кукла. В разноцветном, спускающемся до ног платье, кукла держала в руке красно-желтый веер и улыбалась. Прическа ее напоминала формой радугу; множество шпилек, палочек и гребней виднелись в темных волосах.
— Какая красивая, прям как я мечтала, — лепетала девочка, пока осторожно освобождала подарок от остатков смятой бумаги. Она вспомнила, как с мамой ходила по магазинам, как не могла оторваться от витрин с игрушками. И вот мечта сбылась.
Кровать затряслась. Спасибо, спасибо, — услышала мама сквозь дрему, и град поцелуев обрушился ей на щеки.
— С днем рождения, — сказала она, — теперь иди поиграй, а я посплю еще часок.
— Как тебя зовут? – девочка резко угомонилась и уселась на кровати, скрестив ноги и держа подарок на вытянутых руках. Она подвигала голову куклы и, пытаясь изобразить ее ответ, пробубнила что-то невнятное.
— Луна? Тебя зовут Луна? А с солнцем ты знакома? Нет? Тогда идем на улицу.
— Асами, не вздумай выходить из дома в одной пижаме, — сказала мама, но дочка уже выбежала из комнаты и ничего не услышала, а может, не захотела услышать.
То лето выдалось необычайно жарким, и не только из-за погоды.
Шестого августа тысяча девятьсот сорок пятого года в восемь часов тринадцать минут утра в городе под названием Хиросима девочка по имени Асами, в одной пижаме, с куклой в руках, выбежала на крыльцо дома, посмотрела на небо и на фоне солнца разглядела черную точку. Та быстро увеличивалась, и Асами вспомнила сон и папу верхом на огромном орле.
Но вскоре стало ясно, что это не птица. Девочка, которой исполнилось семь лет, поняла, что видит самолет. “Это папа летит на нем?” – только и подумала она.
***
“Заходим на посадку”, — подумал пилот, пока город проносился внизу. Со словами “Выпускаю шасси” он потянулся к кнопке, и тут над ухом в третий и последний раз раздался щелчок пальцев, и иллюзия разрушилась. Все оказалось обманом, самовнушением, неким гипнозом, в который он себя погрузил с помощью ежедневных медитаций, чтобы забыть об истинной цели, забыть о жертвах, о десятках тысяч невинных. Приказ был отдан и приказ должен быть выполнен.
Реальность изменилась за пару секунд – он прямо почувствовал, как пассажирский самолет съежился, сжался до размеров бомбардировщика Б-29. “Меня зовут Пол Тиббетс”, — осознал пилот, — “а этот самолет называется Энола Гэй в честь моей матери Энолы Гэй Тиббетс“. Каждая новая мысль гвоздем вонзалась в разум. “Я не лечу к дочери, я лечу убивать. Моя дочь в Америке, в безопасности, празднует сегодня день рождения. Она обязательно получит подарки – серьги, бриллианты, это все ради нее”
— Подарки ценой тысяч жизней!? – прозвучал в голове громовой голос – чистый гнев с нотками презрения.
“Господи, что же я делаю”, — подумал Тиббетс и хотел уже повернуть штурвал и направить “Энолу Гэй” в сторону моря но тут сзади раздался голос бомбардира Томаса Фереби.
— Бомба сброшена, — прокричал тот и Тиббетс ввел самолет в боевой разворот, на максимальной скорости уходя от Хиросимы. Пилот резко успокоился. Я опять переиграл тебя, совесть… заставил забыть, заставил верить в иллюзию, верить до того момента как будет слишком поздно. Как теперь с этим жить? Придется научиться.
***
Асами вскрикнула, и прежде чем мир исчез, увидела два солнца вместо одного.
******************
Обычная утренняя суета наполняла Манхэттен. По шоссе проносились машины, пешеходы спешили по своим делам. Нью-Йорк гудел, как улей никогда не спящих пчел.
Небоскребы нависали над идущей по тротуару пожилой женщиной. Ее звали Эмили Тиббетс, и она шла на встречу с сыном. Они давно не виделись и договорились сегодня пройтись по магазинам – подобрать подарок его жене к годовщине свадьбы.
“Настоящая женщина никогда не откажется от дорогих украшений” – подумала Эмили, и машинально потрогала серьги, давным-давно подаренные отцом. Мысль зацепилась за мысль, и она вновь впала в странную задумчивость, часто находившую на нее в последнее время.
Два дня назад ей под дверь подбросили несколько скрепленных степлером страниц. Эмили нашла их с утра и сразу хотела выкинуть, но набранный огромным шрифтом заголовок прямо бросился в глаза. “Жертвы Хиросимы и Нагасаки”.
Она всегда заставляла себя верить, что отец поступил правильно, выполнил приказ и спас сотни тысяч американских жизней. Он часто говорил, что Япония бы не капитулировала, и альтернативой бомбардировкам была только высадка десанта на остров Кюсю. Отец прятался за этим аргументом, как за щитом, и научил дочь мыслить так же.
Но загнанные внутрь сомнения прорвались наружу, и она бегло пролистала подкинутую распечатку, а затем стала читать внимательно, хоть и понимала, что делает то, что хотят провокаторы.
На десяти страницах было много текста и пара фотографий Хиросимы сразу после взрыва. Эмили видела эти снимки раньше, а вот подобных историй не читала никогда. Рассказы выживших, воспоминания работавших в полевом лагере врачей.
Мне навстречу выскочил покрытый черным пеплом человек. Одежда длинными лоскутами свисала с него, он пытался что-то сказать, но только нечленораздельно мычал. Я не сразу понял, что никакой одежды на нем нет – это его собственная кожа отваливалась от тела. Он повалился на землю и вскоре конвульсии прекратились…
Меня спасло то что я ехала на велосипеде в обратную сторону от взрыва. Я ударилась об асфальт, а когда пришла в себя то день сменился ночью. Вокруг был хаос, гигантский атомный гриб поднимался все выше над останками города. Помню, как бежала по заваленным трупами улицам…
Хибакуши — так в Японии называют людей, переживших Хиросиму или Нагасаки. Хибакуши часто подвергаются дискриминации из-за полученной ими дозы излучения. Многим приходится скрывать правду, им сложно завести семью, найти работу; высока вероятность болезней…
“Эмили, прекрати”, — сказала она себе и оборвала поток мыслей. Идти вдруг стало очень тяжело. Рев машин как будто усилился и стал давить на уши.
А она ведь специально попросила таксиста высадить ее метров за пятьсот от нужного места. Хотелось пройтись и проветрить голову.
Впереди на тротуаре сидел нищий и просил милостыню. Обрюзгший, старый, в засаленной одежде, он не мог вызвать ничего, кроме отвращения, но Эмили вдруг подошла к нему, и, не обращая внимания на вонь, склонилась и взглянула ему в лицо. Мутные глаза нищего не выражали ничего.
— Они очень дорогие, — сказала Эмили и, сняв серьги, бросила их в стоявший на земле стакан. Серьги ударились о мелочь и звякнули, лицо старика просияло. Резко спрятав стакан в карман куртки, он вскочил и быстро побежал прочь, но Эмили уже шла в другую сторону и не увидела этого.
Стало необыкновенно легко на душе. Она забыла про усталость в ногах и быстро шагала навстречу сыну, навстречу башням-близнецам всемирного торгового центра. Давно она там не бывала, но сегодня попадет обязательно.
Стояло обычное утро одиннадцатого сентября две тысячи первого года.
***
Она сидела в кресле и держала пульт от телевизора в иссохшей руке. Рядом стоял аппарат для вентиляции легких. Она подносила дыхательную маску к лицу и всякий раз чувствовала облегчение, чувствовала, как кровь наполняется кислородом. Сентябрь, похоже, твой последний сентябрь.
Справа от кресла стоял стол, и на нем лежал оплавленный кусок пластмассы, с несколькими чудом сохранившимися черными волосиками. Луна, ты прожила так недолго.
Она перевела взгляд единственного глаза на телевизор и стала быстро перебирать каналы, но везде показывали сплошную чушь. А потом пульт и вовсе заело – кнопка переключения перестала работать. Батарейки сели, надо сказать внуку. Эти хваленые технологии постоянно ломаются… Что там за взрывы на экране?
Пульт послушно прибавил звук, и чем больше она слушала, тем шире открывался ее глаз. Каналы переключаются, просто везде показывают одно и то же.
Теракты в США. Она, словно завороженная, смотрела, как самолеты раз за разом таранят небоскребы, видела прыгавших вниз в отчаянии людей, и пыталась понять, что чувствует.
Ты рада? Месть свершилась, справедливость восторжествовала?
Она вспомнила, как лежала в полевом госпитале и плакала, свернувшись калачиком и сжимая в руках то, что осталось от куклы, а вокруг стонали, кричали, и умирали люди. Вспомнила, как вместе с другими детьми звала маму и папу.
Око за око? Кровь за кровь? Но ведь кому-то по ту сторону экрана также плохо, если не хуже. Разве они виноваты в том, что натворило правительство полвека назад?
Она столько лет ненавидела США, а сейчас не чувствовала радости. Вместо этого вдруг вспомнила, как вечером того страшного дня ее нашел отец, все-таки успевший ко дню рождения. Вспомнила ту волну теплоты, когда он ее обнял и взял на руки.
В комнату влетел внук.
— Бабушка Асами, ты тоже видишь это? – он победоносно указал на телевизор, — это им за Хиросиму, это им за Нагасаки! – мальчик явно ликовал.
Она выключила телевизор и подняла палец. Внук моментально замолчал.
Асами заговорила тихо.
— Там гибнут люди, и это… — слова вдруг перешли в приступ усиливающегося кашля. Она поняла, что читать мораль сегодня не получится. Может завтра… Может, никогда… Он сам поймет однажды.
Прокашлявшись наконец, она жестом отпустила внука, сделала несколько глубоких вдохов через маску и заснула, умиротворенная.
