Не каждое изобретение полезно на практике. Вот если представить, что в городе поставили специальную вышку, улавливающую несчастья и чувство бессмысленности дальнейшей жизни в каждом частном случае, что будет?
Эта сверхчувствительная к негативу вышка через передатчик посылает специальные сообщения разбросанным по улицам приёмникам, которые в свою очередь вычленяют из толпы того самого и возводят над ним или рядом голографический вращающийся столб со звуковым сопровождением – громкой сиреной, возвещающей всем о случившемся с их собратом несчастьем: Иииии-вооооо, иииии-вооооо… Учитывая, что ощущение трагедии в человеке возникает не только от потери близкого или там тяжелой болезни, но в том числе и от незначительных неприятностей, таких как увольнение, закрытие дверей общественного транспорта прямо перед носом, или зуд зарождающегося герпеса на губах накануне вечеринки, такое изобретение может стать фатальным для всего человечества. А представьте себе, всё вышеописанное не просто предположение или фантазия, а самая, что ни на есть трагическая правда.
Вчера в мою дверь позвонили в тот час, когда даже незваных гостей уже не ждут. Это была Клара Авангардовна – моя двоюродная тётка по матери. В детстве я видел её от силы пару раз на особо важных семейных мероприятиях, куда обычно созывают всю имеющуюся родню. Вот и её позвали, хотя сейчас понимаю, что сам бы не стал проделывать такой путь, чтобы поднять тост за дальнего родственника и лично расцеловать под довольный рёв всех собравшихся. А приезжала она к нам тогда из Краснодара, проведя не одни сутки в поезде до Владивостока, а потом намучавшись на перекладных уже до нашего Спасска-Дальнего. Кажется, я рассказывал ей, уминая праздничные голубцы, что посещаю кружок авиа-моделирования в Доме Техника, и она в качестве поощрения добыла из недр своей сумки кулечек с изюмом собственного производства. Не дожевав голубец, я засыпал в рот до отказа золотистые сморщенные «конфетки» и уже всё вместе, с трудом разжевав, наконец, проглотил по частям. Мне так понравилось лакомство и доброта тёти Клары, что я выклянчил у мамы три копейки, и на следующий день, когда мы провожали гостью до электрички, угостил её газировкой с сиропом в магазине Березка.
Так приятно вспоминать! Но я бы никогда не достал это из недр памяти, если бы, повторюсь, та самая тётя Клара, уже глубоко пожилая, не позвонила в три часа ночи в дверь моей квартиры сейчас, когда мне тридцать пять и я уже в Москве. В первый момент я сильно удивился, конечно, но это не шло в сравнение с моим удивлением после рассказа-объяснения её странного визита. Жила она давно уже не в Краснодаре, но от природы харизматичная и общительная, на новом месте быстро обросла знакомыми. Среди них был один чудак среднего возраста, живший в том же подъезде, что и она, но десятью этажами выше.
… Гражданин Иванов очень ценил и любил лишь одно существо на свете – свою серопёрку гурами. Однажды, получив на службе долгожданный отпуск, он сказал ей через зацелованное стекло аквариума: «Пойми, Гури, мне нужно немного перевести дух, сменить обстановку… Дело не в тебе, правда! Это горящая путёвка — всего-то на недельку… Ну, ни к чему всё это, долгие проводы – лишние слёзы. Тебя будет кормить тётя Клара с восьмого. А я привезу тебе в подарок пористый коралл, и зимними вечерами мы будем представлять, будто вместе туда ездили, будем «вспоминать» разбалованный солнцем песочный пляж и умопомрачающие глубины вод… Ну всё, хватит пускать пузыри! Я пошёл». И он, чувствуя, что не должен проявлять слабость, вышел из спальни не оглядываясь.
Иванов выгреб из карманов, из-под матраса, из жестяных баночек для гвоздей свои сбережения и даже, кое-какую сумму снял с банковского счета, после чего отплыл на воздушном судне в чужую страну. Он заранее приобрел на родине маску и трубку, чтобы не тратиться на месте и, справившись с тошнотой при взлете, наконец расслабился в тесном кресле, закрыл глаза и стал представлять себе прозрачную толщу, где, как воздушные шарики для него станут медленно подниматься или опускаться невесомые стайки и косячки ярких океанских рыбёшек, или, трепеща и подергиваясь, на его глазах будут распускаться и цвести кораллы и водоросли. У гражданина Иванова никогда не было отпуска, а такого полноценного могло больше никогда и не быть в будущем, поэтому он с неохотой возвращался домой. Если бы не его всепоглощающая любовь и обещание вернуться, он, поверьте, даже не запретил бы себе за день до выселения проявлять подозрительность, обдумывая план побега из аэропорта, и в деталях расписывать в голове жизнь иммигранта-нелегала. Но он запретил. Он вернулся исполнять свой долг друга, сожителя и платонического любовника, исполнять свою роль в нетрадиционных отношениях, имевших такие социальные сложности, какие и не снились представителям ЛГБТ сообществ.
От консьержки он узнал, что тётя Клара с восьмого уже пять дней как в реанимации – давление шарахнуло, её повело и прямо виском об стол, хорошо, что соседка в гостях была, вызвала неотложку, а то бы сразу и не стало человека. Реанимация, всё ж, дает надежду… Иванов бил кулаком по кнопке вызова лифта, подпрыгивая от бешенства на себя и беспокойства за Гури, потом мерил шагами грузовой лифт, припечатывал большой палец к глянцевой обивке, рассматривал жирные отпечатки и снова начинал ходить. Время тянулось так, будто он ехал в поезде дальнего следования. Наконец, двери открылись и он, бросив чемодан на лестничной площадке, кинулся в квартиру.
— Гури! Гури, я дома! Гури?
Иванов дрожащими пальцами откупоривал крышку от аквариума.
— Гури!!!!!
Гури плавала кверху брюшком на поверхности воды без признаков жизни.
— Гури…
Иванов держал её в ладонях, целовал потускневшее сизое тельце с расплывшимся рисунком и плакал. Как он мог не предусмотреть поломку фильтра?! Почему не засадил аквариум водорослями, чтоб была хоть какая-то аэрация?!
— я просто хотел видеть тебя, Гури… Я хотел, чтобы ты всегда была на виду и не пряталась в минуты обид за эти чертовы листья! Гури-Гури…
Иииии-вооооо, ииииии-вооооо…. Сколько уже орёт эта сирена? Минут пять? Значит, будет орать ещё столько же. 10 минут – это временная норма звучания для особо тяжелых случаев душевных травм, её, как правило, включают в случае чьей-то смерти. Но, что это? Еще одна? Иванов вглядывался через окно в повисший рядом со своим ещё один искусственный смерч: что-то случилось у соседей справа. Спустя минуту возник третий этажом ниже, но уже слева. Иванов сглотнул. Через полчаса, пытаясь наладить сбившееся дыхание на балконе, он таращил глаза на происходящее. Перед домом стояла стена из красных голограмм, стена высотой с этот самый высотный дом, стена, в которой как будто замуровали тысячу людей, и они в разнобой рвут глотки: иииии-вооооо, иииии-вооооо, иииии-вооооо!!!!
Прошло уже больше десяти минут, но пытка не заканчивалась, и, казалось, становилась сильнее. Он заметил, что как только какой-то из виртуальных столбов рассеивался, на его месте образовывался новый, а то и несколько сразу. Пригнувшись от раздирающих внутренности звуков, Иванов решил выбраться на улицу. Впопыхах завернув Гури в салфетку и сунув в карман, он выскочил из квартиры.
На улице был хаос. Люди бегали взад и вперед, кто, сжимая голову, кто, заламывая руки и закатив глаза, некоторые задыхались от рвоты, другие бились в судорогах, кое-где уже лежали жертвы инфарктов и инсультов. Иванов, накинул капюшон и что есть силы сдавил через него уши ладонями. Он понял — необходимо бежать за пределы города, что вполне осуществимо, потому что жил он на окраине. Если в таких условиях сердце выдержит десять минут быстрого бега, есть возможность остаться в живых.
Во дворах творилась такая сумятица, что мужчина ринулся в сторону проспекта, по прямой выберется быстрее. Выбежав на перекресток, он с трудом увернулся от желтого минивена, грозившего впечатать его в фонарный столб. Вокруг взрывались машины, под ударами транспорта, вышедшего из управления, трещали фундаменты и рассыпались витрины, то и дело наматывало на колеса обезумевших пешеходов, но даже этот ад не перекрывал звуковой атаки: иииии-вооооо, иииии-вооооо!!!
Иванов, тяжело дыша, ринулся обратно через дворы. Сбивая с ног многочисленных и пока ещё живых встречных, работая локтями, наступая на трупы и едва дышащие тела, беспомощно приземлявшиеся на его пути, он начал понимать, что не выберется. Последнее, что он вычленил из массы звуков – это плач детей, не понимавших, почему рушится мир или почему папа неподвижно повис на качелях, а мама в истерике бьется головой об асфальт, почему так громко вокруг и не видно неба.
Он только что перепрыгнул девочку лет пяти, которая не могла подняться и кричала, схватившись за раздробленное колено – скорее всего кто-то за секунду до самого Иванова не смутился и, сбив с ног малышку, оттолкнулся от её коленной чашечки, как от стартового упора. Не все успели понять, что надо спасаться бегством за город, но этот явно знал, что делал, раз наплевал даже на ребенка. Может быть мы встретимся там у границы города и спасёмся вместе, и будем друзьями, но никогда не заговорим обо всём этом вслух: я не расскажу ему, как оставил задыхаться Гури, а он не обмолвится о характерном хрусте белой коленки и беспомощном пронзительном крике маленького рта, обреченного на скорую и вечную немоту.
Но что это? Что это, черт побери? Иванов приоткрыл глаза. Сколько он был без сознания? Судя по тому, что вокруг царил все тот же ужас, выбыл он всего на несколько секунд. Ему повезло, что его не растоптали. Теряя сознание, он видно сделал несколько шагов в сторону и свалился аккурат под детскую горку. В пяти метрах лежала та самая девочка, платьице в крови, не шевелится. Ты попадешь в рай, обещаю, ты попадешь в рай. Прости меня… Нет-нет-нет, не сдаваться. Соберись, соберись! Иванову удалось сфокусироваться и вернуться из нового обморока. Поднявшись на дрожащих ногах, он глубоко вдохнул и побежал, но уже не так быстро. Собрав всю волю в кулак и сконцентрировавшись на реагировании, он делал маневры, старался бежать ближе к деревьям и держаться подальше от людской каши у подъездов и на асфальтированной части придомовой территории. Рядом тоже бежали, периферийное зрение давало изображение чьих-то ног, то справа, то слева, иногда бежали наперерез, иногда впереди, но он не отвлекался от собственной цели и не мог сказать, обгоняли ли его, или он. Когда его сбивали с ног, он на секунду падал и поднимался снова, и бежал, бежал, бежал.
В какой-то момент он понял, что давно не слышит сирены, хотя все по-прежнему держались за головы, а столбы всё также преследовали своих эмоциональных владельцев. Наверное, он оглох. Какое счастье! С этим можно жить, главное спастись от неконтролируемой толпы. Впереди кленовая аллея вдоль длинной многоэтажки, а сразу за ней больница. Что ждёт его там, только предстоит узнать, но зато потом пойдут городские дачи. Там, скорее всего, тоже есть датчики, но сейчас начало зимы, а значит, там не будет препятствий в виде корчащихся людей.
Он перескочил через маленький заборчик, не без удовольствия прислушиваясь к бешеному стуку перенапряженного сердца. Если оно не выдержит, я все равно рад, что последним услышу не проклятое «иииии-вооооо». Среди голых кленов он сбавил скорость, чтобы дать сердечному ритму прийти в норму. Параллельно на дорожке люди тоже бежали, но здесь не было столпотворения, потому что подъезды выходили на другую сторону дома и этим затоном воспользовались самые смекалистые и крепкие. Дыхание никак не восстанавливается, но отключившийся слух сыграл Иванову на пользу, его хотя бы не пронизывает сирена из многотысячных голосов. Нужно остановиться. Он наклонился, опершись руками о колени и сконцентрировавшись на процессе: нос – вдох, рот – выдох, нос – вдох, рот – выдох… Неужели всё началось именно с его трагической голограммы? Как быстро это перекинулось на соседние дома? Распространилось ли уже по всему городу? Он узнает всё потом, а сейчас нужно стартовать на втором дыхании и больше не делать себе поблажек до самого конца. Только Иванов приготовился к рывку, как его пригвоздило и повалило на землю. Аааа, что же это?! Как больно, спинаааа. Он кувыркался по земле вокруг своей оси то вправо, то влево, постепенно переставая чувствовать ноги. Рядом вращался искусственный смерч. «Чертова баба, ты все испортила» – попытался отчитать Иванов объемную женщину, лежавшую бездвижно рядом с ним на животе, но не услышал ни слова. Он глядел со злостью на распластанные массивные руки и неприлично раскинутые ноги, мокрые трико сообщили, что мочевой пузырь опорожнился, из немигающих глаз медленно скатывались слёзы, но смерч продолжал вращаться и судя по всему визжать своё неизменное иииии-вооооо, хотя та, кому это предназначалось уже не испытывала страданий. Такова программа – в случае сильной боли или смерти таймер всегда заведен на 10 минут.
Иванов понял, что женщина выбросилась из окна и угодила прямохонько на него, остановившегося для передышки. Глупец! Разве можно было расслабляться с учетом всего происходящего?! Удивляет только одно, почему она погибла мгновенно, а я всё еще жив? Бежать я больше не смогу, да и подняться вряд ли сумею. Это позвоночник. Она сломала его. Сволочь. Бабы никогда не думают, что делают. Хоть бы вниз посмотрела, прежде чем рухнуть! Я перестал чувствовать боль, как и до этого слышать. Знаю, ты облегчаешь мне страдания, Гури. Я так люблю тебя, так люблю… До больницы метров двести. Глупо лежать и ждать, что кто-то еще приземлится на голову, чем решит всю неопределенность положения. Я владею руками, я себя дотащу. Гури, как славно, что я поселил тебя в просторный аквариум. Благодаря тому, что я всегда переносил его за собой по квартире, сейчас я, возможно, доберусь до укрытия. Я качал тебя на ночь, Гури, и накачивал мышцы. Да, Гури, ты одна служила мне безвозмездно, делала и делаешь всё на благо нашей любви. Простишь ли ты меня за свои последние часы? Уже простила, верно? Уже простила…
————
— Спокойно, спокойно, у тебя шок, не шевелись.
— тётя Клара?! Как?! Где я ? Что проиииии-вооооо, иииии-вооооо…
«Клара Авангардовна, там еще одна скорая прибыла, сейчас нашего Иванова повезут в соседний город. Он очнулся?» — «Да, ненадолго, опять ушел в забытье. У него шок – боли не чувствует пока, только бредит. Если все правильно срастется, и он проявит силу воли во время восстанавливающей терапии, будет даже ходить. Счастье, что вы в такой опасный момент смогли подумать о ком-то еще кроме себя. Спасибо, что дотащили его. Он хороший, только странный, больно уж за рыбкой своей трясся, вроде и не аквариумист. Знаете, мы живём в одном подъезде, спасибо ещё раз.» – «Нет … я, на самом деле… плохой человек. Когда бежал оттуда, сбил собой маленькую девочку и, кажется, сломал ей ногу…» — «Возможно, она еще жива и её успеют спасти. Не вините себя. Разве можно было что-то обдумать и правильно оценить в той преисподней? А что насчет датчиков, еще не все отключили?» – «Вроде нашли какой-то центр запуска и уничтожили его. По идее уже все кончено. Там столько жертв…» — «Ума не приложу, почему они сразу его не отрубили?» – «Если верить слухам, смотрящего настиг инсульт после звонка жены, сообщившей, что она от него уходит. Соответственно, звуковое цунами предотвратить было некому. Сама зона была закодирована, просто так не войдешь: пока открыли, пока сообразили, что верней всего разнести пульт механическим воздействием, пока нашли, чем это воздействие совершить… Куда вы теперь?» – «Даже не знаю. В мои-то годы было бы справедливо погибнуть здесь вместо кого-то молодого. Но раз уж так вышло, доеду до племянника, он ближе всех из родни живет – в Москве. Надо только за адресом вернуться…» – Удачи вам, Клара Авангардовна. Вы в рубашке родились, честное слово. Из реанимации чудом вышли.» – «Да, меня разбудили чёртовы сирены. Надеюсь, никогда их больше не услышу.» – «Разве здесь тоже есть датчик?!» – «Нет-нет, в больнице его нет. Вы же читали брошюру: в больнице, на городском кладбище…» — «Да, помню, места всеобщей и всем известной боли датчиками не оборудуются за ненадобностью» – «Просто волна была слишком сильной, даже здесь было невыносимо громко, а там — страшно представить. Думаю, вас всех, кто не стоял на месте и не бегал по кругу, это и спасло. Вас отвлекала цель, стремительность, адреналин. Ладно, пойду раздобуду корвалол. Удачи и вам…»
———
… Рассказчица покачнулась, но удержалась, схватившись за угол стола. И, хотя я в этот момент пребывал на пике изумления, шока и любопытства, пришлось всё это временно подавить. Я настоял, чтобы тётя Лариса приняла успокоительное и пошла спать, отдав в её распоряжение уже разложенный диван. Все равно мне не удалось бы заснуть, да и утро наступило.
Всё случилось вчера, так почему я не заметил никакой информации в СМИ? Может не успели? В это верится с трудом, учитывая всеобщую компьютеризацию, неусыпность спутников и опыт журналистов в работе с экстренными выпусками. На всякий случай я включил кухонный телевизор – ничего. После полистал новости в интернете – тоже тишина. А может, тётя Лариса сошла с ума? Может у неё Альцгеймер какой-нибудь или дезориентация в пространстве? Да нет… Она вполне понимала, что перед ней двоюродный племянник, что между этой и предыдущей нашей встречей почти тридцать лет прошло. Она обращалась ко мне по имени, адрес опять же, раздобыла. Если все так, как она поведала, то я и правда был ближе всего из семьи и приезд её сюда вполне логичен. Однозначно, она не производит впечатления выжившей из ума… Тогда, что? Как? Почему?
Лариса Авангардовна была настолько обессилена, что опустилась на кровать прямо поверх одеяла и в одежде. Она не помнила, как заснула, ей ничего не снилось, но открыв глаза через пять часов, констатировала ясность сознания и хорошее настроение. Племянник осторожничает на кухне, медленно водружая эмалированный чайник на конфорку, открывая и закрывая холодильник – женский жизненный опыт позволял ей различать бытовые звуки и силу, с которой эти звуки производились.
— Доброе утро, родной. Ночью я забыла извиниться за то, что свалилась, как снег на голову.
— Тётя Лариса, да о чём разговор?! Всё нормально, кроме того, что вы рассказали. Я так и не нашел никакой информации о случившемся, даже информагентства молчат. Странно всё это…
— Да, действительно странно. Можно было бы предположить, что они скрывают неудавшийся эксперимент, но выживших слишком много, это все равно, что шило в мешке пытаться утаить. Давай подождем, мне кажется, что рано или поздно всё выйдет на поверхность.
— А что вы знаете об этих датчиках? Когда их установили? Зачем?
— Установили недавно – недели с три назад. Мы, честно говоря, были уверены, что участвуем в важной миссии государственного значения. Нам было объявлено, что город удостоен чести стать площадкой для эксперимента, который, если пройдет удачно, запустят на федеральном уровне единовременно.
Пока я делал бутерброды и готовил кофе, Тётя Лариса рассказала, что за месяц до старта программы по их местному кабельному каналу начали крутить объявление: государством внедряется новый технологический проект, созданный в тандеме психологов и изобретателей. По замыслу авторов, он был призван решить проблемы равнодушия жителей городов друг к другу, воспитать сочувствие, внимание и гуманное отношение к ближнему. Программа должна была сплотить социальные группы, а также оказывать помощь экстренным службам, таким как скорая помощь, пожарная и полиция. Путем отображения «смерчей» на мониторах диспетчеры заранее, ещё до звонка пострадавшего на горячую линию, узнавали об инциденте, что позволяло бригаде или патрулю сократить время приезда на место происшествия. Службы имели фильтрацию таких сигналов, то есть информация на мониторах появлялась только в случае, если смерч был черный – травма, болезнь, смерть, или красный – локальное массовое скопление смерчей (авария, драка, теракт и пр.). Синие и серые значки сотрудники служб спасения не фиксировали. Этими данными пользовались уже другие инстанции: службы психологической помощи, поликлиники и прочие, не исключая коммерческие. Туроператоры, например, отслеживали с помощью смерчей депрессии и угнетение, чтобы потом предложить их обладателям горящие туры в воодушевляющие и ободряющие путешествия, а различные спа-центры и салоны красоты покупали данные о впавших в сплин, чтобы навязать им свои услуги под слоганом: «Посмотри на мир другими глазами», «Измени себя и жизнь к лучшему».
Параллельно с телерадиотрансляцией программу лоббировали через усилители уличной рекламы, с помощью промоутеров на крупных городских площадках, через показы презентаций и проведение принудительных семинаров в учреждениях. В почтовый ящик каждого зарегистрированного горожанина выслали буклет с подробным описанием классификаций смерчей по цвету, длительности и возможных первопричин, от которых те зависят. Незарегистрированных жителей датчики также ловили на крючок, чем вызывали огромный восторг у миграционных служб.
— Серьезная подготовка для слишком скорого и безответственно чудовищного конца, вам не кажется?
— Согласна. Такой многозадачный, многообещающий проект и отдан под ответственность пары посменных дежурных, обычных людей, подверженных негативным эмоциям в равной мере с теми, за кем наблюдают…
— тёть Ларис, бутерброды заветриваются. Давайте всё-таки позавтракаем. Вам, да и мне (что уж там) нужна положительная энергия.
— хорошо-хорошо, больше ни слова, пока не перекушу. А включи-ка телевизор, может что-нибудь уже просочилось?
Я щелкнул пультом и отхлебнул остывший кофе, которым тут же чуть и не подавился. Ведущий «Доброго Утра» с энтузиазмом вещал о единовременном запуске грандиозного проекта «ИВО» (Иллюстрация Внутреннего Опустошения) во всех субъектах РФ. О давней засекреченной технической подготовке страны к великому старту, призванному консолидировать социальные группы и воспитать в подрастающем поколении эмпатию и готовность к взаимопомощи. «Подробностей в сюжете корреспондента» я ждать не стал и вырубил «ящик», после чего швырнул с досады пульт об стену.
— Ты думаешь о том же, что и я? – сдавленно спросила Лариса Авангардовна.
— Да… — осенило меня – на самом деле… эксперимент удался…
— Надеюсь, у тебя есть загранпаспорт?
Это сын Мариш. Данный рассказ — просто бред. Зачем вы допускаете в свой кружок сумасшедших?
Сын Мариш, отличный комментарий) жду Вас на обсуждении с фотографиями Северной Кореи. А по поводу сумасшествия, принимаю за комплимент, у меня на то свои мотивы. Покажитесь же, мне хочется посмотреть в глаза адеквату.
Екатерина, эта попытка антиутопии ещё слабее предыдущей. Намного слабее.
P.S. Сын Мариш, если соберётесь прийти, дайте знать.
Кружок Белкина вырабатывает у участников стойкий иммунитет к любому бреду.
Что до сумасшедших — мир ими полон, но Екатерина точно не из них.)