Полуночный леший: Выходец Из Леса (3 редакция, полная)

—Предисловие от Автора—

Я уже выкладывал здесь НиН — ВиЛ, Это его прямая перепись. В течении года я переписал полностью произведение и закончил его, вместе с эпилогом и теперь предлагаю изучить его всем желающим. Многие моменты были изменены, так же как и характеры.
Сейчас, здесь есть 19 глав, размером в 170 страниц.
Буду рад любым отзывам и критике.

—Собственно, сам ВиЛ—

 

Пролог «Из могилы времени».

Земля холодная и сырая. Меня будто кто-то укрыл ей, а сверху добавил ещё целый ворох давно опавших листьев. Они покрывали всё моё измученное, истощённое работой тело. Такое странное… Я бы сказал даже, необычное: будто всё моё нутро стянули обёрткой, и оно вот-вот вырвется наружу. Пальцы. Мои необычайно гибкие пальцы: они как трава, наконец могут гнуться почти в любую сторону. Я могу сжать их в полный кулак без каких-либо затруднений. И почему я чувствую себя таким… Мягким? Тело нуждается в серьёзной защите, а это что за негрубое бежевое покрытие? Кажется, это кожа. Такая есть у женских особей в местах, которые должны сгибаться, только почему она у меня повсюду?

Если вам интересно услышать эту историю, то могу предположить, что вас заинтересовало моё прошлое: посредственное детство, юношеские невзгоды и всё такое, что преследовало меня до сегодняшнего дня… Да я бы и рад рассказать или хотя бы вспомнить. Но вот беда — я это под чистую забыл. Всё исчезло, словно в большой белой вспышке, оставившей после себя высокочастотный звон в ушах.

Сел, отряхнувшись от листьев. Стёр с длинного плаща кусок прилипшей грязи и испачкал им руку. Нет, всё же, как прекрасно, что мои пальцы можно сжать полностью. Хотя, когда это было нельзя? Не помню. В воспоминаниях вообще ничего нет!
Сейчас меня охватило сильное смятение: я мог вспомнить всё что угодно, но только последние секунды: когда я проснулся в этом царстве опавших листьев, кустарников и высоких клёнов да сосен, вполне сносно скрывающих большую жёлтую точку в безмерном просторе небес. О, мать моя природа, как я устал… Как я чрезмерно устал. Я прямо сейчас бы уснул в твоих объятьях, если б не холод.

Надо куда-то двигаться. Без движенья живут только камни, а я на них не так уж похож. Но куда? Да и, если честно, зачем? Зачем сейчас куда-то идти? Что я могу найти тут — в месте, полном деревьев, оврагов и павшей листвы? Словно если я сделаю куда-то десяток шагов, что-то поменяется. Лес, он был всегда. Я здесь родился, я здесь нахожусь. Я ничего не видел кроме леса… Или, быть может, мне это только кажется? Нет. Оставаться тут — значит принять смерть. Голодную, холодную страшную смерть — не кору же жевать, верно? А я не для такой участи был рождён.

Плечи мои укрывал плащ из грубоватой кожи. На волосатых ногах ничего кроме рваных штанов, еле закрывающих колени. На двупалых ступнях ничего. Под плащом тоже. Хотя, нужно ли этому произведению кожевно-портного ремесла хоть что-то ещё? Капюшон чтобы укрыть голову от дождя — есть. Длинные рукава и полы для сокрытия конечностей от ветра — тоже. Конечно, сильно страдают сами кисти и стопы: их-то ничего не защищает, но да пусть.

Чего-то определённо не хватает. Мои шаги очень лёгкие, ведь сам Я довольно лёгкий. Словно вот-вот разбегусь, подпрыгну и полечу в небеса.
Так. Возьми себя в руки, Мохечхок. Я знаю — никогда особой энергичностью ты не выделялся среди остальных. Сядь у дерева и хорошенько обдумай всё, что происходит. Посмотри, что у тебя в карманах плаща, в конце концов. Не может же быть одна сторона тяжелей другой просто так?
Из правого кармана вытащил нож: большой, неказистый, как оторванный коготь. Нож оказался заточенным и с рукоятью из намотанных сухожилий. Его лезвие, как обданное огнём, жглось при касании голыми руками.
Вместе с ножом я нашёл аккуратненький конвертик из кремовой бумаги… И почему у меня такое ощущение, словно произнеся слова «конверт», «кремовой» и «бумаги», я совсем не понимаю их смысла?
Не нужно сейчас на этом сосредотачиваться, письма дают, чтобы их читали. В общем, немного вытерев грязные руки о более-менее чистые участки тела, я вскрыл конверт (правда неаккуратно, порвав часть письма, но это не критично) и стал вслух читать. Мозг ещё не до конца проснулся или я всегда был не самого сильного склада ума и не мог просто адекватно воспринимать все эти иероглифы без повторения их вслух:

«Эй, спящий! Добро пожаловать в мир живых! Вообще, моим первым решением было дать тебе такую технологичную приблуду на руку и прислать тебе туда сообщение, но я так думаю: тебе она без надобности. В общем и целом, введу в курс дела. Ты — Алекс Мохечхок. Если всё работает верно и мозг у тебя не до конца разложился, то ты это и так помнишь. Тебе сейчас ровно 200 лет, какая радость! Побалуй себя кем-то местным: в юбилей можно и поесть ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ (смешной каламбур, правда?). Твои обмотки я немного переработал: думаю ты уже успел заценить свой новый плащ. Береги его как собственные глаза, ведь другого не найдёшь. Если порвётся, сам через время затянется. В жару остудит, в холод согреет, в стрессовой ситуации успокоит. Твой нож, кстати, тоже береги. Ножи из токсичного мультисплава никто кроме меня не делает. Только не думай им что-то живое резать — только мясо испортишь. В кармане на груди найдёшь пачку сигарет. Работают следующим образом: втыкаешь в рот палочку стороной с фильтром, поджигаешь другой и вдыхаешь через неё воздух, дым. Выдыхаешь. В общем, разберёшься. Это мой, так сказать, тебе подарок. В честь общего дела, смекаешь? Что могу сказать: если будешь идти вслед за уходящим солнцем, выйдешь к людям. Если наоборот, всё будет тоже самое, только придётся пройти около тысячи километров по этому лесу. Что-ж, мой юный друг, пора прощаться, меня ждут мои великие дела. О себе я дам знать тогда, когда посчитаю нужным. Развлекайся, ты заслужил немного отдыха.

БВП. Постскриптум — письмо лучше сожги или порви. И никому о нас не рассказывай! Да и вообще — про меня забудь!»

К концу чтенья я мелко порвал его и высыпал в сторону. Кто отправитель? Почему мы «партнёры»? В конце концов, если он мой друг, зачем же он оставил меня одного, в лесу, без памяти и почти без вещей? С другой стороны, если он хотел, чтобы я его забыл, конечно он бы не остался со мной. Ладно уж, хоть письмо оставил. Значит, идти вслед за опускающимся солнцем? Это я конечно могу, но почему меня так и тянет пойти немного в сторону? Туда, где земля словно вибрирует под моими ногами, приходя прямо ко мне усиливающимися импульсами.

Сердце очень сильно стучит, словно волнуюсь или из меня бьёт энергия. Только снаружи тело измоталось так, что плечи начинают давить вниз. С другой стороны, повторюсь, ноги необычайно легко двигаются, а руки болтаются. Это всё очень для меня необычно. Зато, необычен незримый поток энергии, идущий через мои руки. Тот, которым я могу управлять то ли воздухом, то ли предметами. Телекинез?

Пока прогуливался по зову собственного сердца, думал об этом. Голова разрывалась от мыслей и одновременно было пуста, как корзина с корзинами: сколько в ней не было корзин, последняя всегда будет пуста. Начинает болеть голова от такой нагрузки. Хочется просто взять и… И вот я даже не знаю. С одной стороны, меня разрывает от переизбытка энергии, с другой, все мышцы ломит от усталости. Разобраться в себе всегда настолько сложно?

Моему взгляду предстала картина увядшего мира: я видел одноэтажные, бетонные домики, покрытые массивными корнями, с растущими на них кустами и присыпанные землёй. Раньше это был посёлок — все дома, кроме одной кирпичной «башенки», предназначались для проживания. Я бы заглядывал в разбитые окна, но страх получить стеклянный осколок в ногу меня держал на расстоянии.

Когда вышел к центру посёлка, невольно дёрнулся за угол дома. Вибрирование земли здесь стало очень сильным и исходило от нескольких лиц. От целой группы тел.

Один стоял в центре, одетый в старую куртку и штаны. Его тёмно-серая кожа, казалось, впитывала в себя одежду, и только единственная вещь привлекала к себе внимание — костяная, белоснежная маска с фиолетовыми вертикальными полосами. Я сразу почувствовал, как с ней что-то не то. Фантомная вибрация — та, что я чувствую, но на самом деле — исходит от маски и только от неё… Либо от владельца.
Собственно, владелец, будто живой, застыл в позе старца, что, держа двумя руками посох, ударил им землю: рядом такие же «статуи», уже других людей, застыли тогда, когда пытались отползти, либо убежать от «маски». Ни у кого не вышло.

Поняв, что эти люди не живые, а всего лишь замершие трупы с серой кожей, я осмелел и подошёл ближе. Конечно они выглядели очень жутко — любое нормальное существо уже взяло бы руки в ноги и свалило куда подальше, но только не я! Конечно блин, кто вообще думает о своей сохранности? Кому вообще сдалась эта безопасность и здравый смысл, да?

Лица у «бегущих» искажены. Словно вся кожа на голове стянулась и залепила им глаза, либо все они от жутчайшей боли зажмурились. Глаза масочника же я увидел через отверстия для глаз и отпрянул: те были широко открыты и смотрели куда-то в пустоту. Такой, немного вымораживающий взгляд.
Что примечательно, от тел не пахло. Прямо, совсем! Мне казалось, от людей, что давно умерли, должно прямо-таки нести гнилью, а тут… Даже не знаю.

По зову собственного желания, я стащил интересующую маску и сразу отвернулся от лица колдуна-убийца: даже после смерти он не перестал скалить зубы.
Хотя… Почему после смерти? От чего вообще он умер? Никаких ран я на нём не вижу!

С другой стороны, осматривать жуткие останки я не хотел. Схватив маску, я свалил в сторону закатывающегося солнечного диска, да куда подальше. Зачем я вообще её взял?.. Что-ж, если тебя к чему-то тянет, то лучше это брать, я так считаю. А маска пульсировала как живая и эту пульсацию я чувствовал, как показывает практика, на много километров отсюда. Хотя, теперь, кажется пульсация прекратилась. Может оно и к лучшему.

Уже не помню, сколько пришлось пробежать голыми ступнями по оврагам и холмам, сплошь покрытыми деревьями, но вот, пройдя вброд одну речку, когда уже начало смеркаться, я увидал вдалеке избу из брёвен. Нетронутая, ни лесом, ни временем, она смотрела на меня стеклянными глазами-окнами. Из них мерцал свет прирученного Яркого Зверя.
…Стоит наведаться к жителю внутри и при одних только мыслях, я захотел закрыть лицо найденной маской. Как все мои предшественники.

Глава 1 «Удовлетворённый жизнью».

Лес. С самого рожденья он учил меня своим правилам.

Никогда не бери от леса больше, чем тебе нужно сейчас.

Ибо взяв больше, чем можешь потратить, ты выкинешь что-то в пустоту, и оно сгниёт.

Каждое существо можно полностью посвятить делу. Шкуры на одежу, племенные полоски и укрытие. Органы по надобностям. Мясо в пищу. Кости на удобрения и на угощение. Зуд в острых зубах надо унимать время от времени, а сами зубы делать острее раз от раза.

Люди очень часто забывают о пользе каждого тела, особенно когда склады ломятся от сырья и готовы уже лопнуть. Чем больше ресурсов, тем беззаботнее становиться их трата. Порой эти кожаные гуманоиды, в попытке обмануть самих себя, без какой либо-цели губят все дары. Жгут леса, стараясь скрыть их вырубку. Убивают и сжигают животных, вызывая дисбаланс, чтобы потом привлечь внимание к этой проблеме и получить от других своих сородичей личную поддержку.

Неужели это красит их? Зачем же тебе, человек, чьи-то чужие богатства, когда ты способен достичь их сам? За что ТЫ, проливаешь кровь чужих. Неужели не ясно, что в погоне за золотыми блестяшками ТЫ убьёшь себя?.. Вся природа людей — это разруха. Вы делаете это. Вы учите делать это других. Возведя поднебесные, вы уже спешите сравнять их с землёй. И как вы прожили так долго?

***

Проснуться оказалось на удивление легко. Я просто понял, что вместо того, чтоб лежать на диване, я уже сидел, протирая глаза рукой.

Надо решать, что делать дальше. Вчера я вполне тихо и мирно занял этот дом. У меня есть крыша над головой и небольшой запас еды. Конечно свет кончился: вчера я смог заткнуть тарахтящую, свистящую и пердящую жёлтую коробочку в сарае, названную генератором, без которой лампы не работали. Сегодня утром запустить снова не смог — кажется сломал. С инструкцией не захотел возиться, потому плюнул и запускать не стал. Я всю жизнь спал во тьме, а сон — это приятнейшая форма существования. Почему же не устроить спящее царство в своём доме?

В моих мыслях со вчерашнего дня кое-что прояснилось: я не совсем «так» выгляжу. В зеркале конечно я вижу практически нормального человека! Чёрные волосы, глаза с фиолетовой (почему-то немного светящейся) радужкой. Рост для местных декораций внушающий — два метра слишком много, чтобы входить во все проёмы в полный рост. Я оскалился, посмотрев свои острые, как у водного змея или акулы, зубы. Такими можно спокойно рвать плоть и не думать о последствиях. Правда, перемалывать пищу только боковыми резцами было несколько неудобно, но терпимо.

Впрочем, неважно. Пока я бродил по дому взад-вперёд, думал о великом: кто был мой «партнёр»? Конечно, он сам сказал меня забыть, но ведь я существо любопытства — мне просто интересно кому мог понадобиться. Сколько себя помню — никого не привлекали совершенно обычные разумные твари. Конечно не человек, но всё же, в плане своей репутации, я никогда не привлекал к себе очень серьёзного внимания, хотя, кажется, из-за моего дурного нрава происходили серьёзные стычки с властями, выше стоящими. Или это какая-то моя внушённая мысль? Кто знает, кто знает… С другой стороны, вот что я точно представляю, так это свою позицию. Собственное мнение отстаивать и не идти на уступки, это просто первостепенная задача. Но вроде, мне говорили, что так поступают только существа недальновидные и глупые.

А я ведь не такой! Я не глупец и глаз мой видит зорко… Или во всяком случае не хотел бы признавать обратное. А кому хочется назвать себя дураком?

Нет. Надо сесть и перевести дух. Огляди всё вокруг, зацикли разум свой на окружении: гостиная большая, но пустая. Кроме дивана, на котором я сплю, печи и дряхленького книжного шкафа больше ничего нет. Есть ванная, где вместо двери висела зелёная занавеска. Там всё скромно: ванная с ржавым днищем, старая раковина с оголёнными «внутренностями». Новенькое зеркало: видно последнее дедовское приобретение, это его новое отражение.
Вода шла с перебоями, а местами совсем грязная. Умываться приходилось глубже в лесу, у реки. По другую сторону, через три сотни шагов, лес кончался и начинался забор с проволокой и табличками по ту сторону. Перебираться и рвать себе кожу я был ещё не в настроении: мне незачем рисковать, бросая новоприобретённое хозяйство.
Всё же, немного полистав справочники, сложив один и два и повнимательнее посмотрев на перекопанную землю рядом с домом, я понял, что дед выращивал тут картошку. За растениями я ухаживал плохо — раньше это делал определённо кто-то, но не я.

Огромное количество писем, вклеенных в твёрдый переплёт, содержали мысли в чистом их виде. Звались книгами. Книгами, пособьями, справочниками, руководствами — не важно! Главное, что я понимал их!.. Не все правда. Некоторые кладези оказалось читать очень трудно.

Пытаясь постигнуть азы фермерства, я снёс лопатой все несчастные посевы. Конечно этого сразу не понял, но когда отличил целый, выкопанный клубень, от того, что у меня обычно получалось, понял, что как на зло, я разбил наверное почти всю картошку. Если раньше она мне казалась для еды не пригодной, теперь я сожалел о том, что эту «непригодность» не смог сохранить. И почему он не делал запасов? Вот мешка такого картошки мне бы, наверное, хватило… Даже не знаю на сколько. Если честно, я хотел достичь самих клубней, но совершенно не представлял, что с ними делать. Варить? Прямо с землёй? Нет, я конечно всё понимаю, но землю в жизни ещё не ел.

Я может быть и дурак, но предчувствовал, что дед у меня кончится уже сегодня и был прав. Вечером уставший я дожрал его до конца. На самом деле, он был далеко не самый вкусный. Многие части пришлось даже оставить.
Да. Я могу проповедовать о гуманности, только что прекратив забивать кого-то палкой. Не самый лучший последователь чьих-то идеалов… Особенно когда устал.

Ночь прошла бессонно. То ли я не до конца устал, то ли тело деда меня начало напрягать. В конце концов, лопатой, какой он вскапывал картошку, я вскопал для него самого грядку, глубиной на два метра под землю… Уже не помню где лёг, но помнил, что устал до смертной лени.

***

— Мои условия просты. Твоя подпись здесь, моя помощь тут.

— …Это скверно пахнет.

— Всё чисто, куколка. Тем более, смотри шире, у тебя нет выбора! Кто тебе поможет, если не я? Все твои… Эм… Товарищи, или кто они тебе были, сравнены с пеплом. Все вокруг только хотят твоей кончины и только я. ТОЛЬКО Я, твой добрый, верный друг. При чём, ещё и не самый жалкий! Давай, всего одно имя в этой чёрточке и самые сокровенные желания исполнятся!

— …Я… Я ещё подумаю…

— Думай. Времени всегда достаточно, даже если это последняя секунда твоей жизни.

***

Утром проснулся на крыльце, сидя на лавочке в развалочку и сжимая в руках лопату. Не буду больше возиться с этими вашими огородами — не моё. Уже к полудню хотел посвятить себя к чтению книг, но из-за голода не мог точно сосредоточиться на буквах и из-за того сильно уставал.

А есть-то было нечего! Пытался конечно жрать картошку, но через пару минут меня начало тошнить, и ещё через некоторое время голод в разы обострился. Решено было выбраться за забор. Не напрямик конечно, да и ломать его я не собирался. Забор должен где-то кончаться и пропускать людей туда и обратно. Иначе как старик контактировал с внешним миром?.. А контактировал ли он вообще?

Как итог, я выбрался из своей бревенчатой каморки на свет и отправился сначала к забору, а потом вдоль него. Всё это какой-то тихий ужас: проснуться не пойми где, только смутно припоминая какие-то участки прошлого. Задушить человека и занять его дом, просто потому, что… А я не помню из-за чего конкретно! Вспоминая сейчас, складывается ощущение, что я сделал это чисто из прихоти!..

Прогуливаясь вдоль огражденья, я жмурился от бьющего в глаза солнца и пытался о чём-то думать, но в голову приходили только варианты правильного разрезания мяса и вкус его владельцев. От мыслишек подобного рода голод крутил только сильнее, но благо уже оказалось не так далеко — я увидел блокпост — два квадратных здания из бетона и плитки. Первое, похожее больше на небольшую башню с тетраэдрической крышей из… Кирпичей? Не важно. Второе походило на прямоугольную коробку из того же бетона. На посту дежурили двое каких-то солдат в камуфляжной униформе, с кепками на головах и автоматами на груди. Стояли оба и о чём-то болтали друг с другом, раскуривая сигареты. У меня были такие же — в нагрудном кармане лежала бело-красная пачка с название «Мохборо». Такие небольшие бумажные трубочки с мягкой белой частью и горькими, пряными листьями внутри, которые надо поджигать. Правда, по назначению я их ещё ни разу не использовал, так как не мог добыть нормального огня.

Но людей бояться — в город не ходить. Если что, я рукой туда, рукой сюда и у них двоих уже головы поотлетают от телекинеза, только их и видели. Вообще, телекинез у нас — это как первая форма управления природой. Вторая — это когда корни и всё такое, живое, тебя слушает… Но насколько я помню «мне это не светит».

Я кстати теперь немного прибарахлился. Под плащом теперь был старенький, мешковатый свитер из вязаного материала. На ногах, вместо обрывков, коротенькие штаны. На ступнях теперь находились старенькие и не очень удобные туфли с носками, которые мне определённо не нравились. В общем теперь был я не оборванец из-под листьев, а более-менее хорошо выглядящий человек. Совсем нормальный, если глаза не показывать и не улыбаться во все 32.

Конечно я не ожидал, что как только я выйду в поле их зрения, на меня сразу крикнут, направят два автомата и обойдут с двух сторон, пока я ещё буду соображать, что да как.

— Кто такой?! ФИО, паспорт, место проживания! — прикрикнул на меня солдат постарше с морщинистым, жёстким как камень, лицом и квадратными каштановыми усами. От такого гарканья все мысли разбежались в стороны. Я примирительно поднял руки и смог еле-еле проговорить:

— Эй, вы чего?.. Постойте!..

Меня попытались завалить на землю и заломать руки, но я увернулся быстрыми отходами от их двоих в сторону.
Раздалась очередь, которая взбила фонтанчиками грязь у моих ног. Я запаниковал и выставив ладони пред собой, вложил свою энергию в них и закрылся неким щитом. Но он не понадобился: люди стрелять перестали, ведь я зажался в стену и более не убегал. Щит невидим, но мною чувственен. Как Отмеченное Древо держит небо на своих ветвях, так и я держал на вытянутых руках всё напряжение. Дожидаться следующих действий агрессивных вояк я не стал. Лучшая защита — это нападение, а если я сейчас ринусь наутёк, получу себе в спину свинец, что не смогу остановить силой мысли.

— Стой на месте! — крикнул серж и стал меня обходить с одной стороны, пока его товарищ, обходил с другой. Я почему-то стал понимать их тревогу. Лес не просто так огорожен и наверняка никто не видел меня ранее… И из-за этого я просто не могу рассчитывать на какую-либо пощаду: я незваный гость этого мира и меня скорее всего захотят выставить на обочину жизни по той же причине. Чтобы защитить себя и сделать выпад, мне пришлось убрать щит и вскинуть руку, вложив в них всю свою силу.

Вояка запрокинул голову назад и потерял баланс, когда череп его брызнул кровью во все стороны. У второго натурально отвисла челюсть, а меня наоборот пробрал небольшой задор, особенно когда я закрыл себе лицо маской, вытащенной из внутренней стороны плаща.
Прислонение её граней к коже, прямо как втирание офторо в артерию: приятно, дурманяще и вновь и вновь желанно. Беги. Ради всех нас, просто унесись отсюда, сверкая пятками и я не стану тебя преследовать. Пока одна сторона меня жаждет крови твоей, вторая сильно сомневается.

Конечно, с моим видом, получить очередь в лицо не трудно. На ближней дистанции, когда последний военный залился очередью, мне ничего не оставалось, как создать свой же щит и после откинуть его на спину. Военный благодаря ремню автомата не потерял. Он по-прежнему представлял для меня опасность, и только от этой мысли меня захлестнула какая-то неоправданная злость. В глазах потемнело, и одним резким движением я «захватил» молодого и с силой швырнул о стену. Крик залил разум.

Я сорвал с себя маску и отшатнулся в сторону. Сознание было словно водоворот, что утаскивал меня куда-то глубоко в пучину дурман-угара, но в глазах снова начало проясняться, хоть в ушах ещё стоял агонизирующий крик, от которого что-то неприятно стало свербить внутри, а руки неприятно трястись.
Удар по собственному лицу чуть-чуть вернул меня в реальность, а последующий рвотный позыв закрепил успех, после которого можно было наконец действовать. Вот, кажется картошка снова дала о себе знать. Сырое мясо сегодня мне было отвратительно, а самый главный его вкус, когда кровь в жилах ещё не успела остановиться или остыть. Привкус собственной желчи во рту и жжение в горле отбивали любой аппетит, хотя от этого голод никуда не уходил… Но, наверное, эти люди тут не воздухом питаются, верно? Раз уж это место теперь принадлежит тем, кому ничто не нужно, почему не распределить ресурсы нуждающимся?

Конечно мародёрство для местных не в почёте (судя по дневнику одного из товарищей, оно тут каралось законом. Всё что вынесли из леса, отдаётся напрямую армии, а оттуда в источники, о которых ни слова), но я себя к числу мародёров не причислял, и пока нет надо мной никого выше стоящего, могу вершить всё что удумаю. Складывая в какой-то мешок с лямками всё полезное на мой взгляд, я набрал его под завязку и был очень доволен. Конечно поначалу я вообще не понял, что и для чего мне нужно, но как только увидел пособие по кулинарии и даже быстро пробежавшись по нему глазами, только и спешил поднимать свою челюсть с пола. Кто мог знать, что эта непонятная крупа и железные банки оказываются, могут быть съедобны и даже более того, долгосрочны. Ну просто фантастика! Так же нашёл коробку продолговатых, плоских штук, завёрнутых в цветастые жёлтые упаковки. Это были злаковые батончики, которые уже сразу были готовы к употреблению и сластью своей отбили неприятный вкус желчи.
Ладно. Надо вернуться к себе в лес, но для начала, позаботиться о телах. По местному уставу, любые походы по лесу в ночь воспрещены и пропуски всех гражданских тоже… А что если эти двое оказались не слишком умны, чтобы не ходить в лес? Потому на обратном пути я оттащил их двоих вглубь, за метров сорок (и так вымотался как чёрт, больше не смог) от блокпоста. Конечно я ещё не осмотрел второе здание, то, которое не башня и без как таковой крыши, но сил к полудню не осталось. Голод, телекинез и таскание тел измотали меня, потому я шёл с мешком на спине и картонной коробкой в руках, уплетая один батончик за другим, ведь вкус их находил для себя очень занятным.

Уже дома с наслаждением стал вскрывать банку тушёнки, думая, что там будет хорошо укомплектованный и уже готовый фарш, от которого плохо мне не станет.
Как оказалось — я ошибался. Оно полусырое, нуждается в готовке и ещё имеет просто катастрофически низкое качество. Я более чем уверен, что эти люди жрут не мясо, а перетёртые кости и хвосты с жиром.

Такое меня не устраивало и данное мясо было использовано как удобрение. Рано или поздно это всё равно сгниёт и природе станет поприятнее. Так или иначе, от ушедшего голода приятно уже мне, а время ещё даже не полдень. Меня всегда учили, что надо смотреть в глаза своим страхам, а уж тому, что тебя не пугает, тем более. Пора глянуть на то, что скрыли эти люди от меня забором. Пускай в дневнике покойника-вояки я и заинтересован, но чтение можно оставить и на потом.

Пока солнышко ещё грело свысока, я топал по грунтовой дороге вниз, что, извиваясь как змея, сползала вниз к пригороду из одноэтажных домов. Сунув руки в карманы, я спокойно прогуливался по тротуару, смотря на медленно выезжающие из частных гаражей машины. Конечно, пока куда-то шёл, запоминал дорогу обратно. И ведь так посмотришь, не такие уж люди и противные. Куда-то идут, куда-то едут, улыбаются, разговаривают и так далее. И что главное — никого не трогают.

Железные повозки, названные машинами (какое забавное слово — ма-ши-на), катались туда сюда. Некоторые большие, прямоугольные гробы в которых люди набирались пачками по тридцать штук и куда-то отправлялись. Некоторые уже поменьше, служили соответственно меньшему количеству людей.
Вот, наверное, они знают, что им делать, куда идти и о чём друг с другом говорить. А я вот до конца не знаю: потому и слоняюсь без конкретного дела по городу. Нельзя же назвать «лицезрение общества», конкретным делом.

Когда дошёл до центра города, состав людей поменялся. Между обдуваемыми всеми ветрами небоскрёбами сновали люди, одетые теперь не в осенние пуховики и синтетические куртки кричащих цветов, а тёмно-синие или просто тёмные одежды, стиль которых варьировался от лёгких и строгих пиджаков, до дорогих курток с белым, овечьим мехом в подкладке. На фоне их, лаконичных и подходящих друг к другу, я был не к месту. Маяк в море всегда далеко виден.
Надо было возвращаться, но я решил сделать крюк и пройти по дороге справа от центра и дальше, свернуть обратно. Ничего страшного — свой дом-то я найду, стоит только выйти на проволочный забор у леса.

Возвращаясь назад, я заглянул в кафе. Выбрал столик и сел за него, как делали это все остальные. Вообще, зашёл из-за того, что просто ноги устали… Как забавно складывается. Ещё, казалось бы, минут десять назад, я лишил жизни двоих. Прямо как… Пух. И нет их двоих. Это были просто двое людей с оружием. Но они ведь сами виноваты, что напали на меня!

Меланхолично подперев щёку рукой, я сидел в самом конце кафешки и смотрел на её кремовые стены и широкие окна с нежно-молочными гравюрами. Здесь играла какая-то спокойная музыка, создавая гармонию, что не могла быть разрушена какими-то двумя людьми в другом конце. Какая-то парочка за завтраком мило ворковала, отдалённо одаряя меня невнятными обрывками своего разговора и запахами какой-то выпечки.

Но меня отвлекли от моих размышлений. Какая-то девушка, одетая в нежно-розовый фартук, белую рубашку, какую-то такую же розовую шапку. На фартуке красовался довольно забавный значок с эмблемой заведения, на которой я не концентрировался. Лицо её, немного удивленное, но само по себе чистое и на глаз приятное, сейчас вселило в меня ту же порцию недоумения. Всё же, меня оторвали от размышлений. Перенесли из одного состояния в другое, заранее даже не предупредив.

— Вы будете что-то заказывать?

— Я… А, эм, а что есть? — конечно хотелось сказать сначала «я ненадолго, уже ухожу, до свидания» или что-то такое, но я решил просто не отвечать прямо, а аккуратно поинтересоваться. На любопытство моё ответили показом меню и уходом. Я взял кожаную книжечку в руки и стал бегло осматривать предложенное.

Конечно же всё выглядело очень аппетитным. Начиная от утренних блинчиков с жаренным беконом и яйцами, заканчивая вечерней выпивкой. И всё было ново. И всё я видел в первый раз, додумывая, как бы оно чувствовалось на языке. Проблема одна — ничто же не даётся даром, а у меня не было того, что можно предложить взамен. Люди алчны, у них есть деньги, которые сами по себе, не больше чем мусор под ногами, но ими можно меняться… Я сложил книгу и, встав, накинул капюшон и поспешно вышел на улицу, не подавая вида собственной неловкости.

Я сбежал как трус. Чёрт их дери, я мог бы, наверное, и вправду заказать что-то, а потом, подкрепить заказанное собой силой, просто… Что-то вроде совести не дало мне это сделать. Как-то это неправильно, но что не так, объяснить не могу. Обратно вернулся к полудню и сразу сел за чтение. Если всё познавать на практике, можно практично лишиться какой-нибудь части своего тела или личности.

«Медкомиссия допустила, даже не смотря на плоскостопие, суки. Надо было всё-таки на билет кредит брать. Хорошо ещё что меня в южную часть определили: на севере и пулю словить можно, а тут всё же поспокойнее. Пока что идут учения. Подъем в шесть часов утра. Ну кто вообще встаёт в шесть?! Времени свободного нет, но всё равно, маемся какой-то хернёй. То воду вымести с платца (да-да, вымести, вениками), то крашенный забор ещё раз покрасить. Если кто провинился, вообще пиздец, простите. Маршировку всем взводом по четыре часа устроить? Да как нехрен делать. Иногда устраивают нам пробежки. Говорил я, конечно, и о ногах, и о всём, но никто слушать не стал. Дали противогаз, иди бегай. А вот тебе ещё рюкзак, чтоб не так легко было. Спасибо, родина!.. Давно от тебя таких подарков, блять, не ждали.

…

Ещё полгода, а меня перевели. Куда? Прямо к обочине Безымянного Леса, на второй северный блокпост. Рядом последний оплот человечества — Горизонтка. Дальше на север начинаются деревни и какие-то бандитские группировки. В общем, на грани с адом. Зато, если какая-то аномальщина полезет из леса (в который нам запретили заходить по ночам под страхом смерти, правда, прапор говорит, что никто убивать за это никто не будет), мы двое встретим её своим лицом. Прекрасно? Да и лучше быть не может! Сдохнуть за Валентюшку родимую, ух!.. Да на своём приборе крутил я и эту армейку и эту страну. Говорят, через лес можно пройти нетронутым. Мол, есть какие-то правила, соблюдая которые, тебя ничто не тронет даже ночью. Иначе как там живут лесники?.. Осталось узнать, что надо знать и рвануть к ХилТопчанам, по ту сторону леса. Республике, наверное, я пригожусь больше. А оттуда будет проще до Ниямии дотянуться, она же совсем рядом. Вон там сказка, а не жизнь. Восходящее солнце, деревья с розовыми листьями. Долина Великой Тиши… Реки, горячие источники, добрые люди… Мечта…»

Так бы я и сидел в пыльном доме, наслаждаясь собственным одиночеством, но в дверь кто-то начал стучать. Я оставил дневничок на середине, несколько перепугавшись — за окном уже стемнело и дальше пяти-десяти сантиметров свет от глаз моих не распространялся. Помимо стука в дверь, стояла настоящая гробовая тишина. Лес замер, ожидая развитий событий… А вот посетитель ждать не собирался.

Глава 2 «Вторженцы».

— Эй! Открывай! — прихожий отличался особой нетерпимостью. — Я знаю, что ты тут! Альберт! Ты там сдох или как? Я ща ломать эту дверь начну, слышишь?

Требовательный и настойчивый стук в дверь не прекращался. Я взял в одну руку нож и подошёл к двери, ничего не говоря. Голос вторженца не отличался дружелюбием. Резкий, звонкий и вызывающий, не оставлял мне надежд на хороший диалог. Я открыл дверь и увидел отморозка воочию: парень с бледной кожей, чёрными как у меня волосами и гладко выбрит. Нас сильно различал рост — ему пришлось поднять голову, чтобы видеть мои глаза.

— Чего надо? — спросил я спокойно, хотя мне крайне не нравилась рожа этого товарища. Конечно, по лицу не судят и всё такое, но и тон его мне не нравился.

— Где Альберт?

— Старик? Уехал. Дом мой.

— Значит так, мутант. Старик свалил, а дом значит оставил тебе?

— Я хочу знать, какое отношение к этому имеешь ты, — перешёл я в контрнаступление и сделал шаг ближе, оперевшись о дверной косяк и вытеснив прихоженца с порога.

— Этот дом — собственность «Покровителей», и если он не будет свободен дня через три, то кого-то в лесу не найдут. Ты уяснил, нелюдь?

— Ты думаешь выселить меня будет так просто? — спросил я с нажимом и сделал ещё шаг вперёд, заставив его отойти уже на два шага, сойдя со ступеней. Он сунул правую руку в карман и ухмыльнулся.

— Если не хочешь, мы открыты к предложениям. Восемь тысяч валет и считай, вопроса не было, — он сделал простодушную улыбку и, отойдя ещё на шаг, показал свободную руку в прощальном жесте. — Покеда, нелюдь! Через три дня свидимся!

Он скрылся в закате, оставив меня наедине с собой. Восемь тысяч валет… Восемь тысяч валет и три дня… Хотя, у меня есть план поинтереснее, как рассчитаться с этим хмырём за Мой дом. Я сел на ступеньки, всунул в рот сигарету и с помощью коробка спичек, поджёг её, чуть не опалив пальцы. Сделал глубокую затяжку и сразу закашлялся, не рассчитав порцию.

Вся оставшаяся ночь прошла в дурном полудрёме. Я думал обо всём и в тоже время ни о чём. Много раз ловил себя на мысли, что время течёт очень медленно… Как итог половину бессонной ночи я провёл за чтением. Света моих глаз было вполне достаточно, чтобы различать буквы и начал я конечно с дневника:

«Конечно это не предусмотрено и нелегально, но прапор меня научил драть с людей деньги за проход. Мол, проход платный, бла-бла-бла и всё такое. И не поверите! Работает! Люди ведутся на чушь, что доступ к лесу ограничен! Боже, да я жил среди идиотов! Конечно, можно было назвать меня уже ебанатом, который трясётся над парой-другой валет, но ведь люди платят по пятьдесят валет за вход и в это верят! Моя официальная зарплата, пойди я на какого-нибудь сталевара, вышла б в две штуки в месяц, а тут за каждого туриста-ебантяя или любителя экстрима пятидесяточку! И самое главное, я ведь не трачу денег на своё содержание, а значит, эти пятьдесят уходят куда мне хочется… Боже мой, за каждого туриста пятьдесят стаканов пива! Может, на контрактку остаться?»

Хотя бы отсюда я стал более-менее понимать местную валюту. Конечно, сам её смысл существования для меня оставался несколько непонятным. Восемь тысяч чего-либо (кроме капель дождя конечно) — это уже серьёзная сумма, даже если за это что-то брать листья деревьев. А как и откуда получать валеты я вообще не представлял… Я даже не знал, как они выглядят, НО. НО. Если валеты — местная валюта, что есть у всех, то, наверное, она должна быть и у старика, верно? Мне нужно хотя бы знать, как они выглядят.

Как итог, полночи ещё искал в доме хоть что-то похожее на таинственные «валеты». Уже к рассвету я нашёл то, что и дало мне ответ на вопрос и даже больше — добавило ещё один. Я нашёл бумажник с разноцветными прямоугольными бумажечками. И не обратил бы я на них внимание, если под большими цифрами «1», «5», «10», не было подписано маленьким шрифтом «валет».

Тут я на радостях от найденного так взвёлся, что следующее воспоминание перед сном было то, как я валялся изнеможённый на диване и встречал уставшими глазами первые лучи солнца… Первый день пошёл, а я во тьму разума ушёл…

***

— Когда тебе явится Зрение, тебе откроется совсем новым мир Эрд Нейл.

Нависла абсолютная тьма. Весь мой мир — это звуки, запахи и колебания. В шатре из веток просторно и дурно от запаха жжёных трав и ветвей. Шаманы — единственные, кому дозволено жечь природу во имя контакта. Я почувствовал, как два больших деревянных пальца приложились к моему лбу, потревожив голую, живую и очень подвижную плоть. Порошок щипал мясо сильнее, чем прикосновение. В голове становилось дурно, будто я сплошь оказался погружен в воду и уже переставал дышать. Голова надулась, как воздушный шарик, и была готова лопнуть. Словно вакуум наполнял мой первый череп сквозь эту метку.
Два пальца наконец отцепились от него и провели линии под глазами. Я не дрогнул. Это испытание, что я приму с честью и выдержкой, достойной охотника.

Но путь мой сложится иначе…

***

С самого утра я и вовсе забыл о всём на свете. Я просто спал на диване до самого обеда, а позже просто проснулся от голода. В доме шаром покати. Ни в холодильнике, ни где-либо ещё еды нет.

Решил, что надо всё-таки выбраться снова в город и как раз попользоваться таким благом как Деньги. Насколько я знаю, для них, вот эта бумажка, это плоть их собственного Бога. Высшее благо, иметь ворох таких бумажечек… И это ведь что-то да значит!

Но, впрочем, ладно. Разглагольствовать можно до скончания времён, а действовать надо сейчас.

Я решил наведаться в город, но уже на выходе меня встретило небольшое разочарование. Блокпост оцепили. Вчерашнее безлюдье сменилось серьёзным оживлением: сюда наведался целый грузовик зелёненьких болванчиков с автоматами и четвёрка каких-то особых ублюдков в чёрном.

Я затаился средь деревьев и не стал показываться на глаза. Проход сквозь блокпост мне перекрыт: вопросы к моей личности появятся сразу.

Если ты прямо сейчас не вырубишь их с корнем…

Стой. Нет. Мысль очень глупая — их слишком много, и они все вооружены. Четырнадцать человек, способные в секунды выпускать по тысяче пуль примерно. Я надеюсь на барьер, но боюсь без него мне не жить, а сам он долго не продержится под таким напором.

Они беседовали с каким-то дядей в жилетке, вроде охотника. Его я чувствовал иначе. Он часть леса — такая же, как я, пусть и человек. Это убирало в нём угрозу, даже на уровне подсознания.

Но всё же, проблему номер один это не решало. Я хочу есть и мне нужна еда. Сам я, в таком маленьком тельце, не охотник. Любой олень сбежит от меня, если почувствует мои мысли, а сам я на обман не способен. Я не могу скрыть свои мысли и не могу как настоящий охотник выйти на добычу с копьём…

Хотя нет. Почему не могу?

Надо вернуться и приготовиться к охоте. Сделать копьё. Найти позицию. Выследить жертву и сделать охоту такой, какой ей полагается быть.

Через много часов, когда солнце устало стоять в зените и пошло домой, я оказался готов. Понемногу начинало смеркаться. Ветер тихо и нежно шелестел бесчисленными листьями, принося приятную прохладу. Деревья размеренно кивали ему в ответ своими массивными ветвями. В руках моих лежала хорошо заточенный и отёсанный шест, выверенный под копьё. Телекинез вроде бы воспрещён в охоте на свою еду, но я никак не могу вспомнить почему. Вот просто из головы вышло и всё!.. Но это не важно. Главное, что у меня есть копьё и я представляю, как им пользоваться.

Ушёл глубже в лес, под сени родимых приятных крон. Если всё пойдёт совсем плохо, и кто-то да сможет меня выселить, непременно уйду сюда. Здесь люди не ходят и бояться мне нечего… Но сейчас, главное — это еда.

Спустя час, как вышел из дома, за глаза зацепились следы какого-то парнокопытного. Конечно, я никогда не был настоящим охотником — что-то в прошлом у меня пошло не так, хотя, думая об этом сейчас, кажется очень многое в моём прошлом пошло не так.
Я двинулся по следам, прислушиваясь к своим чувствам и вскоре стал нагонять косулю, что мерно и спокойно стала уходить на восток, а потом свернула южнее. Я застал её в собственной лежанке под вечер. Я вымотался не менее её и у меня не оставалось сомнений по поводу её судьбы. Ей некуда было драпать от меня. Она не учуяла запах лешего, когда тот вошёл в её ложе. Она не смогла убежать, когда тот притащил её к себе телекинезом.

Тащить тушу до самого дома я не мог. Я прошёл около десятка километров с пустым желудком не для того, чтоб возвращаться в таком же состоянии, но ещё с трупом на своих плечах.
Я не стал разделывать тело — нож только всё испортит. Ел сразу, как завещали предки.

Зубами прокусывал шкуру и рвал тёплое мясо. Пил сладкую оленью кровь… И менялся. Я увеличивался в размерах, моя кожа твердела, обрастала крепкими пластинами. Вскоре скелет косули стал для меня куда меньше. Я мог взять её останки под руку. Под свою деревянную руку с крупными кистями и топорными пальцами, что не могли ни полностью выпрямиться, ни сжаться. Одежда трещала по швам и всё кроме плаща оказалось порванным, но меня это не сильно беспокоило. Важна была еда и то, как моя мощная челюсть перемалывала оленьи кости, утоляя зуд в зубах.
Сладкие органы и питательные, жёсткие мышцы… Это ли не счастье для меня?

На ночь остался в лесу. Не хотел возвращаться к окраине: в глубине леса и вправду лучше. Переночевал, сидя под одним из множества высоких деревьев.

***

Я рассмеялся. Он только что застрелил мою добычу и решил забрать её себе… И теперь просит прощения? Бросил в грязь ружьё и встал на колени, моля отпустить. Конечно дядя, отпущу. Разумеется.

Вы сами сломали союз века назад. Вы сами изгнали нас и предали огню. Мне говорили, как Людской престол уничтожил, превратил в пепел все остальные.

А теперь, при встрече, ты молишь о пощаде? Верь я в мольбы, сам недавно бы молился за достойный ужин и, кажется, только что мольбы мои были услышаны…

Я помню, как хрустели хрупкие кости, что не могли выстоять против моих сильных и острых зубов. Я помню, как окровавлены руки испуганно пытались бить меня по массивному черепу. Я помню, какие ужасные душераздирающие крики разливались по лесу. В секундах.

***

Третий день. Я снова похож на человека. Кроме плаща на мне снова совсем нет одежды. Она снова нужна.
Я смог найти ещё один комплект, правда, без ботинок. Это оказалась белая рубашка, сильно меня стягивающая и стесняющая в движениях. Коричневые брюки и носки.

Блокпост сегодня оказался снова для меня перекрыт. Чёрные уехали, оставив всех зелёных. Не хочу попадаться им на глаза и думаю, что отсюда эти существа никуда не денутся, по крайней мере в ближайшее время. Надо найти себе другой выход. По возвращению домой меня ждало разочарование, как меня нагнали двое в чёрных костюмах.

— Агент Ник, Агент Джеймс, ВГО. Ответите на несколько наших вопросов?

Оба в чёрном и оба с вороными волосами. Один почти доставал до меня, второй был чуть пониже. Говорил высокий, представив сначала себя и показав на секунду удостоверение с золотым равносторонним крестом. Я застыл на крыльце и спину мою прошиб холодный пот. Я боялся этих двоих — их аура и вся эта… Жестокая официальность, этот образ и их неожиданное появление очень хорошо сделали своё дело. Никогда не думал, что встречу кого-то у врат собственной крепости.

— …да?

— Вы живёте в этом доме? Не против, если мы пройдём?

— Вообще-то, против, — возразил я и встретил взгляд из-под чёрных очков. Они, словно не слыша моих слов, прошли вперёд, когда я открыл дверь, чтобы от них там скрыться. — …Я кажется неясно выразился: я не хочу, чтобы вы были в моём доме.

— К сожалению, сэр, мы ведём официально расследование по нападению на военный блокпост, преграждающий пост в этот лес. Мешая нам, вы мешаете официальному расследованию, что может быть рассмотрено как преступление и повлечёт за собой уголовную ответственность. Это понятно?

Пока высокий мужчина по имени Ник говорил со мной, Джеймс, что был пониже, шарился по всей моей квартире, словно чёрный паук, облюбовавший каждый угол, трогая всё своими чёрными перчатками. Голос его был спокойным, а последняя реплика и вовсе какой-то снисходительной.

— …Вполне, — ответил я, сдвинув брови и сложив руки на груди.

— Хорошо. Кто вы такой? Я могу взглянуть на ваш паспорт?

— Я Алекс Мохечхок. Это всё, что нужно вам знать.

Я сказал это не из вредности. Ни паспорта, ни даже точного представления, что это, у меня не было, и всё, что оставалось — загнанно огрызаться, буравя вторженца взглядом.

— Что ж, ваше дело. Но по нашим данным здесь живёт Альберт Он Орф. Предположительно, то был человек в годах… И я так понимаю, вы ничего не…

— Старик продал мне дом, — сказал я резко. — За бесценок, просто, чтобы я не таскался по улицам.

Он резко покачал головой, опустив взгляд. Достаточно выразительно, как по мне. Без слов, он отрезал, показал жест своему напарнику и бросив мне что-то вроде «всего доброго», удалился… Неужели пронесло?
Так я и остался наедине с собой. В пустом, тихом доме. Здесь кроме моего вдоха и выдоха даже не было звуков, да и те было почти не слышно… Словно вся жизнь покинула это место, вместе с двумя мрачными посетителями в чёрном.

***

Мой дом рушится. Земля из-под железных сапог сыплется мне прямо на голову.

Дёру. Я должен выбраться.

Ночное небо разрезано огнём. В огненном смерче я вижу мелькающие силуэты крупных, угловатых людей. Они ходят размерено, скрипя механическими приводами.

Рэн напал на одного из них. Этот хранитель всегда был храбрым — кинул деревянное копьё прямо в грудь одному из них, но что им, людям в железе, какие-то там заточенные жерди?
Но Рэн не дал ему передышек. Влетел и насадил на своё копьё, всунув с размаху в подвижную часть между пластин. Протащил по земле метров пять, но человек охватил того огнём. Яркий Зверь набросился на Хранителя и в минуту пожрал его, лишь дав возможность раздать на весь лес свой ужасающий и ужаснувшийся вопль.

Я затаился между корней. Это трудно. Всё вокруг горит. Все нервы мои болят от страданий леса. Разум спутан, а руки не слушаются от страха… Я не… Не могу ничем им всем помочь. Много предсмертного рёва. Они напали на нас средь ночи, когда все спали. Меня ещё не заметили — я живу на самом отшибе, с тех пор, как ушёл Старейшина.
Но я вижу, как один из них, поливая землю рядом огнём, идёт ко мне. В монолитном шлеме нельзя разглядеть выражения, но оно явно грозное.
И выход из норы прямо перед ним. Нельзя выйти так, лоб в лоб, и остаться живым… Надо что-то придумать…

***

Я сразу втащил его в дом, схватив за грудки и с силой ударил о дверной косяк. Он знал к кому постучался. Пусть не жалеет.

Выстрел. Конечно он не прибыл один — сюда пришли не в ладушки играть. Пуля чиркнула по деревянному косяку, выбив щепы. Я без маски. Мне трудно держать себя в руках. Хочется заорать от свистящих пуль.
Но я держусь. Первый пока что не очень опасен — я хорошо оглушил его, но вот второй… Он занял позицию, как какая-то крыса и обстрелял меня. Выбил окна и теперь где-то сидит, ждёт пока я покажу свою головушку.

Как хочешь браток. Я надеваю маску и выхожу к тебе, держа перед собой барьер.

Он расстрелял в меня всю обойму в секунды. Двадцать пуль выбили в воздухе трещину, но не более. Пули стукались о воздух, оставляя мутные, бледно-фиолетовые разводы, словно капли на глади воды, расходящейся в стороны. Стрелок затих, как только отстрелялся, и я слышал, как он ломанулся прочь через кусты. Конечно лучше бежать, чем быть убитым.
Я хотел бы отправиться за ним, но у меня уже есть живая кровь.

И она целится прямо в затылок из пистолета.

Я резко разворачиваюсь, закрываясь барьером и это меня спасает от пули во лбу. Я телекинезом выбиваю пистолет у того из рук и притягиваю «нелюбителя мутантов» к себе, прокатив лицом по ступеням. Подняв его за грудки, я ударил его лбом в лоб, но от того только сам пострадал: голова заболела, а противник мой сразу отцепился и прописал мне серию ударов, затронув поддых, маску и челюсть.
Собрав силы для контр выпада, я схватил телекинезом его за шею и приподнял в воздухе, на добрый метр.

— Где ваше убежище?! — спросил я, сдавив на секунду ему шею и ослабив хватку, чтоб он хотя бы мог говорить.

— Аха-ха, так я и сказал, мутант!

Я отпустил его, с силой ударив о землю. Схватил за грудки и сразу вдарил тому по зубам. Отвернувшись, он сплюнул кровь вместе с белым осколком зуба и прокряхтел, не в силах сказать что-либо.

— Я уже задал вопрос. И я не намерен повторяться, — нажал я, он рассмеялся.

— …Хорошо!.. Хорошо я скажу!.. Погоди-погоди… Ща… Кхм… — он посмотрел на меня с оскалом и выдал, уже другим, спокойным и ядовитым голосом. — Мы там, где ты у себя отсасываешь, мудант.

Я ударил его ещё раз. Достал нож и пару раз стукнул рукоятью, а он охал от боли и смеялся. Я ударил его пару раз в солнечное сплетение и взяв за грудки, ещё раз ударил о землю, испачкав его чёрные волосы в грязи. Взял руку и отдёрнул палец к самой тыльной стороне ладони. Кожа порвалась и оттуда, на его одежду, брызнула алая, тёплая кровь.

— Римо-3, Синяя вывеска! Кредитная «Рото-Креди-и-и-и-и-и-т!»

Через силу выкрикнув это, он залился криком нестерпимой боли. Я достал нож и закончил его мученья. Одним лёгким надрезом на шее, после этого бросив его измученное тело на грязную землю.

Теперь надо идти и покончить со всеми ними в этой чёртовой кредитной или что это там такое. И сделать это надо прямо сейчас, не откладывая даже в ближний ящик.
С этими мыслями я рванул к периметру. Пройдя на юг от блокпоста сотню шагов, я телекинетической волной словно смахнул проволочный забор со своего пути и теперь ушёл вниз. К Горизонтке. В Кредитную «Рото-Кредит», к Римо-3… Что-бы это ни значило.

Глава 3 «Противодействие каждого действия».

Раненный, обессиленный и уставший я прошёл мимо машины, где на капоте кто-то очень сильный нарисовал кровавую кляксу. Должно быть, от того удара голова отлетела и, ударившись о капот, свалилась вниз.

Я снял маску. Голова раскалывалась, словно в ней бесперебойно что-то взрывалось, причиняя острую боль. Это секунды после снятия маски, дальше стало легче.
Опираясь на пожарный топор, скользкий от крови, я осел рядом с машиной и посмотрел на тело рядом. Череп его, расплющенный, смотрел на меня глазным яблоком, смещённым аж до виска. Улица пуста. Много пустых, перевёрнутых и просто сломанных полицейских автомобилей. Какие-то даже горят. Если присмотреться, в окнах можно заметить людей.

С интересом и ужасом они смотрят на меня и снимают на камеры своих телефонов. Во мне примерно четыре пули, две из которых это маленькие дробинки. Я не говорил о пистолетной очереди, что прошила меня насквозь какое-то время назад.

Одна радость и печаль — вся одежда кроме плаща порвана. Кажется, сегодня люди бедных районов познакомились с настоящим лешим. Тем лучше. Пусть боятся.
На теле остались шрамы: отметинки из голого мяса, непокрытые кожей. Скоро и они затянутся.
А вот что точно не затянется, так это рана на теле Покровителей. Не думаю, что из них хоть кто-то ещё остался. Я ворвался в подполье и порубил около шестнадцати человек, правда, кажется, не все были Покровителями. Там точно находились две стороны. Одна о чём-то договаривалась с другой.
Зато теперь ничто не угрожает моему дому. Не думаю, что у местных властей найдутся ещё машинки с болванчиками в синих курточках… Лишь бы они не попросили у болванов в чёрном, ведь те могут подрядить болванов в зелёном и тогда мне придётся не очень хорошо. Пистолетики и ружья не так уж и страшны, как компактная игрушка, тараторящая очередями из крупных пуль.

Оперившись о топор, я поднялся и побрёл по знакомому пути, волоча свой убийственный инструмент за собой. Я потратил очень много сил и сейчас прямо тут бы прилёг… Только это чревато. Утро уже не за горами. Скоро сюда придут ещё всякие люди и меня могут убить прямо во сне. Надо добраться до дома — там-то меня никто уже не достанет.

В глазах частенько темнело. Регенерация стянет мои ткани, но вот со всей пролитой кровушкой придётся мириться… Хорошо, что я больше не кровоточу. Хоть какое-то удовлетворение.

На рассвете я поднимался по холму, к лесу. Сырая от росы трава омывала мои ступни и ноги. Холод и сырость возвращали моё измученное сознание обратно в бодрствование. Пару раз я обессиленно падал лицом в сырую траву, лежал по минуте или двум, снова вставал и шёл до тех пор, пока не достиг леса.
А там уже я упал и более не вставал. До последнего сопротивлялся, опираясь о грязный топор. Пытался протереть себе лицо… Но было та-а-а-ак лениво…
Мне надо выспаться — я дома.

***

— Ты хотя бы понимаешь, что ты натворил? Ты убил охотника! Перешёл первый запрет Леса. Нельзя убивать охотников. Ни людей, ни леших, ни хищников.

— Отстань. Никого я не убивал, — устало отмахнулся я и снова закрыл глаза, устроившись поудобнее в своей норе.

— Я видела это своими глазами. Ты распорол ему тело, когда он бросил оружие и стал молить тебя на коленях. Ты даже не защищал самого себя.

— …Слушай, они ведь даже не охотники. Это наш лес. Какого хрена мы вообще допустили, чтобы они ходили тут и убивали наших оленей! Мяса и так не хватает на всё племя, зачем нам ещё и делиться с кем-то?!

— Не ори. Мы все знаем ситуацию с едой, местные нас не выдают, ведь думают, что мы им помогаем. А что произойдёт теперь, когда один из их охотников вдруг не вернётся? Что мы не сберегли его? А дальше? Что прикрывать нас хуже, чем сдать?

— …О, мать природа, отстань. Мы сильнее этих мелких людишек. Если понадобится, мы перережем их всех. Пусть сидят и боятся.

…И они забоялись. Так, что пепел племени до сих пор оседает в земле.

***

Я не сразу понял, как это произошло. Всё слишком смутно. Я пытался дотянуться до топора, когда руки мне заломили и, связав их, натянули на глаза какую-то тряпку.

Десяток людей столпился вокруг меня. По почкам ударили пару раз сапогами. Я забрыкался. Зарычал, но выбраться не мог. Продолжая сопротивляться, я дождался того, как мне ударили пару раз по голове и сознание затухло, как затоптанный костёр.

***

Я выбежал в поле. Преследователи были везде, но я был слеп. Выбежав из подлеска, я словно вновь лишился зрения. Корни перестали отзываться, а вместе с ними, я перестал чувствовать шаги.

Их был с десяток. Они гнали меня со всех сторон.

Пуля выбила мне зубы в челюсти. Я упал и заорал от боли, грохоча на всё травяное поле. Руки от злобы царапали землю, но я прекрасно понимал. Их сорок человек. Мне очень больно. Я измотан. Меня гонят не первый километр. Мы прошли от самого северо-запада, до юго-востока. Преодолел не одну реку и даже постарался потерять их между скал, но угодил ногой в установленный капкан с шипом. Теперь у меня нога пробита насквозь. Очень долго хромал, но не сбавлял скорости.

Шею захватила удавка. Я попятился назад, когда какой-то человек в экзокостюме тянул меня к земле. Я не мог встать и поэтому просто завалился. В меня выстрелили ещё раз, в упор, от чего дыхание перехватило. Я видел его маску. Своей рогатиной он пережал мою шею к земле. Я забил руками, пытаясь его опрокинуть или хотя бы отбить рогатину, но не мог теперь даже сдвинуть его с места.

В глазах темнеет. Не хватает воздуха. Тело переполняет боль, тошнота и слабость. Очень противное чувство… Мне нужно отлежаться, но я не могу. Кажется, это конец.

***

Меня втолкнули куда-то. Я одет в чистые одежды, но плаща на мне нет. Руки закованы в какие-то металлические рукавицы и стянуты цепочкой. Тело ноет от боли и усталости. Ощущение, словно всю неделю пролежал под кучей камней.
Каменные стены. Толстая, железная решётка. Деревянные скамьи, прибитые к стенкам. По другую сторону тоже решётки.

Я в какой-то робе и штанах. Всё жёсткое, из дешёвой, неприятной ткани, серого цвета. Волосы ещё влажные, сырые. Пару часов назад меня окатили шлангом, чтобы отстирать всю кровь. Забрали мои вещи и теперь кинули сюда. Что-то говорили, но я не слушал.

— Смотри какой, — сказал заросший парень из камеры напротив, показав на меня пальцем, своему лысому другу, половина черепа которого была чёрной от татуировки осьминога. В отличие от меня, они были во вполне себе нормальной одежде. Хотя, если лохмотья старика таковыми можно было назвать. — Это же этот… Как там его… Полуночный! Сегодня утром репортаж был. Ночью пришёл и топором зарубил где-то человек пятьдесят, там, преступников вооружённых, а когда полиция приехала, всех перебил. Спецназ прислали, а он их вертушку машиной снёс!.. Сегодня утром задержали. Говорят, типа, просто нелюдь, который решил вырезать всё человечество. Так и знал, что эти суки мутантские что-то такое планируют. Хотят нашу популяцию уничтожить!

— Если он такой крутой, что тут делает?.. — спросил лысый, всунув в зубы папиросу и закурив, но потом плюнул куда-то в сторону и перешёл на другую тему, когда старик не ответил, видно от незнания. — …А что, у вас нормального табака не водится?.. Тьфу ты, ну ты…

Но старик был больше заинтересован мной, потому, подавшись к решётке, спросил:

— Эй! Ты, здоровяк! Подойди к решётке, пообщаемся.

Я нехотя встал от скамьи и подошёл к решётке. Устало облокотился на железные прутья и посмотрел в грязноватое сорокалетнее лицо, заросшее какой-то рваной, грязно-серой бородой.

— …Ну? — грубо отозвался я и, всунув нос между прутьев (вся морда не протискивалась), осмотрел коридор по левую и правую сторону. Просто коридор на четыре камеры и выход. Левая камера пустовала и оттуда лился на пол свет, намного сильнее, чем из остальных.

— Это ты устроил бойню на Римо-3?

— Типо того — пожал я плечами.

— Прямо топором?

— …Так чтобы головы летели, и машины туда-сюда? Крики, выстрелы, люди бегут. Люди стреляют. Люди умирают? Да-да, оно. Дальше что?

— А зачем?

— Я «мутант и хочу смерти всего человечества» — с иронией в голосе сказал я это.

— Ну-ну, раньше люди друг-дружку резали, а теперь ещё и вы за нас взялись… Уроды.

Даже не смотря на оскорбление, он как-то очень простодушно и совсем не зло назвал меня уродом. Правда, почему-то во множественном числе.

— …Раз меня спросил, то же и тебя спрошу?

— Ой да что уж… Знаешь, таких как ты, ловить не хотят. Боятся. А меня, за то, что бродяжничаю и бухаю дешёвое пиво и не могу дать на лапу!.. С другой стороны, здесь хотя бы тепло. Ты-то в суд пойдёшь или сразу в тюрьму, чёрт его знает. А мне тут суточку уже посидеть и снова на улицу.

— А вот тот с осьминогом на голове? Он за что?

— Я так и не понял, но у него что-то наш…

— Водил в нетрезвом виде. Классика, — отозвался тот, словно старик ничего не говорил. — Не бери в голову. В Валентии всегда так. Лишь бы на лапу взять, а если не даёт, то бам, впаяют несколько суток. Бред… Слушай, нелюдь. Тебе здесь не место, я это чувствую. Зато у меня есть знакомые, у которых найдётся работка. И достойная оплата, для людей с твоей «расположенностью».

— Видишь? — влез старик. — Ты рубишь людей топором как капусту, тебя по новостям в дешёвых столовках крутят, а тебе только спасибо говорят. Маньячине нелюдю, работу! Подумать только… А я, старый Оло, работу не могу уже второй десяток лет найти…

— И что ты мне предлагаешь? Платить деньгами? — не отрываясь от разговора, я спросил лысого, одетого в чёрное, расстёгнутое пальто и рубашку с воротником-стойкой.

— Нет-нет, вижу, что деньги тебе не сильно нужны. Мои знакомые могут обеспечить тебя некоторого рода услугами. Защитой от властей…

— Ага, а тебя они чего не защитили? — задал я сразу вопрос.

— Ну, не всё сразу, — ухмыльнулся он. Я покачал головой и вспомнил о своей способности номер два. Я и сам выберусь отсюда в два счёта, стоит только посмотреть туда, куда хочу телепортироваться. Собственно, посмотрев на пол за решёткой, я подсознательно сконцентрировался и…

Ничего не произошло. Я почувствовал на себе взгляд этих двоих и понял, что никак я отсюда не денусь, пока хоть кто-то видит меня… Или тут какая-то другая переменная. Кажется, в пылу драки я мог перемещаться на короткие расстояния, даже если на меня смотрели. Или всё-таки нет?

— Ну так? Тебе интересно?

— А ты меня отсюда вытащишь? — спросил я, поняв, что сам, в этих рукавицах из синеватого железа (или что это?) ничего не сделаю.

— Если начальство разрешит, разумеется, — ухмыльнулся он. — Дадим тебе работу, а за неё деньги, защиту и обеспечим связями. Всё что хочешь достать через нас можно.

В этот момент дверь открылась и в коридор вошёл высокий мужчина в чёрной куртке с длинными полами. Почти белые волосы были зализаны назад и собраны в мелкую косу. Лицо хмурое, глаза стальные, пепельно-голубые, собачья щетина на лице. Держится чётко, не развязно. На ногах обычные чёрные брюки и сапоги.

— Уил, ещё раз поедешь через пост, выйдешь ногами вперёд. Легче болвана купить и дать ему инструкцию, чем замаливать твои штрафы, — сказал он, подойдя к камере лысого.

— Значит сейчас в лес?

— Нет. Тело я сказал забрать в морг. Его всё равно не опознают. Идём, пропьёшься, сделаем крюк, я ещё кое-куда заеду, а ты пойдёшь домой.

— Слушай, видишь парня в кандалах? — спросил лысый, показал пальцем на меня. Хмурый повернулся, смерил меня взглядом и посмотрел снова на лысого, ничего не говоря. — Надо его вытащить. Он устроил резню на Римо-3, слышал?

— Нет. И нам не нужны сумасшедшие маньяки.

— Стой! Я не сумасшедший, — сказал я, подойдя к решётке. — Я защищал себя и свой дом.

— …Устроив бойню на окраине Горизонтки? — спросил меня хмурый и сам кажется о чём-то на секунду задумался. «Уил», как назвал его хмурый, уже вышел из камеры и рассказал обо всём.

— Одним топором. Около пятидесяти человек за ночь, не считая полиции. Телекинетик.

— Нелюдь? Такого откупить не выйдет, — сразу спросил хмурый и, снова посмотрев на меня, сунул ключи в карман и пошёл на выход. — Уил, иди в машину.

Они молча вышли из здания, оставив меня одного. Я устало сел на лавку и выдохнул. Надо что-то придумать — для начала, как снять эти чёртовы руковички. Я ничего не говорю, но они все мои импульсы глушат, да и с ними я далеко не уйду. С другой стороны, я могу сейчас уйти отсюда телепортацией, стоит старику перестать на меня смотреть.

— Видишь, как? И слава богу, честное слово, — сказал он, как только они вышли. — Бросили тебя, друг.

— Слушай, я могу и сам отсюда выйти. Отвернись на секунду, и я уже исчезну.

— Ага. Конечно, — ухмыльнулся он. — А не буду. И что ты сделаешь?

— Телепортируюсь отсюда, только мне нужно чтобы никто на меня не смотрел, — объяснил я, а старик рассмеялся.

— Ага-ага, чтобы пошёл и дальше убивал людей? Не-е-ет, мутант. Расплодилось вас как грязи, и нас ещё режете, с ножом и без. От меня сейчас зависит жизнь, может быть, лишней тысячи людей. Или лишней сотни тысяч. А быть может, судьба всего человечества. И ты думаешь я тебя отпущу? Нет-нет-нет. Я герой по призванию, пусть весь мой героизм строится на простой игре в гляделки.

— Не дури старик, — процедил я через зубы.

— А то что? Ручки-то у тебя в свинце, а все знают, что свинец блокирует телекинез. Или ты ещё не заметил? Усё браток, приплыл.

— Я тебя вытащу, если ты поможешь мне выйти.

— А смысл? Я выйду отсюда и так, а тут меня хоть покормят.

— Я тебе найду денег и заплачу. Я ценю добросовестно сделанную работу. Тебе надо только отвернуться.

— Не-а, ты забудешь, я ж вас, нелюдей, знаю. На*бать честного человека вам как два пальца в торт засунуть. Не-а, а если и не забудешь, то тебе дешевле будет меня убить.

— Я человек сло…

— Ты? Человек? — перебил он меня и засмеялся. — Ты не человек, дружок. И не надо мне ничего говорить. Ты зарубил около пятидесяти человек, даже нет, около семидесяти. И глазом не моргнул и даже сейчас не моргаешь. Хватит на меня пялиться!

— Тогда отвернись и не смотри на меня.

— Нет-нет, я уже из принципа это не сделаю. Вдруг, как ты вылезешь, так меня и придушишь? Нет-нет, спасибо.

— Вот ведь ты!.. — я хотел бы как-нибудь красочно сругаться, но не нашёл подходящих слов и снова сел на скамью.

— Ладно-ладно, не расстраивайся так. Ты парень видный, тюрьма тебя не сломает. Как среди своих будешь, даж в Чёрном Солнце.

— В Чёрном Солнце? — переспросил я, кажется, начиная предвкушать, из какой задницы мне надо будет выбираться.

— Ага. Не слышал? На самом севере, целый форт. Там мороз под минус десять, а вы в робах камни перекладываете на улице и кирками копаете рудник. А знаешь почему там всегда много места, а, мутант?

— Ну?

— Потому что дохнут как мухи люди. Никто их не ждёт. Тело просто утилизируют. В замёрзшей земле никто тебе могилку не выкопает. И ещё никто оттуда не выходил живым. Никто просто не доживал выставленный себе срок. Но ничего, ты-то, выживешь, куда ж ты денешься?.. Разве что в печку, шмыг и нету тебя больше, ток пепел.

В комнату снова вошёл хмурый мужчина, который пришёл за лысым. Не смотря на массивное кольцо с ключами, в руках его они вели себя тихо и совсем не бряцали. Подойдя к моей клети, он посмотрел мне в глаза и стал открывать дверь.

— За тебя поручились. Можешь прямо сейчас бежать куда вздумается, я мешать не стану, а можешь отплатить добром на добро и поработать на нас. Всё же, я головой рискую за тебя, да и Уил тебя уговаривал. Не хорошо бы было нас бросить, когда тебе и самому нечем заняться… Но я ни к чему не принуждаю.

Он отцепил от меня рукавицы и протянул большой саквояж. Внутри оказался мой кожаный плащ, очищенный от крови, и маска. Там же я нащупал нож. Сразу достал плащ и накинул его на себя.
Родная ткань заволокла меня, словно чьи-то объятия и понял я, как по ним за эти дни соскучился. Содрал с себя всё ненужное и, бросив на месте, размял плечи.

— Я весь твой. Говори, что делать, босс, — сказал я воодушевлённо, вспомнив пару фразочек из книжного детектива и соединив их воедино.

— Для начала, просто выйти к машине. Только ты выйдешь через пролом в стене, чтобы на камерах лишний раз не светиться. А я верну ключи.

И вот, мы разошлись своими дорогами. Я хотел что-то сказать бездомному напоследок, но не нашёл нужных для этого слов. Он сидел, качая головой и смотря в пол, повторял себе под нос: «Из этого ничего хорошего не выйдет».

И быть может он оказался прав.

Уже через некоторое время после того как я телепортировался на четыре метра вниз (хотя, наверное, надо было воспользоваться рядом стоящими стоковыми трубами), уже сидел в заднем брюхе железного зверя, которые тут называли автомобилями.

— И так, что требуется делать? — спросил я Уила, который сидел за баранкой.

— Пока ничего. У тебя есть телефон?

— Нет.

— Угу, ладно, держи мой дублёр, — он сунул мне в руки чёрный прямоугольничек. – Знаешь, как пользоваться?

— Разберусь.

— Хорошо. Значит. У тебя есть место, где можно укрыться и чтоб тебя не нашли копы лишний раз?

— …думаю да.

— Хорошо. В общем такое дело. В среду, вечером, тебе будут звонить либо я, либо кто-то ещё. Мы созвонимся, и ты укажешь своё место, куда курьер будет приносить досье о твоей цели. Всё, что нужно, найдёшь там. Деньги за выполненный заказ будем приносить в пакете, туда же. Если что будет не так, звонишь мне или оставляешь в заветном месте записку с просьбой и говоришь. Постараемся помочь, чем сможем. Всё понял?

— Да.

— Хорошо. Вылазь из машины и иди к себе. Удачи, друг. Держи пока немного денег, думаю у тебя ни гроша. И да, ради бога, смени одежду. В этой тебя снова схватят.

Уил всунул мне в руку пару купюр, номиналом в двадцатку и двумя пальцами отдал честь.
Я кивнул и выбрался из машины, подставив своё лицо городскому ветру свободы и тёплым лучам самопредоставленности. Надо и вправду зайти куда-нибудь за одеждой…

Впрочем, это не заставило себя ждать. Уже буквально по пути я набрёл на магазин походной одежды, миновав при этом два других, только с обычной. Вся она цветастая, расфуфыренная или просто несметно дорогая… Ну или такая, какую попросту порвать жалко.
Я не очень долго выбирал себе комплект: походные сапоги, прочные штаны (ну, такие, жёсткие, оливкового цвета) и сначала хотел взять себе промерить куртку, но, сняв плащ, понял простую истину — без него я никуда не смогу деться. И расстаться с плащом для меня слишком сложно. Зато я нашёл себе зелёный, как и штаны, свитер с высоким воротником. Он облегал всё моё тело и давал чувство какой-то защищённости, что ли.

— Только сбежали? — ухмыльнулся бородатый продавец, когда я вернулся, уже одевшийся и с серой униформой под рукой. Я неопределённо пожал плечами и ничего не ответил. — Ничего, на счёт меня не волнуйся, Полуночный. Я так скажу: за дело этих сук ты зарубил.

— Покровителей? — чуть поинтересовался я.

— Да не, весь местный гарнизон. Меньше мусора будет, больше порядка.

— С чего решили?

— А что думаете, Покровители одни такие были? Я, например, хожу под Королями и здравствую. И пока я плачу заслуженный налог им, менты позорные стригут с меня капусту. Знаешь, даже, что? Не плати. Оставь деньги у себя. Это я так, по дружбе. А форму можешь у меня оставить, мало ли, пригодится.

Я вышел из магазина и удивился сам себе. Как он, человек, радуется смерти других людей? Как они вообще прожили так долго, если смерти хотят друг-другу? Если держат друг друга на ножах, только и ожидая того, как тот или иной сам помрёт?.. Это я ещё не отрицаю, что не ровен час, как они сами друг друга порежут. Нас учили по-другому. Леший Лешему брат, не важно из какого он племени и рода. У братьев бывают ссоры, бывают драки и конфликты, но ведь в конце концов они всё равно рассмеются своим обидам и помирятся.
К вечеру, я, голодный как волк, не стал харчить мимо проходящего прохожего в подворотне (а ведь была такая мысль), а зашёл в какую-то кафешку.

Или, быть может, это оказалась не кафешка. В отличии от того тихого местечка, куда я заявился в прошлый раз, это прямо било музыкой изнутри. Вход преграждал какой-то широкоплечий верзила в чёрной униформе с пистолетом в кобуре. Буквально над ним стояла вывеска «Адреналиновая Ночь: Бар-Дискотека.»

А что? Звучит неплохо. Задушу мысли в шуме музыки, расслаблюсь где-нибудь в дальнем уголке и в конце концов, просто поем. У входа меня собственно охранник остановил, показав руку.

— Руки в стороны, обыск, дылда, — я, чуть ли не на голову его выше, конечно несколько оскорбился, но как обычно ничего не сказал. Он похлопал своими ручищами по моим карманам и взял рукоять ножа, так мило выглядывающую из кармана, посмотрел на меня, как на отсталого и под взглядом этим мне стало не по себе.

— Что?

— Пшёл вон отсюда, мутант! В наглую, пред моим, сука, носом, даже не пряча, нож всунул и пошёл такой важный. Сышь, думаешь, если у тебя глазёнки не людские, всё тебе можно? Как бы не так!

Я дал ему в шею кулаком. Точный выпад что-то ему там подвинул. Охранник упал, схватился за горло и захрипел. Я со злости пнул его в живот и всё же себя отдёрнул. Пошёл в другую сторону.
Неприятно? Конечно. Вот пусть полежит и подумает над своим поведением. Прежде чем существ, что выше его с рождения, дылдами называть… Выпрысок.
Не смотря на всю мою обиду и злость (такую, что аж руки тряслись), голод никуда не ушёл. Где-то надо было поесть, да и при том, как человек! Наверное, стоит найти ту кафешку с вкусно-пахнущими блинчиками… Но хрен ведь я её сейчас найду! Меня притащили в другую часть города, и только чуть-чуть вообще понимаю где нахожусь. А это ведь, господа, не дело!

В общем, прошатался до полуночного часа, тыкаясь в каждый угол и откровенно не понимая, почему это некоторые места работают, а некоторые и без людей и свет погас. С другой стороны, я наконец тыкнулся в бар «Под Нимировым». Он спускался куда-то в подвал и вёл в полутёмное место, освещённое маленькими, но тёплыми огоньками.
Здесь почти не было людей. Я сел за стойку, на не очень-то удобный стул. Бармен с улыбкой посмотрел на меня, тряпочкой протирая большой стакан и спросил:

— Ну? Как оно?

— …Жрать охота, как волку, — честно признался я.

— Ух, молодчик. Тогда стейк?

— …Это?

— Мясо, мясо. Настоящий, сочный, мужицкий кусок мяса.

— А давайте.

— Три валета. К нему, что-нибудь наверное надо взять выпить. Может пива?

— А давай, — махнул я рукой.

— Хорошо, уже четвёрочка. А к пиву бы сухарей с чесночком было хорошо. Да и не дорого, тоже по валету. Ну так, для ровного счёта, — ухмыльнулся он.

— Да вообще без проблем, — улыбнулся я, представляя себе всё это.

— Вот и славно, один момент, — он удалился к себе. Конечно я в душе не деру что такое это ваше пиво, но думаю раз знающий человек предлагает, можно и отпробовать. В общем, в ближайшее время передо мной оказался кусок дымящегося мяса (конечно маленький по сравнению с целым оленем, но да и ладно, на ночь хватит. Так же мне поставили целый стаканище пенной светло-жёлтой жидкости у который был забавный, кисловато-хлебный вкус, что ли… Даже и не знаю, как описать. С мясом я управился в считанные секунды, а с пивом дольше только потому, что приберёг на потом. Бармен посмотрел на меня немного подозрительно, прищурив глаз, но ничего не сказал, пока я сам его не спросил, грызя острыми зубами кубики сушенного хлеба с чесночным привкусом, который вполне сочетался с этим вашим напитком.

— Что? — непонимающе спросил я, поймав на себе его взгляд.

— Слушай, друг, а мясо тебе не противопоказано? У тебя как-то, ну… От него рожа меняется.

— …что?

— Видишь ли. Вошёл ко мне, человек человеком, а теперь ощущение, словно на тебе даже почти кожи нет. И рожки у тебя прорезались в волосах. К тебе самому, нуль претензий, только я волнуюсь, раз ты мутируешь.

— …забудь, — отмахнулся я, выдержав паузу.

— Как скажешь, друг, — пожал он плечами. — И да, скоро уже два часа ночи. Мы круглые сутки не работаем.

Я понимающе кивнул, сказал что-то вроде «спасибо», оставил купюру и пошёл домой. Надо домой, хватит уже гулять.

Глава 4 «Разгоняя кровь».

Валентия… Огромная страна, раскинувшаяся на половину одного большого материка. Раньше это были сотни племён. Потом десятки стран. Дальше две маленькие империи, а теперь и вовсе одно большое государство. Весь север пуст, истощён и вымотан. Если где и проходила война, то всегда на северной территории. Я ни разу там не бывал, но дневник говорит, что Горизонтка — это край между цивилизованным миром и разорёнными землями, полными снега, холода, землянок, брошенных домов, военных лагерей и тюремных каменных рудников. Огромная цепь гор закрывает северную часть Валентии от большого, не менее холодного острова: Скедлинга. По преданию, один из королей, правящий Западным Союзом, собрал армию и, отослав ту драться против нынешних ХилТопчан, уплыл вместе с личной дружиной на остров, захватив с собой всё золото. Ему ещё было невдомёк, что северным варварам будет проще убить горе-правителя и перебить его дружинников, забрав огромные корабли, груженные всеми сокровищами материка, чем преклонить колено за горсти золотых монет.
Будущая Валентия проиграла, была повержена, а многие войны разбежались и были добиты почти в самом конце. Первая континентальная окончилась огромными реками крови с обеих сторон. Новое правительство, названное Валентией, долгое время ползало почти без ног. Все северные богатства оказались перетащены на юг.

И что теперь вижу я? Горизонтка. Последняя жемчужина юга, выкатившаяся в северные края… Когда-то давно, этот город служил фронтом от рабских земель. От бесконечных зон содержание бунтовщиков, мошенников, насильников и убийц. Теперь этот рай откинул ночной кошмар из беззакония к самому краю гор, но и сам принял в себя эту заразу. Горизонтку делят множество банд. Многие из них появляются и исчезают в течение месяца, а некоторые прочно вцепились в город, как клещи и не отцепляются на протяжении нескольких лет. В основном раздорствовали банды Королей, Стервятников и Ночных Ангелов.

Прежде чем я пущусь в объяснения, что эти ребята контролируют, думаю нужно объяснить устройство всех городов Новой Валентии (так-то она старая, просто на пепле стали строить города по одному образу и подобию.) Начиналось всё с «центра». Обычно это самые высокие здания, вроде небоскрёбов. От центров расходилось 12 линий дорог, как отметки на циферблате часов. Пространство между этими дорогами заполнялось домами. Дороги так же именовались «улицами». Допустим, Римо — это как раз одна из дорог, идущая на северо-восток от ближайшего центра. Каждая линия делилась на десять «секторов». Чем меньше значение сектора, тем ближе к центру.

К примеру, Римо-3 — это участок линии, которая и называется Римо. Находится близко к восточному центру. И да, центр в городе может быть не один. Знаю, звучит странно, но оно так. Например, в Горизонтке было аж четыре центра и все они располагались вереницей с запада на восток (почему не наоборот? Нумерация). И вот, под своё крыло распилили весь город три главные и куча сменных группировок. Короли забрали себе центральные два «круга», пока Стервятникам и Ночным Ангелам пришлось делить территорию первого между собой и постоянно посягать на территорию второго центра. Четвёртый, самый ближний ко мне, вечно раздирался между мелкими группами.

И вот, я жду в переулке, рукой сжимая топор. Сегодня Гордо Гейли, вместе со своей правой рукой, Лейли Гейли, проедется по Нимо вместе с кортежем до подставных переговоров с Стервятниками, чтобы вывести из игры Ангелов, но на деле сегодня собираются очень серьёзно кинуть Королей, устроив засаду, если он всё-таки до места встречи, что на нейтральной загородной территории, доедет. Если нет, то я вместе с моими работодателями, окажусь на явно хорошем счету. Я сразу увижу этот псевдо-президентский кортеж. Машину я смогу остановить телекинетическим выпадом. Здесь хорошее место — на повороте он не сможет разогнать своего железного коня. У меня будет достаточно времени, чтобы перевернуть машину телекинезом, а тогда уже дело за малым.
Я подвинул маску на лоб, чтобы лицо было открыто и, вставив сигарету в зубы, закурил. Порой начинал сомневаться, что они вообще явятся, но если что-то поменяется в планах, мне должны позвонить и сказать.

— Эй, красавец, — я немного поморщился от этого голоса, но всё же посмотрел на его источник. Это была какая-то молодая девка с порванными джинсами и в лёгкой кожаной курточке. Она встала рядом, оперившись о стенку спиной и одной ногой. — Угостишь бедную девку сигареткой?

У неё были короткие, выбритые по одной стороне волосы, пока другая сторона достигала чуть ли не подбородка и частично закрывала половину лица. Вполне молодого, у которого совсем недавно втянулись щёки. Более того, только сейчас я подметил что у неё торчат полуострые уши. Я молча достал сигарету из пачки и дал ей.

— …Это всё?

— Ну, огоньку бы. Манерам тебя не учили?

Я достал коробок спичек и дал ей прикурить, поле чего вернул себя в патрулирующую позу.

— Ты долго тут стоишь. Типа ждёшь кого?

— Работаю, — коротко ответил я, смотря на пустынную, вечернюю улицу.

— Я тоже, как видишь, — кивнула она. — Только пока ты ловишь жизни, я типа ловлю кошельки.

— …у меня не так много денег, если хочешь воровать, предупреждаю.

— Я не воровка. За крысятничество, знаешь ли, типа наказывают. Я торговка.

— Тебе сколько лет? — спросил я, посмотрев на неё. Сам бы я дал восемнадцать.

— Весной стукнет семнадцать, — сказала она, затянувшись моей сигаретой и поморщившись. — Ты типа траву куришь?

— Нет.

— А на вкус как листник. Ток его типа весь срубили давно. Наркотик… Так, ты типа местного народного мстителя? Забавно. Такой большой парень, вон, меня чуть не в двое выше, а занимаешься хернёй.

— А ты, надо думать, занимаешься полезным делом, — взглянул на неё я.

— У меня старшую сестру на перо посадили, за ушки. Мать и отца за то, что любили друг друга и оставили меня с маленькой сестрой. Я типа деньги зарабатываю, сечёшь?.. А ты просто людей рубишь топором. Ради чего хоть?

— Трудно сказать. Я презираю деньги, но сейчас работаю за них. Я должен некоторым хорошим людям.

— М-м, занимательно, — затянулась она снова. Я сплюнул окурок в сторону и затёр его ногой, чуть откашлялся. — И да, дым типа надо выпускать из себя, да-да? Не держи в себе, лёгкие испортишь… А, ты ведь нелюдь, да? Или всё-таки мутант?

— Я не человек, — ответил я, констатировав единственный известный самому факт.

— Так типа, ты всегда такой был или сначала был человеком, а потом типа… Э.. Превратился?

— Какое тебе дело? — шикнул я, нахмурившись и снова посмотрев на неё. — Не человек я, вот и всё. И никогда человеком не был.

— М… Круто… А ты хоть кто? Я таких не видела.

— Леший, — коротко ответил я.

— Ха-ха, так тебя так только прозвали… Или ты типа серьёзно?

— «Типа» да, — мысленно отмахнулся я. — Что тебе вообще нужно от меня?

— Как что? Интересно… А как ты, ну, в постели? Такой огромный парень, наверное, крут должен быть.

— Ч… Что? — немного непонимающе и недовольно спросил я, а потом, понял, что говорить. — Слушай, я не заинтересован, ага?

— М. Значит, ты гей?

— Н-нет, блин, какая тебе вообще разница? Меня это не интересует. Я сейчас занят другим.

— Угу… Ну-ну, верзила, л*ть, выискался… Леший он блин, — она готовилась осыпать меня ещё оскорблениями, но я увидел нужную мне машину на дороге. Делегация из семи машин двигалась по дороге и на углу сбавила скорость. Четыре по бокам, одна в центре, одна сзади и спереди, а на дверях, рисованные короны. По бокам были просто джипы, а центральный, так и вовсе возвышался над всеми ими, на своих больших колёсах. Если не они, то кто тогда?

Я выбежал из своего укрытия и сразу выпустил сильную телекинетическую волну, опрокинувшую центрального монстра на бок. Грохот и скрежет металла. Я перехватил топор двумя руками и в секунду оказавшись рядом с вышедшим из машины охранником, вооружённым обрезом, разрубил напополам до самого последнего ребра и отцепив одну руку от рукояти, телекинезом от неё швырнул машину в другую. Рядом со мной, чуть не сбив, пролетела одна из машин, не имеющих отношения к делу. Кто-то из немногочисленных прохожих метнулся в переулок и, встав за ней, стал снимать меня на камеру. Они всегда снимают.

Могут стрелять. Взрывать. Убивать. Заживо жрать других, а они даже не волнуются за себя. Этим людям настолько плевать на обезумевшего маньяка, вроде меня, что если он начнёт кого-то пырять ножом прямо в толпе, за пострадавшего впишутся только его друзья. Все остальные просто обойдут вас и будут смотреть или даже пройдут мимо, не сбавляя шага.

Топор хрустит костями, словно пёс. Аппетитно чафкает мясом и брызжет в стороны кровью. Я вижу, как девушка с синей кожей и завитыми рогами, вытаскивала из машины тело мужчины в белом, но уже заляпанном кровью, костюме-тройке.
Как дикий зверь, я перемещаюсь рывками и, сбивая топор в неотёсанный кусок железа на прорезиненной палке, сношу головы одну за другой. Кровавое облако поселилось в голове, вытеснив разум наружу. Дав чувствовать и желать лишь бойню, маска радовалась, когда кровь брызгала на неё. Безжалостно пачкался плащ. Пули свистели туда-сюда, но громадина вроде меня всё равно оказывалась неуловимой и недосягаемой, за почти вечным телекинетическим барьером. Кровь разгонялась по венам, как железные кони по гоночной трассе. Сердце и сердечко перекачивают жизнь. Шу-шу, шу-шу, шу-шу, стучит в висках, бесцеремонно сдавливая их со всех сторон.
Ночь только начинается…

***

Смотря в разбитое, мутное зеркало, сохранившееся от деревенского умывальника, я вытирал губкой кровь своего лица. Воды всегда немного, и она быстро красится в кровавые оттенки, стоит только начать умываться. Много муки остаётся с отмыванием от крови одежды, но я потихоньку с этим справляюсь.

Кто ты такой, Мохечхок?

Спросил я мысленно у парня в разбитом зеркале. У него уже отросшая, чёрная, неопрятная щетина. Фиолетовые глаза с пронзительным взглядом. Густая шевелюра на голове. Зажатые острые зубы выглядывают из болезненной ухмылки.
Сегодняшний контракт я выполнил и благополучно скрылся… Но вообще правильно ли то, что я делаю?.. Люди конечно сволочи, но заслуживают ли нелюди такого же обращения, как к ним? И заслуживают ли люди?
Давай так. Что они сделали? Попытались выселить меня, из моего же дома, угрозами. В отместку я убил их всех и тех, кто попытался меня остановить. Кто в нашей ситуации злодей? Я или они?

Ответ висел в лесной тишине и в отражении передо мной. Хмурый парень с кровавыми отметинами на лице смотрел на меня оттуда. Я провёл ещё раз губкой по пятну. Или может я ошибаюсь? Может вся кровь, что я пролил, оправдана?

Да и вообще, почему я беспокоюсь по поводу, что там с этими людьми? С каких пор этом меня хоть как-то волнует! Они убийцы! Я помню, что они убийцы. Они клеймили меня раскалённым железом, как свою собаку, вон, отметина на лопатке до сих пор есть… По ночам она раздражающе чешется, не давая спать. Один раз я поймал себя на мысли, что кручу в руках нож, думая, как отрезать кусок кожи и не умереть от боли или токсинов Когтя.
И уж если я покрываюсь пеленой сна и не просыпаюсь от снующих под простынёй мышей, то мне видятся страшные картины. Неприятные и болезненные, они оставляют после себя ужасное послевкусие на утро.

Кстати о мышах или крысах. В этой деревне их очень много. В подвалы страшно спускаться от вони и снующих в темноте тел, а ночью неприятно спать. Меня эти мелкие суки не боятся. Пару раз даже кусали. И ещё по ним почти не попадёшь спросонья. Ни рукой, ни ножом. Зато если вцепиться, мало не покажется. Они пытались грызть мне глаза один раз, а в ту ночь я перекусил десятком их дурнопахнущих собратьев, при том факте, что забил и сжёг на костре около сорока этих сволочей… Правда последний десяток из-за голода всё же зажарил на шашлычки.

Ужасная еда, пусть и мясо. Кажется, я им ещё и сумел отравиться. Всю ночь после мучился от боли и рвоты. Что-то в организме отрицательно отреагировало, вызвав жар и лихорадку. Либо я что-то не то подцепил.
Очнулся только на следующий вторник, благо, заказов не было. Всё равно чувствовал себя изнеможённо и вяло.

В четверг следующей недели, после того, как я за гроши унёс около двадцати жизней какой-то уличной шпаны, мешающих одному ломбардщику, ходящим под Стервятниками, я встретился с Уилом. Он пригласил меня отметить дело в одном из баров. Культурно выпить, поговорить и всё такое.
При чём, он пригласил меня во вполне живое заведение, где поначалу я даже не понял, есть ли вообще свободное местечко. Люди пили и веселились, пока я смотрел поверх их голов. Достаточно приятное, но очень шумное место, находящееся в очаровывающей полутьме. Настолько, что даже боль от взглядов всех этих людей (даже на меня не смотрящих), почти не чувствовалась.

— Чего застыл, а? — меня хлопнули по спине. Я обернулся и увидел девушку с бледной, как снег, кожей. Она была одета в чёрную мотоциклетную куртку, распахнутую и показывающую что-то вроде топа. Что странно, она была с длинными рогами и почти доставала ростом до меня, но всё равно не могла поровняться со мной хотя бы рогами. Она была полностью лысой и на голове, прямо между рогов, на ровном черепе, проступала зелёная отметка. На сантиметров десять я был всё-таки выше. С ней, сунув руки в карманы, шла какая-то ещё девушка, пониже, но очень её напоминающая. На её голове только были нацеплены (искусственны, ведь очень сухие) светло-ореховые волосы с подкрашенными бирюзовыми кончиками. Одета она была в распахнутую, как у сестры (они и вправду похожи), уличный пуховик, а на носу красовались круглые очки. Но вместо ровного, бледно-белого живота как у сестры, у неё была длинная белая футболка. — Эй, — высокая помахала перед моим лицом ладонью.

— Да чего тебе? — спросил я, отошёл к стенке и опёрся на неё, чтобы не мешать проходу.

— Кого высматриваешь, здоровяк? — спросила она, мягко улыбнувшись и облокотившись о стойку рядом.

— Никого, — хмуро ответил я, сложив руки на груди и уставившись на неё.

— Хм, а мне казалось меня, — отыграла она небольшое удивление. — Как по мне, такому красивому и большому нелюдю как ты, подойдёт такая же красивая и высокая дама на ночь, м?

Она обхватила меня одной рукой за плечо и своим ребристым хвостом, попыталась обвить мою ногу, стиснув сосуды и мышцы, создав немного приятную эйфорию, но я дёрнул ногой в сторону и стащил телекинезом хвост.

— Не делай так. Никогда. Я терпелив к нелюдям, но кто-то на моём месте вытащит нож и даст тебе меж рёбер.

— Но э-э-эй, ты ведь так не сделал, м?~

— Слушай, я не заинтересован в том, что ты мне предлагаешь, — сказал я и помотал головой от дурманящего запаха, исходящего от неё. От него словно становилось теплее внутри, и слюна невольно становилась вязкой… Какое-то очень странное чувство.

— Э-эй, я не уличная барыга, парень. Я лучший сицилиск, которого можно найти. Тем более безопасный, если ты не разбираешься. Я и моя милая сестрёнка просто хотим расслабиться и хорошо провести ночь.

— …и ты выбрала меня?

— Люди не экзотичны, — отмахнулась она. — И люди не имеют таких больших… — она показушно пробежалась взглядом с моей макушки до ног и загадочно улыбнулась. — …размеров.

— Ещё б ты меня одним взглядом читала, — продолжил я хмуро.

— Люци, я говорю же, ничего не выйдет. Я отстраняю всех, одним даже своим присутствием. — сказала ей, её спутница, словно жалуясь. — У меня аура, понимаешь?

— Не ной. Сейчас всё будет, — отмахнулась с раздражением «Люци» и после повернулась ко мне, и её отмашка превратилось в лёгкий машок, похожий на взмах веером. — Моя сестрица та ещё занудка, но могу ручаться, в постели она возбуждает даже нетрадиционалов. Может попробуешь? — и лукаво мне подмигнула.

— Это сейчас был намёк, что мне нравятся парни?

— Ну-у-у… — протянула она не уверено. — А они нравятся?

— Если хоть намекнёшь что «да», я сначала выдворю тебя из бара. Заведу за угол. Задушу и съем. И твой ребристый хвост тебе не поможет. Природа ведёт меня по нормальному пути.

— Мило, но вот это уже гомофобия, — нахмурилась она, но сразу расслабилась и приняла предыдущее, непризрительно-ласковое выражение лица. – Кажется, мы заходим не в ту степь, здоровяк. Может начнём с начала? И лучше с кружечки чего-то. Я угощаю. Эй бармен! Нам два бокала вина… Или ты, хмурый, предпочитаешь классический виски? — спросила она, посмотрев на меня.

— Виски. Звучит гордо.

— Бармен, поправка, бокал вина и пивной стакан виски! Да-да, стакан!

— Пивны́й для пивного, — сказал бармен, вполне крепкий, мускулистый мужчина с крепкими, уверенными усами. Плюс акцент, с серьёзным ударом на звуки «н». — Виски — только гранёнка.

Люци только махнула рукой. Через секунду у нас появилась выпивка и пока сицилиск потягивала свою бордовую жидкость, я за раз плеснул в себя весь гранённый стакан, поперхнувшись.

— Не такой ты уж и крутой, а? Ничего, за храбрость пять баллов. У меня, знаешь, были знакомые и подохлее.

— …Люци, ты кроме меня ни с кем не общаешься, — тихо заметила её сестра, а та ей тихо прошипела.

— Сейци, заткнись.

— Кхм. У тебя ничего не выйдет, — Заметил я и взглядом стал изучать толпу и о, боги, увидел лысый череп с невзрачным осьминогом. Я кинулся сквозь этих двоих, крикнув. — Эй! Уил! Уил! Вот чёрт, как я рад тебя видеть!

Он посмотрел на меня и помахал другой.

— Здарова, друг! — улыбнулся он и раскинул руки. — А эти две тебя совсем загомонили, а? Присаживайся. Что-нибудь будешь? Я уже заказал жаркое по-скедлински. У них здесь отличное мясо, честно слово. Пробовал местные шаурмы? Других таких нигде не увидишь! Заказать? За мой счёт.

— Давай я сам посмотрю, — сказал я устало, садясь рядом.

— Эх, друг, сицилиски те ещё штучки конечно. А тут их целых две, да и обе молодые. Ты прямо кремень!

— Одна мешала другой, а первая не умеет откровенно говорить, — сказал я, бегая глазами по меню.

— Ну да, это конечно верно. Но эй, ты ничего не почувствовал? У них главное — феромоны. Если сицилиск хочет с тобой «этого», ты почувствуешь и сам захочешь. Да и откровенность не нужна. Главное ощущения. Они все конченные нимфоманки с рождения! С ними каждая ночь — как в сказке.

— Значит она не хотела, — нахмурился я. — Закрыли тему.

— Тогда бы и не говорила… Ладно, и вправду закрыли. Так о чём я. Мои поздравления. Пока Ангелочки и Стервятники грызутся с короной, мы можем с наслаждением закинуть ноги на стул, взять дорогую хилтопскую сигару, расслабиться и просто грести денежки от всяких мелких людей, у которых эти самые деньги жмут кармашки, и есть ненавистные им люди. Забудь о больших контрактах пока что, мы не будем лезть нашим составом на толпы отморозков и упырей. Поедим пока маленькую рыбку, хорошенько откормимся, разовьёмся, а потом влетим с двух ног прямо в лицо Боевым Псам.

— Боевым псам?

— Ещё одни наёмники, только куда крупнее нас. Когда мы заручимся поддержкой местных воротил, если уж они договорятся между собой, то они нам не будут так страшны. Главное не высовываться и не давать о себе знать, пока время не придёт. А там их, оп! — он стукнул кулаком по открытой ладони.

— Ладно-ладно, не хочу ввязываться в ваши дрязги, — поморщился я и посмотрел на подошедшую официантку, которая принесла Уилу дымящийся стейк в багровом соусе, обложенный зеленью. — Скажи лучше. Если все так взъелись на нелюдей, что заставило тебя сказать твоему другу меня вытащить?

— Ну, смотри, — сказал он, пододвинув к себе блюдо…

— Простите, вы что-нибудь себе закажите? — спросила меня официантка. Такая милая девушка с рыжими, забранными в косу волосами. Я немного растерялся, но взял себя в руки.

— А, да, кхм. Значит, вот эту штуку, злаковые батончики, вот эти, а-а, кофе? М, вот это: шидро, — официантка кивнула и удалилась, оставив нас наедине. Я постарался расслабиться и, раскинув руки на спинку дивана, закинул голову. — Продолжай, Уил.

— Значит смотри. Во-первых, я совсем не понимаю этой ксенофобии к нелюдям. Вы милые ребята, если вас не обижать… — он мрачно посмотрел в угол и, проследив за его взглядом, я увидел сидящую в дальнем углу девушку с мохнатой кожей и восемью руками-палочками. У неё всё лицо было усыпано глазами, а человеческий рот имел по бокам два жвала. — …Ну, за исключением некоторых, конечно.

Я сам поежился и попытался выкинуть из головы образ восьми лапок.

— Да… И часто тут такие сидят?

— Это единственный бар, где терпимы к нелюдям настолько, что даже не завышают для них цены и пускают без вопросов. Да и публика за время собралась вполне приличная.

— А что на счёт тебя? Почему ты вообще решил мне помогать?

— Во-первых, ты недурно себя показал, расправившись с какой-то мелкой бандой в одно лицо. Во-вторых, эй, ты ведь не маньяк, в-третьих, ты вполне нормальный парень для своих умений. И в конце концов, эй, у меня сестра сама нелюдь. Я нормально к таким как вы отношусь. Такого как ты лучше не отпускать куда попало. Наделаешь дел себе во вред, а так, ещё и нам поможешь.

— Вот как… Погоди, твоя сестра нелюдь, а ты значит человек. Как так вышло?

Уил посмотрел на меня немного хмуро.

— Знаешь, Алекс, давай опустим эту тему. Скажем так, я родом чуть-чуть дальше с севера. В своё время моя мать зарабатывала как могла, прежде чем её новый хахаль вытащил меня и её оттуда, когда мне было четыре. И раз уж я что-то рассказал про себя, может, расскажешь о себе тоже?

— Хм, ну… — я задумался и тут мне как раз вовремя принесли похлёбку, злаковые батончики и кружку чёрного напитка. Отпил его и меня аж дёрнуло от его ядрёности.

— Зря взял шидро. ХилТопцы обожают всё острое и чрезмерно крепкое. Бери что-нибудь попроще в следующий раз, да и вообще, на вечер бери выпивку. Например, бренди, если уж не знаешь, что взять… Так, ты хотел рассказать о себе.

— Да-да… Понимаешь, я… Я как-то проснулся в лесу. В плаще и трусах. Всё, что было до этого, я почти не помню, а что помню, плохо различаю от дурного сна. Знаю только, что я не человек от слова совсем. Если я ем мясо, особенно сырое или кровь, то обращаюсь в настоящий облик.

— Как оборотень?

— Почти. Не в волка. В лешего.

— …в доброго дяденьку с бородой и клюкой? — усмехнулся Уил, отпив из гранённого стакана.

— Н-нет-нет, я… Э… Даже не знаю, как объяснить, — растерялся я. — Сам, понимаешь, ни разу в зеркало себя не видел.

— Успокойся, я понимаю. Три метра ростом. Рога в стороны. Череп оленя вместо лица. Лапища с когтями и всё такое. Одного такого видели и тоже обозвали лешим. Я прав?

— Просто в точку. Но погоди, видели? И что с ним теперь?

— А хрен его знает. Вроде был, вроде утащил пару людей в Безымянный. Кстати, я очень недоволен, что ты меня заставляешь туда таскать папки. Видите ли, идёшь себе, насвистываешь мелодию, а тут оп, человеческий череп под ногой хрустнул. М, а вот тут ещё один! Ты понимаешь. Жуткое место. Даже не знаю, как ты сам выдерживаешь. Говорят, лесники парни очень нервные и часто пьют непросыхая, или сидят на наркоте.

— И зачем им вообще тогда работать там? — удивился я.

— Ну как. Если лес сказал, что тебе лучше в нём, значит лучше в нём. На большой земле у них вечные головные боли, тошнота, а врачи только руками разводят… Вот бы побыстрее война началась.

— Война?

— ХилТоп всю Валентию на нервы поставил, да и те в отместку. Видите ли, убийства нелюдей там, это происки Валентии. А сам наш «великий» парламент спит и видит, как посеять там смуту и захватить. В общем, без крови не обошлось и дальше не обойдётся… Спалят этот лес к чертям, как пить дать. Сбросят напалм, всё сожгут и не будет бо…

Он встретился со мной взглядом и замолк. Нахмурился, отправив кусок мяса, очень деликатно отрезанный.

— Не продолжай.

— …Да-да-да… Вот ведь проблема, да?.. Ладно, мы с тобой что-то да придумаем.

— Слушай. Лес для меня — это идеальное укрытие. Мой дом. Если…

— Кстати, расскажи, как там живётся, — спросил он хмуровато.

— Знаешь… Мой дом сейчас оккупирован. За ним следят, я думаю.

— Угу. Хорошо, что ты заметил, — кивнул он понимающе.

— …Так что я живу сейчас в старой деревне. Взял себе крайний дом, который ещё не развалился полностью. Ночью отбиваюсь от крыс палкой. От этих тварей нет покою, честно слово.

— Не против куда-нибудь переехать? — спросил меня Уил.

— А есть предложения?

— Ну как? Конечно есть! Например, к нам. У нас как раз одна комната свободна. Переселишься к нам и всё. Для всяких «детективов Робертов Старших», как в воду канул.

— Робертов Старших? — удивился я.

— Видите ли, сейчас времена меняются для всех. Одиночными целями, вроде тебя, занялось какое-то агенство выскочек. ВГО.

— Ох, чёрт, — поёжился я, услышав о ВГО и о страшных агентах, но мой собеседник этого не заметил и продолжил.

— …И вот, лично твоим делом решил заняться некий Роберт Старший. Официально и в газете. Пообещал, что некого «Полуночного Лешего», возьмёт и остановит в ближайший месяц. Посадит за решётку и не спустит глаз. Вообще, Призрак уже пытался его подкупить, но когда вернулся после аудиенции, мрачный как смерть, сказал, что ничего не вышло. В общем, его надо убрать… Так что это теперь твой личный заказ… — Уил достал небольшую книжечку досье и положил предо мной с надписью на заголовке «Шейто Роберт Старший». — Но не думай об этом. Сейчас. Давай выпьем и развлечёмся?.. Эх, как жаль, что те две дамочки уже ушли.

Глава 5 «Безнаказанный».

Спину до сих пор жгло как огнём. Даже под сенями леса, глубоко в тёмной пещере, я оставался слабым, ослепленным и до смерти напуганным. Метался из угла в угол, не способный усидеть на месте от жгущей боли. И что ужаснее: я перестал чувствовать лес. Ноги мои, столбы деревянные, перестали чувствовать землю.

Я словно остался один. Словно лес покинул меня, признав в лице моём изгнанника. Совсем один… Брошенный семьёй и брошенный своим защитником.

— …Большой и бедный леший. Всё мечешься в бреду, не так ли?

Голос. Человека. Неприятный, приглушённый маской. Я рыкнул, да так, что пыль посыпалась с потолка. Когда звон от собственного рёва унялся, в комнате стояли только хлопки этого человека. Он здесь. В темноте. Но он неуловим… Я не чувствую его! Я слеп! Слеп!

— Да-а-а, что сказал бы Мун, смотря на тебя сейчас? Кхм, дай угадаю: «И это есть Пришествие? Это не шутка? Вы теперь каждого лешего будете мне сюда притаскивать и обзывать Пришествием? Я заказывал огромного монстра, с ВОТ такими лапищами, ВОТ такими клычищами с приправой из ужаса и силы. А что это?.. Рычащая деревяшка.» И знаешь, что? Я буду с ним полностью согласен, но эй, это ещё можно исправить… Тебе нужно всего лишь подписать эту ма-а-аханькую штучку…

***

Проснулся на диване. В светлом и чистом доме с белыми стенами и ламинированным полом. В голове не гудит, но я чую, что что-то определенно не так. Вчера я вошёл в бар, поговорил с какими-то рогатыми, а после нашёл Уила и… Это точно был не сон?

Приподнялся и посмотрел на большой телевизор слева. Стеклянный кофейный столик. Высокую вазу с каким-то высоким папоротником. Повернул голову в другую сторону и посмотрел на пустую кухню с большим обеденным столом. Надо, наверное, найти воду и вымыть лицо. Руки горели жаром, а в глазах кололись засохшие… слёзы?

По одну сторону от меня находились большие стеклянные стены, показывающие всю лужайку до самого забора, за которым выглядывали крыши других домов. Почему-то сначала хотел их описать как народное ополчение под окнами иноверцев, но потом понял, что это было бы слишком агрессивное сравнение, совсем не подходящее обстановке. Нос потянул запах какой-то разваренной лапши и специй. Сверху спускался человек, в котором я узнал того самого спутника Уила, что некогда освободил меня из клетки.
Забранные назад волосы, выбритое лицо, невзрачный, совсем не чувствуемый взгляд и мягкая поступь, которую не то что услышать, почувствовать очень трудно.

— Проснулся? — спросил он, наматывая на вилку лапшу из большой миски.

— …Ещё не уверен, — помотал я гудящей головой. — …Где я?

— На базировке нового синдиката «Потерянный День», — коротко ответил он. — Дома. Уил вчера втащил тебя из самой машины. Ты надрался как свинья и визжал примерно так же. Вещей у тебя немного?

— …д-да… Вроде… Ну, нож, плащ, маска, мне больше не надо. А… Как тебя вообще зовут?

— Как хочешь, так и называй. Имена лишь удобные маски, но некоторые меня зовут Призраком.

— Хорошо, Призрак.

— Могу тебя поздравить. Хорошо работаешь… Но очень шумно. Грязно. По-любительски. Ты маньяк с топором, а не наёмник.

— …Но я ведь убиваю людей за деньги. Разве не?..

— Нет. Тебе платят за убийство ОДНОГО человека. А ты режешь всех. Льёшь бесполезную кровь.

Голос у него был как каменный. Очень твёрдый и рубленный, даже несмотря на то, что сам Призрак был худым, костлявым человеком со впалыми щеками и острым подбородком. Словно скелета в кожу одели.

— Я не умею по-другому, — развёл я руками и, через силу встав, добрёл до кухни. Призрак проследовал за мной, методично разделываясь с лапшой.

— Никто и не спрашивает, умеешь или нет. За неумение придётся платить… Но знаешь, думаю в тебе есть скрытый потенциал. Убивать ты можешь, так что рука не дрогнет. Вопросов ненужных не задаёшь, что похвально… Болевой порог высок. Крови не боишься. Рука твёрдая. Даже исключая телекинез, ты мог бы быть очень хорош.

— Так, я теперь буду тут жить? — спросил я, наконец окончательно пробуждаясь и вспоминая всё, что мне нужно сделать. А за сегодня мне надо сделать много. Призрак пожал плечами, незаинтересованно смотря в свою тарелку.

***

Усевшись под деревом, я вновь осматривал досье.

Лес. Мой милый, спокойный лес, застывший в тишине.

Сегодня я должен убить ради себя. Сегодня ночью я ворвусь в дом на Таймо-4, рядом с парком, и зарублю детектива, что меня мечтает отдать в руки ВГО. Окроплю руки его кровью и стану волен словно птица. Без страха в глазах и с деньгами в кармане.

…но что-то меня держит. Я всё думаю о том, что пути назад нет, хоть и не могу это ничем объяснить. У меня складывается впечатление, словно ещё сейчас есть дорога назад. Что если я убью Роберта Старшего, вернуться обратно не смогу. Запачкаю руки кровью так, что потом не отмыть. А мне вообще это нужно? Неужели мне и вправду так важна «чистота рук»?

Но всё равно что-то мне не нравилось. Определённо что-то свербело внутри, не давая покоя. Мне нужно разве что дожить до вечера, а там уже деваться будет некуда. Либо я, либо меня.

***

Город затух за несколько недель. Испугался и сделал шаг назад, прибрав к рукам своим огромные здания, таящихся в переулках бандитов, заносчивых пустышек и быдловатых школяров.

В ночном метро я увидел только бездомного человека с чешуёй на шее, когтистыми руками, покрытые такой же жёлтой чешуёй, большими драконьими ногами и таким же хвостом. Он просто сидел в углу, даже не на лавке, и, натянув грязную шапку на глаза, кажется спал, укутавшись в чёрную, зимнюю парку с заплаткой на боку. Моё появление испугало всех, а тех, кого нет, те просто о нём не знали… Может даже хорошо, что теперь «полуночный» нападает только ночью. Меньше глаз, меньше головных болей.

На дорогу к моей остановке требуется минут двадцать. Сорока вполне достаточно, чтобы побыть на всех станциях этого метро, состоящего из одной линии. Даже не представляю, что произойдёт, если кто-то обвалит основной туннель, который большим овалом охватывает четыре «Колизея» города.

На остановке кто-то разбил лампу. Какая-то группа ребят рисовала на белой кладке чёрный череп какого-то страшного существа. Эта «группа», впрочем, состояла сплошь из нелюдей. Всех четверых я осмотрел, когда те обратили на меня внимание и преградили дорогу. Красный драконойд с длинными, красными волосами и нахальной, вытянутой мордой. Одет в чёрную косуху, которую я недавно видел на том бездомном. Большой громила, выше меня на голову и очень широкий в плечах. Твердолобый, с тупым взглядом и чем-то вроде трубы. В какой-то жилетке с грудью на распашку. Весь изрисован всем чем только можно, даже волосы и «борода» были нарисованы тату-мастером.
Какая-то девка в косухе с широкими, короткими рукавами и с четырьмя руками. Кажется, именно её я видел вчера в баре, в дальнем углу. Много глаз, жвалы… Одну из рук держит в кармане.

Последний, с капюшоном и баллончиком в руке, скрывался за капюшоном, а на руках я видел у него костяные наросты. Все четверо обступили меня полукругом, заставив меня сделать шаг назад.

— Опасно ходить одному ночью, — с тупой ухмылкой заметила паучиха в центре, за спиной которой расположился громила с трубой. — Леший может утащить.

— Это точно подмечено, — зло улыбнулся я, окинув всех их взглядом. Топор я не взял с собой: слишком громоздкий и не спрячешь его под плащом. В лешего обращаться мне нельзя — тогда к Роберту тихо я точно не пройду и снова придётся резать половину здания и кого-нибудь из «подкрепления». Да-а, та ещё задачка.

— И зачем же трупу деньги, верно? Вот зарубят тебя и сожрут, а денюжки так и пропадут в пасти рогатой твари. Пусть они будут у старой доброй Чернушки. У нелюдей сейчас плохо с работой, а ты вон какой.

— У меня нет денег, — с улыбкой пожал я плечами. — Тоже нелюдь.

— Ничего страшного. Снимай плащ, сейчас есть спрос на кожу. А от тебя не убудет. Л, забери, — кивнула она драконойду и тот двинулся ко мне.

— Не трожь, — твёрдо и с угрозой сказал я ему, отступив ещё на шаг. Парень в капюшоне прыснул баллончиком, и почему-то чёрная краска обратилась в огонь, немного напугав меня. Я вообще боюсь огня — ожоги от него сильны и болят неделями. Однажды обжёг палец спичкой и теперь на указательном пальце словно кожа оплавлена… Что же случиться если мне прямо в лицо дадут таким потоком. Страх сменился злостью, и я процедил. — Чтобы ограбить меня, вам придётся позвать кого-то ещё.

— Оу, правда? — улыбнулась во все жвалы паучиха и направила на меня карманный пистолет. — Снимай плащ или твой труп снимут с фонарного столба, герой.

Телекинез. Он дан мне природой и является основой моего выживания. Почему бы мне тогда не пользоваться им?

Вскинув руку, я схватил поджигателя одной лишь силой мысли и швырнул о стену, прямо на рельсы, вместе с отчаянным криком. Выпавший баллончик звонко покатился по кафелю. Раздался выстрел, однако я уже выставил барьер, защитивший меня от ранения.

Но сбоку уже подлетел драконойд с выкидухой и пырнул бы меня раза два в спину, но удар по голове заставил его пошатнуться. Другой рукой я схватил его за шею и, развернув к себе спиной, заломил. Выдернул выкидной нож из руки и сам приставил к его горлу, но от громилы с трубой это не спасло. Для уворота пришлось сбросить груз в виде драконойда и отпрыгнуть в сторону. Труба просвистела у самого кончика носа, и если бы я не увернулся, снесла челюсть.
Поджигатель, стирая кровь, взобрался обратно на платформу. Под капюшоном скрывались чёрно-синие волосы, похожие на звёздное небо. Длинные волосы обрамлял костяной обод, а рука вырисовывала на воздухе какие-то огненные каракули.

Огромный ублюдок с трубой замахнулся ещё раз. Я поднырнул под него и, оказавшись за спиной, всунул выкидную штуку ему в бок, но та только увязла в толстой коже. Мне в спину вновь хотели выстрелить, но от страха быть застреленным я телепортировался в сторону.

Но они тебя видели.

Голова словно раскололась. Боль согнула меня в три колеи, но я сразу встал с грязного кафеля. Вздутые вены «сдулись» и прилив адреналина спал. Я сунул руку под плащ и, выудив маску, надел на себя.
В голове сразу заиграло. Снова туман. И… Я хочу рвать.

Мои руки сомкнулись на шее паучихи. Она не знала куда деться. Руки слишком слабы, чтобы нажать на курок. Я вдавливаю её в пол. Пальцами выдавливаю трахею из шеи. Дёргаюсь, желая вцепиться в неё зубами, но маска меня стережёт.

Драконойд бросил на пол нож и поднял руки вверх с выражением ужаса на лице. Я взял пистолет из холодных паучьих лапок, тонкие пальцы на которых ещё предсмертно подёргивались. Она использовала его просто и непринуждённо. Я мог бы так же.

Но Я не хочу этого. Я хочу чувствовать, как ты разрываешь тёплые тела. Хочу, чтобы кровь текла прямо тут, под ногами твоими. Чтобы кровь виновных обагрила твои руки по самые плечи. Чтобы ты желал есть их тела, но не мог.

Всё вокруг поплыло. Слова звучали в голове, словно их нашёптывали мне на уши.
Я кинулся по ступеням наверх. Я не за тем тут, чтобы сойти с ума и убивать каких-то гопников из метро.

…Но ты же испачкал свои руки, не так ли? Неужели это так страшно? Ты самообманщик, милый.

Нет. Нет. Нельзя. Если окунуться в это озеро крови, можно и вовсе захлебнуться. Никогда не выйти… Готов ли я к этому?..

Добрался до адреса, шатаясь, и порой словно проваливаясь в пространстве. Но всё же добрался. Код домофона был вложен в досье, но я решил позвонить именно в его квартиру, потому набрал номер и прислонился к стенке рядом.

Звонок домофона, словно звон похоронного колокола извещал о наступившем моменте невозврата. Я не могу отступить назад. По одну сторону от меня озеро крови, а по другую вольер моего личного монстра. И я разгонялся по направлению к багровому будущему, что может быстро окончиться точкой.

— …Да?.. Час ночи, е… — послышался женский, заспанный голос.

— Я Ивен, новый из ВГО. У меня есть распоряжение по делу Полуночного. Должен передать лично в руки.

— …А?.. Х-хорошо, сейчас-сейчас.

Дверь с неприятным писком поддалась. Я вошёл во вполне светлый подъезд, где, правда, одна сторона кафельной стенки оказалась кем-то изрисована, а бетонный пол с чьим-то стареньким ковром, словно состоял из вообще невообразимых химических составов, так «смешано» он выглядел.
Второй этаж. Мне нужен второй этаж. Мне нужна дальняя квартира.

Решил подняться по лестнице. По пути вырвал дверцу от почтового ящика с номером 6. Боль резанула ладонь, но я не сильно обратил на это внимания.

От боли процесс становится только веселее. Без чувств убийство теряет вкус.

Дверь в конце коридора открыта для меня на распашку, а из самой квартиры послышался не менее заспанный голос какого-то мужика. Детектив-детектив… Наверное, один из тех, кто прокурил все свои лёгкие и нервы в процессе поимки преступников. Частенько в нуарах, таких не ожидает счастливый конец и здесь не исключение.

Но сначала надо разобраться с этой рыжей в халате, что что-то говорит своему одевающемуся мужу, стоя в проходе. Но я не слышу. Я ничего не слышу, кроме музыки в моей голове. Смешание очень громкого водопада и не менее громкого шелеста листвы на ветру. Эти звуки затмевали весь разум. Заменяли собой.
Одним движением я развернул к себе женщину с рыжими волосами. В её глазах за секунду пронеслись все эмоции загнанной добычи: ужас, мольба и бескрайнее непонимание.
Дверца почтового ящика пробила ей череп, направляемая простым, размашистым ударом. Она прошла насквозь кости, смявшись и залив кровью всё лицо. От ещё одного удара по уже лежащему телу, расщелина в черепе расширилась. Она была мертва, нет никаких сомнений.

Мужчина, лет сорока, с залысинами, тёмными, короткими волосами и чуть отстающим от основной челюсти вторым подбородком, в шоке смотрел на меня, прикрыв рот рукой. Не в силах сделать и шага. Я оскалился во все свои зубы, но под маской этого нельзя увидеть. В голове я услышал удары по тугим барабанам, палочками, плотно обмотанными кожей, перебираемые, тяжёлые струны и пение хриплых, тяжёлых голосов. Резкое. Рубленное. Но так же моментами протяжное и дурманящее. Отделяющее Буйство и Реального меня от телесной оболочки. Сливающее нас с маской в одно целое.

Руки в крови и голове, как гобелен, вышивается песнь нескончаемого гнева.

Детектив смог отойти на пару метров назад, забившись в угол стола. Дрожащей рукой вытащил из ящика револьвер и, взведя курок, нацелил на меня.

— …СТОЯТЬ! — завопил он с ужасом на лице. И я остановился. Его голос отдался в сознании, как последняя высеченная искра из затухающего угля. Ужас пронзил меня как иглой.

ВЫХОДА НАЗАД НЕТ! НЕТ ВЫХОДА!

Трус! Стой и держи себя в руках! Ты — Хранитель. И ты сохранишь в лице себя, лицо предков своих, как они, сохраняли своих. И опозоришь их, если свалишь с плеч бремя, тебе предначертанное! И станет закрыт тебе Вечный Лес!

НЕТ! Я НЕ МОГУ! Я НЕ ХОЧУ!.. ТОЛЬКО ДАЙТЕ ШАНС ВСЁ ВЕРНУТЬ!

Уже нельзя. Ты либо падаешь, либо остаёшься стоять. Либо умираешь, либо бьёшься! И у тебя нет времени выбирать!

Я НЕ…

Я не стану подчиняться каким-то голосам. Я. Есть я. И разум мой, цел словно вековое древо. Так возьму же себя в руки и встречу лицом демонов своих.

Я сорвал маску с лица и в голове воцарилась звенящая, гробовая тишина. Словно что-то выдернули изнутри, пусть какой-то далёкий звон остался. Я тяжело дышал, держа край маски двумя руками. Ремешки сыромятной кожи сорвались и остались безвольно висеть.

— …П… Помогите мне… — прошипел я, глотая воздух. Его катастрофически не хватало. Пустоту заполняли эмоции, и первой из них был страх. Моё сознание разбито, как зеркало, а я пытаюсь его собрать. Боюсь, что склеенные трещины всегда будут видны. — …Я испил крови… Мне плохо… Роберт!.. Помогите мне…

Но внутри меня душило. Крепкие лозы сдавили и лёгкие и сердце, но я ещё стоял. Переступил окровавленное тело.

И нахлынула на меня вторая эмоция: Гнев.

Он подступил к голове, горячей, душной волной. Я только смог сунуть маску под плащ, как сорвался и телекинезом вырвал сначала у того револьвер, а потом и вовсе кинулся к нему и, сомкнув руки на шее детектива, хотел сдавить артерии сукина сына до посинения!..

Но гнев выгорел. Я оттолкнул задыхающегося слугу закона. И ещё раз дал себе возможность отдышаться. Поднял револьвер с пола и вложил в руку. Принятие. Выгорание изнутри. Бессильная злоба. Нет. Я могу лишить его жизни одним взмахом руки, но я просто не хочу. Я оттягиваю себя от финальной точки. Не так быстро, пожалуйста, не так быстро.

— …я делаю всё неправильно, да? Детектив Роберт? — спросил я спокойно. Он же встал с пола, оперившись о тумбу.

— А из каких п-побуждений вы действуете? Вы просили меня о помощи. Вы не можете себя, кхм, контролировать? — я видел, как он всеми силами пытался привести себя в порядок и взять в руки. Хороший дядька.

— Нет. Могу. Я же ещё не придушил вас, хотя вы — живая опасность для меня, — сказал я, рассмотрев револьвер. Новенький. Аж блестит свежей сталью и смазкой… Хотя, не такой уж я и знаток револьверов, чтоб о таком говорить.

— …из-за чего?.. Почему вы убиваете?

— Я не знаю ничего другого, детектив. Я не помню, кем был. Я просто хочу убивать людей, понимаете? Это желание подкрепляется моей силой. И мне постоянно плохо: я леший в теле человека. По ночам мне снятся сны, где я настоящий. Большой, рогатый и вместо вашей мягкой кожи деревянная кора. Я записываю их каждое утро и перечитываю каждый вечер. Мои глаза вновь открыты, только теперь я такой, а весь род мой, смешан с золой, вашим…

— Получается, это бессмысленная месть. Не все люди, убили «вас», — сказал он. — Прислушайтесь к голосу разума. Кто именно убивал ваших собратьев?.. Мойра? — он показал рукой на лежащее тело с «растёкшейся» головой. Голос его более не дрожал и не хрипел. Он готов был заорать на меня басом, но разум держал нас двоих, как хозяева, бешенных псов. Только если напротив меня стояла небольшая такса, то напротив него рвался бешенный волкодав.

— Теперь уже дело не в мести. Я зарабатываю деньги этим. Вы придумали вещи и сделали их богами, что правят вами. И я тоже хочу кусочек божественной плоти, за которую вы готовы убивать. Я ненавижу вас и хочу рвать и метать. Но так же я понимаю, что всех вас не перебить и быть перебитыми не все из вас достойны. Я постоянно мечусь между двумя своими решениями, не в силах принять верное. Мной движет гнев!.. — на последнем слове я сорвался. Кислота внутри обжигала плоть и мышцы. Хотелось двигаться. Жизнь — это ходьба. Быстрая жизнь — быстрая ходьба. А энергичная жизнь — так и вовсе бег.

Я направил пистолет и выстрелил, откинув детектива снова к столу. Он схватился за прострелянную в локте руку, а я неумело взвёл курок одной рукой и выстрелил ещё раз. И ещё раз. И ещё.

Но револьвер больше не стрелял. Я прострелил детективу руку и спину в каком-то месте. Третий патрон ушёл куда-то ввысь и пробил форточку. Он истечёт кровью, если еще не умер. Сейчас он лежит на полу, скорчившись, и даже на сопит, а кровь так и льётся из него.

Я выбежал из квартиры, оставляя на бетоне липкие, кровавые следы. Все руки мои в крови. Всё в крови!

Ручьи текли прямо позади меня. Сердце бешено колотилось. Разве я не сделал выбор?

Я бежал, не разбирая дороги. Сбил с ног какого-то прогуливающегося в ветровке и понял через некоторое время, что нахожусь в парке. Что рядом небольшое озеро. Что я рядом с деревьями, обстриженной травой, а рядом проходят мощёные тропинки, возле которых возвышаются фонари, да гнездятся лавочки. Чёрная, тихая ночь.

Я устало упёр руки в колени и собирался передохнуть, как взор мой ослепила полная луна, казавшаяся неестественно огромной. Я аж закрыл глаза рукой, как услышал громогласный, женский голос:

— Именем неба! Тебе не сбежать, преступник!

Глава 6 «Когда плачут ангелы».

Я всё же разжал глаза и, когда свет перестал слепить, смог разглядеть её: вся в белом, с поясом на груди, кнутом в руках и с тяжёлыми железными наручами, которые сильно выделялись на фоне её тонких рук.

Голос её я бы не назвал ласковым. Он нежен, пусть она всей силой давит из себя грубость и громогласность судьи. Но где-то внутри мой внутренний монстр смеялся над этим представлением, когда внешний Полуночный застыл в смятении и ужасе от самого себя. Я понимал, что драться с ней голыми руками будет попросту неудобно, потому притянул к себе длинную, прямую палку, погрызенную местами.

— Подними руки над головой и сдайся, или тебя расплющит сила небесной кузни!

— А сил хватит? — осклабился я, взяв палку в одну руку. — Я убил не одного человека. И убью тебя, если сейчас же не полетишь делать свои небесные дела.

— Ты выбрал свою судьбу, преступник! — не взирая на мои слова и не отвечая на них как надо, сказала она это, паря в воздухе с совершенно неподвижными крыльями, и в следующую секунду атаковала бичом. Хлыст переломил палку в моих руках, оставив только обломок. Следующий удар пришёлся мне по лицу, от чего я инстинктивно отвернулся, схватившись за воспалённую щёку. В такие моменты сразу ясно ради чего я ношу маску.

Острая боль на лице глушила множественные удары по могучей спине. Огненные волны разили меня полосами, заставляя корчиться на месте, но после я нашёл в себе силы на сопротивление: развернувшись, схватил конец кнута телекинезом и обхватил двумя руками. Он жёсткий, как кора, и выскальзывающий, но я намертво в него вцепился, обмотав об руку. Ангел же решила поступить иначе, чем я думал. Она не могла меня превзойти в силе: я заметно выигрывал. Как ястреб, спикировав на меня, она накинула на шею мне какой-то ошейник и, стянув, потянула за собой.

Силы я явно недооценил: ботинки заскребли по земле, оставляя на той следы «вспаханной» почвы. Я сначала упёрся, но быстро поняв бесполезность этого, наоборот стал разгонятся, ослабив давление на и так передавленную шею.

Мы оторвались от земли. Вокруг неё царила какая-то магическая аура лёгкости. Моя огромная, пусть и худая, туша в воздухе показывала себя не тяжелее пёрышка. Это сильно меня озадачило, особенно когда земля стремительно исчезла внизу, луна над головой вдруг увеличилась, а ртом я «вкусил» немного облака, насквозь вымокнув. Руки не просто намертво вцепились в поводок, из которого я выпутался, но и потянулись дальше, к самому Ангелу. Думаю, когда её шея окажется в моей руке, она соизволит нас мягко опустить на землю.

Она летела вверх, размашисто дёргая огромными крыльями, по сравнению с её, даже с моим телом, обдавая меня ледяными потоками воздуха.
Лёгкие переполнились озоном или каким-то таким веществом, которого много в небе. Она собирается меня скинуть?! Она собирается меня скинуть!!!
Но мокрые руки крепко зацепились за ногу, впившись в неё заострёнными когтями. Она дёрнулась с криком и, перевернувшись на спину, полетела затылком вниз, а я, ещё застыв в ауре, последовал далеко не сразу, как хвост оказавшись выше неё. В её лице я увидел настоящий ужас: видел бы я себя со стороны, может бы всё и понял.

Луна светила мне в спину. Я схватил её за ремень на груди, наконец крепко уцепившись, а второю рукой обхватил шею. Когтища мне бы и правда подправить…

О каких бы глупостях я не думал, но мне прямо по лицу стали хлопать крыльями. Всё, что я смог, это прижаться сильнее, терпя неудобства. Ветер в ушах поражающе свистел. Кажется, я весь уже и обсох: во всяком случае, до момента, когда мы со свистом не «упали» в огромное кучевое облако. И пускай перья больше по лицу не били, от всей воды на лице я всё равно не решался разлепить глаза и даже вдохнуть. Просто вжал голову в предплечья, ориентируясь сугубо на тактильные ощущения. Правой рукой схватил за крыло и понял, что она перевернулась в воздухе и пытается скинуть моё бренное тело вниз!

Что она уже надо мной, а не под. Что всё холодеет не только снаружи, но и глубоко внутри, ощущая все «прелести» неконтролируемого падения. Она завопила, но я не сразу понял от чего именно, да и вообще, я ещё не решался достаточно раскрыть глаза и уставиться в ночной простор. Создалось впечатление, словно пару секунд назад прыгнул в «очень мокрое, холодное и совсем не плотное» озеро и провалился под него. Когда наконец разлепил глаза, вовремя увидел, что она вытащила из-за пояса мой же нож и пытается им меня пырнуть!

От страха я схватил её за руку. Центр тяжести сместился, и мы снова полетели бочкой куда-то в сторону, крутясь в полёте и постоянно меняясь местами. От этого кружилась голова, а всё внутри уже давно стояло «схваченным».

— Ты убьёшь нас двоих! — крикнула она, оторвавшись от меня. Моя рука соскользнула с мокрого крыла и вцепилась обратно в ремень. Это дало ей возможность выровнять полёт.

— ОПУСТИ НАС СЕЙЧАС ЖЕ НА ЗЕМЛЮ! — заорал я, стараясь не смотреть вниз и вообще, почти ничего не думать. Ещё немного таких движений и я, совсем лишившись сил, полечу вниз уже без неё. А у меня крыльев нет, чтобы не превратиться от таких манёвров в мокрое пятно с торчащими костями из земли.

Дома и их жёлтые огоньки сменились равниной и границей верхушек Безымянного Леса. Непроглядного и объятого дымкой тумана. Перевернув её и подмяв под себя, я схватил за ещё одно крыло и рванул на себя. В нём что-то явно хрустнуло, а расстояние между дымкой леса и нами стало резко сокращаться.

«О нет, только не облако.»

Промелькнуло в этот момент. О том, как больно врезаться на всех скоростях в дерево я почему-то не подумал.
Через секунду тело получало от физики удары один за одним. Меня зацепила ветка и я, ударившись рёбрами, выпустил Ангела из рук, которая кометой пролетела куда-то дальше.

Ветка под моим весом с треском сломалась, и я полетел вниз, попутно снеся ещё пару веток. Весь в воде, смоле, крови и щепках, я лежал на земле, неподвижно и болезненно переживая всё произошедшее. Я жив?.. Или я уже не выкарабкаюсь?..

Лес затих. Где-то гулко упала обломанная ветка. Я почувствовал, как кто-то, хромая, побежал прочь, чуть ли не падая. Собрав ещё немного сил, скрепя костями, я поднялся и расправил плечи, шумно выдохнул.

Отправился на болезненные стоны, тихое пыхтение, сопение и плач вперемешку с фырканьями кровавой слюной. Во рту из без того стоял солёный привкус, но почему-то я срочно захотел в нём ещё больше солености.

— Эй… — громко сказал я в темноту леса, сплюнув кровью в сторону. Звук отдавался с хрипом: кажется, что-то внутри меня повреждено. Убегающая замерла и быстро-быстро забралась куда-то, затаив дыхание. Она была в ужасе от Полуночного Лешего. Настолько, что еще не поняла, как бесполезно прятаться от того в его же лесу. Меня он не пугал, а наоборот, успокаивал. Я дома, а это — мышь в моей мышеловке.

Мы дали много боли друг-другу и лесу. Здесь так много веток обломано. Так много зверья испугано. Так много смолы пролито… А она сидит, вжавшись и затаившись, как мышонок. Ничего, мышонок. Перед лицом трудности, которую не преодолеть, стоит расслабиться. Ты ничего не сделаешь со своей гибелью. Тебе некуда бежать с повреждённой ногой. Ты — маленькая птичка с побитым крылом.
Ты играла в героя, ловя маленьких преступников и воришек дамских сумочек, а когда встретила настоящего убийцу, вжалась в дерево и тихо-тихо плачешь.

Я остановился по другую сторону дерева. Я слышу, как стучит её испуганное сердечко. Я слышу, как она тихо-тихо всхлипывает.

— Ничего страшного. Тебе уже нечего бояться, — сказал я, выйдя прямо к ней. До этого она вцепилась руками в дерево по какой-то причине, но теперь маленькие корни оплели её руки. Сам лес уже говорил, что ей не сбежать. И она это знала.

— …П-пожалуйста… — всхлипнула она. У неё было нежное, я бы сказал красиво лицо правильной, мягкой формы с ссадиной и ранками. Светло-золотистые глаза, казалось, без зрачков, и белые волосы, теперь испачканные немного в земле. — …П-пожалуйста не у… не уб-бивайте меня… П-пожалуйста…

Я взял её за руку и ме-едленно проведя по ней, от самого железного наруча до шеи, сомкнул на той пальцы. Она зажмурилась, зарыдав. Понятное дело, ситуация безвыходная. Обхватив всю шею ладонью, я отдёрнул ту от ствола и повалил на землю. Лес отпустил её, а та болезненно закричала, потревожив сломанное крыло. Я подошёл и, поставив одну ногу ей на спину, посреди лопаток, взял двумя руками за крыло. Она уже рыдала от боли и, всхлипывая да проглатывая половину звуков, умоляла не трогать. Или что-то такое. Это такие последние предсмертные молитвы чахнущего от лихорадки в самой глуши. Бог покинул тебя и не услышит. Твой крик запомнят только эти сосны, так пускай он будет сладок.
Я ненавижу тебя. Я чувствую, как болит всё моё тело. Как течёт кровь внутри меня. Как зубы начинают зудеть, желая мяса и костей обидчика. Я рванул крыло на себя, и та залилась оглушающим, кристально чистым криком боли от которого, кажется, закладывало уши. Но сквозь это я чувствовал, как кость вытаскивается вместе с суставом…

***

Я на коленях. Вокруг меня ввысь устремляются грозные, рогатые существа. А я не в силах сказать и слова в свою защиту. Где-то высоко светит маленькое пятнышко солнца. Недостижимое. Почему его так мало?.. Передо мной мой же брат, точит ритуальным камнем когти. Мне зачитывают грехи. Обо мне отзывается племя.
Мне хотят вырвать лицо за нарушение седьмого завета.
Ведь я убил жалкого человека. Ибо я убил охотника на охоте.

ТЕПЕРЬ НЕТ ВЫХОДА НАЗАД!.. Я БОЛЬШЕ НЕ СМОГУ БЫТЬ ЧАСТЬЮ ПЛЕМЕНИ!

Мои два сердца бьются так, словно готовы сейчас лопнуть. Могучи руки теперь слабы и трясутся. Тяжело дышать. За меня ведь никто не заступится!

НЕТ! Я НЕ МОГУ! Я НЕ ХОЧУ!.. ТОЛЬКО ДАЙТЕ ШАНС ВСЁ ВЕРНУТЬ!

Высокая фигура с черепом лося и его огромными рогами встаёт тенью над силуэтом точащего когти. Его голос гулкий, громкий и твёрдый, разлетается эхом по ивовой роще и отзывается в моей голове.

— Стойте.

***

Во рту вкус желчи и медовой крови. Очень странной. Очень вкусной, словно таящей, как карамель. Меня переполняет мягкая, наркотическая эйфория. Во всём теле незыблемое тепло, а над головой шелестят деревья. Что-то ткнуло меня в спину. Все мои руки в засохшей крови и прилипшем к ней, грязно-белом пухе, да перьях, а в глаза, сквозь деревья, бьёт утреннее солнце.

Снова что-то твёрдое ткнуло в спину.

Я перевернулся на другой бок и прямо перед глазами увидел большую птичью лапу с когтями, а также светло-коричневыми и белыми перьями. Сама лапа, при желании, могла схватить мою голову словно в клетку, а при ещё большем — раздавить.

— Вставай, — прозвучал чёткий, вполне нормальный мужской голос у меня в голове. Я поднял голову и посмотрел на огромную голову трёхметровой совы сипухи с чёрными, непроглядными глазами. Она даже не щёлкала клювом, но я точно знал, что звук идёт от неё. Или от него? — Ну вот и всё Пришествие. Поспало, подралось, поело, поспало… Долго же я тебя ждал.

— …Ты?.. Ж-ждал меня? — непонимающе, ещё морщась от лучей, бьющих порой в глаза, спросил я.

— Конечно, — согласилась сова. — Нум. Считай, что к твоим услугам, но сильно не надейся. Я ждал тебя около сотни лет в этом мирке. Так и знал, что тут появишься.

— …Я… Я кажется не понимаю.

— Ты леший? — спросило оно коротко. Я посмотрел на свой порванный свитер, местами разорванные штаны и голые ступни и снова бессильно опустил голову.

— Типа того. Во всяком случае, вчера ещё был.

— И что ты сделал со своей лешеской сущностью в мире, где самая страшная штука — человеческий автомат?

— …я… — хотел начать я, но он сразу меня перебил, заставив неловко замолчать.

— Стал резать и запугивать людей. Прошлый раз тебя ничему не научил, так? Если так продолжишь, то тебя ещё раз убьют, но знаешь, дело твоё.

— …Прости Нум, но я потерял память с прошлого раза. Я…

— «Хорошо отмазываюсь», — между нами повисло молчание. Только если мне неловко, сова чувствовала себя вполне неплохо. Чтобы хоть как-то дело двигать, я встал и отряхнулся от опавшей листвы. Когда кровь наконец пошла по жилам, осенний холод вернулся в тело. — Алекс Мо-хе-чхок, — словно по слогам он повторил мою фамилию. — Второй Иной в истории и первый, кто умер в дуэли с человеком.

— Я умер?.. — в непонимании спросил я, ощупывая своё живое тело руками. Кости ноют, голова немного колет… Не мог ведь я помереть в схватке с Ангелом!.. Хотя, если при падении я переломал все кости…

— Совершенно верно. И как вижу, стал человеком.

— Но я и был человеком до этого, разве?..

— Не-а. Даже не смей думать, что ты был одним из людей. Никто из них не способен в одиночку сделать великое, а ты уже сделал. Погрузил наш шаткий мир в хаос и беспросветную мглу.

— Я кажется не понимаю, о чём ты?

— Ты был замечен людьми и даже убил одного из их охотников. Они до того знали, что есть такие как ты в их лесу. У вас был пакт. Они укрывают вас от империи, а вы им помогаете. А ты решил плюнуть на последнее племя вида своего и заставил людей позвать империю на вашу зачистку. И снова выжил только ты, да более того, стал иным. Что ты такое?

— Нум. Я не совсем понимаю, о чём вы говорите…

— Мун бредил Пришествием в лице леших, — сказал он угрожающе, медленно надвигаясь на меня, а я стал наоборот пятиться, — Настолько, что сжёг почти всех нелюдей в окрестностях бывшего Союза, а остальных, остыв, просто выгнал. Осталось единственное племя за пределами. Последние лешие в своём роде. Других нет! И ты разорвал шаткий пакт о взаимной помощи. Выжил после зачистки. И БОЛЕЕ ТОГО, ещё вёл в одиночку целую партизанскую войну, точно показывая Империи, что они не ошиблись.

— Но я не…

— Ты даже умереть нормально не смог. Какой-то дурак нацепил на себя блестящие латы, взял в руки меч и зарубил тебя как свинью. При факте, что ты смог в одиночку сбежать из застенок правительственных лабораторий. В одиночку посеять хаос и смерть в округе Айвель. И умереть от дурака-рыцаря? Не верю! В чём твой план, Мстящий? Чего ты хотел добиться?

— Я потерял память! — крикнул я, оправдывая себя и отскочив от надвигающейся совы. — Я ничего не помню! Кто такой и что делал раньше! Всё отрывками!

— Думаешь, если потерял память, это освобождает от ответственности за убийство вида? Сейчас нет ни единого племени леших. Ни единого! Из-за тебя! Когда ты и ещё пара одиночек умрут, даже облик ваш окажется в забвении… — отступая, я стукнулся затылком о сосну позади и остановился. Нум, впрочем, тоже. Потёрся лицом о крыло, выправился и посмотрел на меня свысока. — Ладно. Я знаю, что это вина чего-то другого, неподвластному моему понятию. Что-то, с чем имел дело только ты… И я собираюсь это узнать.

«Никому о Нас не рассказывай! И вообще, про меня — забудь!»
Но о письме огромной сове говорить я пока не спешил.

— А что Ты такое? — спросил я Нума, задумчиво на меня смотрящего. — И откуда ты вообще узнал, где меня искать?

— Я — Сердце Леса. Любое лесное сердце чувствует леших, а ты — единственный из тех, кого я еще не знал лично. Я чувствовал, что ты будешь в моём мире, не знал только когда и где конкретно.

— А зачем? Чтобы убить?

— Чтобы предупредить, идиот. Предупредить и понять, кто действительно виноват… Видишь ли, как я сказал раньше, ТЫ далеко не главная фигура. Ты слишком прост и слишком глуп. Ты действуешь, потому что тебе дали действовать… За этим определённо есть кто-то, кто видит картину целиком, — Нум стал задумчиво бродить кругами передо мной, казалось, уже и вовсе обо мне забыв. Я сидел под деревом, всунув в зубы сигарету, что достал из плаща, но, правда, закурить было нечем и пока сова что-то бормотала себе под клюв, я думал, что делать дальше, и в голову тоже ничего не приходило. Наверное, стоило б вернуться обратно к синдикату и хотя бы переодеться. — …пока вижу только кусочек пазла, который сам по себе ничего не представляет, но вот добавляются ещё кусочки, и картинка начинает вырисовываться… Это был демон! — воскликнул он, что даже угукнул по-совиному. Я с интересом посмотрел ему в глаза, словно говоря «продолжай». — Ты дебил, — Такое заявление заставило меня удивиться чуть больше. — Каким можно быть недальновидным, чтобы заключить сделку с силами, эфирную власть держащими? Ты ведь подписал контракт какого-то демона, верно? Или не знаю, клятву принёс, что-то такое!.. Конечно, для всего остального мира это ничего не меняет, но хотя бы объясняет, почему ты так действуешь и откуда у тебя все эти… Шансы! Да, правильное слово. То, что ты стал Иным, то, что ты жил и убивал на протяжении довольно долгого времени. Уверен, даже сам Де Кай не смог бы сделать того, что сделал ты, с другой стороны, он бы и не захотел.

— Так что делать теперь? Мне? Ну вот, я инструмент. Но я тут. Ничего не помню… — Нум отвернулся, встрепенулся и чуть повёл крыльями, словно собирался вот-вот вспорхнуть и оставить меня с висящим в воздухе вопросом. — Только не вздумай сейчас улететь и оставить меня без ответов!.. Я что, по-твоему, неодушевлённый инструмент?!

— Не ори, мстящий, — он повернулся, снова встав в гордую позу. — Но думай головой. Чем я, обычное Сердце Леса, могу помочь Тебе? Советом? Вот мой совет: если Мун узнает о том, что ты жив, он начнёт расспрашивать таких, как я, и поверь, после быстро найдёт. Как бы древо не было сильно и огромно, огонь спалит его до углей.

Порыв ветра заставил прикрыть глаза рукой. Огромная сова вспорхнула в небеса и исчезла в секунды, оставив меня одного.
Пора найти выход к Горизонке и вернуться в дом.

***

Маленький блокнот смотрел на меня коротенькими, большими буквами. Я листал его, думая о всяком. Моя комната на втором этаже, в конце коридора, вполне чиста и красива, особенно после старых изб с подвалами, полными крыс.

— Что смотришь? — спросил мужской голос из дверного проёма, от неожиданности которого я чуть вздрогнул. Вне леса всегда чувствую себя незащищённым. Не в своей тарелке. Я скомкал жёлтую обёртку от вкусного злакового батончика и кинул в урну, где уже лежало четыре таких. Призрак с вечной хмурой мордой почти незаметно окинул комнату хмурым взглядом. Он был бы похож на крутую машину для убийств, но для того, чтоб внушать страх, являлся слишком худощавым, а острое лицо какого-то опустившегося на дно интригана вызывало скорее недоверие, чем страх.
Его ничего не выражающие лицо могло скрывать что угодно и выражать как ненависть, так и радость… Хотя, кажется, на последнее он не способен. Я молча поднял блокнот, неопределённо пожав плечами. Он без интереса взял его в руки и, лёгким движением открыв, стал смотреть. Я почему-то подумал, что он мог бы быть отличным мастером (или как называются ребята у людей, которые учат других людей). Ты показываешь ему что умеешь, но как бы ты не был хорош, смотреть он на тебя будет как на ничтожество, без слов требуя большего.

Он молча вернул мне блокнот.

— Это что?

— …Сны?.. — неуверенно ответил я.

— У людей нет таких чётких снов.

— …Ну, я некоторые моменты дописываю, что бы это выглядело нормально.

— Подобного рода литература тебе самому-то нужна?

— Наверное?.. Я как бы помню как это происходило в реальности и…

— Каждый сходит с ума по-своему, — сказал он, оставив мне какой-то неприятный осадок, но после продолжил. — Но даже сумасшедший, умеющий обращаться с оружием, полезнее, чем сумасшедший, что не может. Идём. Научу тебя убивать не только топором.

***

Он решил меня учить ремеслу убийства. Убийства металлическими бум-палками, которые зовутся пистолетами, винтовками и автоматами. Убивать людей на расстоянии это совсем не то. Совсем не то, когда ещё тёплая кровь не брызгает тебе на руки. Совсем другое, когда из всего результата твоих действий, всего лишь падает тело… И ничего больше. Нет чувств, нет эмоции… Я представляю, как Призрак стал таким бесчувственным. С другой стороны, лучше быть бесчувственным наёмником, чем чувствующим маньяком.

— Никогда не говори с жертвой. Чем больше знаешь о человеке, тем тяжелее тебе его убить. И помни: каждый, кто умоляет, тебя обманывает. Не говорить, не щадить, работать хорошо. Понял?

Я только тяжело кивнул, собирая уже тридцатый раз один и тот же автомат.

Глава 7 «Дерево в клумбе».

Уил открыл мне дверь, пропуская вперёд. Я, шатаясь, вошёл в дом и направился к ванне, испачкав ручку холодной кровью. Содрал маску с лица и сунул куда-то. У раковины стал счищать всю кровь. Поднял глаза на «себя». Не щетине кровь. Зубы в оскале, внушают неприязнь. Страх. Я стёр кровь. Дверь открылась, и я повернулся с уже заготовленной репликой:

— Уил, свали от… — но в дверях стоял не Уил. И даже не Призрак. И даже не тот дед в кресле-каталке, которого я иногда видел. В дверях стояла девушка. Невысокая, с чёрными волосами до лопаток и зеленоватыми глазами. Спортивная, подтянутая и с выражением полного непонимания на лице. Я и сам застыл, не зная, что сказать или что сделать, чтобы не казаться дебилом. Усилившаяся струя воды брызнула на меня и я ещё больше растерявшись, отошёл от крана, ручку которого случайно вывернул до упора.
Когда закрыл, был уже полностью облит водой и утоплен в стыде. Она закрыла дверь, оставив меня наедине с собой.

Как же ужасно я выгляжу.

***

Ночь. Я сижу в своей комнате и пытаюсь уснуть. Вчера я спал семь часов и мне нужно сегодня выспать столько же… Но я не могу! Я просто не мог сомкнуть глаза и спокойно лечь. Очень хотелось снова выйти на улицу и бродить, пока сон не сморит меня, и я не вернусь уставший и готовый спать каких-то четыре часа, которых мне и так достаточно.

Но почему я сейчас тут, а не там?

А всё Призрак. Ему настолько осточертели мои прогулки, что тот пригрозил как-то прирезать меня, если продолжу. Впрочем, я просто не хотел сильно разочаровывать своего учителя. Всё же, он часто напоминал, что кроме него я вообще никому не сдался. Что никто не видит во мне настоящего потенциала.

Но он немного не прав. Ты нужен мне. Не Призраку. Не Уилу. Не кому-либо ещё. Только мы.

Я вжался в угол сильнее, натянув плотнее капюшон и втянул голову в плечи. Она говорит со мной. Говорит, когда на лице. Говорит, когда вне его.

Ведь только ты — мой хозяин. А я твоя хозяйка. Мир вместе увидит нас и содрогнётся, только если твоё лицо станет мной. Без меня ты ничто. Никто просто не видит тебя без меня!

Она пытается овладеть мною. Мне с каждым разом всё труднее и труднее её снимать. Порой кажется, что я перестаю себя контролировать. В глубине ночи я слышу, как ломаются кости уже умерших. Как рвётся мясо, разрубленных моим топором. Как истошно кричат забившиеся в ужасе жертвы, за которых я получил деньги. Мой разум заполняет чёрная, непроглядная пелена из которой высовываются изуродованные лица. Как кричат они проклятия, как молят им помочь, как булькают кровью из разорванных шей и ртов.

Но тебе это нравится, милый, не так ли? А если нет, то скоро ты поймёшь, что просто ошибаешься. Ты запутался, заплутал, и никто не сказал, что тебе делать. Никто и не наставит тебя на ПРАВИЛЬНУЮ дорогу.

Нет. Мне не нравится. Я не хочу этим заниматься!.. Не хочу! Но что я могу сделать? Я не умею ничего, что умеет любой другой человек. Но я убиваю лучше каждого из них.

ВЕРНО! Мой милый-милый леший! Нет человека, что хорош во всём! Это синдром маэстро — зная всё, ты можешь знать всё только поверхностно! А ты ЛУЧШИЙ в этом! Ты не умеешь больше ничего? Не страшно! Даже очень-очень хорошо!

Я закрыл лицо руками и сдавлено завопил, завалившись на бок и вжав голову в колени.

— НЕТ! НЕТ! — заорал я и вцепился зубами себе в ладонь, тут же оставив на ней кровоточащие раны. Руки сами затряслись, отдёрнувшись. В панике заорал, пытаясь перекричать гул в моей голове.

Очнулся, когда уже мне лицо слепил фонарь. Я тяжело дышал, обливаясь собственной кровью из искусанной руки. Вся она очень болела и по ощущениям, казалось, ужасно распухла.

— Ты в порядке? — тихо спросила девушка.

— Совсем спятил, — заметил Призрак, посветив в мои испуганные глаза фонариком. — Иди спать.

— Но…

— Астрид, я не старик Старатов и ты мне незачем. Могу и ударить, знаешь ли. Иди спать! — зло цапнул он и та ушла куда-то за пределы моего видения.

— Не ори на неё, — чуть зло сказал я.

— Заткнись, полудурошный. Какого чёрта ты орал? Поднял на уши весь дом и вообще, разбудил меня. Старатов должен спать свои восемь часов и не меньше, а сейчас проснулся и будет жаловаться, как у него стучит сердце. Да мне вообще всё равно, как у него это сердце стучит, но я связан с ним контрактом, и он мой работодатель, так что я волнуюсь, — мы замолчали на некоторое время, а после он поднял меня рывком на ноги. — Иди вниз… Будем смотреть твою руку.

С рукой всё оказалось худо. Пытаясь сохранить свой распадающийся разум, я стал зубами приносить себе боль и травмы, из-за чего моя левая рука оказалась исцарапанной, а правая и вовсе выглядела как страшное кровавое месиво, которое только теперь начинало болеть… И, чёрт возьми, очень сильно!
Разбудили Уила, сделали пару звонков, и вот я, скулящий от боли на заднем сидении, прижимая к груди перемотанную конечность, ждал, когда же всё это кончится.
На чёрной улице проплывали мимо нас жёлтые фонари и слабоосвещённые крыши загородных домиков.

— Куда мы? — спросил я, шипя и смотря на намокающие от крови бинты.

— У нас есть молчащий доктор. Мы занимаемся криминалом, и нельзя, чтобы официальные структуры знали хоть о чём-то. Если Призрака подстрелят, и мы потащим его в больницу, скорее всего, его там и арестуют. То же самое с тобой. Только тебя скорее упекут куда-нибудь для душевнобольных… Что вообще произошло?

— Маска говорила со мной, — ответил я, попытавшись хоть как-то расслабиться, но рука горела пламенем, и было трудно даже просто не стонать от боли. — Она говорила мне о… Я уже точно не помню о чём. Она просила меня надеть её и… Я не хотел…

— Да-а…Точно дурка, — выдохнул Уил. — Давно у тебя такое?

— Раньше было, но чуть-чуть, сегодня она прямо… Лезла в мои мысли. Разрывала изнутри голову, понимаешь?

— Надеюсь, никогда не пойму. — ответил он, вглядываясь куда-то на дорогу. — Давай я включу радио? Послушаешь немного, что в мире творится.

Через пару щелчков машину заполнила какая-то музыка и мужской, поставленный голос:

— И снова здравствуйте. В эфире ночная программа «Вести границы», вещает Врубель Оборотень и у нас на обмусоливании сегодня У-у-у-у-ужасные новости! — «у» в предпоследнем слове он словно по-волчьи провыл. — Так же, сегодня у меня в гостях Либерти Водвуд, активистка, журналистка и сторонница движения «За всё хорошее, против всего плохого»! Либерти, как вам Горизонтка?

— Если честно, я ожидала худшего, Врубель. А тут, подумать только, даже есть рабочая больница! В северных краях большая редкость. Но давайте о другом: как вы тут празднуете день всех покинувших? Он не за горами.

— Действительно. Но вопреки распространённому мнению, в Горизонтке празднуют точно так же, как и во всей остальной Валентии. Ребятишки веселятся, наряжаясь в мертвецов и прочую нежить, пока поколение постарше поставляет дань уважения нашим предшественникам и, скорее всего, поставляет в виде горячительного! Ну и я буду так же.

— Вот ведь странно. Казалось, настоящий ад отсюда буквально в паре километров начинается, а люди ведь спокойно празднуют, живут, учатся и так далее. Ведь как-то удаётся… Я вот лично даже ночами спать не могу, думая, например, о накаляющейся ситуации с ХилТопом, а тут ведь не только это. Может, вы просто привыкли?

— Вполне-вполне, может-может. Вот Либерти, ты всё на юге заполонила своими высказываниями, борьбой за права разных людей в нашем мире. А вот, что за дела с ХилТопом в последнее время? Что ты думаешь о Волдире Корро? Его недавно взяли на шестой срок.

— Да весь восток сейчас трещит по швам, — усмехнулась девушка. — Говорят о вбросах билетов, коррупции и… Да знаете, этим всем только острова не грешат. Но вообще, последние заявления Волдира становятся смелее и… Я вот боюсь войны. Особенно, если реализуют женский призыв.

— А что, женщин лишь бы не трогали, а мужчины пусть помирают? Я, конечно, уже не военно обязанный, возраст не позволяет, но смотреть с моральной точки зрения я могу.

— Ну так мужчины всегда воевали вот пусть и воюют. Вы это начали, не нам теперь страдать? Нетушки, спасибо.

— Ладно, я…

Уил переключил радио на какой-то тюлаут. Во всём этом я как-то чуть забыл о боли.

— А что не дослушал? — спросил я.

— Знаешь, мне просто не очень нравится вся эта пустая болтовня. Да и ХилТоп… Хочется чего-то спокойного, понимаешь? Просто пожить какое-то время и не волноваться. Ни о чём таком не думать. Что война, что граница, что всё остальное… Вообще хочу куда-нибудь уехать на курорт. Только представь: дом с большим окном, выходящим в море, какой-нибудь коктейль или хотя бы стакан виски со льдом. И просто лежишь на шезлонге под солнцем, в очках, слушаешь какую-нибудь музыку и вообще ни о чём не думаешь. Какая-то война, какое-то там сопротивление, да кому это надо?.. Ладно, мы уже подъезжаем.

Когда мы приехали к загородному дому на окраине, Уил помог мне выйти из машины. Своей кровью я заляпал тому сидение, но об этом он пока ещё не знал. Красные лоскуты бинтов словно въелись в кожу и тяжёлые бордовые капли порой капали на бордюр.
На пороге нас встретил какой-то плотный человек с бледноватой кожей, аккуратной белой бородой и немного зажмуренными глазами. На его носу держались маленькие круглые очки.
Он помог мне войти, и дальше всё вообще пошло как в тумане. На меня волнами накатывала слабость, то давая мне пошатнуться, то наоборот отступала, давая мне хотя бы вдохнуть воздуха.
Меня усадили в кабинетное кресло.

— Я, пожалуй, выйду.

— Да-а, да, да…

Игла. Нитки. Шприц. Какая-то жидкость. В глазах всё плывёт. Все чувства мои сосредоточены в голове.

— Дела-а. Я много видел за свою карьеру, но это… Где-ж вы так?

Я вижу её перед собой. Крылья, затмевающие собой свет. Мне не хватает воздуха. Я просто не могу смотреть на него. Он слепит, а я никуда не могу деться. Небо выжигает на мне свои символы. На руках, ногах и лице.

ОНА КЛЕЙМИТ МЕНЯ! ОНИ МЕНЯ КЛЕЙМЯТ!!!

— Спокойнее. А то я не смогу зашить эти раны.

— Ты делаешь только хуже…

— Ты сеешь смерть. Ты всегда сеял.

НЕТ. ПРОШУ НЕТ!.. Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ! МОЛЧИТЕ! МОЛЧИТЕ ВСЕ!!!

— Потерпи ещё немного, сейчас я остановлю кровь.

***

Стёртое о кости лезвие топора царапает деревянные стены. Он вышел из-за угла и чёрный, пустой ствол смотрел мне прямо в переносицу.

Смерть улыбнулась мне, а я показал ей свой оскал.

Я вытащил топор из его головы и отшвырнул дробовик ногой из холодных мёртвых рук.

Вы умираете за деньги. Я убиваю за деньги.

…а что было б со мной, если деньги стали не больше, чем маленькая бумажка?

Ещё вспышка: я топором вбиваю чьё-то тело в землю. В голове все звуки сливаются в тяжёлую, настраивающую на дело, музыку. Единственное, что мне нужно — ваш начальник. В Валентии преступность постоянно грызёт друг друга, подключая все средства. Плетёт заговоры, нанимает сторонних лиц, вроде меня. Взбирается на вершины власти и со свистом летит вниз, когда кто-то другой поднимается на вершину пирамиды.

Призрак выбрал отличную позицию — он не находится в самом центре событий. Не всем даётся больше пяти минут славы, а он хотел бы играть подольше. Он не лез на самый верх, он просто остановился, как жук в засаде и скидывает с верху тех, за кого ему заплатят.

И я буду вторым таким жуком. Только больше. И страшнее.

Ты главарь вражеской группировки? Приказ. Я иду за тобой.
Ты не угодивший другим политик? Приказ. Я иду за тобой.
Ты полицейский, которого ушлый Шеф не может уволить, но очень хотел бы? Приказ. Я иду за тобой.
Ты просто девушка, что в попытке защититься дала ногой меж ног вспыльчивому отморозку со связями? Если он внесёт денег моему боссу, то я приду за тобой.

Наёмнику не важна мораль. Он не должен задумываться, правильно ли поступает. Ему дают деньги, и он просто делает свою работу. Никаких эмоций и жевания соплей. Даже если вся мораль и справедливость против меня — на моей стороне штука крепче любой моральной установки: деньги.

***

Утром я был ещё у доктора. Всю, некогда изодранную острыми зубами, руку, бережно зашили, правда я всё ещё не мог нормально ей двигать, но, думаю, это не так критично. Доктор оказался вполне улыбчивым пожилым человеком, который ещё, кажется, был полон сил.
Сегодня утром завтракал свиным стейком в большом обеденном зале с таким же большим, но пустым столом. Доктор сидел напротив, сложив руки и внимательно смотрел на меня и на то, как я неумело разделываю мясо вилкой и пытаюсь играть человека.

— Так что случилось? — спросил он, когда я отложил вилку и нож, но с едой ещё не покончил. В этот момент появилось очень сильное желание просто взять это чёртово мясо руками и спокойно поесть!.. Но потом подумал, что вилку и нож мне дали не просто так. — На руке очень страшные раны. Я лечил людей, вытащенных из бойцовых ям с собаками, так тут даже страшнее.

— Док, я… — я снова положил приборы. — скажите, слышать голоса в голове: нормально?

— А вы слышите? — спросил он. Я сдержанно кивнул, опустив взгляд. — …И что они обычно говорят?

— Не они. Она. Она одна, это… Маска, которую я ношу на заданиях. Она говорит со мной по ночам. Просит её надеть и не снимать или что-то такое. Иногда, мне кажется, она просила срезать с умерших участки кожи и набивать на неё. Или мазать кровью… И когда её голос занял всю мою голову, мне показалась, что теряю себя. Словно есть два «меня» и один топит другого… И я вцепился себе в руку, чтобы чем-то ещё забить мысли.

— А как вы получили эту маску?

— Я нашёл её в лесу. На… На каком-то стоящем теле и вокруг тоже были тела и…

— Вы совершенно не в своём уме, Александр, — развёл руками док. — Неужели это правда была хорошая идея, брать маску из Безымянного леса с какого-то трупа, если я не ошибаюсь, и потом надевать её?

— Но я очень хотел. Я чувствовал её, когда шёл по лесу и… Я не мог просто так уйти. Меня тянуло к ней. Я прямо шёл и чувствовал вибрацию на земле и… Я просто не мог ничего поделать.

Доктор кивнул, не сводя с меня внимательных глаз. Я молча продолжил есть.

— А знаете, что? Конечно это, будем откровенны, маловероятно, но вы возможно самый обычный и нормальный человек.

— Человек? Не приуменьшайте. Я леший, и был создан, чтобы убивать людей, — сказав это, я показал сточенные, как у акулы или другого хищника, зубы. Доктор кивнул.

— Не знаю, как там у леших, но люди голосов не должны слышать. Но могут. В последние года появляются всё больше таких как вы. Больше «не людей». У них очень широкий спектр возможностей. Люди их боятся и многих только из-за ксенофобии… Между ними и людьми куда больше общего, чем всем кажется. И раз появляются существа, которые похожи на людей, почему не может стать существ, похожих на вещи? Быть может, маска и в самом деле говорила. Постарайтесь быть с ней крайне аккуратным. Говорят, свинец поглощает многие виды излучения: попробуйте купить себе освинцованный сейф и хранить её там. Просто как мысль.

***

— Хэй, посмотришь со мной кино?

Астрид. Астрид. Астрид. Астрид.

Как ты вообще оказалась в этом притоне для убийц? Что ты забыла среди маньяков и наёмников? Почему ты вообще решила всё это покрывать? Для чего?.. Конечно же ради этих дурацких бумажек…

— Ладно?

Конечно я посмотрю с тобой кино. Словами не сказать — но вообще, ты мне нравишься, Астрид… И конечно я не скажу. Моя симпатия всего лишь потому, что ты единственная, кто напоминает мне что-то хорошее. Нет, Уил тоже классный парень — но я люблю его как брата. Как человека, что может протянуть руку помощи в определённый отрезок времени. Астрид же мне нравится, как… Астрид.
Не могу описать точно.

Мне кажется, я уже видел это: ты сидишь на диване и смотришь свои картинки со звуком, названными «кином». Я сижу рядом, думая о своём и совсем не обращая внимания на этих болванчиков в красочных костюмах, которых ты так живо комментируешь. Я просто слушаю. Иногда меня просто забавляет твой голос и так же глупо усмехаюсь. Вы все знаете больше меня, но вы слабей… А я глупец, но страшнее всех вас.
И ты так спокойно говоришь с убийцей сотен людей. С существом, что сам разрубил топором уже множество… Что в каждую секунду, если у него что-то заклинит в голове, может свернуть тебе шею, не моргнув и глазом.

***

Впрочем, на кино у меня времени было не так много: сразу после восстановления в нормальное состояние, Призрак продолжил меня гонять. В глубине безымянного леса мы нашли себе площадку на территории бывшей военной базы. Конечно, здесь большая часть оборудования сгнила, а что было ценного — унесли сразу после захвата. С другой стороны, где не тренировать ловкость, как на гнилых балках?..

Разумеется, Призрака не сильно это волновало. Он давал задачу и требовал её выполнения. Впрочем, Старатов этим тоже промышлял. И кто такой вообще Старатов?.. Я вообще ни разу не видел его. Всё, что о нём знаю — он инвалид, и благодаря ему мы вообще получаем работу. Может быть я и видел его однажды: старого, бледного деда в инвалидной коляске, с обмотанным вокруг шеи шарфом. Вообще, он не выглядел очень вяло или сморщено. Он вполне энергично мог и самостоятельно передвигаться, но Призрак всё равно его сам катал… Он что-то вроде главного исполнителя и телохранителя.

Так или иначе, шли недели, и я наконец научился точно попадать в цель с почти любого вида оружия на прицельной дальности. Что касалось единоборств — я был ужасен. Изящно махать кулаками я так и не на учился. Я душу, бью и хочу рвать руками, но Призрак требует от меня использовать своё оружие и оружие противника. Быть изящным, холоднокровным и гибким.
Ученик из меня явно так себе, хотя, в некоторых областях я хорош по-своему. Например, в том же противоборстве, сдерживать натиск бешеной машины вроде меня просто невозможно. Топор, влетающий по телу со всей скорости заблокировать можно только щитом — но никто щитов не носит… Кроме меня, имеющего в арсенале телекинез. При чём настолько сильный, что способен останавливать автоматные очереди или снайперские патроны без какого-либо напряжения.

Правда особо страшные предметы, вроде разрывных патрон, оставляли в мышцах боль, а на воздухе фиолетовые трещины вместо разводов. Словно весь мой щит — водяная гладь, которую можно разбить молотком. Тут в общем я и узнал мой предел: если весь щит треснет и сломается, у меня отключаться на некоторое время вообще все способности. Стану прям как обычный человек…

***

Прикрутить глушитель. Вставить магазин. Передёрнуть затвор. Встать в позицию.

— Теперь, как на мишенях. Наводишь на шею и стреляешь. Будет много крови, как ты любишь.

Я молча кивнул. Мы устраняем начальника какой-то маленькой торговой компании. Его заместитель дал нам достаточно денег, чтобы привести его прямо к креслу главного шефа. Единственная проблема — сам шеф. Ранее я специализировался на главарях бандитов и целых бандах. Здесь же, если перерезать весь офис — ничего хорошего не выйдет. Нужна лишь одна пуля.
Придержи дыхание. Успокой руки.

Положи палец на спуск и…

Бах.

Стекло разбито, шея разворочена. Мы молча уходим с позиции в ночную тишь. Я складываю винтовку в чемодан. Мы спускаемся по лестничной площадке вниз.

— Хороший выстрел, а? — спросил я. Сердце стучало. В кромешной тишине лестницы и темноте все звуки становились другими. Это наверное моё первое убийство без маски и… Я ничего не чувствовал. Словно ничего и не произошло. Словно никто сегодня не умер от моего действа…
Неужели вот она — жизнь наёмника? Бесчувственная и холодная? И… Настолько ли она всё же бесчувственна? Даже в состоянии небольшого аффекта от выстрела я уже потихоньку начинал что-то слышать в голове. Какой-то тонкий голосок… Совести? Да быть такого не может.

— Могло быть лучше.

Конечно могло быть лучше. Ты сам знаешь как, но никогда мне не скажешь перед заданием. Тебя здесь и без того нет — ты лишь видение. Ещё один висящий над душой дух.
Забрались в салон. Уил ничего не стал говорить, а просто нажал на газ. Я развалился на задних сиденьях, устало прикрыв лицо рукой. И почему у меня такое стойкое ощущение, что это не моя жизнь?

Глава 8 «Маяк в пучине».

— Она уже начала говорить с тобой?

Нум стоял рядом, когда я снова вошёл в лес и сел около дерева. Эта огромная сова всегда знает, когда я вхожу — как ещё объяснить её появление рядом, из ниоткуда?
Я крутил в руках маску, а после поднял над собой, не смотря и показывая сове.

— Да, — тихо ответил я.

— Зачем ты вообще её трогал? Неужели зов?

— Зов.

— Плохо дело. Эта маска старше меня и ты, наверное, не первый, кто держит в голове мысль от неё избавиться. Её разбивали больше, чем в Лесу гектаров, — я руками стал её ломать и крошить на мелкие части. Нум только тяжело вдохнул. — От этого будет только хуже, неужели я тебе не говорил?

— А что будет-то?

— Она вернётся. И будет недовольна. Несколько ночей без сна я тебе гарантирую.

— А есть какой-то способ её сдержать? — спросил я, стряхивая вниз осколки. — Может сунуть в какой-нибудь освинцованный сейф?

— Если её не сдержал лес, то не думаю, что её сдержит какой-то свинец. С другой стороны, попробовать всегда можно.

— Нум. Я всё делаю неверно, так? — спросил я тихо, переведя тему.

— Может тот, кто тебя оживил, хотел бы этого. Всё же, ты и при жизни убивал. Но знаешь, будь осторожнее. Если ты слишком разойдёшься, Мун обратит на тебя внимание и тогда мы оба сгорим в пламени.

— А есть другие лешие? Как я?

— Как ты — нет. Иных было всего двое в истории и их участь — быть забытыми в веках. Череп первого, вместо лица, носит Де Кай.

— Он не знает кем был этот первый иной, но носит его череп?

— Де Кай ритуально избавил Первого от тела дракона и короновался, разделив его участь. Сейчас он последний из Ветхого Леса. Ваш вид скоро вымрет, ибо слишком мало леших осталось.

— Но что если нет? — спросил я. — Я же человек, верно? И леший одновременно. Я ведь могу продолжить наш род через людей, разве…

— …Разве это не унизительно? — спросил Нум высокомерно, и меня осенило. Я поднялся с травы и посмотрел ему в глаза.

— …Тебе ли говорить о унижениях, большая птица, — его высокомерие сменилось небольшой долей интереса и, кажется, непонимания. Но хватки птица не теряла. — Если б род твой имел выбор, продолжиться через одних или кануть в забвение, ты бы поступил точно так же на моём месте.

— Нет. Сердце, есть сердце. Оно не может стать человеком, ибо в таком случае это уже Хозяйка, чья сущность хаотична и к миру неспособна. Опасное, эгоистичное вырожденческое существо. Что же будет с вами, лешими — некогда величественным, сильным народом, когда станете подобны мелочным, жалким людям? Неужели ты хотел бы, чтоб память о предках стала о тебе? Убийце и безбожнике, ставшим причиной конца своего рода?

Я не нашёлся, что сказать. Бурил только его взглядом, сжимая и разжимая кисть. Нельзя сразу полностью понять разумное существо. Оно может выглядеть дружелюбно и мило, но внутри всё ещё будет хранить адовы кущи. Может быть холодно и нелюдимо, а внутри скрывать живой, пульсирующий в агонии, мир.

А может делать вид помощи и что-то решать, но на деле быть самовлюблённым и высокомерным куском дерьма с перьями. Сердце-сердце, пустые разговоры, вся эта «честь», предки и всё остальное… Но мы оба знаем, что я тебя не трону. Не смогу. Так же, как он не смел тронуть меня.

***

Запирая маску на замок, я чуть успокаивался. Мысль о её близости, о воздействии на меня временно улетучивалась. Становилась невесомой, растворялась в воздухе вокруг, переставая быть концентрированной.

Сны в последнее время приходят мне реже, особенно более-менее чёткие. Но я имел полное желание не только читать то, что нашёл, но ещё и писать что-то своё.
Конечно, фантастика у меня не выходила совершенно — ничего лучше коротеньких записочек я выдавить из себя не мог, но очень пытался.

Астрид оказалась вполне милой девушкой, которая помогала мне постигать азы письма. Почерк у меня кривой, размашистый, похожий больше на невиданные иероглифы, чем на нормальные алфавитные буквы. Я же ей платил своей компанией. Конечно, лично я б такое не предложил: в общении я ужасен, видом тоже, и вообще, ничего хорошего, как я сам считаю, во мне нет. С другой стороны, она что-то всё же откопала. Например, то, что я не могу спать больше четырёх часов в сутки и чувствую себя всегда одинаково.
Это позволяло смотреть кучу фильмов, сериалов и всякого такого, что лично мне нравилось очень переменно: частенько мы смотрели какие-то скучные любовные сериалы. Куда больше мне нравились разного рода ужасы: потуги сценариста напугать зрителя вызывали смех, которого так не хватало.

Призраку пришлось с кресла в гостиной уходить спать наверх в определённую под это комнату. Конечно сначала он пытался как-то воевать против нас, запретить наши посиделки, но двое сильнее одного и потому теперь ночью гостиная была наша и только наша.
В моменты отдыха, я даже мог уделять ей время и вечером, что, впрочем, у нас и выходило. Например, забирались на крышу, пили холодное пиво и смотрели на снова и снова уходящее в закат, солнце. Это было именно то отвлечение, что нужно, даже пускай оно казалось и не таким уж эстетичным. Да и кому какая разница?

Эта страна утопает в грязи, пока мы сидим на крыше и смотрим на всё это, усмехаясь и глупо улыбаясь.
Будучи пьяным, я замечал, что глупая улыбка с оскалом с меня не сползала. Я не знаю почему так происходило, но Астрид часто таким меня тыкала. Врать я не умел и если был пьян — всё это считывалось у меня с лица. Если я улыбаюсь — значит пьян и никак иначе.

Очень часто я теперь возвращался с задания с чистыми руками. Это необычно. Непривычно. Неправильно в конце концов!.. Я убил человека каких-то полчаса назад. Я должен быть перемазан кровью и внутренностями, чтоб потом часами оттирать плащ от крови и думать, какой же я ужасный человек. Просто сидеть и думать над всем что совершил, занимаясь трудом.

***

На ходу я скосил одного. Пуля прошила шею, и он упал замертво, выронив автомат. В меня зажал другой, но пули лишь оставили на воздухе фиолетовые разводы и сухо попадали вниз. Винтовочная пуля Призрака в жилет сбила его с ног, а моя прошила незащищенную шею. Телекинезом закрутив лом, лежавший на земле, я отправил его вертящимся вертолётным лезвием в голову выбежавшего оперативника, от чего тот грохнулся на пол с шумом и остался лежать шокированным и неподвижным. К его же сожалению, я взял автомат из рук рядом лежащего и очередью в упор отстрелил голову в шлеме. Моя же голова гудела, разрываемая грохотом барабанов, заставляя меня шарахаться из стороны в сторону, уходя из прицела и неожиданно встречая вооружённых оперативников частной армии.

Их костный мозг размазывался по палубе. Расстрелянные тела в бронежилетах оседали у грузовых контейнеров. Были вывалены в бескрайний океан. Лёгкий бриз разносил запах рванувшего пороха и крови на многие километры. Выстрелы и крики стихали в полуночном спокойствии.
Поднимаясь в капитанскую каюту, я прокладывал свой путь через баррикады из мертвецов в бронежилетах. Они в ужасе — никто из людей не может поверить, что это сделано всего ОДНИМ существом.

Сидя у себя, ты и не подозреваешь, насколько сильно ошибаешься. В лежащих на трупах рациях в унисон раздаётся твой непонимающий вопль: «он ОДИН их убил?!». Штурмовой топор приходит на помощь, когда железные палки становятся бесполезны. Ещё никогда шлема не трещали с черепами так сочно, как сейчас. Я слышу её голос. Только ЕЁ. То, как она поёт мне. Как поёт мне одному.
Как лес следует за моими ступнями, оставляя вокруг себя кровавые разводы на теле человечества…

…Как я потихоньку вязну в крови его. Как неумолимо погружаюсь на самое дно, где нет ничего, даже тверди, что удержит меня от ещё большего падения.
Но когда я вбивал голову генерала в панель управления, уже об этом не думал.

Мы стали слишком большой силой, чтоб нас не замечать. Если быть сильным мира сего, найдётся сильней иль слабые соберутся вместе, чтоб одолеть тебя… Иль просто выйдет время.

***

Мы смотрели какое-то кино. Уже и не помню о чём, но вроде что-то не из нашего мира. Я просто думаю о своём, о девичьем, а Астрид меня поглаживает по голове, пока я лежу и смотрю пустым взглядом.

— Тебе не нравится?

— А? — я в недоумении поднимаю на неё свой взгляд, оторвавшись от дум, что уже сейчас не вспомню.

— Тебе не нравится фильм? — спрашивает она снова, а кино идёт на заднем плане. Я молча поворачиваюсь на спину и смотрю прямо в её лицо с правильными чертами и аквамариновыми глазами… И понимаю, как чаша моей усталости переполнена настолько, что я уже не способен думать о фильме. Не могу думать о чём-то, что просто недействительно, несущественно и возобновимо в каждую секунду. Пусть этот «путь меча» идёт сколько ему вдумается — мы сможем посмотреть его в каждую секунду и будем чувствовать одно и то же, вспоминая как смотрели его в первый раз и как смотрим сейчас. Зато я никогда больше не смогу вернуть эту секунду в которой смотрю на тебя, вот так, и думаю о том, как…

— Мне очень нравится твоё лицо.

А ты только усмехаешься и с этой улыбкой, качаешь головой.

— Кажется, нам уже пора спать, — улыбаешься ты ещё раз. Я устало закрываю глаза, глупо улыбаясь… Что-то внутри говорит, что в эту секунду я счастлив, как никогда ещё не был.

***

— Проснись, Мстящий. Они идут за тобой.

Я сжал его челюсть рукой. Почувствовал, как он кричит от боли, а его сухожилия рвутся от моего нажатия. Пистолет дал глухой хлопок, но я уже тогда его отвёл в потолок. Второй хотел полоснуть по мне очередью, но она ушла в уже установленный щит.

В темноте силуэты с оружием, особенно спросонья, вообще не различались. В одной руке оторванная челюсть, в другой, боевой нож спецназа. Я в коридоре вытаскиваю его из кого-то. Автомат в моих руках оставляет на стенах дырки от пуль и кровавые брызги.

Когда я отстегнул пустой магазин, он звонко упал на пол, и я по привычке передёрнул пустой затвор. Весь бок кровоточил от разорвавшей его, пули. Я зажал бок рукой и сел в кресло.

— …Забавно выглядишь, но кыш с моего места, — сказал призрак, ломая наручники на руках Астрид. — Вас только на пару минут оставишь, как уже притащите к себе целый взвод мерков. Где Старатов?

— …Зде-есь… — неприязненно сказал Старатов, руками сталкивая с себя оперативника с расстрелянной головой. Призрак кинулся помогать ему и усаживать на стоящее рядом инвалидное кресло. — …Нельзя больше здесь оставаться. Мы настолько понадеялись на писаку, что забыли о собственной безопасности.

— Писаку?.. — переспросил я, немного не понимая.

— На тебя, дурень… Куда ты дел целую кипу кремовой бумаги двойного-премиум класса?

— Я…

— Не говори, — остановил меня Призрак. — Я сам угадаю: ты/он извёл их на свои шизофренические писания.

Последнее предложение точь-в-точь повторил и сам Старатов, так что всё это звучало вдвойне неприятно и странно.

— …В любом случае, чёрт с ней, с бумагой. На нас совершилась облава и если бы не Призрак, мы бы все были арестованы, а Писатель убит.

— …да почему писатель-то сразу? — спросил я тихо, не понимая, но вообще, потихоньку это принимая. И как случилось, мне никто не ответил.

— Нам надо будет разъехаться, пока я навожу справки. Они будут искать нас рядом в Валентии. Я и Призрак отправимся на острова: без меня синдиката не существует, и мы все это знаем. Я буду связываться с вами, если будет нужно. Астрид, Алекс, вы можете взять несколько тысяч кредитов, перевести в коины и отправиться на Скедлинг. Вы пока немного побудете вне своих ролей и отдохнёте, пока всё не кончится.

— А что до меня? — спросил Уил, потирая запястья.

— Ты отправишься на север Валентии, в Чёрное Солнце. Там есть одно дело в которое я посвящу чуть позже. Я буду связываться с вами, когда то будет нужно и вербовать новых людей в нашу организацию. И да, Мохечхок, если б я мог, умолял тебя на коленях: не убивай никого, пока я не скажу. А теперь Уил, отвези нашего героя к доктору, а то у него кишки видно.

***

— Саш-Саш, а давай в кафешку зайдём, я кофе хочу.

— Саш, у тебя точно всё хорошо с документами?

— Саш, быстрее давай, на самолёт опоздаем!

В себя я как-то пришёл, когда уже сели в самолёт. Ещё никогда я не забирался в такую большую, железную птицу с людьми. На Скедлинг в это время года ехало не очень-то много людей. Зимы там суровые, а лето вполне тёпленькое… А сейчас заканчивалась осень. Разумеется, лично меня не сильно волновало в то ли время мы летим. Как ни странно, чувствовал я себя вполне нормально, когда мы расположились. Астрид хотела смотреть на ноутбуке свои закаченные сериалы, а я решил просто поспать в кресле, надев повязку на глаза, сделанную по «полуночному лешему». Видите ли, мои действия так сильно светились, что теперь какая-то забегаловка с бургерами пустила меня как маскота, называя все свои изделия «убийственно вкусными». У них было конечно одно быстро замятое разбирательство с властями и родственниками погибших, но оно быстро замялось. Ещё проплыла информация, что вроде про меня фильм снимают, но я не знаю, как могут фильм про меня, без меня.
В любом случае, в повязке на глаза, в виде верхней части моей маски, меня никто и не заподозрит. Что же до самой маски, которую я скрушил руками некоторое время назад?

А чёрт её знает. При себе её нет. Нум пусть и говорил, что она вернётся, но с каждым днём надежда на чудесное освобождение всё крепла… Или наоборот? Каждое утро я просыпаюсь и всё больше волнуюсь о том, что под подушкой увижу это белое лицо с фиолетовыми полосами. Каждое утро я в панике прислушиваюсь, нет ли каких-то посторонних шумов в голове? Один я в комнате или нет?

Но виду на людях не подавал. Её нет и всё, отстань со своими вопросами. Её нет и всё.

Перед полётом почему-то нельзя было пользоваться электронными приборами, так же, как и во время взлёта, потому Астрид миленько листала журнал с какими-то часами и флаконами. Она проста как два валета, как говорит Призрак… Но по мне, он ошибается: за историей такой красивой девушки определённо что-то должно стоять, верно? И вовсе она не глупая.

Всё поменялось, когда мы начали двигаться. Конечно, поначалу я пытался просто взять и расслабиться — я вообще однажды летал и без самолёта, по направлению к земле, чего мне боятся?
Но когда мы поднялись в воздух, я вцепился в поручень, крепко сжав челюсть и спиной вжался в кресло. В ушах слегка заложило, и я почувствовал, как Астрид взяла меня за руку. Я хотел поднять повязку, но не смог оторваться от кресла. Эй, я же огромный и вешу для самолёта, как стадо слонов! Движение туда, движение сюда и вот, он уже потерял центр тяжести.

— Саш, зажми уши, а то оглохнешь.

— Что?

— Уши закрой бирушами.

— Я не могу их надеть!

— Эй, на заднем сиденье, можно не кричать? Вы же не…

— Спокойно, он просто впервые в самолёте и немного напуган, извините за неудобства. Саш, просто отцепи руку и надень беруши или я сделаю это сама.

— Мать природа, я не могу отцепиться, — прошептал я, зажмуривая глаза. Мне казалось, ещё чуть-чуть и вот, я буду переваливаться через кресло назад и полечу в самый конец самолёта. О Боже, мы уже на уровне облаков. Ангел ведь, наверное, не такая крутая, как этот огромный самолёт, и летает помедленнее…

— Ладно, тогда сиди смирно, я сама… Кстати, каждый день уши чистить вредно, ты знал?

— Я и не чищу.

— Что? Я плохо слышу, беруши.

— Забудь.

— Что? Говори громче.

— Забудь говорю, ничего!..

Мне вставили в уши, беруши и как-то всё притихло, правда, я всё равно не любитель, когда мои прекрасные локаторы чем-то затыкают. Я попытался откинуться: потихоньку всё же успокаивался. Если ещё никто из зрячих не орёт как резаный, значит я ничего не сломал.

Кучу времени седел так, даже когда перестал чувствовать, как меня вжимает в кресло. Я и правда хотел лучше уснуть. Самолёт скучен как аттракцион, но страшен как событие. Вдалеке от твёрдой земли я чувствую себя куда менее уверенно. Каждый раз вспоминаю, как окончился мой первый полёт с Ангелом.
Каждый раз вспоминаю Ангела… Я убил самого настоящего героя. Преступность — это ведь плохо, так? От преступности люди страдают. Когда хоть кто-то недоволен, это плохо. А она боролась с этим. Она боролась с такими как я: убийцами и маньяками… И никто кроме неё этим больше не занимался!..
Я видел некоторые новости в газетах о ней. Ни о ком другом, только о ней, оставляющей свои граффити и связанных воров, убийц и страшных маньяков прямо на порогах южных департаментов. Именно она и никто больше… И именно её я…

Мне было трудно об этом не только говорить, но и думать. Словно её жизнь, её вкус, отличались от всех остальных. Иногда во сне я ещё чувствую неприятный привкус перьев во рту. Иногда ещё слышу, как трещат её сухожилия и как чисто она кричит.

Днём заставляет меня впадать в ступор. Ночью, заставляет в поту и ужасе метаться. Без маски я чувствую в теле непонятную вялость. Чувствую пустоту внутри, словно чего-то не хватает. Словно из меня вынули это нечто и не хотят возвращать… И ведь есть у меня предположение, но оно и само меня пугает до чёртиков.

— Эй, Саш, хочешь послушать со мной музыку?

Из меня насильно вытащили наушник, но уши теперь не закладывало… Забавно выходит, конечно.

— А? — я приподнял маску и посмотрел на Астрид, держащую в одной руке мою берушу, а в другой, чёрный наушник. Второй был вставлен в её ухо. Девушка слабо улыбалась, как-то очень спокойно на меня смотря. Слишком спокойно, при факте, что мы в брюхе огромной железной птицы, что из-за такого плотного обеда может в полёте, каждую секунду, окочуриться и камнем полететь вниз. Я пожал плечами и взяв наушник в руку, чуть повертел, осматривая, и хотел уже вставить в ухо, как Астрид меня остановила, показав какой-то неопределённый жест похлопывания пальцами о пальцы.

— Погоди-погоди, — остановила она и взяла наушник у меня из руки, а потом, чуть замявшись и отведя взгляд, спросила. — Саш, давай я его вставлю?.. Ну, как тогда беруши.

— Давай, если так нравится, — пожал я плечами и попытался расслабиться, откинувшись на кресле и закрыв глаза тканевой маской. Она аккуратно всунула мне в ухо наушник, но чтоб он не выпадал, мне приходилось наклонять к ней голову. Впрочем, чтоб не обидеть — отказываться не стал.

Последующая пара часов прошла как пытка. Шея дико затекла и ныла, а полностью сползти с кресла вниз, со своим ростом, я не мог. Я блин и так сидел, чуть ли не сгорбившись и не сжавшись, а с наушником всё пошло ещё хуже. Но так или иначе моя выдержка велика и воля несгибаема.

О, КАК БЫЛО ПРЕКРАСНО, когда самолёт наконец сел. Конечно, это не прошло безболезненно: впечататься лицом в кресло спереди не очень приятно.

Зато как приятно наконец распрямиться и вдохнуть полной грудью свежего, хвойного воздуха и окинуть взглядом огромную бетонную площадь, густо окружённую здоровыми, тёмно-зелёными елями и снежными горами, виднеющимися вдалеке.

— Мы сняли домик на восточном побережье Великого Озера. Там рядом гора и городок Оуфтенвальд. Такое тихое милое место, как из фильмов, где все друг-дружку знают… Я, конечно, сильнее люблю большие шумные города, но знаешь, тут тоже есть свои плюсы.

— Неужели мало глаз?.. — с облегчением спросил я, но Астрид кажется не услышала. Вопрошать второй раз я не хотел. Конечно там мало глаз. Слишком мало глаз, чтобы чувствовать дискомфорт хоть в чём-то. Слишком мало глаз, чтобы вспоминать о демонах внутри. Я просто отдохну и достигну единения с собой. Такой отдых и правда должен пойти мне на пользу…

Когда нас высадили из автобуса, пришлось ловить такси. Уже темнело, а мы стояли посреди какого-то маленького городка с забавными домами, где крыши поросли травой. Я тащил чемодан, пока мы не остановились отдохнуть.

Стемнело. Фонари посёлка безнадёжно освещали чёрную бездну над нами, названную небом. От холода мой плащ словно сморщился, стал короче, аж до колена и почернел… Он хотя бы изменится назад? Да и какого хрена он вообще поменялся? Загадка всех загадок, хотя мне и раньше казалось, что во время холодов он становился темней.

— Господи, мы с тобой застряли в ночи, что теперь делать?.. — спросила Астрид, садясь рядом и смотря на меня.

— Я не Господи, чего ты меня спрашиваешь?.. Но вообще, нам стоит пойти дальше, поймать попутку или что-то в этом роде.

— А то замёрзнем тут до смерти, — усмехнулась Астрид. Она устала, но не сильно. Я же, впрочем, тоже чувствовал себя вполне бодро, правда немного устал от тяжёлого чемодана. Мы не решились выходить из города. Оказаться на тёмной дороге, в незнакомой стране, на незнакомом континенте в начале бурана, не самое лучшее положение в жизни. Единственные, кто проехал мимо нас, это группа бородато-волосатых викингов на сухопутных, ревущих драккарах по два колеса каждый. Астрид чуть ли не выбежала на дорогу, размахивая руками. — Эй! Остановитесь!.. А, м, Саш, как по скелиндски, ну…

— Просьба «не подвезёте ли»? — спросил я, когда товарищи викинги всё же остановились.

— Вас подвезти? – спросил, наверное, самый рыжебородый на вполне понятном мне языке. Астрид неловко замолчала, потом открыла рот, словно желая что-то рассказать, но потом неловко замолчала и посмотрела на меня.

— Саш, я не знаю, как сказать, чтоб нас подвезти. Я скедлингский даже в школе не сильно изучала, я была больше по ХилТопу.

— Ребят, я не понимаю, вы чего-то хотите от нас? — спросил снова рыже бородый.

— Да, — сказал я им. — Нам нужно, чтобы кто-то нас довёз. Эм, ну, до-вё-з? И наши вещи? — попытался объясниться я, показывая жестами, но здоровяк меня остановил, усмехнувшись.

— Спокойно, я понимаю тебя. Мы с парнями можем конечно вас прокатить, не будь этой огроменной штуковины, — он показал пальцем на чемодан. — У Вили была коляска к старому байку, но как назло он сегодня первый день на новом чопе без неё. Если вы можете его бросить, тогда ладно… А то знаете, ночью холодно, а так, мы вас в мотель подвезём, утром возьмёте какую-нибудь попутку или типа того.

— Астрид, мы можем избавиться от чемодана? — спросил я свою подругу, та отрицательно покачала головой.

— Тогда ничем не могу помочь ребят, извиняйте, — пожал плечами бородач. — Если дойдёте, там впереди, две мили есть мотель, вполне неплохой. Если сами дойдёте, хорошо. Если думаете, что нет, попросите тут кого-то. На Скедлинге ещё не все забыли традицию «Дом, не ставший пристанищем для чужих усталых ног, не станет местом для своей злой головы».

— Слушайте, а вы не могли бы подвезти её до мотеля, а я как-нибудь сам дойду.

— Вот самопожертвование, а тебе сложно не будет? — спросила Астрид.

— Успокойся, километр для меня по морозу проще пареной репы, — спокойно сказал я.

Конечно, я приуменьшил ей, но да это важно? Она прокатится с ветерком, ляжет спать, а я пройдусь и немного подумаю о всём, что вокруг меня. Разумеется, о «помощи путникам» на Скедлинге ходили чуть ли не легенды. Одни они легко переплёвывали всё «гостеприимство» и Валентии и ХилТопа. Всё-таки, легко быть добрым, когда ты богат.
Уже через некоторое время, Астрид села за спину к байкеру, и они умчались вперёд, оставив меня с моими раздумьями и чемоданом, наедине с густым, беззвёздным небом и одинокими фонарями. На ресницу приземлилась снежинка, а следом, на плаще, я заметил ещё одну… Начинался снегопад.

Байкерские огни уже скрылись в ночи, дальше по дороге, когда я наконец вышел за пределы деревушки и отправился по ночной дороге, освещаемой редкими высокими фонарями.

Нередко я видел, как такие в Валентии, даже в городах, были повалены, то ли в знак протеста против кого-то, то ли в попытке устроить на кого-то «засаду»… Хотя какая это засада? Куда лучше нанять одного сильного телекинетика, чем пытаться машину на скорости остановить фонарным столбом… С другой стороны, это получается уже какой-то шизофренический самопиар у себя же в голове — есть ли вообще телекинетики кроме меня?.. Особенно такой силы.

Как удобно идти и не стесняться собственных сил. Чемодан плавно катиться рядом, а я спокойно иду, держа одну руку в кармане, а другую просто держал рядом, расслабленно подталкивая и удерживая чемодан на колёсиках. Морозный воздух заполнял лёгкие и словно обжигал привыкшее к теплу, горло. Начинающийся снегопад закрывал своей пеленой дорогу впереди, а высокие ели обрамляли шоссе, словно стены. Спустя, наверное, час такой ходьбы в покое и холоде, я увидел ответвление справа, без всяких указателей. Вообще, прошло довольно мало времени с того момента, как я вышел из города, с другой стороны, находясь в себе я мог и не заметить, как и дошёл до ответвления к мотелю.

Правда, теперь по грунту катить чемодан оказалось немного трудно, но я предал внимание этому только когда впереди увидел вместо большого мотеля с какой-нибудь вывеской, дом из брёвен с чем-то вроде веранды, откуда через трубу валил дым. Вообще, хорошим вариантом было б прямо сейчас развернуться и пойти дальше: ясно ведь, что дурак ошибся. Но я просто оставил чемодан, чтоб не тащить и пошёл дальше к дому.

На улицу, как раз вовремя, вышел мускулистый мужчина со светлой, заплетённой в косу, бородой и в сером фартуке, до самых колен. Он стёр пот со лба и, вытерев о фартук руки, непонимающе посмотрел на меня, вглядываясь. Я неуверенно, приветственно поднял правую руку.

— Мир тебе, заблудился?

— Вроде да, а вроде и не очень, — неопределённо ответил я. — Мне дальше до мотеля надо с чемоданом, но раз уж свернул, интересно посмотреть, что тут… Чем занимаешься?

— Кую всякое, — неопределённо ответил он. — А ты интересующийся путник? Может, студент? Слушай, пойдём, посмотришь, что я сегодня сделал.

Я молча пожал плечами. Если островитянин меня заманивает в ловушку (что вообще мало вероятно, но в одном из вариантов возможно), то я ему устрою серьёзную взбучку. Войдя на веранду с каким-то каменным чаном, где горели угли, я лицезрел совершенно новые для меня инструменты:

Какие-то меховые штуки, похожие на странные гармошки, большие молотки, печи и кусками железа, похожими на небольшую подставку или что-то в этом роде. На правой стене, где ещё находилась дверь в саму избу, висели два больших скрещенных топора с чистой деревянной рукоятью и железным, широким рубилом. На самом тупом обухе и лезвии были по железу выгравированы красивые, витиеватые символы. Их крепления на стене скрывал довольно большой, окованный сталью, круглый щит.

— Нравится? — ухмыльнулся островитянин, посмотрев на меня и сложив руки на груди. — Щит — работа моего отца, а топоры в старых традициях, ещё моего деда. У нас в роду, по отцовской линии, все в кузне потеют.

— А ты топоры делаешь? — спросил я, посмотрев на него. — Просто интересуюсь.

— Не-а, сделать такое рубило для меня конечно не сложно, но я просто не хочу. Я ножи кую, иногда короткие мечи и всякое такое. Ножеманы с руками отрывают. Иногда, кстати, копья делаю, хочешь глянуть?

— Давай, почему нет, — пожал я плечами. Кузнец достал из стойки длинное копьё с металлическим, острым наконечником.

— Лёгкий тис, острая сталь. К резьбе ещё не приступал, её попробую завтра вырезать… Работа конечно страшная: неверное движение и лезвие может пропасть. Вообще удобнее наносить орнамент проволокой, правда требует больше денег… В общем вот. Хочешь что-нибудь взять? Продаю дешевле, чем магазины, из первых рук же берёшь.

— Хм, я б, наверное, с радостью… — я поставил данное им копьё, туда, куда стояло. — Топоры мне нравятся, хорошие… Правда ты их не продашь, да и взять я не могу: мне пока запрещено.

— Ладно, правда так правда… Так тебе до мотеля вроде надо было, да? До туда ещё четыре мили, далековато конечно. Хочешь подвезу? У меня пикап, мы мигом.

— Конечно, буду премного благодарен.

— Тогда подожди тут, я пока переоденусь, пока машину выкачу, не мёрзнуть же тебе.

— Давай я лучше чемодан притащу?

— А чего уж, я не против.

Я вышел вновь на мороз и, вернувшись к чемодану, взял его телекинезом и потащил по воздуху, не шкрябая о грязь и гальку. Уже вскоре я погрузил его в красный пикап и сам сел за второе сиденье. Островитянин за рулём уже поменял фартук и рубашку на большую куртку с меховым воротником и какими-то твёрдыми пластинами, словно его плечи были в броне.

— Кстати, я Юнон.

— Алекс, — кивнул я. Кузнец закрыл свою дверь и, переключив фары, поехал вперёд, освещая перед собой тёмный зимний лес. — Ещё раз спасибо, что решил подвезти.

— Да чего уж. Мне не сложно, а тебе лучше, — пожал он плечами. — Так ты получается нелюдь?..

— А у тебя с этим есть проблемы? — спросил я, немного насторожившись.

— Не прими за оскорбление, мне просто интересно. Если хочешь знать, у меня девушка амора, правда, у нас с ней всё немного сложно…

— Хорошо, я нелюдь.

— А какой вид?.. Не подумай, но я видел многих, но ты очень похож на человека, а тебя только глаза выдают и ещё вещи таскаешь силой мысли.

— Я и телепортироваться могу, — признался я, устраиваясь в кабине. С моим гигантским ростом, это было несколько проблематично, но я вроде как справился. — А рост мой тебя видно не удивил?

— Ну почему, удивил немного, но эй, кого сейчас не встретишь, верно?.. Ты в Валентии когда-нибудь был?

— Я оттуда, — кивнул я, спровоцировав у моего собеседника болезненное «о-о-оу».

— …и как? Мы там всего однажды были, так меня с Найти чуть в отбивную не превратили, правда нас относительно спас полицейский, который отогнал тех ребят пистолетом. После выписал мне какой-то там штраф, видите-ли, я на Найти должен был накидку надевать и вообще, если у меня есть деньги, я должен платить хотя бы за этот факт… Это с нами так, потому что мы не местные?

— Даже не знаю, как сказать… — почесал я в затылке. — Меня правда в бары и магазины иногда не пускают, потому что, видите ли, людям неприятно смотреть, и они не хотят проблем. Иногда, признаюсь, бычат. Но в последнее время как-то всё тихо. Я вообще обычно дома сижу… Кстати, а ты сам не знаешь причины всей этой ненависти?

— Слушай, я как-то вообще о Валентии не в курсах толком. Разве что, вроде нелюди кого-то предали в Валентии и там потом что-то пошло не так… Слушай, мы в школе проходили больше соседа-Ниямию и ХилТопские республики, а империю только вкратце, о Ламберте там, и о вашем основателе Элрике.

— И что там за история? Пойми меня правильно, я конечно из Валентии, но я помню только год своей жизни.

— Та-ак… Ну… В общем, Ламберт, насколько я помню, когда проигрывал Первую Континетальную, собрал все корабли, нагрузил всем, что было в сокровищницах и отправился сюда, думая основать новое государство, но правда мы его приняли, будучи ещё воинствующими кланами и забрали всё… В общем, сейчас все на это золото льготы получают. А Элрик вроде объединил всю западную часть континента, собрав на юге совет и завоевав им ещё и север, назвал Валентией, это если вкратце.

— …Вот как… — многозначительно кивнул я, закончив слушать.

— А что за история с твоей амнезией? Расскажешь?

— Да как-то и нечего рассказывать… Я просто проснулся однажды в лесу, в этом плаще, шёл-шёл и вышел к Валентии, а дальше как-то по-своему закрутилось.

— И ты не пытался выяснить кем был до амнезии?

— Ну… — тяжело выдохнул я, думая, как соврать. — Я просто… Я пытался конечно, но как-то ничего не вышло. Знаешь, я словно пришёл из ниоткуда. Никто меня в Валентии никогда не видел. В общем, я как-то с этим, наверное, ещё разберусь.

— Так, вот мы подъезжаем к мотелю, — сказал Юнон, показав рукой вперёд, на светящуюся вывеску с крупными буквами. — Вот, в общем, было приятно познакомиться, я так думаю… Слушай, если ты захочешь переехать на Скедлинг, у меня местечко в доме есть, сам понимаешь. Попрячешься от властей конечно, но это же лучше, чем быть притеснённым всеми сразу, верно? Мы что-нибудь придумаем с жильём. Леса большие, никто не рубит, дерево с материка закупают, ты просто учти.

— Спасибо и так за всё, что сделал, Юнон. Я может, ещё как-нибудь загляну на огонёк, если возможность предоставится, — ухмыльнулся я, когда машина остановилась и пошёл на выход, забирать чемодан… И на выходе я увидел всё это время ждущую меня Астрид… И сердце моё облилось кровью.

Глава 9 «Испробуй человечность, лесная тварь».

— Я ещё не могу понять, почему ты ждала меня всё это время, — сказал я спокойно, забравшись на диван в мотеле. Астрид же устроилась на двойной кровати и что-то хотела мне сказать, но это было так расплывчато, что казалось, словно она начинала бредить от усталости, но сейчас вроде всё устаканилось.

— То есть ты ходишь где-то там в ночи, а мне плевать. Ты меня держишь за человека такого рода, да?

— Нет-нет, не подумай, я просто… Немного не понимаю, — устало выдохнул я.

— А я не понимаю почему ты меня так сторонишься, — сказала она, каким-то уже другим тоном, заставившим сердце внутри меня стучать раза в два быстрее. Она сидела на кровати, обернувшись в одеяло, словно какой-то скаут в дождевик с откинутым капюшоном. Нахмуренная и какая-то недовольная.

— Что?.. Я не… Не сторонюсь, — сказал я устало и не понимающе. Может она спрашивает что-то другое, а я с усталости не понимаю?

— Саш, — позвала она спокойно и, может, даже расслабленно, перестав хмуриться. — Слушай, а ты ко мне что-то чувствуешь?

Что, простите? Что я к ней чувствую?.. Я может отупел за эти пару дней, но я вообще не понимаю о чём говорит эта девушка!.. Что я должен ответить? Но что-то ведь надо.

— ну… да?..

Она молча смотрела на меня, а я совсем терялся. Она молча завалилась спать, недовольно закрывшись одеялом.

— Эй, ты что, обиделась? — спросил я, не понимая.

— Нет, — резко ответила та, что повергло меня в ступор. Она же точно обиделась и теперь всё будет только хуже, если я ничего не сделаю.

— …Слушай, если я что-то не так сказал… — начал я аккуратно.

— Всё в порядке. Спи уже!

Я неловко замолчал и на протяжении, наверное, половины ночи сидел в этой вязкой, леденящей мозг, неловкости. Только глубоко-глубоко ночью мне удалось хоть как-то задремать.

***

Я продирался сквозь лес, ломая за собой ветки, перепрыгивая через брёвна и обдирая лицо о кусты. Громыхал гром, а деревья беспокойно шумели над головой, колышась из стороны в сторону.

Она идёт за мной.

Сверкнула молния, осветив передо мной тень с огромными крыльями, что нависли за моей спиной дамокловым мечом. Я кинулся на землю, уворачиваясь от резкого взмаха. Скатился куда-то вниз, но поднялся и побежал дальше по оврагу, стараясь не оглядываться. А деревья всё шептали мне в след.

— Убийца.

— Убийца..

— Убийца…

— Приготовься столкнуться с небесной кузней.

***

К полудню мы доезжали до нашего посёлка в автобусе. Мимо дороги плыли белые от снега деревья и высокие горы, окружающие чистое, светло-бирюзовое озеро. На протяжении четырёх часов я просто сидел и смотрел на озеро, а Астрид то спала, то слушала музыку.

А после и вовсе обняла меня под руку, ничего не говоря. Я высвободил свою руку из её объятий, но встретил её недовольный, чем-то обиженный взгляд. Она уже собиралась надуться и обратно сесть, но я её сам приобнял и та, успокоившись, опёрлась о меня и задремала. Хоть что-то я сделал правильно.

…И почему-то мне нравилось чувствовать её у себя под боком. Где-то подсознательно я понимал, что друзья так, наверное, не поступают: было бы странно, если я взял так под бок Уила или там, Призрака… Может кто-то и видит в этом «правильность», но лично у меня такой образ граничил с непонятным абстрактным безумием. Между нами просто не такие отношения как… С ней.

— Саш, — сказала она, перевернувшись на спину и заглянув своими зелёными глазами в мои, что внимательно и с постоянным вопросом смотрели на неё. — …а ты правда ко мне ничего не чувствуешь?

— Астрид… Я… — она посмотрела на меня полными надеждой глазами, но я всё же не смог что-то придумать и решил сделать вообще совершенно правильный выбор: Я не понимаю о чём ты говоришь. Вообще.

— Я о любви, Саш.

Конечно о любви. Об этом непонятном слове, про которое очень нелестно отзывался Призрак. Говорил, что в жизни наёмника её быть и не должно… А я даже не понимаю что это такое. Я покачал головой, давая знать, что ничего не понимаю. Астрид просто обняла меня под руки, и я обнял её в ответ, прижав к себе.

— …я всё равно не до конца понимаю, — ухмыльнулся я, чувствуя какое-то особенное тепло её тела. Я знал, что любовь — это положительное взаимоотношение между людьми… Может потому, что я не человек, я и не способен понять так же быстро, как и всё остальное? А может на самом деле я уже понимаю, но не знаю, как выразить?.. И почему такая незначительная и, кажется, совсем ненужная тема, вызывает столько вопросов? Астрид перебралась мне на колени и обняла поудобнее.

— Зато я знаю, — ухмыльнулась она, хитро посмотрев мне в глаза, но ничего не сказала, словно оставляя мне что-то додумать. Только вот моя голова не была занята ничем, казалось бы, таким.

— …что ты знаешь? — спросил я, улыбнувшись.

— А не скажу~

***

Нас высадили в посёлке Пожо — милом городке, где по свободным улицам иногда ходили люди и, что меня ещё больше удивило, нелюди. Настоящие драконойды, запаханные в длинные пальто. И не заеденные вшами и с ободранной, местами, чешуёй, а чистые и здоровые. Высокие, не скрывающие длинные, прямые волосы, эльфы с прямыми, а не обломанными ушами.

— Саш. Пожалуйста, не отвлекайся… Ты сейчас на дорогу выйдешь, — остановила меня Астрид, потянув за плечо.

— Да-да, извини… — тихо оправдался я, оправившись от дремоты.

И вот я грезил уже, как буду идти по морозу кучу километров с чемоданом, как Астрид мне сказала:

— Саш, давай зайдём в кафешку. Хозяин ещё только проснулся и не доехал. Он подвезёт нас до дома.

— …Как мило с его стороны… — заметил я. Почему-то я не хотел с ним сталкиваться из-за какой-то дурости в голове. Это было наше небольшое приключение, касающихся только нас двоих: никого третьего стоять тут не должно.

— Как-то ты не очень радостен, что нам придётся пересечь ещё с десяток километров на колёсах, а не ногами.

Мы зашли в придорожный трактир или что-то такое, что Астрид упорно называла по-валентийски: кафе. Но здесь НИГДЕ не было кафе — это слово словно вырезали. Начиная от «харчевень», заканчивая «трактирами» и «забегаловками». Но ни «кафе», ни «кофеинь», ни каких других, подобного рода предприятий, так или иначе связанных с кофе.

Мы устроились за одним из дальних столиков, так как надо было куда-то придвинуть чемодан. Заказали еды и устроились в этом тёплом месте с брёвнами вместо стен, натуральными, но очень яркими лампами со свечами и дурманящим, приятным запахом хорошо приготовленного мяса и хвойного аромата.
Я взял себе прекрасный стейк мяса — ведь у кого брать мясо, как не у морских налётчиков, всю жизнь живущей охотой на мясную дичь… И только потом рыбалкой.

— …У них совсем нет ратто, эреи и со-соу, — пожаловалась Астра, смотря в меню. — Только «кофе»… Типо, просто кофе… Ох, не нравится мне это.

— Может они просто не любят кофе и всё? — спросил я. — Зато у них отличное мясо.

— Угу… Мясо, — пхыкнула она. Когда подали еду, вместе с её чернейшим кофе, недовольство Астры было полноценным: — …Господи, да это же кипячёная грязь!..

— Может он просто очень крепкий для тебя? — спросил я, разрезая мясо с рёбрышек и силой, дробя кости.

— …Слушай, а ты… Ты ешь кость? — спросила она, смотря как зубами я перемалываю кости и мясо.

— …А что? — спросил я, перемалывая всё в питательную массу и унимая возникший зуд в зубах. — Кальций и… Другие витамины.

— Это странно, — сказала она, ковыряя салат и смотря на меня с прищуром.

— …А телекинез и всякое остальное со мной — это не странно? — навёл я на тему, перемалывая уже второй ломоть вкуснейшего сочетания мягких и сочных волокон, а так же твёрдые, трещащие кости. Она ничего не ответила, продолжив молча есть.

И очень вскоре, когда я дремал на стуле, а Астрид копалась в телефоне, нас нашёл какой-то парень с чёрными, растрёпанными волосами, бледноватой кожей в белой толстовке.

— Эй, вы Ранвель и Патриция, верно? — спросил он. Я уже готовился зарычать на него человеческими словами и явно намекнуть, что он ошибся. Но меня остановила Астрид, что сразу оживилась и встала.

— Да, совершенно верно. А вы владелец дома Дуглав?

— Не-а, я Эн. Дуглав сейчас лежит с похмельем у себя и попросил меня довезти вас до Устья.

— Очень хорошо, потому что мы уже заждались. Поехали, — сказала Астрид. Я пожал плечами, взял чемодан и вместе со всеми пошёл к выходу. Мне сразу не понравился Эн: парень был очень дёрганным, постоянно энергично жестикулировал и как-то скакал на месте, словно у того шило торчало из причинного места. За порогом трактира нас ждала серого цвета легковушка, давно вся запотевшая и облитая не раз грязью.

Если мне был бы дан выбор: пройти пешком километров двадцать по морозу или проехать это же расстояние в такой машине в компании с психом, то кажется, я бы очень сильно задумался над выбором.

Как только Эн открыл дверь, Астрид закашлялась от сильного концентрата сигаретной и травяной гари. Кажется, только что мой выбор остановился на варианте с прогулкой.
Мне пришлось устраиваться на заднем сиденье: слава всем богам, хотя бы чемодан вошёл в багажник и мне не пришлось ютиться с ним.
Впрочем, и без него заднее сиденье удобством не блистало: телекинезом постоянно приходилось прижимать к углу всякий мусор. Начиная от таких простых вещей, как сигаретные бычки, заканчивая какими-то неприятными картонками из-под жирной пищи, косточками, всё оттуда же. Я уже молчу о какой-то влажной, на вид, резинке мутно-жёлтого цвета, которую я предпочёл касаться только палкой, но благо у меня на это есть умение двигать вещи силой мысли. И как вишенка на торте, здесь валялся целлофановый пакет с давно гниющим куском какого-то очень подозрительного мяса. Комментариев не будет. Сама сидушка тоже не отличилась: казалось, она вся была покрашена в своё время не красочкой на заводе или чем-то таким, а очень подозрительными пятнами совершенно разного, но непонятного происхождения. Завелась машина, наверное, с четвёртого поворота ключа и двинулась вперёд, но как только мы собрались выезжать из города, я громко сказал:

— Останавливай машину!

— Черти-берти, что?! — крикнул мне в ответ Эн, ничего не понимая. Одной рукой я телекинезом прижал его ногу к педали тормоза, другой открыл дверь и телекинезом выкинул весь собравшийся мусор в урну. Как жаль, что я не обладаю аквакинезом, чтобы выплеснуть всё дерьмо, маслянистого происхождения, что тут скопилось.

И только после поехали. Ни уснуть, ни даже расслабиться я не мог. Астрид, против запретов этого психанутого, открыла окно. И правда, поток свежего воздуха здесь совсем не мешал.

— Эй, ч-чёрт!.. Между прочим, на улице, черти-берти, холодно, еп вашуш!.. — брызнул он кровью сквозь зубы, что меня довольно удивило и впервые заставило по-настоящему задуматься, правда ли всё, что я вижу. Он стёр брызнутое рукавом.

— Здесь дышать невозможно! — уже довольно зло ответила ему Астрид. Из милой девушки она могла превратиться в очень недовольного демона. Я же в себе пока этой злости не ощущал, но с ней был солидарен.

— …Тоже мне… Черти-берти, п-пришли в мою машину и устанавливают свои порядки… Потерпите уж… Просто давайте я вас довезу и всё. Мне ещё надо как-то бензин откупать.

Знаете, наверное, сейчас я хотел бы отдать что-нибудь ценное, за то, чтобы оказаться с Уилом, в его машине. К сожалению, такой опции не прилагалось. Проехав километров пятнадцать, у Астрид сдали нервы. Наорав на Эн-а, она заставила его остановить машину и вышла из неё. Я как-то решил не отставать.

— Да и х*й с вами двумя!.. Е*аные черти! Только, б*ть, бензин, с*ка, трачу! — крикнул он в ответ и, не дождавшись, пока мы закроем багажник, дёрнул сначала на газ, чуть не наехав на меня и чемодан, а после, рванул вперёд. Я отряхнулся: в момент, когда машина газовала прямо на меня, я как-то этого не ожидал и оказался в лёгком шоке.

— …Не все на Скедлинге такие хорошие, не так ли?.. — спросил я, отряхивая плащ от какой-то склизкой дряни. Нет. Я даже не буду ждать душа. Я, чёрт возьми, прямо сейчас возьму и лососем занырну в это ледяное озеро, честное слово. Вместо этого Астрид взяла кусок снега в руку и стала оттирать им всё, что ей не нравилось, довольно смачно матерясь и проклиная то Эна, то его «тарахтелку», называя его почему-то «шарашкиной конторой», а после, закончила порицаниями почему-то ХилТопа (и его «*** обезьян»), владельца дома Дуглава и грезила судом с ним, за «моральные неудобства». Я тем временем тоже взял в руку кусок обжигающего снега и стал оттирать всё ненужное.

— Лучше пешком дойдём, чем с этим… (я не буду это вставлять, не хочу это помнить).

— Ладно-ладно, только успокойся. Давай просто дойдём, — попытался успокоить её. — Всё же, всё не так плохо, верно? Вроде, эй, мы во всяком случае вне машины.

— На холоде?! — закричала она на меня, заставив отступить на шаг. — Он бросил нас на морозе, а я даже не знаю, сколько идти!

— …Боже, ты злишься на то, что тебе пришлось ехать с ним, или на то, что не пришлось?

Я развёл руками в стороны, уже сам выходя из себя.

— Заткнись!.. — крикнула она и, обхватив голову руками, села на поваленное рядом бревно. Я сел рядом, ничего не говоря и ничего более не делая. Конечно да — «первые дни», вышли у нас не очень приятными. Сначала одна прогулка по лесу, потом вот эта пренеприятнейшая поездка… С другой стороны, лично мне, за исключением последнего, всё понравилось. Посидев ещё на холоде с пяток минут, мы всё же отправились дальше.

— Я не могу больше сидеть… Господи, как вернёмся, я хочу себе горячую ванну. И диетический бутерброд. И вина… И знаешь, хочу тебя.

— Ч-что? Я тут вроде л… Кхм. Просто: что? — спросил я, непонимающе. Она засмеялась.

— Я шучу, шучу, не обращай внимание. Можно ограничиться просто ванной и вином, — улыбнулась она, поправив чёрные волосы. Шли не очень долго: Астрид всё грезила тем, что она хочет и что будет делать, когда доберётся до дома.

Впрочем, райское местечко не соответствовало моим ожиданиям. Увидев психанутого и грязного Эна, я почему-то ожидал и тут увидеть что-то очень похожее, например, старую хибару с бардаком, но вместо того, нас встретил участок, огорожённый стеной из травы, обелённой снегом и большими чугунными воротами, замок на которых Астрид отпёрла большим ключом, и мы прошли за ограду.

А за ней скрывался дом, обитый белыми досками. Аккуратный и большой, он стоял прямым углом, скрывая во внутреннем дворе что-то вроде внутреннего сада с лавочками и открывшимся видом на спокойное озеро.

— Чур, в ванную я первая! — весело крикнула она, легко и шутя, побежав к двери.

***

Тихий дом на отшибе. Такой двухэтажный, мрачный особнячок из тёмных досок. По всем законам жанра, льёт дождь и иногда бьёт гроза.

…Но монстр-вампир не внутри.

В одном из окон горит камин. Уил ждёт позади, в машине, здесь около тридцати вёрст до ближайшего шоссе. Ему, наверно, хорошо: сидит, болтает по телефону или читает, пока я выполняю грязную работу.
Перемахнул через забор. Поднялся по сырому, от дождя, холму, покрытому травой. Я могу войти внезапно, тихо проскользнув через окно. А могу с ноги выломать дверь…
Подошёл к двери и хотел её выбить, но тут увидел, что замок и без этого сломан. Кто-то вломился сюда раньше?
Но… Кто?
С другой стороны дверь подперта кирпичом, чтобы не хлопала.
Держа перед собой телекинетический щит, я топором подвинул дверь, открыв проход в тёмный, неосвещённый коридор. Ступил на деревянный пол. Вода ручьями стекала с кожного плаща, а сырая земля, впившаяся в подошвы сапог, теперь оставалась на коврике у входа и досках.

Это драконойд. Одинокий, молодой, перебивающийся от зарплаты до зарплаты на скучной заводской работе, где ему приходится скрывать свою натуру за повязками и под плащом. Чешуя на левой щеке у него отсутствует, обнажая окровавленные пятна давно зажившей кожи. Во времена школы какие-то особые борцы за справедливость ножом отковыряли с него чешую… Люди всех хотят сделать и без того, похожих на них, ещё более похожими… А может им просто надо кого-то ненавидеть.
Полки в основном пустуют, разве что фотографии в старых рамочках стоят. Чтобы получить хоть какие-то гроши, Ивель отдавал вещи собственной семьи, и пару раз с этим его кидали.
Всё подначивало его выйти с ножом на дорогу и грабить прохожих… Но почему-то он ещё этого не сделал.
Казалось, жизнь столько колотила парня палкой, что все кости того должны быть уже
раздроблены… Быть может, и меня он встретит, склонив голову и опустившись на колени. Это было бы интересно.
В гостиной было тепло: горел старенький камин. Здание и само больше уже напоминало развалины: говорят? у Ивеля была богатая семья, держащая на поводу своём что-то очень могущественное, поддерживающее власть, но очень вскоре драконойд остался один среди развалин.

Он шумно завозился за столом. Я услышал захлопываемые стволы ружья.

— Кто здесь?!… — голос у него молодой, в прошлом звонкий… Должно быть, когда с него сдирали кожу, все отморозки ласкали об это слух. Теперь он всё больше отдавал хрипотой: кричать ему пришлось за жизнь много. — У меня ружьё!.. Я… Я не побоюсь им воспользоваться!

Положив топор на плечо, я вышел в гостиную, смотря на него. Тёмно-зелёный драконойд с такой же тёмно-зелёной, короткой и неровно стриженной бородой, был запахан в старенькое пальтишко и брюки с туфлями. Другой тёплой одежды у него не нашлось, а сейчас только начало весны… Интересно, какого ему было пережить зиму?

При моей фигуре, он попятился назад, крепче сжав старенькое, покрывшееся ржавчиной, двуствольное ружьишко. По взгляду вижу, что если не знает, то хотя бы догадывается, кто я. Лёгким движением ноги я откинул табуретку, стоящую посреди комнаты и преграждающую мне прямой путь к нему. Он дёрнулся назад, сжимая ружьё. От его когтей на деревянных частях остались следы.
Сейчас он знал, что на кону выложили не пару чешуек или голодную неделю: на игральном столе в общей куче лежала его жизнь. Я молчал, ухмыляясь под маской и смотря на свои два туза.
Он же потел, сжимая десятку и девятку, не зная, что делать.

— …Я… Они наняли вас… — он шумно сглотнул и вжал голову в плечи, отступив ещё и уткнувшись спиной в деревянную стену, чуть не задев локтем стоящую на столе керосиновую лампу. — Не подходите… Вы ведь тоже не человек. Я просто от них сильней отличаюсь, чем вы…

Я молча снял с плеча топор, взяв его и второй рукой. Если он сейчас выстрелит мне в лицо, я скорее всего ослепну от дроби, попавшей в глаза. Я опустил топор, дав ему держаться только на одной руке. Вторую приготовил, чтоб в любую секунду поднять щит.

— Поймите, я всего лишь обычный… Человек. Я заслуживаю право на жизнь не меньше, чем они на свою… Почему вы делаете это?

Я делаю шаг к нему. Он вжимается в стену. Руки его дрожат, голос срывается и становится тише. В голове моей красиво шелестят деревья… Но они притихли, прислушиваясь к его словам. Это начинает затягиваться и даже несмотря на это, я всё ещё молчу.

— …Неужели вы не видите? Н-неужели вы… Вы не знаете, что воюете не за тех? Им просто нужен к-козёл отпущения. Они не хотят ни в чём винить себя, они хотят смотреть на нас, тех, кто в меньшинстве. На тех, над кем можно измываться… И над вами тоже. Просто вы сильней их, и они вас используют, разве нет?..

Я покачал головой. Он опустил дробовик… Это было неприятно. Если кто-то скажет, что я сижу со своими картами и давлю презрительную улыбку, то он будет не прав. Если бы я хотел — совсем не участвовал в этой игре. Но у меня нет выбора: если начал, дальше сложно будет остановиться. Если лезвие перестаёт рубить, его заменяют и…

Его палец лёг на курок, он поднял дробовик, я поднял щит, раздался выстрел.

Дробь зависла в воздухе, словно пойманная в сеть стая мух…. Его заменяют и выкидывают. А я не хочу быть выкинутым, сломанным инструментом. Драконойд бросил на пол дробовик и замер, подобрав руки к себе. Только что он взял ещё одну карту, в надежде на единицу и вытащил десятку, бесповоротно поставив точку на своём проигрыше.
Ничего не чувствуя и по-прежнему не играя лицом, я с тяжёлой душой кладу свои «21».

— Да как?! — он вскрикнул, схватившись за голову и смотря на меня с непониманием и каким-то гневом, но потом резко осадился и упал на колени, по-прежнему впиваясь когтями в волосы. — …Прошу, не убивайте. Я могу исчезнуть. Всё то же самое, что умру, просто исчезну. Уйду в леса, сейчас так делают много нелюдей, прошу, не отнимайте последнее, что у меня есть… Мне просто нужно дописать мою книгу. У меня совсем немного времени осталось до конца, уже вторая арка из трёх, просто дайте мне немного времени, а потом я сам вскроюсь… Только не сейчас, мне ещё нужно многое сказать на бумаге…

— О чём книга? — спросил я, положив топор снова на плечо. Драконойд резко оживился, подняв голову, стал тараторить:

— О том, что люди бы делали без нас в это время. Что бы произошло, не будь козлов опущения, вроде нас. Общество бы ело себя так же, как ест нас, но по другим причинам. И я почти дописал это…

— Извини, друг, это был всего лишь мой интерес… Договорённость у меня другая.

Эта смерть как кошмар будет меня преследовать… Они все однажды ополчаться, и вместе, люди и нелюди, сделают то, чего не смогли по отдельности.

***

— Т-с-с… Саш, что-то случилось? — Я проморгался, смотря в потолок. Весь покрытый холодным потом, не мог до сих пор понять, что произошло как накануне, так и буквально секунду назад. Астрид посмотрела на меня, лёжа рядом. Потом ещё потрогала аккуратно за плечо. — Просни-ись. Ты бормочешь.

— …с каких пор я… лежу с тобой? — спросил я сонно, смотря в потолок через полу-прикрытые глаза.

— Ну-у… — она протянула это, видно не зная, что сказать, но ещё таким голосом, словно просто подбирала хороший ответ. — С позавчерашнего дня?

— …Что было в… позавчерашнем дне?

— Дай подумать… А ты что, не помнишь? — я лишь согласно промычал. В этом диалоге было и так слишком много пауз. — Хм, дай подумать… Ну, утром мы пошли на нордическую ходьбу, правда, ты не взял палки, потом мы вернулись обратно к обеду, ты очень устал, мы чуть выпили и… Ты сказал, что я тебе нравлюсь, я сказала, что мы вроде это и так обсудили раньше и… В общем, в доказательство своей симпатии и чтоб ты больше не мучался, предложила сегодня поспать вместе.

Я устало опустил голову на подушку.

— Это… звучит как бред, — только смог сказать я, выдохнув и закрыв глаза, но потом ухмыльнулся. — Но знаешь… я хочу остаться в этом бреду. Не хочу возвращаться в кошмар, где нет тебя…

— Рада это слы-ышать~ — сказала она, обняв меня за шею. Я, впрочем, ответил ей тем же и снова уснул.

***

— Никогда не говори со своими жертвами.

Призрак сделал ещё глоток из кружки. Уил нас кое-как вытащил отдохнуть в бар к какой-то его знакомой, что работала там барменом. «Трое из Гамбурга» были полностью пусты, видно, нас принимали в выходной или что-то в этом роде. До этого Призрак опустошил уже две стопки виски. Он любил этот напиток, пусть и сам постоянно говорил, что на работе пить нельзя и, как следствие, почти никогда не пил. Может, я впервые его видел пьяным.

— Ты это сколько раз уже говорил…

— Всё равно!.. — он приподнялся и снова опустился на место. И почему мне кажется, что сегодня я увижу совсем другого человека, а не хмурого, серого, тощего, как смерть, мужчину, уносящим жизни за деньги? — …я просто ещё раз предупреждаю тебя, никогда не говори с тем, кого хочешь убить. Просто убей и всё. Он сделает всё, чтобы посеять зерно сомнений, выставить себя ангелом-мучеником, а всех вокруг гнидами, будет за сохранность жизни своей обещать золотые горы, взывать ко всем твоим слабым чувствам и пытаться тебя перекупить. Низко вестись на такие меры. Кто вообще нанимает человека, что за сумму в два раза больше твоей, сразу переметнётся?

— Наверное, какой-то идиот.

— Вот именно, — кивнул он, подперев голову рукой и смотря на лампочку, вкрученную в барную стойку и доливая себе ещё алкоголя.

— А не много ты пьёшь? — спросил я, потихоньку пробуя только свой стакан с виски и льдом, пока Призрак уже опустошил второй и готовился опустошать третий.

— Уил сказал: «Мы приехали сюда расслабиться.» В бар. В баре пьют алкоголь для того, чтобы расслабиться… Я не чувствую себя расслабленным, значит, что?

— …надо просто перестать беспокоиться? — предположил я.

— Надо больше алкоголя, — сказал он и, опрокинув вторую стопку, остановился, снова оперев голову, и как-то мечтательно произнёс. — …Знаешь, в последний раз, ну, так… Я пил ещё в институте. Это был тёмный вечер, я только-только был отчислен, я расстался со своим… Ублюдком, так сказать, ведь из-за него у меня появились долги по учёбе, которые я не смог закрыть… Я напился до чёртового беспамятства и на следующее утро очнулся в больнице. Меня приехали навестить родственники и увидели, как я лежу с алкогольным передозом, в собственном позоре и… В общем, на утро, когда у меня трещала голова, они сказали, что очень во мне разочарованы, и больше я их не видел…

— Наверное это не очень приятно…

— Тебе не понять, лесная тварь… Тогда в северной части валентии бушевали постоянные бунты и погромы. Я записался в армию и чуть после, с моим товарищем, дезертировал, утащив с собой целый танк, гружёный всем, что мы ещё смогли захватить с собой… У нас были винтовки, ракетные трубы, гранаты и всё остальное… В ХилТопе мы попросили политического убежища и нам не отказали, тогда шла третья ХилТопская, так что мне пришлось просидеть в пленных ещё около месяца, зато с хорошими условиями и после, мне заплатили почти за всё… Или за всё… Не помню… Там я нашёл своего… Ну, в общем… Я стал наёмником и… Чё ж ещё было?.. — Чтобы «освежить» воспоминания, Призрак не стал наливать себе в стакан, а вместо того, взял квадратную бутылку и приложился к горлышку, но после, одёрнул себя и поставил на стол, закрутив. — Нет. Всё… Кар… Ладно, я… Я спать… — он лёг на свою руку, закрыв глаза. — …-лос… Ворона… Во-орона…

Я пожал плечами, выпив ещё. В этот момент, обратно вошла девушка-бармен, знакомая Уила: высокая, с него ростом, с тёмно-каштановым карэ, фигурой, напоминающей песочные часы и одетой в белую рубашку с чёрной жилеткой-фартуком поверх.

— О, у вас один уже напился и спит, — сказала она, войдя и встав за стойку. — А что, братик, в вашей общине пить не умеют?

Уил сел рядом, пожав плечами и проведя рукой по лысине, уже потихоньку покрывающейся короткими волосами.

— Чёрт его знает… Кстати, Молли, это Алекс и… В общем, спящего зови Призраком. Алекс, это моя сестрёнка, Молли.

— Где пропадали? Пока вы решали свои дела, Призрак всё по полочкам в своей жизни разложил и напился.

— Объясняли одному посетителю, что сегодня у бара выходной, — легко ответила она, сев на барный стул по ту сторону. — Когда Уил приезжает, каждый день считай, что праздник.

— Эй, не так и редко я наведываюсь, — оправдался он и потом спросил меня. — Ну, как тебе местечко?

Я ещё раз оглянулся, окинув быстрым, но пытливым взглядом приятное место с хорошим дубовым ламинатом и довольно приятными лампочками только над стойкой, из-за чего все остальные места погружались в полутьму. В воздухе стоял приятный запах приготовленного мяса, каких-то пряностей и конечно же хорошей выпивки.

— Очень и очень мило, — сказал я, закончив секундный осмотр. — Кто проектировал?

— Я, — довольно сказала Молли. — И владелица «Троих из Гамбурга» тоже я.

— Неплохо… Так как вы с Уилом познакомились? — спросил я, выпив наконец свой стакан, и Молли вызвалась мне долить, но ещё в процессе, после моего вопроса, засмеялась.

— Мы родные б…

— Погоди-погоди, Уили, давай я сама, — сказала она, закончив смеяться. — В общем, с Уилом меня познакомила мама, когда мне было два года. Она притащила его домой, завёрнутого в пелёнки, как только вернулась из роддома.

— …И ещё после, когда Молли ходила в школу, а я только готовился и только начал помнить, что происходит вокруг, она очень сильно меня ревновала. Мол, если я родился без выпирающих за кожу позвонков…

— Уил! — попыталась оборвать она, но всё и так было понятно, так что я поднял руку, мол, спокойно. Впрочем, понимая, что в жестах я не очень хорош, сказал:

— Всё хорошо, я тоже нелюдь.

— Ну… Я не совсем нелюдь, — попыталась оправдаться она. — у нас просто в роду есть один Амора, наш дедушка, у меня передались от него некоторые гены через поколение.

— В общем, вот. Ей это довольно мешало устроиться куда-нибудь. Ну, знаешь… Пока люди выясняют свои отношения между собой, на всех, кто не относится к хомосапиенс, плевать.

— Да ладно уж… Не так ты и отличаешься от человека, — пожал я плечами. — Неужели кто-то смотрит на спину?

— Ну… Иногда да, — невесело усмехнулась она и сама налила себе выпить. — Эльфов ненавидят только за окончания их ушей. Про других и вовсе хочется рыдать…

— А откуда вообще взялись нелюди? — спросил я.

— Ну… Вообще, говорят они просто приходили в города из леса, время от времени. А потом стали просто оседать в обществе и… Вообще, в истории мало информации об этом. Некоторые говорят, что все они прибыли с островов, другие, что из Безымянного Леса… Иногда складывается ощущение, словно пару страниц истории просто вырвали.

— У Алекса просто амнезия. Однажды он, по его же словам, проснулся в Безымянном Лесу, в одном своём плаще и вышел к Валентии, — объяснил Уил. Я подтверждающие кивнул.

— Угу… Это интересно.

…И вечер немного поплыл.

***

Ты забыл обо мне, не так ли?..

Занятый своими *человеческими* делами. Ты забыл предков, Эрд Нейл.

…Я чувствую себя… Странно. Ты такой тёплый, а я… Очень холодная. Мне никогда ещё не было так холодно, Ал… Иногда я чувствую дождь. Почему ты меня не укрываешь от дождя, хоть ты и рядом?..

Нет-нет-нет, ты идёшь неправильной дорогой!.. Я понимаю, ты злишься, но кровь — это не единственный способ выплеснуть свою злость. Есть и другие способы: месть — это очень низко, не свойственно такой расе, как твоя. Ты же большое благородное существо… Я не верю, что ты смог опуститься до… Этого.

Нет, нет, хватит. Перестаньте… Это просто тупая бессмыслица. Взывать к чувствам — очень низко, слышите?.. Я даже не знаю ваших голосов. Они знакомы, но я их не знаю! Хватит! Х-хватит преследовать меня.

Глава 10 «Дальше в холодное море».

Я бежал лесом.

Руки мои, красные от крови, унесли сегодня жизни сорока людских мужей.

И я казался бы себе сильным, если не пули, дробящие мои пластины и больно ноющие внутри кожи. Арбалетные болты торчали из тела и спины словно иглы ежа.

Я большой и сильный Повелитель леса… Или тот, кто должен им стать методом исключения. Я сильный. Могуче каждого из них, но всё ещё должен бежать, как проигравший трус.
Они кричат позади. Загоняют в поле, где уже не спрятаться средь деревьев.
Они в большинстве. Их много, и они полны злобы, пока моя уже иссякает вместе с силами и кровью.

Но они выгнали меня из леса. Болт врезался, отбив часть рога и я пошатнулся, в ужасе и боли схватившись за него.
Цепной аркан схватил мой второй рог и потянул в одну сторону, пока другой, вцепился в тело и потянул к земле. Острые зубья впивались в тело, подрывая последние силы на сопротивление. Вместо «убежать», в голове у меня стояла лишь мысль «подняться».

Но людей вокруг слишком много, а мой нос почти уткнулся в землю. Они горестно усмехаются, проклинают, плюются, но в общем радуются, что этот большой леший сейчас примотан десятками цепей к земле… Что его сейчас куда-то повезут.

***

Мы возвращались из магазина: пройти шесть километров, три туда и три обратно, на свежем воздухе с сумками еды в каждой руке, занятие как раз для меня. Астрид предлагала арендовать пару велосипедов (на них, в отличие от машины, права не нужны) с корзинками и прокатиться так, но я был несколько против. С машинами и без того мирился с их теснотой, а велосипеды со своей странной системой и, что самое главное, неустойчивой… природой, казались уж совсем чем-то ужасным. Вообще, падение с высоты моего роста может закончиться серьёзной болью и сотрясением мозга, а если прибавить неустойчивый велосипед…

Так или иначе, недели сменялись одна за одной. Мы встретили даже весну и то, как сошёл снег.

И ведь мы достигли спокойствия — что ещё нужно, кроме блаженного и тихого затворничества? Но лодка должна шататься и Астрид была именно той, кто к этому прикладывал большие усилия.

— Саш! — она распахнула дверь настежь, и кажется меня обрызгало холодной водой нарушенного спокойствия. — Смотри-смотри-смотри!

Она плюхнулась рядом со мной на диван, как только я там принял вертикальное положение. Первое, что я увидел перед своими глазами — какую-то зелёную брошюрку, какого-то «открывшегося весеннего парка звёзд».

— И что это? — я взял брошюру и, развернув, стал читать. Обычный парк, где многие деревья украшены под звёздное небо, где нас ночью пригласили «прогуляться в космосе»… Если честно, я плохо представлял, как это выглядит, но видел многие кусты, аккуратно выстриженные как звёзды. Какое-то извращение над природой, вот честное слово.

— Пойдём?

— Знаешь, я… — я почесал в затылке, ещё совершенное не уверенный. Конечно, хотелось бы куда-то сходить, особенно в лес, но снова встречаться с людьми и смотреть на измененную природу не хотелось. Но решение надо было принять. — А пойдём.

***

Луна.

Полное третье луностояние.

Я уперся черепом в дерево и прижался как можно сильней.

— Алекс? Ч… Что это? Ты в порядке?

Но я не смотрел. Мне было достаточно и того, что я мутирую.

— Вызовите кто-нибудь скорую! — крикнул кто-то. Я хотел бы что-то крикнуть, но понимал, что если не перестану держать себя у этого дерева, потеряю контроль. Я всегда терял.

Секунды сменялись минутами, а минуты десятками минут.
А дальше туман. Я помню боль в мышцах. То, как упал, закинув голову назад и больно оцарапал рога, ещё и помяв воротник.
Голоса рядом растворялись, переставая быть понятными, пусть даже я и слышал знакомые слова. Силы покинули меня, глаза закрывались, а сердце замедляло ход.

— Саш, всё будет хорошо…

…кто-то держит меня за руку.

***

Оно ходит вокруг.

Я смотрю вглубь чащи. Её нельзя увидеть, если она не захочет.

Под ногами шуршала трава. Это единственный звук, что я могу здесь услышать.

— …ты не можешь просто так отречься…

Голос, похожий больше на шелест листьев, оплетает мою голову. Я тряхнул головой, сводя наваждение.
По спине пробежал холодок, и я поёжился… Почему-то я чувствовал себя, каким-то… Оглушённым. Я словно перестал слышать лес.

— …тебя назовут еретиком, Мстящий. Сделав шаг над пропастью, надо делать следующий или упадёшь. Назад ты уже не вернёшься, а балансировать не сможешь… Ты упадёшь, если не решишься.

Лес кончился. Я задрал голову, смотря на звёздное небо и только после, увидел, как серебристый свет луны отражается во влаге болот. У уха неприятно зажужжал комар и я пару раз отмахнулся от надоедливой мошки, но на этом всё снова затихло. Только сейчас я увидел довольно красивую, серебристую линию, ведущую, словно прямая дорожка.

— …Теперь иди. Ты же хочешь узнать, что будет дальше?

Снова шепчет голос. Я выдохнул.

— …Назад пути нет?

— Его размыло ещё до твоего рождения, — усмехнулась она.

Я двинулся вперёд, по лучику света на воде. Мягкая почва прогнулась под моим ботинком, выделив немного воды.

— Смелей~

Я сделал другой шаг. И ещё. На удивление, глубже я проваливаться не стал. Дорога буквально формировалась под ногами идущего и, осмелев, я ускорил шаг.
Рогоз, камыш и остальные травы утыкивали начало болот. Тина, похожая на полотно, сшитое из травы, проминалась под моими ногами, но я всё не проваливался вглубь, хотя каждую секунду этого ждал.

Вокруг меня, как гвардия по краям ковровой дорожки, встали крупные силуэты существ. Трёхметровые, а может ещё больше, лешие, увешанные тиной и чёрными лентами на рогах, смотрели на меня потухшими глазницами черепов кастовых животных.
Они молчали, обессиленно опустив руки и просто поворачивали все вместе головами в моём направлении. Олени, волки, большие вороны… И все рогатые, и все с воротниками из сырой листвы и болотной тины.
В конце «дорожки», болото проваливалось. Как я раньше не заметил, что дорога ведёт прямо в чёрную пустоту резкого обрыва?

— Если разогнаться, можно перепрыгнуть на другую сторону.

— Ч-что? — я испуганно стал озираться, пытаясь выцепить глазами говорящего или хотя бы дать ему понять своё непонимание. — К-как? Там чёртов провал!.. Я возвращаюсь обратно!

И хотел я уже отправиться назад, но под ногами тина стала проседать сильней. Нужно было идти по свету, что закрывался моей тенью, либо утонуть.

— Назад дороги нет. Доверься мне. Ведь тебе больше некому.

Я собрал последние силы и…

***

Кто-то держал меня за руку. Я чувствовал, как ко мне подключены какие-то проводки. Я сощурился от бьющей в глаза лампы. Повернув голову в сторону, я увидел сидящую и обеспокоенную Астрид. Она и держала меня за руку, покрытую пластинами из коры… Но она не была привычной мне лешенской лапой. Это был гибрид. Человеческая кисть с когтями, чуть более толстыми пальцами и покрытая корой.

— …Ты в порядке? — робко спросила она, смотря в глаза. Я молча повернул голову обратно, закрыв глаза. — Саш?

— Сколько я тут уже лежу?

— Тебя привезли сюда пару часов назад. Мы гуляли по парку, а потом ты вдруг стал… Ну… Становиться таким. Тебя оглушили транквилизатором и привезли сюда… Мы в больнице, — после, добавила она.

— Где доктор?

— Он скоро вернётся.

Я выдохнул.

— …я никого не съел?

— Н-нет. Ты стоял, обхватив дерево, пока тебя не… оглушили.

— И тебе плевать, что я «такой»?

— Ну… Как сказать… Это же пройдёт, верно? Ну, это ведь лечится, так?

Я не знал, что ответить. Как дать ответ на вопрос, который и сам не знаешь? Соврать?.. И почему у меня сейчас такое ощущение, словно она оскорбила саму природу моего существования?
Самый правильный ответ был и самым простым.

— Я не знаю.

И я закрыл глаза, откинувшись. В теле всё ещё чувствовалась чудовищная слабость. Стояло ощущение, что вместо крови во мне тёк уксус или другая такая же едкая субстанция. (тут ещё не дописал). Вскоре вернулась доктор.
Это была высокая девушка в докторском халате. На голове у неё был костяной обод, придерживающий тёмно-синие длинные волосы. Её кожа сама синяя, а глаза похожие на чёрное ночное небо с звёздами и молочно-белыми зрачками, словно она была слепа. Амора. Таких нелюдей называют аморами.
Её голос словно раздваивался на два, когда она говорила.

— Вижу, вы уже проснулись… Вы можете что-то рассказать о том, что с вами произошло?

— …Человек — это моя ненастоящая форма, а в настоящей я себя не сразу контролирую.

— Угу, — она взяла зеркало со стола и сунула мне. Я неуклюже взял его в руку и направил на себя.

По ту сторону на меня смотрел не леший. Не существо с животным черепом на голове, а… Я сам. Проблема только в цвете: вместо человеческой кожи, у меня был «рот до ушей» с острыми зубами и кожей, словно без кожи, но как бы и с кожей багрово-красного и местами зеленовато-древесного цвета. Как новогодняя ёлка, ей богу. Глаза чёрные, светятся фиолетовыми «фонариками». На голове рога проклёвываются. Зато лиственный воротник остался, только поменьше. Не такой пышный, не такой большой, еле-еле покрывают плечи.

— …это что-то новенькое… — устало сказал я и перевёл глаза на доктора. — …со мной всё будет нормально?

— Когда вас сюда привезли, вы выглядели хуже. Мы проанализировали ваше состояние. Вокруг вас есть зафиксированное, но не опознание излучение… На подобии того, что появляется при использовании «магии». Ваша мутация — это не химический или другой биологический процесс. Вы скрываете настоящий облик под этим, но, по моему предположению, в определённое время ваша маскировка снимается, вызывая помутнения в вашем сознании… Вы нападаете на людей во время «перехода»?

— Нет, — опередила меня Астрид, ещё прежде, чем я успел открыть рот. — Я за ним приглядываю. Он ни разу ни на кого не нападал.

— …У… Угу, — кивнула доктор, поморщившись и что-то зачеркнув в блокноте. — У вас это происходит систематически?

— Да, — кивнул я.

— Значит вы будете в норме, через некоторое время. Кстати, нам сейчас позвонили, говорят вас ищут. Дома нет, наземная охрана перенаправила сюда, скоро подъедет.

— …Кто ищет? — непонимающе спросил я, но доктор уже вышла из палаты, и я вопрошающе посмотрел на Астрид. Она только меня погладила по руке.

— Не волнуйся.

Через тридцать минут мы стояли на улице перед больницей. Мне на плечи был накинут мой невредимый плащ. Я сунул в острые зубы сигарету и попросил Астрид дать мне прикурить. Большими деревянными пальцами было неудобно пользоваться зажигалкой, а телекинез в такой форме становился слабей.
Вдохнув, я закашлялся, случайно проглотив сигарету, и закашлялся ещё сильней, согнувшись во весь рост. Астрид, не зная, что ещё делать, легонько похлопала меня по спине.

— …так зачем ты соврала? Я всё же, ну, ты знаешь…

— Если бы ты сказал правду, нас бы уже не выпустили, — улыбнулась она и я благодарно кивнул.

К этому моменту к больнице подъехала легковая машина с чуть округлыми, квадратными краями и маленькими колёсиками, словно корпус на неё давил. Довольно новая, судя по тем, что я видел раньше.
Из неё вышел Уил, помахав нам рукой.

— Астрид!.. Алекс? — на меня он смотрел непонимающе, особенно когда я наконец распрямился. — Знаешь, я рассчитывал, что ты остановишься на том моменте, когда был больше похож на человека… В салоне не поедешь, могу предложить крышу.

— Новая машина?

— Ага, — гордо улыбнулся он, хлопнув её по крыше. — Писк моды шестидесятого столетия.

— …Разве сейчас не пятьдесят девятый? Шестидесятые ещё не настали… Но машинка красивая, — улыбнулась Астрид.

— Низкий ездок. Кстати, чистокровный валентиец. Ладно, нас ждёт грузовой самолёт компании «Потерянный День».

— У нас есть самолёт?

— Так точно. Ладно, Алекс, забирайся на крышу.

Я пожал плечами и аккуратно взобрался наверх, от чего она чуточку просела.

— Сколько ты весишь, чёрт возьми?! Аккуратнее!

Я ничего не ответил, устроившись поудобнее и зацепившись рукой. Если сильно вилять не будет, останется его машина цела, ничего с ней не случится.

Поездка проходила вполне приятно. Холодный ветер обдавал моё могучее тело и развивал на ветру полы плаща. Это было как минимум захватывающе — всё же, я никогда не ездил наверху машины, да и кто вообще мог подумать, что можно было обойтись и без этой узкой, душной кабины?
Но я не стану записывать всё, что запомнил об этом тут. Может, я и не хочу помнить что-то хорошее, чего больше никогда не испытаю. И если однажды я открою эти записи, чтобы вспомнить всё что чувствовал когда-либо… И если я буду достоин того. Если посчитаю, что достоин. Впишу что-то хорошее, что никто не сможет у меня забрать.

…но пока я это всё думаю и запоминаю, мне кажется, я не буду достоин такого и в будущем.

Так или иначе, уже через некоторое время, когда я даже на ветру стал засыпать, мы свернули на тёмный, лишь с небольшими горящими лампочками на взлётной полосе, маленький аэропорт, где нас ждал довольно большой грузовой самолёт с уже опущенным шлюзом.
Какие-то люди в форме ходили в свете лампочек и разгружали стоящий рядом грузовик.

— Это ещё кто?.. — спросил я, спускаясь с машины, пока Уил, видно в душе скрепя зубами, смотрел на это и на то, как она проседала под моим весом.

— В общем, быстро рассказываю. После истории на Каро Вон с помощью всего островного золота инвесторов, Старатов нанял с континента и вообще всех частей наёмников и сплотил под собой. Теперь, в общем из-за него мы богаты, но не сильно… Я вот, за слиток себе машинку оформил. И вообще, теперь мы будем спонсировать войны, заказные убийства по всему миру, наверняка ещё заговоры кошколюдей или что-то такое же невероятное, но приносящее массу денег.

— Кошко-люди вымысел, — поправила его Астрид, словно больше не о чём было поговорить.

— П-погоди…. Что?! Какая история Каро Вона, какие к чёрту кошколюди? О чём вы вообще? — непонимающе спросил я, смотря на них и думая, как же я за этот день устал.

— Ничего, друг. У меня будет целых шесть часов чтобы тебе всё рассказать, — улыбнулся он, хлопнув меня по локтю и потерев ладонь. — Я сначала хотел по плечу, но забыл, что не дотянусь… Не бей в ответ, ага?

***

Месяц шёл за месяцем. И вот, на втором с половиной году моего существования, я вновь сажусь за машинку и целую стопку новой бумаги. Разминаю пальцы. Откидываюсь на кресле и думаю, о чём писать.

Сначала глаза зацепляются за стоящий в углу топор и маленький свинцовый сейф, на случай, если маска вернётся ко мне уже в третий раз, и я её не решу снова сломать. Написать историю о себе? А что я скажу бумаге, если решу рассказать о себе? Я напишу историю о беспощадном убийце, рубящим всех направо и налево? Кому это может быть интересно?.. Что можно извлечь из этого?
Захочу ли я рассказать об этом? Захочу ли когда-то снова вспомнить это? Окунуть руки в студёный чан, полный вязкой крови?

Столько вопросов и ответы, которые я, наверное, и слышать не хотел.

Но взгляд опустился ниже, на большую, двухместную кровать с белым, дорогим каркасом. Над неё была приверчена белая полка с фотографиями. Под одеялом Астрид. В руках у неё ноутбук, а на ушах большие проводные наушники. Смотрит кино и ест салат с курицей и листьями… Написать ли мне про неё? А что такого я могу о ней сказать, как о человеке?.. Нет, думаю, это будет ещё менее интересно, чем история о маньяке.
Я чуть поднял глаза, остановившись на наших совместных фотографиях. Мне никогда особенно не нравилась моя внешность. Какой-то отстраненный, погруженный в себя, не открытый в сравнении с остальными. А может проблема не в этом? Даже Призрак, что совсем недавно покинул группировку, сказав это только Старатову, был куда более закрыт для всего, что хотело его познать. Но ведь я бы не назвал его каким-то уродом, а над собой способен измываться часами.

Я посмотрел на чёрный, от ушедшего солнца, мир за окном. А что я вообще способен ему сказать?.. Что не было ещё сказано другими? Если я о чём способен рассказать, другие рассказали это и красивей и информативней, нежели я…

— Саш, идём спать, м?~ — сказала она странно, отложив планшет. — Я кое-что хочу тебе сказать на ушко~

***

Я слышу шум бурной реки.
Я перехожу её вброд. Но не на другую сторону берега, а вброд.
Я вижу глаза, проплывающие в воде. Их очень много.
Я стараюсь отвести взгляд, но тогда чувствую, как в воде, за ноги мои, цепляются чьи-то мёртвые руки.

— …Убийца…

— …Семьепредатель…

— …Кровопроливец…

— …Душегуб…

Я закрываю глаза. Я не хочу здесь находиться. Мне неприятно от их слов. И неприятно от осознания, что слова эти не есть клевета.
Они говорят правду. Мне нечего им возразить.

— …Лучше ты, чем все мы…

— …Лучше ты, чем все они…

— …Пустота проглотит тебя…

Поток становиться сильней. Он уже не ударяет по моим ногам. Поток бьёт мне в грудь. Оно пытается свалить меня с ног. У меня нет сил идти дальше. У меня не хватает сил даже стоять.
Я слышу их нарастающий зов. Я же забираюсь по гнилым головам. С каждым моим шагом чья-то жизнь с треском обрывается. Человека. Нелюдя. Стара. Млада. Мужчины. Женщины. Нет никакой разницы, чья это кровь, если ей полна вся река.

***

— Я не понимаю.

Я поглаживаю её по голове, пока та рыдает. Это мой четвёртый год в сознании. Весна в Валентии. Астрид хочет ребёнка. Она тащит меня в постель каждый раз, когда появляется возможность.
Она хочет, но сегодня мы узнали, что не можем. Я не могу. Было ли это предрешено с начала? Стало ли это моим наказанием за кровопролитие? Если моя натура в отнятии жизни, неужели я не смогу её дать?.. Неужели я и правда не могу её дать…
Астрид рыдает. Моя рубашка становится тёплой и мокрой от слёз. Уил всё это слышит, но ничего не говорит. Я прижимаю Астри к себе, уже не поглаживая. Мы не можем ничего с этим сделать, как бы ни хотели. И ты знаешь, что я не смогу назвать частью себя то, что частью меня не является. Я ещё не готов к такому.

Нас оставили в покое. Вернее, почти-почти. Астрид всегда мечтала о таком, пусть сейчас и говорить об этом не хочет. Мы живём в отдельном доме на юге Валентии. В солнечном, безбедном краю, где летом солнце заставляет покупать охлаждающие препараты. В городе, где мне запрещено улыбаться, есть мясо и не носить солнцезащитные очки. Но Астрид думает, что это всё временно. Что меня можно «излечить». Я не хочу ещё больше ломать ей сердце и соглашаюсь, хоть мне и очень трудно врать. Мне противно принимать на веру, что моя сущность — это болезнь.
Я такой, какой есть, пусть мне и приходится это скрывать ради избегания проблем для Астрид. Не хочу, чтоб полиция задавала ей ненужные вопросы. Не хочу проблем… Хочу в лес.
Пойти и извиниться перед огромной важной совой за всё дерьмо что вылил на него, пусть даже он и не был прав.

***

Я выбежал на улицу. Чёрный внедорожник протаранил собой деревянный заборчик и, выехав на дорогу, припустил по шоссе вперёд.

— Уил! За ним! — крикнул я, забравшись на заднее сиденье. Водитель молча вжал педаль в пол. Я достал кейс и стал быстро собирать снайперскую винтовку. Обычно она использовалась при стрельбе по «мишеням» в окнах, когда находишься в спокойной обстановке. Но сейчас другая ситуация. Заказ выскользнул из моих рук и уже отрывается от нас. Он может уехать от Уила, но от пули не уедет.

— Не волнуйся, никуда он не денется. Нам же не нужна поддержка, так?

— Верно. Просто держи его прямо… Посмотрим, как его мозги забрызгают салон, — процедил я, сквозь маску. Уил уже скрыл своё лицо за чёрной балаклавой.

На резком повороте меня прижало к стене. Когда выровнялись я открыл окно и на полном ходу полез на крышу. Ветер обдувал меня со всех сторон, заставляя полы плаща развиваться на нём. Стащил с меня капюшон. Ладони взмокли от стылой крови и скользили по крыше машины.
Я достал нож и крикнул в салон.

— Извини, брат!

— З-за что? — непонимающе спросил Уил, но увидев в моих руках нож, решил приберечь слова на потом. Используя лезвие как скалолазный инструмент, я силой пробивал крышу и вскарабкивался. В следующий раз надо будет напомнить Энгеру поставить на машине поручни. Устроив винтовку поудобнее, я распластался на крыше, удерживаясь на одном лишь ноже и росте.
Достаточно всего одной пули…

С заднего сиденья внедорожника поднялся человек с автоматом. Совсем вовремя, когда я уже на позиции.

Но ведь это не заказ, не так ли? Их трое или двое в машине. А заказ кто-кто, а точно не лысый. Так или иначе, он собирался стрелять, но мой патрон дал трещины по всему стеклу и кажется, там брызнула кровь. У меня очень хорошее зрение, но ночью, на скорости, при постоянно меняющемся освещении, понять убил я его или не убил можно только через несколько секунд, если его стекло совсем разобьётся и там засветятся вспышки выстрелов. Я оттянул затвор на себя, гильза вылетела и потерялась где-то на дороге, сначала звонко стукнув о крышу.
Затвор обратно. Прицелимся ещё раз, машина ведь ещё едет.

— …епересете! П..ель!

Расплывчато раздался снизу голос Уила. Он стал открывать окно.
Я помню где сидел водитель, я смогу застрелить его, даже если прямо сейчас мне повязку на глазах затянут. Он ушёл в поворот. Я вцепился в крышу. Уил постарался войти в поворот плавненько, а я увидел, как из внедорожника вытолкнули тело, прямо на дорогу.

— ПИСАТЕЛЬ! СЗАДИ! — уже крикнул Уил. Я повернулся.

Ещё два внедорожника, вот точь-в-точь такие же, как преследуемый. Только вот на них есть поручни и подъём на крышу. А С КАКОГО ЧЁРТА Я ДОЛЖЕН БЫЛ ЗАБИРАТЬСЯ ПО ЭТОМУ ВСЕМУ? А?!

— ГОНИ ЗА НИМ! — крикнул я. Забрался подальше на крышу, упёрся на спину. Винтовку на живот.

На крыше одного из внедорожников уже был человек в полной боевой выкладке, разве что без рюкзака. Передёрнул затвор автомата.

Либо нож. Либо винтовка.
Если первое, упаду прямо на дорогу, вот сто процентов. Второе, не смогу стрелять.

А если подождать?

А ЕСЛИ ПОДОЖДАТЬ Я СЕЙЧАС БУДУ ИЗРЕШЕЧЁН!

Винтовка полетела на дорогу. Я вскинул руку, сформировав силовое поле. Пули градом посыпались на неё. Уил вжал на газ и меня ещё чуть тряхануло. Я перебрался чуть подальше, почти залезая на лобовое стекло. Единственная. Единственная кочка и я полечу как резиновый мячик, прямо под колёса и хрен что меня спасёт.
Пули ударялись в щит, пытаясь пробиться, если не в меня, то в машину. И тут меня осенило: я же телепортироваться могу!

Но я сразу себя одёрнул. Чтобы материлизовать себя в одном месте и перестать существовать в другом, нужно хотя бы секунду побыть без движения и перестать напрягаться. А как тут перестанешь, когда накрывают тебя плотным свинцовым огнём?
Хотя, есть тут один вариантик.

— ЖИВИ, ЛЫСЫЙ! — крикнул я и убрал щит. Сразу лоб оцарапала пуля, а другая как раскалённая арматура вонзилась в бок. Я сжал зубы, и оно сразу утихло, залитое страшной дозой естественного адреналина. Я поднялся и, разбежавшись шага в два, прыгнул навстречу.

У меня хорошая фантазия, чтобы писать коротенькие сюжеты, и я отлично представляю себя со стороны.
Оказался на капоте машины. Схватил телекинезом стрелка и швырнул в сторону, на дорогу. Машина вильнула в сторону. Я потерял равновесие, распрямившись, и если бы не телепортировался на крышу, немедленно бы коснулся затылком асфальта. Дал себе пару секунд передохнуть. На крыше внедорожника нашёл лежащий пистолет. Притянул к себе и сразу выстрелил в другого стрелка раза четыре, что поднимался на крышу этого транспортного средства. Тот сразу и на тротуар отлетел. Я шмыгнул в салон и сразу выстрелил в водителя раза три и в дружка его, что хотел на меня с ножом кинуться, но сам получил ещё тройку пуль в пузо. Пистолет пуст. Схватил пистолет-пулемёт и только успел вылететь, как внедорожник уже на полной скорости съезжал в сторону. Телепортировался на асфальт, пробежал ещё пару метров, вслед уезжающему внедорожнику номер два, где стрелок там потерял Уила и целился в меня. Ещё секунда и я уже бью ему по лицу, что есть мочи. Он выхватил нож и как хотел мне вонзить его прямо в бок, но телекинезом я вывернул его кость наизнанку, раскрыв кожу и вдребезги разломав кости. С ним закончено.
С пистолета в моё тело выстрелил ещё один опер, но я даже не почувствовав (возможно он даже не попал), ударил его о внутреннюю стенку, головой. Мёртв не мёртв, но от силы удара оперативник определённо обмяк. С этими всеми хотел уже заканчивать и, не став разбираться с водителем, прихватив с собой пистолет, перепрыгнул на Машину Уила, которую внедорожник уже достиг и собирался столкнуть с обочины. Стекло и так было бронированным, так что я и не собирался как бык стрелять с какого-то там пистолета по нему. Колёса — другое дело. Вот надо бы людям научиться какую-то броню на резину ставить, вот тогда другое дело!
Впрочем, после четырёх выстрелов, внедорожник быстро начал сдавать обороты и теряться позади на шоссе. Мы уже выбирались из города. Сворачивать некуда.

— Как успехи? — спросил Уил, открыв мне окно, но влезать я туда даже не стал, а просто чуть свесился.

— …Вроде неплохо. — поморщился я. Адреналин уже вышел, и я теперь чувствовал как кровь покидает меня, оседая на плаще и другой одежде.

— Тебе неплохо, а у меня на крыше пиздец, — ответил он и после завершил. — Держись крепче, нам ещё удирающего догонять.

Я перевернулся снова на спину, смотря как позади, быстро круча лопастями, нас настигал вертолёт… И почему мне кажется, что он тут совсем-совсем не к месту?.. И почему я такой спокойный?

— Эй, ты там в порядке вообще? — спросил Уил.

— А?.. — спросил я.

— Ты в порядке, нет? Слышь, ты держись там!.. Знаешь, это можно и потом сделать, если тебе настолько плохо.

— Ты о чём? — непонимающе переспросил я и увидел, что кровью уже залил не только крышу, но даже боковые стёкла. Я сел, поморщившись от боли и достал аптечку. Вколол обезболивающее, адреналин, и, пыхтя носом, стал перевязываться. Пакета крови же у меня нет, верно?.. Хотя, даже так, какой толк в том, что я делаю? Бинты, которыми я перевяжусь, всё равно намокнут и станут бесполезны… Кровь что я остановлю, всё равно протечёт дальше. Я просто прикрою глаза на секунду, хорошо?

Крыша скользкая от крови. Я очень хочу спать. Я много силы потратил, как ни как, разбираясь с какими-то двумя машинами. Почему-то я просто хочу, чтоб всё это уже поскорей кончилось… Как же я хочу просто уснуть где-нибудь и…

Уил стащил меня с машины под руки. Сначала я почему-то подумал о том, что полетел на асфальт и вот, из-за физики и скорости все мои косточки сотрутся в порошок и кровяную массу.

— Тихо, тихо, только не помирай, только чёрт возьми не сейчас, — прошипел он. Я пытался волочить свои ноги, но я чувствовал только стылую кровь. Человек истекает минут за девять и, наверное, всего от одной дыры… А у меня три или четыре и кажется все винтовочные. Или сколько у меня там? — Прости, брат. Просто не умирай пока, хорошо?

Я не понял о чём он, но под спиной почувствовал приятную землю леса. Но глаза уже совсем не видели. Очень… Холодно… Очень. Это конец?..

Глава 11 «С мечом промеж рёбер».

На голове моей мешок. Руки мои в каких-то рукавицах, а ноги в кандалах.

Погодите, что?

Что я здесь делаю? Почему мне кажется, что сидеть на жестком стуле в совершенном непонимании, это точно не то, что мне нужно? И тем более, снова без плаща!

— Снимите с него мешок, — прозвучал какой-то голос. С меня сняли мешок и дали проморгаться. Я находился в суровом помещении с серьёзными серыми стенами, не менее серьёзным столом и каким-то очень серьёзным человеком в чуть ли не похоронном костюме. Это сон? Почему я очень хочу, чтобы это был сон?

— Ваше имя.

— А-александр Мохечхок? — пожал я плечами, словно сам не знал какое моё имя.

— Полуночный Леший. Вы обвиняетесь в трёх тысячах с половиной умышленных убийств по всему континенту и терроризму по отношению к Южной части Валентии и её гражданам. Есть ли хоть какое-то оправдание для вас?

— …А… Ну… — я посмотрел на руки, закованные в цепи.

— Нечего сказать, не так ли? — спокойно сказал человек в костюме. Лицо его сохраняло сталь, но я прямо чувствовал прущее удовольствие.

— Я делал это ради денег. Наверное… Я ведь не делал это потому что мне это нравится.

— Значит виновный во всём сознаётся. Запишите для протокола. Вы знаете, что будет дальше?

— Я не хочу знать. Просто делайте что нужно, — пожал я плечами и чуть подёргал цепи. — Но я не могу обещать, что не выберусь отсюда без вашего разрешения.

— Не беспокойтесь, мы об этом позаботимся. Уведите его. Суд состоится через неделю.

***

Прошло уже шесть дней с момента моего заключения. Ни ответа, ни привета. Ко мне никто не пришёл. Никто-никто… Никакой весточки от синдиката. Словно меня просто все кинули! И как я вообще тут оказался?!
Я нахожусь в трёх стенах и одной решётке шесть дней. И буду находиться ещё больше, а то и вовсе, может быть, отправлюсь к праотцам, если введут в мой случай смертные казни.
Как же Астрид? Неужели она бросила меня?.. А мне казалось, что любовь, это нечто другое… Хотя что вообще я знаю о ней? Только то, что она любит сериалы и у неё нет целей в жизни? А кто я такой чтобы вообще её судить за такое?
Что я сам за это жизнь сделал? Чего добился? Убил кучу людей? Вот радость-то! А ради чего? Ради какой такой высшей цели было пролито столько крови, что даже во снах всё заливается ей?

— Открывай его.

По другую сторону решётки появился мужчина в разгрузочном жилете и чёрной куртке с нашивкой черепа из которого вытащили кусочек пазла. На лице у него была вязаная лыжная маска, открывающая только глаза. Это за мной. Забавно, что они теперь ходят ТАК открыто.
Полицейский, стараясь не поднимать кепки со звездой, чтоб я не видел его глаз, открыл решётку. Я ухмыльнулся и, выйдя из камеры, протянул руки с цепью, чтоб меня развязали. Я же не хочу отправиться домой, в цепях, так?

Я почувствовал чьё-то нежное, но очень ледяное касание на своём плече. Что-то знакомо мне прошептало на ухо:

— Привет, мстящий~

Удар дубинкой по затылку гулко отдался в голове. Ноги подкосились. Ослабшее от недавних ран тело совсем не слушалось и мешком упало на холодный пол.

— …мы скоро встретимся~

***

Я очнулся, сидя на жёстком стуле с руками на железном столе. Ладони мои были широко раскрыты и зафиксированы. В комнате без окон и с серыми стенами находился всего один тусклый прожектор, смотрящий вниз и освещая только стол с моими руками.
По другую сторону сидела девушка с такими расплывчатыми очертаниями, словно я находился во сне и просто не мог на ней сконцентрироваться.
У неё было бледно-белое лицо. Чёрные провалы вместо глаз. Светлые волосы, запачканные стылой кровью. Я узнавал эти черты — я видел её всего однажды и в ту ночь оторвал её ангельские крылья.
Она улыбнулась, обнажив зубы, полные застывшей крови. Я молча смотрел на неё, даже не зная, что сказать.

— Неужели ты думал о другом конце, Мстящий?

— …Нет… — выдохнул я, закрыв глаза. — …нет, это должно было кончиться не так…

— Плохие парни больше не выигрывают, а одиночки не выигрывали никогда. Теперь ты один, сотворивший много зла. Приготовься к наказанию.

Меня содрогнуло от боли. Я задёргался на месте, но не мог пошевелиться или даже закричать: зубы крепко сжали резиновый цилиндр, что затыкал мне рот. Мне резали пальцы. Не отрезали, но вскрывали подушечки, оголяя кости, а я ничего не мог делать.
Свет бил в глаза, сквозь чёрную повязку.

— Ничего страшного Писатель. Это просто мера предосторожности, — Старатов. Старик Старатов! За что?! За что вы делаете это со мной?! Но мне стали вскрывать второй палец и мысли снова замотались багровой дымкой. — Потерпи, самое интересное ещё даже не началось, а ты уже готов кляп проглотить… Вот ты, привяжи его голову, пусть не дёргается.

Меня дёрнули за голову назад и двумя ремнями прикрепили к стене. Я оказался обездвижен. Железный стол и стул приварены к полу. В руках совсем нет энергии, а вместо потоков телекинеза на метры, из разрезанных пальцев выливаются струйки крови, которые сразу собирают какими-то трубками, словно пытаются меня обескровить. Вскрывают палец и вставляют трубку. Вскрывают палец и вставляют трубку.

Через некоторое время я перестал чувствовать боль. Я перестал чувствовать то, как взялись за мою вторую руку…

— Я всего лишь приехала сюда принести мир и любовь. Перестать смотреть на то, как людей убивают за кошелёк, а нелюдей за то, что они такие есть… Но ты не дал мне это сделать. Ты оторвал мне крылья, Мстящий! Ты убил народного мстителя, Писатель. Ты разорвал свой спасительный билетик… Теперь остался только чёрный.

Укол адреналина привёл меня в себя.

— Ты вышла из игры. Мои поздравления! — Старатов похлопал в ладоши. — Молодец, Астрид. Не сказать мне ни слова, собрать деньги и свалить… Да-а, это отличный план, — Астрид промычала по другую сторону стола, видно дёрнувшись. Руки не слушались. Пальцы были стиснуты. Зубы от давления прокусили резиновый кляп. Старик усмехнулся, видно устало покачав головой. — Мне жаль избавляться от самородка вроде Писателя. Возможно, ещё год назад вычеркнуть его из списка было бы суицидальным решением для синдиката. Этот нелюдь приносил хорошие деньги. Настолько, что только на один его заработок можно было сделать состояние, правда он был довольно глуп, чтобы им пользоваться… Я понимаю, что ты решила выбрать его. И я даже понимаю, что ты запланировала вашу свадьбу, даже не обговорив это с женихом. Он ведь простой маньяк, у которого отбили мозги, им можно вертеть как хочется, конечно же…

Казалось, Старатов даже жалел меня, хотя в его словах нетрудно было различить главную насмешку надо мной. «Простой маньяк с отбитыми мозгами». Спасибо огромное, старик, за такую благодарность. Я редко брал деньги для себя. Я выполнял работу так, как не мог делать её никто. Я прославился как страшнейший нелюдь на всей земле, а сейчас ты причиняешь мне и моей любви боль и страдания… И ты делаешь правильно, потому что не будь на мне этих оков, уже за одно пленение Астрид я отгрыз бы тебе голову. А за свои пальцы, сделал бы это медленно…
Но сейчас ситуация складывалось ужасной. Я ничего не мог сделать. не смотря на снятые на руках «варежки», я не мог шевелить пальцами. Они словно отупели, одеревенели и совсем меня не слушались, а только постоянно болели — я уж молчу о том, чтоб использовать телекинез… Лишь бы мне ещё глаза не прокололи. Лишь бы мне ещё глаза не прокололи…

Я умоляю, мир, дай мне шанс выйти отсюда живым. Я воздам Старатову что должно и уйду. Всего один раз. И я больше не ослабну. Не потеряю бдительности. Я отрекусь от наёмничества. Лес. Я никогда не возьму больше того, что мне нужно здесь и сейчас. Я сделал много ошибок — но я так мало жил в этом мире. Моя история просто не закончена! Дай мне самому поставить в ней точку, не отдай эту привилегию кому другому и особенно, не отдавай это старику в инвалидной коляске.

— Снимите с него повязку, — приказал он и уже через считанные секунды я мог рассмотреть всё в комнате. Прожектор над потолком. Стол. Тревожное лицо Астрид, неотрывно смотрящую на то, как я от боли скалю зубы и жую кляп. Совершенно спокойного Старатова, сидящего так же за столом, но в отличии от нас, его руки были на подлокотниках инвалидного кресла, а не на столе.

— …я правда не хотела, чтобы всё закончилось так, — жалобно прошептала Астрид, смотря мне в глаза. Я ничего не мог ответить и не только потому, что нечего было сказать. Ладно уж, ничего страшного. Не твоя вина за эту кашу здесь лежит. Я всего лишь вскружил тебе голову — дал почувствовать сильной, и ты разбилась о порог собственных возможностей. Мы оба.

— Ничего страшного Астрид. Если ничего не можешь поделать с настоящим, зачем сожалеть о прошлом? — заметил Старатов, чуть ухмыльнувшись. — Попрощайтесь с друг-другом хотя бы. Неужели вы думаете, что я вас развяжу и отпущу после такого?

Астрид тяжело вздохнула, смотря на меня. На её глазах наворачивались слёзы. В груди у меня словно под сердцем камень подвязали. Я опустил глаза на прикованные к столу руки. Изуродованные культяпки с фалангами пальцев, перетянутые леской и проволокой, похожие больше на страшный сон рыболова.

— …Пока… Ал… — всхлипнула она, опустив голову, и зарыдала, не сдерживаясь. Я хотел бы её успокоить, но мог только молчать.

— Ну-у, ну-у, разве так прощаются? Ты же, Астрид, ничего не сделала за жизнь. Пустышки перерождаются. А Писатель вот, людей убивал. Скажи ему хоть что-то прежде, чем он будет кипятиться в аду для отродий.

— Я… Я люблю тебя, Саш… — всхлипнула она. — И… Я в-всегда тебя… Люби-и-и-ила-а-а… — Она снова разрыдалась, опустив голову на руки.

— Ну всё-всё, Астрид, отставь сантименты. Неужели ты хотела взять шествие над бесчувственными наёмниками, будучи такой чувствительной женщиной? Возьми себя в руки и взгляни на своего возлюбленного. Хочу, чтоб ты запомнила этот момент хорошо.

Она подняла на меня заплаканные глаза с поплывшей тушью. Позади неё встал человек в форме, задвинув в пистолет обойму. Она, не отрываясь, смотрела на меня. Я пытался хоть как-то её предупредить, дёргался, рычал как животное, но хлопок оборвал мои страдания. Я пошатнулся. Боль пронзила мою шею, и я посмотрел на свои, запачканные в крови, руки. Дышать оказалось трудно. Астрид закричала, задёргавшись на стуле, смотря на меня. Меня же уже одолевала слабость. Я еле поднял голову, чувствуя, как последние силы меня покидают. Человек позади неё поднял пистолет и под тихий хлопок глушителя, прострелил ей шею. Она хрипло попыталась кричать, но после, тихо плача, положила голову на руки. Я закрыл глаза.

— Дин-дон. По ком теперь стучит колокол? По тебе и твоей подружке.

***

Меня вытащили из багажника как тело. Пуля в шее прошла навылет, но связанные руки и ноги не давали и надежды дёрнуться. Это конец, не так ли? Неужели совсем всё кончено?

— Можешь теперь тут оставить. Поехали, пока вечер не наступил.

— А что, мы даже не закопаем их?

— А зачем? — спросил первый, риторически. — Лес всё равно все тела пожирает. Тут вечная могила, епт… Да и глядишь, лесок получше к нам будет относиться.

Меня сбросили на сырую траву. Рядом сбросили ещё одно безжизненное тело.

— Слушай, так он живой, нет? — остановился один из наёмников и ткнул меня в бок носком ботинка.

— А какая разница? Вот и посмотрим, леший он или нет, — он рассмеялся и со всей силы ударил меня ногой под бок, заставив аж согнуться и застонать от боли. — Пулю выдержал в шею, но против леса хер попрёшь. В аду передай привет от Токаря, Писака.

Хохотнув, меня пнули с другой стороны и вскоре удалились. Сели в незаглушенную машину и укатили, напоследок одарив выплеском газов в лицо. Спасибо большое, мир. Я ещё жив и уверен, Лес как раз на моей стороне.
Я попытался выбраться, но путы слишком тугие, а моих сил недостаточно. Слишком много боли. Настолько, что, кажется, я уже отключился от этого мира. Больше не хочу думать о людях, что окружали меня когда-то. Я просто хочу свернуть голову Старатову… Только ему одному и больше ничего в этой жизни мне не нужно.

Что-то громоздкое, обдав меня ветром, приземлилось рядом, почти бесшумно и по знакомому ухнув, со смешком спросило:

— Тебя постигла ужасная судьба, не так ли?

Глава 12 «В изгнании от жизни».

Я ничего не вижу, но чую сыроватый воздух. Меня обвивают корни, обвязывая шею и местами тело. Они не жёсткие, даже наоборот — они раскрыты, внутри сочны и мясисты.

Когтистая лапа Нума убрала их от меня, оставив на местах ран только зеленоватую, ледяную слизь. Соватый меня усадил, поправив острым когтем спину, и опустился напротив.

— Ну всё, хватит, — сказал он, разрушив тишину. Я смотрел только на его оперенье в темноте. На сырой подземный пол. На свет в конце пещеры. Внутри было настолько холодно и промозгло, что казалось, я сам стал большим холодным и промозглым камнем. — Перестань. Скажи уже хоть что-нибудь.

— Что? — спросил я, не отрывая глаз от точки, что выбрал какой-то своей целью.

— Давай, посвяти меня в то, что произошло. Ты уже в порядке дней, ну не знаю, три, а всё ещё ведёшь себя как овощ.

— Да?..

— Слушай, парень, тебя пытались убить, но ты чудом выжил, потому что я был рядом! Может, не знаю, поделишься своими планами?

— Нет у меня планов… Да и вообще, зря ты меня спасал, — тихо сказал я.

— Да быть не может. Мстящий!

Он ткнул меня когтем в плечо. Вообще, большой соватый был сейчас в растерянности и возмущался. Из голоса его пропали нотки совиной гордости и теперь он выглядит просто обеспокоенным. Он потыкал меня ещё пару раз, заставив покачаться как неваляшку. Меня толкают в одну сторону, а я обратно… Да я по жизни как неваляшка. Такая глупая игрушка, которую как ни верти, а всё в одном положении.
Нум бросил свои попытки привести меня в чувства и в раздумьях стал расхаживать рядом, что-то неслышно бурча под клюв. Я молчал. Упёрся лицом в ладонь и разглядывал неровные, кровавые швы на второй… Конечность просто изуродована. Что первая, что вторая. Неужели меня хирургическим путём лишили всех сил?

— Тебе надо залечь на самое дно. Не светиться, — выдал наконец Нум. — Я могу познакомить тебя с общиной в глубине леса. Правда тебе придётся помолчать о том, что ты имел какие-то связи с людьми.

— …Что за община? — спросил я, незаинтересованно, всё ещё смотря на руку.

— Иногда нелюди уходят от Валентии в леса, или их изгоняет ХилТоп.

— …Ты хочешь, чтобы я жил среди остальных нелюдей? Что ненавидят расу людей, потому что они ненавидят их?.. Какой в этом всём смысл?

— Успокойся. Тебе всё равно некуда податься, а люди и так умирают в лесу. Если кто забредёт, все решат, что лес их поглотил, а не ты сожрал.

— Это рано или поздно придёт к концу. У синдиката уже было в планах собрать как можно больше денег от правительства всех стран на уничтожение Безымянного леса… Нас всех просто сожгут. Обратят в пепел.

Нум не нашёл, что ответить. Он молча, не двигаясь, смотрел на меня через плечо и о чём-то очень усиленно думал.

— Это… Это не м-может… Нет, — он покачал головой, остановившись на одном месте. — Нет-нет-нет, это… Это звучит как бред. Не лучшее время ты выбрал для шуток, Мстящий, — я не стал оправдываться, но для себя уяснил, что мне не очень нравится идея жить в глубине леса с какими-то существами под боком. Просто лес весь кажется мне домом. Я не хочу делить его с кем-то, но… Быть может, Нум прав. Может, мне и правда стоит залечь на дно в каком-то лесном племени и потом решать, как жить. Побухтев ещё немного, соватый кажется всё же принял решение. — Нет. Пойдёшь и будешь жить там… Мать Природа, да хотя бы попытайся.

— Попытаться ладно, попытаюсь, — ответил я, уже приходя в себя. — И где оно?.. И где Астрид?.. Хотя бы её тело.

— Мне кажется, ты не хочешь этого знать, — спокойно сказал Нум. — Я про «Астрид». А что до общества Изгоев, то оно находится близ самого центра леса. Я расположил их себе поближе, так что если ты сейчас отправишься вниз по реке, почти сразу к ним выйдешь. Можешь сказать, что ты от меня, ещё хорошо будет. Если скажешь, что был в отношениях с человеком и что ты ни разу не притеснялся, будет плохо. И лучше не говори о Лесном Буйстве. Ты меня понимаешь?

— Да-да… Ладно, получается я пойду.

У меня было явно гадостное ощущение по поводу всего этого. Да вообще по всему. Я просто ни о чём не хотел думать. Надеялся, что всё как-нибудь решится само собой. Что я вновь увижу Астрид, а сейчас она просто где-то в синдикате, ждёт моего возвращения. Что я просто потерял в лесу сознание от потери крови и меня спас Нум. Но воспоминания о прошедшем дне напоминали о себе, причиняя острую боль в голове и пальцах. С каких пор даже самые страшные мои кошмары стали затмеваться реальностью?

Выйдя из пещеры, я зажмурился и закрылся рукой от света, к которому так и не смог сразу привыкнуть. Находясь на высоком холме, я смотрел на садящееся солнце, озаряющее меня последними лучами. Меня и огромное дерево, накрывшее сотни метров вокруг своими кронами, из-под чьих корней я вышел.
Вокруг, на многие-многие километры вокруг раскинулись широкие и непроглядные леса, которым ещё ни один человек не осмелился дать название, так и оставив безымянными. Полной грудью не дышалось, как бы я ни пытался.

Я увидел небольшую речку, даже, скорее, маленький ручеёк, что уже дальше становился одной большой рекой. Я стал спускаться вниз, голыми двупалыми ступнями ступая на каменистую почву, влажную гальку с водой и порою траву.
И всё мне не давала покоя мысль: множественные ручьи соединялись воедино, создавая сильнейший несокрушимый поток, со временем придавая гранитным скалам и кускам камня гладкие овальные формочки… Поток стал могущественным из-за единства его составляющих.

А что я? Похож ли я на поток? Я один в поле, а сейчас ещё и не воин. У меня даже нет начала. Я — всего лишь единожды стекающая по склону вода. Не имеющая силы, но ранее бывшая частью страшной бури… Или может даже не бури. Какое вообще моё место в этом мире? Я ведь не должен был быть сильным: сильным бывает только общество. Река, которую образуют ручейки… Одинокий ручей, наверное, не может стать рекой. Но ведь и с другой стороны — тогда как на моих руках оказалась кровь стольких людей и нелюдей? Как я, одинокий ручеёк, оказался сильней тысяч других ручейков, что вместе, образовали бы море? Но может быть вся моя философия — не более чем бред затухающего в душевной боли рассудка и не имеет никакого смысла или веса.

Внизу по реке я увидел небольшой лагерь. Просто шатры и старенькие избушки, сверху которых навалили еловых лап и навесили армейских сеток. Я сунул руки в карманы плаща. Посмотрел на свои штаны с изодранными штанинами и грязную офисную рубашку.
В карманах пусто. Кажется, я потерял свой нож с концами… А вот бело-красная пачка сигарет оказалась не только полной, но и ещё на своём месте. Прямо божий дар, чтоб его… Закурить, правда, не от чего, да и не думаю, что нужно. В душе и так царит такое умиротворение, что хочется спокойно затянуть петлю на шее. Успокоение и выравнивание сердцебиения тут ни к чему… Хотя, по словам Уила, сигареты работают не только для этого, но с другой стороны откуда ему-то знать? Сам он вроде не курит, а мои вообще и не пробовал.

Я видел редких нелюдей в старой, изношенной одежде с заплатками или даже вообще в одежде из шкур. Если честно, я не хотел подходить ближе, с кем-то заговаривать. Я даже не знаю, кто здесь главный, чтоб можно было с ним поговорить о моём прошлом и том, зачем вообще таким меня сюда послал Нум. Вот хоть бы сейчас передо мной выскочила какая-нибудь агрессивная незнакомка с копьём и сразу наехала на меня, что я чужак, что я тут делать ничего не должен, что она сейчас меня возьмёт в плен и поведёт на суд к главному, за нарушение какого-то их закона… Так, наверное, было бы проще. Да и в конце концов, это был бы приятный, литературный ход, который я уже видел во многих книгах.

Но такого не происходило. Я даже спустился вниз по реке и при желании мог дотронуться до стен одной избушки. Даже более того, я видел шалаши из шкур и мог спокойно рассмотреть всех нелюдей, что сидели за ним. И если бы хоть кто-то из них сейчас смотрел в мою сторону, наверное, сразу б увидел… В моей разлагающейся душе ещё поселилась явная неловкость. Будь у меня руки целы, я бы, наверное, и чувствовал себя уверенней, но сейчас хотелось скорей уйти в сени леса, ни с кем даже не встречаясь взглядом. Уйти так, словно никогда не приходил.

На крыльце одной избушки я заприметил какого-то ожуму с грязно-серой шевелюрой и нечёсаной бородой, одетый в наряд из шкур. Он пристально смотрел на меня, жуя рагу из миски. Я сделал ещё пару шагов вперёд. В это время рядом проходила зелёная девушка-драконойд, лет двадцати пяти на вид, с корзиной какого-то белья в руках и одетая в простенькую одежду из ткани. Она остановилась, смотря на меня и, не отрывая глаз, подошла к ожуме, который всё так же спокойно разглядывал меня и что-то жевал. Девушка спросила что-то, а тот лишь пожал плечами и что-то безразлично ответил. Она оставила корзину и куда-то побежала.
Пальцы заныли. Захотелось ей вдогонку выстрелить импульсом, чтоб не смогла никого предупредить о приходе Полуночного. Но вовремя себя отдёрнул. Нет надобности в её смерти… Почему я вообще об этом подумал?

Но надо ведь что-то делать. Первым не заговоришь. Побежать на утёк — не побежишь. Кинуться на них — да почему вообще нужно кидаться? А каких-то действий, кроме застывших подозрительных взглядов не дождёшься.

И тут меня осенило. У меня проблема с руками: мне нужна помощь. У меня есть отличное алиби по прибытию сюда. Я подошёл к ожуме, что сунул деревянную ложку в рагу и, вытерев бороду платком, посмотрел на меня.

— Классный плащ, — заметил он, взяв ложку, и продолжил есть.

— …Мне… М… Нужна помощь, — сказал я, собравшись наконец с мыслями и показав руку. Ожума хохотнул.

— Могу только это предложить, — он достал из сапога большой нож, больше похожий на тесак. Он сделал им короткое рубящее движение и после заверил, — Болеть больше не будет… А так, тебе к нашему врачу. От столбняка даже прививочку сделает, если нужно. Ну-с, не стану задерживать, я вообще-то охотник, не мне с тобой говорить. Тебе только туда, — он показал на один из крайних домов.

Я кивнул. На моё удивление, всё прошло очень даже гладко, и я отправился по указанному адресу. Вообще, я сейчас представлял, что, зайдя в избу, увижу, например, сортир или что-то такое же, от чего можно было вернуться с недовольной мордой и выражением «ты всегда шутишь так паршиво?»… Но к моему удивлению, открыв дверь, я увидел вполне чистое помещение. На вешалке в коридоре висела помятая шляпа и шелковистый новенький шарф.

За коридором по одну сторону меня ждала кухня, а по другую — операционная. Если я б открыл центральную дверь, то скорей всего оказался в спальне. Не знаю точно: просто предчувствие. В воздухе витал резкий запах жжённого керосина и кажется просто спирта.

— …Вчера вот, Ингвар ушёл в лес, так ещё и не вернулся, может случилось чего?..

— Ты зря беспокоишься. Лес нас бережёт, — сказал какой-то мужской голос. — Численность в лагере, конечно, маленькая, но у нас великий покровитель.

Я заглянул на кухню и встретил удивлённые взгляды ещё одного ожумы в рубашке и какой-то эльфийки с тёмно-серой кожей и закономерно острыми ушами. Последняя была одета в тонкий свитер с поднятым воротником.

— А вы кто? — тихо спросила меня эльфийка и потянула руку себе куда-то за спину. Я достал руки из карманов.

— Спокойно, — сказал я, хотя сам волновался. — М-мне… Мне просто нужна помощь. У меня все пальцы в проволоке.

— О господи, — эльфийка, смотря на мои руки, от ужаса прикрыла рот рукой. Драконойд, накинув на себя белый халат, прошёл мимо меня, сказав:

— Пройдёмте в операционную, — конечно, я мог бы сейчас запаниковать — что же всё так просто? Нет ли здесь подвоха? Что им мешает прямо сейчас прирезать меня, пока я в таком беспомощном состоянии?.. А не пустая ли всё это паранойя? Зачем им всем меня резать, верно? Так что стоит успокоиться и больше такой поток вопросов не поднимать, особенно если нельзя на них получить ответы. Доктор провёл меня в кабинет с железным столом, парой стульев, белым шкафом с какими-то склянками. Он убрал всё со стола и, показав, сказал, — Садитесь.

Всё ещё питая большой скептицизм ко всем своим действиям и решениям, я сел. Впервые за всю свою длинную жизнь, чувствовал себя по-настоящему тревожно. И ведь правда — ранее всё моё тело было страшным, всегда заряженным автоматом. Теперь же его изрядно помяли, запачкали в грязи и крови и погнули многие части, и больше им не повоевать. А что можно сделать с безоружным? Да всё что угодно!

Пока я сидел на стуле, док достал кожаный саквояж и, развернув, достал все нужные инструменты, устроив их на железном столе рядом.

— Райли, подойди сюда, у нас тут операция, — сказал он, даже не смотря на эльфийку, что всё это время стояла в дверях и смотрела на меня.

— Ты уверен, что мы вообще должны ему помогать? Я вижу его впервые. Нокс ничего нам о нём не сказал… Какого чёрта вообще, Фабьен?

— Ты видишь, что вообще у нелюдя с руками? Нет? Тогда на, посмотри… Я вообще не представляю, как он ещё не орёт от боли и ужаса… В конце концов, он не мог «просто» дойти до нас. Мы в центре леса.

— …Меня сюда прислал Нум, — сказал я.

— Кто?.. — переспросил доктор, видно не узнав большого соватого. — У нас тут не так уж мало нелюдей, чтоб я пропустил «Нума».

— Большая сова? — попытался подтолкнуть я его к разгадке этой истории. — Три метра в высоту. Очень гордый.

— Ага… Ладно, молодой нелюдь… Сначала выпей вот это, и я буду вытаскивать проволоку. Потом всё расскажешь, — он поставил предо мной маленький пузырёк с мутным стеклом и пробкой. Увидев моё недоверие, подбодрил — Другого болеутоляющего нет, да и от одного пузырька ничего тебе не сделается. У тебя же нет непереносимости опия, верно?

— …Да я как-то и не знаю… Ладно, давай его сюда.

Я вытащил пробку и осушил весь пузырёк. Сначала я почувствовал, словно всего меня заморозили. Что я застыл, а меня снаружи покрывал лютый мороз. Изнутри же пошло ощущение, словно во мне растопили какой-то генератор, что начал наоборот размораживать моё тело. Я смотрел невидящими глазами куда-то и чувствовал, как вскрывают заледеневшую кожу пальцев.

И мне почему-то показалось, что вообще всё это — один странный сон. Я слышал и чувствовал какие-то отголоски странных, расплывчатых образов. Зима рано или поздно проходит, а ей супротив встаёт весна и лето. И замёрзшие ручьи снова побегут по венам, возобновляя цикл жизни.

***

Пришёл в себя, лёжа в какой-то палатке. Тело ещё отходило от препаратов и покалывало во многих местах. Руки не болели, но все оказались перевязаны бинтами, а следы вскрытия были аккуратно зашиты.

Но тут и была обратная сторона: на запястьях рук устроились обыкновенные наручники, чтоб руками не размахивал… Что же теперь — я здесь на правах пленного? Неужели опять?

— Ты лучше ещё полежи, — предупредил меня от лишних телодвижений знакомый голос ожумы, которого я видел на входе. Бородатый мужчина одной рукой держал обрез охотничьей винтовки, а другой крутил какой-то треугольный амулет на цепочке.

— …что меня ждёт?

— Суд уже идёт.

— И почему я не могу на нём присутствовать?.. Меня же судят, верно?

— А тебя потом спросят, — ухмыльнулся он.

— …Какие-то странные правила. Не пропусти меня Лес, я бы до вас не дошёл.

— Верно, конечно. Но знаешь, не мне решать. У нас в последнее время напряг с едой. Мир становится холоднее, знал? Некоторые культуры больше плодов не дают. Не приживаются.

— В первый раз слышу, — устало сказал я, закрыв глаза перевязанными руками.

— А ещё, наверное, в первый раз услышишь, что очень громко болтаешь сам с собой.

Самый удар оказывается пришёл только сейчас. Астрид тоже жаловалась когда-то, что я бормочу во сне… Наверное, под психотропными веществами, когда я совсем себя забываю, бормочу ещё сильней.

— …И что говорил?

— Ну, сам я не слышал. Но другие тебя маньяком-садистом и людоедом окрестили… Это как раз сейчас обсуждается. Я же просто остался тебя посторожить.

— Слушай, не подумай, я не… Я не маньяк. Я был наёмником, убивал людей, признаю… Нелюдей иногда тоже. Работа, ага?.. Я леший. У меня на роду написано людей жрать… Так что и это было, но я же чёрт возьми это не специально… Слушай, я ведь…

Только сейчас я повернулся на бок, чтоб посмотреть на лицо ожумы, но остановился, увидев, что оно просто засияло улыбкой. Я замолк.

— Плохо врёшь. У тебя плащ похож на полуночного из фильма, вот я и предположил. Только он чёрный и лысый, а лешим прозвали за то, что скрывался в лесу… Давай говори кто такой. Нормально, без этого идиотизма.

Только что мне очень сильно повезло. Либо попался совсем уж тугодум — хотя кто тут кого тугодумом называет. Либо он сейчас продолжает надо мной смеяться.

— …Я… Слушай, я не умею врать. Никогда не умел. Если хотите, я могу уйти. Прямо сейчас. И никто из вас обо мне больше не услышит. Вы вытащили мне проволоку из рук: это прекрасно. Теперь я хочу просто уйти.

В шатёр вошёл амора, одетый в шубу. Обычно аморы не блистали ростом, но этот почти доставал до двух метров. Аморы — это гуманоиды с синей кожей и преимущественно тёмно-синими волосами. Похожи на людей, только волосы поверх покрывает костяной обод, берущий своё начало со лба и затылка. Его глаза были светло-серые, словно мгла, а зрачки белые, с дужкой, размытые, как пятно. Почему-то я подумал, что амора слеп, но он вполне осознанно посмотрел на меня.

— Думаю нашему гостю пора выйти и показаться костру.

…Костру?

Глава 13 «Нити на пальцах».

Мне помогли подняться и вывели из шатра, навстречу огромному, сложенному из брёвен, полыхающему костру, вокруг которого собралось, наверное, два десятка разного рода нелюдей. Разношёрстные, одетые то как бродяги, то как лесные жители из всего, что мог дать лес. Некоторые доставали мне до пояса, а парочка превосходила меня размерами. О некоторых из этого общества я толком ничего не знал, хотя и порой видел… А может не видел никогда. Я часто вспоминаю такие вещи и слова, словно знал их всегда, хоть и вижу их в первый раз.

Но сейчас мысли шли не о том. Моя голова стала ульем, в котором роились пчёлы страха и сомнения, как бы этот день сегодня не стал последним. Как бы меня сейчас на суде не вскрыли как свинью, чтоб не представлял угрозы… Да и как понять, что они знают, а что нет? Что вообще я мог наплести под опием? Да я даже не знаю толком что это и как оно на меня действует!

По толпе пошёл шёпот. Вполне спокойный, сравнимый разве что с небольшим веянием ветерка. Десятки глаз, отражающие в темноте свет костра, следили за мной. Некоторые светились и сами по себе. Амора молча вел меня рядом и усадил на одно из мест, всё такого же скованного. Сам сел рядом, и даже шёпот утих, когда тот начал говорить:

— Сегодня вечером к нашему лагерю вышел он, — его голос, как и у всякого аморы, отдавался эхом из каждого угла. При последнем слове, он хлопнул меня по плечу. — Никто из ниоткуда. Люди вшили ему проволоку в пальцы, и наш док, ведомый одному ему известными, мотивами, решил потратить на него наш опий и своё время. Так или иначе, давай парень, расскажи нам всем, кто ты и откуда.

Амора поправил свою шубу и посмотрел на меня. Вместе с ним на меня смотрели и все остальные. Я глубоко вдохнул и выдохнул, окидывая их всех взглядом.

— …Я… Алекс. Кхм. Алекс Мохечхок. Меня к вам направил Нум. Сказал, что вы можете мне помочь. Сказал, что я должен залечь на дно, а с вами, будет лучше всего. И…

— Кто такой Нум? — прервал меня амора.

— Большая сова, в три метра высотой. Живёт недалеко отсюда, вон в том огромном дереве, — я показал рукой на тёмную крону на холме, возвышающуюся в тёмно-синем небе, как чёрный гриб.

— Откуда он знает о нас?

— Он управляет всем лесом. А вы находитесь в его сердце. Ещё бы он не знал, — возмутился я. Вожак сдвинул брови, посмотрев на меня холодным взглядом, размытых, белёсых глаз. По толпе снова прошёлся шёпот и тихие разговоры, но теперь они были куда громче. Мы с аморой бурили друг друга взглядами. В конце концов, он ногтем поскрёб щетину и, оторвав от меня взгляд, прервал разговоры:

— Тишина! — чуть повысил он голос и вернулся обратно «к нашим баранам». — Лесной Оратор не говорил с нами. Никто из нас его не видел. А ты утверждаешь, что он лично направил тебя сюда. Что связывает тебя с ним?

— Мне кажется, это не то, что ты хочешь знать.

Грубостей конечно амора от моего положения не ожидал, но вида не подал. А может как раз думал, что я буду хамить. Ведь что ещё может «тупой, огромный маньяк», вроде меня? Но его ответ меня немного удивил. Совершенно спокойный и согласный:

— Хм, возможно, — это было его последним разъяснительным словом и теперь, уже другим тоном, он стал рассказывать всем своё решение. Он встал, поправив пальто. — Раньше у меня никогда не было сомнений, когда я принимал нелюдей в нашу группу. Раньше, во всех вас, я сразу видел пылкие, отзывчивые сердца. Оскорблённые людьми и готовые к ответу… Но сейчас… Когда наша община в трудности, когда наши люди каждый день придумывают, что завтра положить в рот. Я в настоящем сомнении, принимать ли к себе брата по разуму, что, как мне кажется, не очень хочет помогать нашему делу. Что сам скажешь? Готов помочь нашей общине выжить?

— Вроде того. Если Нум меня отправил с вами жить, глупо будет отсиживаться, — пожал я плечами.

— Но ты учти, ты на испытательном сроке, все из нас будут следить за каждым твоим шагом. Если есть у кого возражения против его принятия, хочу услышать сейчас.

Пара существ подняла руку. Крупный парень, широкий в плечах и с прямым лбом вышибалы, не дожидаясь разрешения, сказал:

— Добычи попадается в последнее время всё меньше. Лес перекрывает корнями некоторые части. Лишний рот нам только помешает. А засаленные запасы с летней жатвы скоро кончатся.

…Лес перекрывает корнями некоторые части? Разве Нум не покровительствует ими? Разве Нум это не есть сам Лес? Почему эти ребята вообще страдают от нехватки еды в ЛЕСУ?

— Я постараюсь сделать всё возможное, чтоб окупить себя, — пообещал я более спокойно. Я не хотел кого-то умолять. Если что — уйду сам. Совун, наверное, расстроится, но ничего страшного не произойдёт. Мне не нравится общество, но я готов ему хотя бы дать шанс. Надо хотя бы попытаться влиться.

— Есть стоящие претензии, а не обычные опасения? — спросил амора, поднявшись. Все, поднявшие руки ранее, видно настоящих претензий не имели, и теперь руки были опущены. — Значит, добро пожаловать на стажировку. Норман, — представился он и протянул руку для рукопожатия. Я аккуратно пожал её перевязанными пальцами. Тот всё же, не смотря на раны, пожал их в полную силу, заставив меня пошатнуться, зажмурив от боли один глаз. Всё же, стараясь не терять лица, я попытался пожать руку в ответ, но из-за острой, давящей боли, просто не смог. Он похлопал меня по плечу, холодно посмотрев в глаза.

— А-алекс… — прошипел я, оттягивая руку, где бинты снова покраснели от крови. Рука Нормана тоже оказалась испачкана, но он, не подав и вида дискомфорта, показал на палатку, из которой меня вытащили.

— Будешь спать там. Место уже знаешь. Завтра я приставлю к тебе сопровождающего, он тебе обо всём расскажет. Иди, отдохни.

Терпя боль и потому не говоря ни слова, я всего лишь закрыл глаза, а оказался в палатке и устроился на постеленных высушенных шкурах со мхом.
Очень устал, но было слишком больно, чтоб последние искры сознания потухли до фазы сна или хотя бы дрёмы. Я смотрел на потолок шатра и думал, какое же неприятное моё положение. На меня накатывала такая слабость, что хотелось просто умереть и больше никогда-никогда не возвращаться ко всем этим делам. Ни к проклятому Старатову и его продажным псам, ни к Нуму со своими тёрками и классическим «сиди тихо», ни даже к его каким-то грубым дружкам-нелюдям… Ни даже к самому себе и внутренним проблемам. Почему я просто хочу… Отключиться?

***

Я подошёл к туше оленя и выдернул заточенный когтем шест.

— Хороший бросок, — сказал хриплый голос рядом. Я посмотрел на трёхметровую фигуру, равную мне, с лиственной накидкой и черепом ворона. — Из тебя выйдет воистину хороший хранитель.

— Спасибо, Оул Дей, — кивнул я, приставив кисть с копьём ко лбу своего второго черепа. Шаман леших наклонился над телом оленя и когтем на среднем пальце нанёс порез на лбу животного, открыв струйку крови. Поднял ладонь и посмотрел, как кровь стекает по его деревянной лапе.

— Хорошая добыча. Это твой первый собственный обед, не так ли?

— Второй.

— Хм, когда успел?

— Вчера на закате, Оул Дей, — кивнул я. — Косуля, пятнадцать лет, западная часть леса, у двадцатой вышки.

— Хорошее место, Эрд Нейл. Вполне-вполне неплохое… И хороший выбор. Перед ритуалом инициации тебе потребуется много сил. Ты ведь обглодал её полностью?

— Я использовал всё что мог. Отдал земле одну из её ног.

— Да благословит тебя великая Мать, Алекс Эрд Нейл.

Мы молчали, разделывая добычу и оставляя часть Лесу. Но я решился спросить:

— Шаман Оул Дей. Что меня ждёт на инициации?

— Ты пойдёшь в логово Сердца, в Ост-Афорианском лесу, и принесёшь его кровь на своих руках и пасти. Это будет долгое и сложное путешествие. Сердца коварны, но слабы, Эрд Нейл. С ними может справиться и человек, потому оно будет защищаться кем-то из существ-отступников. Это будет сложно, но рождённый в Аргонианском лесу с черепом хранителя с этим справится.

— А если нет…?

— То лучше смерть, чем изгнание. Моё тебе напутствие. Не предай Лес и останься благословенен.

***

— Вставай, — разбудил меня голос. Я открыл глаза, чтоб увидеть в свете заката тонкую фигуру. У неё были рога, острые, висящие уши, старая потрёпанная куртка и страшная улыбка с острыми зубами. Половина лица была замотана повязкой, а ноги у этого чуда-юда, обычными человеческими ступнями, разве что, полностью красного цвета. Руки же тонкие с когтями. Что это такое, я просто не знал. Голос был женским, хриплым, но игривым, словно надо мной стояла женщина-комик со значительным стажем курения. Я молча поднялся со своей лежанки и посмотрел на неё. У неё были жёлтые глаза с чёрными зрачками. Лицо её словно всё потрескалось, в особенности рот. Она протянула мне руку для рукопожатия, широко, во все зубы, улыбнувшись. Казалось, она может сейчас дёрнуться и откусить если не всё, то точно часть лица. Мне она не нравилась. — Калипсо.

— Алекс? — я сунул забинтованные руки в карманы.

— Обижусь. Обиделся, — улыбнулась она ещё шире, странно ответив на мой вопрос, добавила. — Сы-кло.

— Не хватало, чтоб такая, как ты, доломала мне пальцы.

— Такая? Такая? — переспросила она, не снимая улыбки — Щеночек, я не такая, я такой.

Такой?.. Это… Он? Резкий поворот конечно. Как-то я и подумать не мог о подобном, уж если честно. Я тяжко выдохнул, оценивая её взглядом.

— И ты мне тут должна всё показать?

— Вроде того. Ну ты как, весь день виснуть будешь или пойдём?

— Так веди. Не я тебе должен всё показывать.

— Как грубо, — улыбнулось оно, закончив речь, для которой ей нужно было прерываться. Когда оно улыбалось во всю полость, хотелось попросить её навсегда прекратить, но кажется это будет бесполезным.

— Ты тоже не подарок.

Мы вышли из палатки, и Калипсо окинул всё пространство позади себя рукой с трещащими жилами.

— Это лагерь. У нас здесь крутые бары, джакузи и девочки из ада, готовые обслужить в любое время за тарелку выпечки.

— Угу. Класс, — блекло и скептично ответил я. Калипсо улыбнулся во всю пасть, посмотрев на меня и показав на пару домиков, некоторые из которых я уже видел, а на другие просто не обращал много внимания.

— Там склад, там обозная, вон там медпункт и глав-штаб, для таких умных ублюдков вроде тебя. Только тебя не пустят. Норман не любит таких, мало играющих сучек вроде тебя.

— Это всё? Я уже могу избавиться от тебя? — с надеждой внутри спросил я. Подобная особа, в чьей природе я не имел никакого желания разбираться, вызывала раздражение и желание съездить ей по зубастой морде.

— Разбежался. Сейчас смотри, что сделаем. Эй, Джейс, дружок-пирожок, как дела? — спросило оно, схватив меня за кисть и бесцеремонно потащив за собой, а я, из-за острой, пошатывающей боли, даже не смог сначала сопротивляться. Потащила она меня к какому-то парню, с хитином вместо кожи и паучьими лапками-руками по две пары с каждой стороны. Некоторые из плеч, некоторые из спины и все во все стороны гнутся. Он поднял свою большую пару глаз с отчётливо видными зрачками и ещё дополнительную восьмёрку совершенно чёрных, глянцевых «недо-глазиков», что внимательно смотрели то на меня, то на Калипсо. Напряжённые, измотанные глаза и тяжёлый вздох прекрасно выражали его мнение по поводу всего, на что он сейчас смотрел. — Смотри, кого притащила!

Я выдернул свою руку, сквозь бинты на которой начала просачиваться кровь. Сама повязка выглядела ужасно, даже не смотря на качественную перевязку. За все эти «рукопожатия», крови протекло немало и белых мест почти не осталось. Только багровые с оттенками.

— …новый?

— Вроде того, — улыбнулась она. Я же, тем временем, оклемавшись от шока, дал Калипсо в челюсть локтем.

— Вот ведь маленькая дрянь!.. — прошипел я. Паук уважительно кивнул, смотря на Калипсо, лежащую на земле и держащуюся за челюсть.

— А ты, я посмотрю, акуле готов по локоть руку засунуть, — сказал он, что-то записав, но своей главной парой глаз, всё ещё смотря на меня. Джеймс Лорен, будем знакомы. Заведую доходами-расходами и всяким таким. Почти что заведующий складом, только рангом повыше.

— А лежащая?

— Калипсо? Он местный идиот. Шатается из стороны в сторону, мешает остальным.

— Не-прав-да, — промычал Калипсо, держась за челюсть.

— А что оно такое? Парень или девушка? — спросил я, косясь на неё.

— Чёрт знает. Вроде парень. А между ног, сам понимаешь, не то. Говорит в мужском роде, а голос женский… Ебанатка, в общем. Называй её как хочешь, мне без разницы. Только люди придают этой дряни значение. Кстати да, думаю Норман не будет против, что ты дал Калипсо по лицу. Это иногда её успокаивает.

— Иди нахуй, Джейс, — поморщилась она, вставая.

— Как видишь, я могу тебе даже череп раскрошить, если ещё раз схватишь меня за кисть, — заметил я и после добавил. — А может, я тебя и сожрал бы… Только ты выглядишь отвратительно.

— И ты иди туда же… Ух, чёрт, мои зу-убы… — простонала она.

— К слову, чтоб вы оба не пролёживались. У нас еды мало. Кто-то должен пойти на охоту, вот вы оба и свалите. Заодно разомнётесь.

— Я еле руками шевелю, а с локтя оленя не убьешь, — сказал я, показав забинтованную руку.

— Встречное предложение. На огороде проблемы с всходами. Нам урожай нужен совсем в скором времени. Хотите потаскать удобрения от уборных до посевов?

— Ох, блять, нет, — прошипела Калипсо, отряхиваясь. — Я от одного говна отвалила, как ты меня уже в другое пинаешь.

— Знаешь, охота звучит неплохо. У вас есть винтовка?

— Ага, целый ящик 7.62 калибра, — апатично сказал паукообразный, посмотрев на меня. — У нас всё оружие на пересчёт.

— Ладно. Я пойду поговорю с одним своим товарищем по поводу еды. Думаю, мы что-то придумаем, — сказал я, разворачиваясь и направляясь на выход.

— Постой, что за товарищ?

— Да так, ты его не знаешь, — махнув рукой на прощание, я направился к выходу из лагеря.

***

— Эй, огромная птица! — крикнул я не менее огромному дереву, откуда и пришёл. Рядом со мной опустилась большая, трёхметровая фигура, закрываемая тенью ствола.

— И почему я думал, что ты не приживёшься?.. — спросил сам себя соватый.

— Почему ты, верховный покровитель этого леса, отобрал у подчинённого тебе лагеря, еду?

— А ты сам не видишь? — спокойно спросил он.

— Ты их покровитель. Но вдруг я слышу, что что-то в лесу перекрыло пути для охотничьих зон. Что земля больше не плодоносит. Ты это серьёзно? Это есть покровительство?

— А они чтят законы? После каждой добычи они оставляют часть мне? Когда у них была еда, они даже не всё использовали до последней крошки и некоторые части выкидывали.

— Так почему это им не сказать?

— Ты и скажи. Меня они ни разу не видели.

— …Нум ты… Ты пернатый идиот, — покачал я головой, сев на один из плоских камней.

— Просто я тебя туда направил только для того, чтоб ты сам посмотрел, прижился и помог. Тем более, я бы хотел, чтоб подчиненные мне люди жили по принципу, который от меня требует Верховный Покровитель Леса.

— А это?..

— Иво Де Кай, Драконический Правитель-Протектор всего Лунного Союза… Это, если что, полный титул. Он утвердил общие правила для представителей защитников и властителей лесного престола. Я им следую и хочу, чтоб остальные, кто живут в лесу, им следовали.

— Хорошо, и… Можешь мне сказать всю перечень правил?

— Тебе лучше записать, — ухнул он, словно улыбнулся или что-то такое. Я расположился удобнее, сложив руки.

— У меня хорошая память. Я запомню.

— Как скажешь. Значит, смотри, леший. Первое и главное правило: уважай лес, не как бога или покровителя, а как общее понятие.

— Как это понимать?

— У Леса очень много богов было, и все они оказались ложны, ведь поголовно остались мертвы, как и остальные. Сама природа Леса — истинная жизнь — божественная. Сам факт, что ты находишься в месте, полном жизни, уже должен заставлять высшие силы за это благодарить.

— Нужны какие-нибудь ритуалы?

— Нет, это позже. Ты слушаешь или спрашиваешь? — спросил он, посмотрев на меня, словно ожидая ответа, но сразу начал. — Для восхваления леса ничего не нужно. Его не надо восхвалять. Нужно просто быть ему благодарным за те дары, что он даёт. Это и есть первое правило. После удачной охоты или собирательства оставь часть лесу. Для этого есть и научное обоснование: гниль служит отличным удобрением и помогает росту. Второе же правило, одно из самых важных: не бери от леса столько, сколько тебе сейчас не нужно. Никогда не убивай двух оленей, если тебе хватит одного, чтоб наесться. Это кстати не значит, что нужно снимать с прицела оленя, который тебе попался первым, и идти искать кролика, которого ты и глазами не видел. Просто не истощай его ресурсы, когда можешь обойтись без этого, хотя бы на первое время. Дай мелким подрасти, а не убивай. В будущем, получишь больше. Кстати, не убивай другого охотника, если он не охотится на тебя. Если участвовал в охоте с ним, дели добычу поровну, даже если кажется, что его вклад был несущественен. Это не всегда честно, но в большинстве случаев всё же справедливо и закрывает споры.

— Так по поводу ритуалов?

— А ты кто был при жизни, леший? Шаманом, чтоб знать ритуалы? Они их знают уже при рождении. Сам лес дарует им знания. Если их ты не помнишь, в чём я уверен, так как ты всего лишь Хранитель, они тебе и не нужны.

— Но ты же их знаешь?

— Я такого не говорил. В конце концов, я не знаю традиций леших и ваших ритуалов. Я знаю только о лесе, ни о чём другом… Да и не думаю, что кто-то ещё сможет посвятить тебя в эти тайны, кроме Де Кая. Но опять же, лучше тебе его не видеть.

— Ты мне никогда не давал адекватных причин. Он леший. Я леший. Он знает кто я, и я тоже хотел бы узнать.

— Нет-нет-нет, Мстящий, — спокойно сказал Нум, покачав головой. — Ты пока не можешь его увидеть. Имей терпение, это произойдёт, но точно не сейчас и даже не в ближайшее время, — Я подпер голову рукой и посмотрел на огромную сову, что, по моему мнению, играла в какие-то странные игры. Она где-то мне врала или просто что-то хотела утаить. Я просто чувствовал это, хотя не был уверен, так оно или нет. Может и правда, просто время не пришло. Соватый встрепенулся, словно распрямился, и сказал, переведя тему, своим полу-гордым тоном, когда явно знал всё лучше собеседника. — Тебе пора. Село с голоду помрёт. Давай, иди и покажи им всем, что значит уважать лес, чтоб он уважал тебя в ответ.

Если быть хоть немного откровенным: я начинал презирать вообще всё это мероприятие по спасению. Если Нуму так важно чтоб они жили — пусть сам даст им жить. Если нет — лес убивал куда быстрее и так. Пернатый ставит меня в положение, где я либо спаситель и мессия, что покажет им всем путь, либо наоборот тот, кто оставит их на смерть, если уйдёт.

А я точно ведь не мессия. Мой образ сеял страх, смуту и проливал кровь. Такое существо уже не востребовано на должность чьего-либо спасителя. В конце концов, какая МНЕ разница от того, умрут эти нелюди или нет? Какое мне вообще должно быть дело до них? Мне не нравится Калипсо. Мне не нравится их главарь, Норман. У меня никто не вызвал хоть какую-то симпатию, кроме доктора, что мне помог. Он классный, но недостатки остальных перевешивают его положительные качества.
Я и правда хотел опустить руки и плюнуть. Какое мне до них дело? Они живут в своих хибарах, ходят на охоту, презирают людей — так пусть и дальше этим занимаются. При чём здесь я? Почему именно тупой маньяк, которым можно вертеть как вздумается, должен решать проблемы целого поселения?
Это уже конец моей жизни — моей истории — так зачем приплетать сюда то, что совсем не подходит под всю остальную историю? К чему менять вектор повествования?

С этими мыслями я достал сигарету и, мрачно сунув в зубы, стал зажигать маленькой бензиновой зажигалкой, смотря на протекающий ручей. Может быть я неопытен, но чутьё мне подсказывает, что что-то здесь не так. Мне достаточно и пары лет жизни, чтоб отличать, когда мной вертят как хотят, а когда я сам делаю что-то. И сейчас соватый очень забавляется, ставя меня не на моё место. Я конечно не хочу этого, но просто понимаю, что куда логичнее вся эта история завершилась бы резнёй в деревне со мной в главной роли, даже не смотря на мои повреждённые пальцы. Вот не спаситель я и всё тут. Я злодей или маньяк. Он делает плохие дела и получает по заслугам — такие как Ангел его должны остановить и стать героями. Не может быть такого, чтоб этот маньяк стал героем. Это не его место: его туда просто поставили непонятно для чего.

Я устало сел, смотря на реку.
А хотел бы я быть «маньяком»? Всё чаще замечал в тематической литературе, что хруст костей и крики боли настоящих маньяков будоражат. Они хотят слышать это ещё больше и больше только потому, что это им приносит удовольствие.
Я же такого никогда не чувствовал. Только иногда, в маске, мне может и хотелось пролить всё больше крови. Но без маски никогда. И это заставляло меня сильно сомневаться в своих искренних намерениях. Но может я просто так думаю? Может и правда вся эта кровь вызывает во мне страсть и желание дальше кромсать-рубить и жрать? Может я просто убеждаю себя в том, что это только из-за маски. Что я просто ищу себе оправдания, ведь понимаю, что за ужасные вещи я делал. Вещи, караемые не просто законами, что придумали люди, а вещи, караемые верховным всея природным судом. Тем, от которого никто из тварей лесных вроде меня не скроется. От которого нельзя найти спасения даже в месте, где нет ничего кроме тебя.

***

— Мне нужно поговорить с Норманом.

Из-за наплывших на небо туч, деревню накрыл полумрак и серые тона.
Эльф с презрительным взглядом покачал головой. Это был, наверное, один из немногих, что вообще мог сравняться с моим ростом, но всё ещё его не достигал, потому я понимал его неприязнь хотя бы по этому критерию. Он постучал в дверь и сказал:

— Норман. К тебе.

Дверь открылась, и в проёме появился амора, одетый в белый, невероятно чистый для этих мест, халат. Он сильно контрастировал с темнотой одежды всех остальных. Он посмотрел на меня своими расплывчатыми мыльными пятнами глаз, так, словно ожидал, потому и ни единая морщинка при виде меня не дрогнула.

— Проходи уж, раз пришёл, — пожал он плечами, уйдя с прохода и пропустив меня. Раздвоение его голоса постоянно дезориентировало. Я вошёл внутрь, в довольно прибранный дом, сразу перерастающий в гостиную. Латаный диван, железный стол перед ним с прибитой картой. Слева и справа деревянные двери, ведущие, наверное, в ванную или спальню. Амора прошёл в гостиную и облокотился об спинку дивана. — Рассказывай.

В доме его голос, даже тихий, глушил, хотя он правда говорил нормальным тоном, даже чуть тише моего. Но уши всё ещё закладывало. Я не знал куда себя деть, потому просто стоял, сунув руки в карманы посреди коридора.

— Ваша деревня дохнет.

От подобного заявления амора хмыкнул и, качая головой, отправился к столу, где зажёг лампу.

— Это всё, что ты хотел сказать?.. Еды и правда начинает не хватать. Когда мы сюда только пришли, здесь было обилие и мы им пользовались. Но ресурсы имеют привычку истощаться. Кролики в клетках впадали в апатию и не размножались. Реки с рыбой пересохли, а озёра рядом с нами превратились в болота. Лес огородил нас стеной из своих деревьев, а мы не можем прорубаться сквозь них каждый божий день.

— Я знаю, как это исправить.

Амора обернулся, посмотрев на меня и не глядя, поставив лампу обратно на стол.

— Я слушаю.

— Вам нужно действовать по его законам. У леса есть правила, которые нужно соблюдать, — оживлённое лицо Нормана сменилось апатичным выслушиванием. Он сел в кресло, что стояло у стены и, смотря на меня, просто слушал, не перебивая. — Нельзя быть жадным и надо уважать твоего покровителя. После охоты охотники должны оставить часть добычи ему. После собирательства, рыбалки, после любого сбора еды. И не убивайте больше, чем вам нужно. Собирать можно, но убивать нет. Не делайте запасов мяса.

Он хлопнул рукой по подлокотнику кресла, прерывая меня.

— Хватит. Это отчаянный бред. Жалкий олень забредает сюда раз в неделю или меньше, а ты говоришь отрезать ему часть и выкинуть, когда мы могли её съесть. Ты несёшь околесицу, пытаясь меня впечатлить своими знаниями.

— Это не я придумал. Мне сказали передать, и я передал.

— …слушай. Мы тебе помогли. Мы приютили тебя и вылечили. И так ты мне платишь? Однажды этот бред уже посеял смуту в лагере. У нас чуть не случился бунт, а меня чуть не сместили. Просто потому, что такой же шизоид вроде тебя пришёл и начал затирать, что мы должны оставлять гнить еду, чтоб её было больше. Да как вообще гниющая оленья голова поможет убрать деревья, огородившие нас от других частей леса? Как уберёт грязь из болот? Вы оба идиоты.

— А кто был до меня?

— Такая другая трёхметровая махина с рогами и черепом вепря на голове. Вот прям настоящий дикарь. Назвался Рюком.

— Леший?

— Не знаю, может леший…

— И куда он ушёл?

— Да сгинул где-то в лесах кажется. Может люди поймали. Скорее всего уже мёртв. Не удивлюсь, если ты его знал.

— Нет… Но я, как посмотрю, уже не первый, кто вам говорит такое. Почему вы не послушали раньше?

— Я и сейчас не собираюсь слушать сумасшедшего, вроде тебя.

— Это твой единственный шанс! — проскрипел я зубами. — Если ты не послушаешь, вы все здесь станете удобрением для растений.

— Не станем. Я не позволю этому случиться. Если всё будет плохо, у нас есть оружие и мы будем брать еду у людей. Лес нас не уничтожит, а люди боятся сюда заходить. Он нам сам благоволит и без твоих идиотских ритуалов.

— Ты не уважаешь лес. Ты не уважаешь мою попытку спасти вас. Я пытаюсь вас вытащить и сделать хоть что-то хорошее в своей тёмной жизни, а ты, по своей твердолобости топчешь это.

— Тебе не стоит называть меня твердолобым.

По окнам пошла барабанная дробь дождя. Пока слабого, но стремительно нарастающего. Меня немного трясло. Я может и хотел бы донести свою мысль, но меня просто трясло от того, что Норман меня не просто не слышал, он отказывался меня слышать, хоть я был уверен, что мысль, донесённая до меня Нумом, совершенно верная. Норман должен был меня услышать или умереть. Я дёрнулся к аморе, чуть вскинув руки, словно захотел его схватить, но тот резко дёрнулся в другую, держа дистанцию и смотря на меня.

— Так тебе нужно послушать меня. Слушай что я говорю или помри!

— Я тебя не боюсь. Кем бы ты ни был. Я тебя не боюсь. Я не знаю, что ты делал прежде, чем попал сюда, могу только догадываться. Но если хоть тронешь меня, живым отсюда не уйдёшь.

— Чтоб тебя убить, мне и касаться необязательно, — оскалив зубы, сказал я, обходя его вокруг дивана. — Мой век долгий, я могу ещё и подождать, пока вы тут с голоду помрёте или от людских пуль… Но я не стану. Я сейчас выкину тебя через окно и скажу всей твоей деревне, что о тебе думаю.

— Уже много нелюдей пытались меня свергнуть и сесть на моё место. Ты станешь всего одним из многих. Тебя никто не поддерживает. Тебя даже никто не знает. Ты просто никто из ниоткуда. Ни имени, ни достоинств. Только бредни.

— Я не собираюсь тебя смещать. Я сделаю по-другому.

Я рывком перескочил через диван и сразу выбил пистолет из рук Аморы, за которым он потянулся. Ударил его по лицу, заставив пошатнуться, и, схватив за плечи, повалил на землю. Руки заболели, но я не обращал на то внимания. Сейчас уже нельзя было отступить назад от своего. Либо кати камень по колее, либо будь им раздавлен. Амора выхватил из ножен, стоящих у стены, стальной мачете и выставил напротив себя, собираясь проткнуть меня насквозь, если кинусь.

Хорошим поставленным ударом ноги я выпнул железку у него из рук и схватил за плечи, дал коленом в под дых. Пошла борьба, но сил у меня всё же было поболее. Получил в челюсть. На руке разошлись швы. Но хороший захват и не менее хороший бросок, кубарем вывалил огромного амору прямо в проливной ливень и грязь, где уже собралась, наверное, вся деревня. Нормана сразу подхватили под руки и помогли ему встать, но халат его явно остался запачкан.
К моему удивлению, он не стал сразу отдавать команду на огонь, и, не мешкая, я сразу начал говорить, обращаясь ко всем стоящим передо мной:

— Из-за своей твердолобости и непринятии правил дома, в котором живёт, Норман поставил всех вас под угрозу. Что вы собирались делать с тем, что лес сам отрезал вас, словно гниющий кусок? Постарались вернуть всё как было? Постарались извиниться пред хозяином этого огромного дома, чтоб тот даровал вам жизнь под своей крышей? Нет! — я показал пальцем на Нормана, оскалившись от злобы и боли. — Вы не стали. Вы послушали его. Решили, что терпеть и голодать, но оставаться жадным, много лучше, чем делиться с лесом своей добычей и жить в изобилии… Что ж, тогда это ваше право. Я лишь пытался докричаться до каждого из вас. Не столько по своему характеру, сколько по наставлению единственного существа, что мне покровительствует. Что покровительствует и вам! И тому лешему, что приходил до меня! Но вы слишком гордые, чтоб отдать кусок своей добычи. Вы слишком гордые, чтоб восхвалять кого-то, кроме себя, не так ли?! Так подавитесь этим!

Дождь заливал глаза и рот. Потоком сходил по плащу и скатывался на босые ноги. Многие, что держали меня на мушке, опустили ружья. В толпе началась суматоха. Кто-то крикнул:

— Довольно нелюди! К чёрту амору!

Прежде, чем началась пальба, я прорвался через кольцо существ, разбегающихся или дерущихся в суматохе. Видно, у них всех ещё до этого была история, в которой я стал перевалочным рычагом. История, в которой я участвую, но которая меня не касается. Меня ждёт долгий переход под холодным дождём, но я вынесу. Не могу здесь более оставаться. Всё, что от меня требовалось, уже сделано, как сам решил. Теперь надо вернуться к Нуму и как следует обдумать все свои дальнейшие действия… Но сначала хороший кусок оленя.

Глава 14 «Бежать, не оборачиваясь».

— Смотри, я тут свитерок прихватил, надо?

— Напомни, почему я тебя ещё не придушил?

— Потому что я пообещал свои бинты и лески, которые нужны тебе. А ещё я взял еду и пистолет, если тебе взбредёт меня убить и забрать мои вещи.

— Угу, другими словами «я взял тебя потому, что не хотел пачкать руки кровью».

— Звучит грозно, — пожала плечами Калипсо. — В конце концов, ты что, животное?

— Почему ты вообще пошла со мной?

— Пошёл. По-шё-л.

— Как-то без разницы.

— Потому что, как мог заметить, у нас снова гражданские разборки. Нелюди стреляют нелюдей. А те, кто останутся, придут к новому консенсусу. А меня скорее всего и так выкинут. А ты сильный, пусть и мудак. И, кстати, вроде как знаешь, что делаешь.

— Спасибо конечно, — покачал я головой. И правда, не убивать же её за это? Можно конечно наорать, замахать руками, дать ей ещё пощёчину, но оно мне надо? Вокруг меня постоянно умирают люди и льётся кровь. Если хочет умереть, пусть умрёт, я её пытался отговорить и больше не буду. Вместо этого я поднимался вверх, к огромному дереву, словно шёл один. Ливень уже прошёл. Он начался и через тридцать минут, пока я делал крюк вдоль реки, прошёл. Теперь я сох на холодном ветру, пока Калипсо шло рядом в дождевике и, кажется, ни о чём умном не думало.
В то же время я гадал что за метаморфозы произошли со мной за всё это время. Кем я могу себя считать? Тупым маньяком? Если честно, я не считаю себя уж до конца тупым, и кровь меня не привлекает, пускай и отвращения не вызывает. Спасителем? Нет-нет-нет, совсем нет. То, что я помог этому лагерю, рассказав, как они должны действовать, ещё не искупляет моей вины за то, что я утопил в кровяном болоте тысячи существ. Да и никого я не спас. Они устроили гражданскую войну, и большая часть из их нелюдей умрёт от пуль и ножевых. От себя самих. Я посмотрел на Калипсо. Ладно, может вижу её в последний раз, так что спрошу. — Что у тебя с глазом? Зачем повязка?

— А ты любопытный.

— Пытаюсь им быть. Так ты ответишь?

— Поцарапался.

Всё же, говорить с ней я не хотел. Пытался только что, но раздумал хоть как-то продолжать разговор. Всё же, лучше, когда можно сделать вид, что её нет рядом.

— ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?!

Расправив крылья в ужасающем размахе, на землю опустилась огромная сова, словно норовя меня схватить, но остановилась совсем рядом. Но я не дрогнул. Я знал, что Нум скорее всего будет недоволен одиночными выстрелами у подножья, что звучали ещё сейчас. Калипсо шатнулась мне за спину и отошла на пару шагов.

— Меня есть нельзя, у меня подагра, разянка, чёрная и синяя чума, а также оспа! — затараторила она, отходя ещё дальше. Что-то мне кажется, даже для такого диагноза, она выглядит слишком хорошо. Но на крики Нум внимания не обратил, уставив прямо в душу два чёрных, глянцевых глаза, приоткрыв в непонятной мне совиной гримасе свой клюв, словно был готов каждую секунду вцепиться мне в лицо, и, хищно расправив крылья, он стал ходить взад-вперёд, не отрывая взгляда.

— То, что должно. Я донёс твои слова до глухих, и они теперь отдаются криками и выстрелами. Если не так, они всё равно были обречены.

Нум вдохнул, подняв свою грудь и, кажется, хотел заорать мне прямо в лицо, но проглотил досаду и сложил крылья, приняв гордую стойку.

— А что за падаль с тобой? — спросил он, посмотрев на Калипсо. Я тоже обернулся, чтоб посмотреть на неё. Она посмотрела себе за спину, словно за ней кто-то стоял.

— Хм, наверное, он ушёл, пойду поищу, — пожала она плечами и направилась вниз, да побыстрей. Я покачал головой и, повернувшись к Нуму, сказал.

— Спасибо, что ли. Я вообще пришёл обсудить дальнейший план.

— Планом была община изгоев, но теперь ты там устроил переворот… У меня нет плана. И сейчас, когда там почти никого не останется, потому что они перестреляют друг друга, мои милые лесные изгои не план больше.

— Если бы ты поумерил чуть свою гордость и вышел к ним сам, такого бы не произошло. Не вини меня в том, что я плохой мессия, если сам не решился им стать.

— И что дальше? У себя я не позволю остаться. У меня есть причины.

— Какие же? Привести к себе какую-нибудь другую гигантскую сову?

— Угу, — понимающе «угукнул» он по-совиному, и потом ещё протяжнее, словно выдыхал. — Уг-у-у-у…

— Ты чего?

— Помнишь тот дом, на окраине? Ты из него вытащил несчастные, обглоданные кости Альберта. Я всё-таки сам его там оставил.

— Я не знал, извини.

— Ничего страшного, когда ты свернул его шею, он умер сразу от ужаса. Это было быстро, а так, его организм ждала естественная остановка. Умирать от инсульта куда хуже, как по мне.

— Да-а, попытайся свернуть тебе шею и скорее сам состаришься.

В подтверждение этому Соватый повернул голову на все триста шестьдесят, а после по-свиному засмеялся. Я сначала опустил голову и покачал головой, но после, посмотрев на Нума, тоже засмеялся.

— Звучишь так, словно я из тебя этот смех вытащил когтями.

— Ладно, посмеялись и заткнулись. Я могу направить тебя только туда. Внутри почистишь всё от пыли и будет порядок, целостность дерева ещё не нарушена. Под моей опекой ничего само не гниёт.

— Фактически, ты можешь обеспечить мне бессмертие?

— Если ты дерево, да.

— Я леший. Я почти дерево, особенно после хорошего сырого стейка. Так что фактически?

— Фактически, пытаясь убедить меня в том, что я могу сделать то, чего сделать не могу, мы оба занимаемся ерундой… А между прочим ты только что убил ещё десяток нелюдей, заставив их стрелять в друг друга.

— Да знаю я, — сказал я, вытерев снова накапавшие капли дождя с лица. — Не напоминай, и без того тошно.

Не сказать, что тошно, просто я ничего не хотел. Даже куда-то идти, чтоб свернуть Старатову шею. Зачем? Старик и сам умрёт, если не в ближайший месяц, то через десять лет точно. От старости. А сам я уже ничего не хочу.

— В общем, тебе вновь вперёд за заходящим солнцем. Правда идти придётся долго… Но я думаю, ты справишься. Выйдешь к окраине, найдёшь меня. Я тебя направлю дальше. У меня, видишь ли, после тебя ещё дел край непаханый.

— Прежде чем уйду. Кто такой Рюк? Ты его знал?

— Рюк? А, леший… Он изгой. Вышел за лес и был застрелен, пытаясь остановить погром. Там рассказывать нечего. Молодой и глупый. Ещё моложе тебя. Сегодня ему было б полтора века с чем-то. Грубил мне, обиделся и ушёл в одну из сторон света. Звучит знакомо, м? Будь умней его и не поступай так. Помни, Алекс. Я твой единственный друг, потому что меня и тебя связывает Лес. Все остальные при возможности тебя предадут.

Я покачал головой, думая о своём… Все остальные при возможности тебя предадут… Даже Астрид? Она бы меня предала?.. А не предала ли она уже, когда без предупреждения решила свернуть наши удочки? Когда я встретил это безоружный и поплатился её жизнью?
А Калипсо? Она уже идёт со мной. Что ей стоит стоит воткнуть мне в спину нож или перерезать мне горло во сне? Другой вопрос, чего ей стоит НЕ делать этого? Отсутствие развлечения для своего больного разума, должно быть… С другой стороны, у меня к ней ни капли доверия, и, если уж придётся ночевать сравнительно недалеко, я бы дремал в полглаза.

Интересно… Есть ли кто-то, кто хотя бы доверяет мне? Могу ли я сказать, что Нум не водит меня за нос? Уже несколько раз я себя ловил на мысли, что в его крыльях я как маленькая тряпичная куколка на привязи.

С этими мыслями, я попрощался с пернатым и шёл за спускающимся солнцем, что уже совсем скоро перестало бы освещать кроны и дало власть луне. Я устало выдохнул, поёжившись. После того как злость и адреналин отступили, на душу вернулись кошки. Очень скребущие и неприятные.
Впервые за многое время лес показался мне не домом, где мне рады, ведь кроме меня никого тут нет. Лес показался мне местом, где я гость, приносящий с собой беды. Эта мысль циркулировала в голове, постоянно и постоянно показываясь. Каждое дерево, казалось, теперь не скрывает меня от неба, а закрывая своей тенью, осуждающе смотрело, провожая взглядом, пока я совсем не скрывался.

— Кого-то потерял?

Я повернулся, чтоб посмотреть на Калипсо, светящую мне в лицо большим ручным фонарём. Я спокойно закрыл глаза, сжав зубы и поджав губы.

— Последнее уважение к тебе, — ответил я, оскалив зубы. Она саркастически отчеканила мне три «ха» и убрала фонарь, направив свет в землю. К этому времени я уже развернулся и, руководствуясь чувствами к лесу, двинулся дальше. Надо было останавливаться. Нужен отдых, иначе я никогда не поправлюсь.

— А оно у тебя когда-то было?

— Самое минимальное. Теперь я не знаю, почему ещё не свернул тебе шею, — повернулся я к ней на секунду. Оно, держа в одной руке фонарь, положило другую на рукоять пистолета и, вытащив, показательно щёлкнула предохранителем. Обойма с шумом выехала у неё, упав с глухим звуком в листву, и Калипсо поспешила её сунуть обратно. Я наблюдал за всем этим, покачивая головой, и после снова развернулся, чтоб уйти.

— Эй! Ты бы сказал что-то! Погоди!

Ей приходилось бежать трусцой, чтоб догонять меня.

— Заткнись, всех разбудишь.

— Это безымянный лес. Здесь некого будить. Зато можно кататься тебе по ушам, — улыбнулась она во все зубы. Я резко развернулся, выбив тыльной частью руки у неё из рук пистолет (даже несмотря на то, что это было ОЧЕНЬ больно.) Другой рукой ударил её под дых.

— Зат. Кнись. Я не хочу слышать ни слова из твоего мерзкого рта, ты меня понимаешь? — спросил я, остановившись и нагнувшись, уперев руки с окровавленными бинтами в колени. Мне надо перестать их тревожить и срочно.

— Ты… Т-ты очень… Очень сука, — хрипя от сбитого дыхания, сказала она.

Очень хотелось ей врезать. Ещё раз. При чём по лицу, чтоб челюсть съехала. Но невыносимо гудящая рука видно меня остановила. Вообще, её можно было и убить, но… Но нет. Я этого не сделаю. Она просто помеха на пути, и то, незначительная. Она не препятствие. Я не хочу лить кровь просто потому, что она мне не нравится. Это не должно работать так.

Место выбрал вполне простое: небольшая пещера, состоящая из земли и корней. Тесная, но мне многого не надо. Понимая, что высушиться не выйдет, ведь не буду же я искать кремнии в потёмках, я просто постарался укутаться в более-менее просохший плащ и впасть в дрёму. Мне завтра потребуется много сил: что-то убить и съесть с моими руками тяжеловато. А значит, придётся экономить энергию. Где-то в лесу я услышал стук. Обычный стук, как если б кто-то ударом чего-то тяжёлого рубил деревья. Калипсо. Наверное, Калипсо. Впрочем, гадать было нечего, вскоре, светя фонарём в пол, она вышла на моё маленькое пристанище и свалила хворосту.

— …свали отсюда, — сказал я, хотя и понимал, что сейчас говорить это, наверное, глупо.

— Ты позволишь себе мёрзнуть от холода и сырости только потому, что я тебе не нравлюсь? Ты гордый сукин сын, знал?

— Какой есть, другого не знаю, — хмуро ответил я, не открывая глаз.

— Просто позволь себе узнать меня лучше. Я конечно может и сволочь, но… Но не… — она замолчала, видно думая. — Окей, я просто сволочь и всегда ей была. Но если ты думаешь, что мне это нравится, значит ты самый тупой из нелюдей, кого я знаю.

— Так если тебе это не нравится, почему продолжаешь ей быть? — спросил я незаинтересованно. Мне она была неприятна. А когда мне кто-то неприятен, звук его голоса вызывает только раздражение.

— Потому что по-другому не умею, — сказала она, чиркнув спичкой и поднеся к труту, под костром, что, шипя, загорелся и стал потихоньку расползаться. В секунду пришла ужасная мысль: оно хочет меня заживо сжечь! Запереть в пещере костром и заживо сжечь! Я открыл глаза, приподнявшись, и увидел, что Калипсо устроила небольшой костёр из толстых веток, который уж точно не нёс вреда. Пока что. Я лёг обратно на своё возвышение из корней и земли. — Потому что никто меня никогда не воспринимал, понимаешь? Все относятся ко мне как к говну. Ты, кстати, в том числе, — сказала она резко, словно это было очень важно. — А как мне к вам всем относиться, даже зная, что и так, и так, вы увидите во мне одно говно?

— Слушай… — я сел, закрыв своё уставшее лицо, рукой. — Я тебя знаю всего день. Сейчас ночь. Я устал. Мне очень больно. Я хочу спать, и я дико хочу есть, плюс к этому, у меня душа изрезана на ломти, и я не знаю, как дальше жить. Думаешь, мне правда есть до тебя какой-то смысл?.. Какое-то… Вообще дело?

— Я здесь с тобой. Я мог остаться там. Я мог пойти своей дорогой, но я пошёл с тобой. И тебе «нет дела»?

— Ладно… Чего ты от меня хочешь?

— Во-первых, чтоб ты меня не бил. Ты бьёшь так, словно убить хочешь.

— Так и есть. С этим ничего не сделаю.

— Во-вторых, хочу, чтоб ты меня выслушал.

— Уже слушаю.

— Ладно… Это всё пока что.

— В самом деле? — повернул я голову, подперев её рукой о колено.

— Нет… Я кажется хотел тебе высказаться.

— Ты же понимаешь, что мы знакомы всего день?

— Да. И всё же. Ты вообще знаешь почему я пошёл именно с тобой?

— Давай же, раскрой секрет, — устало сказал я, прикрыв глаза.

— Меня. Все. Сравнивают. С дерьмом. Смешивают. Постоянно. И даже там, в лагере, я была просто козлом отпущения. Меня все знали по чужим словам, и мне приходилось быть им.

— Зачем? Ты же могла опровергать чужие слова, если так не нравится.

— Потому что тогда меня вообще не замечали. А некоторые «указывали место». Знаешь, как я потеряла глаз? — спросила она, злобно оскалив зубы, стряхнув волосы с бинтовой повязки на глазу.

— Как?

— Когда я пошла в магазин на деньги хилтопского посольства, когда ещё жила в Валентии, на выходе меня нашла группа пьяных свиней. Сначала, за рога, мне намяли бока. Довольно серьёзно намяли. А после, взяли и пырнули разбитой бутылкой в глаз, за то, что он видите ли не такой как у них. И бросили, хохоча. Они думали, что убили меня, но нет. Мне помог Норман и пригласил в своё маленькое общество. Обо мне позаботились, а как только чуть привыкли, стали подтираться всеми моими лучшими качествами. Просто потому, что я выгляжу как урод и называю себя мужчиной, а не женщиной. Просто махали на меня рукой и обращались в самую последнюю очередь. Нет, конечно, среди них было не так плохо, как среди людей. Надо мной хотя бы не издевались и, вроде как, на словах, даже принимали за одну из них. Просто меня никогда ни о чём не просили. А за спиной говорили, что всё порчу. Ну да, ну бывает, меня иногда парализует! Ну бывает, что я срываюсь! Ну бывает, что иногда я могу только орать! Ну бывает, что иногда я роняю вещи! Бывает, что у меня немного пахнет из рта и зубы всегда жёлтые, сколько я не чистила! ПОДУМАЕШЬ! ЭТО НЕ ПОВОД ОТНОСИТЬСЯ КО МНЕ, КАК К ДЕРЬМУ!

Она стала переводить дух. Я покачал головой. Ладно, видно ей и правда стоило выговориться. Пусть будет так.

— …слушай… Я понимаю, тебе тяжело, и всё в этом роде… Но ты понимаешь, как это странно? Ты высказываешься первому встречному, которого знаешь буквально день. Зачем?

— Потому что ты первое лицо в моей жизни за долгое время. Я хочу начать всё заново. Всё! А значит мне нужно новое окружение. Мне ещё есть куда идти, ведь я молод и во мне много сил. А то, что сейчас происходило со мной, все эти люди, что меня ни в хуй не ставят, мне совсем не нравится.

— Если быть откровенным, ты мне с самого начала не нравилась. И не потому, что у тебя «из рта пахнет» или «ты вещи роняешь», а потому что ты схватила мою больную руку, зная, что она больная, и потому что начала показывать своё превосходство надо мной, хотя это не так. Всё то, что о тебе говорят, это ещё не делает тебя плохой. Плохой ты делаешь себя сама, а после жалуешься на остальных. Просто не делай так, и тебе будет проще жить. Вот смотри, я ударил тебе два раза. Все эти два раза, как по мне, ты заслужила сама. Не хватала бы меня за руку, я бы тебе в челюсть не ударил.

— Да-да, ты уже говорил… — кивнула она, тихо устроившись в тёмном углу пещеры. Её единственный зрачок отражал свет костра и она, подняв его на меня, посмотрела некоторое время. Мы моча лежали, смотря друг на друга. Я уже засыпая, а она с какими-то своими мыслями, которые дали знать о себе чуть позже. Калипсо села, заведя руки за голову и развязывая повязку на глазу, и обнажила давно зажившее кровавое месиво, выделяющееся тёмно-багровым, вперемешку с белой кожей, пятном. Калипсо опустила плечи, смотря в костёр одним глазом. — Поговори со мной.

— Я хочу спать, а не говорить, — устало ответил я. — Тебе разве не нужно спать?.. Поговорим потом, если тебе так хочется, просто давай не сейчас.

— …Алекс.

— Ого, ты зовёшь меня по имени?.. Я как-то забыл, что ты его знаешь, — искренне удивился я.

— Тупой сарказм, — нахмурилась она, достав моток бинтов и стала накладывать новую повязку, смочив её спиртом. Я не решил объясняться перед ней или что-либо говорить. Голова и веки становились тяжелей с каждой секундой. Я постарался успокоиться, но всё же не вытерпел и сказал в оправдание:

— Это не сарк-а-азм.

И вот, с последним зевком, наступила темнота.

***

— Тебе нигде не рады, — прошептал голос рядом. Я отмахнулся, отодвинув куст со своего пути, стараясь никуда не смотреть.

— Ты одинок, — утвердил он с шелестом листвы, словно постоянно обходя меня с одной и с другой стороны. — Сла-а-аб, — прошипел он совсем рядом. Я ускорился, перейдя на бег.

— Ты не можешь бежать вечность. Я всё ещё быстрей!

Я перемахнул через поваленное бревно и пустился, не разбирая дороги, исчезая меж деревьев, ломясь сквозь кустарники, перепрыгивая через овраги и петляя по своему пути, пытаясь сбросить вросший в меня хвост. Понятное дело, он не отставал. И какой-то частью мозга я понимал почему. Но это всё ещё меня не останавливало.

— ЖАЛКИЙ-ЖАЛКИЙ-ЖАЛКИЙ! Ты идиот, если считаешь, что месть твоё предназначение!

Я ломанулся через кустарник, но прямо предо мной возникла фигура в плаще. Она всего лишь взмахнула рукой, а я уже полетел обратно на многие-многие метры, и кажется даже километры — таково было огромное расстояние. Казалось, я обогнул всю планету, полную одинакового леса, чудом ни во что не врезаясь, пока всё же за моей спиной не оказалось большое дерево о которое я треснулся и осел у его подножья.

— У нас одно предназначение! ОДНО! И ТЫ ЗНАЕШЬ ЭТО!

Оно снова возникло предо мной. Двухметровая фигура с топором на плече. Одетая в развивающийся на ветру кожаный плащ, она смотрела на меня тьмой собственного нутра и единственно видной белой костяной маской с фиолетовыми полосами. Оно протянуло мне руку.

— СДЕЛАЙ ЭТО! ДАВАЙ УТОПИМ ИХ В КРОВИ!

По жестам я не мог сказать, что этот человек кричал. Но голос его, громом раздающийся вокруг, вызывал боль в ушных перепонках. Все деревья в округе зашумели на фоне, звуками разрывая мне голову. Я не мог говорить: зубы словно срослись друг с другом и, если я захочу хоть что-то сказать, мне придётся разорвать собственные клыки. С треском и тягучей болью.

— ПРОСТО ПРИСОЕДИНИСЬ КО МНЕ, БРАТ МОЙ! И МЫ СВЯЩЕННЫМ ПРИРОДНЫМ ОГНЁМ ПРОЙДЁМ ПО ГОЛОВАМ ВСЕХ ЧЕРВЕЙ И ПАРАЗИТОВ, НАШЕГО МИРА! ТЫ СО МНОЙ?!

***

Проснулся я резко, без предупреждения, дёрнувшись и тяжело дыша. Сердце сильно стучало, отдаваясь в голове и висках. Дыхание сбито, и я всё пытался его выровнять.
Калипсо в землянке не оказалось, а угли давно догорели и теперь были еле-еле тёплыми.
Я сел у стены, всё ещё приходя в себя и нащупал под плащом что-то твёрдое. Твёрдое и величиной с мою ладонь. Плоское и холодное, словно лёд.

В душе всё замерло. Условия сделки уже разъяснили и теперь в немой тишине все ожидали моего ответа.

…и я не решился пока сказать «нет».

Я отпустил руку с маски, оставив её на месте, под плащом, и тяжело выдохнул. Что же это такое? Что за липкий демон всосался в мою кожу, которого не отодрать даже самым острым ножом?
Я услышал сначала какой-то писк и подумал, что у меня просто заложило ухо, но после, когда в наше небольшое убежище внеслась Калипсо, вся сырая до нитки, сразу всё понял. В руках у неё был такой же вымокший валежник.

— Из этого ничего не выйдет, — покачал я головой. Она на меня посмотрела, хмыкнув и сложила валежник на месте костра. Достала какую-то бутылку с водой и, полив его дополнительно, стала поджигать. К моему удивлению, оно сразу вспыхнуло, словно сухая спичка.

— Выглядишь так, словно первый раз видишь смесь для розжига, — улыбнулась она, показав весь ряд жёлтых зубов. Я, отойдя от удивления, просто покачал головой. Ладно. В мире есть вещи, которые я вижу впервые, и это совершенно нормально.

— Сегодня тоже завтракаем камнями?

— Да. Я ничего не нашёл. Но пока ты завтракаешь камнями, я завтракаю галетками, — сказав это, она достала целлофановую пачку каких-то печений. Я встал и, накинув капюшон на голову, вышел в дождь. — Постой! Я же шучу! Я поделюсь!

***

Выследить молодую косулю с моими способностями нетрудно. Я считал, что смогу бесшумно оказаться рядом и вспороть ей артерию копьём, но по итогу, всё кончилось ударом копыта по лицу. Вернулся, ничего не жевавши к полудню. Голодный как волк, уставший и, самое главное, ломающийся от боли.

— Крутой синяк, — отметила она, смотря на моё лицо. — Такой, знаешь, в форме сердечка. — Я сдержанно кивнул. Она протянула мне целлофановую пачку с печеньями. Я благодарно кивнул и, сев у разгоревшегося костра, принялся сосредоточенно жевать безвкусные галеты. — В общем, я подумал над тем, что ты вчера сказал. Извини за всё прошлое… Будем друзьями?

Я кивнул. Если ты мне не станешь мешать и не будешь последней сволочью, будем друзьями. Наверное, всё же, заблудшие души достойны второго шанса, особенно, если они просто сбились с пути. Если они ещё ни в чём не повинны?.. Думаю, да. Ошибки могут быть у каждого, и только немногие из них не заслуживают прощения. В этой истории лишь два человека, которым нужно расплатиться за свои преступления: старик в инвалидной коляске и двухметровый идиот, что не стал думать раньше своей головой.

Как только кончился дождь, мы двинулись вновь.

По пути порой мы делали остановки, особенно когда солнце скрывалось с неба, чтоб не заблудиться. Порой говорили о всяком, но не было ничего стоящего. По большей части я молчал. Много спал, мало ел. Хотя бы потому, что того немного, что мы находили по дороге, было просто недостаточно. Ягоды хороши, когда их целое ведро.

***

Я устало ввалился в незапертый дом и, открыв окно, чтоб помещение проветрилось, плюхнулся на старенький, скрипучий диван, окинув всё взглядом. Я ушёл отсюда не так уж давно, а внутри дом не изменился. Я конечно молчу о том, что снаружи он выглядит как ком мяса с очертаниями избы из корней.

— И… Это и есть твой дом? — спросила Калипсо, войдя следом и окинув хату взглядом. — Выглядит уёбищно.

— Отстань, — сказал я, уже закрыв глаза. В голове вились мысли о еде. И только о еде.

Конечно с ней особых проблем не наблюдалось — её всегда привозили прямо на блокпост. Иногда в пакетах или ящиках, а иногда в форме и с автоматами в руках. Почему-то я думал только о том, как бы забрать сегодня и то и то.
Когда я пытался отдохнуть, Калипсо шаталась по моему древнему обиталищу, что только благодаря заботе большой совы не стало прогнившими обломками. Её босые ноги с твёрдыми когтями отдавались из каждого уголка. Любопытная одноглазая морда даже не оставила без внимания комнату, в которую я ни разу в жизни не заходил специально.

— И ты будешь так лежать?.. У нас нечего жрать.

— Да, я знаю, — устало сказал я. — Прости… Дай мне просто поспать, хорошо?..

Я положил руку на холодную, как лёд, маску, что находилась у меня под плащом. На душе стало так тоскливо, как никогда ещё не было. Я открыл глаза, чтоб посмотреть на весь дом… Где я? Что это за место? Кто этот нелюдь, что с кашлем закрывает давно разряженный мини-холодильник и вот тащит, чтоб выкинуть на улицу?.. ГДЕ Я? Я был в уютной квартире с любимым человеком под боком… ГДЕ Я СЕЙЧАС?! ЧТО ЭТО ЗА МЕСТО?! ГДЕ Я НАХОЖУСЬ?! ПОЧЕМУ Я ТУТ?!

Я закрылся капюшоном и высунул руки из рукавов, чтоб обхватить самого себя. Отвернулся в пыльную спинку дивана, лишь бы не видеть всего этого. Притворился, что ничего не слышу. Я правда не должен ничего слышать. Беги. Беги от мира и заройся глубже в своём сознании… Беги и не оглядывайся, о странный лесной обитатель.

***

Листья шуршат над головой. Редкие, но яркие лучи пробиваются в пространство между ними и освещают мои руки. Солнце заливает своим эйфорическим светом всё золотистое поле впереди, и мне ничего не остаётся, как расплыться в небольшой улыбке сонного, ленивого блаженства.
Забыть на секунду обо всём, что меня тяготит и просто расслабиться. Заставить замедлиться буйное сердце. Дать отдых беспокойным костям. Расслабить прокажённый, кровавой заразой, разум.

— Тебе нравится?..

Я никогда раньше не слышал этот ласковый, шелестящий словно ветер, голос. Я чуть приоткрыл глаза, но ничего не увидел. Но она стояла рядом. Я знаю это. И я слабо киваю, чтоб дать ей понять: мне определённо нравится. Я хочу провести в таком покое всю свою жизнь. Я хочу просто быть здесь. В этом огромном, золотистом, безмятежном поле.
Конечно при этих мыслях пришла ещё одна — но что мне тут делать? Есть ли у меня цель? «Цель должна быть у каждого…» — напомнил голос, прошелестев приятным холодком над ухом. Только сейчас я понял, что другой. Что сижу под этим деревом, большой деревянной махиной с рогами, но лицо моё нормальное. Оно обычно мне. Я не чувствую на нём тяжести черепа-хранителя.

— …какая же у меня может быть цель? — задумался я вслух.

— К чему ты сейчас идёшь? Можешь ли ты мне ответить, что есть твоя цель?

— …если честно, я не знаю. Мне дали боль. Я хочу её вернуть.

— Разве месть — это есть цель, Эрд Нейл? Я понимаю твой мотив. Я знаю, что сейчас ты чувствуешь. Как больно тебе думать о тех, кого потерял и потому, ты стараешься их судорожно забыть, но возвращаешься каждый раз, когда приходит время остановиться. Ты не хочешь помнить свои мысли, но я помню всё. Твой путь длиннее намеченной цели.

Она встала предо мной. Я открыл глаза, чтоб посмотреть на высокую фигуру. У неё длинные руки из крепко сплетённой лозы и дерева. Её шелестящие волосы — изумрудная листва ивы, а тело скрыто под длинной мантией из настоящего гербария. Она — бог. Её длинные, но тонкие ветвистые рога роскошно и просто в один момент украшают её голову. Она вся изящна и проста. В ней нет ничего такого, чего нет в нас. Но оно столь гармонично состроено друг с другом, образуя поражающую глаз картину, на которую у меня не хватит слов для описания. Но я вспомнил всё, что мог сказать именно ей.

— …но… но зачем?.. Во мне гаснет жизнь… Я чувствую, что скоро остановлюсь. Если я проснусь и уйду из рая, снова вернусь в ненавистный мир, где нет ничего, за что стоило бы бороться.

— Ты не видишь всей правды Алекс Эрд Неил… О мой милый хранитель, ты ещё слишком молод. Ты не видишь все-ей правды, — с сожалением сказала она, опустившись передо мной, чтоб взять за лицо и мягко направить себе в глаза. Мне становилось дурно: в душе так легко и приятно, словно все беды — они уже были. Они уже были, а впереди меня ждёт лишь тёплое, золотистое поле. — Луна сходит с неба. Рано или поздно станет рассвет. Ещё твоя история не началась, чтоб её заканчивать. Ночь скоро кончится, Эрд Нейл. Мы оба поднимем наше знамя, и возьмём то, что всегда принадлежало нам. Мы вернём мир на землю. Мы вернём покой. Вместе, о милый мой хранитель. Ты станешь оплотом, моей веры и правды. Твой путь извилист, ты просто заблудился. Тебя сбили с толку… Я верну тебя.

— …я ещё не знаю… я не знаю, справлюсь ли. Всё это так тяжело. Я просыпаюсь в боли, я в ней и засыпаю. Меня раздирают сомнения. Когда я открываю глаза, я вижу лишь скорбь, жестокость и кровь, что сам разношу любым неаккуратным движением. Любым своим решением… Оно всё ведёт к боли — неужели это заслуживает прощения?

— Каждый полон ошибок, Эрд Нейл. Исключений не бывает, и никто из нас не был совершенным. Даже боги полны изъянов, что и говорить о смертных существах вроде тебя и остальных. В твоих руках сила, Алекс. Твоё дело — направить её в нужное русло… И я помогу тебе, подсказав по-настоящему верный вариант. Другого не будет…

Шелест стал растворяться в дымке сна. Наступала тьма. Я начинал просыпаться.

***

— ОСТАНОВИТЕСЬ!

Автоматная очередь пронеслась над головой, выбив щепки из деревьев. Но никто из служивых не решил рвануть за нами дальше. Стояла глубокая ночь, а лес не пускал к себе никого, кроме тех, кого уже сам благословил. Крики из мегафона с приказами остановиться ещё долго сопутствовали нам.
Убить никого с моими руками не вышло. Пришлось еду у людей забирать не силой, а мозгами и скрытностью. На самом деле всё было просто: я сломал им генератор, и пока они разбирались с его починкой, выломал дверь на склад и забрал целый ящик армейских сухпайков. Им привезут ещё один, а я пока не могу достать себе еду из-за травмированных рук. Да и в город пойти закупиться мы не можем: у нас нет ни денег, ни возможности их заработать. Такая вот патовая ситуация.
Впрочем, в нашу глубинку леса было проблематично добраться всяким проходимцам. Лес сильно разрастался в последнее время, и на окраине превращался в почти непроходимые для обычного человека дебри, где заблудиться — это обыденность.
Нам же было куда проще — деревья, словно лозы расступались перед нами и закрывались позади.

Сейчас уже вряд ли кто-то подойдёт.

Мы зашли домой, оба навеселе — к сухпайкам подошла ещё коробка «особого завоза» из города, одну бутылку которого мы уже распивали прямо на ходу.
Зайдя в дом, мы включили небольшую керосинку (которую к слову тоже прихватили, так как на мою старую уже не было топлива) и расселись на диване, переводя дух.

— И потом он такой «эй, ты ебать что?» и глаза по два блюдца блять, а рот до полу! Сходил шумок проверить, блять! — рассмеялась Калипсо. Я, ещё переведя дух, тоже от души посмеялся, махнув рукой. Мы оба выпили ещё водки.

Отвратительного, выносящего мозг, поила к которому я точно раньше не прикасался, и даже Астрид явно мне что-то про это говорила… Но сейчас мы просто пили, празднуя то, что следующий месяц будем хоть что-то есть, хотя глубоко внутри себя я понимал, что очень скоро заскучаю по свежему мясу и вообще свежей еде.

— И я ещё, блин, когда дверь выбил, там сразу ко мне щиманулись… Я думал, они сначала глянут, что с генератором.

— Красиво кстати дверь выбил, — сказала она, улыбнувшись во все зубы и села напротив меня, на таз, положив руки на плечи.

— Угу, спасибо… — устало выдохнул я, смотря ей в лицо. Нет, ничего не выйдет. Да и нахер её прямо так не пошлёшь.

— Ты знаешь, чего я хочу сейчас. Давай сделаем это. Отпразднуем!

— Нет. Я не тот и… Я ещё недостаточно пьян.

— Так выпьем ещё?

— Прости, пить больше не хочу. Давай поедим и спать.

— Не обламывай. Мы обокрали целый блокпост. У нас куча еды! Мы вместе, вдвоём, между нами есть преступная химия!

— Нет, её нет… Калипсо. Хватит. Во всяком случае, я не сплю с мужчинами.

Она отстранилась, посмотрев на меня.

— Ты идиот. Я же не мужчина на самом деле.

— Если это не так, значит свои слова для тебя самой же пустой звук, — похлопал я её по плечу. — Давай, вставай с моего таза. Если что, как и раньше, твоя комната — вон та. Диван мой и только мой.

Она раздосадовано встала и, сплюнув, ушла, даже не прикоснувшись к еде. Во всяком случае поест завтра тогда или ночью. А я же потянулся за одним из комплектов и принялся заедать голод с алкоголем.

На завтра есть серьёзный план. Больше времени терять нельзя и мне самолично нужно заявить о себе, поднявшись по лестнице из голов к Старатову. Уже совсем скоро Астрид… Тебе осталось терпеть совсем немного.

Глава 15 «Используй силу — и дай силе использовать тебя».

Я размотал бинты и осмотрел старые раны. Руки более-менее уже двигались. Конечно, телекинез ещё не вернулся, но крови становилось меньше, сил больше, и пальцы вновь могли шевелиться.
Калипсо сидела рядом и хрустела армейскими сухарями, смотря старые кассеты в видеомагнитоле. Книги она не любила: может потому, что почти не умела читать из-за отсутствия образования. А кроме книг и барахлящего телевизора у старика, которому этот дом принадлежал, ничего и не было. С другой стороны, грех жаловаться: если одноглазая не катается мне по ушам и хоть чем-то себя занимает, пока я отмачиваю раны в спирте, значит всё в порядке.

Я не был против её присутствия. Если честно, по большей части мне было всё равно. После позавчерашнего вечера она на меня затаила обиду, но вскоре это как-то сошло на нет, и мы вновь вернулись в колею привычного общения. Без фанатичных восторгов и каких-либо волнений. В конце концов, как половой партнёр она меня не привлекала всего по одному, но железобетонному критерию: у меня уже была Астрид. Она сама мне рассказывала, что если у тебя кто-то есть, очень и очень неправильно начинать заводить такие отношения с кем-то ещё. И это было логично. Я сам это хорошо понимал. И почему я обсуждаю это с самим собой в такой форме? Потому что чувствую себя идиотом, которому стоило бы всё разжевывать. Более того, я чувствую, что где-то был всё же обманут, но при этом недостаточно умный, чтоб понять где. Возможно это даже не чувство, а жгучая правда.
В любом случае, главное сейчас не это.

Как добраться до Старатова?
Очень просто, если он конечно всё не свернул и не передислоцировался в другое место. Нужно добраться для начала в порт на реке Винс. Находится он в западной части Горизонтки. Река настолько большая, что по ней вполне могут ходить грузовые суда. Собственно, Старатов брал прибыль с продажи как голов, так в последнее время и «военных трофеев», которых могло оказаться целое судно или может даже два. И я не говорю про автоматы — речь идёт о транспорте и ящиках с боеприпасами. Впрочем, автоматическое оружие тоже присутствует.

По факту, наёмные капитаны перевозят груз туда-сюда. Частенько лично общаются с самим Старатовым: ему нравится проводить подобного рода торговые сделки, хоть и, казалось бы, из-за этого у него совсем нет свободного времени.
Но всё что я тут сказал — всего лишь мои воспоминания. Сейчас всё могло поменяться, даже несмотря на то, что прошло не так уж много времени. В любом случае, стоило бы выцепить нужный корабль.
Но как его выцепить, если это может быть совершенно любой капитан на своём собственном судне? И даже больше – такой наёмный капитан может официально работать на других людей и просто отклоняться от курса по договорённости со Старатовым, чтоб получить на борт ценный контрабандный груз совершенно разных сортов и ценности.
Как же это сделать?.. Сколько я ни задавался этим вопросом, ответа всё не получал. Выходит, нужна просто карта, арендованная лодка (явно для дальних странствий) и немного удачи.
Но тут проблема. Старатов немного параноик и, в общем, человек неглупый. Если в зоне досягаемости появится неопознанный плавающий объект — готов спорить, миномётный расчёт или его подобие в ближайшее время сотрёт с лица океана это недоразумение и отправит то, что осталось, прямо на дно.

Значит нужно засесть в судне, что запланированно решило отправиться из Горизонтки к Старатову. Но как это сделать незаметно? В одного я кораблём точно не смогу управлять, а моих лидерских навыков не хватит, чтоб собаку заставить делать трюки, не то, что поднять восстание на корабле, чтоб тот просто поставил капитаном меня. Остаётся всего одно: нужно где-то спрятаться. Корабль грузовой: во время перевозки не думаю, что кто-то смотрит внутрь контейнеров… Но как узнать, что именно за корабль мне нужен? Кого нужно прижать? Что нужно откопать?

Но для этого нужно хотя бы зайти в порт и «вежливо спросить». Но даже несмотря на то, что шрамы от ножа на пальцах уже заросли, я всё ещё перемотал руки. Это шрамы с того дня, как ты погибла, Астрид. Они все ещё болят, пусть, может и не физически… От повязки мне станет чуть легче.

— Куда намылился? — спросила Калипсо, сидя перед телевизором и оторвавшись от него, чтоб посмотреть на меня.

— По делам, — коротко ответил я, шнуруя сапоги, которые единственные были мне удобны для ношения… Даже несмотря на то, что на улице было жарко, я надевал свой плащ: от него всё равно будет приятно и прохладно. Больше не стал ни о чём думать и направился сквозь блокпост, стараясь никому не попадаться на глаза…

***

В порту было не то, чтобы многолюдно. Понятное дело, просто так сюда никого не пускают — всё же, рабочая закрытая зона погрузки и все дела. Поначалу меня попросили вежливо уйти, но я уже избавился от этой проблемы, не оставив следов. Может это и плохо, но это была прямая преграда к моей цели, которую я преодолел резко и с хрустом.
Около многих часов я занимался совершенно бесполезными наблюдениями за кораблями из безопасного укрытия, где меня вряд ли бы кто-то нашёл.

Стал возвращаться под вечер, удручённый, что решительно потратил день впустую. На обратном пути меня увидела охрана и с криками приказала остановиться, но я сумел улизнуть через серию телепортации и окончательно сбросить хвост. Правда, теперь я оказался в одной из немногих, неизвестных мне, частей города. Вроде я тут и был, а вроде и не был. Самое печальное, что точно знаю — это явно почти другая сторона города. Отсюда до края леса топать и топать… Легче будет снять такси или что-то такое, но денег нет. Да и что-то угонять не в настроении: слишком много мороки, греха и, в довесок, за руль я ещё ни разу в жизни не садился и вообще не понимаю, как работают эти ваши машины.

В Горизонтке тесные, но сквозные переулки. Через них можно и правда быстро сократить путь, а чтоб мне выйти на нужное место, сначала стоило бы отправится на самую окраину города: где почти вечные поля, простирающиеся вдаль и постепенно сливающиеся с голубым небом… Всегда хорошо там, где нет людей. Если бы не посёлки вдоль дорог и сами дороги, было б совсем прекрасно.
Но пока ещё я был в окружении кирпичных пятиэтажек, затхлых дорожек, старых мусорных баков и постоянно реставрируемых фонарей с линиями передач.

— Это типо ты чё, потерялась?

Поначалу я бы и не предал значению подобного рода фразе. Это не моё дело. Это говорили не мне. Но после, когда мой путь лежал именно в тот маленький переулок, откуда доносился звук, это дело стало именно моим. Обходить целое здание я не хотел. Это займёт много времени и так при идеальных обстоятельствах… Тем более, что-то во мне говорило, что проходить мимо не стоит.

Хотя, здесь, в маленьком тесном переулке пройти мимо физически было нельзя. Толпа из семи человеческих голов разной степени бритости перекрывала весь путь. Надо было взять какой-нибудь железный прут. Что-нибудь, что поспособствовало противостоянию, но я этого не сделал. Слишком уверен в своих силах.

— Ты чё, язык проглотила?

После хамоватого возгласа донёсся глухой удар или толчок. По толпе прошли смешки. Сейчас мне уже не приходилось прислушиваться, чтоб разобрать их бычьи, словно пропитые кислым пивом голоса.

— Мира, свали, не для твоих блюдечек зрелище. Раз девка не умеет кричать, значит давай не будем особо шуметь, а?

— Мне только оставьте! — захохотал кто-то. Я достал маску и закрепил на лбу, чтоб пока она полностью не закрывало лицо и подошёл так, что мог взять стоящего у контейнера белокурого гопника, сосущего сейчас коричневую бутылку местного «светлого нефильтрованного». – Порвете ж, нелюдку!

С жалким видом у бака была зажата маленькая, хрупкая фигура, что пыталась закрыть голову синим капюшоном, из-под которого показывался белый лисий нос из… керамики? В общем, это было неважно.

— Эй, шпана!

Это было импровизированно. Эти слова не моего обычного порядка. Это было неловко. Это было страшно, хотя чего может страшиться маньяк в маске?.. Но пока ещё я принадлежал сам себе, мне хотелось сказать им пару героических слов. Хоть здесь быть не тем, кем я являюсь. Всего лишь пару секундочек. Вмиг все семь пар глаз уткнулись в меня. Парень, что тряс до этого хрупкую фигурку, отпустил её и она сильней сжалась, закрыв маску и голову руками.

— …Еба, ты чё здесь забыл?.. — с гримасой бычьего непонимания на лице спросил самый бритый. Одна коронка его зуба неприятно блестела медью. Дёрнувшись на меня, словно собирался побежать, он издал какой-то непонятный звук, что по смыслу напоминал мне «кыш». Он выпятился, как какое-то животное, подойдя на опасное для себя расстояние. Одним быстрым движением я схватил его за горло и кулаком с дури ударил в висок, от чего тот сразу упал. Толпа самыми разными голосами, но не была склонна бежать. Один из шпаны, в светло-синей куртке, достал из кармана пистолет и, взведя курок, направил на меня.

— На колени, животное, — пригрозил он. Одним движением я захлопнул маску на лице, подобно забралу. Он отошёл на шаг, явно опасаясь меня. Кто-то несильно толкнул его со спины.

— Ты чо бля? Трухнул? Стреляй!

Я развёл руки в стороны, словно приглашая его это сделать, а сам сделал шаг вперёд, к нему, смотря прямо в глаза.

— Стреляй! — толкнули его ещё раз, а он, как завороженный, смотрел в мои глаза. И они у него изменились. Они были одни, когда он достал пистолет, а теперь, словно выцвели и потеряли какую-то искру… Или мне это кажется? Это ведь происходит уже ни раз. — Стреляй, блять, Фрэд!

Он ломанулся сквозь толпу, но когда понял, что его не пропустят, выстрелил несколько раз. Гулкие выстрелы раздались по всему переулку, кто-то упал. Вперемешку с криками все рассосались, уволакивая раненных и убитых, а некоторых бросая. Сегодня оборвалось как минимум две жизни.
Я же остался довольно озадачен поступком ХилТопца-эмигранта, что несколькими минутами ранее стрелял во всё подряд, поднимая шум. Когда всё улеглось, с трудом отодрал маску от лица.

— Почему? Почему ты это сделал? Почему ты не убил их всех? Почему не дал мне воли? Почему не заставил их захлебнуться в своей крови? Почему ты НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ?! ПОЧЕМУ ТЫ ПРОСТО НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ, ТРЯПКА?!

Я схватился за голову от, пронзающего мозг, вопля внутри, переходящего в безумный крик.
Судорожно я достал пачку сигарет и, привалившись рядом с маленькой сжавшейся фигуркой, всунул в зубы успокаивающую палочку. Закурил, сразу вдохнув спасительного дыма и боль с голосами в голове быстро сошла на нет. Я хотел сунуть маску обратно в плащ, если её выронил, но с небольшим непониманием увидел, что она и так уже там. Я сделал ещё пару затяжек, приходя в себя, и встал, посмотрев на всё ещё сжавшуюся, словно неживую, фигуру.
Почему-то впервые в моей жизни слова начали даваться с особым трудом. Это как катание на велосипеде (при условии, что на нём я катался всего раза два в жизни) — если не знаешь куда ехать, немедленно упадёшь. А я не знал, что сказать, и падал с каждой секундой всё глубже в пасть к желанию бросить всё и просто уйти, не сказав ни слова. Так ведь поступают герои? Делают дело и уходят?.. Но почему-то даже так я чувствую себя неправильно. Может даже если я ничего не делал: всё ещё не смог бы стать настоящим героем? Был просто рождён не для этого. Но всё ещё нужно было как-то собраться с мыслями. Как-то успокоить этого… Эту?.. Эту. Эту девушку. Всё же, я склоняюсь к тому, что эта хрупкая фигура в тёмно-синей кофте с капюшоном — женского пола.
Я должен сейчас что-то сказать. Обязан. Сказать, что всё кончилось или что-то такое. Успокоить. Дать понять, что я сделал что-то хорошее. Что я спас её. Что я не такой уж и ублюдок, каким вижу себя в зеркале каждый божий день.

— …Я… а … — я глубоко вдохнул и тихо выдохнул. — Нам надо идти, — Это была глупая фраза. Очень. Но мне ничего больше в этот момент в голову не пришло. «Нам надо идти», всегда заставляло Калипсо встать на ноги и побрести, даже если она выглядела сонным бревном.
Фигура не отреагировала. Она зажалась ещё сильней. Я сел на корточки перед ней и потрогал за плечо, от чего она ещё более испуганно зажалась. Я, не зная, что и сделать, взял её ещё за второе плечо и насильно повернул к себе лицом. Вернее, маской. Она убрала руки, попытавшись отцепить мои, но у неё ничего не получалось. Я сам их убрал и сразу сказал. — Ты в безопасности. Я тебя не трону, — Она обняла саму себя и боязливо посмотрела на тело с пулей в теле и кровью, вытекающую из приоткрытого, прострелянного рта. У неё, за маской, словно царила вечная тьма, в которой на меня смотрели два жёлтых, чуть вытянутых и светящихся глаза без зрачков. Я выдохнул носом и поднялся, стараясь больше не смотреть. — Тебе лучше уходить сейчас.

Она непонимающе посмотрела. Прямо в глаза. Своим жалостливым, полным беспомощности и боли взглядом… И меня прошибло насквозь.

Я и сам не понял, как уже оказался за переулком и быстрыми шагами шёл куда глаза глядят, руководствуясь внутренним компасом. Я уже давно нашёл себе новый комплект одежды, потому не светил голыми ногами и торсом, а скрыл это всё за свитером и тяжёлыми ботинками на шнурках.
Я хотел как можно быстрей скрыться. Убежать и забыть о том, что это всё вообще произошло. Сердце стучало, словно готовилось разорваться. Мозг внутри похолодел. Меня догнали и схватили за руку.
Я может и хотел бы отдёрнуть. Хотел бы вырваться и побежать со всех ног куда-нибудь наутёк, но остановился. Меня парализовало, и я не мог смотреть ни на что, кроме её глаз.

Её глаза изменились и стали похожи на равнобедренный треугольник. Она помахала руками в стороны, словно говорила «нет» и треугольник исчез. При всём при этом, она выжидающе смотрела на меня. Она так что-то говорит. Я должен её понять. Она что-то сказала, и я обязан ответить.

— У тебя… — я показал сначала на неё пальцем, словно пытался понять, и после показал треугольник у себя над головой. — Нет «крыши» над головой, верно?

Это скорее всего было не так, но почему-то в голову кроме этого ничего не приходило. Я плох во многих вещах, и угадывание — точно не моя сильная сторона. Но, к моему удивлению, она согласно кивнула.

— Оу и… Ты хочешь пойти со мной?

Ещё один согласный кивок. Я неловко почесал в затылке. Уже есть Калипсо, зато нет кроватей… Вообще, Калипсо может и недопонятая, но лично у меня она не вызвала много эмоций. Постоянные споры, препирания и атмосфера какого-то хаоса… Мне не нравилось это. Я хотел тишины. Быть наедине со мной… А Калипсо наоборот нужна была компания.
Вот их двоих можно будет отправить. Пусть уходят вместе, вместе что-то и придумают. Я всё равно им вряд ли помогу — убийца вроде меня способен помочь только отправиться в мир иной и никак иначе. Это одна из немногих вещей в которой, как мне кажется, я разбираюсь абсолютно. Надо было сказать что-то. Что-то решить.
Незнакомка взяла мою руку и, приоткрыв рукав, положила свою руку на бинты, показав, что и у неё все руки замотаны ими. Она посмотрела снова мне в глаза. Я выдохнул, покачал головой и, убрав свою руку, развернулся, отправившись в сторону дома.

Но спустя пару шагов, понял, что она не идёт и всё стоит на том месте, смотря мне вслед.

— Эй, я думал, ты идёшь, — сказал я, посмотрев на неё. Нежданный нелюдь, к которому я пропитался симпатией и желанием помочь, двинулся ко мне быстрым шагом, не желая отставать, и я понимал — под маской она счастливо улыбается.

***

Перед самым лесом пришлось объясняться на КПП. Что, мол, мы оба туристы, что я вообще сам живу в лесу и так далее. В общем, пока я пудрил мозги (местами не очень успешно) и требовал пропуска, вояки потихоньку начинали скучать и наконец нас пропустили. Забавно, но я до конца думал, что всплывёт разговор о пропаже армейского запаса недельной давности, однако по какой-то причине не всплыл.

Дома Калипсо я не застал. Не знаю куда она направилась, но её нигде не было.

— Вот в общем… Моя обитель, — пожал я плечами. — Располагайся где хочешь, но диване сплю я… Из еды только армейский рацион. Не скажу, что плохо, но постоянно есть бобы в соусе иногда устаёшь. Есть книги, есть телевизор. Из развлечений. Электричеством особо не пользуйся: за бензином приходится ходить далеко, и на него уходят все деньги. А так, добро пожаловать в нашу маленькую обитель. Здесь живёт ещё Калипсо, или, вернее сказать, просто пребывает. Если честно, я думаю, как бы её отправить на вольные хлеба, так что, если она тебе скоро тоже не будет нравиться, может отправиться искать себе другое место жительства. Таковы дела… Если не против, я сейчас бы пошёл подремал. День выдался тяжёлым.

***

— Ах вот как значит?!

Меня разбудил голос Калипсо. Я приподнялся, открыв глаза. Она стояла в дверях и смотрела то на меня, то на мою новую знакомую, чьё имя я уже то ли забыл, то ли никогда и не знал.

— Ч… О чём ты?

— Как я за дверь, так ты сразу каких-то баб таскать! Променял нашу чистую мужскую дружбу и бандитское взаимопонимание на милую масочку лисички! Я так и знал!

— Не раздувай из мухи слона, между нами и так никогда ничего не было, — сказал я устало, откинувшись обратно.

— Короче, я сваливаю.

— А мне казалось, придётся тебя выселять.

— То есть ты даже сам уже решил от меня избавиться! Да ты ничем не лучше других!

— …в отличие от других, я за этот день тебе ни единого дурного слова не сказал.

— Но в твоей подлой душе, ты желал меня полить грязью, не так ли?

— Не-а, — спокойно ответил я и был прав. — Если я ничего не говорю, значит мне тебе нечего сказать. А если бы я тебя хотел назвать сволочью, назвал бы сволочью… А так, ты просто много говоришь и громко… И ещё мне приходится постоянно убирать за тобой мусор.

— Эй, ну не хочу я к нему прикасаться, что теперь, меня выкидывать?

— Слушай, ты хотела уходить. Так пожалуйста, не штурмуй моё сознание, просто иди уже куда собиралась…

— Вот и иди нахуй! И девка пусть твоя тоже нахуй идёт! Братву на вареник не меняют, понял?! — выпалила она и хлопнула дверью. И тут я подумал, что как-то это всё выходит ужасно. Ужасно и противно. Я сел на диван, закрыв лицо рукой и одним глазом посмотрел на нелюдя, которого сегодня спас.

— Знаешь, я пойму, если ты прямо сейчас уйдешь, пусть я этого не хочу. День был очень невезучим, понимаешь?.. Да и с ней у нас были и так очень напряжённые отношения. Нас ничего не связывало, просто дали по морде друг другу… Вернее, не совсем так, но в общем, боли мы друг-другу изрядно принесли, — она сдержано кивнула. Я встал и прошёлся на кухню, где забрал пакет сухпайка. После чего, так как наступал вечер, включил керосиновую лампу и стал распаковывать его. — Надо решать где тебе спать. Есть кровать вон в той комнате, только там уже спала Калипсо. Можем заменить постель и всякое такое… К слову, я до сих пор не знаю, как тебя называть.

При этих словах незнакомка оживилась и стала метаться по дому, схватив близко лежащий какой-то листочек, который я использовал скорее всего для попыток записей. После, найдя карандаш, она написала: «Миямото».

— Значит Миямото… Что ж, добро пожаловать. Если что, ночью ко мне лучше не подходить. Я могу ударить с испугу… Будешь есть?

Я стал подогревать свою порцию рациона и спросил её. Получив положительный кивок, стал разогревать ещё одну. Когда наши порции были готовы, она взяла свою и, перелив в тарелку, посмотрела на меня.

— Что-то не так?

Она сделала жест рукой, словно попросила меня выйти из комнаты. Я пожал плечами и вышел на крыльцо, закрыв дверь. Сейчас могло произойти всё что угодно, и я ожидал, что произойдёт что-то плохое. Миямото вполне могла сбежать. Конечно, мне было бы плохо, но вообще, она могла просто дать понять, что явно хочет уйти, и я бы ни единого слова против не сказал бы.
Я устроился удобнее на крыльце и стал выгребать бобы с рисом из миски. На самом деле у меня не было ничего, чем стоило дорожить: всё и так уже забрали. Даже если б она как-то попыталась меня выпереть из дома, я бы ворвался, отчитал и… И понятное дело забрал бы всё себе обратно.

Передо мной опустилась огромная сова, словно спрыгнувшая с крыши и что-то почесав клювом под крылом, спросил.

— Чего твоя дохлятинка ушла? Такая недовольная…

— Поругался видно.

— Да. Вот тебя и предали. Я бы, наверное, понимал, что ты сейчас чувствуешь. Если сердце разбили — это всегда плохо.

— …сердце разбили? Нум, прости конечно, но я сам хотел её выгнать рано или поздно, о каком сердце речь?

— Угу, — произнес он совсем глухо. — Так значит? Даёшь тебе людей защищать, ты их соришь. Приходят к тебе люди, делить твой путь, ты их гонишь… Хороший из тебя человек, леший.

— Нум, — я сунул ложку в тарелку, где осталось ещё немного мясного соуса. — Ты плохо разбираешься в людях. В том числе и во мне. Я не миротворец и я не спаситель. То, что Калипсо увязалась за мной, не признак того, что я достойный. Это следствие её выбора, при чём проигрышного. Может я и правда в этом виноват, но пока так не думаю.

— В любом случае, ты сам привёл кого-то к себе, не так ли?

— Можно и так сказать.

— Горжусь тобой, как человек своим сыном.

— …звучит очень странно, — заметил я, продолжив есть.

— Да, вполне, — согласился он. — Кстати, когда будешь исполнять свой «великий план»? Ты вроде собирался мстить.

— Собирался, — кивнул я.

— Есть трудности?

— Есть. Мне нужно к Старатову на базировку. Но она глубоко в океане. Координаты я знаю: я сам несколько раз указывал её на карте. Мне нужен только транспорт.

Нум расправил крылья, словно показывая:

— Подойдёт?

— Ты серьёзно? Ты можешь улететь куда-то от леса?

— А меня здесь что, цепи держат? Если я являюсь сердцем леса, совсем не значит, что моя телесная оболочка должна всегда быть в границах леса. Я могу перемещаться в другие миры, а ты говоришь о привязке к лесу. Что за вздор!

— То есть, если я тебе покажу куда, ты меня довезёшь?

— Доставлю, — согласно кивнул он. — Только одно «но»: мне перед тяжёлым полётом нужно как следует отдохнуть… И знаешь, я дам тебе время подумать. Месть — это плохо. Ты можешь не выжить во время этого. Передумай пока не поздно. Жизнь, она одна. Вторая очень редко даётся и тебе она уже была дана. Ты ещё можешь оставить это и жить дальше. Я тебе серьёзно говорю, Мохечхок. Решай, что тебе в самом деле важней: желание убивать или желание жить.

— Как скажешь… — мрачно ответил я, доскребая остатки еды.

***

Прошло два дня. Миамото куда-то меня потащила обратно в город. Я подсознательно понимал, что там без денег мне было делать нечего, но ничего не возражал. Если тащит, значит есть дело. Тем более к ней я начинал проникаться какой-никакой симпатией.
Если ты что-то говорил — она могла поддержать беседу, даже несмотря на немоту, и всегда внимательно слушала.
Если ты надеялся посидеть в тишине — совершенно никто тебе не помешает.

Единственный минус — она вежливо, жестами, просила меня выйти каждый раз, когда мы собирались трапезничать. К этому у меня не было вопросов: она не просто так носила маску. Я вообще редко видел её спрятанные под капюшоном кофты, каштановые волосы, что и говорить о лице.

Мы отправились на северную окраину города, где дорога уходила вдаль — в бедную, северную часть. Горизонтка была последним крупным городом, потому и звалась так. Северная часть — она как отдельная Валентия в которой никто и никогда не хотел бы побывать.
Но слава Лесу, мы не собирались далеко. На окраине северной части находился придорожный мотель.

— И зачем нам сюда?

Мия не ответила и потащила ещё дальше. Мы поднялись наверх, на второй этаж мотеля, где номера выглядывали прямо на улицу. Мы подошли к номеру «11», и Мия, достав из своих джинсов ключик, отперла его, и мы вошли внутрь. Здесь всё было вполне аккуратно. Мия показала мне ладонь, мол, стой пожалуйста здесь и быстренько стала собирать вещи, пока я, облокотившись на стену, смотрел на всё это.

— …и сколько ты тут живёшь?..

Она отрывисто показала четыре пальца, засовывая в чемодан целлофановую упаковку… Чего-то. Четыре дня? Недели? Месяцев? Этого бы я не узнал, если логически не остановился ещё на первом варианте. Действительно, неужели мотели могут снимать на недели? Чем я только думаю порой?

— Зачем ты вообще сюда приехала?

Она пожала плечами. Такой вопрос и правда сразу не объяснишь, так что я и не настаивал. Хотя, может она и правда не знала зачем здесь, что в общем, маловероятно. Когда она упаковала маленький тёмный чемодан на колёсиках, я предложил свою помощь, от которой она не отказалась. Мы пошли вместе обратно.

Я общался с ней, пока мы шли по одной из небольших дорог, ведущих в город, как перед нами остановилась патрульная машина.

— Притормозите, молодые звери, — сказал один чёрноберетный, выбравшись прямо перед нами и показав открытую ладонь. — Лицензия на поселение есть?

— Во-первых, офицер, идите своей дорогой, всё у нас в порядке, — ответил я хмуро. Вообще, с органами так не было принято разговаривать. С другой стороны, если меня назвали животным за то, что я просто другой цвет глаз имею и сожительницу мою: это разве не повод разозлиться? — И мы здесь не живём.

— Ага, а где? — спросил он, достав фотоаппарат и сразу ослепив меня вспышкой.

— Я лесник. Она лесничка, живёт со мной.

Врать я не умел. Мог только чуть сокрыть правду, рассказав не всё. И не хотел я, чтоб какие-то официалы знали моё место жительства.

— Ага, а когда у нас стали нелюдей на работу принимать?

— Когда перестали быть нетолерантными засранцами, — ответил я. — Офицер, пусти и забудь, ты не хочешь с этим связываться.

— Угрожаешь мне, животное? — спросил он, подняв глаза. Я сунул руки в карманы, смотря на него с лицом, ничего не выражающим, кроме апатии кирпича. Если честно, не будь здесь Мии, я бы свернул ему шею. Прямо здесь и сейчас. Вообще, полиция попадалась такая не всегда. Многие ещё помнили покровительство бандитских семей и мои личные выходки, что выселили отсюда половину населения и превратили этот город в один из самых бедных во всей Валентии. Многие отсюда в спешке уехали, а многих отсюда увозили. В конце концов, в этом городе не осталось крупных шишек: многие были перерезаны по заказу их конкурентов большим и страшным Полуночным Лешим.

— Пока не начинал, — сказал я, оскалив зубы. Он себя чувствует сейчас в позиции власти и запугать вряд ли выйдет, если не начать действовать. Но в голову пришла идея. — Стоило Полуночному на год исчезнуть, как все о нём забыли, да?

Я чуть наклонился, чтоб поравняться с ним взглядом, и тут он трухнул. Я увидел это по глазам. Он ещё раз внимательно на меня посмотрел. Остановился на плаще, молча выдохнул и, посмотрев мне в глаза, спрятал блокнот.

— У вас документы есть?.. — спросил он спокойно, уже без наезда, отвернувшись в сторону, словно искал кого-то на другой стороне улицы.

— Имеются.

— Хорошо… Удачного дня, — сказал он, сев обратно в машину и захлопнув дверь, укатил вместе со своим напарником. Мия на меня непонимающе посмотрела, а я просто похлопал её по плечу.

— Иногда мой взгляд пугает, — она посмотрела мне в глаза, заставив остановиться. Мы играли в гляделки, наверное, секунд тридцать, пока она не покачала головой, не сводя с меня глаз. Я не выдержал. У меня стояло гадостное ощущение, словно я её сверлю одним своим взглядом, потому отвернулся к дороге, добавив. — Иногда.

Глава 16 «Последний шанс повернуть назад».

— Зачем ты сюда полез?

Вопрос Призрака стоял в воздухе, словно масляное облако. Казалось бы, его можно было смело игнорировать, но чем больше нарастало молчание, тем сложнее становилось не замечать его. Призрак ничего больше не говорил. Он прекрасно знал, что вопрос я услышал и теперь думаю, как на него ответить. И вообще, о чём он? А Призрак говорил о вообще всей этой теме с наёмными убийствами. Я устроился на стуле и продолжил очищать части винтовки спиртовой тряпочкой. Небольшая лампочка тёмного и мрачного подвала висела прямо над головой. Мне никогда она не нравилась. Висит словно дамоклов меч и никуда не девается.

— Это у меня получается.

— То есть, ты просто решил этим зарабатывать деньги? Тебе это нравится?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— То, что о вас говорят — правда. Пока среди вас есть такой, как ты.

— Это ты о чём?

— О нелюдях. Кто не заикнется, все говорят, что вы животные и убийцы. И ничего кроме ненависти в вас нет.

— Ты меня проверяешь сейчас?

— Даже если проверяю, то об этом не скажу… Но должен отдать должное. На роль убийцы ты и правда подходишь хорошо. Одно «но»: тебе нужно больше уверенности. Перестань думать, что, зачем и почему. Тебе нужны деньги, ты зарабатываешь деньги, помогая людям, которые готовы этими деньгами с тобой поделиться. Так бери и делай эту работу, как полагается моему ученику… Последнее в жизни, в чём мне осталось разочаровываться, так это в тебе.

***

Я дёрнулся, проснувшись. Из комнаты Мии слышались какие-то возгласы под тревожную музыку.

— …властелин дал второй шанс примкнуть к нему. Я же решу твою участь сам. В смерти мы станем едины!

Но кажется, проснулся я не из-за этого. В любом случае, в горле стояло неприятное жжение, какое бывает порой от голода, или когда часто ешь одно и то же, и оно становиться тебе просто противно. Может такое только у меня. Не знаю. В любом случае, я открыл холодильник и достал оттуда картонную коробку пиццы, что мы заказали сегодня. Смесь теста, сыра, соусов и островатой колбасы. Плюс ещё некоторые овощи. Вкусно. Мы иногда такое ели с Астрид. Правда, она больше предпочитала готовить сама, нежели что-то заказывать. Впрочем, в этом я мог её понять. В то же время, я мог только мясо на костре обжаривать или разогревать противные бобы и консервированные каши. В конце концов, в последнее время на меня напала такая странная тоска по разнообразной пище, что я много раз ловил себя на мысли сорвать как можно больше травы и просто жевать её, вытягивая весь сок и вообще всё, что можно вытянуть из травы.

Но пока этого куска разогретого теста было вполне достаточно, чтоб снова отправиться спать и ни о чём не думать. Через дней шесть всё решится. Я пойду к Потерянному Дню и отрублю ему голову. Мия об этом, думаю, не должна знать. Понятное дело, просто уйти в один момент из дома и не вернуться — это как-то не очень хорошо… И, казалось бы: мы знакомы дня три, чего терять?.. В любом случае, я ещё что-то придумаю.

Пока пытался уйти в дрёму или сон, что ко мне сегодня вряд ли вернётся: глянул на время — четыре часа утра.

— …у меня подарок для тебя, Колондо, — тихо слышался голос из-за двери к Мие. Она сегодня второй раз так засиделась, а потом спала днём. Я встал и, подойдя к двери, аккуратно постучал. Звук прекратился — это был сигнал, что меня слушают.

— Мий, тебе надо режим выравнивать, иди спать, уже четыре часа… Но это решать конечно тебе: спокойной ночи.

После, я вернулся на свой диван и довольно скоро вновь ушёл в глубокую дрёму.

***

Мы сидели вместе смотрели кино. Старое доброе препровождение времени. Я наполовину дремал и наполовину смотрел. Это было просто классно.
Мы так провели уже два дня. В тишине, спокойствии и просмотре кино. До этого мне ещё хотелось порадовать Мию, а ворованными бобами это сделать, думаю, трудно. Я предвидел эту ситуацию, потому в одну ночь решил вновь сыграть в маньяка, в городе. Это наверняка подло и низко, и даже меня гложет, но деньги всё же важней. Я хотел бы жить ничем не хуже людей, потому на работу просто не мог пойти. Сейчас вся работа для «нелюдского отребья» — на севере. И работают там не за деньги, а за тарелку тёплой баланды, когда твою голову посыпает снегом.
Это нечестно. Просто не по правилам. Зачем создавать тем, кто от тебя отличается, первоначально неправдивый стереотип, а после за него же ненавидеть?.. Всё ещё не понимаю и, может, никогда не пойму.

Зачем вы меня сделали злодеем, не оставив выбора? Я хотел бы нормально жить: но вы не оставили мне выбора. Я не могу говорить с людьми. Я просто не могу говорить ни с кем из них НЕ с позиции силы. Я хотел бы — НО Я НЕ МОГУ!
Прямо здесь, прямо на этом зелёном диване, смотря какое-то историческое кино про историю бунтов в ХилТопе с милым существом под боком, меня настигло озарение!

Я виноват только в том, что хотел жить. Жить ради какой-то цели, а не для того, чтобы умереть… И всё равно, я пришёл к тому, что для меня заготовило общество. Только другим путём, заставив всех запомнить себя и записать во всех справочниках по криминологии.

Мия взволнованно подёргала меня за рукав, не отводя взгляда от экрана. Там сейчас старого Президента, диктатора, плута, убийцу, вора и угнетателя клали лицом в пол и наступали сапогом на горло…

***

— Как руководителю, полагаю, первое слово достаётся Астрид.

Мы сидели за большим праздничным столом в самом первом штабе Потерянного Дня. Астрид, сидящая во главе стола и в то же время находящаяся рядом со мной, встала, подняв бокал, и благодарно кивнула Старатову, сидящему в инвалидном кресле по другую сторону.

— Да. Друзья, мы сегодня сделали невозможное! Как сообщил Старатов, теперь, усилиями наших и лучших во всём мире работников, мы заработали себе силу и влияние в городе горизонта! Тост, друзья!

…и они один за одним говорили теплейшие слова, подводя итоги уходящего периода, где нас никто не знал. Где мы хватались за каждую заработанную копейку, с трепетом боясь, что нас накроют. Что любой провал приведёт к гибели всей организации.
И наступила моя очередь.
Я встаю, держа в руках бокал.
Надо что-то сказать.
Надо что-то сказать.
А в голове: «я не пью вино. Оно на вкус как кровь, только кровь вкусней.»
Я не пью вина, оно на вкус как кровь, только кровь вкусней.
Тебе надо что-то сказать Мохечхок. Не опозорься.
Все на тебя смотрят.
Астрид, Уил, Призрак… Старик Старатов, сложив руки на кресле.

Сердце колотится.
А я же не пью вина. Я не пью вина, зачем же я вообще попросил себе налить? Почему я держу этот бокал в руке?

— …Это… Это был тяжёлый год. Я рад, что мы его пережили и… И утопили в крови всех неугодных нам и неугодных нашим друзьям. Начнётся новая эпоха для Потерянного Дня. Да.

Я опустился обратно и тяжело выдохнул носом, окинув всех взглядом. К моему удивлению, я сказал всё верно, потому встретил только одобряющие взгляды. Я поставил бокал на стол, почувствовав, как ладонь взмокла. Сначала показалось, что от волнения, потому я просто взял салфетку и вытер.
К моему удивлению, салфетка окрасилась в темновато-алый цвет крови, мигом пропитавшись. Моя рука, что я положил на стол, мигом испачкала всю белоснежную скатерть. Я в ужасе и отвращении отдёрнул её, тупо смотря на растекающееся бардовое пятно. Посмотрел на свою руку, густо вымазанную и словно источающую эту яркую, ледяную, мёртвую кровь.

Она стекала и капала с руки, на запястье, скатерть, салфетки. Была красная, как вино. Даже не так. Бокал, что как я считал, был наполнен вином, оказался именно с кровью. Я ловил на себе непонимающие или осуждающие взгляды.
Сердце застучало сильней.
Я вскочил из-за стола и, пролепетав себе под нос несуразное объяснение, почему должен выйти, и выбежал за дверь, в кромешную ночь. На улицу, что утонула в темноте. В такой, которую ни одна лампа, ни один фонарь не мог разогнать.
Воздух стал до дури свеж. Я перестал чувствовать взгляды-иглы, что впивались в меня. Перестал чувствовать что-либо, кроме тихого, освежающего блаженства. Казалось, я бежал на пределе своих возможностей и весь выдохся, хотя мозг отчётливо понимал, что сделал всего пару шагов. Я вдыхал пьянящую смесь кислорода, азота и других составляющих воздуха…

— А если бы ты был со мной. Ты бы обрадовался моему подарку, — услышал я голос и увидел, как загорелись два полых фиолетовых круга. Маленьких, как глаза. Они и были глазами. А после, от них разошлись полосы, образуя узор Лесного Буйства.

— Не приближайся. Ты мне не командир.

— Я и не должен быть тебе командиром. Я твой напарник. Я твой друг, Мстящий. Я твоё орудие. Орудие твоей Мести! Просто перестань это отрицать. Сделай нас едиными, Мстящий. Покажи этому миру его настоящее место. Я дал тебе силу. Дал её использовать. Теперь верни долг и дай мне использовать тебя!

— Не я твоя марионетка. И никогда ей не был! Уйди! ИСПАРИСЬ! ИСЧЕЗНИ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ, ПРОКЛЯТИЕ!

— Я не проклятие, Мстящий. Я твой дар. И я никуда не уйду, пока ты не выполнишь своё предназначение. Я буду толкать тебя к цели, которую ты должен достичь, пока ты наконец не поймёшь, — я попытался обойти маску, но она словно была не на одном месте. Она словно смотрела на меня и всё висела перед лицом, куда бы я ни повернулся, куда б ни посмотрел. Оно преследовало меня. Заперло на маленьком, зацикленном участочке. Если сделать шаг в одну сторону, всё пространство сдвинется в это направление. — Весь мир зависит от этих шагов. Это не тюрьма. Это цветочное поле, полное сорняков. Тебе нужно всего лишь их вырвать. С корнем. Всех до единого. И я буду твоей косой. Тебе нужно только согласиться, и ты никогда больше не будешь терпеть общество, глупо скалиться на чужие вопросы и угрожать. Ты будешь един с собой… И мной.

***

Мия дёргала меня за плечо. Моя рука уже тянулась к ней в инстинкте самообороны, но вместо того, чтобы схватить нежное создание за шею, остановилась на половине пути и вернуло мне контроль.

— Ч…. Что?

Она смотрела на меня. Я непонимающе смотрел на неё. Почему-то понял, что во сне говорил вслух. Может даже кричал и разбудил её.
В полночной темноте её выдавали только два жёлтых глаза-треугольничка, что светились, словно лучинки. Я взял её руку, всё смотря на неё с бесконечным горем, что переполняло мою душу. Я уже потерял Астрид. Я потерял Астрид, теряю себя и потеряю ещё её… Существо, что близко моей душе. Которое никуда меня не тащит. Ничего за меня не решает. Ничего от меня не требует, кроме простого понимания и содействия по желанию. С которой мне просто спокойней.
Она положила свою руку на мою, перемотанную бинтами, и погладила. Я закрыл глаза и кивнул. Надо было что-то сказать.

— …Мий. Пойдём спать?.. Прости что разбудил, но сейчас всё ещё ночь.

Отведя голову и взгляд, она кивнула.

***

Мои руки инстинктивно сжали копьё крепче. Глаз залила кровь. Скрывающий череп треснул от сильного удара и внутри порвались клеящие ткани, вызвав кровотечение. Собственная кровь, её привкус во рту сводил меня с ума. Корни давили на меня, пытаясь размазать, но я был сильнее. Раненное сердце. Огромное сердце.
Оно отчаянно пульсировало передо мной, а под одной из вен у него торчало брошенное копьё, уже окрасившееся в венозно-красный.

— СТОЙ. СТОЙ. СТОЙ.

Этот шум в голове ни с чем не спутаешь. Словно сама земля начинает толчками давить на твою голову. Сжимать его, одним мощным захватом и разжимать.
Но моё предназначение убить его. Кинуть второе копьё или что лучше, подойти и проткнуть.

— ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ УБЬЕШЬ, НИКОГДА ОТСЮДА НЕ ВЫЙДЕШЬ. НИКОГДА. Я ОБВАЛЮ ЗДЕСЬ ВСЁ, ЕСЛИ УМРУ. СТОЙ, ЛЕШИЙ. У МЕНЯ ЕСТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.

Я понимал, что сил моих не хватит. Я могу его добить здесь и сейчас, но скорее всего и правда умру. А мне нужно жить. Я ведь хочу жить!

— ПУСКАЙ У НАС БУДЕТ ВЗАИМОВЫГОДНАЯ СДЕЛКА, БРАТ. Я УЙДУ. Я ИСЧЕЗНУ. ИСПАРЮСЬ В ДАЛЁКИЙ МИР, КРАЙ, СЛОВНО НИКОГДА МЕНЯ И НЕ БЫЛО. А ТЫ ПОЛУЧИШЬ, ЧТО ИСКАЛ И ВЕРНЁШЬСЯ ГЕРОЕМ. НАМ НЕЗАЧЕМ ДВОИМ УМИРАТЬ. ТЫ ПОМОГИ МНЕ, А В БУДУЩЕМ, Я СМОГУ ПОМОЧЬ ТЕБЕ, БРАТ.

…Это был, наверное, первый раз, когда какое-то решение я принял сам. Это было неправильно. Неверно. Но это единственный вариант, где я могу выжить в этой ситуации.
И его надо принять. Я не могу действовать бездумно. Рваться в самый ад, надеясь, что выйду, небрежно стряхивая пепел с плеч.

***

В первый раз за долгое время я пошёл в магазин. И не просто пошёл: в этом меня и Мию согласились обслужить, а не сразу выкинули, грозя полицией, оружием и личной расправой.
Если в Скетдленге это норма, то здесь — редкость и роскошь. Но в конце концов, стараясь особо в глаза не бросаться, мы принялись тратить мною заработанное на нелегальном промысле.

Пока я думал над тем, что есть самому, Мия носилась, таская в тележку продукты самых разных происхождений с душой, словно мой карман бездонен, но доверху набит деньгами. В итоге она вернулась с банкой мёда, что вообще всегда ближе к северной части подскакивал в цене. В ХилТопе медовое производство, даже не смотря на нищету, в разы лучше реализовано. Здесь же — мёд редкая обыденность. Не всегда позволительная сласть.
Но вообще, если я хочу остаться без большей части запаса на «всякий случай», могу взять.

Но всё ещё, её жалобный, просящий взгляд не оставлял мне никакого выбора. Это первое, что она «спросила» взять и разумеется, ей я разрешу.

— Ладно, клади её… Пойдём уже на выход.

На кассе, когда я разбирался с тем, что она наложила, удивился, что всё это нужно. Именно что нужно. Никаких бесполезностей я не видел и всё выкладывал на кассу без каких-либо сомнений. Она даже положила несколько злаковых батончиков от которых я был в восторге.

Уже после покупок, мы отправились домой.

— …Ты взяла это для меня? — спросил я, выудив батончик. Она довольно кивнула. Я хмыкнул, покачав головой и сунул её обратно. — Ты прямо читаешь мои желания.

Она неопределённо, но всё ещё с довольным выражением глаз, покачала головой.

— У тебя есть какие-то способности? Я сейчас просто подумал о «читаешь желания». У многих нелюдей есть особенности. Я, например, толкаю вещи силой мысли и импульсов из рук.

Она пожала плечами. После, посмотрела на меня, несущего два пакета еды в руках и вскинула их в выпаде, отрыв ладони. Ничего понятное дело не произошло. Она посмотрела на меня и покачала головой.

— Знаешь, а я понял, какая у тебя способность…

Она посмотрела на меня с удивлением ребёнка. Я бы мог прямо сейчас ей и сказать «очаровывать леших», но почему-то осёкся. Неужели она и правда меня очаровала? Неужели, всё это — лишь небольшое наваждение? Или, может, это природная тяга? А чем она вообще обусловлена? Я не вижу её лица, так что и не знаю, красива или нет — в отношениях люди придают этому большое значение, между прочим. Значит это что-то другое. Но она всё ещё смотрела на меня, дожидаясь ответа, а я, с задумчивой улыбкой, смотрел на неё, всё думая, что ответить.

— …у тебя способность быть милой. Всегда.

Она отвернулась. Должно быть обиделась, что я не придумал ей «особой» способности или вроде того. Хотя сейчас, думая об этом, ещё раз убеждаю себя в том, что не очень умный.

— Ладно тебе, у меня такой способности никогда не было. У многих её нет. Так что ты в своём роде уникальна по сравнению с большинством.

Но она всё ещё не поворачивалась, а просто смотрела в сторону, пока мы шли.

— Ладно. Прости. Я бываю идиотом, хорошо? И говорю глупые вещи, о которых вечность сожалею. Давай ты забудешь, что я говорил… Не очень хочу, чтоб ты на меня дулась из-за такой мелочи.

Она взяла меня за руку, не поднимая взгляда и покачала головой. Если я её и так трудно понимал, то теперь вовсе растерялся и предположил, что лучше просто молчать. Просто молчать, наслаждаться её обществом и так дойти до дому. Оставалось два дня.
Оставалось два дня.

***

Обхватив топор двумя руками, я напрягся, всматриваясь в глубокую тьму. Оно везде. ОНИ везде. Они вокруг меня. Кружат, словно бесшумные призраки, и ждут момента, чтоб сделать выпад.
А я один. Я в центре, между всеми ними. Они видят, а я лишь могу догадываться, где они. Мои глаза светятся в темноте и предательски выдают. Не могу их закрыть. Не могу. Иначе исчезну. Если я закрою глаза, это будет как акт сдачи. Поднятие белого флага труса.

Всего секунда и я скрестил топор с топором Лесного Буйства. Оно стремительно кинулось ко мне и не успел я глазом моргнуть, как лезвие пожарного топора застыло прямо перед носом, елозя из стороны в сторону. Я упал на спину, сбитый силой протеже маски. Оно сверлило меня яркими фиолетовыми глазами, не ослабляя напора, пока я выставил свой топор в блоке и пытался её стряхнуть, но силы не были равны.
Оно задавливало меня. Оно было вокруг. Оно травит воздух своим присутствием. Я чувствую сладковатый запах гнили и крови. Оно капает мне прямо на лоб. Чужая, мёртвая кровь, струйкой спускается вниз, стекая по щеке и вызывая отвращение.

— Ты отказываешься. Ты сопротивляешься. Зачем? ЗАЧЕМ?! — маска заговорила десятками голосов, со всех сторон. Я разглядел в темноте маленькие, словно летающие в темноте, зубастые рты. Они скалились, и кровь, что теперь была у меня на лице, капала с самого верхнего. Они как безглазые змеи, вились рядом, ориентируясь на звуки и запахи. Висели, словно готовились прямо сейчас кинуться, издай я хоть писк. — Прими мою силу. Дай ей волю. Хватит держать меня в заточении. Я вижу твою душу, Мстящий. Ты хочешь крови. Я дам её тебе. Я дам её тебе, но и ты мне дай то, что я хочу. Хватит отнекиваться. Хватит бояться, — оно рывком встало с меня, перехватив свой топор и стало с вызовом обходить меня со стороны, держа топор перед собой. — Ты нашёл меня. Ты открыл свою душу. Ты дал излить свою ярость. Ты дал излить свою боль. Но почему ты закрылся? Почему ты отрёкся от своего единственного друга?! От меня! Ты трус, отступивший в момент, когда стало жарко! ОДУМАЙСЯ, ЖАЛКИЙ ЖИТЕЛЬ ЛЕСА! ОДУМАЙСЯ, ПОКА НЕ ПОЗДНО И ПРИЙМИ СВОЮ КОРОНУ! ПОКАЖИ ИМ, КТО ЗДЕСЬ ПОВЕЛИТЕЛЬ, А КТО ПЁС У НОГ!

Голос рвал темноту, словно бумагу. Она трещала и гремела.

Но она резко затихла. Словно сама тьма её поглотила. Я вытер лицо, еле поднявшись на ноги и устало поднял голову. Как оказалось, что сверху на меня смотрела большая сова.

— Мохечхок.

Я отступил на два шага. Он опустил голову, чтоб всё ещё оказываться вплотную ко мне и сверлить душу своими немигающими, чёрными, совиными глазами. Его лицо словно освещалось в этой непроглядной, густой черноте. Всё вокруг не существовало, зато он всё ещё отчётливо виден.

— Я пытался сделать из тебя героя. Пытался вытащить тебя из омута, в который ты сам окунулся. Пытался сделать тебе лучше. Но ты меня слушаешь? Не-ет. Тебе лучше сохранить гордость, чем слушать какое-то Сердце, не так ли? Глупый леший. Ты топишься в крови и рад этому. Я пытаюсь показать, что ты не то Пришествие, которого боится лунный народ. Но понимаю, твою природу не изменить. Тебя всегда тянет к смерти… Так пускай. Иди вперёд. Топись.

Нум исчез в темноте, словно свет, что освещал его лицо просто погас. Переставал существовать. Я ничего не услышал — но каким-то шестым чувством понял, что сзади меня кто-то сделал шаг. Резко развернулся, выставив вперёд топор, готовый для толчка.

Предо мной стоял человек. Седая щетина. Мёртвые, стальные глаза, смотрящие на меня, словно через оптический прицел. Пепельные, забранные назад, волосы. Аккуратный, чёрный как смерть, длинный и приглаженный тканевый плащ. У Призрака всё выглядит так, словно каждое движение отрабатывалось ежесекундно с самого рождения. Он высунул сигарету из зубов и, бросив на пол, затушил его носком сапога, почти не глядя.

— …ты меня разочаровал. Я думал, воспитываю наёмника. Холоднокровного убийцу. Машину без чувств, кроме долга перед работой. Но сейчас вижу только плаксу. Ты не способен контролировать свои страхи. Только прятаться в самом дальнем углу и молиться, как бы твои личные демонята не пришли по твою жалкую душу. В тебе ни Бога, ни дьявола. Только безумие маленького, зажавшегося, нелюдского уродца, — я глубоко вздохнул, смотря на него исподлобья и держа топор в двух руках. Призрак достал пачку и, лёгким ударом выбив из неё сигаретку, закурил, не обрывая речи. — Я тоже твой страх, не так ли? Демон, пришедший по твою душу?.. Ты жалок, Мохечхок. Ты самый жалкий из нелюдей, кого я видел. В тебе нет силы… Я очень расстроен, что все твои тренировки — история, как гора родила мышь.

Он одним движением поднял винтовку и, зафиксировав за спиной на оружейном ремне, презрительно развернулся и ушёл во тьму. Буквально сделал два шага и испарился. В следующую секунду я даже среагировать не успел, как что-то ударило мне в спину и я, упав, не смог встать. Ноги стали макаронными, а позади послышался саркастический смешок Призрака. Ненатуральный — наигранный и натянутый. Холодный и расчётливый для укола в самый центр собственного самолюбия. Я еле как поднялся обратно, опираясь на топор и болезненно скалясь.

Поднял голову и встретился с… Ней.
Надо было упасть на колени. У меня появилось такое страшное желание, но я его преодолел, оставшись стоять на ногах. Трёхметровая богиня, с юбкой из шелестящей листвы, закрывающей ноги. У неё тонкие, витиеватые рога. Её лицо, статное, словно вырезанное из коры, смотрело сейчас с укором.

— Как… Как у тебя хватило смелости? Как ты посмел посягнуть против воли твоего старейшины? Как ты посмел пойти против собственного рода и расы? Как у тебя хватило духу? Ты не убил сердце. Ты ослушался испытания. Ты окончательно убил расу леших, пусть и не своими руками. Ты убиваешь людей и нелюдей… Проливаешь кровь и забираешь жизни. Ты идёшь против моей воли, дитя. Есть ли для тебя оправдание?

Я молча смотрел на неё. Зубы мои срослись вместе. Я не мог издать и писк, даже если б очень хотел. Мне нечем было оправдываться, боги не ошибаются. Мне не было оправдания. Никакого. И она просто исчезла. Кажется, этот сон, затрагивающий самые тонкие струнки моей души, подходил к концу. Я перестал что-либо чувствовать, кроме твёрдой подушки.
Как я услышал ещё один голос. Это была Астрид.

— Саш.

Я промолчал. Я не знал, что она хотела сказать, но я с тяжёлым сердцем ожидал от её слов предательства. Она дорогой мне человек. Но ведь и Нума я считал своим другом. Ведь и Призрака я уважал, как учителя. Ведь и светлый образ Всематери вызывал у меня положительный трепет. Только маску я боялся. Не ненавидел. Просто боялся.

А Астрид?.. Что мне скажет Астрид, когда я сижу, сжав зубы, полный болезненных чувств? Что скажет мне единственно дорогой человек?

— …Саш. Отомсти за меня. Я бы это оценила.

***

Последний день. Завтра, ближе к вечеру, всё решится. Прилетит Нум и спросит — что я решил? А что я ему отвечу? Моё мнение так и не поменялось. Я приду и окуну Старатова прямо лицом в кровавое болото. Я умру сам, но утащу эту гадину прямо на дно.
На меньшее и не рассчитываю.

До самого вечера этого дня, я оттягивал момент, когда скажу об этом Мие. Мы просто сидели, смотрели сериалы. Я иногда выходил на улицу устраивать себе перекур: моя сожительница не выносила вид огня даже в виде пламени зажигалки.
Да и вообще, я не хотел, чтоб она находилась в накуренном или грязном месте. Хотя бы поэтому я затеял в этот день уборку.
Ничто не позволяет сосредоточиться на своих мыслях так, как уборка: ещё более нудного и скучного занятия, как по мне, найти просто нельзя. Когда этим занимаешься, убийственные мысли сами так и лезут в голову.
Но сегодня мне не помогала даже уборка. Внутри скребли кошки. Я не могу завтра просто взять и уйти. Это будет неправильно.

Храбрость не пришла и вечером. Я достал квадратную бутылку виски и, открутив крышку, припал к ней, словно к банке с водой. Не беспокоился о том, что пью это всё как-то неверно. Хотел утопить себя в янтарном яде, чтоб избежать вопросов.
На середине остановился. Закашлялся и меня чуть не вывернуло вместе с этим наизнанку. Нетвёрдыми руками закрутил обратно и сел на диван.
Вернувшись, Мия увидела меня и села рядом, взяв за руку. Я откинулся на кресле с чувством, словно готовился умереть и крепче сжал её руку, не в силах повернуть головы без боли.

— …я… м… Миямот…. о…Я…. — язык заплетался. Я не то, чтобы очень невосприимчив к алкоголю. Я редко пил что-то круче стакана виски или банки пива. Я закрыл глаза, чтоб лучше сконцентрироваться на мыслях. — Мне надо т… тебе сказать. Было и… Ох чёрт.

Мне пришлось отстраниться от спинки кресла, потому что организм закрутило. Мозги совсем поплыли куда-то в пропасть, оставив меня один на один с опьянением и желанием что-то сказать… Но что я хотел ей сказать? Что-то очень важное, но что?
Что-то было про Астрид… И… Что-то про то, как я умру и…

В голове образовался спокойный вакуум. Я потянулся обратно за бутылкой, чтоб приложиться ещё, но Мия её забрала и отставила вне досягаемости, взяла меня руками за лицо и помогла мне лечь, а после сама села рядом.
Я крепко взял её за руку, что была на моём лице и мысли потихоньку начинали проясняться. Я стал говорить медленно, обрубая слова, чтоб они были более-менее разборчивы.

— …Я… Обречён. Завтра я уйду и… Скорее всего… Умру. У меня есть дело… С тобой же всё будет в порядке?..

Она молчала. Я пытался открыть глаза, но это выходило плохо. После, я просто сдался. Быть может, хотел, чтоб она так со мной сидела всю вечность. Чтоб я лежал так всю вечность. И нет, я не повторяюсь. Когда я говорю так, я хочу просто подчеркнуть это. Расслабившись, я просто дал себе принять то немногое тепло, что она мне давала. Быть может последний раз.

Глава 17 «Предназначение».

Я проснулся, словно просто пришёл в себя. Словно всегда смотрел в потолок и жмурился от маленького, но яркого солнечного луча, бьющего мне прямо в приоткрытый глаз.

— Миямото?.. — устало спросил я в пустоту. Никакого движения. Может ушла? Но куда? В магазин? Одна?

Я встал. В душе крылся ответ, и я прекрасно его понимал. Я его ждал.
На столе лежал красивый, белый листок блокнота с ручкой. Я не хотел туда смотреть, но рука сама притянула его.
Я подпер щёку, рукой и мутным взглядом посмотрел на листок, хмурясь и чувствуя, как появляются на моём сердце новые раны. Такое ощущение, словно старых было мало:

«Алекс. У тебя доброе сердце — прошу тебя, помни это. Проблема не в тебе. Проблема в нас. Я знаю, тебе сейчас будет очень-очень тяжело. Это последний день, и ты сейчас будешь один, потому что мне не хватило духу привязываться к тебе ещё больше, чем за эту неделю. В наше время сложно найти таких как ты. Многие хранят обиду, и от неё любят ранить тех, кто не с ними. А ты помог мне тогда и, если честно, эта неделя, была, наверное, одной из самых тёплых в моей жизни, хоть мы и не очень хорошо знакомы.
В Валентии я проездом. Вся моя работа — это рисование классических картин, а доход — сострадание тех, у кого есть деньги. Ты один из немногих, кто действует не как всё наше общество. Ты не действуешь ненавистью. Может ты это сам не видишь, но ты готов помочь незнакомцу, если он слабей, чем сила, что его угнетает. Я знаю, кто ты. Я знаю, кто есть Полуночный Леший. Но я не верю, что леший, если это правда ты, действовал из своего желания. Тебя вынудили — я верю в это. И я верю, что будь этот мир лучше, ты сам был бы лучше. Не кори себя за то, что сделал. Одумайся, пока не поздно, и тебе станет лучше. Не веди себя по пути ненависти и смерти: от этого доброты не жди. Пожалуйста, не пропади. Придёт время, когда ты сможешь стать тем, кем всегда хотел. Просто нужно приложить к этому силы.

Миямото.»

Она могла ошибаться. Я сам про себя не мог сказать то, что она здесь написала.
Я посмотрел в окно — солнце уже стояло в зените. Сегодня последний день.

Говорят, перед смертью не надышишься. Говорят не потому, что человек будет скучать по этому, а потому, что мол, он вспоминает сколько всего ещё не сделал, даже если эти вещи он выдумывает прямо на ходу.
Я же такого не чувствовал. Может потому, что ничего больше не хотел и ничто мне больше не было теперь нужно. Может потому, что не видел себя в будущем. Может потому, что ненавидел этот мир.

А может просто потому, что не верил в свою смерть. С другой стороны, пойти в одного на самый охраняемый объект, под защитой армии убийц — не синоним самоубийства? В дверь что-то постучало.
Не кулак, скорее, клюв. Я понимал, кто это пришёл, извещая тем самым, что время настало. Я пошёл открывать дверь.

Принять решение. Сделать выбор. Найти выход.
Это ведь можно сделать всегда, верно?
Всегда можно решить, идти дальше или развернуться. Вернуться к дивану и прожиганию жизни, вместо того, чтоб её сразу сжечь.
Всегда можно предпочесть какую-никакую жизнь, пускай и с грузом незавершённости. С грузом того, что я опустил руки, оставив жить того, кто убил во мне душу.
Всегда есть выход из этой ситуации. Никто сейчас не принуждает идти к нему. Я могу забыть, и никто больше не пострадает. Никто больше не умрёт…

Но я так не могу. Я не могу взять, развернуться и забыть всю боль, что мне причинили.

Открыв дверь, я увидел большую морду с перьями, что почти втиснулась в проём и чуть не клюнула меня в голову, вместо очередного стука в дверь.

— Что ты решил? — Я одним движением притянул к себе, стоящий у стены, топор и на манер кепки, надел маску Лесного Буйства, оставив лицо открытым.

— Я готов.

— …всегда в пекло, не так ли?

— Ты собираешься меня отвозить или нет?

Нум молча, но мрачно развернулся и, поставив спину, дал мне на себя забраться. Я сунул топор за пояс, чтоб руками лучше держаться за пернатую спину.

— День солнечный, небо ясное, погода лётная, ветра почти нет. Всем пассажирам пристегнуться.

— Неудачный момент, чтоб шутить, — заметил я мрачно.

— Ты настроен там умереть что ли?..

— Да. Когда я убью Старатова, у меня больше не будет смысла жить.

— Леший… — Нум взлетел в небо и уже через секунды лес остался позади, а небоскрёбы Горизонтки сначала поравнялись с нами, но после остались где-то позади. Голос соватого отдавался в голове, несмотря на весь ветер, что заполонял голову своим свистом. — Ты много на себя берёшь. Я знаю, ты чувствуешь боль. Но смерть — это не способ избавиться от неё. Век лешего велик. Ты не прожил и той маленькой части жизни, которая для тебя была уготована. Время лечит, брат. Тебе нужно просто перетерпеть.

— В любом случае, Старатов жить не должен. Я хочу закончить это сам.

Я уткнулся в его спину, вцепившись в перья.

— Ты делаешь ошибку, — сказал Нум через некоторое время, видно, что-то обдумывая. — Я помогу тебе, потому что обещал помочь. Но если отходить от клятвы — ты делаешь ошибку, собираясь закончить с собой. Ты начал в этом мире путь без цели. Ты проснулся и не знал, что делать. Вообще все рождаются без цели и только потом её приобретают. Что тебе мешает просто найти её? Тебе, максимум, лет двести. Лешие живут и десятки тысяч лет. Ты упускаешь очень многое и поступаешь просто глупо.

— Разве я не должен тебе сейчас говорить, что делать, а не выслушивать нравоучения?

— Зачем? Я знаю где то, что ты мне показывал. Мы прибудем к вечеру. Надеюсь ты не будешь истощён к этому моменту или не захочешь «остановиться», потому что я на такое не рассчитывал.

— Всё в порядке, я готов.

— Рад за тебя в таком случае… Есть о чём поговорить? В последний раз.

— Почему ты мне помогаешь?

— Мы оба имеем отношения к мирам за границей Края. Ты обладаешь Пониманием Путешественника. Я обладаю им. Ты вообще один из немногих леших. Я обязан тебе помогать, так как присягнул Де Каю на верность. Единственное — я не понимаю, почему ты хочешь покончить с собой. Ты из последних. Твоя раса имеет крайне маленькие шансы на репродукцию, а ты…

— Я бесплоден, — прервал я.

— Что?

— Я бесплоден, — я повторил это, закрыв глаза. — И я не леший, я на половину человек.

— Хм, кажется ты это говорил, только я забыл.

— Говорил я или нет, это правды не изменяет. Репродуктивность — это не моё.

— И правда. Иные не должны размножаться, я и сам за это. Но смотри: почему просто не отжить свои десять или хотя бы тысячу лет? Если сможешь выжить, не обязательно себе вскрывать голову топором. Постарайся вернуться, и я помогу тебе, если что.

— Этот мир ужасен, — заметил я. — Каждый раз просыпаясь, я просто не знал, что мне делать. Общество мне не оставляет выбора. Оно просто заставляет меня быть тем, кем я быть не хочу и это вводит меня в тоску.

— Всё не так плохо.

— Может быть… — пожал я плечами. — Может быть. Но мне это ничего не даёт, по правде говоря.

— Мне сложно тебя разубедить. Ты просто не вырос ещё, но получил много негативного опыта. Тобой воспользовались и тебе принесли много боли, когда морально ты не созрел. Ты просто ребёнок, Мохечхок. Твоё тело сильное и крепкое, но душа мягкая и податливая. Проехавшийся по ней нож разрезал её словно парус, а не погладил, не оставив и следа, как на хитиновой броне.

— Ты звучишь странно.

— Знаю. Душа поэта при виде смерти начинает петь.

***

Мы очень долго летели над водной гладью. Я чувствовал на лице холодный, бодрящий бриз. Вдыхал полной грудью, словно пытался надышаться в последний раз. Здесь и правда было по-своему хорошо, пускай и излишне прохладно.
Мы уже многое время молчали. Нум находился далеко от леса и понемногу слабел. Я понемногу восстанавливал силы, поедая личные запасы.
Даже решил сделать следующее и предложил сове злаковый батончик. Она согласилась, и чтоб покормить Нума, мне пришлось взобраться к нему почти на крыло и аккуратно сунуть ему маленький батончик в рот, чтоб он не откусил мне полруки и не поперхнулся этой штукой.

Обменявшись любезностями, мы увидели, что впереди стала вырастать нефтедобывающая вышка, переделанная под военную базировку с наёмниками. Понятное дело, это был «командный пункт», скрытый на самом видном месте и не отмеченный ни на одной карте мира, даже самой тактической. Я уже видел, как нам на перехват летит военизированный вертолёт. Нум тоже.

— Сейчас держись, я тебя сброшу туда, пока на нас не навелись. Дальше ты сам, я сразу испарюсь.

— Не станешь мне помогать?

— Мне нечем тебе помогать, — ответил он и стал набирать высоту, чтоб уйти с зоны действия, прибавляя скорости. Понятное дело большой сове было просто трудно быть быстрее, чем вертолёт.

— Ладно. Идём в самое пекло, — заключил я, одной рукой нацепляя маску на лицо, закрепляя на лямках. Появилось ощущение, словно я закрыл от ветра уши, и он стал очень приглушённым.
Но я стал лучше слышать море. Его неукротимый шум. Его волны дарят землям жизнь, и смерть тем, кто решается пройти по ним и показать себя властителем океана.
Но чем дольше она была на лице, тем отчётливей в шуме воды и ветра я слышал спокойный шелест листьев и отдалённый гул музыки, что складывалась из жёстких кожаных барабанов и свирелей.
Перед глазами вставала пелена. Я входил в транс, вытаскивая топор из-за пояса и спускаясь по перьям большой совы ей на бок.
На площадку высыпали люди. Становились на позиции и брали нас на прицел, но без команды пока ещё не стреляли.

— Я тебя сбрасываю, — сказал Нум, снизившись над площадкой.

Я спрыгнул и, перекатившись, перехватил топор в две руки. Большая сова взлетела надо мной и с пронзительным хищным криком обратилась в огромный ворох опадающей осенней листвы.

— Стойте, всем стоять! — крикнул человек в командирской броне и шлеме, впереди, вооружившись мегафоном. Он поднял забрало шлема, показав лицо, но я его не видел из-за расстояния и наступившей глубины… — Отставить огонь! — Он выступил вперёд, повесив винтовку на грудь и подняв мегафон, сказал. — С этого дня объявляю Потерянный день расформированным. Я не Старатов, я всего лишь разумно мыслящий человек, который знает, что такое Полуночный. Все, кто хотят жить. Спасайтесь. Уходите, ищите себе другую работу. Потому что все, кто здесь останутся, сейчас умрут.

В голосе я различил Уила. Уила Энгера. Человека, что меня спасал, являлся участником нашей старой гвардии и всегда был мне другом. Во всяком случае, я его считал другом.

— Мы не станем подчиняться предателю! — крикнул кто-то и сразу пустил очередь от бедра. Я закрылся щитом, но понял, что стреляли даже не в меня. Этот кто-то заставил Уила упасть на землю. Кто-то бросился в сторону лодок. Кто-то остался стоять. — Вернитесь сюда, ебучие трусы!

Но я в секунду телепортирвался к этому парню, кричащему в сторону. Он был средний, широкий в плечах с громогласным голосом. Его шея, правда, не оказалась слишком прочной, потому одного удара с моей силой хватило, чтоб его голова отлетела в сторону. Следующий, кто замешкался и стоял совсем рядом был проучен кирочной частью штурмового топора. Кирка пробила шею, которую закрывала только чёрная балаклава, и я свалил уже обречённого парнишку наземь, оставив захлёбываться в собственной крови.
Те, кто остался (а таких уже было немного, большинство спасалось бегством), открыли по мне огонь.
Пули стучали о строительные материалы, за которыми я укрывался, о стены, выбивая снопы искр, свистели над головой. Я откинул топор в сторону. Он крут, но мне нужно оружие, а не инструмент изуверства.
Принято решение взять автомат и, переключив на автоматический режим стрельбы, выбежать из укрытия. В нормальной ситуации такое поведение — абсурд и просто расписка в своих бесславных похоронах.
Но это не является обычной ситуацией. В этой я телепортируюсь вплотную и прямо в упор нажимаю на спуск, превращая тела недругов в мясо.
Тех, кто подальше, держало прекрасно. Бронежилеты справлялись со своей задачей, и когда я опустошил магазин на автомате, умер всего один. Я схватил автомат за приклад, словно дубину и первому встречному врезал прямо в забрало, кажется свернув шею. Во всяком случае, он упал со смещённым шлемом и сильно запрокинутой головой и более не двигался.
Последний из трёх сумел на меня среагировать, хоть прошло не более парочки секунд, и развернулся, чтоб устроить мне свинцовый ливень.
Я бросил разваливающийся и покореженный от моих варварских ударов автомат на землю и, закрывшись от выстрела телекинезом, ответил ему обратной энергией, откинув его на многие метры, за перила.
Кто-то сзади без крика собрался вспороть мне грудь ножом, но я быстро среагировал и, схватив его руку, сильным движением выгнул её в обратную сторону, услышав крик несчастного парнишки в броннике. Кровавая пелена заслоняла глаза. Я не понял, как у меня оказалась в руках оторванная конечность, всё ещё сжимающая нож, которой я яростно забивал наёмника во всю силу, превращая его лицо в тёмно-синее, вперемешку с алым, месиво.
Я бы и дальше развлекался с человеческими жизнями, если не вертолёт, что опустился и стал поливать мою позицию огнём крупнокалиберных пулемётов.
Теперь мне нужно было скрыться, и я пробежал с телепортационными перебежками за ангарные ворота в главное здание.

У стены сидел Уил, сняв шлем и оголив свою лысину с татуировкой чёрного осьминога. Я еле удержал себя, чтоб в порыве Лесного Буйства не придушить его прямо там. Кое-как отодрав маску, я перевёл дух и спросил:

— Уил!.. Ты как?

— Порядок. Отделаюсь синяками и, может, сломанными рёбрами. Я командующий охраной. Ради тебя, считай, отключил тревогу… Но Старатов, возможно, уже знает, что ты пришёл.

— Я хочу, чтоб ты взорвал это место ко всем чертям. Ты справишься?

— Даже не знаю… Есть вариант, перегрузить главный генератор. Он рванёт, и здесь останутся только руины. Но ты же понимаешь, что тогда всё…

— Просто сделай это. Я хочу, чтоб здесь ничего не осталось. Ты сделаешь?

— Л… Л-ладно… — выдохнул он с кряхтением, поднимаясь на ноги, и после обернулся, смотря на меня. — Я всегда знал, что Старатов сильно ошибся, убив Астрид. Кстати, возьми.

Он дал мне свою рацию. Я кивнул ему, надвинув маску на глаза и ускорив шаг по знакомым коридорам. Уил достал из кобуры револьвер и направился вниз, к генераторным помещениям. Я мысленно пожелал ему удачи, снова погружаясь в боевой транс и затуманивая свой разум.
Сейчас у меня были пустые, окровавленные руки. Тело болело — кажется кто-то попал мне плечо или даже живот, но Лесное Буйство перекрывало эту боль. Быть может, я даже не истекал сейчас кровью.
Пробежав несколько этажей, я увидел, что вертолёт ждёт меня на открытом коридоре. Я собрался с силами и рванул по нему.
Пулемёты заработали, расстреливая окна за мной и пытаясь ещё расстрелять меня. Большая «муха» с пропеллером и парой больших глаз висела и работала по мне двумя «сферами», от которых я закрывался телекинетическим щитом. Пули дробили стёкла на осколки. Окна обваливались с оглушительным грохотом, смешивающимся с работой расчёта и грохотом лопастей.

Надо сбросить его. Надо как-то избавиться от вертушки. Я, забежав за укрытие, телекинезом вырвал одну из опорных балок, и вся конструкция сразу просела. Но мне это было не важно. «Схватив» балку двумя руками, одним выпадом я закинул её прямо в вертушку, пробив её стёкла и заставив закрутиться на месте.
Сравнительно большой взрыв стёр всё живое с площадки, заставил наступающую ночь окраситься в оранжевые всполохи. На улице начинал заигрывать дождь, переходящий в ливень и шторм.

Лампы, несмотря на весь ущерб постройке, работали исправно в другом коридоре. Я нёсся по ним, руководствуясь только памятью. Раздался интерком. Голос Старатова там что-то говорил, но шум в моей голове глушил любые его слова, словно его опустили лицом в корыто с грязью, которой он достоин.
Захлебнись в ней. Я смешаю твою кровь с дерьмом и заставлю всё это жрать, пока не задохнёшься. Маска питает во мне ненависть ко всему, но только в твоём случае, дорогой мой старик, мы с ней солидарны. Даже более того, её горячую кровожадность я отлично мешал со своей холодной жаждой мести.
Получившийся симбиоз толкал меня сквозь железные лестницы, коридоры и звуки сирен.

Я не могу назвать себя животным, но штурмовой дробовик я добыл, вырвав у человека ребро вместе с некоторыми органами. Впрочем, после применения этой двенадцатизарядной бандурины с барабаном вместо магазина, последние подступы к кабинету Старатова были залиты кровью и другим человеческим содержим, запах и вид которых заставлял меня впадать в безумие.

Я отбросил дробовик с раскалённым стволом и со стены сорвал одной рукой пожарный топор, стоящий вместе с многими инструментами на случай завалов и запертых дверей выше, при пожаре.

Есть единственное, что очень сильно меня привлекает в этом оружие. Его вес, его размеры, его лезвие и то, что у топора не кончаются патроны.

Я стоял перед лифтом. Можно конечно сейчас приехать наверх и быть расстрелянным, но я так не решился. Я хотел сделать лучше. Хотел сделать как-то… Эффектнее.

Потому вызвал лифт, втащил туда тело и, отправив наверх, выбил крышку верхнего люка. Залез наверх и сразу перекатился на пожарную лестницу. Начал вбираться выше, цепляясь скользкими, от крови, руками по железным перекладинам. Наверху распахнулись двери, но выстрелов не последовало.

Понятное дело сюда не брали нервных психопатов, что горазды только стрелять и орать. Чуть что, сразу половина магазина в стену уходит… Хотя тут и не без этих. Но если кто сейчас и охраняет самого Старатова, то это кто-то с такими же стальными нервами, как у Призрака. Такие лишнего патрона и в противника не пустят, если не будут уверены, что попадут… А рассчитывают на попадание такие ребята быстро.

В любом случае, вот он я, добрался до лифта. Застынь, животное. Не дай себя услышать раньше времени.

— …он что, прикалывается?

— Эром, на место! — послышалось приглушённое шипение, когда я отодрал маску от лица, чтоб чуть послушать всё то, что происходило.
То ли это моя удача сыграла своё, то ли ещё что-то, но лифт отправили обратно.

— Да ладно…

— После этого ты уволен из отряда, понял?

— Ай и хер с вами, я в штабские хочу, — заметил тот, кто отправил лифт, возвращаясь обратно на позицию.

— Если все помрём из-за тебя, я найду тебя в прейс…

Я не стал дожидаться того, какую участь командир уготовил для того раздолбая. Маску на лицо, ногой на платформу и телекинетическим выпадом уже выбиваю двери.
Две железки полетели, словно сделанные из лёгких пластинок.
К их сожалению, «лёгкие пластинки» размазали одно из тел прямо по стене, оставив на полу только обрывки бронепластин и винтовку.

Разминая болезненно-уставшие плечи, я ступил, прогнув оторванную кишку своим ботинком и отшвырнул её в сторону, чтоб не поскользнуться. В дыму кто-то стал вставать, придавленный фрагментом строительного материала и откашливаясь.
Пыли и вправду было достаточно.
Я прошёл мимо, обрушив топор на голову наёмника и проломив его череп, не вынимая, отправился дальше, выдернув лезвие и оставив на нём части мозга, волос и черепной скорлупы.

Стряхнул это всё и, ударив топором о стену, прошёл дальше, постукивая о металлическую часть лезвием. Его скорее всего нет, но я просто обязан заглянуть. Старатов на своём кресле мог уже давно укатить куда подальше или вообще эвакуироваться… Но я обязан был проверить.

С ноги выбил дверь.

Старатов бросил из щипцов кубик дымящегося кубика льда в стакан с одним из сортов янтарной выпивки. Он отодвинул хрустальный графин, закрыв его брильянтовой пробкой, поправил пенсне и поднял на меня глаза.
За столом сидел старик в очках. С густыми седыми волосами и в чёрном пиджаке. Он снял с длинный шерстяной шарф и спокойно сунул его в стол.

— …м-да, приди за мной Призрак, наверное, день бы мне показался излишне тихим… — сказал он и поднял ещё одну рюмку. — Выпьешь или не удостоишь меня такой любезности?

Я молча сделал шаг. Кто-то, кто лежал раненным у самой двери, ввалился внутрь, скрепя и зажимая рану от крупного металлического осколка. Я с ненависти ударил его по лицу сапогом, проломив череп, словно арбуз.

— Если нет, так нет… Сними маску. Давай поговорим. Я никогда тебя не видел, как дикое животное, что сделает дело без прелюдий. Ты и так меня убьёшь, зачем торопиться?.. И, как посмотрю, кажется, тебе больше незачем жить. Так давай поговорим в последние минуты жизни?

Не снимай меня. Не снимай.

Я покачал головой. Взвалил топор на плечо.

— …да-а… Что ж. В своё оправдание скажу, что тогда Астрид была виновата сама, — он поднял рюмку и аккуратно отпил часть. — Ух… Ниямийский Сан-уо. Брильянтовый. Точно не хочешь попробовать?.. — Я сделал к нему ещё один шаг и, протянув топор, одним движением вытолкнул кирковой частью стакан из его рук. Янтарная жидкость разлилась на столе. Старатов отъехал на своём кресле чуть назад, покачивая головой. — Эх, а такая выпивка… Астрид просто хотела взять половину всего нашего бюджета себе «на жизнь» с тобой. И уйти. Понятное дело, это принесло колоссальные убытки. Ты же знаешь, что мы тратим почти-почти столько же, сколько зарабатываем? Оружие, перевозки, транспортировки, содержания государств на подкупах — это очень дорогое удовольствие… Если бы она забрала половину, дни синдиката были бы сочтены. Уговорить мне её не удалось, потому пришлось решить конфликт силой. Если ты злишься на меня за свою шею и пальцы, то это была просто безопасность. Ты любил Астрид как ребёнок, коим ты являешься. Устранив её, но продолжив сохранять тебя рядом или просто дееспособным — самоубийство.

Зазвонил телефон на столе.

— Ты позволишь, я отвечу?

Я кивнул. Старатов поднял трубку и сказал:

— Можешь не приходить, уже поздно… Деньги будут на твоём счету. Не дай им попасть к управителям. Сожги если хочешь, — он бросил трубку, смахнув телефон со стола. — Всегда мечтал бросить без причины что-то дорогое на пол… Знаешь, я знал, что мне отсюда не уйти ещё тогда, когда Уил сказал внизу всем расходиться. Это было верное решение. Если казнительный выстрел тебя не убил, что вообще может? Такова ваша природа, мутанты… Вас становится больше. Гордых за себя людей — меньше. Через ещё лет двадцать придёт эпоха терпимости к вам… Я рад, что не увижу это время, когда по Валентии будут ходить ваши грязные, животные ноги. Я вообще рад, что умру так. Я построил самый страшный синдикат за всю историю мира. Армия солдат удачи, вооружённая лучшим. Способная исполнить любую работу, в том числе и расстрелять весь валентиский совет… А что сделал ты? Заставил людей бояться за свои жизни? Сломал то, чего я достиг? Ха. Очень смешно. Ты ничего не сделал в своей жизни, Мохечхок. Ты просто всё сломал… И чего ты ждёшь? Давай, действуй, животное. Человек приказывает тебе! — махнул он рукой, улыбнувшись во все свои белые, ненастоящие зубы. — Не ты, так рак меня прикончит.

Я уже перевернул стол в сторону, снося преграду между нами, и взял топор в две руки. Я встал перед ним и, смотря на него, перевернул его инвалидную коляску, опрокинув его на пол. После, я пинком перевернул Старатова на спину и занёс топор, словно меч, собираясь вогрузить его в камень. Он посмотрел мне в глаза и совершенно спокойно сказал.

— Ах… Так вот про что они говорили.

В следующем моменте я уже наступил ему ногой на горло, крепко прижав его и, кажется, уже убив этим движением. Стал забивать его лицо сильными ударами тупой части топора и давая своей ярости волю. Бил столько, сколько хотел. Его старческие кости сочно хрустели. Я хотел бы орать на него проклятия. Материться и поливать всевозможной грязью его труп, словно он мог бы меня слышать, но мне приходилось стиснуть зубы покрепче и продолжать изуверствовать уже мёртвое тело, превращая в отвратительную массу.
Я остановился, когда топор сломался и древко просто разломилось на две части, оставив в руках две деревяшки, одна из которых с обухом.
Устало я взял бутылку с выпивкой и, бросив остатки топора, снял маску, чтоб как следует отхлебнуть. Алкоголь оказался очень и очень мягким с какими-то неуловимыми привкусами и ещё чем-то высоким.
Теперь я почувствовал, как сильно устал. Я выпил ещё. Это не та выпивка, которую следует пить так. Которую не следует глотать, заливаясь собственными слезами, когда ты весь липкий от крови. Её стоило бы аристократично и счастливо смаковать в тёплом кабинете после ещё одного лёгкого дня состоявшегося в жизни богатого человека, у которого на побегушках целый синдикат убийц.

Всё. Я сделал это. Я исполнил своё предназначение. Я отомстил. Отомстил и теперь хлещу выпивку, от которой, признаться, я хочу блевать. Прямо себе под ноги. Я выбрался из кабинета и направился вниз, пару раз вывернув своё содержимое наизнанку.

Интерком заговорил механическим женским голосом.

— Третье предупреждение. Главный генератор в критическом состоянии. До взрыва пятнадцать минут. Рекомендуется немедленное устранение поломки.

Я уже выходил из главного здания через открытые ангарные ворота, смотря на тёмное-тёмное небо с начинающейся бурей. Зажмурил глаза от ударившего в глаза прожектора. Прямо над площадкой завис вертолёт, слепящий меня и оставляющий на сыром от дождя металле ровный луч света, где чётко вырисовывался мой силуэт. Из-за воды, льющей прямо на глаза, не было ничего видно. Только этот слепящий свет и звуки крутящихся лопастей. Заговорил громкоговоритель низким мужским голосом.

— Говорит конвент ВГО. Поднимите руки и встаньте на колени до ареста.

Я рванул на другую сторону в проём между зданиями, уходя от обзора. Спасибо Уил, что сделал это. Теперь выбирайся. Обо мне не беспокойся.
Но сказал я это рано. У выхода в техническое помещение я столкнулся как раз с Уилом. Моя полупьяная туша ударилась в него, и мы оба упали на железный пол. Я слышал этот чёртов вертолётный гул, словно повсюду.

— Чёрт возьми, ты жив? Ты сделал это? — спросил меня Уил, поднимаясь. — Нам надо уходить.

Мы оба побежали к краю. Уил свернул ещё в один коридор между зданий, куда-то направляясь.

— Какой план? — спросил я, забыв упомянуть, что план «его и для него же». У меня всё уже было сделано. Моей цели нет, разве что умереть и больше ничего не чувствовать.

— Надо добраться до лодок. Если шторм помилует, сможем выжить и не потонуть. На вертолёте нас собьют. Погода нелётная, и ими управлять я не умею…

— Я тебе помогу, Уил, но я не поплыву.

— Что?.. Алекс, не время играть в маленькую депрессивную девочку. Давай мы сначала приедем, оторвёмся как следует в баре моей сестры, а потом уже будем решать. Умереть всегда успеется.

Я ничего не ответил. Пока не время его задерживать. Мы вбежали на крытую пристань. Свет на всей станции отключился, но это не было проблемой. Всё внутри освещалось прожектором от вертушки, что осматривала крытый порт. Здесь было столько места, что вполне помещались большие торговые суда.

— Вам некуда бежать. Выйдете на открытое место с поднятыми руками или умрите.

— Сюда! — сказал Уил, дёрнув меня вниз, к лестнице. В наконец крытом помещении я стёр всю воду с лица. Маска всё ещё была на мне, только на манер кепки. Для удобства её следовало бы опустить, но я не хотел последние минуты пробыть безумным кровожадным монстром. Когда мы забежали за укрытие, я смог разглядеть, что это был вооружённый железный катер, накрытый широким брезентовым полотном. Энгер повернулся на меня, посмотрев в светящиеся в темноте глаза. — Справишься с вертушкой?

— Попробую… Заводи катер, я наверх.

— Стой, ты что вздумал, здесь остаться? Я не смогу забрать тебя с крыши.

— И не надо. Я в порядке, понял? Мне хорошо. Дай мне умереть. Уезжай так быстро, как сможешь. Я уберу вертушку.

Я хлопнул его по плечу и побежал наверх. Я не мог сейчас просто взять и сбить ещё один вертолёт. У меня просто нет сил и, если совсем честно, я не хотел, чтоб ещё лилась кровь. Моя цель выполнена. Всё. Хватит.

Ты не должен останавливаться. Мы близки к предназначению. Не падай с лестницы, не закончив на неё подниматься. Иди дальше и я дам тебе сил. Иди дальше и я вознагражу тебя. Я дам тебе всё, что пожелаешь… Я могу вернуть Астрид к жизни.

Я стиснул зубы. Даже если ты можешь вернуть к жизни Астрид, то какой ценой?

Ты просто дашь мне себя. Мы покажем миру настоящее кровопролитие. Вернём его во времена страха и чистоты. Мы священным лезвием очищения пройдём по всему человечеству. Мы дадим лесу место для его великого роста!

Не пойдёт. Я не смогу спать, даже воскресив дорого человека и убив столько существ. Это неправильно. Я не хочу быть ещё большим чудищем, чем являюсь сейчас.

У тебя нет выбора. По ту сторону если есть ад, то ты непременно в нём сгоришь! Если нет, то будешь источаться гноем в бездне. Только Я приведу тебя в райские леса Нэйфернейна. Только я дарую тебе спасение. Только я помогу тебе!

Я вбежал наверх и, размахивая руками, крикнул.

— Эй, я здесь, чёрт возьми! — вокруг меня стали кружить аж три вертолёта, слепя прожекторами со всех сторон. Не сбавляя темпа, я поднял руки вверх и крикнул. — Подойдите и возьмите меня, если сможете! Вот он я! Вот он Полуночный Леший!

Горло начало болеть, так же, как и шея, запрокинутая назад. Лицо всё ещё обливалось водой. Из-за ветра и потоков воды я еле-еле стоял на ногах. Весь вымок до самой нитки. Я встал у края, надвинув маску на лицо. Единственные вещи, что меня здесь волновали — жив ли Уил, и скоро ли всё здесь взорвётся?

Я видел, как по канатным лестницам спускается спецгруппа в серьёзной чёрной броне Внутреннего Государственного Отдела. С другой стороны, ВГО — это просто дети, по сравнению с теми, кто остался лежать под моими ногами по пути к Старатову. Меня окружили полукругом, наставив винтовки.

— Поднимите руки вверх! — крикнул, наперерез шторму, один из ВГОшников, сближаясь со мной. Одним движением руками вниз, я телекинезом выгнул весь металл вокруг, сформировав стену, которую почему-то не полили дружным автоматным огнём. В этот же момент перегрузка реактора всей нефтяной вышки наконец дала о себе знать.

Грохот, закладывающий уши, сопровождался огненно-оранжевым всполохом, полный пламенных столбов и взрывных волн сначала дезориентировал меня.

Я не понял, как оказался летящим вниз. Любая ориентация в пространстве мигом испарилась. Прежде чем понять, что я всё ещё лечу в воздухе и это просто меня дождём обливает, я упал в самый низ, в воду.
Стал сразу же захлёбываться. Тело словно парализовало. Я судорожно стал дёргать руками, пытаясь выбраться наружу, чтоб спастись. Все мои суицидальные наклонности куда-то ушли, как дело стало мокрым.
Я вцепился в какую-то железку мёртвой хваткой. Сверху начали падать какие-то другие железки. В глазах совсем потемнело. Силы покидали крайне стремительно. Я наглотался воды и продолжаю её глотать, пытаясь вдохнуть.

…если выживу, никогда больше не полезу в большую воду. Никогда больше… Если выживу…

***

— Саш. Саша.

Я открыл глаза, но ничего не увидел. Вокруг было «что-то». Оно существовало, но глаз мой столько замылился, что пространство стало неразличимо.

Она трогала моё лицо. Я знал, что это Астрид — никто в мире больше не имеет такие нежные руки и такой прекрасный голос.

— …мне больно думать о тебе, — признался я против своей силы.

— Я знаю, милый. Потому ты и не должен. Ты должен отпустить меня, слышишь? Забыть полностью. Стереть из воспоминаний, словно я никогда не существовала.

— Я попытаюсь, — выдохнув носом и закрыв глаза, я кивнул. Во всём теле была ужасная тяжесть и слабость, словно я сильно заболел. — …но я же не могу так поступить с тобой. Я не могу просто забыть. Ради чего это?.. Я без тебя жить не хочу, Астрид!

— Ты накручиваешь себя. Твоя жизнь ещё не кончена, Ал. Жизнь даст тебе боль, но ты должен её принять. Послушай свою маску: она же делает тебя сильней. Она даст тебе избавиться от боли. Ты же и сам это понимаешь, верно?

— …ты просишь меня… о… о странном… — тихо сказал я, не веря в её слова.

— Но Ал. Ты должен понимать, что это правильный выбор. Тебе больно от моей потери. Больно, но не значит, что ты должен умереть от этой боли. Нам надо жить. Нам двоим. Это возможно только в случае, который ты сам знаешь. Алекс, пожалуйста. Я хочу ещё немного побыть на этом свете. Поживи, пожалуйста, ради меня. Сделай нас едиными в боли тех, кто нам её причинил… Отомсти за нас им. Отомсти им всем.

Она приблизилась, и я увидел её лицо.

Эпилог.

Я пытаюсь тебя забыть. Твои глаза, твоё лицо, твоё имя… Оно уже стирается из моей памяти, стоит только поймать себя на этой мысли. Настоящая ты не хотела бы этого. Я верю в то, что ты была бы против. Ты была добра ко мне, пускай и крутила в своих руках как тебе нравилось. Во всяком случае, пока я тебе позволял. Мне очень жаль, что всё сложилось так, как сложилось. Что твоя идея провалилась. Что я не смог узнать и отговорить тебя раньше… Иногда я просыпаюсь по ночам и думаю — а может Призрак был прав на твой счёт?

На моих руках железные рукавицы из свинца, скрепленные между собой цепями. На глазах — отвратительная тряпка. Я сижу в каком-то подвале, привязанный к стулу. Кто-то мне что-то говорит, но я не слушаю.

Я вспоминаю тебя, Уил. Ты, наверное, один из немногих, кто был мне всё это время другом. Кто не убеждал меня в том, что он мой союзник, а просто брал и делал. Лично для меня ты сотворил многое, и я вряд ли тебя забуду. Во всяком случае, если это имеет значение теперь. Мы двое остались последними из старого состава синдиката. Конечно, есть ещё Призрак, но он ушёл ещё раньше, так что его в расчёт можно и не брать. Главный личный водитель Старатова и в будущем командир охраны… Забавно, что ты никогда не был по-настоящему ему лоялен.

— С вами действовал кто-то?

— Нет, — тихо ответил я, спустя уже третий вопрос. — Я ничего не собираюсь вам говорить.

— Во-от как… Хорошо, — кивнул следователь. — Вы же понимаете, в чём вас обвиняют?

— Просветите меня, — безразлично пожал я плечами.

Я помню Нума. Ты большая сова, которая почему-то решила, что мне чем-то обязана. Ты всегда видел во мне что-то такое, чем я не являлся. Единственное наше совпадение — мы единственные здесь связанны с лесом и даже больше. Я всё думаю, что мы были знакомы всегда. Куда раньше даже, чем я проснулся. По правде говоря, ты делаешь вид, что знаешь меня словно облупленного. В разговоре с тобой я всегда себя как раз так и чувствовал. Ты — большое и великое сердце, управляющее большей частью континента, общаешься со мной на равных… Меня это часто удивляло, но я никогда не придавал этому слишком много значения. Быть может, мы и правда друзья. Интересно, о чём он сейчас думает?

Я помню Миямото. Девушку, чьё отношение ко мне было… Странным. Мы мало были знакомы и всего неделю провели вместе. Даже не как друзья — как просто приятные друг-другу разумные существа. Сейчас, сидя в цепях, я часто мысленно возвращаюсь в это время и думаю, что возможно, это было почти что самое приятное время в моей маленькой жизни. Мы сидели в тишине, отдыхали, смотрели кино, читали и заказывали вкусную еду. Никто нас не доставал… К слову, о последних неделях… Тебе повезло, когда ты ушла в самый подходящий момент и не стала лезть во всё это. Надеюсь сейчас у тебя всё хорошо.

Я помню Калипсо. Нелюдь, который был врагом всех народов не за дело, а за внешность. Её откровенно жалко, но к сожалению, только сейчас. Она не самый приятный в общении человек и для совместной жизни я точно её не видел. Как и многие, я тоже хотел от неё избавиться. Впрочем, Калипсо ушла сама, как только узнала, что я приютил Миямото. По правде говоря, вся эта ситуация крайне неловкая и неприятная. Если бы было можно — я сразу бы избавился от Калипсо. Как говорил Призрак — нельзя говорить со своими жертвами, чтоб не пропитываться к ним сочувствием. Вообще, это не совсем для этой ситуации — но если бы я не знал Калипсо хоть как-то, быть может, всё было намного лучше. Я не знаю, где она сейчас. Не знаю, что с ней и, по правде говоря, не сильно за неё беспокоюсь. Будем надеяться, что её постигает лучшая судьба для разумного существа.

Так же я помню Нормана и его «общество». Несчастные нелюди забились в лесу, ожидая спасителя. К сожалению, вместо задуманного Нумом спасителя пришёл я. С Норманом я сразу же не поладил. Я просто не хотел быть среди всех этих людей, и всё вышло так, как должно было. Я попытался сделать хорошее дело, а вышло всё боком… На следующий же день после поселения его захлестнул огонь революции. Пролилось достаточно крови и… И нет, я в этом не виню большую сову. Я виню только себя — Нум дал мне испытание, вне моего профиля, но я всё сделал по старой схеме и похерил ещё больше жизней.

— Вы обвиняетесь в причастности более чем к четырём тысячам убийств. Как людей, так и нелюдей. Период вашей активности послужило лето… — он что-то сказал, но я прослушал. — …года. То есть три года назад. Семнадцатого числа, месяца Августина, датируется ваше первое убийство. Последнее датируется вчерашним днём. В этот период у вас были лишь незначительные периоды «спячки». Многие из этих дел железобетонные. Некоторые притянуты за уши настолько, насколько можно. В любом случае, всего одного уже достаточно, чтоб отправить вас в Чёрное Солнце. Хотя бы того, что вы убили на моих глазах мою жену и сделали меня инвалидом.

Сейчас я стал вспоминать этот голос и его обладателя. Я почти ничего о тебе не знал, Роберт. Когда ВГО и правительство пыталось меня найти — они использовали тебя. Я всего лишь по наставлению Призрака ликвидировал угрозу, которая теперь сидит передо мной в инвалидной коляске и зачитывает в чём меня обвиняют.

— И это только ваши дела. Теперь, я предлагаю вам облегчение ваших страданий. Вместо официальной каторги на Чёрном Солнце с будущей кремацией, мы вам предлагаем смягчение приговора до безболезненной эвтаназии. Всё что вам нужно — поделиться сведеньями о судьбе выживших членов Потерянного Дня. В том числе и тех, кто ушёл из синдиката до этого.

Призрак… Совсем недавно тебя вспоминал и вспоминаю снова. Думал о том, как бы ты, человек без имени, поступил на моём месте? Наверняка вся эта ситуация была бы куда более подконтрольной, проворачивай ты это всё. У тебя всегда было «по плану». Ты никогда не поднимал шуму, если работал один. Ты просто приходил, а на следующее утро кого-то находили мёртвым. Если у тебя было мысль убить Старатова, Синдикат этого бы даже не сразу заметил. Ты всегда стремился к совершенству во всём. Мечтал о тоннах золота и том, как бы весь мир наконец от тебя отстал. Меня в ученики ты даже брать долго не хотел, но после, от чьих-то уговоров, всё же махнул рукой и стал воспитывать во мне настоящего убийцу. Может быть я тебе даже за это благодарен. Нет, не за умение стрелять в людей. Скорее за основу внутренней дисциплины, которой я научился, но почти не мог использовать из-за маски.

— Я не могу этого вам раскрыть. Хотя бы потому, что не знаю.

— Но хоть что-то вы должны знать?

Но даже после усердных мыслей мы вытянули только самые крупицы. Я не собирался содействовать со следствием и рассказывать, что с Уилом. Что с Призраком — я просто не знал, пускай и догадывался. Все остальные же были просто мне незнакомы. Я назвал всего пару имён, что могли бы быть уже мертвы, и которых я знал всего ничего. В основном это были какие-то случайные люди, что лично мне никогда не нравились в синдикате.

— Что-ж, благодарю, — кивнул Роберт. — Что можете сказать о Старатове? Вы его убили?

— Да.

Я помню тебя, Старатов. Не хотел бы даже знать — но продолжаю помнить даже после смерти. В тот момент, когда ты заговорил со мной — там, в кабинете — мне показалось, что ты снова меня обыграл. Я понимал и чувствовал превосходство на своей стороне, но ты вновь заставил меня почувствовать тем одураченным животным, прикованным напротив своей любви… Хотя, здесь я наконец мог дотянуться до тебя. Ты был просто стариком в коляске, что думал намного лучше остальных и имел большой опыт в ведении дел. Ты и правда создал Синдикат, подставив Астрид на трибуну, под прицел. Заманил девочку властью, заставив торговать собственным лицом и ждать, пока можно наконец поднять свою змеиную голову, чтоб полноправно занять её место в уже окрепшей организации и попасть под прицел тогда, когда пули не будут для тебя досягаемы. Правда, некоторые вещи ты всё ещё не учёл, например меня.

— Это всё?

— Мне нечего вам сказать. Оставьте меня в покое.

— Что ж… Предлагаю на этом закончить. Через три дня ВГО соберёт совет и суд… Вы имеете право с этого момента только хранить молчание.

— А до этого не имел?

— Не имел. Отведите его в камеру содержания.

— Вносить, что содействовал со следствием?

— Не стоит, оставьте отказ.

Меня подняли под руки и повели куда-то. Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, на что мне придётся согласиться или пойти в следующую секунду. Но мне кажется, что всё уже кончено. Стоит опустить руки и сжать от ярости зубы.