«…корни их искусства и само их происхождение ведут к племени хазар, которое некогда жило в отрогах Кавказа, там, где растет черная трава.»
Милорад Павич «Хазарский словарь»
Давным-давно, так давно, что и наши прадедушки этого не помнят, было сильное и богатое царство на берегу Восточного моря. Богатство и сила его была в торговле – караванные пути шли через его территорию, встречаясь в столице, словно на перекрестке в базарный день.
В море впадала река – самая большая среди всех земель к северу, и по реке приплывали на ладьях купцы с товаром: ценным мехом, древесиной и северным чудом – янтарем – желтым, как солнце, камнем. Если долго смотреть на него, сердце оттаивает даже у самого заледеневшего от бед и печалей человека.
А с востока шли караваны из далекого Китая, груженые шелком, жемчугом и драгоценными камнями. Они шли в Рим, где шелк ценился выше золота. В нашем государстве, на берегу Восточного моря, купцы оставляли кое-что за безопасный ночлег, еду, отдых и красивых женщин.
С запада же шли караваны на восток с золотом и оружием: доспехами, кольчугами – прочными и легкими, мечами, разрубающими птицу на лету. Оружие покупали дикие кочевники, живущие в степях на востоке, чтобы нападать на караваны из Китая и грабить их. Вот так купцы наживались — друг на друге, и на торговле, и на разбойниках, надо ли говорить, что у государства, берущего пошлины со всех, провозивших товар – что с востока на запад, что с запада на восток, непростое было положение.
По улицам столицы проходили вереницы диковинных животных, на которых навьючивали тюки ткани и мешки со специями и драгоценностями. Это были верблюды – огромные, медлительные, сильные и выносливые животные. С востока на запад купцы гнали двугорбых – бактрианов, а с запада на восток – одногорбых – дромадеров.
Отдых купцам был на берегах Восточного моря знатный – великая река, впадающая с севера в Восточное море, распадалась в дельте на множество рукавов, и среди зарослей камыша было такое изобилие рыбы и птицы, что недостатка в самых изысканных явствах для гостей не было. Климат был теплый, и в садах росли персики, айва и виноград, а по земле плелись ветви диковинного растения, с плодами огромными – в обхват, с зеленой коркой и ярко-красной сердцевиной, сладкой, как мед – арбуз. Такой диковинки нигде не видели.
А уж как были красивы местные женщины, одетые в китайские шелка, украшенные серьгами и ожерельями из янтаря, оправленного в золото – и сказать нельзя!
Так что государство богатело с каждым годом, и расширялось все дальше и дальше от моря, а для защиты своих рубежей нанимало воинов, которые со всего света приходили сюда за длинными рублем.
Надо ли говорить, что соседям это не нравилось. Много было стычек и конфликтов на границах. Но наемники свое дело знали, а чтобы не забывали, правитель издал закон, по которому проигравшие сражение воины казнились на месте всем отрядом. Так что у солдат выбор был невелик – либо победа за щедрую плату, либо смерть. Надо ли говорить, что сражались они в бою, как звери.
В конце концов, соседи – тоже могущественные и богатые государства – заключили со страной у Восточного моря договор: юго-западная граница пройдет по горам Кавказа, но заснеженные хребты и бесплодные скалы, с которых с грохотом срывались пенистые водопады, а из бурных рек пили туры и рыси, не были никому нужны – какой с них прок, и границу провели по предгорьям – там, где еще можно было землю пахать, чтобы кормились пограничники и их семьи. Отмечена была граница тем, что прошла по местности, где росла черная трава, из которой делали удивительный бальзам – если им смазать любую рану, она заживала за три дня. Чернотравцы – так и назвали пограничников — стали там жить, охраняя рубежи богатой и могущественной империи. А жен себе взяли из местного населения – жил в предгорьях Кавказа древний народ, поклонявшийся Солнцу.
На юг империя разрослась до самого Чермного моря, везде построив свои города, проложив дороги, и расположив гарнизоны, солдаты в которых тоже женились, обзаводились хозяйством, начинали обрабатывать землю, растить хлеб, делать вино из винограда, ловить рыбу в реках, а в нужный момент все, по первому зову собирались и давали опор любому врагу. И жизнь хлебопашцев нисколько их воинским навыкам не мешала.
Так и шло много лет. И неизвестно, каковы были бы судьбы мира дальше, если бы на мощное и богатое государство не нашлось двух бед.
Первая беда была – русские. Их страна, лежащая к западу, тоже разбогатела на караванах, идущих севера на юг. Но самый богатый караванный путь – из Китая в Рим – им не достался, и они очень хотели его заполучить.
Вторая беда была – Восточное море. Что случилось – никто понять не мог, даже астрологи и гадатели при дворе правителя такого не предсказывали. Но море стало подниматься. С каждым годом соленые воды заливали все выше и выше земли, на которых были пашни и сады, деревеньки и города, и обратно уже не отдавали, пока, в конце концов, волны не стали плескаться у стен столицы.
Слабеющую, уходившую под воду, страну разгромил наголову русский князь с чубуком на бритой голове, а опустевшую, сожженную столицу залило наступающее море, и среди развалин бывших дворцов, постоялых дворов, усадьб, где раньше ходили привезенные из дальних стран павлины, теперь плавали остроносые осетры, да сновали креветки. И от могучей державы остались одни границы.
Пограничники долго могли не получать жалованья – они же кормились от земли, на которой жили. А войн больше не было – некому было нападать на рубежи исчезнувшей державы. И некому было казнить потерпевших поражение воинов. Шелк тек теперь из Китая в Рим по южному берегу Восточного моря, принося деньги и роскошь в Персию. А от исчезнувшей державы оставался еще какое-то время язык, на котором говорили пограничники, да и те вскорости стали переходить на русский – особенно в тех краях, что были ближе к Руси – по берегам Чермного моря. И язык ушедшей страны остался только в географических названиях – где гора, где ущелье, где река, а где и город носили чудные и странные для слуха чужаков имена, но никто их менять не собирался – привычка – самое постоянное дело в этом мире.
Но на языке затопленной державы продолжали говорить пограничники – чернотравцы. Русь была от них далеко, Персия – за грядой непроходимых снежных гор, родины никто из них не помнил, а нанявшая их на службу страна исчезла. Служба стала не нужна. Только воинские навыки остались, да память, что земля, где растет черная трава, им отдана, и ее надо защищать не на жизнь, а на смерть. Ну а пока защищать было не от кого, надо было как-то жить.
— Мы – сами по себе, — говорили чернотравцы, — Земля эта – наша, и мы будем здесь жить, и дети наши и внуки.
Горные склоны для хлебопашества мало подходят. И климат в горах суровее, чем на равнине. Ни винограда, ни персиков не растет – ночи в горах холодные, зимы – бесснежные, и теплолюбивые растения не приживаются. Зато трава на пастбищах – по пояс, сочная, зеленая, и много чистых речек и родников для водопоя.
— Ну и не надо нам вашего винограда, — заявили чернотравцы, — вот и хорошо, мы вина вообще не будем пить, нам нашей черной травы хватит – из нее такое питье получается, уж куда лучше вашей кислятины, за которой чуть не уследишь – уксус получается. А наш черный чай, когда забродит – в голову бьет почище вина. И вообще мы – не чернотравцы, мы – черночаевцы, так нас и называйте. А в горах мы будем коней разводить, а еще — овец – уж куда вкуснее вашей рыбы – хоть она красная, хоть белая, все одно – тиной воняет, а с овечки – и шерсть, и шкура, и молоко и мясо.
Стали разводить овец. Из овечьего молока делали сыр, который мог годами в подвалах храниться, и который любой черночаевец брал с собой, когда угонял свою отару овец на дальнее пастбище и питался им, пока овечки нагуливали жир, наращивали шерсть и давали приплод. Из камней строили себе жилища – каждый двор как крепость, на улицу – ни одного окна, только ворота выходят, а с четырех сторон – только каменные стены. Привычка к военному делу сказалась.
Прошли года. И десятилетия. Все уже и забыли, что слово «чернотравник» означало должность, и должность эта была – пограничник, а местность, где растет черная трава – граница страны, и язык, на котором говорят пограничники – язык народа, их когда-то нанявшего на службу. Оставались от былых времен только песни, которые пели мужчины, когда пили перебродивший отвар черной травы, да сказки, что рассказывали старухи внукам, когда взрослые были заняты работой. И чем дальше, тем диковиннее звучали эти сказки – про купцов, везущих на странных животных с горбами, тюки ткани – тонкой, как паутинка, блестящей, как вода в речке в солнечный день, и прочной, как любовь; про золото и камни, икрящиеся, как солнце в полдень; про далеких правителей, казнивших трусов без жалости, и про царских дочерей, к которым сватались из таких далеких стран, что ехать надо было сватам не один месяц с великими опасностями. А еще рассказывали про диковинные плоды, в обхват рук размером, которые с трудом можно было от земли оторвать, с зеленой коркой и красной мякотью, слаще меда. Только как они назывались – никто уже и не помнил. А дети смеялись над рассказами стариков:
— Что же это за дерево должно быть для таких плодов, и какие у него должны быть ветки? Враки это все!
Воинские навыки прежние солдаты передавали своим детям – не пропадать же таким ценным знаниям, и они стали головорезами, почище дедов и отцов:
— Наша это земля, испокон веков наша, народ черночайцы здесь жили, овец пасли, брагу из черной травы делали, а то, что мы сызмальства военному делу обучены – так это потому, что уж такие мы мужественные и храбрые от рождения. Для чего нам это нужно? Как для чего – от врагов свои земли защищать! А где же те враги? Ну, вот потому их и нет – все нас боятся!
Понятно, что такая позиция очень способствовала гордости. И воинственные пастухи овец стали очень гордым народом.
— Наши девушки – самые красивые в горах! Мы и дома-то так строим, без окон, чтобы никто из проезжих чужаков не увидел красоту наших женщин! Нам чужестранок не надо, но и наших девушек мы чужакам не отдадим!
Так и шло, да только вот лет через сто все семьи породнились друг с другом – изначально гарнизоны пограничников не были многочисленными, солнцепоклонники, чьих дочерей солдаты брали в жены когда-то, к тому времени исчезли – все и думать про них забыли, и народ получился не слишком многочисленным. Найти пару для молодых стало очень трудно.
Первый дурачок родился в ауле в одну особенно морозную зиму. Отец приходился его матери двоюродным дядей – его отец был братом ее дедушки, да об этом и не вспомнили, когда свадьбу играли. Младенец был хил, слаб, но его заворачивали в валенную из овечьей шерсти бурку, поили бальзамом из черной травы, и он выжил. Голова у него была пустая как свистулька, и он никогда не смотрел в небо – только под ноги.
— Ничего, будет овец пасти, — решили старики.
Овец он пас исправно, до самой своей смерти. Да к тому времени почти в каждом дворе родилось по такому же ребенку. Овец на всех не хватит.
Старики собрались со всех аулов на совет. Спасение от этой напасти было одно – брать невест издалека. Или женихов.
— Нет, наши девушки – самые красивые в горах, — возмущались старейшины, — Чужакам мы не позволим их отдавать, самим мало. А вот парням нашим надо позволить брать себе жен из других стран.
Первому разрешили отправиться на поиски жены сыну князя (потомки бывших командиров пограничных застав стали теперь называться князьями). Нарядили его в путь с друзьями, оседлали они коней, взяли овечьего сыра в дорогу, одели бурки из овечьей шерсти, и ускакали.
Через полгода вернулись ни с чем. А вернувшись, стали рассказывать странные вещи. Красавицы водились по всей округе, до самого Чермного моря они доехали – везде были красивые девушки. Только никто их незнакомцам не отдавал. Да еще и говорили пришельцы с гор на языке, которого уже никто не понимал. Пришлось им учить язык чужой страны, и тут начались интересные вещи:
— Вот странно, они нас не понимают, язык у них другой, а горы, реки и даже города названы по-нашему. Спрашиваем у местных жителей: «Как называется вот эта гора, что похожа на собаку?», — а они нам отвечают на нашем языке: «Большая собака», — а потом по-своему добавляют: «Только что эти слова обозначают, мы не знаем – имя горы исстари осталось». Ну а невест не отдали – никто не хочет по своей воле в дальние края идти, в горы, где кроме травы не растет ничего. Или за золото нам предлагали невест покупать – дикие люди, что с них возьмешь, да и откуда у нас золото?!
А еще рассказывали они, что ели плоды – огромные, такие, что их едва можно было от земли оторвать, с зеленой коркой и красной мякотью, сладкой, как мед. Назывались они – арбуз, и росли не на деревьях, а прямо на земле, так что сказки стариков не врали.
Опять собрались старейшины. Много задач им предстояло решить. Откуда имена у местности до Чермного моря на западе – из их языка, когда там все давно по-русски говорят? Что делать с народом, который готов своих дочерей за золото отдавать в чужую сторону? Не позор ли вообще родниться с такими людьми? А ну как эти жены-чужестранки потом начнут детей так же воспитывать, и те, когда вырастут, будут своих сестер и дочерей продавать в дальние страны за деньги? А мы-то знаем, что наши девушки – самые красивые в горах, и отдавать их никому нельзя! И откуда взять золото на невест? У них-то нет ничего, кроме коней, овец, да сыра. Ну и горячей крови в жилах, что ни говори!
Три дня совещались старики, потом вышли, и самый старый начал говорить от всех к народу:
— Соплеменники! Народ наш – древний и знаменитый, когда-то был многочисленным и богатым. Из всего видно, что владели наши предки землями от Восточного моря до Чермного, строили там города и дороги между городами, и давали имя каждой горе, и речке, и ущелью. Но потом была большая война, и чужестранцы захватили наши земли, и истребили наших предков, и мы – единственные, кто выжил. Чужестранцы пользуются нашими названиями, но уже и забыли – кто им их дал. Пойти и отвоевать обратно свои земли мы не можем – слишком мало нас осталось. Но про свое величие помнить будем всегда, и детям своим рассказывать. Еще нам нужны невесты для наших парней. И не беда, что народ, где они выросли, так испорчен, что отдает своих женщин в чужие страны, да еще и за деньги – мы их обучим нашим обычаям, и детей воспитаем по нашим правилам. И если надо золото для этого – найдем золото. Не лучший ли сыр мы делаем в горах, не лучших ли скакунов держим, и не лучших ли баранов пасем в наших лугах? Надо поехать в низины и продать это. А на золото взять себе жен.
И опять сын князя с друзьями отправились на чужбину. Гнали они табун лошадей, да две отары овец, да взяли в мешках овечий сыр на продажу.
Через месяц вернулись – опять ни с чем.
— Ярмарки были во всех городах до самого Чермного моря. До него мы и добрались. Туда пригоняют скакунов из Аравии, и видели бы вы, что это за кони! Какие у них тонкие ноги, какие шеи, как у лебедей, и как быстро они могут скакать! Как будто стрела летит! Куда уж с ними сравниться нашим горным мохнатым лошадкам. Насилу отдали мы наших коней за мешочек серебра. А наши овцы! Видели бы вы, каких овец привозят из Эллады и Колхиды! У них шерсть – тонкая, как паутинка, и блестит на солнце как золото. Не из нее ли ткали ту ткань, что перевозили купцы через родину наших предков, как о том в сказках говориться? В общем – куда уж нашим кудлатым барашкам, из их шерсти только бурки валять. Насилу продали мы наших овечек за мешочек меди. А что говорить про наш сыр… Из дальних стран привозят такой сыр! Желтый, как солнце и пахнет так, что рядом стоять невозможно — слюнки текут, с дальнего конца ярмарки можно этот запах почувствовать, а во рту тает, если попробовать. Он и соленый, и сладкий, и терпкий, и кислый одновременно. Куда уж сравниться нашему простому соленому сыру. Не могли мы его продать – сами съели по дороге. Так что на выкуп и одной невесты у нас денег не хватило. Но это еще не все. Наши девушки – не самые красивые на свете. Я видел дочь князя. Ох, и красавица! Они своих дочерей не прячут, и окна в домах у них на улицу выходят, а за каждым окном сидит девушка, улыбается всем прохожим. И дочь князя так же. Лицом кругла и бела, точно Луна, а волосы у нее цветом – как мед, и глаза голубые – словно небо.
Но тут их рассказ прервали – и правда, как можно было дальше слушать подобные речи! Ладно еще – кони, овцы, ладно – сыр, но девушки-то! С красотой их девушек никто не мог сравниться! Старейшины таких речей слушать дальше не стали.
Так что купцы из потомков пограничников вышли никудышные. Торговлей золота они не добыли.
Да только с те пор стал княжеский сын чахнуть. Не ест, не пьет, грустит — похудел, побледнел. Родители его и отваром черной травы отпаивали и самым старым, выдержанным сыром откармливали и на дальние пастбища отправляли – на снежные горы полюбоваться, отвлечься от грустных мыслей. Ничего не помогало. Пропадал парень. Влюбился в княжескую дочку.
Зима прошла, а весной он исчез. В одну ночь оседлал коня, взял двух верных друзей, и, никому не слова ни сказав, уехал. Мать, отец горевали, не знали, что и делать. Других парней за ними посылали – те не догнали княжеского сына, и следов не нашли от копыт его коней на каменистых дорогах.
Весной на склонах гор цвели маки, в бурных реках плескалась форель, овечки давали приплод, но князь не радовался ничему. Грустил он о сыне, от которого не было никаких вестей.
Наступило лето. Снежные вершины искрились в солнечных лучах, пастухи угоняли отары на самые дальние пастбища. Женщины делали сыры и пряли пряжу из овечьей шерсти, чтобы навязать на зиму теплых вещей своим семьям. Князь выходил из дома на дорогу каждый день, хотя уже и с трудом – тоска по сыну подкосила его здоровье. Долго смотрел он вдаль – где в голубой дымке гряды гор вырастали одна из-за другой. Но никто не скакал по дороге.
Осенью все окрасилось в желтый и багряный, дни стояли солнечные, теплые, паутинки плыли по воздуху. Нет ничего красивее осени в горах! Но князя не радовали краски осени и свет солнца стал ему не мил.
Зимой шел снег, потом пригревало солнце, снег таял, но на скалистых вершинах гор держался. Стояли горы в белых папахах – как старейшины на собрании. Перед этим молчаливым собранием молодежь приосанивалась, вела себя потише, девушки по домам сидели, пряли шерсть. А дома-то такие – все окна только во двор, и прохожего не увидишь! Скучно. И князь скучал.
А потом солнце стало припекать сильнее, речки горные поднялись – снег на вершинах гор стал таять. Вновь наступила весна. И прошла, и еще одно лето прошло… Да что там говорить – три года не было сына княжеского дома.
К концу третьего лета князь слег. В его комнате прорубили окно – чтобы он мог смотреть на дорогу. Дни шли за днями, старый князь угасал как огарок свечи. И черная трава не помогала.
Однажды ночью он проснулся. Луна глядела в окно, и ее свет разбудил старика. В ночной тишине услышал он далекий-далекий перестук копыт – скакали всадники. Кто это мог быть? Враги, решившие напасть на их селение? Или долгожданный сын возвращается из дальних стран? А стук копыт все приближался и приближался. Потом застучали в ворота. Домашние побежали открывать. И в спальню к отцу вошел сын. Запыленный с дороги, уставший, упал на колени:
— Отец, прости меня, что я так замешкался, но не мог быстрее уйти, не взяв себе той, которую полюбил всем сердцем.
После этих слов в комнату вошла дочка князя. Была она, конечно, красавица – белолица, золотоволоса. Стояла, опустив глаза в пол.
— Подойди, дочка, — сказал старый князь.
Она подошла. Он взял ее за руку, долго смотрел в лицо:
— По своей воле приехала сюда?
Она только кивнула.
— Отец, по своей воле, но против воли ее родителей. Мне пришлось выкрасть ее из родного дома.
И он рассказал, как князь чужой страны потребовал, чтобы безродный чужак, не имеющий золота на выкуп невесты, привел самого красивого коня с ярмарки. За коня купцы у чужестранцев, не имевших золота, в обмен потребовали диковинную чудо-птицу — павлина, что водится в Индии, и сын князя поехал с друзьями в Индию, нанявшись в порту на берегу Чермного моря на корабль матросами. Но до Индии ехать не пришлось – в Царьграде, во дворце императорского вельможи водились павлины. С великими опасностями горцы выкрали павлина из сада, и привезли в позолоченной клетке на ярмарку – в обмен на коня. Но когда обменяли, стало им жаль – столько трудов и опасностей претерпели они, охотясь на диковинную птицу, что друг княжеского сына вернулся и выкрал павлина обратно – с ярмарки это было проще сделать, чем из дворца с охраной. И так – с арабским скакуном и павлином – приехали они за невестой. Но ее отец обманул доверчивых чужестранцев, и вывел им под покрывалом ее служанку. Тогда ночью они вернулись, выкрали дочь князя, а, заодно, и коня, и павлина, да еще по дороге арбузов набрали целый мешок – они как раз к тому времени поспели.
— Вот, отец, попробуй этот плод, о котором у нас только сказки рассказывали, — закончил свой рассказ юноша.
Принесли арбуз, и украденная невеста разрезала его, и подала князю кусочки красной, сладкой мякоти. Он попробовал арбуз, улыбнулся, и встал с постели, вышел во двор, а там стоит конь – чудо, а не конь – тонконогий, с лебединой шеей, копытом бьет, удила грызет – норовистый, красавец. А рядом с конем – в золоченой клетке – павлин с длинным хвостом, а по хвосту пятна — словно глаза ангелов, переливаются синим, зеленым и золотым. Запрокинул павлин голову, и как закричит! Старый князь стал как вкопанный – так ужасен был крик прекрасной птицы. Из служанок в доме князя одна даже в обморок упала. А князь расхохотался. Вот как бывает – вид чудесный, а голос противный.
Сколько радости тут было! И от того, что княжеский сын вернулся — с невестой – красавицей, и с удивительным конем, и с чудесной птицей, и от того, что князь выздоровел, попробовав иноземных плодов.
С арбузов собрали семена, по весне посадили в землю, да только в холодные горные ночи померзли всходы – не получилось у черночайцев арбузы выращивать. Только и вспоминали еще несколько поколений, как привез княжеский сын удивительный плод, что умирающего с постели может поднять.
Чужестранка родила мужу сына и дочь с золотыми волосами и голубыми глазами. Да вскорости умерла, оставив маленьких детей и безутешного мужа. Злые языки говорили, что местные женщины извели ее от зависти к ее красоте. Ну да это — женские дела, кто в них разберется. А муж говорил, что сильно тосковала она в горах по родному городу, по жизни в отцовском доме, по развлечениям – шумным ярмаркам, гуляньям с подружками, беззаботной жизни со служанками да работницами, чего в горном селении не было. Ей приходилось по дому все делать самой: и шерсть овечью чесать, и сыр делать, а это было ей не под силу. Юный князь больше жены себе не хотел брать, но дети были слишком малы – пришлось жениться на девушке из своего селения. Что уж там было у них дальше – это уже другая история. Но из его рода потом пошли черночайцы светловолосые, с голубыми глазами.
А вот павлин долго прожил в доме, удивляя всех своим оперением и пугая протяжными криками, от которых кровь стыла в жилах даже у отважных горцев.
Чудо-конь дал начало новой породе лошадей – жеребята от него были красивы, тонконоги и выносливы.
Старейшины же с тех пор решили – раз нет золота, то не позор для черночайца и украсть себе жену. И горцы после этого часто совершали набеги на дальние земли – за невестами, привозя к себе жен издалека. Дурачки больше в горных селениях не рождались. А обычай красть невест сохранился до наших дней.
Молва о подвигах княжеского сына разошлась далеко. В дальних странах через много лет рассказывали сказку о том, как заболел старый царь, и сын его отправился за удивительными плодами, поднимающими умирающего с постели, а вернулся он – и с плодами, и с конем, и с чудо-птицей, и с невестой. Так что молва все события переставила с начала в конец, да так со сказками часто бывает. Кто говорил, что ему даже звери лесные помогали – серый волк, мол, с ним дружил, кто говорил, что поехали с ним не друзья, а родные братья. А на Руси эту сказку рассказали по-своему – что братья позавидовали самому удачливому и храброму из них, и убили его, забрав и плоды, и птицу, и коня, и невесту. И воскресил его только вещий ворон живой водой.
Это, конечно, было невозможно – братья у черночайцев друг за друга жизнь готовы отдать и в те времена, и в наши дни. Да, видно, на Руси по-другому было в те годы между братьями, ну да им виднее.
Во так-то.
16 декабря 2012 г. – 19 декабря 2012 г.
Г. Москва.
