Алифиз

Ветер нетерпеливо колыхал паруса, но был еще слаб. Белая материя то надувалась, словно набрав полную грудь воздуха, то опадала от макушки до основания мачты. Алифиз сидел на пристани и смотрел на беспокойно качающиеся черные борта, они оседали все ниже. Шла погрузка, и трюмы наполнялись бочками и мешками зерна. Белый глаз, намалеванный на носу корабля, неподвижно глядел в сторону горизонта. Считалось, что только суда с этим глазом могут достичь обители богов и доставить ежегодную жертву.

Алифиз лишь ухмылялся в бороду, думая об этом. Однажды, когда на острове царствовал его дед, случился неурожайный год, жрецы тянули с отправкой до последнего, пытаясь набить трюмы как можно полнее. В суете суда даже не просмолили толком, а уж малевать на бортах глаза никто и не думал. Еще бы! Чуть было не упустили ветер! Однако жертва ушла в море и была принята. Алифиз видел это своими глазами – ночное небо засверкало тысячью мимолетных зарниц и снова погасло. Боги остались довольны. Воспоминание это крепко запало Алифизу в голову, и с тех пор, как он уложил своего отца на погребальный костер, годовая жертва всегда готовилась заранее. За это люди прозвали Алифиза Мудрым.
К нему подошел старый смотритель амбаров Филакас:
— Все готово, царь, — сказал старик. — Дело теперь за…
Смотритель не успел договорить. Алифиз поднялся со своего кресла, взор его замер где-то на далекой линии горизонта. Обернувшись к морю, старик остолбенел. Вдали чернели точки, к их острову шли суда. Мореходство в дни годовой жертвы считалось безумием, ветер легко мог унести суда к обители богов, откуда никто не возвращается. Был и такой случай на памяти Алифиза. Амбарщик – не Филакас, а другой, гораздо глупее, забыл на борту одного из кораблей учетную книгу, без которой невозможно было бы сотворить следующую жертву. Бросившись в лодку, амбарщик со своими сыновьями пустился в погоню за уходящими судами. Он почти нагнал их, как вдруг, прямо среди моря разверзлась чудовищная воронка и лодку утянуло в черную бездну. Жителей сильно опечалила его гибель, в честь амбарщика хотели заколоть борова, и сделать богам обильное возлияние, чтобы умилостивить их и испросить совета, что же теперь делать и как быть с исчезнувшей книгой, но когда стали разбирать имущество амбарщика из стены рядом с дверным косяком выпал камень. В полой нише оказалась спрятана подлинная учетная книга. Подлый амбарщик утаивал часть жертвенных приношений и специально завел себе вторую книгу, которую и показывал царю и жрецам. В погоню же он бросился в страхе, что свидетельство его проделок достигнет жилища богов. Глупец не понимал, что земные замыслы и без того открыты вечноживущим. Боги распорядились его жизнью так, как и следовало, оставив в людских сердцах благоговейный ужас перед своим всеведением.
— Что за разбойник на дерзость такую способен? – спросил Филакас.
Старик щурился и прикладывал к морщинистому лбу ладонь, силясь разглядеть знаки на бортах кораблей.
— Это люди острова Воски, — зоркий глаз Алифиза давно различил красного быка.
— Они нам братья, — удивленно прошептал Филаскас. – Что за безумство вложили боги в их души?
— Вели подать мой меч и лук. Мужи пусть соберутся и встанут чуть вдали.
— Но, Мудрый, царь Крэас – родня тебя по крови! Они нам братья, — растеряно повторил амбарщик.
— Считаешь, я забыл, старик? – сурово глянул на смотрителя Алифиз, но тут же повернулся к морю. – Недобрые вести идут с кораблями.
Преданный амбарщик побежал исполнять приказание.
Опоясанный мечом, с луком на широких плечах Алифиз встречал незваных гостей на пристани. Все мужчины острова Оргом стояли чуть поодаль за спиной царя. Женщины скрылись в жилищах и воздавали богам тихие молитвы.
Первый корабль, меченный красным быком, скоро причалил. На деревянный помост соскочил Крэас. Доски жалобно заскрипели под его могучими ногами в красивых сандалиях. Крэас сделал шаг к Алифизу. От страшной улыбки его топорщилась каштановая борода:
— Разве так встречал когда мудрый Алифиз гостей? – начал Крэас, улыбка не сходила с его губ, но и ладони с рукояти меча он не снимал.
— Мы рады гостям, тебе же, Крэас Могучий, рады вдвойне, — отвечал Алифиз. – Всегда ты отыщешь приют в домах оргомейских. Сегодня ж не ждали тебя, равно как и прочих живущих под небом. Иль разум тебе помутили враждебные боги? Или беда пригнала к берегам моих предков? Зачем ты суда крутобокие вывел на море в день жертвы святой?
— Мудрость твоя, Алифиз, не знает предела. Истинно, боги – исток твоих помыслов мудрых. Прав ты во всем. Беда побудила меня нарушить запреты и в плаванье выйти. Беда, не знали которой, ни дед мой, ни прадед, ни славный отец. Лишь мне – несчастливцу достался тот жребий. Но гоже ли нам толковать о делах, на пристани стоя? Вели нам причалить. Гребцы ведь от самого Воски спины ломали. На веслах мы шли, не смея поднять парусов и ветру отдаться.
Алифиз помедлил с ответом. От чуткого слуха его не скрылось едва слышное бряцанье меди в трюмах воскийских кораблей. Да и могло ли хоть что-нибудь скрыться от Алифиза?
— Неужто не видишь? Судам твоим, Крэас, нет места на пристани нашей, — сказал царь. – Все занято жертвенным флотом. И как бы я смог принимать тебя в доме? Как кубок поднять в честь смертного мужа в день, посвященный бессмертным? Я кару навлечь на себя не спешу.
Услышав отказ, Крэас помрачнел, улыбка пропала, а брови сдвинулись, казалось, волосы и борода его потемнели и сгустились, словно маленькая грозовая туча.
— Нет равных тебе в благочестии и богобоязни, Алифиз! За это твой дом берегут вечносущие боги. И, видно, недаром молва меж людей протекает — с иными из них ты в родстве. Теперь же послушай меня и прими, что скажу я: не ради даров иль досужей беседы я вывел свои корабли на просторы жесткого моря. К тебе я за помощью прибыл и за советом. Проклятье богов я – несчастный, навлек на Воски просторный. Чем провинился? Не знаю. Однако ж, неведение – щит никудышный от гнева богов. Один ты сумеешь прозреть, как быть нам, как гнев отвратить и вернуть благоденствия время. За этим я прибыл к крутым берегам оргомейским. Отказы чиня, ты страждущих гонишь с порога, на гибель толкаешь искавших приюта. За то и любимца накажут мудрые боги. Вели же причалить!
— Я слова назад не возьму, — сурово ответил Алифиз. – Воскийцы не бросят канатов на наши причалы. Однако ж, и путников гнать не намерен. Там, справа, за этим утесом есть бухта, туда пусть причалят твои корабли. Для отдыха места нет лучше. Кедровая роща богатая тенью и чистый источник гребцам твоим силы вернут. В подарок воскийцам пришлю трех баранов, пусть мясом насытятся, вина ж пусть не пьют, пока не увидят столб дыма густого, уходящего в небо – то знаменье жертвы свершенной. Таков наш закон и мое приказанье.
— Не мог ты принять мудрее решенья! – улыбка снова вернулась на лицо Крэаса, правда, никому из тех, кто мог ее видеть, не стало от этого веселее. – Сейчас я вернусь к кораблям и слово твое передам…
— Останься, — прервал его Алифиз. – Ты, Крэас, лишь вестника вышли. Сам же останься со мной и расскажи о бедах, что дом твой постигли.
— По-твоему будь! Сегодня во всем я покорен тебе. Одно лишь дозволь – забрать с корабля дубовый ларец. В нем бед моих корень! Ты должен увидеть, иначе, боюсь, правдивости слов не поверишь.
Алифиз почувствовал как в спину его толкнул мощный порыв ветра.
— Ни в чем не стесню тебя, Крэас. Лишь временем щедро дарить не могу. Вели выносить свой ларец и сядем в покоях. Жрецам же и слугам дозволим свершить то, что должно сегодня.
Крэас повернулся и легко прыгнул на свой корабль. Долго ждать он себя не заставил и появился на пристани уже с ларцом. Однако еще раньше Алифиз успел отдать приказание – двадцать лучших лучников отправились на скалы над кедровой рощей, в той бухте, куда должны были причалить воскийцы.
Пожалуй, только воскиец мог бы назвать ларцом то, что держал в руках царь Крэас. Крепкий дубовый сундук, обитый медью, с двумя ручками по бокам. Судя по тому как держал его Крэас, ларец не был тяжелым, но идти с такой ношей было бы не удобно.
— Позволь, я возьму твою ношу, с одной стороны ухватившись. Ты же рукою могучей подхватишь с другой.
— Уж лучше рабам повели доставить ларец в покои свои.
— Все заняты руки. К тому же, за помощью прибыл ты к нам. Так пусть я хоть в том тебе помогу, что ноши с тебя сниму половину.
Крэас остался доволен таким ответом. Вместе цари понесли ларец ко дворцу Алифиза. Ноша действительно оказалась не тяжелой, так что очень скоро Алифиз и Крэас достигли просторных и удобных для жизни покоев. Служанка поднесла им по серебряной миске для умывания, затем поставила перед ними блюдо с хлебами и фруктами – единственной пищей, которую дозволено было употреблять до отправки жертвенных судов.
— Крэас, отведай плодов и испей сладчайшей воды из оргомских ручьев. Позже мы сядем за стол и обильный, и пышный. Обычай ты знаешь.
Но Крэас отодвинул от себя поднос с фруктами.
— Что лучше бы было? – мрачно промолвил он. – Но видно так боги судили, что лишь одному из царей в эту ночь на пиру восседать. Другой же сегодня отчалит к пределам богов вечносущих.
Крэас не успел повернуть головы к Алифизу, как кинжал оргомского царя острием уперся ему в горло.
— Что за слова из тебя излетели? – Алифиз медлил с ударом, но рука его была тверда. – Кровью твоей не хочу осквернить я жилища, но и угроз в своем доме терпеть не желаю. Безумен ли ты, что такое удумал?
— Спрячь свою медь, Алифиз, — Крэас одной рукой, очень медленно отстегнул пояс с мечом и отбросил его подальше. – Зла причинить тебе не желаю. К тебе за советом пришел, как к старшему брату, хотя и годами ты младше. Пасть на колени готов пред тобой и молить спасти мою жизнь и народ мой.
Алифиз опустил свой кинжал, но за пояс не спрятал, постоянно держа его наготове.
— Открой же скорей, что приключилось в краю знаменитого острова Воски?
— Все в этом ларце. В него загляни, а потом я рассказ свой начну.
Алифиз придвинул к себе ларец и откинул крышку. В ту же секунду на него пахнуло трупным смрадом, запах был столь отвратителен, что царю пришлось зажмуриться, будто в ларце поместился дохлый, полежавший на солнце тюлень. Когда же резь в глазах прошла, Алифиз снова склонился над ларцом. На вид то, что лежало внутри было не менее отвратительно, чем источаемый запах – женская голова с темно-синей кожей, глаза запеклись и пожелтели, изо рта вываливался багровый язык, из под верхней губы торчали острые рыбьи зубы, а череп вместо волос окаймляли какие-то склизкие щупальца.
— Что это? – спросил Алифиз.
— Проклятье богов, что мне довелось обрести. Ты знаешь, на Воски мы скот выпасаем, растим и кормим на пышных лугах. И жертвы исправно богам воздаем. От наших причалов идут корабли груженые полно. Мы тучных быков, круторогих баранов, коней мускулистых и жирных свиней в обилье даем первородным. Чем мог прогневить я богов – никак не решить. Вчера мы на пристань стада привели, чтоб с ночи готовыми быть к принесению жертвы, но вдруг из пучины морской явилось оно. В обличии с девою сходно, а в ярости только с быком, уведенным от телки. Бросалось на все, на людей и на скот и резало быстро, пощады не зная. Не чтобы насытиться мясом, как это обычно бывает у диких зверей, а только затем, чтоб кровь пролилась и трупов побольше осталось. Ты знаешь воскийских мужей – все как один закаленные в битвах. Но тут… лишь взглядом достигнут чудовища, встанут — каменным глыбам подобны. Немало воскийских мужей полегло у причала, но я, изловчившись, пронзил медноострым клинком проклятую грудь и голову срезал. Однако ж от этой победы мне радости мало, убил я посланца богов, что суд надо мной учинить захотели. Как быть мне теперь рассуди, Алифиз? Для жертвы всеобщей лишь три корабля уцелело, и вряд ли их примут. Куда ж мне деваться? Куда увести мне народ? К тебе за советом и помощью прибыл.
Долго не отвечал Алифиз.
— Советчиком в божьем суде я быть не могу. Лишь вышним то ведомо, за что претерпел ты. К ним обратись с обильною жертвой.
— Слова твои мудры, но сам рассуди, как можно в день столь великий к богам обращаться с вопросом? И где же мне взять обильную жертву? Отнять с кораблей? Не будет ли хуже?
— Ты время потратишь впустую, меня вопрошая. Проси вечносущих, в их сонме найдется к тебе благосклонный. Посредник помехой тут будет.
— А если посредник, как ось, что ветра движенье жерновам сообщает?
— Что хочешь сказать ты?
— Алифиз, любимец богов, удачей и мудростью славный, взойди на мои корабли и отправься к чертогам вечноживущих, там вызнаешь ты, чем прогневил я благих и дающих!
— С ума ты сошел!
— Дослушай!
— Безумных речей не терплю! Рассудок твой мутен коль просишь меня совершить столь ужасное дело!
— И все-таки уши открой. Мы – воскийцы, стоим у пределов твоих. Коль проклят наш остров родной, мы долго скитаться не будем. Оргомские земли для пастбищ пригоднее прочих. И если откажешь, мы с медью войдем. Нет лучников более метких, чем воины Оргома, но наши щиты и прочны и широки. Пусть кровью умоемся и обольемся, но остров возьмем, ведь некуда больше ступить нам.
— Опять ты грозишь.
— Того не желая. Упрямством ты многих на смерть обрекаешь.
— Ко мне ты пришел за советом, и меня ж упрекаешь?
— Пустые слова. Уж ветер крепчает. Решайся, Алифиз!
— Тебя не убью я сейчас, точно вора, хоть ты и достоин того. Но на рассвете пущу тебе в горло стрелу, а воинов твоих точно скот перережу. Оргом не сдавался ни разу, и в мужестве нет недостатка у нас. Таково мое слово!
Крэас поднялся, расправил плечи, позвонки его зловеще хрустнули. Он снова улыбался. Сделав несколько шагов к двери, он остановился и обернулся.
— Я слышал молву, что в гордыне своей царь Алифиз утратил почтенье и страх пред богами, но только не верил, теперь же увидел – не врут языки. Богов оскорблять Алифиз не боится.
— Ты снова умом помутился, воскиец! Я пред богами смирен и покорен.
— Так как же ты слово нарушить решился? Ведь это, ты знаешь, богам оскорбленье прямое.
— О чем ты? Я слово держу.
— Ну как же? На пристани помнишь, ты обещал мне помощь в беде, просил передать тебе ношу. Теперь же ты знаешь в чем ноша моя и беда, но слова сдержать не желаешь. Гляди, Алифиз, любимцы богов таковы лишь до первой промашки. Их милость на гнев меняется быстро. Еще раз спрошу, пока не ступил за порог, на судно мое ты взойдешь и просьбу исполнишь?
Лодка прыгала по тугим морским ухабам, брызги солеными ледышками впивались в лицо. Пора было рубить канаты и отправлять жертвенные корабли, но прежде Алифиз должен был взойти на один из трех воскийских кораблей, чтобы отправиться в плавание, из которого не чаял вернуться. Провожали царя верный Филакас и Крэас, да еще пара гребцов оргомейцев. Старый амбарщик едва мог сдержать слезы, все бормотал что-то об убитой горем царской жене с младенцем-сыном на руках. Крэас довольно улыбался и Алифиз избегал смотреть на него, боялся не сдержаться и вытолкнуть вероломного гостя за борт. Соглашаясь помочь воскийскому правителю в этом гибельном деле, Алифиз взял с него клятвенное обещание, что ни один воскиец не войдет в города Оргома до его возвращения. Исключение делалось лишь на сегодняшнюю ночь, поскольку никто не смел отказать другому в участии в жертвенных ритуалах. Впрочем, Алифиз не слишком надеялся на твердость слова Крэаса. И если суждено ему вернуться на родной Оргом, каким его застанет мудрый царь? А главное, будет ли ему до того дело? Жителей всех островов плодородной страны Трофодотии знали историю любви Трагудистиса и девушки Моро. Оба они были с острова Котетси, славного красотой своих девушек. Как известно, Котетси платил ежегодную дань богам своими девами и сладчайшим вином, ибо считалось, что только рожденные там, эти дары по-настоящему достойны вечноживущих. Трагудистис был певцом при дворе царя Кокороса. Слава о его чудесном голосе и искусстве играть на лютне выходила далеко за пределы Котетси. И вот, на одном из пиров Трагудистис увидел деву чудесной красоты – Моро. Сколь сильно возликовало его сердце при виде красавицы, столь глубока была и печаль, ибо стоило Моро повернуть голову, как юноша увидел небольшое родимое пятно, очертаниями напоминающее остров Котетси. Девушки с такими отметинами непременно отплывали на жертвенных кораблях, поскольку считалось, что боги уже отобрали их сами. Моро обречена была стоять на вышних пирах и наполнять вином кубки нерожденных. И беды, быть может, и не случилось бы, в конце концов, любовь юношей к прекраснейшим из дев была нередкостью, если бы сердце Моро внезапно не отозвалось на пылкое чувство Трагудистиса. Однако в назначенный день Моро отбыла на жертвенном корабле. Долго бродил вдоль берега убитый горем певец, и, наконец, безумная мысль овладела им – отправиться вслед за любимой и молить у престола богов о том, чтобы ему дозволили петь на пирах, ведь голос и лютню его недаром называли божественными, или же отпустили Моро с ним на родной Котетси. Наскоро сколотив плот, он бросился в пучину и скоро исчез за горизонтом. Нашли его спустя неделю, выброшенного на берег, ободранного и избитого жестокими волнами. Разум на веки покинул Трагудистиса. Сложно было разобрать, о чем бормотал он в своих причитаниях, но ясно было одно – ему удалось добраться до жилища богов и даже увидеться с Моро, вот только дерзость его не простили вечносущие. Какое последовало наказание, нельзя было узнать, то ли от взгляда Трагудистиса Моро превратилась в камень, то ли ее саму прибили к скале. Но на том злоключения для юноши не кончились. С давних пор к нему питала любовь царская дочь. Зная о его любви к прекрасной Моро, именно она настояла на скорейшей отправке соперницы к пределам вечноживущих, хотя ей и было чуть меньше лет чем следовало. Царевна терпеливо ждала, когда горе Трагудистиса поутихнет, однако тот и не думал утешиться. Хотя рассудок его и канул в бездну, свой прекрасный голос он сохранил, вот только в песнях своих не знал теперь других мотивов, кроме как восхваления красоты ушедшей навсегда Моро. Для него она оставалась все еще живой и любимой. Однажды прогуливаясь по побережью царевна услыхала Трагудистиса, по своему обыкновению он сидел у самой воды, смотрел вдаль и воздавал хвалы своей возлюбленной. Такая преданность удивила царевну, но еще сильнее ей овладела жгучая ревность, в диком приступе гнева она набросилась на певца и заколола кинжалом. Когда преступление было совершено, царевна подговорила своих служанок разрезать тело несчастного на куски и выбросить в море. Как ни старалась царевна, поступок ее не смог укрыться от людей, ибо богам противны такие страсти, и все сокрытое они делают видимым. Она понесла заслуженное наказание, а молва сохранила память о верном Трагудистисе и прекрасной Моро.
Алифиз не мог найти ни капли утешения в этом предании. Сумей он вернуться, сможет ли сохранить здравый рассудок? А на что ему жизнь в безумии? Нет, он должен приплыть к родным берегам живым, здоровым и, желательно, со словами вечноживущих в ушах и сердце. Такая порука помогла бы изгнать воскийцев, не проливая крови. Хотя, видеть царя Крэаса живым ему не очень-то хотелось. Алифиз слабо верил посулам Крэаса, будто он не ступит в города Оргома. Слишком явно он показал свое вероломство. Вернется ли Алифиз или нет, а Крэас должен получить воздаяние.
Мысли о мести чуть укрепили сердце Алифиза. Меж тем, небо совсем почернело, лишь справа светилась тонкая красная полоска заката – кровавый зазор между двумя безднами. Ветер трубно завывал. Жертвенные бараны беспокойно топтались и жалобно блеяли в трюме. Алифиз покрепче ухватился за борт, не делая и малейшей попытки управлять судном. Хоть он и знал, что жертвенные корабли плывут по воле богов, сложно было удержаться от удивления при взгляде на то, как ровно идет флотилия, и как густо она разрастается. Иногда корабли сближались друг с другом. Во мраке проглядывались метки на их бортах. Он узнал корабль, идущий с острова Тиродис, груженый лучшими сырами, и судно острова Карпос, наполненное сладчайшими фруктами, и, конечно, корабль с Котетси, ибо девичий плач и стенания, идущие из трюма, перекрывал даже шум волн. Услышав его Алифиз погрустнел, но к счастью волны отогнали печальный корабль подальше. Да и не так-то просто стало придаваться печальным раздумьям. Палуба под ногами Алифиза подскакивала все выше и опускалась все круче. Теперь ему стоило большого труда устоять на ногах, что было сил, он уцепился за борт. Закат окончательно потух, а звезды скрылись за тучами. Ветер все усиливался и корабль набирал скорость. Алифиз твердо решил не покидать палубы. Его любопытство разрасталось сильнее страха, и больше всего ему хотелось своими глазами увидеть границу божественных пределов.
Чуткий ко всему Алифиз сразу заметил как изменился воздух, сгустился, насытился чем-то мускусным. Посторонний запах был так силен, что перебивал обычный аромат водорослей и морской соли. «Неужели я так близок!» — мелькнуло в голове Алифиза, он знал, что пролив, ведущий к обиталищу богов, охраняют два чудовища, но перед встречей с ними еще предстояло… Поразмыслить он не успел. Небо взорвалось тысячью молний. Словно кто-то горстями кидал их на впереди идущие суда. Однако молнии не зажигали корабли, а лишь освещали. Мимолетные вспышки были столь многочисленны, что Афилиз сумел разглядеть целую армаду, втиснутую в узкий пролив, и скалы по бокам до самых небес. Суда начали сталкиваться и тереться бортами, звук стонущей и трещащей древесины нарастал, словно грохот от опрокинутого на крутой горный склон камня. Но сквозь этот шум начал медленно прорезаться невыносимо тонкий писк. Он накатывал волнами, каждый раз, проникая через уши, прожигал все нутро. «Вой сирен!» — ужаснулся Алифиз. Старые моряки рассказывали о песнях сирен, будто они так прекрасны, что человек не может удержаться и бросается им навстречу в открытое море. Теперь Алифиз понял, всю лживость этих побасенок. Бросаться моряков в море заставляло желание спрятаться от пронзительного писка под толщей морской воды. В судорогах он катался по палубе, силясь заткнуть себе уши, и вот малодушная мысль об укрытии в кипящей пучине завладела им столь сильно, что царь уже подполз к борту ухватился за него, как вдруг рука его увязла в свежей, не успевшей просохнуть смоле. Трясущимися пальцами Алифиз отщипывал вязкую массу, катал шарики и затыкал ими уши. Наконец, истошный вой сирен утих. Алифиз приподнялся над бортом и чуть было не повалился обратно от ужаса. Впереди сиял ярким светом выход из пролива, но стоило кораблю достигнуть его, как из под воды вздымались два чудовищных щупальца. Одно проламывало палубу корабля и хватало содержимое трюма, второе цепляло остатки корабля и мгновенно утягивало в подводную пещеру. Как ни был перепуган Алифиз, но успел приметить, что чудовищная клешня не убивает скот – в воздухе быки отчаянно ревут, лошади ржут, а бараны и козлы блеют. Когда выход из пролива замаячил совсем близко, Алифиз опрометью кинулся в трюм своего корабля, выбрал барана пожирнее, заполз под него и что есть силы ухватился руками за пышное руно. Хоть каждый миг Алифиз крепился духом, но страшный удар и звук ломающихся досок заставил его дрогнуть и зажмуриться от страха. В следующую секунду его рвануло вверх. Кишки и желудок сжались в один комок. Нутро словно обдало уксусом. Через мгновение он ударился спиной обо что-то жесткое. Баран, под которым лежал Алифиз, нервно топтался и сильно надавил копытом на ребра. Резкая боль заставила очнуться. Выбравшись из-под барана, он огляделся. Ужасное зрелище открылось глазам Алифиза: он лежал на широком, как ложе, языке чудовища и оно медленно втягивало его в зияющую пустотой пасть. Подняв голову чуть выше, он увидел, что и слева, и справа от него тянуться такие же черные языки. По все длине на них стояли тучные быки, кудрявые бараны, тонконогие козы, жирные свиньи, лежали мешки, бочонки, мехи, словом все дары земли трофодотийской. Не помня себя, он рванулся в сторону. Перед глазами мелькнули голубые искры, а тело единым спазмом протянула острая боль. В глазах потемнело, но Алифиз не мог позволить себе забыться. Он медленно поднялся на ноги, но все еще не решался выпрямиться во весь рост. Баран, на котором он выбрался из трюма, был уже далеко, но Алифиз видел, как тот пытался обернуться, словно в поисках своего недавнего спутника, в тот же миг голубые искры снова вспыхнули, на этот раз у самого носа барана. Животное отшатнулось и поплыло в пасть чудища неподвижно.
Несколько минут Алифиз стоял неподвижно. Глаза привыкали к полутьме и взору открывались ужасающие и умопомрачительные картины. Алифиз видел как работают органы чудовища, толстенные жилы тянулись вдоль всей пасти, сплетаясь в причудливые узлы, время от времени из них вырывались густые облака пара. Дыхание это было горячим и смрадным. Зубов он разглядеть не смог, но зато слышал их оглушительный лязг, видел снопы искр, взлетающих из пасти. Кое-где из под языков текла черная слюна, лужи ее пахли перегоревшим маслом. Словно во сне, он начал подвигаться к зеву, не зная что еще предпринять. Поверхность, по которой он ступал, была удивительно гладкой и твердой. Понимая, что находится внутри живого существа, он в то же время ощущал какую-то каменность, монументальность этого создания. Может дело было в том, что чудовище было из рода бессмертных? Вообще, ум его перестал различать живое и не живое, всё слилось в единое полотно, стекло в одно общую точку, где уже невозможно было разделить реальность и видение. Всё было одним. Лишь он – Алифиз, слабым огоньком мерцал на фоне развертывающегося действа, стоял немного в стороне и тем отличался. В этом ощущении собственной чужеродности творящемуся он видел свое спасение. Став частью картины, он неизбежно погиб бы во чреве чудовища. Но ему нужно было выжить и вернуться, а перед этим встретится с богами, если тем будет угодно лицезреть его. Пока же Алифиз не знал как миновать гибельной пасти и ждал знака. Он не замедлили явиться. Слева зажегся просвет, но чтобы добраться до него нужно было перескочить три языка. Алифиз помнил как его ожгло невидимым огнем и не спешил прыгать через них. Вынув из-за пояса медный кинжал с резной костяной рукоятью Алифиз протянул его над ближайшим языком. Тут же злобно сверкнули искры. По счастью, на том языке тянулась очередь круторогих быков. Алифиз заметил, что они свободно мотали головами, огоньки жалили только их тучные бока. Внезапно, чуть позади раздалось трубное мычание. Алифиз увидал широколобого племенного тельца. Он ярился и бил копытами, крутил головой и норовил боднуть стоящего впереди быка. Выждав момент, Алифиз подпрыгнул и схватил норовистого тельца за рог. Взбешенное животное рвануло голову вверх, стараясь скинуть обидчика, но Алифизу только того и нужно было. Он взмыл вверх и приземлился на спину тельца, не мешкая, перескочил на соседний язык и очутился верхом на белой лошади. Мощной ладонью схватил он ее за гриву и рванул в сторону, свел с языка. Огонь пронзил бока лошади, от боли она поднялась на дыбы, обезумела и рванула вперед, через последний язык. Словно раскаленная стрела, огонь пронизал сердце лошади и она замертво повалилась по ту сторону, перенеся на спине Алифиза. Но и царь не остался неуязвимым, хоть огонь и коснулся лишь его пятки, но боль была столь сильна, будто ему отсекли всю ногу целиком. Придя в себя, Алифиз понял, почему чудовище так рьяно мстило за вхождение на последний язык: на нем понуро стояли женщины Котетси. Красавица с ужасом и надеждой смотрели на оргомейского царя. Не в силах выдержать этих взглядов Алифиз отвернулся.
Свет шел из дверного проема. Обычная дверь, какие можно встретить и на Оргоме! Возможно ли, что дверь вела из пасти! Но стоит ли дивиться чудесам в обиталище богов? Алифиз заметил, что на двери не было ручки и не виднелись зазоры между досками, словно выточена она из единого полотна. Потянув ее на себя, он удивился легкости, словно сделана она из пергамента, при этом материал был прочный, и не поддался под мощными пальцами. Не было видно ни петель, ни замка, лишь сбоку на белой табличке горел зеленый огонек, холодный словно змеиное око. Алифиз решил не заставлять богов себя ждать. Стоило ему переступить порог, дверь захлопнулась сама собой, но он даже не заметил того, так захватило его новое зрелище. Алифиз оказался в лабиринте, узкий проход тянулся далеко и влево, и вправо. Там куда достигал взгляд, можно было различить крутые повороты и новые ответвления. Но главное, с каким искусством были выточены коридоры! Пол, потолок и стены – ровные точно поверхность озера. А свет! Чудесным образом он изливался из прямоугольных светильников, вставленных в потолок. И какой это был свет! Он не давал ни одного блика, которые обычно бывают от факелов или масляных ламп. Лился ровно и непрерывно, белый, матовый, мягкий, словно сама луна была заточена где-то за потолком. Долго любоваться этим чудом Алифиз не мог, боги ждали. Теперь Алифиз в этом не сомневался. На стене, по правую руку от входа была начертана зеленая линия, точно боги специально для него оставили путеводную нить в лабиринте. Алифиз пошел вдоль нее, не мешкая, но и не торопясь, на всякий случай он не спускал правую руку с рукояти кинжала. Кто знает какие испытания могут готовить ему боги.
Петляя по коридорам, Алифиз видел еще одно чудо. Там где свершался очередной поворот, в самом углу, у потолка был подвешен небольшой кувшин, с горлышком запаянным стеклянной пробкой. Предназначения его Алифиз не разгадал, но заметил, что стоит ему пройти мимо, кувшин поворачивает вслед за ним, так что горлышко смотрит ему вслед.
Чем дальше шел Алифиз, тем сильнее стучало сердце в груди. Он чувствовал, что с каждым шагом становится ближе, и вот зеленая нить оборвалась. Стоя лицом к двери, Алифиз трепетал, но справившись с собой, ухватился за длинную горизонтальную ручку и толкнул ее вперед. Едва ступив за порог, царь бухнулся на колени и опустил голову.
— Ну, добрался, красава! – донесся до слуха Алифиза молодой голос. – Да, вставай ты, ё-моё!
Алифиз огляделся. Он не мог разобрать, откуда слышится голос. Единственное что он видел длинный стол, а на этом столе горели какие-то окошки, каждое шириной примерно в локоть. Из них лился свет, но вот что странно, они никуда не выходили! Стояли сами по себе, не врезались в стену, но при этом в некоторые из них был виден лабиринт, в другие еще что-то, а третьи показывали непонятные символы и письмена. Однако больше всего Алифиза удивила скромность убранства чертогов. Они больше походили на чулан. И если бы не чудесные окошки…
— Вставай, говорю! – снова раздался голос.
На этот раз Алифиз заметил в углу чертога небольшое тощее создание, во всем схожее с человеком. Он восседал на низком троне, выделанном черной кожей, единственная ножка его в основании расходилась лучами пятиконечной звезды. Тщедушность этого существа поразила Алифиза еще больше чем убожество обстановки. Что ж, богам вольно принимать любые образы. Алифиз поспешил снова опустить взгляд, чтобы скрыть постыдные помыслы.
— Ты давай, размораживайся. Времени мало. У меня смена заканчивается, а тебя тут никто видеть не должен.
Алифиз услышал, как божество встало и подошло к нему.
— Слушай, я понимаю, что ты там думаешь. То есть представляю, а не понимаю. Ты, наверное, считаешь меня богом? Хэ-хэ! Ну, ё-моё! Вставай! Короче, я типа велю тебе встать, реально.
Алифиз поднял глаза. Даже стоя на коленях он был не на много ниже того, кто был перед ним.
— Ну, вот, молодчага! Теперь поднимайся.
Алифиз встал.
— Ё-моё! Здоровый какой! А на мониторе вы все – козявки! Так, давай присядем теперь.
Божество вернулось на свой трон и рукой указало Алифизу на такой же точно, напротив. Алифиз повиновался.
— Блин, не знаю даже с чего начать. Я в курсе зачем ты приплыл сюда. Но тут такая шняга… У тебя, короче, неправильное представление о месте, в котором ты находишься. Реально неправильное. А значит и о том месте откуда ты приплыл – тоже неправильное. Ваши острова… Блин, тяжело-то как! Давай, с самого начала. Ничего у меня не спрашивай, а то времени не хватит. Ты – мужик умный, в самую суть въехать должен. Короче, в начале двадцать первого века… Блин! Как тебе объяснить? В общем, очень давно. Еще и дедушки твоего и прадедушки в проекте не было. Даже страны вашей не было. В общем в те времена, на Земле начался голод. Причем реальный. Люди конкретно припухать стали. Некоторые совсем припухли, наглухо. С чего там началось не понятно. То есть существует официальная версия, все страны ее признают более-менее, но на самом деле, если там копаться начать – ни хера не понятно. Одни другим ввоз продукции запретили, те в ответ газ отключили, третьи включили, но не там где надо, бардак короче. Суть в том, что у компаний, которых мировые корпорации запрягали, посыпались контракты. Фрукты сгнили, мясо протухло, всё сожрал долгоносик. Дальше больше – один урожай не продали, следующий сажать не на что. Деньги, которые в резерве были быстро растырили. Люди, реально, за нямку стали драться. Потому что кто на трубе сидел, тот думал, что за нефть все купит, а те кто сельским хозяйством жил, тех в первую очередь порвали, потому что как на плесень на них смотрели. Вот и получилось, нефть вроде есть, а купить на нее нечего. Конечно, тогда на Китай большую ставку делали, мол, оттуда все привезти можно. А китайцы, как почуяли чем пахнет, раз! и хавчик зажали! Мол, нас самих три миллиарда. А когда такие пляски, выход один – война. И тоже просчитались. Потому что какое сельское хозяйство, когда ковровое бомбометание? Короче, сельского хозяйства, как отросли мировой экономики, не стало. Ну и приперло так, что уже все поняли, на всех уровнях, что отсидеться не получится. Надо вопрос решать. Ну и все тогдашние ферзи слетелись на токовище и порешали, что нужно создавать резерв, типа один на всех. Ну, чтобы в будущем можно было спокойно друг друга мочить и не думать, что сам с голодухи опухнешь. На эту тему все замирились и протолкнули такую тему: всем миром скинуться – баблом, технологиями, людьми, все что есть короче, и насыпать острова. На островах тех, поселить людей. А каких людей? Таких, чтоб без политических пристрастий, без убеждений и симпатий к той или иной действующей в мире силе. Чтобы они спокойно, в полной изоляции сажали, растили, возделывали, разводили и вовремя отправляли. Где таких взять? Вот! И тут, я тебе скажу, первый в мировой истории прецедент. По такому случаю разрешили клонирование человека. А это такая штука, как бы объяснить…. Короче, я там, ты, ну все – мы от мамки родились, а ваши предки они как бы из яйца вылупились. Догоняешь? Там процесс был сложный, инкубационный период все-такое. Было бы время, я б тебя на экспозицию в музей Сельскохозяйственной Академии сводил… Суть в том, что твои предки они на этих островах уже взрослыми появились. Ну там им как-то навыки работы привили, кое-какие знания, чисто по технологиям. Не суть. Главное масштабнейший проект, целая популяция людей высажена на острова, заселена и работает! Такого реально никогда в истории не было! Уже двести лет прошло, до сих пор человечество кипятком от счастья ссыт и еще столько же ссать будет. И не только из-за хавки. Вы ж ё-моё развиваться начали! Сначала-то все думали вы просто как скоты работать будете, ну там капнули вам на мозг, чтобы жертвы приносить стали. А вы – вон чего! Царства устроили, законы придумали, язык! Язык – это вообще уссаться! Третье поколение ни с того, ни сего на греческом говорить стало! Мне тут в отделе мониторинга делать особо нечего ну я и читаю по вашей истории. Короче, из-за этого греческого такая буча поднялась. Мол, как так?! С хрена ли? В первую очередь психо-лингвисты подтянулись. Телегу толкали, мол, греческий – самый корневой, минимальный зазор между формой и смыслом, вот он сам собой и прорезался, чисто по логике, ну и в таком духе. Лингвистов, конечно, быстро технари заткнули. Решили, что с исходным биоматериалом лажанулись. Хотя доказательств никаких не нашли. Хотели даже вас всех запороть под эту музыку. Потому как, если вы на греческом говорите, вы и сами греки получаетесь. А при таком раскладе с реальными греками может непонятка выйти. Они возьмут и скажут – что это, мол, наши братья на весь мир пашут, давайте, нам бакшиш выкатывайте. Потом правда подсчитали, сколько будет стоить это дело. Вас же не только замочить, за вами и прибрать нужно, чтоб новую популяция на чистое место высадить. Да и юридических тонкостей много, клонирование-то опять запретили. Ну, по другому все решили, стали к вам посланцев забрасывать типа от богов, чтобы они вам генофонд разбавляли. Честно говоря, дело темное. Я думаю все-таки наклонировали еще жителей, только уже с программой в мозгу, чтоб вы с национального на общечеловеческий язык переходили. Опять же, как за вами приглядывать, если вы черте на чем разговариваете. Я, кстати, не просто так это все говорю. Ты там до своих донеси, как правитель, чтобы они не сильно за прогрессом гнались. Наш отдел вообще-то чмошным считается, но я-то вижу как вы развиваетесь. Слава богу, каждый день сводки с беспилотников приходят. Еще лет десять-двадцать и вы какую-нибудь херню изобретете, чтоб к нам сюда прорваться. А это ненужно. Короче, вернешься, жути нагони, как здесь страшно и гибельно. Чтоб ни один чудак не вздумал сунуться. Мы, конечно, и так не пустим. Сам знаешь, нам воронку в море открыть или там, молнию сбросить – тьфу! То, что ты здесь – это моя личная инициатива. Если кто узнает, меня порвут, а тебя замочат, к бабке не ходи. И так-то мне отчитываться, почему камеры с режима записи сняты были. Это кстати залет. Могут премии квартальной лишить. Все грузы-то у нас тщательно сканируются, уже на подходе, а ты на палубе засветился. Так что придется тебя еще из базы данных подтирать… Не важно. Уж очень не терпелось кого-нибудь из вас живьем повидать. Давай, времени уже в обрез. Беги назад по зеленой линии, выходи в приемник и дуй вдоль конвейеров. Осторожней только, я электрозаграждение снять не могу. Про лошадь не беспокойся, скотина то и дело поджаривается, а иногда и бабы ваши… Жалко. Продукт элитарный. Вот тоже, интересное дело. Бабы – они же с вами одной крови, а в нашем мире адаптируются быстро. Конечно, с ними психологи работают, целый центр специальный. А мужики – вообще никак. Ты про это наверное не знаешь, но раньше в жертву и юношей посылали. Но, во-первых, слали одних пидарасов, то есть, логика ваша понятна, но этого добра у нас самих хватает, во-вторых, и те никак не приживались. Пришлось упразднить традицию. Ладно… Короче, дойдешь до конца, там лестница железная вниз, по ней до пирса спускайся, у ангара ремонтников лодка, бери и на весла, а там течением вынесет. Давай-ка, все-таки, компроматец оставим.
Человечек вскочил с трона, вынул из кармана прямоугольную табличку, встал рядом с Алифизом, вытянул руку с табличкой вперед. В глаза что-то блеснуло. Человечек довольный отошел в сторону.
— Блин, жаль показать никому нельзя… Ну, давай. Удачного плаванья.
— А чудища? Что людям я должен сказать? – Алифиз поднялся на ноги.
— Ах да! Ты ж за этим приехал. Да, там вообще тупая ситуация. Короче, в отделе генной инженерии корпоратив был, ботаники пережрали и что-то в своих колбах намутили. Не только намутили, но и к вам отправили, лошары. Потом хватились, конечно. Их там конкретно раком поставили. У каждого теперь отметка в резюме. Но они, сука, хитрые! По горячим следам состряпали отчет. Мол, то что они создали – оно вообще не жизнеспособное, с подавленной репродуктивной системой. Хэ-хэ. Это, наверное, так. Но вот эта хрень, хоть размножаться не может, зато путь эволюции вместо тысячи лет прошла за месяц! Взяла, падла, и жабры откинула. Ну и, соответственно, на берег поперла. Слава богу, этот бык ее завалил. Считай, без потерь. Это лирика. Главное, скажи своим, мол, боги не гневаются, все пучком, просто проверка на вшивость такая, но все прошли без нареканий. Ну, для верности пускай жертву принесут. Мне лично, хэ-хэ! Вообще, пока мы с вами, вам бояться нечего. Главное – дело делайте и к нам не лезьте. Ну, всё топай, а то реально встрянем.
Алифиз стоял неподвижно. Лицо его словно окаменело, а ноги вросли в пол. Рука сама собой легла на рукоять кинжала.
— Слышь, давай не тупи. Я понимаю, тебя вскрыло маненько от услышанного, но вот такая херня, что тут поделаешь? Зато теперь знаешь – в жизни все продумано, сюрпризов не бывает… Э, ты чо нож достал? Слышь! Не дури!
Медное лезвие без усилия разрезало тонкую шею от кадыка до самого хребта.
Лодку сильно бросало. Алифиз торопился попасть в течение до того как совсем расцветет. Странная, невиданная никем из живущих земля оставалась за кормой. С гигантской стены вслед Алифизу смотрела прекрасная дева. В застывших навечно руках она держала поднос уставленный лучшими кушаньями – мясом, хлебом, овощами и фруктами, а на шее у нее виднелось родимое пятно по форме напоминающее очертания острова Котетси.