«Ну ладно там Аристотель или кто-нибудь еще! Но ты ведь взрослый человек! Капитан корабля! Ученик самого императора Алькофрибаса!», — так продолжал свою беседу со мной мой помощник Дратл Преснодубый. Иногда, в самые трудные времена, мы переходили на «ты» и разговаривали по душам.
Сейчас настал как раз такой момент.
Было отчего отбросить формальности и посмотреть в лицо истине!
И я, капитан Чонг Застыдон, был уверен в своей правоте.
Пусть рухнет хоть вся научная картина мира, но я не сдвинусь с места!
— Лейтенант Дратл, займитесь лучше своими обязанностями и не превышайте должностные полномочия! Время сейчас ох какое непростое! И не мешайте мне, командиру космолета «Отвинченный», принимать судьбоносное решение для нашего экипажа и, может быть, всего мира, — я настойчиво посмотрел помощнику прямо в глаза, и он, поклонившись, вышел из капитанского мостика.
Я отлично помнил университетский курс философии. Профессор Профундис был великолепным преподавателем. Если бы не страсть к космической левитации, я, скорее всего, сейчас предавался бы глубоким мирововоззренческим размышлениям и думал бы о судьбах бытия и всего человечества.
Но нет! Куда уж мне, лучшему выпускнику и виртуознейшему пилоту всего Королевского Флота, пускаться в мутный и туманный океан философских силлогизмов!
Вместо этого я обречен прямо сейчас решить проблему Вселенной, жизни и вообще…
Никакой риторики, софистики или даже хоть малейшей демагогии…
Вопрос поставлен крайне остро… я и мой экипаж сейчас на острие всего накопленного человечеством знания. На острие… на самом кончике… на кончике иглы, где танцует тысяча ангелов…
«В этом что-то есть, насчет иглы-то», — подумал я.
Я подошел к холодильнику и продолжил свои размышления.
«Аристотель жил в четвертом веке до нашей эры», — начал я, снова выстраивая логическую целопочку, стараясь нигде не споткнуться, — «Аристотель», — и в голове возник остроносый и хитроглазый образ античного мудреца, — «Он, хотя не знал и нано-мыслишки всего того, что знаем сейчас мы, но был совсем не дурак… Наложница-то у него, говорят, была сама Аспасия… да, недурно… Так вот», — я достал из холодильника яйцо и аккуратно поместил его в подставку — «Он писал, что Вселенная — это череда нескольких неподвижных слоев… таааак, дальше… Есть сферы, к которым привинчены светила, есть те, на которых висят планеты». — я присел на корточки перед столом с яйцом так, что мои глаза находились вровень с его прекрасным овалом. — «Но, в конечном счете, есть самая последняя, самая неподвижная сфера, эта-то оболочка как раз и ограничивает нашу Вселенную», — я постучал ногтем по скорлупе и полез в карман. — «Если наш мир есть яйцо, то существует только один способ в этом удостовериться», — достав из кармана булавку, я стал медленно вращательными движениями сверлить белую, шершавую поверхность.
Это случилось в среду, в два часа пополудни, когда капитан космолета «Отвинченный», просверлив изнутри то, что, как он предполагал было скорлупой вселенского яйца, вышел наружу и увидел, каков мир на самом деле…