Изя – профессор кислых щей

Москва. Пятидесятые годы. Мне было девять или десять лет, когда возвращаясь из школы, я увидела на стене, под аркой нашего дома, огромную новую надпись мелом: «Изя прафесор кислых щей».


Вот какой разговор у нас с мамой был вечером. Вечер – это самое уютное время: мама не занята ни стиркой, ни готовкой, а сидит за столом и проверяет тетрадки (она – учительница младших классов). И я, наконец-то могу с ней поговорить.
—    Мама, что такое «прафесор»?
—    Профессор – это человек, который долго и хорошо учился и теперь очень-очень много знает.
—    А кто такой Изя?
—    Изя. А где ты слышала это имя?
—    У нас под аркой написано: «Изя прафесор кислых щей».
—    Ну… Изя – это имя мальчика.
—    Значит, Изя  очень-очень много знает, он прафесор?
—    Да, наверное, — ответила мама, не поднимая головы от тетрадки.
—    А почему «кислых щей»? Как это?
—    Гм, потому… что он очень любит щи, — догадалась мама.
—    Мам, а кто это написал?
—    Ну наверное, какие-нибудь хулиганы, — предположила мама.
Да, были в нашем дворе хулиганы. Они называли друг друга ужасными именами:  «Ссаный», «Сундук с клопами», и были настолько непредсказуемы и опасны, что лучше не попадаться им на глаза.
«Эй, Ссаный, выходи!» Или: «Эй, Сундук, выходи!» — бывало орали они на весь двор, вызывая друг друга гулять.
И вот, мне так захотелось увидеть этого совершенно необыкновенного мальчика Изю, которого даже хулиганы уважительно называют «прафесором».
Наши друзья – мальчишки (которые не хулиганы) неважно учатся, и вообще… Ну их. Они совсем не умеют прыгать с нами через веревку «без опоздал», и не хотят играть в лапту*, а, как дураки, целый день чеканят свой «пушок»**.
—    Мам, а какой он, мальчик Изя? Как я его узнаю, если встречу?
—    Ну не знаю. Никогда этого мальчика не видела. Наверное, он живет в другом доме, а в наш двор приходил просто к кому-нибудь в гости.
—    Нет! Ты все равно, все равно скажи! Ты знаешь, знаешь! – потребовала я.
—    Под моим давлением мама превратилась в настоящего Шерлока Холмса с его дедуктивным методом: по одной улике – надписи на стене – исходя из общих соображений, сумела нарисовать мне довольно правдоподобный, как я теперь понимаю, портрет мальчика.
—    Скажи, какие у него волосы? – начала я допрашивать.
—    Волосы? Черные.
—    А глаза?
—    Глаза – голубые. Нет, скорее всего – карие, — поправилась мама.
—    А как еще я его узнаю? Во что он одет?
Наши мальчишки вечно ходили в шароварах и белых парусиновых тапках, которые к Пасхе, первому и девятому Мая натирались зубным порошком.
—    Ну наверное, он – в отглаженных брюках, белой рубашке и с выглаженным галстуком, — предположила мама.
—    А что у него в руках? Портфель?
—    Не мешай мне, Марина, — наконец взмолилась мама. – Я пропущу ошибки. – В руках – ничего. Портфеля нет: ведь он живет не у нас.
—    Нет, есть, есть! Ты скажи, что? — допрашивала я.
—    Ну… в руках у него… папака для нот, — осенило маму. Наверное, она подумала, что такой благородный мальчик, «прафесор», должен заниматься благородным делом.
—    Мам, а на чем он играет?
—    Ну… скорее всего, на скрипке.
—    Значит, у него в руках скрипка?
—    Да.
—    Ну вот! А ты говорила, что ничего нет!
Нотная папка и скрипка были очень существнными приметами. Ведь в те времена и в такой округе, как наша, в музыкальной школе занималось совсем немного детей. В нашем классе – только одна девочка. Зато она умела так согнуть верхние суставы пальцев на каждой руке (совсем без помощи другой руки), что палец становился похожим на печатную букву «г» (Г).
—    Мам, а сколько Изе лет? Как мне?
—    Нет, он старше. Ему лет двенадцать-тринадцать, может, и четырнадцать.
Мама понимала, что такую надпись могли сделать только старшие ребята, и, скорее всего, о своем ровеснике. Мне же хотелось приблизить возраст мальчика к моему. Поторговавшись, сошлись на двеннадцати годах.
Ну вот, теперь мне ясно, какой он – этот замечательный мальчик Изя. И я обязательно узнаю его, если он придет в наш двор.
Ему двеннадцать лет – почти как мне. У него черные волосы и карие глаза. Отглаженные брюки, белая рубашка, и выглаженный пионерский галстук. В руках – папка для нот и скрипка. И он совсем не толстый, хотя и любит щи.
Надпись была вечной, так как находилась под аркой, и никакие дожди и снега не могли ее смыть.
С тех пор, когда я шла из школы, и мои глаза натыкались на нее, я начинала осматриваться: «Где же ты, Изя?» И мне становилось грустно.
Потом я узнала, что «профессор» пишется через «о» и с двумя «с». И тогда мне хотелось взять мел и исправить ошибки. А еще позднее, что «профессор кислых щей» — это не слишком почтительное определение. И тогда мне хотелось взять мокрую тряпку и стереть «кислых щей», но надпись была высоко.
«Вот хулиганье, — думала я, — могли бы написать просто: Изя – профессор. Он ведь такой замечательный мальчик».
А потом мы переехали из этого дома. Но я уверена, если отскрести стену от краски, окажется, что остатки надписи сохранились и до сих пор.
2010-2012 г.г.

2 комментария

  1. Для первой попытки весьма и весьма неплохо. Есть удачные моменты, передающие детскую непосредственность героини.

    Недостатки, на мой взгляд, следующие:
    1) пояснения и повторы
    например: «- Мам, а сколько Изе лет? Как мне? … Ему двенадцать лет, почти как мне…»

    «Вот какой разговор у нас с мамой был вечером. Вечер — это самое уютное время…»
    Рассказать о том, что героиня любит вечер лучше, наверное, от нее… «я люблю вечер за то…»

    2) путаница со временем
    глаголы то в настоящем, то в прошедшем времени.

    3) лишние персонажи
    «Наши друзья – мальчишки (которые не хулиганы) неважно учатся, и вообще… Ну их. Они совсем не умеют прыгать с нами через веревку «без опоздал», и не хотят играть в лапту*, а, как дураки, целый день чеканят свой «пушок»**. — зачем здесь эти мальчики с пушками, и что это за пушки.
    (Перечитывая рецензию, поняла, зачем здесь эти мальчики — объяснить, почему героине нравится вымышленный Изя. Тогда это не лишние персонажи, но их нужно подать как-то конкретнее, выделить кого-то и описать).

    В целом, мне кажется, история не дотянута. Это же о подростковой любви в вымышленного мальчика. Эту тему нужно проработать детальнее, так, чтобы выжимало сентиментальные переживания по полной.

    Мне понравился финал: «Я уверена, если отскрести стену от краски, окажется, что остатки (остатки как-то не очень) надписи сохранились и до сих пор». — Другими словами, первая любовь остается с нами навсегда, даже если покрывается в течение жизни слоем штукатурки и краски.

  2. Очень пронзительно, искренне, по-настоящему. Даже слезы навернулись. Чувствуется воздух эпохи. Хотелось бы продолжения, как на фоне этой надписи прошла вся жизнь человека. Хотя это наверно былбы уже другой рассказ

Оставить комментарий