ЖЕРТВА ОБНУЛЕНИЯ

Евгений Княжин и сам не мог понять почему заливать горе решил не в одиночестве дома, а на миру, в пабе «Горбатый гоблин». Шел уже третий час, как он изливал душу неизвестному патлатому мужчине в синем, так и не сданном в гардероб плаще.  Евгений нашел в незнакомце тонкого учтивого собеседника, истинного ценителя чужого горя: мужчина не только полностью отдался воле Княжина в части выбора алкогольной базы разговора, но также ни разу не унизил собеседника предложением хоть частичной оплаты оной. Банковал только Княжин.

Евгений страдал: взятый на производство чуть больше месяца назад крупный кредит «выгорал» по воле неудачного вложения круче, чем знаменитый парижский собор, ярко и быстро. Подобно пресловутой фанере над тем же самым городом, пролетал бизнесмен и с оборотными средствами, не говоря уже о прибыли. С одной стороны его поджимали долги, с другой курс доллара и евро.

Первый час своего негодования Евгений посвятил проклятиям в адрес всего правительства и отдельных его членов, верхней и нижней палат государственной думы, госсовета, руководящей и «оппозиционных» партий.
На втором часу пьяных откровений нападкам Евгения стали подвергаться все враги России, коими, как выяснилось являлись чуть ли не все ближние и уж точно все дальние соседи.
Но по-настоящему праведным гневом Княжин разразился, когда осушил с патлатым третью бутылку Johnnie Walker. Все более распаляясь, Евгений всей накопленной ненавистью обрушился на лиц нетрадиционной ориентации.

— Пидоры! Всю власть захватили! Банки, землю…
К двум основным источникам извлечения прибыли он хотел присовокупить недра, но с губ непроизвольно слетело:

— Телеграф!

Патлатый на эти слова отреагировал странно: вздернул голову так, словно хоть сейчас готов встать с Княжиным в строй для борьбы с неизвестными пидорами.

— Я же из-за этих гомиков на такие бабки влетел. Четыре ляма минимум.

— Вот-вот! Всё зло от баб! – впервые подал голос патлатый.
Евгения поразило, что голос у собеседника оказался неприятно высоким, бабьим.
Евгений сперва махнул рукой, потом дослал в рот алкоголь.  Патлатый тоже потянулся к рюмке, но действия окончить не смог. Голова его с тупым звуком опустилась на стол.

— Э-э! – с нескрываемой брезгливостью произнес Евгений, глядя на сомлевшего собеседника.

Княжин обнял голову руками и застонал.

— Мама, ну почему такая херня? За что мне?

Плечи Княжина мелко-мелко затряслись.

— Простите, можно?

Евгений никак не отреагировал на человека за спиной, а только сильнее сжал голову и задрожал.

Мужчина вышел из-за спины страдальца и приземлился рядом. Евгений медленно распрямился, смачно вытер рукавом нос и спросил.

— Че надо? Места мало что ли?

— Нет-нет. Я к вам. Лично, — ответил незнакомец.
Княжин с трудом сфокусировал взгляд на говорившем. Перед ним сидел крупный человек неопределенного возраста в кожаном стильном пиджаке, из лацкана которого торчала серебряная булавка с изображением то ли птицы, то ли кувыркающегося младенца. Лицо незнакомца напомнило Евгению западного актера, снимавшегося исключительно в фильмах ужасов: оно одновременно притягивало слащавостью и пугало пустотой бесцветных глаз.

— Наливай если хочешь, — махнул Евгений в сторону бутылки.

— Я не пью. Я по другому поводу. К вам.

Собеседник замолчал, уставившись на Евгения. По спине Княжина пробежал неприятный озноб.

— Чего уставился? Ты из этих что ли? – спросил Евгений.

Незнакомец улыбнулся.

— Нет, я не из этих. Простите, я случайно подслушал ваш разговор. Не знаю, прям, как у Булгакова получилось.

— У кого? – спросил Евгений.

— Вы уж простите, что я как Булгаковский Воланд, подслушал, присел. В общем, вклиниваюсь. Но я, правда, помочь хочу.

— Кому? Мне?

— Вам, вам.

— Милай, мне сейчас даже она, — Евгений постучал пальцем по полупустому Johnnie Walker, — не поможет.

— Знаете! Когда не помогает даже она, то как правило обращаются к нам.

— К кому это к вам? Вы кто вообще?

Незнакомец полез во внутренний карман пиджака и вынул оттуда визитку. Протянул Евгению. Княжин принял черный прямоугольник, взглянул.

Тонкая серебристая вязь букв гласила:

«ИП «Обнуление»
Нулин Аристарх Петрович

Президент»

— Президент! – смеясь, выдохнул Княжин. – Президент ИП?! Смешно. И чего хочешь?

— Немного не так поставлен вопрос. Чего бы хотелось вам? – серьезно ответил Нулин.

— Да йоптыть. Мне сейчас хочется в эсесесере оказаться, дома, в деревне, с матерью и отцом. Году так в восемьдесят девятом, мля. И чтобы на столе стояло не это пойло, а крынка молока, да шмат любительской колбасы. Чистой, без сои и химии вашей пидорской.

Сказал и послал черный прямоугольник в голову собеседнику. Визитка едва не зацепила правый глаз Аристарха Петровича. Но Нулин не ответил на оскорбление. По всему было заметно, что он не раз сталкивался с подобным поведением. Аристарх Петрович спокойно поправил прическу рукой. Большая серебряная печатка с изображением цифры 0 на его безымянном пальце, неприятно блеснула в глаза Евгению холодным отсветом.

— Ну, что ж. В детство так в детство. Как скажете. Стоит только сильно захотеть.

Нулин встал и положил перед Евгением новую визитку.

— Шмат Любительской и крынка молока?! Весьма оригинально.

Нулин развернулся, собираясь уходить.

— Позвоните, как совсем прижмет. Может, что-то решим для вас.

И вышел.

 

В течение последующих двух недель опухоль созревших у Княжина проблем продолжила набухать и разрастаться. Одновременно с желанием партнеров выйти из бизнеса, интерес к фирме Княжина проявили прокурорские.
Евгений искал и не мог понять кому перешел дорогу, где его сглазили?

Пока гадал в какую церковь пойти, какой грех замолить, в офис зашли двое и без предисловий предложили отдать бизнес по-хорошему. Год назад эту пару чахлых рейдеров он лично спустил бы с лестницы под улюлюканье многочисленного персонала. Сейчас же сидел в опустевшем офисе хмурый, слушал условия капитуляции, и не замечал, что давно уже жует край галстука.
«Может, во Вьетнам податься?», фантазировал Евгений, когда мародеры от бизнеса ушли, а рука сама собой потянулась за початой с утра бутылкой шведской водки Абсолют.
«Да, какой к черту Вьетнам?!», тут же мысленно отхлестал себя за не патриотичность Евгений. Дело даже не в том, что денег в случае бегства не хватило бы не то, что на тайское убежище, а даже и на более близкое и родное Полесское.  И не в том, что Княжин вообще не любил заграницу.

Все чаще за последние дни Евгений обращался мыслями к детству: перед глазами вставали молодая еще мама Лена и отец Николай. Вспоминался выкрашенный в лазоревое с белыми ставнями деревенский дом возле школы, одноклассники, первая учительница, первая искуренная сигарета, первая любовь.

Княжин мнил себя мужчиной стойким, готовым справиться с любой проблемой, поэтому ностальгические моменты памяти считал слюнтяйством и подобные воспоминания гнал при первом проявлении.  Но чем туже затягивался узел проблем, тем чаще приходили воспоминания детства.

Вот и сейчас, едва осушив рюмку, вместо импортного Абсолюта в нос ударил тугой запах Агдама. Он словно со стороны увидел себя в далеком девяносто первом, стоящим в туалете родной школы. Отмечали выпускной. Из туалетного бачка только что была извлечена первая бутылка азербайджанского портвейна, перочинным ножом срезана пластиковая крышка и содержимое разлито по граненым стеклянным стаканам.

Княжин всего на миг увидел эту картину, вскочил с кресла как ужаленный и завертелся на месте.

— Черт! Черт! Черт! Всё отдал бы, всё…
До боли стучал кулаком в ладонь Княжин. Действительно, он все отдал бы сейчас за то, чтобы вновь в том, пахнущим одновременно и хлоркой, и пряным запахом вина вперемешку с мочой, школьном туалете. Очутиться с друзьями, с одноклассниками, в тихой забытой русской деревне, в стабильном и безоблачном детстве. Но…

И тут Евгения словно ужалило. Он перестал дубасить свою руку, рванул к пиджаку и вынул из кармана мятый черный прямоугольник картона.

— А я знал, что вы позвоните, — совершенно без эмоций откликнулся телефон голосом Аристарха Петровича. – Приезжайте.

Через час Евгений сидел напротив Нулина.

— Не понимаю. Хрень какая-то, — искренне сокрушался Евгений Княжин. — Разводилово голимое. Как это возможно? Что, человек заказавший у вас это обнуление, сможет вновь появиться в прошлом? В любой момент своей жизни?

Нулин пожал плечами, словно говоря: хотите верьте, хотите – нет.
— Подождите. А память? Я ведь знаю, что со мной за это время случилось…

— Нет. Стирается вся память. Новый человек, но все тот же, — ответил Нулин.

— Вы или великий гений или гениальный шарлатан, — воскликнул Княжин. – Если это так, то жизнь вообще становится бессмертна: заказывай себе обнуление чуть не каждый месяц?!

— Это не так. Как я уже сказал, после обнуления уже не помните о своей нынешней жизни, и главное – договор заключается с клиентом единожды. В середине девяностых в период так называемого первичного накопления капитала, когда люди больше всего мечтали вернуться в относительно стабильное и спокойное прошлое, я пробовал запустить на поток обнуление. Отправлял в прошлое пачками. Поверьте, очень многие не выдерживали перемен. Даже молодые.  Общепринято считать, что это ельцинский режим отправил миллион россиян на погост или изгнал из страны на заработки. В этом есть доля правды, но в основном их исчезновение стало моей заслугой. Когда обнулиться решили уж совсем известные стране люди, мной заинтересовались компетентные органы, и лавочку пришлось прикрыть.

— А сейчас чего ж открыли? – поинтересовался Евгений. – Срок отмотан – новая жизнь?
Аристарх Петрович пропустил и этот укол.

— Нестабильные времена возвращаются, – ответил Нулин. – Да и людей жалко. Я не предлагаю свои услуги тем, у кого в жизни все в порядке.

— Ну, предположим я поверю и соглашусь. А как все это происходит? – спросил Евгений.

— После подписания договора и оплаты вас поместят в специальный аппарат. Никаких уколов или таблеток перед обнулением вам не дадут, не волнуйтесь. Устройство мгновенно перенесет вас в тот день и час, какой укажете.

— Фантастика! – Княжин заерзал на стуле. – А где гарантия того, что вы просто не убьете меня по-тихому, на органы не пустите? Я же не буду знать.

— Да, гарантий нет.  Но некоторые для подстраховки приводят знакомых, предварительно все им объяснив. Только не приводите родных, от них морока: крики, слезы, расследования. Я уже это проходил.

— Черт! Заманчиво! – воскликнул Княжин и ударил рукой по туго набитой деньгами барсетке. – Я бы хоть сейчас, но…

— Хотите еще подумать? – спросил Нулин.

— Да.

Евгений вышел из офиса обнулиста. Сел в машину.

Обхватил руками руль и стал рассуждать:

«сыну надо написать, покаяться. Объясню всё. Хотя… уже большой- семнадцатый год. Звонит только за одним: дай денег, дай. Оболтус!
Юльке позвонить надо…нет смс отправлю. Вот кто меня по-настоящему любил, пока ещё в кармане ветер гулял…»

От воспоминаний о любовнице, мысли Княжина сразу перешли в конкретную плоскость – в какое время в прошлом ему прыгнуть? По всему выходило, что лучше, чем лет в пять-шесть ему не было: родители молодые, еще не в разводе, и в школу ходить не надо.
Память на родителях зависла особо. Отец Николай только что купил и привез из города музыкальный центр Радиотехника 101. Когда подключил его, то открыл окно и выставил на подоконник колонку. По поселку покатился хриплый тенор Криса Нормана.

«What can I do?

What can I do?

Nothing’s the same as it used to be…

Nothing’s the same as it used to be…

От громкого звука заложило уши, и Женя зажал их ладонями. Княжин помнил радость отца от этого действа: тот вытащил сына в сад, посадил на шею и стал скакать с ним по двору. Они не заметили, как вернулась мать. Первым делом она захлопнула окна, и, грубо стянув с шеи ребенка, набросилась на отца.  Это ссора родителей стала первой и самой яркой, клеймом врезавшейся в память Евгению. Были и другие, с битьем посуды, мордобоем, приходом участкового и уводом отца.
Сейчас, сидя за рулем ему припомнились слова матери, случайно подслушанные им классе в седьмом. Едва отца загрузили в милицейский пазик, к матери прибежала ее подруга. Мать, видимо, забывшая о существовании сына в соседней комнате, в сердцах призналась той, что не хотела рождения Евгения. По ее словам, на сохранение пошла ради Николая.

От этих слов Княжин словно очнулся. Завел машину, направил её к дому.

Въехал во двор и словно почувствовал неладное. Взгляд наткнулся на стоявшее со включенным двигателем AUDI и в нем неприятно знакомое лицо: коллектор?! Посмотрел в другую сторону — машина с еще двумя людьми. Сердце Евгения неприятно кольнуло. Кто эти двое разбираться не стал, ударил по газам.

— Я готов! Сейчас можно? – влетел в кабинет Нулина Евгений и вывалил на стол банкноты.

— Время какое выбрали? – спросил Аристарх Петрович, когда, нависая в белом халате над Евгением, манипулировал с аппаратом. Княжин лежал полностью нагим на кушетке, над которой большой овальной короной вырастало устройство, походившее на магнитно-резонансный томограф.

— С самого начала хочу, — ответил Евгений.

— В момент родов не советую. Если есть металлические предметы, зубная коронка или шунт, то они могут слегка изменить время вселенной и это приведет к непредсказуемым последствиям. Это, конечно, не точно. Просто предположение.

— Ну, не знаю тогда?!  Пусть будет второй-третий месяц!

— Хорошо. Информация заложена. Готовы?

Евгений перекрестился. Нулин вышел из аппаратной, из-за стеклянной ширмы подал голос:

— Считайте медленно от десяти до нуля.

Княжин стал считать.

— Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…

 

— Три – два? Ты уверена?

— Уверена. Больше месяца задержка, — ответила Лена.

Раскрасневшаяся потная рыжая баба Зоя стояла в бане возле эмалированного таза и локтем измеряла температуру воды.

— Получается второй, мало, третий месяц пошел. Тогда поможет — пей, — повитуха протянула Лене алюминиевую кружку.

— Баб Зой, меня и так тошнит, а ты тут со своей…

— А ты нос зажми. Одним махом заглоть и ныряй, — приказала баба Зоя.

— Боязно, — промычала Лена.

— А кувыркаться с Васькой было не боязно, лярва?!

Лена всхлипнула, но приказание исполнила. Сделала несколько глотков отвара из лаврового листа, пижмы с душицей с добавлением йода и обхватила рукой рот.

— Только вырви! – рявкнула на Лену баба Зоя и замахнулась полотенцем. – Я те вырву. Глотай давай!
С трудом сдерживая рвотный спазм Лена проглотила пойло.
— Теперь сидай, — приказала повитуха.

Лена скинула с себя рубашку и села в таз. От показавшейся ей кипятком воды Лена взвизгнула, хотела встать, но сильные руки бабы Зои впечатали ее в таз.

— Ничего, потерпишь. Умнее будешь, — зудела старуха.

— Скоро ли? Болит все! – взмолилась Лена.
— Ежели мальчик, то скоро. Енти слабые. Не крепятся хорошо.

Лена ощутила в себе легкий толчок. Она опустила голову и увидела, как медленно-медленно вода под ней окрашивается, превращаясь в ало-черную неприятную муть.

— Лен, ты тут? – девушка узнала голос Кольки Княжина, парня, который двумя днями ранее после танцев в клубе признался ей в любви. – Моешься, что ль?

— Да. Уходи! – закричала Лена и залилась слезами.

 

 

Побелкин
В моей жизни мало светлого, белого. Оттого я и предпочитаю именно этот цвет другим. Потому меня и прозвали - Побелкин. Кроме того, что я белый, я и пушистый, как и должна быть каждая белка.

3 комментария

  1. А мне «Пыль» Лобана напомнило. О чём этот рассказ? О необратимости происходящего: человек бежит от проблем, от себя, от прошлого, а в итоге разрушает собственную жизнь. Один писатель в далёкие 90ые сказал мне: «Творчество — это не то что я написал, а что ты увидел». Так вот тут чётко прослеживается подтекст о обнулении, которым нас сейчас пугают — пожалуй, вся страна мечтает вернуться в брежневские времена, но, пожалуй, то есть точка невозврата и начало краха

Оставить комментарий