Ах, какая это была девушка! Прелестное живое создание. Птичка или лисичка в шубке. А я, вы представляете, с ней на улице познакомился! Дальше улицы наше знакомство не зашло, но какое это достижение для меня: познакомиться с девушкой на улице. Раньше всё как-то сложно было, стеснялся, скромничал, а теперь нет, теперь попробовал, и получилось. Просто не пробовал раньше! Раньше только преследовал, выслеживал девушек, но никогда не заговаривал. Сейчас же смелости во мне была какая-то автоматическая, я не настраивал себя никак, не готовился, не пил пиво, как некоторые, просто был уверен, просто был собой, хотя по жизни не так уверен.
Надо было брату везти чемоданчик. Что там у него было: рука принцессы или голова дракона, – я не знаю. Инструменты какие-то. Он мне распечатал работу по курсу эстетики кино, который я уже сдал на «отлично» просмотрев за две ночи до этого подряд три фильма Стэнли Кубрика. Работа была большая, на двенадцать листов; я приехал за распечаткой: брат работу мою распечатал, а чемоданчик его я забыл. Один словом, всё произошло из-за забывчивости.
Еду обратно. (А мне от брата до своего дома около полутора часов: мотаюсь!). Жду трамвая. Только ведь на трамвайчике осталось подъехать, и я отдам ему этот подлый кейс. Первый раз брат меня заругал, и я немного грустил, потому что мне всегда грустно, когда меня ругают (думаю, что моя никчёмность виною того, что у меня нет девушки). Но теперь я повеселел (в маршрутном такси были милые мелодии). Стоял, ждал трамвая.
Глажу – едет. И девушка ко мне обратилась какая-то: «Вы не видите, что за трамвай?» А я решил ухватиться за эту нить и познакомиться. «Нет, – говорю, – не вижу. Эх, так долго ждать. Меня брат убьет, если я ему этот чемодан не привезу». Она сказала, что сочувствует, и заскочила в 50-ый. Я её упустил, но она мне открыла простую вещь: на улице очень просто заговорить с человеком. Узнать время, спросить улицу или сигарету. Я решил, что эта уехавшая девушка лишь предтеча какой-то другой девушки, лишь первообраз, предыстория, причём не самая лучшая.
Трамвая №45 всё не было. Одни города выпадали из фар и ламп столбов. Морозец пробивался сквозь трико и джинсы. Она стояла рядом. Одна со мной: нас двое на этой слишком городской остановке. Я не думал, «с чего начать?», я думал, «начать ли вообще?». Стоит ли? Зачем? Нет, надо, это просто так надо, просто необходимо. К тому же была предтеча.
И я заговорил, нарушив тысячелетние молчание собственного сердца. Пробив тысячелетние молчание всего космоса. Я дождался, пока снова поедет 50-ый, но чужими методами действовать не стал.
— Здравствуйте! А 45-ый трамвай здесь останавливается?
— Здесь, только его уже сорок минут как нет.
Этим началом я обрёл себя на легенду о том, что меня здесь никогда не было, которую придётся поддерживать. Далее я замолчал.
Ей было где-то 21. Из-под белой шапочки вытянулись две светлые косы. А шапочке были блёстки. Курточка была какая-то лисиная, но не из лисы. Черты лица были плавные, нежные, немного игрушечные и немного вытянутые. По сапожкам шла бахрома. Бантики на косичках, доходящих до груди. Пауза была где-то 5 минут.
— Так долго нет? Так долго?
— Да, уже 50 минут нет.
— Ужас. Разве можно столько ждать? Меня же ждут. Я важный чемоданчик везу. Меня из-за него убьют, если вовремя не привезу.
— Меня тоже. Меня ждут дома, – сказала она, а я подумал, что это родители ждут, наверное.
Я взял таймаут на две минуты.
— Ну, уж если трамвая нет, то хорошо, что собеседник нашёлся хороший.
— Спасибо! – очень ласково произнесла.
Её ответ меня смутил: пауза в пять минут.
— Знаете что? Я жалобу напишу. Уже ждал как-то полчаса, а потом хотел написать, да раздумал, а теперь напишу жалобу!
— Кому Вы напишите? Бесполезно! – она уже улыбалась.
— Лужкову и напишу. А что?
— Он и так много делает. А больше не будет стараться. У нас в Кирове вообще десять всего улиц нормальных, – далее она назвала точное количество жителей, где-то около 600 000, – там вообще никто ничем не занимается.
Так. Я разговорил её. Пауза в минуту. Пора спросить имя: уже можно.
— А вас как зовут.
— Катя.
— А меня Дима.
— Очень приятно.
— Вы учитесь?
— Да.
— Где?
— Тут, в Бауманке.
— Сложно, наверное?
— Да уж. Приходится не сладко. Я случайно поступила.
— Как это?
— В Бауманку меня и так брали. Пробовала на химфак МГУ, все экзамены сдала, а они мне в последних числах июля объявили, что у меня аллергия на химреактивы, и учиться я у них не могу. А экзамены во всех других вузах уже закончились. Пришлось идти в Бауманку.
— А я в МГУ на философском. Гуманитарий.
— Я, как оказалось, тоже.
— А Вы музыку любите? Что-то у вас наушников нету.
— Не люблю наушники. Устала.
Тут почти случилась заминка. Но я нашёл, что сказать ещё.
— А я люблю в наушниках послушать классическую музыку перед сном. Вам нравится Вальс Свиридова?
— Заезжен. Избит. Кругом его крутят. Устала.
— Да, я впервые вижу человека, который вообще слыхал про такой, – это, я впрочем, сказал про себя, в вслух вот что:
— А Шостакович?
— Сложноват. Скучен.
— Я одну пригласил в консерваторию на Шостаковича, а она не пришла.
— Я бы тоже не пришла.
— А что вообще слушаете?
— Ничего.
— Слушайте, ну когда же придёт этот трамвай?
— Не знаю.
— Давайте прибегнем к магии, ритуальные действия.
— Шаманство! Да-да, – она улыбалась, – Танцевать вокруг лужи!
— Х-х-х. Знаете, в Мосгортрансе должен бы существовать музей, где представлены чучела Недождавшихся Пассажиров. Кунсткамера. Там ещё можно безбилетников держать.
— Х-х-х.
Мы, кажется, ещё о чём-то долго беседовали, пока 45-ого всё не было, не было. Он не приезжал, чтобы я поговорил с ней, чтобы мы подольше пообщались. Я ей ещё советовал посмотреть «Заводной апельсин», который она начинала смотреть, но не смогла продолжать. Это, как теперь понимаю, я говорил с намёком, когда-нибудь встретиться ещё и дать ей DVD с фильмом, помня, наверное, один эпизод из «Заводного апельсина», где Алекс подцепил двух куколок. Однако она предложила залезть в 50-ый, который был уже 5-ым по счёту, каким были и 45-ые, идущие в ненужную сторону: она не уставал всех их считать. Такая милая черта.
Мы зашли в 50-ый. Мы оба сели. Я спросил достаточно нагло: «А давайте обменяемся номерами телефонов! Не хочется терять такое знакомство». – «Боюсь, мой муж этого не одобрит». – «Ой, Извините…» Я надолго замолчал (минут на шесть). Как же так? Почему так всё? Какая подлость! Я впервые в жизни с девушкой на улице заговорил, а она – замужем?.. Почему у наших девушек нет ясных опознавательных знаков замужества таких, как у женщин Востока: нет полосы во всю спину?! Ах. Ой. Извините, роди Бога, извините.
Кольца не заметил, наверное, потому что она была в перчатках.
Но мы продолжали общаться. Потом вышли. Где-то после Аптекарского переулка мы вышли и пошли к мосту, который я окрестил Лефортовским, не зная истинного его названия. Она пыталась успокоить меня, продолжала отвечать и сама много говорила. «Но я другому отдана…» Светил похожий на сыр месяц. Он был справа от моста. Яуза колтыхалась от зимнего ветра, волны были какие-то романтичные, но недалеко ушедшие от сентиментализма. Я повторялся, говорил, что брат убьёт меня за чемоданчик, который я доставлю слишком поздно. А она напоследок уже мне ответила:
– Ничего: я запомню Вас таким: молодым и красивым.
Господи! Это же она мне комплимент сделала!
Мы пересели уже на 43-й, но я вышел раньше.
Брат встретил меня с радостью и не злился за чемодан. Мы вынесли старый телевизор на помойку; он укорял мою забывчивость; я благословлял забывчивость и смелость.
Обратно ехал на 45-ом. Но только этот подлый трамвай поехал не к метро, а в депо.
Я шёл пешком. Шёл, чтобы поностальгировать об этой незнакомке. Мост, небо, ночь, месяц. Катя, ах, Катя.
Шёл мимо Прокуратуры России, мимо Аптекарского переулка. Ночь платонической любви продолжалась.
Дома меня не ждали.
29 декабря 2006 — 4 января 2007.
