Струйка крови, смешалась с потом, горячее с солёным, достигла левой брови и изменила направление в сторону виска.
Надо мной — обезвоженное севастопольское небо. Подо мной — раскалённый камень. Его грани больно врезаются в спину, но я неподвижен. Голоса, шум прибоя, крики чаек с трудом пробиваются сквозь плотный воздух июльского полдня.
Бесстрастный глазок видеокамеры фиксирует мое распростёртое на камнях тело. Я жду.
На лицо падает тень. Появляется красивое лицо молодой девушки, она с тревогой смотрит мне в глаза. Лёгкая рука стирает кровь с моего лба.
Я с трудом разлепляю спекшиеся губы:
«Повторяй за мной…»
Пересохшее горло издает хрип, я не узнаю свой голос, но так даже лучше.
» Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями Олимпийскими и героями, кои владеют городом, областью и укреплениями херсонеситов…»
Она проговаривает за мной слова древней присяги.
«… Зевс, Гея, Гелиос, Дева и боги Олимпийские, пребывающему мне в этом да будет благо и самому, и роду, и моим, а не пребывающему — зло, и самому, и роду, и моим… «
Она сжимает мою руку до боли, до побелевших костяшек, эхом повторяя каждую фразу. И с каждым словом ее голос все громче, а мой все тише. Последнюю фразу она произносит сама, чеканя каждое слово и свято веря, что никогда не нарушит данную богам присягу. А я лежу, и в мои широко раскрытые глаза светит невидимое больше солнце.
Раньше, жизнь назад, до этого жаркого каменного ложа, я носился по стенам древних укреплений и залатывал дыры в обороне нашего славного города. Бессчетное количество раз мы отбивали атаки боспорцев, но они всё лезли и лезли, и казалось, этот жаркий дымный день никогда не кончится. А потом взревели трубы со стороны главных ворот, и я кинулся на выручку, спрыгнул с края башни Зенона прямо на стену, поскользнулся, с трудом удержал равновесие. Этого мгновения хватило, чтобы возникший из дымной завесы боспорец сделал свой роковой выпад. Небо опрокинулось, и смолкли звуки боя. Я, невесомый, падал вниз, и этот полет продолжался вечность, а потом земля бросилась мне навстречу и выбила дух.
Добрые боги Олимпа не дают мне y мeреть насовсем. Они любят зрелища. Они хотят повторения. Я моргаю, поднимаю затёкшее тело. Мягкие руки стирают засохшую кровь, наливают свежую. Я опять падаю на камень, повторяя про себя слова присяги, и всё начинается по новой.
Я выполнил свой долг, жизнь не прошла зря. Подлый Боспор обломал зубы о нашу оборону. Моя сестра дала клятву, и я знаю, ее не нарушит. Теперь можно уходить спокойно. И моя многократная c мeрть наскучила богам, меня отпустили. Тихой тенью, больше не чувствуя колебаний воздуха, я иду сквозь живых к морю, как к Стиксу, чтобы смыть засохшую кровь. Только Харон не ждал меня в тот день.
Я не зря y мирал и воскресал раз за разом. Фильм нашей видеостудии «Гикия, хранительница Херсонеса» показали по севастопольскому телевидению. Я смотрел на себя на телеэкране под всхлипывания расчувствовавшихся мамы и бабушки, и мне было невыразимо стыдно за свою бездарную игру. Увы, в этом деле одного старания мало, талант нужен. Ничего, успокаивал я себя, никто это севастопольское телевидение не смотрит, никто не узнает.
Я почти угадал. В школе меня не облепили одноклассники, требуя автограф, и не освистали не оценившие мою игру. Никто не видел. И я был почти спокоен, когда в коридоре ко мне подошла учительница русского Виктория Владимировна и сказала:
«Мельников, я смотрела, как ты умирал. Мне понравилось»
И с улыбкой пошла дальше.
А я стоял и думал: «Ну, она ж точно не про мою игру сейчас говорила…»
