Тяжеловато было идти к зданию суда — ночью пуржил снегопад, к утру замело дороги, а снегоочистительной техники в нашем городе как раз-таки не хватало.
В далёкой Москве на днях судили оппозиционера Навального, а на моей малой Родине был проведён отлов антимасочников, отчего многие жители города получили повестки в суд, как, например, я и мой старый приятель. Весной я собирался лечь в больницу и сунуть там трёшку в карман врачихи, а потому штрафов мне платить не хотелось. Мой собрат по несчастью, как и многие, попал под раздачу по глупости — выполняя послушание настоятеля, впопыхах заскочил в магазин, ни про какие доводы оппозиции, вещающей через интернет, он не слышал, о предполагаемом строительства дворца Путина в Геленджике и не догадывался, объясняя это достаточно просто: «Да, понимаешь, некогда мне, делов невпроворот, какие там интернеты и телевизоры!» Что же касаемо строительства в Краснодарском крае он заявлял так: » Ну слышал я, что, благодаря президенту, Северный Афон подняли — сам владыка меня в паломничество с собою брал на Валаам, красиво там, хорошо, благодатно. А про другое — мне не интересно, да и к чему, грех только один»
Я смотрел на него, худощавого и щуплого, похожего больше на мальчишку, а не на мужика и вспоминались мне далёкие дни нашего знакомства: тогда было тепло и солнечно, из окон алтаря падали лучи на престол, я, облачённый в белый стихарь, подавал кадило батюшке. Меня тогда привлекли непонятные звуки, то ли скрежет, то ли шорох, их не могли даже приглушить пение молоденьких певчих. Я посмотрел на окно и заметил сначала чью-то голову с взъерошенными волосами, потом появилась рука, за ней ладонь. И я улыбнулся — за окном какой-то паренёк красил раму, отчего-то мне вспомнился популярный в советском детстве анекдот: «Начальник, окна покрасили, а красить ли ещё и рамы?» А парнишка смотрел на меня, улыбался и помахивал рукой. После службы мы отобедали в трапезной и разговорились: я тогда, удрав с завода, планировал получать аж три высших образования, что для привычного моего окружения, казалось наивысшей степенью неадекватности, а у парня же были более простые планы на жизнь — отучившись после девятого класса пару лет в шараге, он мечтал найти постоянную работу. Всё общее, что у нас с ним было — так это восприятие веры, как некоего внутреннего чувства; потрясающее окрыляющее состояние души — то что я однажды на долгие годы потеряю. Эх, знал бы он тогда, что я, самочинник, самовольно покину службу в алтаре, предпочтя тому некие мирские прелести, а он займёт моё место.
И вот прошли годы. Он так и алтарничал. Рассказывал мне об общих наших знакомых:
— А Сергия помнишь? Ну тот, что лежал, как Илья Муромец, после аварии, а потом по милости Божьей на поправку пошёл. В венчанном браке живёт. Смеётся, мол, у людей внуки уж бегают, а он в 45 впервые в браке. Детей нет, приёмных взяли.
И директор воскресной школы тоже обвенчался в 40, дочка растёт.
А звонаря помнишь? Мать его ещё из Монастыря забрала. Не благословила там подвизаться. Дом купил рядом с Храмом, детишки у него уже бегают.
А вот монах один — ну он уже после тебя пришёл — от ковида умер. Новостей много — приходи, расскажем. Неужели обратно не тянет? И приход не вспоминается наш?
— Во снах, — откровенно признаюсь я, — Один раз днём, вроде и не сплю, а такой вот сон странный, как наяву. Словно нахожусь я в Храме Иконы Казанской Божьей Матери, на кладбище, про него ещё иерей Николай Агафонов в своих рассказах писал. И вот мимо меня идут алтарники. И один — цап меня за руку и спрашивает, строго так: «Алтарник?» А я испугался даже и отвечаю: «Был»
— Бывших алтарников не бывает — я ж тебе сколько раз говорил. Так многие жалели, когда ты ушёл. Думали, что батюшкой будешь, добрым и грамотным.
— Ну православные люди, наверное, в любой сфере общественной жизни нужны? Разве не так? Я же и когда приходил, не думал, что надолго.
— А батюшку Арсения помнишь? Он в институте учился, ну что в здании вечерней школы, пока её не снесли. Платно учился. Но ему в Храме больше понравилось — поступил в семинарию заочно. И многие так.
— Не знаю. Может я не понимаю что или боюсь понять, — вздыхаю я, — Я наоборот в институт хотел
— Помню, про Москву всё талдычил. А сейчас бы поехал?
— Да куда уж на пятом десятке? Уж и желания такого нет!
— Так там же люди, к которым ты стремился!
— Так они меня не понимают, а я их.
— Возвращайся к нам на приход, я с настоятелем поговорю. Или жена против?
— Да нет у меня её.
— Ты ж дружил с кем-то, приходил, помню в Духовно-Просветительский Центр.
— Да это… ерунда всё, и вспоминать не хочется.
— Что так?
— Не спрашивай. Как рекламой стал заниматься — так и рухнуло всё. Хотя, признаться, и рушиться нечему было, потому что изначально не было ничего.
— И добился чего?
— Ну была должность менеджера. Бросил.
— А почему? — его вопросы просты, но отчего-то заставляют задуматься и отчасти напоминают диалоги из фильмов Динары Асановой.
— Много причин. Но если честно, по заводу стал скучать. Выйдешь из офиса, а мимо работяги в столовку на обед идут смеются. И головы у них не забиты ничем. Как-то парнишку одного, с которым на заводе в цехе немного работали, встретил — он до сих пор по профессии пашет, стаж у него, соцпакет, график понятный. Так захотелось этого…
— И ты решил на завод вернуться?
-Если бы они существовали в нашем городе. Да профессии-то у меня рабочей, можно сказать, и нет, навыков, опыта работы, а потому пришлось искать где они не требуются. Ну сначала в одной бюджетной организации на вахте сидел, там с подработками по рекламе неплохо выходило. А потом на почтовом уазике с водителем катался. Слышал, авария на днях была?
— В Самаре? Там сын покойного отца Феофана погиб…
— Да нет, у нас на трассе. Уазик почтовый всмятку, фура в овраг, ещё одна машинёшка кульбиты делала. Хороший мужик в этом уазике был, иногда вместе ездили на рейс. 44 года, двое детей осталось, двойняшки по девять лет. Не местный. Жена отсюда, перетянула. Никак он нашей этой системы нашей понять не мог: на хозяев пошёл работать — не выдержал, на биржу приходит, а с его дипломом и знаниями люди у нас не нужны, одни минималки и вакансии технички. Вот решил в шофёры идти, а уазики-то все семидесятых годов, хоть не вылазий из-под них.
— Господь тебя бережёт. А чем сейчас занимаешься?
— Фрилансом.
— Слово какое-то непонятное.
— Ну удалённо.
— А как же платят, если удалённо?
— На карту.
— Покажи
— Показал бы, да сходил исповедоваться и потерял, — улыбаюсь я
— А это вот уже знак! — приятель снимает перчатки, растирает покрасневшие от мороза щёки и достаёт из кармана старенькой куртейки тряпочную маску.
10.02.21
вечером, спонтанно, без черновиков, сразу на сайт (на суде выписали предупреждение)
