Подборка Алисы Ройдман для обсуждения 8ого декабря

Стихи для одного поэта
Тиканье часов выражает лишь
Сотни километров от нас до нас.
Каждой стрелки внутренний оборот
Мне знаком в кусочках пространства трасс,
В бомбах шин, пробитых, пока ты спишь,
Мне знаком застывшего часа ход.

*Ты*
Когда ты изгибаешься
Идеально ровной гранью
Надо мной, под млечной тканью,
Между мной и звездной ланью,
Отводя от умиранья…

Когда я понимаю, что
Моя комната свободна,
К ней стремятся душесводы,
Все густые вены чувства,
Существующего в треске
Черных дров, в потоках хруста
Шага пламени, во фресках,
На которых шепот грустной
Печки мира вспыхнул резко
И слетел прозрачной птицей
Легкости густодыханной
На серебряную спицу
Млечной ткани…
И руками
Мнется камень…

Когда пространство шепчет, что
Это ты пришел из печки,
Мир принёс к моей кровати,
Одеяло сделал вечным
Звездным платьем,
Из печати
Душ зачатий
Выпустил в мою подушку
Стаю легкостей прозрачных…
Ты из сердца хлынул душем.
Ты – из сердца тайны мрачной.
Ты – из сердца фрески млечной,
Ты из вен и душесводов,
Ты ночной хозяин встречи
Снов мертвеющих с природой.

Ночь, когда ты рвешься в веки
Тишиной из перламутра,
Превращает стены в реки.
Ночь – пространство гнёт колени…

Но всегда приходит время:
Наступает
утро.

*Я*
Мой враг, мой одинокий демоненыш,
Обожествленным глазом смотрит полночь,
И кисть зрачка, почти одушевленно,
Бесснежно-белой лестницей наполнит
Сейчас все щели меж луной и мною,
Пролепетав: «привет, сей час покоя».
На лестнице вдруг затанцуют двое,
Их тень – их не земное, но другое.

Всё это – не чужое. Всё – готово,
Стремится спрыгнуть с тихого эскиза:
Все эти – не Андрей и не Ростова,
И даже не Сорель и не Луиза…
Ты видишь? Ты и я. Смотри, нас стая!
Во времени, в пространстве, в мире – стая!
«Сей час» есть я и ты в контексте рая,
Не смейся, друг: сейчас я всё-всё знаю.

Лишь катакомбной церкви Бог нужнее.
Так, невозможное единство тени,
Танцующей, как страсть на лунной шее,
Мне нужно в окнах пошлых заведений,
Где демоненыша я заливаю.
А он рисует, даже в пьяной коме…
Смотри! Нас в катакомбах тени стая:
«Ты»-хоровод в «я»-сумасшедшем доме.

Раз — разжигаешь всех своих друг-другов,
Два — закрываешь  окна сновидений,
Три — разрываешь комнатные губы,
Лаская сумасшедших привидений…
Я зарастаю снами, мир – бурьяном.
Играй, играй, танцуй друг с другом, милый,
Пока рисует демоненыш пьяный…
Пока наш дикий дом не затопило.

*Мы*
Тишину в комнате
Разрывают когти —
Так заползает Она.
Здравствуй, начало не сна.

Чарующе пронзает
Её чешуя… Послушай!
Из чернодырой мозаики —
Взглядами, вспышками, душами.
Платиновая братия
Острых отростков за ужином
Татуирует матерным
Блеском конвульсию кружева
Мысли. Частота
Душебиения в кольцах хвоста.

Льются лампочки.
Комната-сказочник
Отрастила неясный язык.
Замирают в страхе часы.

Жалит ежесекундно
Кончик хвоста, о боже,
Бабочками тундры,
Как бархат обезвоженный,
Белыми, страстными,
Как солнце шизофреника…
Победившая ясность,
Она – юность, истерика,
Жгучая игуана
Семнадцатилетних романов.

Комнатная сила
Язык прикусила.
Свет смеется, растерян:
Отворились пасть-двери…

Приближается Кто-то.
Она наблюдает неравнодушно.
Он – в комнату.
Он – это ты! Послушай,
Помоги зашить
Страшные пасть-двери!
У твоей души
Тоже есть зверь,
Невыразимо глубокий,
Убийственно, гордо неодинокий.

Гнутся лучики —
Пространство мучают.
Комната точит язык.
В треске, в припадке часы.

Кружит время-ямщик,
Кружево говорит:
Ты зверю – дрессировщик,
Существованию – пиит;
Я игуане – муха,
Комнате – кариес;
Теплые чувства – шелуха,
Лучики – самоанализ;
Зверь зверю — зверь,
Миру – егерь.

Комната расчленила язык.
Полифония – сладостный крик.
Крики – музыка
Сумасшедшего языка.

МЫ танцуем категорично.
Двое – четверо,
Четверо – двое – личность,
Сим – гетеро.
Син, кон, экстра!
В моем взгляде,
Боже, тебе тесно…
Уходите ж, дядя!
Губительно думать «четверо»!
Дис. Гетеро.

Счастье. Загрузка. Отмена.
Музыка пропадает мгновенно.
Немеет язык.
Погибли часы.

Жалит, жалит, за что?
Ответа не существует.
Течет лихорадочный ток
Её поцелуев.
Вопросы задает сатана.
Вот ответ:
«Юность, ты голодна?»,
Не существует «нет»…
Снова: я и она —
Муха и игуана.

*Миру есенопастерначно*
Ноябрь. Так хочется напиться,
Шататься в такт шуршанью дней,
Пока, сушеные, как листья,
Они летят в чужом окне.

Достань дешевого винишка,
Сквозь городских дыханий муть
Хватай глотки, прикинься вишней,
Перенесись куда-нибудь.

Где, красный, как лицо и листья,
Живой, как тысяча ворон,
Ноябрь решит с тобой напиться,
Шататься в такт, валиться в сон.

Пей, под вином ноябрь греет.
Не спи, как маятник не спит.
Пей. Чем шатание сильнее,
Тем время бережней шуршит.

*Империальность*
Её души рисует срез
Его насыщенная сущность.
Он –Чье-то Всё, Товарищ, Бес,
Ясное Солнышко и лучник…
Она, схватив, благословит
Его империальным взором –
И вот, счастливый, гордый кит,
Плывет поэт в её просторах.
Он – лишь лицо в бою без прав.
Ласкают с грустью перья-лица,
В тревожном дыме задремав,
Просторы сказочной орлицы.

«Земля, погасшая вдали» —
Пролепетали злые строго.
Ах, зачерпни её земли!
Молчи… Смотри… В ней столько Бога!
А злые шепчут: «с-с-сдох з-з-звонарь»…
Скажи мне, если так, откуда
Ночами слышен, словно встарь,
Крик колокольного верблюда?

Очерчивает праздник круг —
Грядет неистовая праздность.
Империя холодных рук
Не чувствует… Она заразна!
Болеющей душой царя
Она пространство растерзает!
Но, вдохновляя звонаря,
Здесь царь витает, ЦАРЬ ВИТАЕТ.

Пока духовности скелет
В благоговенье замирает
От стонов проститутки Кет,
Но всё колокола не тают,
В зад нежно раненный поэт
Её тропинками несется.
Вот брызжет сатиричный след
Из раны – всё вокруг смеется,
Уходит лихорадка в смех,
Не сумасшедший – добродушный…
Смеются люди — вихрь вех
В их смехе поколенья кружит…

Нет, да и скажет кто-нибудь,
Вдруг схваченный её простором:
«Не каждый вникнет в её суть!»…
Она застряла в новых норах,
Крестьяне чертят новый путь…
А с-суть – всё так же, на заборы.

*Молчаливый мёд*
Путь к молчанию.
Рой одиноких пчелок.
Небо? Черным вороном.
Страшно? Кричит от страха.
Одичание
Тянется обреченно
С кожи скверным говором
Стряхивать трупный сахар.

Сушит жаждою.
В голоде слепнут жала.
Но, гонимы вороном,
Пчелки летят с востока:
Ищет каждая
Душу, что убежала
В тишину, которая
Манит медовым соком.

Ватно-преданный
Взгляд её сахар с кожи
Оживит, и взорами
Жал заблуждает око.
Ешьте, бедные…
Слышите? Вам поможет
Тишина, которая
Дышит медовым соком.

Снежным лепетом
Вскроются неба губы,
Добрым белым вороном
Прочь улетят со вздохом.
С нежным трепетом
Пчелки впадают в кубок
Тишины, которая
Вспыхнет медовым соком.

***
Пространства, дыма и дыханья смесь
Чернильная наполнила листочек.
Взгляд каменеет в душном, склизском «здесь»
Бросаясь на одну и ту же точку.

Никто не в клетке… Ты свободен, но
«Везде» — лишь бесконечность черной точки,
Что въелась, как чернильное пятно,
В глаза… Но ты лети, чтоб мертвой ночью
Немножко медленнее каменеть.
Лети! Порядок мировой несложен:
Чуть выше, чем слепое «здесь», взлететь
Мешает неслепое «невозможно».

Полет есть колыбель. И в нем есть сон
И мир, в котором — солнечный артхаус,
И вместо черной точки — желтый дом.
Тебе откроет двери светлый Фауст…

Ты вдруг проснешься в каменных слезах
(Они летящих тянут вниз куда-то),
И образ сна, бросаясь ускользать,
Вдруг недоускользнет… Ведь он впечатан
В полет. И с ним в моменте мировом
Ты ни к какой планете не пристанешь!
Спи… Где-то там, во сне, сгорит твой дом,
«Там», где кого-то любишь, но не знаешь,
А знает Фауст… Вся тоска об этом:
Висит над жизнью тень приставки «мета».

*Аминь*
Из подвальных этажей земли
(Их не хочет Он, хоть Ты бери!)
За замком не выползает ключ.
Нас стремит в закрытое ядро
Вопреки. И Ключнику назло
Бьет из скважины ядреный луч,
Рыжий отблеск ока Бовари.

Впрочем, этих внутренних очей
Наглотавшись в поиске ключей,
Магдалина вертится в «Нигде»,
В колыбели лавовой воды…
Жалко, нет ключей – одни следы!
Что Ключник? Он ходит по воде.
Что ему до мира мелочей?

Что же мир? Твори, сотри, смотри!
Влево шаг – и у тебя внутри.
Вправо шаг – в лавушке у замка.
Вниз – замок опять к тебе пошлет.
До Него сломался самолет,
Починить крыло душа тонка…
Мир стоит, укутан в пустыри.

Мир стоит, хоть стар, но дни тверды,
И ни трещины, ни борозды.
Но повсюду треск и черный плуг,
Пахнет гарью, и пространство вьёт
Колыбели тьмы. Здесь всё твоё…
Эйдос рушится! Теперь Ты — друг.
Эйдос, Он, Ключник – зеркальный Ты.

Ты объял подвалы всей земли,
Ты вселился в око Бовари…
Ты, вселенский Ты, о раствори
Тяжесть света колыбелью тьмы!
Грусть завета – колыбелью тьмы,
Магдалину – колыбелью тьмы,
И лучину замыслов больных
Убаюкай в колыбели тьмы…