В начавшуюся метель мы повстречались у жестяного забора заброшенной стройки. У него на щеке была царапина, покрасневшие руки сжимали початую полторашку пива, а из носа капали сопли. В предновогодний запой ему нашлось аж два повода выпить – один друг умер, а второй возвращался из тюрьмы.
Когда я учился в двенадцатом классе, а он только лишь отправился в первый, мы совместно с ним вечерами в подъезде на ступеньках учили уроки, а как-то перед новогодними каникулами на грязном подоконнике делали самодельную маску зайца. Уделять внимание воспитанию в его семье принято не было – учёные мужи в его роду были не в почёте, да и считалось, что на заводы и фабрики всё равно же всех возьмут, никуда не денутся. Но шло время, и предприятия города стали медленно умирать, территории распродаваться, а сейчас уже об их существовании многие даже и не вспомнят. Если раньше люди спрашивали друг друга о том на каком заводе кто работает, то теперь обычно интересуются в каком городе кто трудится.
Приятель тычет пальцем на стройку, поминая о вершившихся здесь великих делах. Он в этой теме человек прошаренный – ещё в детстве, наплевав на скучные уроки, он отправился на улицу беспризорничать и воровать, ему даже повезло познакомиться с бандитами, которым он временами оказывал некоторые услуги, например, по распространению фальшивых денег в барах.
— Да было время золотое. Помнишь, наши пацаны тут мужика убили?
— А кто не помнит, если до Москвы дошло? Сестра говорила, ещё одну бабку тут находили, любительницу выпить.
— А может и ещё найдут. Хозяин здания знаешь кто? – смотрит мне в глаза – Москвич! Ему плевать на этот заброс. А вот сносить будут, как капнут – может и ещё найдут кого. Ты понимаешь?
— Ну помню, как ТЦ строили, скелет нашли. Но списали, что стройбатовцы с песком привезли пятьдесят лет назад.
— То что нужно – то и напишут. Уж я-то это знаю. А помнишь, по людям из пневматики стреляли из этих окошек? Стрелка нашли, и все менты обалдели – пацану десять лет. Вот ждём. Пять лет тот ворошиловец отсидел – старшего брата зарезал. Вот должен выйти. Говорит, что в отпуск — ему там понравилось, на воле так не жил. Напоремся… — вздыхает и стучит мне по плечу, — Тебя не зовём, ты ж у нас — интеллигент, никогда не пил и не курил, как не здесь родился. А сам-то как? Как обычно, на букву «Х»?
— Конечно, — улыбаюсь я, — хорошо. Работы нет. Колымлю. Беру заказ рублей на шестьсот, ищу где-нибудь во Франции фрилансера, который эту работу выполнит за доллар. Делов на полчаса максимум. Вот только бы капало каждый день. Но ненадежно это…
— А что так? – спрашивает сочувственно – Влететь можно?
— Свои нужно блоги иметь, но лучше на английском, а я его не знаю. Но в одном уже сто статей опубликовал. Насколько грамотно – только не уверен. Но лайкают, комментируют иногда американцы – может и понимают что пишу, — если честно, мне и самому смешно.
— О друг идёт, — указывает приятель на мужика, что явно постарше меня, Слыхал, — кричит ему, — друг наш умер. Но тот что отличник был в школе. Он ещё квартиру поджигал раз несколько по пьяни. Молодой. Моложе меня, тридцать два годика, — мои слова он, конечно же, уже не помнит, а я на это и рассчитывал…
А снег сыпет и сыпет, а за тёмными глазницами окон слышится детский смех…
