Последний патриот

На овальном экране небольшого черно-белого телевизора, слегка помигивавшего из-за помех, появилась картинка с изображением человека в костюме. Человек этот пленительно улыбался и, видимо, готовился произносить какую-то речь, но из-за исходящего из колонок шума ничего нельзя было разобрать. Александру Советову пришлось подняться со своего обжитого кресла и несколько раз хорошенько приложиться старым кулаком по поверхности пластмассовой крышки. Голос стал разборчивее. Устало кряхтя, пожилой мужчина опустился обратно в кресло и внимательно стал слушать произносимую речь.
«Кто бы мог подумать, друзья мои, — говорил человек в костюме, разводя руки в разные стороны, — кто бы мог думать тому тридцать лет, что вы, русские, будете со мною здесь, на нашей земле, выводить ракеты не для того, чтобы устрашать весь свет оружием своим, а отказываться от него!» «История, — продолжил он, — уже давно подводила мир к тем достижениям, что мы имеем. Но недальновидность наших предков мешала нам по достоинству воспользоваться ими. Сегодня, когда величие нашего государства строиться на принципах справедливости и мира. Когда ценности демократии и гуманизма из видений пленительно нас манящих обернулись реальностью, мы, наконец, снимаем с себя ярмо, насильно на нас навешенное. Отказавшись от тысячелетнего заблуждения о своей исключительности, мы отказываемся от бремени, что заставляло нас брать в руки оружие и проливать кровь своих ближних. Сегодня мы отказываемся от роли мирового монстра! Мы приобретаем подлинный человеческий образ! Мы обращаем врагов в друзей. Очищаем взор и избавляемся от дьявола внутри нас. Мы совершаем крещение и миримся с ближним. Страны, что прежде видели в нас зло, могут вздохнуть сегодня спокойно… – в этот момент в руках человека неожиданно появлялся бокал с шампанским. – Потому что прежняя Россия, — продолжил он после небольшой паузы, – прежняя Россия, что кровью искупала своё существование, сегодня обернулась в прах. Нет её больше… Выпьем же за Россию новую! Страну, величие которой исчисляется счастьем её граждан! За новую Россию! Ура!»
Человек в костюме подносил ко рту бокал и, выпив шампанское до самого дна, бросал его с размаху себе под ноги. Сияющие осколки разбившегося стекла разлетались по воздуху. В зале разряжались овации. Все кричали: «Ура!»
Неожиданно из-под всеобщего ликования всплывал монотонный голос телеведущего:
— Вы только что прослушали воскресную речь президента по поводу отказа России от ядерного вооружения. Напомним, в прошлый вторник, во время очередного учебного запуска носителей С-4300 у одного из двигателей ракеты началась протечка. В результате неисправности произошло возгорание и аппарату не удалось подняться в воздух. Угроза была устранена. Никто не пострадал.
Александр Советов молча смотрел на экран. Радовавшиеся разоруженью люди по очереди всплывали из-под плотного табачного дыма. Мысленно возвращаясь к событиям пятидневной давности, он вспоминал одинокую ракету, которая, подобно его сигарете, слегка дымилась, пуская серые струйки гари в бесконечно синее казахстанское небо. Правительственная комиссия внимательно исследовала объект неоправданной угрозы. Её участники вполголоса совещались, делая в своих блокнотах какие-то заметки. Общую атмосферу сдержанной важности портил лишь нелепый гражданин в штатском. Неистово колотя ногой металлическую стенку ракеты, он кричал себе что-то под нос. Как оказалось, это был главный разработчик носителя. Он потерял работу в тот день и остался без денег.
Александр Советов продолжал сидеть в кресле. Затуманенным взором он смотрел на невидимую точку, что парила где-то под кнопками шумевшего телевизора. Медленно выдыхая сигаретный дым, он придавался воспоминаниям, что с недавнего времени, стали его единственным собеседником. Мысли одна за другой нашептывали ему свои речи. Слушая их, Александр Советов утопал в трясине своих собственных чувств. Изнутри его существа, словно из мутного водоёма, начинали всплывать вопросы, которыми он был особенно мучим. «Как это случилось? — поминутно повторял он про себя. — Как это произошло? Как вышло, что то, над чем раньше можно было только смеяться, превратилось в злосчастную реальность? Как получилось, что страна, в которой я рос и жил, просто перестала существовать?»
Тридцать лет прошло с тех пор, как Советского Союза не стало. Тридцать лет либеральных реформ и Россия из страны третьего мира превратилась в буржуазное, экономически стабильное и вполне себе европейское государство. Уже несколько лет велись честные выборы, и во главе правительства стоял справедливо избранный народный президент. Коррупция была ликвидирована, и демократический механизм работал безотказно. Свободные граждане добывали себе хлеб насущный, не боясь ни воин, ни бандитизма, ни власти. Они обнаружили в России то, что ни единожды было обещано им в течение столетий. Россия воспрянула ото сна, подарив народу обещанное. Благодарный народ принял этот подарок, ответив стране своей безмерной, никогда не утихающей в его сердце, любовью.
Программа новостей закончилась, и старый черно-белый телевизор перестал нормально работать. По экрану побежали помехи, и из колонок донёсся уже привычно неприятный шум. Где-то в глубине комнаты уныло щелкали стрелки часов. Пробудившись Александр Советов, оглянулся по сторонам. «Ах да, — пронеслось в его голове. – Я же должен идти». Очнувшись, он встал с кресла. Открыл скрипящую дверцу стоящего здесь же деревянного шкафа и стал внимательно выбирать рубашки, аккуратно висящие на проволочных вешалках. Все рубашки были чистыми, гладкими. Некоторые в полоску, другие в клеточку, одна так и вовсе изрисована целым букетом полевых цветов. Он надевал её только раз. На море. Когда ездил к сестре в Анапу. «Но не сегодня» — отгонял от себя ностальгию Александр Советов. Он вытянул клетчатую рубашку песочного цвета. Приятное прикосновение ткани к посидевшим волосам, затянутый ремень на брюках и завязанные шнурки на кожаных ботинках – вот и всё, что нужно чтоб на людях показаться. Щелчок замочной скважины и вот уже по бетонной лестнице, через спёртый сырой воздух подъезда, не спеша, вниз на улицу.
А на улице всё так же непривычно, хотя выходишь из дома практически каждый день. Восточная окраина Москвы, первые июньские дни. Узенькая улочка, прерываемая с двух сторон небольшими полосками велосипедных дорожек, освещается знойным летним солнцем. Сталинские пятиэтажки утопают в тихом благополучии находящихся то тут, то там уютных кафе и маленьких магазинчиков. Стоящие практически возле каждой витрины круглые столики располагают за собой непринуждённо разговаривающих посетителей. Некоторые из них читают планшеты, некоторые не торопясь выпивают кофе и затягиваются сигаретой. За одним из столиков, оголив светящуюся на солнце лысину, сидит Ленин. Зажав кепку между подмышек правой руки, он пересчитывает банкноты, доставшиеся ему от прогуливающихся здесь же туристов.
Александр Советов шел в сторону метро. Ему на встречу из-за пятиэтажек медленно начинал выплывать недавно построенный небоскрёб. На его крыше всплывала голограмма с четырьмя двигающимися в вальсе цифрами. Пара нулей и две двойки кружились в изящном танце, чтобы в следующее мгновение остановится и образовать дату текущего года.
2020
Красным числом останавливаются вальсирующие цифры.
Здравствуй будущее, мы давно ждали тебя.
Выйдя из метро, Александр Советов достал из кармана рубашки чуть смятую сигарету и, предварительно продув её, прикурил сверкнувшей зажигалкой. Вот уже две недели прошло, как он вернулся к старой привычке. Дым от сгорающего табака преследовал мужчину практически на всех путях этой четырнадцатидневной жизни. Он уже не мог вспомнить, как впервые потянулся за ними в железный ящичек, стоявший на подоконнике в кухне. Как тяжело затянулся крепким, обжигающим лёгкие воздухом. Как потом всматривался в ночную тьму московского неба и с невротическим беспокойством кивал своей старческой головой. Мысли захватившие его тогда, терзали душу несколько ночей к ряду. Он пытался избавиться от них, открывая страницы давно уже лежащей перед ним книги. Вспухшие от перенапряжения глаза прыгали от строки к строке, не останавливаясь ни на буквах, ни на словах, ни на предложениях. Жаждущий смысла прочитанного, он напрягался и дрожащими ладонями опускал себе книгу прямо на колени. «И хотя никакие устрашения не тревожили их, — читал он с усердием, — но, преследуемые брожениями ядовитых зверей и свистами пресмыкающихся, они исчезали от страха, боясь взглянуть даже на воздух, от которого никуда нельзя убежать… — затем защуривая глаза и, делая выдох, перескакивал на конец строчки. – Ибо весь мир был освещаем ясным светом и занимался беспрепятственно делами; а над ними одними была распростёрта тяжелая ночь, образ тьмы, имевшей некогда объять их…» Взгляд от книги поднимался на плохо освященный потолок и узкие, слегка потрескавшиеся губы обреченно договаривали прочитанное: «Но и сами для себя они были тягостнее тьмы».
В те три ночи с Александром Советовым произошло полное перерождение. Уже давно стоящие у порога сознания мысли вломились в его голову, круша все видимые и невидимые преграды. Он никак не мог поверить, что всё ради чего он жил и во что он верил, оказалось вдруг совсем никому не нужным. Смысл жизни, что поддерживал его все эти злосчастные годы, рухнул, превратив лёгкий штиль старости в бурлящие потоки неутихающего шторма. «Неужели та мечта и тот быт, что мы имели, оказались дешевле всех этих побрякушек! – повторял он про себя непрерывно. – Неужели то, ради чего на великих войнах лилась кровь, оказалось хуже простого благополучия и мещанского счастья!» Александр Советов метался с этими словами из угла в угол. На стене его комнаты висел красный флаг с перекрестившимся серпом и молотом. Время от времени Александр Советов подходил к нему и, теребя пальцами чуть погрубевшую материю, мотал головой в разные стороны. «Так просто не могло произойти! – говорил он громко. – Я просто отказываюсь в это верить!»
Последняя черта, за которой разверзлась эта бездна отчаянья, стёрлась, когда такие же, как он, бывшие борцы, миссионеры прежнего света стали переходить на сторону нарождающегося мира обыденности. Раньше они держались друг за друга как точки единой фигуры на осях координат. Протянутые друг к другу линии помогали Александру Советову считать, что не всё потеряно пока свет идей коммунизма горит хотя бы в немногих сердцах. Хранящиеся знания смогли бы передать новым поколениям, и они бы дальше понесли это тяжкое бремя освобождения рабочего класса. Но время шло. Те молодые люди, что когда-то заявляли о своей приверженности красной империи, постепенно начинали заниматься другими, гораздо более приземлёнными вещами. Они искали работу и заводили семьи. Как-то пытались себя прокормить. К тому же сами дети пролетариата постепенно старели. Точки их существования стирались и линии, связывающие их прежде, так же уходили в небытие. Последние из них оказались наиболее стойкими, Александр Советов и пара его лучших друзей. За день до обращения они сказали ему: «Слушай, Саша, мы уезжаем. Сыновья наши давно улетели, а мы сами старые стали и никому не нужны… Нам банально одиноко. Если хочешь, давай с нами! В этом же нет ничего дурного. Нужно только биллеты купить. Ведь со штатами визы давно отменили…»
В ту ночь Александр Советов стоял напротив красного флага и не мог поверить. Его душа отказалась принять поражение. Он решил, что если война не закончилась и последний солдат не выбит из строя, то он сделает всё, чтобы выиграть. Он же знает, как и знал прежде, что кукловоды игры всегда таятся где-то в потёмках. Что стоит только открыть занавесу, и они растают, пуская вокруг слои отвратительной пены. А значит нужно идти до последнего. Продолжать сопротивление, пока не померкнут последние следы расползавшейся гидры. Тогда-то и придумал он план.
Александр Советов шел вдоль Новинского бульвара, пытаясь докурить обрубок скуренной им сигареты. Оглушенный своими мыслями, он не обращал никакого внимания на то, что вместо табака затягивался скудными обрывками безвкусного воздуха. Он сел на ближайшую лавку. Попытавшись затянуться в последний раз, он увидел выступающий из-под сигареты овал желтеющего фильтра. Такие мелочи, возвращавшие его к реальности, особенно раздражали. Выбросив бычок в каком-то досадном негодовании, он вновь потянулся к карманам своих брюк. С фасада, стоявшего перед ним одноэтажного дома, на него с укоризной смотрел бюст великого в прошлом актёра. Александр Советов ловил этот взгляд и с презрением зажигал новую сигарету.
В десяти метрах от обжитой Александром Советовым лавки находилось здание американского посольства. Построенное еще в Советском Союзе оно мало чем отличалось от остальных московских построек того времени. Проходящий мимо прохожий не предал бы этому дому особого значения, если не заметил развивающегося на ветру американского флага. Александр советов хорошо помнил, что десять лет тому назад посольство напоминало закрытый для всех посторонних глаз бункер. Окна нижних этажей были закрыты металлическими решетками, а остальные узенькие, похожие на бойницы, были затянуты серыми шторами. Тот, кто находился внутри, казалось, действительно мог что-то скрывать. Дом походил на воплощение волка одевшегося в овечью шкуру.
Трудно передать словами, что чувствовал Александр Советов, когда этот покров был снят. Долгое время он сам ничего не понимал. День перемен пришел неожиданно. Казалось, просто весна сменила зиму и вместо туч, тяжело свисавших над Москвой, на небе заиграло яркое солнце. Тогда, в тот самый, никому не известный момент, узенькие окна раскрылись и перед москвичами предстали улыбчивые, непосредственные в своей жизнерадостности, сотрудники дипломатической миссии штатов. Часто можно было видеть, как в жаркий день, когда окна во всех кабинетах были открыты, множество приятных людей в светящихся на солнце белых рубашках прерывали напыщенную важность будней и, садясь на подоконники, громко смеялись своими звонкими голосами. Чуткая до иностранной речи русская душа не могла не увлечься этой жизнерадостностью и медленно, не спеша, стала приближаться к вдруг раскрывшемуся перед ней неизвестному миру. Счастливые улыбки имеют свойство завораживать. Там, где другие умеют испытывать радость, хочется оказаться каждому человеку.
Вот уже несколько часов Александр Советов сидел на лавке, не отводя глаз от посольства. Дрожащими руками он открывал мятую пачку сигарет и с барабанящим о рёбра сердцем пытался прикурить от неработающей зажигалки. Его внутренние представление о подлинном счастье разрушалось, когда он видел перед собой людей вполне счастливых, но живших при этом какой-то другой, непонятной для него формой счастья. И без того старое лицо Александра Советова становилось еще старее. Взгляд его опускался на землю, уголки рта расплывались, а морщины на обеих обвисших щеках наполнялись складочками тихого отчаянья. Прежние мысли, что в одиночестве наполняли его душу тоской, возвращались снова и незаметно, словно прохладные волны вечернего прилива, разрезали сердце на части.
Долго это продолжаться не могло. Мучения были слишком сильными, в некоторые мгновения – невыносимыми. Оставаться на месте, сидеть на этой вот лавке становилось просто невозможно. Ненависть гулкими ударами отзывалась в груди Советова. Сердце начинало выть, превращая сознание в подобие ржавой бочки, наполненной концентрированным ядом. Престарелый мужчина встал с лавки, собираясь вернуться в свою пустую и насквозь прокуренную квартиру. Его ноги еле перемещались по брусчатке. Кисти рук, извиваясь, теребили обрывки шершавой материи в карманах широких брюк. Меланхолия с новой силой завладела его телом, сделав чувствительным практически ко всем колебаниям внешнего мира. Он испытывал колоссальное одиночество, притом, что параноидальное ощущение слежки так и не переставало копошиться где-то в глубине его истерзанной души.
Ритм стучащих по цементной брусчатке каблуков заставил Александра Советова встрепенуться. За его спиной кто-то бежал. Ему захотелось обернуться, но только когда звучание каблуков стало сильнее, привычка сама повернула его голову в правую сторону. Чья-то ладонь опустилась на плечо. По спине, словно электрическим разрядом, пробежала волна мурашек.
— Извините, я не хотел вас напугать… — сказал незнакомец, и в его голосе отразилось прелестное сочетание чувства вины и доброжелательности.
Александр Советов обернулся и увидел перед собой приятного молодого человека в святящейся на солнце белой рубашке.
— Я видел вас из окна. Вы просидели тут целый день и постоянно курили, – с лица Александра Советова не сходило выражение удивления. – Возьмите, вот… – в руках незнакомца сверкнула белая картонная визитка. – Здесь собираются все заядлые курильщики. Те и из них, кто собирается бросить. Среди них я — самый неисправимый. Может быть, вместе мы сможем что-нибудь изменить?
Пораженный, Александр Советов не мог сказать ни слова. Он неуверенно потянул руку к визитке, за что был удостоен улыбкой счастливого альтруиста.
— Наши занятия проходят по пятницам, — не переставая улыбаться, говорил незнакомец. – Заглядывайте к нам часов в шесть вечера. Будем рады вас видеть.
Неизвестный обернулся и, окутываемый белоснежными лучами освещавшего улицу солнца, направился к дороге, где, переливаясь серебристыми взрывами искр, стоял его припаркованный пикап. Несколько мгновений Александр Советов не мог сдвинуться с места. Онемев, он продолжал следить за удаляющейся фигурой незнакомца. Не торопясь, тот залез в салон автомобиля и, заведя мягко сработавший мотор, выехал на шоссе. Подаренная им визитка была очень приятной наощупь. Зажав её между указательным и средним пальцем, Александр Советов ощущал её ребристую поверхность. «Это был именно тот человек, — мелькнула мысль в его голове. – Теперь, он будет мне нужен».
Неоспоримым достижением советского строя, считал Александр Советов, был проект «нового человека». Прогуливаясь по вечерней Москве, он любил оказываться возле старого дворца пионеров. Оттуда, с красной, расстилающейся на всю стену мозаики, на него смотрели окружившие пылавший костёр «новые люди». Их воодушевлённые, улыбающиеся лица напоминали ему о годах юности, когда всякая романтическая идея воспринималась живо — с неизменным, вдохновляющим общественный дух, откликом. Мог ли он подумать тогда, что и «новым людям» приходится когда-то стареть, что всем, без исключения, приходится провожать, отпускать уходящую в прошлое молодость.
Раньше Александр Советов всюду видел символы, за которые ему хотелось бороться. Тогда он жил и радоваться жизни. Лишь со временем, когда символы стали затушевываться, когда всё меньше идей можно было разглядеть за поверхностью рекламным билбордов, ощущение правды постепенно угасало в его сердце. На её место вступала выжигающая вся и все пустота. Гимн Интернационала, песни военных лет — всё, что, так или иначе, дарило тепло душе, ушло в какую-то неизвестную минуту. «Как и когда всё это случилось?» — мучила его навязчивая мысль. «Как и когда это произошло?»
Правда была утрачена. Александр Советов нигде не мог обнаружить её присутствия. Однако в своих мечтах, он продолжал тешить себя мыслями о том, что её еще можно где-нибудь отыскать. Её просто спрятали, говорила в нём его трепетная надежда, её нужно только отыскать и весь мир будет спасён. «Её нужно отыскать у тех, кто её спрятал», — говорил себе Александр Советов. «Спрятавшими», по его мнению, было совершенно конкретные люди.
Александр Советов начал свою слежку за американским дипломатом на следующей неделе после того, как увидел его возле здания посольства. Вечером каждой пятницы американец председательствовал в обществе анонимных курильщиков, организатором которого единолично являлся. Собрания проходили в спортивном зале одного из московских колледжей. Пластмассовые раскладные стулья образовывали круг в центре площадки для игры в баскетбол. Тугие резиновые мячи покатывались по гладкому блестящему паркету. Когда члены группы подходили к своим сидениям, их каблуки гулко скрипели о поверхность ламинированного дерева. Последним, кто появлялся в зале, был тот самый американец. Перешагивая порог помещенья, он громко приветствовал собравшихся, одаривая всех своей необычной улыбкой.
— Здравствуйте, – говорил он после непродолжительной паузы, остановившись за спинкой своего стула.
— Меня зовут Том.
— И я, — обводил он глазами собравшихся, — заядлый курильщик.
— Еще несколько лет тому назад я находился в глубочайшей депрессии из-за курения. Каждый день я просыпался с одной и той же мыслью: «Мне необходимо сделать затяжку». Выкурив несколько сигарет утром, затем опустошив пару пачек на работе, я приходил в полнейшее отчаянье. Мне было очень тяжело избавиться от этой навязчивой идеи. Я мучился из-за пустяков. Я плакал. Я ничего не мог с собой сделать.
— Если бы зависимость была единственной моей проблемой, то перенести её, наверное, было бы намного проще. Однако к моменту осознания всего этого, мне исполнилось тридцать пять лет. Лучшая часть моей жизни была позади. У меня не было ни семьи, ни друзей. Меня ожидала старость и забвение. Чтобы как-то успокоиться и избавиться от этих мыслей, мне приходилось курить. Я выпивал две кружки крепчайшего чая, выкуривал десять сигарет за раз и только тогда приходил в состояние относительной уравновешенности. Но, как вы все прекрасно понимаете, моё спокойствие продолжалось недолго. Вскоре наступал новый болезненный период, за ним вдогонку шла затяжная депрессия и очередное падение в бездну.
— Тем не менее, я справился. Если бы я не справился, то мне бы не пришлось сидеть здесь перед вами и произносить эти слова. Вопреки большинству книжек по борьбе с курением, остановиться мне помогла не какая-то определённая программа, а одна очень простая и понятная штука. Эту штуку можно описать в трёх несложных, ясных для каждого человека словах. Мне помогла вера в идею, а еще точней, в американскую мечту. В какой-то момент, я понял, что всем людям на свете можно помочь, если в каждой стране будут защищаться основные права человека! Право на жизнь, свободу и частную собственность! Достижение этой цели я сделал смыслом своего существования. Каждый день перед сном я перечитывал декларацию независимости США. Пожалуйста, не думайте, что я сошел с ума! Мне просто необходимо было поверить в идею, которая была бы способна изменить мою жизнь. И она изменила её.
— Так при чем же здесь курение? – задал риторический вопрос Том и мягко улыбнулся. – Зачем вы собрали нас здесь и рассказали всю эту ерунду? Я хочу сказать, что идея, я в этом убеждён, только действительно великая и благородная идея способна вытащить человека из любого болота, в котором он оказался по своей или чужой воле. Мой пример является тому подтверждением. Вера в идею, которая была бы способна изменить вашу жизни – это эликсир вечной молодости, делающий вас бессмертными.
Голос Тома был приятен и тих. Глаза ласковы и наполнены светом. Таким людям хочется довериться. Чистота их помысла, воплощаясь в мир, наполняет воздух благовониями. Жизнь начинает радовать. Человеку беспричинно хочется смеяться.
Продлившись еще три часа, собрание закончилось дружественными аплодисментами. Проблемы, получившие словесный выход, отступали от людей, испаряясь где-то в тёмных коридорах опустевшего колледжа. Освобождённый дух получал умиротворение, и жизнь начинала казаться собравшимся простой и понятной. «Мы молодцы! — подводил итог Том. – Каждый из нас большой молодец!»
Чувство единения, поселившееся в душах людей после собрания, не покидало их даже на улице. Освещенная светом желтых фонарей Москва встречала их обновлёнными, проникнувшимися друг к другу единомышленниками. Опасения, беспокоившие их перед собранием, исчезали и, расходясь по домам, каждый прощался с одиночеством от мучавшей его зависимости.
Раскланявшись со всеми, Том опускал руки в карманы джинс и вышел на вечернюю московскую улицу. Следя за тем, как искажается его тень на освещаемом фонарями асфальте, он наслаждался ощущением сделанного им доброго дела. Энергия, которой он одаривал людей, возвращалась к нему, приводя в движение двигатель его человеколюбивого сердца. «Теперь и кружечку пива выпить можно» — думал Том по-русски, и по всему его существу пробегала приятная волна жизнерадостной теплоты.
Окончание вечера он провёл в баре. Кислый запах пива приятно щекотал его ноздри, а приветствующие голоса друзей наполнили радостью его и без того весёлую душу. Разразившийся громким смехом, он уселся за, уставленный пенящимися кружками стол, и, отшутившись какой-то первой пришедшей на ум шуткой, в очередной раз понял, что жизнь его прекрасна.
Александр Советов, усевшись на высоком стуле возле барной стойки, внимательно следил за американцем, наблюдая его отражение в зеркале позади полок с алкоголем. Его жизнерадостность острыми когтями впивалась в душу Советова. Этот человек, по его собственным словам, еще совсем недавно сам был несчастлив и вот теперь, воодушевившись верой в свою страну, снова мог улыбаться. Его жизнь отдавала чем-то пленительно тёплым. И, тем не менее, он оставался чужим. Его радость казалась потусторонней. Понять её, примерить на себя, казалось совсем невозможным. Александр Советов залпом выпивал рюмку водки. Оставшиеся на дне капельки резво скользили по ободку полукруглого донышка. «Правду всё же нужно найти, — продолжал думать он. – А ваше пресловутое счастье достанется следующим поколениям. За них-то мы и будем бороться».

Расправивший свои крылья двуглавый орёл никогда не смотрел прямо перед собой. Его взгляд всегда был направлен в разные стороны. Как будто он не хотел замечать того, что происходило перед ним в данную минуту. Александр Советов внимательно изучал государственный символ, припоминая, что его история относится еще к дохристианской эпохе человечества. Он с почтением набрал в лёгкие воздух и открыл синюю книжку, на которой и было нарисовано это создание.
«Уголовный кодекс РФ» — прочитал название книги Александр Советов. «Похищение человека» — пролистал он небольшое оглавление. «Принудительные работы до пяти лет», — было написано на пожелтевшей странице. «Лишение свободы на тот же срок», — добавил он от себя.
— Ну что ж. – раздумывал Александр Советов. – За такое же дело раньше я был бы расстрелян. А теперь, — усмехнулся он горько, – меня ждёт только посадка.
Александр Советов положил книжку на полку. Рука сама собой потянулась в карманы брюк, где в ладонь впился ставший привычным уголок от полупустой пачки сигарет. Александр Советов всегда уважительно относился к букве закона и, если ему когда-то приходилось обходить право стороной, он вовсе не собирался избегать за это ответственности.
Он положил книжку на полку и, прикурив от переливающейся бензином, зажигалки, повернул голову. Перед ним, в самом центре комнаты, стоял небольшой кухонный стол. Подойдя к нему ближе, он взял в руки, лежащий с краю топор. Тот был увесистым, с длинным древком и плотно облегающим на окончание обухом. Лезвие за давностью лет стало тупым. Надавив на него подушечкой большого пальца, Александр Советов не почувствовал боли.
— Это на крайний случай, – сказал он, затягиваясь сигаретой в очередной раз.
Положив топор обратно, он выдохнул скопившийся в лёгких дым прямо на настольную лампу. Её яркий электрический свет, преломляясь, освещал разложенные в ряд инструменты: щипцы разных размеров, заточенные ножи, блестящие металлические скальпеля. Александр Советов сосредоточенно изучил каждый из них и, опустив взгляд, стал рассматривать лежащие здесь же круги плотной льняной верёвки. Верёвка была надёжная. Только вчера он испытывал её, привязав к спинке одного из своих стульев. Она была настолько плотной, что сплетённый на стуле морской узел развязать удалось, разрубив двадцатилетний стул в щепки.
Александр Советов раздумывал, что еще можно положить на стол. Утюг весил слишком много. Тем более, он был неудобен в использовании. Нужно было что-то быстро разогревающееся и лёгкое в употреблении. Память медленно перебирала подходящие предметы быта, заглядывая то на кухню, то в шкаф к инструментам, то в ванную. В конце концов, Александр Советов вспомнил, что приезжавшая в прошлом месяце сестра забыла в его доме свои утюжки. Александру Советову очень нравилось это слово. «Утюшшшки» — мягко повторял он про себя, сознательно притупляя окончание. Было в этом слове что-то приятное, что-то связывающее престарелого мужчину с воспоминаниями детства. Его мама называла щипцы для завивки волос – «утюжками». Было в их звучании что-то уютное, что-то отдающее теплом домашнего очага. Александр Советов достал утюжки из ванной и любовно положил их на стол рядом с топором.
Разобравшись с инструментами, Александр Советов разложил на столе карту. Он аккуратно раскрыл её шелестящие листки и, надев старые, немного треснувшие очки, стал искать свой дом указательным пальцем. Многие из зданий, отмеченные на карте, были снесены. Советов слегка покачал головой, когда обнаружил, что половина района, в котором он жил с раннего детства, давным-давно перестала существовать. Его дом был последним форпостом сталинского социализма, которому навстречу шла обыденная современность с её вездесущими спальными районами. Александр Советов подумал, что новостройки могут помешать исполнению его плана, но изучив карту детальнее, вздохнул с облегчением.
Линия, оставленная красным фломастером, всё еще просвечивалась сквозь извивающиеся лабиринты московских улиц. По ней Александр Советов проследил путь выезда из города в область, к его даче. Он надеялся, что придерживаясь этой дороги, можно будет покинуть Москву незамеченным. Когда-то давно, его покойный брат, составил этот путь, чтобы вывозить в область краденые машины. На всём протяжении этой дороги на зданиях не было установлено ни одной камеры, так что попавший на неё человек, оказывался в настоящем информационном вакууме. Этого Александру Советову и нужно было. Он не сомневался в том, что его найдут. Вопрос был только в том, как быстро это могут сделать.
При этих мыслях Александр Советов иронично усмехнулся. Он, никогда ни от кого не убегавший, теперь был благодарен своему брату-рецидивисту за то, что мог на время скрыться от преследующей его полиции. «Наверное, — подумал он, – между мной и преступником теперь нет никакой разницы. Мы оба разговариваем на одном языке и переживаем, судя по всему, те же чувства». «С другой стороны, — продолжил Александр Советов, – какой здравомыслящий человек не станет в этом обществе негодяем?» Снимая очки, он посмотрел в окно. Заходящее солнце мягко освещало струящиеся по стеклу капли вечернего дождя. Наполненные светом, они переливались друг с другом, оседая где-то у подоконника. Александру Советову нужно было сделать еще одно дело, но для этого нужно было выйти на улицу.
Мокрый асфальт опустевшего двора отражал перетекающие где-то в небесной дали белые клубящиеся облака. Тонкая плёнка дождевой воды, подрагивающая от пробегающего на улице ветра, искажала его состарившуюся фигуру. Александр Советов хотел разглядеть себя получше, но вода не позволяла ему этого сделать. Образ его получался каким-то сломанным, отражающим беспокойство его вечно молодого и метущегося сердца.
Он шел по улице, разглядывая витрины закрывавшихся кафе. Суетившиеся официанты, ставили стулья на опустевшие столы и, вытирая руки о воротники, спешили поскорее отправиться домой. В глубине души Александр Советов завидовал этим молодым людям. Они, наверное, достаточно определенно знали, чего хотят, и, отправляясь домой, предвкушали, какие дела и чувства будут поджидать их завтрашним утром. Александр Советов хотел бы пожить этой их жизнью, но почему-то, ни в годы юности, ни в зрелом возрасте, у него этого не получалось. Он так и не смог создать семьи. Оставшаяся в Ялте сестра была его единственным родственником. Воровавший машины брат погиб в двухтысячных и Александр Советов так и не узнал, где его похоронили. Идея – вот тот фарватер, по которому шел корабль всей его жизни. Она служила ему утешеньем в лихолетья, она же украшала его существование в минуты радости. Никто никогда не мог покуситься на эту жемчужину его сердца. Теперь же, когда, судя по всему, проходящие годы становились особенно важными и диалог с вечностью приобретал особую актуальность, кто-то решил украсть у него смысл жизни, оставив наедине с холодной и цинично молчавшей смертью. Этого Александр Советов не мог выдержать. Против этого он восставал всей мощью своей никогда не успокаивавшейся души. Он не хотел умирать так, чтобы вся его жизнь вообще не имела никакого смысла. Он был против! Он восставал! Он как окапавшийся партизан, окруженный со всех сторон наступающими танками нацистов, был готов дать свой последний, свой решительный, свой жертвенный бой!
Меланхолия отступила. Перед Александром Советовым выросли черные стальные ворота его старого гаража. Пара оборотов зубчатых ключей и вот, тяжеловесный замок звонко разомкнул свои металлические оковы. Раньше Александр Советов часто сюда приходил, он любил повозиться с механикой. Ручная работа положительно сказывалась на его самочувствии. Он потянул дверь на себя и, та медленно отрываясь, заскрипела всей совокупностью своих проржавевших петлей. Из непроницаемой темноты гаража выступили две круглые похожие на стрекозьи глаза автомобильные фары. Александр Советов подошел ближе и, проведя кончиками пальцев по гладкому капоту, мягко улыбнулся, когда увидел две черные линии, оставшиеся на запылённой металлической поверхности.
— Тебя нужно всю вымыть, – сказал он ласково. – Вымыть всю до основания.
Опутанная сеткой паутины лампа, заморгав, осветила гараж. Перед Александром Советовым открылся черный автомобиль. Не смотря на покрывшийся пылью корпус и слегка испачканные стёкла, машина, подобно знатной, но состарившейся даме, сохранила своё достоинство и всеми изгибами тела беззвучно говорила об этом. Гараж наполнился духом почтения, которым был охвачен и сам Александр Советов. Сделав несколько шагов назад, он благоговейно произнёс: «Победа…»
Для него это был непросто автомобиль. Это была икона всего машиностроения. Высшая точка развития гражданской техники в СССР. «Победа» досталась ему от отца, и он берёг её на протяжении вот уже сорока лет. Вместе они прошли через многие штормы, выдержали многие бури. Теперь, перед заключительной битвой, она должна была сослужить ему свою последнюю службу. Забравшись в кабину, Александр Советов погладил обшитый белым дерматином руль и тихо вздохнул, припомнив все годы, что он провёл в этом салоне. Достав из кармана бряцающий ключ и, провернув его в замке зажигания, он, плавно выжав сцепление, нажал на педаль газа.
Дорога была свободной. Обдувающий кабину ветер, был самым приятным собеседником. Наслаждаясь его ненавязчивым пеньем, Александр Советов уходил в простор дорогой его сердцу хандры. На небе вновь собрались клубящиеся тучи и постепенно, капля за каплей, на лобовое стекло спустился лёгкий и тёплый июньский дождь. Постучав по рулю пальцем, Александр Советов слегка сбросил скорость, засвистев вспомнившийся ему мотив песни. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» — запел он тихо и переключил коробку передач.

Мокрая тряпка источала приторно-сладкий запах. Том схватился за сковавшие его тело сильные жилистые руки, но был не в силах сопротивляться, вскоре обмяк и обвис. Он вдыхал неприятный сладкий, оседающий глубоко в лёгких воздух, чувствуя как сознание его постепенно мутнеет. Вскоре он проваливается куда-то в неожиданно свалившуюся на него пустоту. Александр Советов схватил Тома за талию, когда понял, что его ослабевшие ноги больше не выдерживают веса грузного тела. Он опустил обессилевшего Тома на асфальт и, подобрав лежащую тут же верёвку, виртуозно связал кисти его размякших словно вата рук. Беспомощное тело потерявшего сознание американца, освещенное желтыми фонарями, лежало на мокром асфальте. Александр Советов сделал несколько шагов назад и увидел, как из-под его задравшейся куртки, на землю вывалилась волосатая плоть заплывшего жиром живота. Нервно выдохнув, он схватил тело за подмышки и, быстро перебирая согнутыми ногами, поволок его к автомобилю. «Победа» стояла поблизости. Её жадно поджидающий свою жертву багажник уже был открыт. Тело американца уместилось в нём, приняв позу связанного по рукам и ногам эмбриона. Александр Советов затолкал в рот Тома тряпку и закрыл металлический замок.
Вспухшие на шее вены гулко отбивали ритм колотящегося сердца. Александр Советов сел в салон автомобиля и, сделав несколько глубоких вздохов, достал из бардачка аккуратно сложенную карту. Отмеченный на ней коридор находился в нескольких улицах от его местонахождения. Нажав на педаль газа, он, не сводя взгляда с карты, выехал на дорогу. Вечерняя Москва была немноголюдна. Прогулявшиеся по тротуару прохожие оборачивались на проезжавший мимо них раритетный автомобиль и с удивлением, а то и смехом, смотрели ему вслед. Водители едущих на встречу машин так же не скрывали своего восхищения. Они приветствовали «Победу» сигналом своих звонких гудков. Содрогаясь от нервных судорог, Александр Советов отрывисто помахивал им ладонью. Он опасался, что Том, услышав всю эту палитру звуков, проснётся и, выплюнув изо рта тряпку, завопит своим высоким от отчаянья голосом. Но Том продолжал молчать и Александр Советов, не торопясь, ехал на своей «Победе» дальше.
Яркий свет автомобильных фар высветил адрес нужной ему улицы. Облегченно вздохнув, он повернул руль направо и заехал во двор. С этого места начинался вакуумный коридор, что был отмечен на карте его братом. Не встретив ни одного полицейского, Александр Советов ощутил себя практически недосягаемым. Это придало ему уверенности. Плавно нажав на педаль газа, он нырнул в коридор, затерявшись среди встретивших его арок и переулков.
Течение времени замедлилось. Минуты казались часами, а часы – вечностью. Александр Советов, огибал каждый повстречавшийся ему бордюр, каждый дом, что поджидал его в новом дворе. Он начинал ощущать, как постепенно существо его погружалось в плен городской клаустрофобии. Фасады и подъезды зданий, сменяя друг друга, приобрели вид не имеющих окончание тюремных стен. Метаморфозы улиц вскружили его голову. Ему начинало казаться, что он и вправду попал в лабиринт, из которого нет и никогда не будет выхода.
Но это было иллюзорное ощущение. Вскоре, миновав очередной закоулок, Александр Советов выехал на пустырь, которым оканчивалась восточная окраина Москвы. Где-то впереди под освещенным ночной луной небом открывалась извилистая уходящая в область дорога. Карта брата не подвела. Александр Советов действительно выехал из Москвы незамеченным. «Победа» заскрипев своим колёсами, медленно затормозила. «Вот и всё», — подумал про себя Александр Советов.
Страхи, что мучили его до настоящего момента, в мгновение развеялись. Он оглянулся по сторонам. Вокруг никого не было. Никто не мешал ему и более того, Александру Советову казалось, что судьба благоволила ему в течение прошедшего часа. «Всё оказалось настолько легко, — думал он про себя. – Мне даже никто не помешал». Он посмотрел в зеркало заднего вида — багажник был закрыт. Действительно, всё прошло настолько хорошо, что в это трудно было поверить. Безумный план безумного человека был приведён в исполнение с удивительной лёгкостью.
Вдруг что-то горькое сдавило Александра Советова изнутри его горла. Он наклонил голову и, опустив лицо в ладони, заплакал. Слёзы текли по его морщинам. Плечи лихорадочно вздрагивали. Он, сам того не ожидая, весь провалился в свои трясущиеся колени.
— Что это со мной? – спрашивал он у себя, не переставая рыдать. – Почему я плачу?
В этот момент слабости Александр Советов, сам того не понимая, оплакивал свою жизнь. Он прощался со временем страданий, что стали его судьбой с тех пор, как он оказался в плену у своих мечтаний. Человек мечтающий, человек, испепеляющий себя ожиданием единственного момента счастья, мог бы понять его в эту секунду. Понять и, возможно, остановить. Но жизнь – это череда случайностей и никто не обещает верного друга, когда он вам действительно нужен.
Спустя мгновение Александр Советов выпрямился, вытер остатки слёз и, заведя мотор, поехал дальше. «Победа» разогнавшаяся до своей предельной скорости, мчалась по шоссе. Луна, выглядывая из-за немногочисленных облаков, бежала за ней вдогонку. Александр Советов, разрывавшийся от чувств, что внезапно охватили его, больше не мог выдержать окружающей тишины. Он включил радио. Заиграла мелодия, волнообразные движения которой охватили всё его существо. Какое-то отчаянно щемящее чувство радости вдруг проникло в его душу. Он знал эту песню, знал её слова. Она, словно голос самого Бога изобразила перед ним весь смысл и всё значение его бренного существования. Биение сердца участилось, дыхание усилилось. Слёзы, которые, казалось бы, удалось остановить, снова потекли из его глаз неостановимым потоком. Откуда-то сзади послышался голос стонущего человека.
— Ах, это ты Том! – приветствовал он очнувшегося американца. – Здесь играют мою любимую песню! – он включил колонки на полную мощность. — Ты выбрал очень правильную минуту, чтобы проснуться! Ведь она, — сердце его замерло на мгновение, — по-настоящему восхитительна!
Приложив левую руку к покрасневшему лбу, Александр Советов растёр поток слёз на лице, и с сдавившем горечью горлом, обратился к Тому в последний раз:
— Подпевай мне Том! – закричал он всхлипывая. – Ты только не молчи … — сказал он еще раз. — А подпевай!..
Мелодия зазвучала громче и Александр Советов, вторя голосистому хору из хрипящих колонок, запел свою лебединую песню:
Moon River, wider than a mile,
I’m crossing you in style some day.
Oh, dream maker, you heart breaker,
wherever you’re going I’m going your way.
Two drifters off to see the world.
There’s such a lot of world to see.
We’re after the same rainbow’s end—
waiting ’round the bend,
my huckleberry friend,
Moon River and me.

Его дача находилась в нескольких километрах от Москвы. Чтобы попасть на неё, нужно было проехать по выложенной гладким асфальтом просеке. Участки, освоенные хозяевами еще в восьмидесятых годах, образовывали широкую паутину из коттеджей разной величины. В эти дома селили бывших партработников, героев труда и даже членов номенклатуры. Практически у каждого коттеджа стояла будка с охранником, а на высоких двухметровых столбах были установлены камеры.
Очнувшийся американец стонал еще сильнее. Стало слышно, как он бьётся головой о металлическую стенку багажника. Но Александру Советову было уже всё равно. Он перестал бояться. Проезжая мимо коттеджей, он направлялся к своей избе, расположившейся на самой границе посёлка, в том месте, где начинается, уходящий на многие километры вглубь области, лес.
Нажав на педаль тормоза, он остановился возле погнутого проволочного забора, увешанного пластмассовыми бутылками. Из ночной темени на улицу выглядывали пышные ветки трёх молодых, посаженных несколько лет назад, яблонь. К одной из них Александр Советов привил веточку груши, но та так и не смогла прижиться. Осев как-то ниже обычного, она практически полностью скукожилась и иссохла. Советов изо всех сил пытался сохранить эту веточку, что казалась ему какой-то отщепенкой на фоне этих размашистых яблонь. Но этого у него так и не получилось. Молодые сильные деревья не принимали искусство насаженного отростка и всячески пытаясь избавиться от него. Александр Советов обмотал умирающую веточку белой тряпкой и ждал, пока та окончательно высохнет. Волоча тело бьющегося в истерике американца, он задел её и, хрустнув, та беззвучно упала на изрытую грядками землю.

В светлице избы Тома оглушили сильным ударом мужской оплеухи. В углу на полке горела одинокая, слегка подрагивающая на сквозняке свеча. Александр Советов стоял под ней, копаясь в мешке, который захватил с собой из автомобиля. Быстро выкладывая на пол привезённые инструменты, он, по-видимому, судорожно пытался найти что-то. Приходящий в себя Том, медленно заморгал своими помутневшими от боли глазами. Горевшая от оплеухи щека онемела, и Том чувствовал, как трудно ему смыкать левую сторону своей челюсти. Он посмотрел на Александра Советова и, вспомнив всё, что с ним произошло, истошно закричал. Но попытка обнаружить себя оказалась неудачной. Запиханная в рот тряпка не давала распространиться крику дальше горловой полости.
— Ты зря кричишь, – спокойно отвечал Александр Советов, не отрываясь от своих поисков. – Во-первых — стены здесь вымазаны плотным слоем глины, так что звук на улицу всё равно не проникнет, а во-вторых — я же поблизости нахожусь, могу и убить, если мне что-то не понравится.
Он продолжал что-то искать, но остановившись неожиданно, встал на колени. Когда он обернулся, Том увидел в его руках старый с отклеивающейся наклейкой SONY кассетный плеер.
— Итак, Том, – заговорил Александр Советов. – Я не хочу тебя долго мучить. Ты знаешь, я ведь просто хочу узнать правду. Правду о моей стране и о вас, американцах, – он сделал небольшую паузу, повертев кассеткик в руках. — Я хочу узнать о том, что вы, американцы, сделали с моей страной. Сделали со всеми нами… Русскими то есть, – он плавно нажал на кнопку записи и кассета в плеере медленно закрутилась. – Ведь ты же знаешь, за последние тридцать лет многое поменялась в нашей стране и почему-то, как мне кажется, поменялось в худшую сторону. Большинство граждан, конечно, не согласятся мной, но народ, — сказал он многозначительно, — народ, я уверен, согласится со мной определённо.
Он положил плеер на пол, а сам стал рассматривать лежавшие поблизости инструменты. В глаза бросились слегка раскрытые утюжки. Александр Советов подобрал их и, вставив вилку в розетку, продолжил свою речь:
— По опыту своему я знаю, что люди редко когда признаются в своих преступлениях. Что уж там говорить, даже в малейших провинностях люди редко когда сознаются. Это всё из-за гордости. Из-за большего самомнения. Я к этому привык и с возрастом перестал требовать от окружающих всяческих откровенностей. Но, — снова добавил он многозначительно, – есть такие случаи, когда правду знать жизненно необходимо, – он приложил большой палец к поверхности щипцов и резко отдёрнул его. – Нагревается… — сказал он и, как будто бы задумался. – Есть такие случаи, — продолжил, — когда правду знать жизненно необходимо. Сейчас, как мне представляется, настал именно такой случай. То есть, как я опять же думаю, — добавил он интеллигентно, — сейчас вполне можно пойти на жертвы.
Неожиданно Александр Советов набросился на Тома и приложил разгорячённую поверхность щипцов к коже его оголённой кисти. Том сжался и, заморгав, истошно завопил во вложенную в рот тряпку.
— Что вы сделали с моей страной?! — кричал на него Александр Советов. – Откуда взялась вся эта демократия?! Откуда общество потребления?! Скажи мне, падла! Ведь всего этого никогда не было у нас, и быть не могло! Это вы её нам завезли! Развалили страну на части и завезли её к нам! Расскажи, падла, иначе я всё говно из тебя выбью, так что и мокрого места не останется!
Он схватил американца за воротник и, не останавливаясь, тряс его тело.
— Скажи мне, сука! Или я убью тебя! Мне терять нечего!
Александр Советов достал тряпку изо рта американца и тот, не в силах терпеть боли от горевшего на кисти ожога, отвечал ему воплем:
— Я не знаю и не понимаю, о чем вы говорите!.. Я всего лишь американский госслужащий, у которого дома осталась жена с ребёнком!.. Я ничего не знаю! Я только здесь работаю! Вот и всё!..
— А-а, сука! – возликовал Александр Советов. – Значит, чего-то вы нам всё же не договаривайте! Но ничего, вы все одного теста лепленные! Я от тебя правды добьюсь!
И, навалившись на американца, он приложил утюжки к его кисти еще плотнее. Том, неистово закричал. Из-за отсутствовавшей во рту тряпки его вопль оглушил Александра Советова.
— Да не ори ты так! – сказал он Тому в каком-то опьянении. – Просто скажи мне правду! Больше мне от тебя ничего не надо.
— Это безумие! – вопил Том. – Вы сумасшедший!
Александр Советов резко ударил Тома ручкой щипцов. Голова американца опустилась на правое плечо, и он на несколько мгновений ушел в небытие. Озверевший насильник, пыхтя, полез обратно к мешку с инструментами. Судорожно роясь в нём, он что-то приговаривал про себя, окончательно обезумев.
— Нашел! – радостно вскрикнул он, достав из мешка мягкую резиновую трубку. Покрутив её в ладони, он со зловещей улыбкой счастливого садиста обернулся обратно на американца. Подойдя к стулу, он толкнул его на бок, так что находящийся без сознания Том, свалился на пол правой стороной своего туловища.
— Я запихну это в твой рот, а затем вставлю в него свои утюжки! – кричал Александр Советов на американца. — Я вставлю их так глубоко, что ты начнёшь задыхаться от металла, горящего в твоём горле! Ты не умрёшь! Просто внутренности твои слегка обжарятся! И ты всё расскажешь мне рано или поздно! Понял, падла!
Он наклонился к Тому и, сев коленями на его, оказавшиеся на полу руки, с усердием стал копошиться в его окровавленных губах. Челюсти американца долго не поддавались сильным пальцам Александра Советова, но, зажав резко вздымающиеся ноздри, он смог открыть его жадно заглотнувший воздух рот. Резкое движение руки, и вот трубка зажата двумя рядами белоснежных зубов.
— Ага! – обрадовался Александр Советов. Он потянул щипцы ближе к лицу Тома.
Том закричал так неистово, что, казалось, сама преисподняя открыла в его рту свои зловещие ворота.
Александр Советов подносил утюжки всё ближе к Тому. Их овальный конец уже касается мякоти его трепещущих щек…
Александр Советов тянул свою руку медленно. Как будто наслаждаясь моментом. Ужас был так близко, кошмар становился явью, как вдруг…
Двери светлицы распахнулись, и из них вылетело существо, освещаемое ярким электрическим светом. Александр Советов тут же был сбит и оглушен ударом чего-то тяжелого о свою седую голову. Лёжа на полу, последнее, что он помнил – это яркий электрический свет и сильный шум лопастей вертолёта.
Откуда-то издали, эхом до него доносился чей-то незнакомый голос.
— Московская полиция! – говорил этот голос. – Вы арестованы!

Это был прекрасный сон, от которого не хотелось пробуждаться. Александр Советов стоял перед судом присяжных, держа в своих руках увесистую кипу обличительных документов. В них по порядку, с прямыми доказательствами подтверждался захват российской власти мировым капиталистическим правительством. С математической точностью Александр Советов выявлял связь между предавшим страну Кремлём и американскими финансовыми элитами. Подсудимый медленно и деловито перечислял факты, свидетельствующие о мировом заговоре, и, хотя строчки на бумаге выглядели расплывчатыми, оптика сна внушала его словам абсолютную уверенность.
Речь произнесённая Александром Советовым произвела эффект загоревшегося фитиля. Искра, посеянная его словами, разгорелась в зале судебного заседания и, транслируемая каналами федерального вещания, разошлась красным пламенем по всей, пробудившейся от капиталистического забвения, стране. Уже к вечеру того дня на московские улицы вышли толпы разгневанных людей. Все они выкрикивали проклятия правительству и, размахивая красными флагами, требовали восстановления социализма. Москва была парализована. Главный почтамт, главная городская электростанция, все источники связи и главное здание Госбанка были захвачены. Попытка предательского правительства оградить центр столицы от окраин была предотвращена. Утро следующего дня освобождённый Александр Советов вместе со своими многочисленными соратниками встретил на Воробьёвых горах. Алый полукруг солнца медленно вылезал из-за поросшего небоскрёбами горизонта. «Воззвание к гражданам России! – доносился голос диктора из многочисленных громкоговорителей. — Дело, за которое боролся народ: немедленный разгон предательской власти, отмена олигархической собственности, повсеместная национализация, восстановление советской власти — это дело обеспечено».
Александр Советов плакал во сне. Пламя радости сжигало его сердце. Он ликовал и, проходящий по коридору следственного изолятора надсмотрщик вздрогнул, услышав его трёхкратное: «Ура! Ура! Ура!»
Россия превратилась в печь, из горнила которой родилось пламя возродившейся мировой революции. Разыгравшаяся на второй неделе после московского восстания, она окончательно смела класс буржуа с арены общемировой истории. Первой пробудилась Ирландия. Северная часть зелёного острова вошла в состав объединённого кельтского государства, и многолетнее противостояние между католическим Дублином и протестантским Белфастом было завершено. Затем последовала очередь Греции. Потерявшие терпение наследники эллинской цивилизации разгромили своё правительство в клочья. Призрак коммунизма бродил не только по окраинам Европы, но заглядывал и в самую её сердцевину. Рабочие Лиона и Мюнхена создавали в городах новые коммуны, что противостояли властям Парижа и Берлина. Им на встречу прорывались войска восстановленной красной армии. Круша сопротивление империалистов, они приоткрыли двери небесного града, что неожиданно спустился на землю.
Металлическая ставня тюремной двери отодвинулась, и в ней показалось лицо удивлённого надсмотрщика.
— Заключенный номер шестьсот тридцать! – обратился он повелительно. – Соблюдайте порядок!
Но фантазия Александра Советова не могла остановиться. Стратегические бомбардировщики пролетали над американскими городами. Лишившаяся рук и ног статуя Свободы шла на дно Гудзонского залива. Белый Дом и Пентагон полыхали. Новый Рим, что в течение трёхсот лет был язвой на теле всего человечества, был покорён и до основания разрушен.
— Заключенный номер шестьсот тридцать!
Александр Советов, не переставая, хохотал, ворочаясь на мятом матрасе.
— Заключенный!..
Крики были напрасны. Надсмотрщику пришлось зайти в камеру и растормошить неугомонного старика.
— Заключенный номер шестьсот тридцать! – кричал он, раскачивая его плечи в разные стороны. — Заключенный номер шестьсот тридцать! К вам пришел посетитель! Проснитесь! Вставайте с нар и приходите в себя! — старое тело сотрясалось в сильных руках. – Вставайте! – продолжал кричать надсмотрщик. — Вы меня слышите! Заключенный номер шестьсот тридцать!..
Уговоры подействовали. Александр Советов начал просыпаться. Восторженная улыбка на его лице постепенно растаяла. Морщины разошлись и в складках у рта появились первые черты равнодушной апатии. Старческие глаза открылись, и из них тонкой линией скользнули капельки накопившихся под веками слез.
— Заключенный! – повторил надсмотрщик. – Вставайте. Скоро к вам придёт посетитель. Вам нужно собраться.
Он отошел в сторону. Александр Советов, еще не совсем осознавая, где оказался, стал сосредоточенно смотреть по сторонам. Камера, в которой он находился, была окружена четырьмя побеленными бетонными стенами. На одной из них, напротив нар на стальной полке был привинчен старый телевизор с черно-белым изображением. Судя по всему, по нему показывали какой-то американский триллер. Маньяк с оголенным светящимся ножом медленно подкрадывался к своей жертве.
Александр Советов приподнялся на нарах и, опустив лицо в руки, стал протирать зрачки подушечками своих погрубевших ладоней. Память постепенно возвращалась к нему и апатия, что встретила его после пробуждения, постепенно переросла в глубочайшую тоску. Лицо Александра Советова исказилось отчаяньем. Он оглянулся по сторонам и, обрушившись в матрас, еле слышно завыл. «Ничтожество я! — застонал он тихо. – Я полное ничтожество, – грыз он кусок белой тряпичной материи. – Надежды – это обман, а жизнь, жизнь, наполненная мечтой — медленно действующий яд. Эта жизнь, она, — захлёбывался Александр Советов, — есть только одна… Сплошняком только гадкая, ничтожная иллюзия! Большая ошибка, — подводил он мрачный итог, — искать в ней какой-то смысл».
Приподняв своё искажённое от мучений лицо, он посмотрел на телевизор. Маньяк, который еще несколько мгновений назад крался за своей жертвой, теперь, связанный полицией, валялся у неё в ногах и просил прощения. «Я не знаю, почему я напал на него! – кричал маньяк. – Я не хотел!». Александр Советов следил за его оправданиями. «Я вовсе не хотел, – продолжал маньяк, – поверьте мне, мне не зачем было его трогать!» Но полицейские его не слушали. «Слишком поздно – отвечали они ему равнодушно. – Теперь ничего не исправишь».
Три коротких стука заставили Александра Советова отвлечься. Он обернулся. Перед ним на расстоянии вытянутой руки стоял Том. На изуродованном лице его сквозь ссадины, синяки и шрамы можно было разглядеть смешенное чувство смирения и страха. Том пытался простить своего обидчика. Уголок его рта слегка дёрнулся, когда Александр Советов захотел сказать ему что-то. Не найдя в себе силы выдержать прямого взгляда, Том отвёл глаза в сторону.
— Здравствуйте, Александр, – начал он как-то замявшись. – Я понимаю, почему вы сделали это, – добавил он приглушенно. – Но ни в чем не виню. Таким как вы очень сложно перестроится и понять, что мир движется, а не стоит на месте. Мой отец был похож на вас отчасти. Он тоже не понимал, почему я приехал в Россию…
На несколько мгновений Том запнулся.
— Вы должны гордиться, что за такой короткий период Россия смогла стать демократичной страной, отказавшись от всего ужасающего наследия, что она приняла в прошлом. Немногие страны с такой страшной и сложной историей как ваша смогли справиться с похожими задачами за какие-то жалкие тридцать лет. Это повод для гордости, а не для злобы.
— Вы знаете, – продолжил он спустя минуту, – я приложу все усилия, чтобы вас выпустили отсюда. Хотя после того, что вы натворили, не так-то просто будет сделать это. Но, — добавил он снисходительно, — нет вашей вины в том, что правительство России воспитывало своих граждан в ложных человеконенавистнических идеалах. Вы живёте теперь в новой стране, и Соединённые Штаты, как её верный союзник, предоставят вам второй шанс…
Том не поднимал своих опущенных глаз. Он как будто боялся взглянуть на Александра Советова.
— Прощайте. – Сказал отрывисто он и быстро направился к выходу из камеры. За ним последовал стоящий здесь же надсмотрщик. Тяжелая металлическая дверь камеры закрылась и последнее, что слышал Александр Советов – это три щелчка закрывшегося тюремного замка.
По телевизору продолжали показывать триллер. Задержанный маньяк в наручниках шел по тюремному коридору. Выражение его лица источало чувство неподдельного страдания. «Как странно, — подумал Александр Советов, – а ведь о том, что можно красть людей, я узнал именно из американских фильмов». Он лёг обратно на матрас и, насмотревшись на белый потолок своей камеры, вскоре уснул.

Оставить комментарий