Конкурс «Сюжет». Рассказ №5 Сказка о самой красивой и опасной змее в джунглях. Автор ТАТЬЯНА ЛЮБАВИНА

Сказка о самой красивой и опасной змее в джунглях.

Моей дочери Маше посвящается.

Вы бывали когда-нибудь в Индии? Нет? Но вы наверняка видели Индию в передаче «Клуба путешественников» или канала «Дискавери», или в фильме, где девушки в пестрых сари танцуют на фоне Тадж-Махала. Так что вы имеете представление об этой стране. Или думаете, что имеете. Потому что правдивое представление вы не получите, пока не побываете там.

Путешествие в Индию дорого, и сопряжено с разнообразными опасностями начиная с кишечной инфекции и гепатита, и заканчивая малярией и тропической лихорадкой, если это не одно и то же. Поэтому вы не поедете в Индию, и правильно — гораздо безопаснее узнавать эту страну, глядя на экран телевизора.

Но в первую очередь это небезопасно потому, что там, в джунглях, живет самая красивая и опасная змея на свете. Ее никто никогда не видел, потому что увидеть ее, значит умереть. Находили кладки ее яиц — голубовато-серых, испещренных черными и розовыми крапинами, но ее саму – никогда. Говорят, она так прекрасна, что те, кто видел ее, умирают с улыбкой на губах и широко раскрытыми в радостном удивлении глазами. На ее шкуре вьются узоры черного, красного, розового, желтого и зеленого цветов. В этих узорах записаны судьбы всех живущих на земле. Вам кажется, что ваша судьба очень сложна и запутана? На самом деле это лишь одна тонкая полоска, петляющая в изгибах узора змеи.

Вы можете спросить, как же узнали о том, что в джунглях живет самая красивая и опасная змея на свете, и как она выглядит, если ее никто не видел? Отвечу: один единственный способ увидеть ее и остаться в живых – во сне. Если вы захотите, или она того захочет, вы обязательно увидите ее во сне, стоит только закрыть глаза. Вы будете любоваться ее красотой, у вас будет щекотать под ложечкой, когда она соскользнет с нагревшегося за день камня, и ее прекрасное тело, как узорная лента потечет среди высоких стеблей травы, но берегитесь – она может укусить! И сделает это внезапно, вы и охнуть не успеете. И тогда вы умрете. А, проснувшись, почувствуете, что какая-то часть вас действительно умерла, и то место, куда она вас укусит, будет болеть весь день. Вот какая это змея.

 

 

А змея лежала на теплом камне, свернувшись в сложный узел «Му», означающий защиту богини Кали. Ее плоская, изящная головка покоилась на последнем кольце этого хитросплетения, образованном прекрасным хвостом, где пестрые полосы, разрисовавшие змеиное тело, говорили о том, чего еще не случилось в судьбах людей, чьи жизни были записаны на ее шкуре. Она была спокойна. Сегодня утром ей удалось поймать ткачика, беззаботно певшего на рассвете песни восходящему солнцу, и не заметившему узорную ленту, скользнувшую по тонкой ветке. Ткачик спел гимн солнцу и стал завтраком для змеи, в этом была его судьба. Она была записана на ее теле коротенькой серой черточкой. Так что змея была сыта и грелась на солнышке.

Камень, на котором она лежала, выпал из кладки постамента для великолепной статуи, стоявшей во дворе храма в городе, который когда-то был столицей княжества. Но государство захватили враги, жители погибли или разбежались, а захватчики умерли от странной болезни, ну и от укуса самой красивой змеи в джунглях, разумеется. Поэтому город пришел в упадок. Среди людей ходили только легенды о заброшенном городе в сердце джунглей, о несметных сокровищах, хранившихся там, но никто никогда больше его не видел. Бамбук прорастал сквозь брусчатку площадей, фикусы заполняли дворы храмов и дворцов, папоротники вырастали в оконных проемах, закрывая широкими ажурными листьями причудливые изгибы ржавеющих оконных решеток, лианы оплетали дома. На центральной площади, возле мраморной чаши молчащего теперь фонтана, выросло гингко – дерево, у которого плоды появляются на концах листьев. Оно считается священным из-за своей древности, и потому, что Будда Гаутама сказал свою первую проповедь, сидя под деревом гингко, только оно об этом не знало.

Статуя, постамент которой разрушался, изображала танцующую богиню, имя которой забылось. У нее были груди, похожие на перевернутые пиалы, тяжелые бедра и тонкая талия. Шею украшало ожерелье из сплетенных змей, прическу скрепляли иглы дикобраза, а на щиколотках были браслеты из лягушачьих черепов. От чего защищала эта богиня и чему покровительствовала, о чем молились у ее статуи, принося цветы, перевязанные выползками – шкурками, сброшенными змеями во время линьки — самая красивая змея не знала. Она просто любила лежать здесь на теплом камне, потому что постамент статуи был сделан из ракушечника, а этот камень быстрее всего нагревается на солнце.

Змея лежала, глядя немигающим взглядом вертикальных зрачков в желтых глазах на плиты храмового двора, из трещин которых росли молодые побеги. Время текло медленно сквозь джунгли, можно было его и не замечать. Просто через какое-то время солнце закатывалось за вершины самых высоких деревьев леса, небо чернело и становилось холоднее. Холод вызывал у змеи голод, и она соскальзывала с остывающего камня и ползла на охоту – ведь ночью она видела так же хорошо, как и днем. Стоило крысе, мыши или землеройке попасть в поле ее зрения, как они замирали, парализованные то ли ее смертоносным взглядом, то ли необыкновенной красотой, и змея утоляла свой голод. Для этого и существовали мыши, шурша в опавшей листве в поисках перезрелых плодов.

Так дни текли за днями, джунгли росли, город рассыпался, узоры на теле змеи плелись все сложнее и красивее, людям в далеких городах снилась самая красивая змея в джунглях, которая обязательно кусала их за палец и они умирали во сне.

 

 

Принца Раманджастана звали Фарух. Он жил в прекрасном дворце из желтого камня, окруженном роскошным садом. Там росли необыкновенные кустарники, усыпанные цветами, похожими на бабочек, между ними порхали бабочки, похожие на причудливые цветы, по дорожкам гуляли павлины, и немолчно журчали фонтаны. Сад был обнесен высокой стеной, в которой были только одни ворота. У ворот, на стальных цепях, прикованных к стене, сидели леопарды в кожаных ошейниках.

Однажды утром Фарух проснулся, разбуженный протяжным криком павлина. Он долго лежал, глядя в складки золотой парчи балдахина над его кроватью, потом поднял руку и внимательно посмотрел на свою ладонь, пошевелил пальцами и поморщился. Пальцы были как пальцы, ладонь как ладонь, на ней по-прежнему линия судьбы разбивала линию жизни, и она после этого столкновения растекалась на несколько ручейков, текущих прихотливыми изгибами в разные стороны, один даже стекал к тройному браслету счастья на запястье. Безымянный палец болел. Принц опустил руку и прикрыл глаза. И за закрытыми веками он тут же увидел разрушающийся храм из светлого ракушечника. Пышный папоротник рос в оконных проемах, скульптура танцующей богини в ожерелье из змей стояла во дворе. Время, дожди и солнце разрушали ее, от постамента откалывались камни, и на одном из этих камней лежала змея, свернувшаяся замысловатым узлом. Он почему-то не испугался ее, а решил взять в руки, но когда наклонился, она подняла узкую головку, посмотрела на него холодным взглядом желтых глаз и укусила за безымянный палец. От этого он и проснулся, а вовсе не от крика павлина.

Принц снова открыл глаза, и громко хлопнул в ладони, но тут же поморщился – палец болел сильно. Крикнул:

— Мага ко мне! – и снова закрыл глаза.

Зашуршали раздвигаемые парчовые шторы, безмолвные слуги начали готовить принца к следующему дню его жизни.

Высокий сухощавый старик появился только когда принц уже стоял в бассейне, где лепестки алых цветов качались на поверхности воды как маленькие лодочки, и рабыня поливала его плечи водой из серебряного кувшина.

— Приветствую тебя, Восходящее Солнце нашей непобедимой державы, да продлятся дни твоего царствования до конца всех времен,- скороговоркой пробормотал маг, астролог и снотолкователь в одном лице,- Жду твоих приказаний, твой верный раб.

Он склонился в поклоне, прижимая ладонь к груди и посверкивая недобрыми черными глазами на своего владыку. Маг не был рабом, но придворный этикет требовал этой формулы, и он ее произносил, правда, без особого почтения.

— Мне сегодня был сон,- ответил принц, закрывая глаза, словно от усталости, и рассказал то, что видел: заброшенный город, зарастающий бамбуком и лианами, статую богини с браслетами из лягушачьих черепов на щиколотках, змею, свернувшуюся замысловатым узлом, которая имела наглость укусить его за палец.

— И палец до сих пор болит, Солнцеподобный? – спросил маг.

— Да, сделай с этим что-нибудь,- поморщился принц, не открывая глаз.

— С этим ничего нельзя сделать, Светлейший. Змея, укусившая тебя, считается самой опасной в джунглях. Увидеть ее в яви означает умереть, поэтому увидеть ее можно только во сне. Но змея эта не только самая опасная, это еще и главное сокровище джунглей. В узорах на ее шкуре записаны судьбы всех живущих на земле, поэтому величайшим счастьем можно считать то, что ты лицезрел ее, Солнцеликий.

Принц открыл глаза и внимательно посмотрел в черные глаза звездочета.

— Так что же, и моя судьба записана на ее чешуе?

— Да, такова воля Всевышнего.

— Интересно…- принц поднял руку и внимательно посмотрел на свою ладонь, согнул и разогнул палец, нахмурился.

— Палец перестанет болеть к завтрашнему утру, Светлейший. Лекарства от этого нет.

— А что же означает этот сон? – принц вышел из бассейна, завернулся в шелковый халат, испещренный узорами черного, красного, розового, и зеленого цветов.

— Этот сон ничего не означает. Милость Всевышнего была такова, чтобы показать тебе ее, Солнцеподобный.

— Ладно, иди,- отмахнулся Фарух.

Весь день он не улыбался, карие глаза его, похожие на переспевшие вишни, смотрели так, словно бы и не видели ничего перед собой. Ни многоглазые хвосты павлинов, ни цветы, похожие на бабочек, ни узоры ковров в покоях, ни танцы рабынь не привлекали его внимания.

Вечером он прогнал наложницу из спальни, и она ушла, пятясь задом и кланяясь. Фарух лежал в постели, рассматривая свою руку, которая все еще болела, да так и уснул, держа ее на весу перед собой.

 

 

Рубины тлели в темноте как угли. Сапфиры поблескивали брызгами колодезной воды – холодной и темной. Алмазы, казалось, излучали слабый свет. Таким светом блестят звезды в небе в ночь новолуния. Змея почти невидима была здесь, в темноте, только слабый шорох, едва слышимый человеческим ухом, отмечал ее движение между груд драгоценных камней. Она редко спускалась сюда. Просто время от времени мыши, устав спасаться бесполезным бегством от нее, начинали прятаться здесь, в старинной сокровищнице, где не было еды, но и змея почти не заглядывала в ее прохладную темноту. Тогда следом за мышами опускалась сюда и она, и охота ее была особенно молниеносна. Слабый писк пронзил тишину подземелья, и замер оборванной струной ситара. И пока змея, не спеша, заглатывала еще трепещущее, теплое тельце мыши, ее тонкий слух вдруг уловил тихий шепот, который в тишине подземелья прозвучал как громкий голос:

— Здесь что, кобры водятся? Я боюсь. В такой темноте запросто можно наступить на змею.

— И что? Кобра прежде, чем укусить, распускает капюшон, можно успеть ее убить, или убежать.

— Ты когда-нибудь кобр видел? Убежишь от нее, как же! Да она делает бросок на три локтя вперед, и быстра как молния.

— Хватит! Мне надоела твоя трусость. Как же ты хотел заработать на всю жизнь, и не рисковать жизнью? Так не бывает. Смотри, из окошка падает свет. Ты видишь – это все драгоценности!

Двое, спустившиеся в подвал, медленно, осторожно ступая, пошли вперед. Они были в потрепанных шароварах и рваных рубахах, но чалмы, плотно охватывавшие их головы, были бирюзово-синими, чистыми и аккуратными. Первый шел уверенно, словно давно знал эту дорогу, второй осторожно ступая между груд драгоценностей, испуганно озирался, даже фигура его, согнутая, скрюченная, выражала испуг и настороженность.

— Посмотри вон там,- махнул рукой первый.

— Ага, а вдруг она там?

— Кто?

— Да кобра!

— Отрубишь ей голову кирпаном-ножом, и дело с концом. Для чего ты еще носишь его под одеждой! Иди, посмотри — что там.

Второй повиновался. Он прокрался вправо, поминутно останавливаясь, чутко прислушиваясь. С другого конца раздался звон – это первый задел чашу, лежавшую на вершине кучи разного золотого хлама и она покатилась, упав на мраморный пол.

— Тише ты! – прошипел пугливый.

— Чего ты боишься? Кто здесь может быть?- уже в полный голос ответил тот.

— Молчи! Не знаешь, чего здесь можно встретить! Не зря же такие сокровища никому пока не были нужны.

— Просто глупцы наслушались страшных сказок, и верят всякой чепухе. Мы дошли сюда через джунгли, нашли вход в подземелье, и, как видишь, живы.

— Молчи! – взвизгнул другой, — Не хвастай своими подвигами, пока они еще не окончены!

— Ладно, ладно,- примирительно пробормотал первый.

Он подошел к тому месту, где лежали кучами драгоценные камни, каждый величиной с лесной орех. Наклонился, подобрал мерцающий багровыми искрами рубин, залюбовался им. Какое-то движение справа заметили его глаза, но камень так сверкал, что он повернул голову чуть позже, чем следовало.

— Какая красота! – услышал пугливый, который в это время рассматривал кучу жемчуга, потускневшего от времени, и уже не годившегося ни на что.

Затем послышалось тихое, едва слышимое шипение, и его друг, слабо вскрикнув, упал на пол, раскинув руки, отчего диадемы, кубки, медальоны с подвесками и цепи, сваленные кучей, обрушились с грохотом.

Он кинулся туда, от испуга не соображая, что делает. Когда подбежал к распростертому телу, звон от падения золотых вещей по мрамору уже стих, и наступила тишина. В слабом свете, падавшем из вентиляционного окошка под потолком, он увидел лицо своего друга. Мертвые глаза были широко раскрыты, а на лице замерла блаженная улыбка, словно в последнее мгновение жизни он испытал неведомое раннее счастье. Оставшийся в живых, вскрикнул так, что сам испугался своего крика, схватил горсть драгоценных камней, чтобы было чем швырнуть, если внезапно появится змея, но вокруг стояла мертвая тишина – никакого шороха или шипения, никаких мышиных писков, ничего.

С вытаращенными, безумными глазами, он выскочил во двор и кинулся бежать, не разбирая дороги, все так же сжимая в руке камни, каждый величиной с лесной орех так, словно это была обыкновенная галька.

А змея тем временем уже устраивалась поудобнее на своем любимом камне, сворачивая петли прекрасного тела замысловатым узлом, а богиня на постаменте все так же продолжала свой танец.

 

 

Фарух сидел в тронном зале, наполненном придворными, собравшимися на большой совет, и рассеянно перебирал левой рукой кисти, украшавшие пояс. Спинку трона, стоявшего здесь веками, украшала резьба – леопарды и вепри. Леопарды означали помощь и заступничество Небесного Воинства, а вепри – победу.

— О, Владыка! Правитель Синурджистана ведет себя все ужаснее. Его воины вторгаются в деревни на границе, грабят твоих подданных. Ты знаешь, о Солнцеподобный, что он захватил уже два княжества, и усилился чрезвычайно. Надо провести досмотр войскам, усилить артиллерию, отлить новых пушек, увеличить число воинов, заказать новых сабель в северном княжестве, у владыки Джаннастана,- говорил первый советник.

Он был не на шутку встревожен. Лицо его, отмеченное шрамом, шедшим через лоб и рассекавшем левую бровь, было серьезно и хмуро, только необходимость соблюдать придворный протокол, смягчала жесткость его слов. Фарух спокойно посмотрел в его черные глаза, увидел там страх, которого первый советник стыдился больше всего на свете, и ответил:

— Тебе нужно мое разрешение? Оно у тебя есть. Делай все, что сказал, это разумно.

— О, Владыка! – лицо советника исказилось мукой,- На все, что нужно сделать для безопасности нашей державы, не хватит казны.

Фарух сделал нетерпеливое движение:

— На что хватит?

Советник молчал некоторое время, собираясь с духом, потом сказал, уже без всяких эпитетов, и высокопарных обращений:

— На четверть.

Принц отвернулся, уставившись в окно, где за узорной решеткой был виден кусочек неба, наливавшийся чернильной синевой, и первые звезды уже мерцали на его темнеющем шелке. Задумавшись, он машинально взял в левую руку кисть правой, слегка покачивая ее, как плачущего ребенка.

— Солнцеподобный,- после недолгого молчания вновь заговорил первый советник,- У меня есть сведения, которые могут нам помочь. Сегодня мои воины поймали человека, который пришел из джунглей с востока. Он полубезумен от лишений и страхов, но в его словах есть правда. И посмотри, Владыка, что было при нем,- с этими словами, он махнул рукой, и раб, стоявший у дверей, мелкими шажками просеменил через тронный зал, не поднимая головы, неся на вытянутых руках перед собой шелковую подушку, отороченную витым золотым шнуром. Бирюзовый шелковый платок накрывал ее сверху.

Подойдя к самому трону, он склонился еще ниже. Правитель потянулся к платку, но когда схватил, правая рука непроизвольно дернулась, и по лицу прошла судорога от плохо скрываемой боли. Когда платок все же был сдернут, вздох изумления прошел по залу. Этот вздох прошелестел вдоль стен, где стояли придворные, усилился ближе к дверям, и превратился в судорожный всхлип начальника дворцовой стражи, стоявшего возле часовых, охранявших вход. На подушке лежало пять камней – рубин, сапфир и три изумруда, каждый величиной с лесной орех.

— Пойманный рассказывает странные вещи обо всем, произошедшем с ним. Эти драгоценности он нес с собой как простые камни для того, чтобы отгонять змей.

— Змей? – Фарух так и вскинулся при этих словах, и снова судорога боли прошла по его лицу, но он быстро овладел собой.

— Да, он, по-видимому, совершенно не сознает их ценности, или забыл о том, чем они могут быть в нашем мире, потеряв рассудок, Солнцеликий.

Фарух опустил голову и коротко сказал:

— Все – вон! Оставьте нас.

Зал заполнил шелест одежд, робкий топот ног, приглушенный тихий шепот уходящих придворных. И пока они, пятясь задом и мелко-мелко переступая расшитыми бисером туфлями с загнутыми носами по мозаике пола, не вышли все в резные двери, он не произнес ни слова.

Когда, наконец, они остались одни, Фарух приказал:

— Говори!

— О, Владыка, я давно слышал эти россказни, о том, что в джунглях на востоке есть брошенный город. Много десятилетий назад там находилось могущественное и богатое княжество, разграбленное кочевниками с севера. Но завоеватели не воспользовались тем, что захватили. Легенды говорят разное, но неведомая сила, гнев богини–покровительницы этого народа обрушился против них и все погибли после войны за короткий срок. Может, это была неизвестная ранее болезнь, или нападение ядовитых скорпионов, мне неизвестно. Но они все погибли, столица княжества обезлюдела, и некому было владеть несметными сокровищами, оставшимися там. Время и джунгли сделали свое дело, никто больше не может найти это место, хотя многие пытаются, но ты же знаешь, Солнцеликий – из джунглей на востоке никто никогда не возвращается. Но теперь этот сумасшедший… – тут первый советник заволновался так, что не смог скрыть этого, и голос его дрогнул,- Я думаю, он был там. Если он отведет отряд надежных воинов в заброшенный город, то в этом будет видно только заступничество милосердной богини Кали, столь благо…

— Оставь мои отношения с Кали в покое, — перебил его на полуслове Фарух.

— Как пожелаешь, Владыка,- советник склонился в поклоне,- Прикажешь доставить пленного к тебе?

Принц кивнул головой. Советник широкими шагами пересек зал, приоткрыл створку двери и что-то тихо сказал стражнику у входа. Сразу раздался топот ног, и пока его бег грохотал, удаляясь по коридору, Фарух смотрел потухшими глазами в окно, и видел не темное небо, в котором горели звезды, а залитый беспощадным солнцем дворик древнего храма, каменный постамент, скульптуру богини, защитившей свой город таким беспощадным способом, и пеструю ленту змеи, свернувшуюся на горячем камне.

Приведенный пленник дрожал, поминутно хватаясь за свою чалму. Он был оборван и страшен, кожа на лице – обожженная и высохшая, шелушилась, отслаиваясь жуткими струпьями, лохмотья едва прикрывали худое, дрожащее тело, и тем страннее смотрелась его чалма – все так же аккуратно закрученная на голове, бирюзово-синяя, чистая, без единого пятнышка, не пропитанная пылью и не разорванная ветвями злых деревьев из джунглей.

— Ты ее видел? – Фарух смотрел прямо на пленника с нетерпением.

Тот скорчился под его взглядом, и пробормотал:

— Я же говорил, что она там… от нее не успеешь убежать… и все враки, что она предупреждает, враки… она сразу кусает, даже не шипит…

— Да, она кусает без предупреждения,- сказал принц, он подался вперед, глаза его, до этого потухшие, и словно бы подернутые сероватой пленкой, делавшей взгляд неживым, теперь снова блестели, первый советник с изумлением смотрел на своего правителя.

— Она там – охраняет город… Это дух правителя воплотился в ней,- продолжал бормотать безумец, машинально теребя кару — стальной браслет на правой руке, выдававший его принадлежность к сикхам — Никому нельзя приходить в город, спускаться в подземелье… Камни, камни… если кинуть камень, она может испугаться. И уползти… Она уползет! Уползет!

— Нет! – твердо возразил Фарух,- Ее не испугать камешком, тем более из сокровищницы. Ты видел ее?

— Видел? – пленник разразился хриплым смехом,- Ха-ха, кто же может ее увидеть? Увидеть ее означает умереть. Я еще жив, потому что взял камни… она боится камней, можно кинуть в нее, и она уползет… да, уползет…

— Ты отведешь туда моих воинов,- голос принца налился металлом.

— Нет!!! – от страха у пленника глаза полезли на лоб, — Нет, никогда… вы отобрали мои камни, а ее больше нечем напугать.

— Она вообще ничего не боится,- Фарух откинулся на спинку трона, украшенную резными изображениями леопардов и вепрей, кружащих в бесконечной погоне,- Тебе придется вспомнить дорогу туда, и отвести отряд.

— Владыка,- вмешался первый советник,- он безумен! Как безумец может вести воинов по непроходимым джунглям?

— Он помнит, — равнодушно отозвался принц,- Ты же был там не один, не так ли? И бросил тело своего товарища без погребального костра, на съедение диким зверям?

— Я не мог! Она бы нашла меня, а от нее нет спасения…

— Солнцеликий! Как можно слушать его бредни? Его до смерти напугала статуя забытой богини, и он ее боится.

— Он говорит не о богине,- возразил Фарух,- он говорит о змее. Все это время он говорил о змее. Послушай,- обратился он к пленнику,- Я вижу, ты сикх?

Тот молча посмотрел в лицо принца, ничего не отвечая, но первый советник отметил, что впервые глаза его утратили долю безумства.

— Обрить ему голову,- приказал Фарух.

— Нет!!! Нет! – пленник упал на пол, катаясь и вопя.

— Тогда придется вести отряд по джунглям.

— Нет, я не пойду туда.

— Обрить ему голову,- повторил приказ Фарух, и добавил,- Поведешь отряд лысым.

И не дожидаясь, когда стихнут вопли уволакиваемого стражей несчастного, встал и вышел из тронного зала через боковую дверь.

В коридоре, в тени колонны стоял маг. Он склонился перед принцем, стремительно идущим по галерее, начав бормотать обычное цветистое приветствие. Фарух резко остановился. От глаз мага не укрылось, что он так и несет свою правую руку, словно плачущего младенца, придерживая левой.

— Я мог бы казнить тебя за неправильное толкование моего первого сна,- в голосе царевича звучал гнев,- Этот же сон снится мне уже второй месяц каждую неделю, и каждый раз змея кусает меня за палец. И неправда, что сон этот ничего не значил – сегодня я узнал, что змея охраняет несметные сокровища в потерянном городе. И на эти богатства я соберу армию и смогу победить владыку Синурджистана.

— Не прогневайся, Солнцеподобный, но никто не может владеть сокровищами, которых нет.

— Что ты говоришь! – принц был разгневан не на шутку.

— Потому что можно попасть в сон, но нельзя воспользоваться приснившимися сокровищами.

— А как же камни, что были в руке у пленника?

— Но он безумец. Солнцеликий, ты же не будешь слушать безумца?

— Казнить тебя? – коротко спросил Фарух.

— Сделай так, как будет угодно твоей воле, Владыка, я же могу лишь смиренно просить о твоей милости к недостойному твоему рабу,- маг склонился и проговорил все это скороговоркой без всякого выражения, понятно было, что он совершенно не боится угрозы своего владыки.

— Хорошо, я помилую тебя, но ты должен помнить о котле с маслом на заднем дворе. В нем можно прекрасно сварить толкователя, от которого нет проку.

— Я надеюсь, Владыка, что мои  неумелые…

Но Фарух уже быстро шел дальше, мимо согбенной фигуры придворного звездочета, бормочущего неискренние оправдания, мимо колонн из желтого песчаника, чьи капители украшали вырезанные в камне пальмовые листья, гроздья смокв и цветы гибискуса, мимо широких окон, забранных коваными решетками, мимо стоявших между оконными проемами позолоченных чаш с ароматной водой, в которой плавали лепестки лилий, к дверям в свою спальню, уже распахиваемым рабом. На стоящую в ожидании возле дверей наложницу, укутанную с головы до пят в узорное покрывало, только махнул рукой, и она, склонив голову и пятясь задом, отступила в тень бокового прохода.

Маг смотрел ему вслед, и думал о том, что с каждым сном, в котором самая красивая и опасная змея в джунглях кусает принца, часть его души умирает, и что царству не стоит ждать ничего хорошего от этого.

 

 

Тело змеи текло между камнями, нагретыми за день на солнце. Мелкие чешуйки тускло поблескивали в лучах заходящего светила. Он смотрел на этот черно-розово-желтый ручей, искрящийся золотыми и красными крапинами, и не мог оторвать взгляда. Поэтому не заметил, что она уже закручивает восьмерку между его ног, только почувствовал прикосновение ее тела к лодыжке. Прикосновение было теплым и нежным, так могла бы погладить его и девушка. Девушка с атласной кожей, теплой и гладкой, смуглой от загара, под которой ощущается биение крови, толчками льющейся по жилкам. А змея приподняла плоскую изящную головку, ползя вверх с невыразимой грацией, изгибаясь вокруг его ноги, так, что ее движение было почти неощутимо, только голова все поднималась и поднималась вверх, и он понял, что сейчас встретится взглядом с ее неподвижными, желтыми глазами, прорезанными черными зрачками. «Не надо смотреть ей в глаза»,- подумал он: «Если я сейчас посмотрю, она меня опять укусит». Но отвернуться было не в его силах. Только краем глаза он заметил какое-то движение в горячем, густом как мед, воздухе вечера. Змея тоже заметила это. Она так молниеносно кинулась вправо, что он вздрогнул, но через миг она уже заняла прежнее положение, только в ее пасти трепетала крылышками желтая бабочка, обсыпая чешуйчатый нос змеи сверкающей пыльцой. А змея еще чуть подтянула свое прекрасное тело, приподнялась, отчего он почувствовал холод, который потек между лопаток, к крестцу, по ногам, к коленям, и достиг пяток, когда она, в течение замершей в вечности секунды поднимала голову и встречалась холодным, стеклянным взглядом с ним. Бабочка все трепетала, зажатая в ее пасти, и он вдруг понял, что змея держит ее необыкновенно бережно. Они смотрели друг на друга в тишине вечера в мертвом городе, потом змея разжала челюсти и бабочка, отпущенная на волю, полетела прочь по ломаной траектории, вспархивая и чуть припадая на один бок. Он проследил взглядом ее полет, и вдруг услышал голоса:

— Ты смотри, мы пришли сюда! Значит, сикх не так безумен, как кажется!

Из густых зарослей на краю площади начали выходить люди в потрепанной одежде, измученные страшным путешествием по непроходимым джунглям, с ними был и пленник-сикх, обмотавший кое-как чалму вокруг головы, на которой уже, по-видимому, отрастал после бритья ежик черных волос.

«Они дошли!»,- пронеслось в голове Фаруха. Он быстро обернулся, и тут же вновь напоролся на неподвижный взгляд змеиных глаз. Внезапный страх пронзил его, он спохватился, пытаясь бороться, но было уже поздно — тело змеи мелькнуло, как пущенное копье, а он ощутил только несильный удар в щеку, после которого сразу начала разливаться сладкая боль по всему лицу, и Фарух проснулся.

Первый советник стоял возле постели, встревоженный, с потемневшим лицом, и в бледном свете рассвета, безмятежно льющемся в высокие окна, было видно, как покраснели от бессонницы его глаза:

— О, Владыка! Проснись! Беда пришла в наше государство! Воины Синурджистана вторглись в твои владения этой ночью. Наши приготовления были недостаточны, и твои доблестные защитники не удержали рубежа. Уже четыре деревни захвачены, жители убиты, дома сожжены, до твоего замка осталось несколько часов перехода.

— Дай мне зеркало,- попросил Фарух.

— Что, Владыка? – первый советник даже подался вперед, то ли от того, что не совсем расслышал просьбу повелителя, то ли от неожиданности самой просьбы.

— Зеркало мне! – бросил принц и закрыл глаза.

— Где его зеркало? – шепотом спросил советник у раба, придерживающего парчовый полог.

Тот опустил тяжелую золотую ткань и кинулся к столам вдоль восточной стены опочивальни. Наконец принц услышал тихое:

— Возьми, Владыка,- протянул руку и взял бронзовую, витую рукоятку зеркала.

В гладком овале отразилось лицо, достаточно бледное для пробуждения, только глаза были как неживые, уже не напоминавшие две перезрелые вишни в листве, а словно бы припорошенные мерцающей пыльцой, делающей взгляд тусклым и холодным.

— Хорошо, собери большой совет в тронном зале, я выйду.

Он одевался сегодня, казалось, с еще большим тщанием. Рабыни омыли его в бассейне, все так же посыпав воду красными, как капли крови лепестками, одели рубаху и шаровары из тонкого зеленого шелка, сверху повязали широкий черный кушак, украшенный сложным узором из розовых и красных веток с золотыми яблоками, сверху накинули кафтан тяжелой парчи – золотой, с вышитыми красными, розовыми и черными цветами. Чалма на нем была в этот день тоже золотая – такую повязывал он только в дни самых больших праздников.

В тронном зале стоял гул встревоженных голосов, который стих, когда Фарух вышел к своим подданным. Он сел на трон, по спинке которого все так же кружили в бесконечной погоне леопарды и вепри, и посмотрел в окна, забранные решетками – утро было на редкость спокойным, только из-за горизонта на западе поднимался двумя столбами густой черный дым. Ни одним мускулом лица не выразив ни страха, ни гнева, Фарух обернулся к придворным, стоявшим в зале, и сказал:

— Начальник дворцовой охраны, пусть ответит: сколько дней может выдерживать осаду мой замок.

— О, Солнцеликий! — начальник дворцовой стражи кинулся вперед, и упал на одно колено перед самым троном,- Твой дворец прекрасно укреплен, и может выдерживать осаду многие месяцы.

— Многие месяцы и не понадобятся,- пробормотал принц, и сказал уже громко,- Где первый советник?

— Я здесь, Владыка,- воин вышел вперед и чуть склонился, прижав руку к груди.

— Немедленно собрать взвод воинов, и послать к восточной границе. Отдать им приказание: ждать выхода из джунглей отряда с сокровищами. Выслать самых верных из них на север, к владыке Джаннастана, с которым заключен союз, и закупить оружие в обмен на сокровища – сколько понадобится. После этого вернуться и освободить дворец от осады. На все это понадобится четыре дня, потому что я сегодня получил сведения о том, что мой отряд достиг мертвого города, и завладеет сокровищами, хранящимися там.

После этих слов принц замолчал. Молчали и все придворные. В тишине было слышно, как беззаботно пели птицы в саду, приветствуя поднимавшееся солнце.

— Леопардов, охраняющих городские ворота, завести в сад и посадить в вольер, чтобы они не стали напрасной жертвой,- тут его голос стал тих и бесконечно печален,- Если дни мои прервутся, и меня больше не будет во дворце, пусть сын владыки Джаннастана, который приходится мне родственником, займет мой трон, ибо я был непростительно беспечен и не позаботился о наследнике.

Принц поднял глаза, посмотрел на толпу подданных, и громко приказал:

— Выполнять мои повеления немедленно!

Шелест одежд и топот ног, последовавшие за этими словами, говорили о том, что подданные спешат выполнить все, сказанное им. Вскоре в зале никого не осталось кроме принца, сидящего на троне, и мага, стоявшего до сих пор у стены, а теперь медленно вышедшего в центр.

— Что скажешь, звездочет, дни мои сочтены? – спросил его Фарух, неловко улыбнувшись, но лицо его болело, и улыбка вышла кривая.

— Это в твоей власти, Солнцеликий,- склонился маг.

— Что же мне делать? – принц, может быть, впервые за эти дни, заговорил как простой смертный.

— Выход не один, Владыка, и ты знаешь все из них. Чего бы ты хотел больше всего?

— Я хотел бы остаться в потерянном городе,- голос Фаруха был тих.

— Это возможно, Повелитель, стоит только закрыть глаза и позволить любви взять верх над страхом.

— А если я останусь здесь?

— Здесь можно погибнуть как герой, можно погибнуть как побежденный – бесславно и страшно, можно выждать время, и помощь не замедлит прийти, если только сокровища могут быть взяты у той силы, которая их охраняет.

— Мне придется позаботиться об этом ради спасения державы. Владыка Джаннастана — мой дядя. Род наш не прервется, если я не смогу его продолжить. Но я хотел бы знать последнюю возможность – не может ли любовь или магия превратить существо прекрасное, и заслуживающее любви, в человека? Неужели такого не случалось никогда?

— О, Солнцеподобный, это не просто, и не во всех случаях возможно.

— А в моем случае?

— Ничего не могу ответить на это, Повелитель. Я не знаю.

— Казнить тебя? – спросил принц и вдруг расхохотался.

Смех его, так давно не раздававшийся во дворце, вспугнул двух скворцов, присевших на широкий карниз окна, и они, с шумом вспорхнув, улетели.

— Не прогневайся, Владыка, я в твоей власти, и молю о снисхождении.

— По-моему сейчас ты говоришь впервые это искренне,- отметил Фарух,- я слышу неподдельный страх в твоем голосе. Вели принести сюда ларец из сокровищницы, Большую Государственную Печать, красный сургуч, и порошок из сока маковых головок, доставленный из Китая.

Когда все, что требовалось, было принесено, принц приказал позвать писаря, и продиктовал свою волю, которая могла стать последней, потому что издалека уже доносился рокот приближавшейся к стенам дворца армии неприятеля.

— Я, Верховный Правитель Раманджастана, нареченный при рождении именем Фарух Салах ад Белым, в возрасте двадцати восьми лет от рождения, на шестом году моего царствования, продолжавшемся после кончины отца моего Белым Синасина ад Фарми, повелеваю запечатать в ларец царскую одежду, которая является признаком моего царского достоинства и власти, и отдать ее в руки принца царского рода, в срок, который укажет мой личный звездочет Али Лат-Сирани, присутствующий сегодня при этом. С этим даром принц получит возможность спасти свою державу в обстоятельствах, когда спасения не будет видеть никто.

Фарух подписал указ, при помощи рабов снял с себя расшитый кафтан, чалму и кушак, покрытый сложными узорами из плетущихся ветвей, отягченных спелыми яблоками. Одежда была бережно уложена в ларец, запечатана красным сургучом, Большой Государственной Печатью, на которой вился сложный узел «Му» — защита богини Кали. И никто из присутствующих не высказал ни слова удивления по поводу странности приказов своего владыки.

— Время близко, враг у ворот, нельзя мешкать ни минуты. Вычисли время появления принца, судьба которого будет повторять мою,- приказал он магу,- После этого за свою работу можешь взять один предмет из моей сокровищницы.

— Повинуюсь, восходящее солнце нашей непобедимой державы, да продлятся дни твоего царствования до конца всех времен, — маг произнес полную формулу приветствия, предписанную придворным этикетом, и в его словах не было обычной скороговорки и торопливости, он почтительно склонился перед принцем, хотя тот уже, казалось, и не замечал оказываемых ему почестей.

Оставшись в простых шароварах и рубахе зеленого шелка, Фарух прошел через тронный зал, через галерею, украшенную колоннами, обратно, в свою спальню. Когда он шел по галерее, то мог бы, если бы захотел, увидеть в широкие окна, что осада уже началась, и стоящие на крепостных стенах защитники замка отражают первую волну неприятельского приступа, а леопарды, растревоженные гулом сражения и криками воинов, мечутся в вольере вдоль решетки из стеблей бамбука взад и вперед.

Раб подал ему раскуренную длинную трубку, украшенную замысловатыми иероглифами, и Фарух успел подумать, что так и не изучил это сложное письмо, и никогда, наверное, уже не узнает.

 

 

Погребальный костер пылал прямо на площади мертвого города. Сикх сидел неподалеку, в стороне, где жар был не так силен, прямо на растрескавшихся плитах, которыми была вымощена площадь, обхватив колени руками. Он посмотрел на Фаруха глазами, полными муки, совершенно не высказав удивления от неожиданного появления принца здесь, в сердце джунглей.

— Хоронишь своего товарища? – спросил тот.

— Да,- коротко ответил сикх, опять уставившись в огонь.

Весь предыдущий день он собирал валежник, резал ветви для костра, с какими мог справиться его кинжал. Потом тащил тело своего товарища из сокровищницы во двор. Тело, как это всегда бывает с теми, кто погиб от укуса змеи, страшно раздулось и почернело, так что и черты лица его друга были просто неузнаваемы. Это была страшная работа, но так же и тяжелая – физическое напряжение на пределе сил заставляло молчать все чувства, и он справился. А теперь, когда костер с трудом разгорался, он, обессиленный и опустошенный, сидел на горячих от солнца плитах, и думал о том, что наверняка веток и валежника не хватит для полноценной кремации, и что же тогда ему придется делать – реки поблизости не было, куда можно было бы пустить в последнее плавание к океану прах, но что-то предпринимать еще у него не было ни сил, ни возможностей, сырые ветви плохо горели, плотный удушливый дым то клубился, медленно поднимаясь вверх, то стлался, утекая белым ручьем в сторону.

— А где отряд воинов, пришедших за сокровищами? – спросил принц.

— Они взяли столько, сколько смогли унести, и ушли обратно.

— Ничего им не помешало?

— Нет, — покачал головой бывший пленник, — Она позволила им взять то, что нужно, видимо ты – великий факир, раз она согласилась помочь тебе.

— Ты остался здесь один? – Фарух пропустил мимо ушей высказывание о факире.

— Да, кто же еще позаботился бы о приличном погребении моего товарища. А твоим воинам не было приказано помочь мне в этом деле,- в голосе сикха прозвучала укоризна.

— Тебе нужно возвращаться домой,- сказал Фарух,- Ты сможешь добраться один через джунгли?

— На все воля Всевышнего,- пожал плечами неудачливый охотник за сокровищами.

— Прямо уж на все,- усмехнулся принц.

— Разве ты не знаешь этого? – устало вздохнул он,- Ты спас свое царство из-за того, что мы с товарищем поверили древним легендам и нашли заброшенный город, и сокровища в нем, разве все это могло бы быть случайностью?

— Ну, тогда тебе пора идти. Погребальный костер догорит без тебя, и не твоя забота о дальнейшей судьбе праха твоего друга. А если ты смог один раз выбраться из джунглей, сможешь это повторить.

— Зачем мне жить дальше! – с горечью воскликнул сикх.

— Как, разве ты не понял? – Фарух покачал головой,- Ты сейчас наберешь с собой драгоценных камней столько, сколько сможешь унести, даже если тебе придется для этого снять с головы свою чалму, и поверь мне, твои отношения со Всевышним от этого не изменятся. А вот жизнь твоя после этого изменится к лучшему. Кроме того, ты расскажешь все, что видел, а видел ты немало.

— Я не спущусь в сокровищницу,- в глазах несчастного скитальца отразился настоящий ужас – темный и безысходный,- она будет опять там!

— Нет,- рассмеялся принц,- ее там уже не будет, что ей делать среди безжизненных камней и золота, там нет пищи – мыши, напуганные ее охотой не меньше тебя, убежали из подземелья, и змее незачем опускаться теперь туда, она ведь не сторож сокровищ. Она просто живет здесь. И я – не факир.

— Нет, это дух прежнего владыки города воплотился в ней, и наказывает всех, кто посягнет на его богатство.

— Что ты! Эта змея намного древнее владыки этого города, древнее самого города. И ей все равно – что лежит в сокровищнице. Так что иди и набери себе алмазов, а лучше изумрудов – они дороже ценятся, и ступай домой, а когда у тебя родятся дети, и у них появятся дети, расскажи им историю о самой красивой и опасной змее в джунглях, на шкуре которой записаны судьбы всех, живущих на земле. 

Сикх слушал его, недоверчиво качая головой, упрямо глядя в одну точку – там, где из трещины на плите пробивался росток агатиса.

— Ты не веришь мне? Ну, тогда у тебя есть выбор – ты можешь уйти, доверившись своему страху, не спустившись в сокровищницу, оставшись без награды. Но это еще полбеды, что по приходе в родное селение тебя ждет нищета, а вот то, что тебе еще предстоит пройти сквозь джунгли, а ты принимаешь только свой страх, и ничего не знаешь о своей силе, это может быть действительно опасно. Дойдешь ли ты в этом случае до людей? Так что поступай как безопаснее для тебя.

С этими словами Фарух повернулся и пошел прочь с дворцовой площади. Он знал, что ему нужно найти – статую богини, танцующей в ожерелье из сплетенных змей, чье имя забылось в веках. А искатель сокровищ посмотрел ему вслед, потом встал и, тихо ступая, отправился за ним. Впрочем, в особых предосторожностях не было нужды – Фарух шел, не опасаясь ни преследования, ни слежки, словно тут же и забыл о несчастном, которому по его приказу обрили голову.

В брошенном городе стояла тишина – после вторжения целого  отряда шумных, громогласных людей, все обитатели джунглей затаились, напуганные. И сейчас не было слышно пения птиц, не шуршали в опавших листьях мыши, и поросята дикой свиньи не разыскивали, повизгивая от нетерпения, сладкие плоды в опавшей листве. И в этой тишине можно было услышать, как тихо, но непрерывно раздается «ш-ш-ш» по растрескавшимся плитам из желтого песчаника, по пустой мраморной чаше фонтана, возле которого раскинуло свои ветви ажурного рисунка священное дерево гинкго, не знавшее о том, что оно священно, по брусчатке улиц, по отвалившемуся из кладки постамента великой богини камню из белого ракушечника. Это шуршала шкура самой красивой и опасной змеи в джунглях, и судьбы всех живущих на земле вились на ней причудливым, сложным узором. Там петляла синяя линия сикха, крадущегося по улицам брошенного города, с ней сплеталась, но не надолго, темно-зеленая, короткая черточка судьбы другого сикха, погибшего в сокровищнице древнего города, куда его привела алчность и жажда приключений, алая линия судьбы, сплетенная с целой сеточкой черток, полосок, крапин, была, несомненно, судьбой принца Фаруха, идущего навстречу ей, и даже золотистая, с черной сердцевиной, двухцветная полоска автора этих строк была тоже вписана в узор на шкуре змеи.

Все дальнейшее известно только из рассказа сикха, имя которого затерялось в веках. Неизвестно, с какой целью он следовал за Фарухом, сжимал ли он при этом свой нож – кирпан в руках, надеясь ударить принца в спину и отомстить за обритую голову, ведь самое страшное наказание для сикха – лишиться своих кеша – волос, или он простил Фаруху его жестокость, вызванную трусостью сикха, не желавшего возвращаться в джунгли, и им двигало простое любопытство – куда же пошел могущественный правитель маленького княжества, внезапно появившийся среди джунглей, словно шагнувший к нему из сна, а может им руководила просто трусость – хотелось убедиться, что самая красивая и опасная змея в джунглях находится на поверхности земли, и пока она будет занята очередной жертвой – быстро спуститься в сокровищницу, чтобы набрать там изумрудов в безопасности. Но он шел за принцем, который уверенно двигался по улицам древнего города, так, словно прекрасно знал его, и точно знал цель своего пути. Он дошел до храма, чьи остроконечные крыши уходили вверх неровными ступенями, изукрашенными такими причудливыми барельефами, что понадобилась бы целая жизнь для того, чтобы рассмотреть их все, и уверенно вошел под его своды. Главная зала была пуста – когда-то завоеватели вынесли отсюда все – бронзовую статую богини, с сапфировыми глазами, золотые священные сосуды, наполненные ладаном и смирной, скамьи из черного дерева, отделанные золотом, светильники, украшенные бирюзой и яшмой. Сейчас здесь было пусто. Фарух не задержался в разгромленном зале ни минуты, он прошел через него к проему двери, за которой находился внутренний дворик, сейчас залитый солнцем так, что проем казался светящимся входом в иной мир после полумрака заброшенного храма.

Статуя танцующей богини, имя которой забылось, была там – во дворе храма. Фарух медленно подошел к ней, и остановился, рассматривая. У нее были груди, похожие на перевернутые пиалы, тяжелые бедра и тонкая талия. Шею украшало ожерелье из сплетенных змей, прическу скрепляли иглы дикобраза, а на щиколотках были одеты браслеты из лягушачьих черепов. Она застыла в танце, приподняв одну ногу, стоя на кончиках пальцев другой, отведя руки вправо в изящном жесте. Фарух стал на колени и склонился в молитвенном поклоне, так что его белая чалма коснулась каменных плит, вымостивших двор. На ступенях постамента из ракушечника лежали букетики цветов, перевязанные выползками – шкурками, сброшенными змеями во время линьки. И цветы, и змеиные шкурки истлели от времени, и рассыпались в прах от любого прикосновения. От чего защищала эта богиня и чему покровительствовала, о чем молились у ее статуи, не знал уже никто, но Фарух молился – сикх, прижавшись к дверному косяку, и глядя во все глаза на происходящее, понимал это. Сколько времени так прошло – он не знал, может одна минута, может час, или три часа, время словно бы остановилось, даже тени не перемещались по желтым плитам дворика, как будто и солнце в небе тоже замерло в тот миг, когда принц обратился к богине, которой не молился никто вот уже не одну сотню лет. Змея вползла в храм, чуть слышно шурша узорной чешуей по пыльному полу, оставляя после себя петляющий след. Она двигалась быстро и не удостоила внимания сикха, от ужаса слившегося со стеной. Когда Фарух услышал шорох, он поднял голову, увидел стремительно приближающуюся к нему змею и счастливо улыбнулся. Самая красивая и опасная змея в джунглях заползла ему на колени, свилась там кольцом, подняла голову, Фарух протянул руки, и она начала медленно обвивать их своим телом, словно кто-то незримый связывал властелину руки узорным шарфом. А он улыбался, наслаждаясь игрой света на черно-желто-розовом теле своей любимой. Сколько длилась эта игра – парализованный страхом сикх не знал, но в какой-то момент змея подняла свою изящную, плоскую головку, и взгляд ее немигающих, желтых глаз с вертикальными зрачками, встретился со взглядом принца, исполненном любви и страсти. И глаза принца уже не казались подернутыми сероватой пеленой, а снова были похожи на две перезрелые вишни, прячущиеся в листве жарким солнечным днем. «Сейчас укусит!», — подумал в ужасе сикх, но этого не случилось. Фарух сделал движение, будто пытаясь встать с коленей, качнулся влево, и сикх подумал, что он начал подниматься, но на самом деле его тело вдруг потекло искрящимся черно-золотым ручьем с розовыми крапинами. Белая чалма упала на плиты и покатилась, разворачиваясь. А две змеи свивались в прекрасном танце в застывшем горячем воздухе этого полного чудес, жаркого дня. Тут сикх услышал, как что-то затрещало, он отвел взгляд от двух змей, наслаждающихся друг другом, и увидел, как богиня подпрыгнула на своем постаменте, взмахнув руками, от чего браслеты из лягушачьих черепов на ее лодыжках издали сухой треск, она хлопнула в ладони, и ее тело вдруг налилось жизнью, смуглое и блестящее, волосы стали черными как смоль, пухлые губы растянулись в улыбке и она обернулась, чтобы посмотреть на стоящего в дверном проеме сикха. Этого он уже не мог вынести. Словно этот взгляд мог сразу же испепелить его, или тоже превратить в змею, или что-то еще сделать с ним, он не узнал этого никогда. Опрометью бросился он бежать, но не в лес, а в дворцовую сокровищницу, потому что испытав все, что довелось испытать ему, увидев то, что недоступно пониманию, он уже не мог сойти с ума. Нет, ему требовалось держать свой разум в полном порядке, прожить долгую жизнь, увидеть рождение своих детей, внуков и правнуков, чтобы рассказать все виденное.

В сокровищнице он набрал, как советовал ему Фарух, изумрудов, каждый величиной с лесной орех, и отправился в обратный путь по джунглям, который теперь помнил в мельчайших деталях – ведь разум вернулся к нему. Он-то и рассказал всем историю о принце Фарухе и самой красивой и опасной змее в джунглях.

 

 

Говорят, что когда прошла тысяча лет, принц из далекой северной страны путешествовал по Индии. Он посетил Раманджастан. Ему показали древний дворец, бережно сохраняемый династией правителей, где перед входом, по традиции, так и лежали леопарды в кожаных ошейниках, прикованные цепями к дворцовой стене. Голубоглазый принц дивился на чудеса Индии, но главное чудо ждало его в древнем дворце. Когда он вошел в залу, посреди которой так и стоял древний трон правителей Раманджастана, украшенный удивительной резьбой, где леопарды и вепри кружили в бесконечной погоне, ему принесли ларец из царской сокровищницы. Он был запечатан красным сургучом, на котором вились какие-то линии, скручивающиеся в сложный узел. Ему объяснили, что это – символ защиты богини смерти Кали, которая была покровительницей древней династии княжества. Каково же было удивление принца, когда в его присутствии эту печать сломали, и открыли ларец. Там лежали кафтан, чалма и кушак, расшитые сложным узором из плетущихся ветвей и черных, розовых и золотых цветов. Там же лежал свитый царский указ. Его развернули и прочитали, а толмач перевел то, что было написано: «Я, Верховный Правитель Раманджастана, нареченный при рождении именем Фарух Салах ад Белым, в возрасте двадцати восьми лет от рождения, на шестом году моего царствования, продолжавшемся после кончины отца моего Белым Синасина ад Фарми, повелеваю запечатать в ларец царскую одежду, которая является признаком моего царского достоинства и власти, и отдать ее в руки принца царского рода, в срок, который укажет мой личный звездочет Али Лат-Сирани, присутствующий сегодня при этом. С этим даром принц получит возможность спасти свою державу в обстоятельствах, когда спасения не будет видеть никто». Изумленному принцу объяснили, что придворный звездочет точно указал время появления преемника Фаруха, и этот день настал сегодня. Принц уехал в далекую северную страну, стал там царем, и державу его посетили бедствия, как и Раманджастан во время царствования Фаруха. Помогли ли ему царские одежды, дающие власть и достоинство, позволил ли он взять любви верх над страхом – мы не узнаем никогда, потому что царь великой северной державы исчез бесследно, как когда-то исчез Фарух, только у него уже была семья и наследник трона, но это не изменило его чудесной судьбы – семья его исчезла вместе с ним. И так как северное царство осталось существовать, а не стало добычей жадных и жестоких захватчиков, можно предположить, что дар Фаруха позволил изменить судьбу еще одной страны.

Но есть и другое мнение. Что мудрый звездочет так зашифровал свои записи, чтобы они смогли пережить века, что его потомки неправильно истолковали время появления принца царского рода, являющегося преемником Фаруха в его странной и удивительной судьбе. Говорят, что через тысячу и сто лет и один день после того, как исчез Фарух, из джунглей вышел юноша. На нем были простые шаровары, какие носили в этих местах в незапамятные времена, и носят до сих пор, рубаха зеленого шелка и белая чалма. Он с удивлением осматривался вокруг, и выглядел не вполне нормальным. В селении, располагавшемся на окраине леса, куда он пришел, его могли бы счесть за сумасшедшего, но взгляд его темных, как перезрелые вишни, глаз, был ясен, хотя речь полна была старомодных оборотов. Юноша этот ничего не мог толком сказать о себе – откуда он родом, и где он был все то время, пока не вышел из джунглей. Он остался жить в бедном селении, выстроив хижину на окраине. У него была одна особенность – он не боялся змей, и ни одна змея не смела укусить его. Более того, стоило ему только тихонько посвистеть, как откуда ни возьмись, где бы он ни находился – хоть в здании правления общины селения, в котором он жил, хоть на шоссе, где без конца проносились машины, хоть на бензозаправке, где пополняли баки шофер и правительственный чиновник, везущие его в город, чтобы там показать как некое паранормальное явление, хоть на оживленной улице города, хоть в телестудии, куда его в конце концов привели для съемок в популярном телешоу, везде и всегда появлялась змея, готовая служить ему и покорная его воле. Это могли быть кобры, гадюки, или просто безобидные ужи – неважно, он сворачивал их в узлы, рассовывал по карманам, вешал гирляндами на шею. Тем и зарабатывал себе на жизнь. Но сущие копейки – разве можно удивить кого-нибудь в Индии заклинателем змей?

                        

 

 

 

                           27 мая 2009 г. – 20 февраля 2010 г. 

Иван Петрович Белкин
Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхине. Покойный отец его, секунд-майор Петр Иванович Белкин, был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных. Он был человек не богатый, но умеренный, и по части хозяйства весьма смышленный. Сын их получил первоначальное образование от деревенского дьячка. Сему-то почтенному мужу был он, кажется, обязан охотою к чтению и занятиям по части русской словесности. В 1815 году вступил он в службу в пехотный егерской полк (числом не упомню), в коем и находился до самого 1823 года. Смерть его родителей, почти в одно время приключившаяся, понудила его подать в отставку и приехать в село Горюхино, свою отчину.

Оставить комментарий