РОЖДЕСТВО

Я всего лишь терапевт. Человек второго сорта из людей в белых хрустких халатах. Рядовой врач в рядовой районной поликлинике. Три через три. Пятнадцать семьсот сорок два чистыми. Четвёртого и девятнадцатого. ОРЗ, бронхиты, язвы, пенсионеры. И я уже почти всему разучился. Да и не хочу. Да и дома-то у меня один чисто аспирин. А по воскресеньям я истово пою на крылосе (так произносит наш благостный батюшка) нашего семнадцатого барочного Преображенского храма. И вот, собственно, и всё. Вот и всё обо мне. Вот и всё.

Ах нет. Ещё у меня нет жены. И ладно бы умерла, а то сбежала к собственному непосредственному ответственному красавцу-начальнику. Сбежала очертя голову. Сбежала, бросив всё, включая сюда и совместно нажитую дочь. Так там ведь всё есть. То-сё.

Так вот мы и остались вдвоём в одиночку с Ленушкой на 52-х квадратных метрах в двушке в Бирюлёво. На 22-м холодном холостом этаже.

А Ленушка выросла, похорошела и нашла себе на районе, типа в баре «Романтик» или хуже – в «Ассоли», отъявленного подонка, весёлого бандита и мерзавца, в пирсингах по всему телу и бакенбардах, который быстро её обрюхатил, отяжелил, и сразу же бесследно исчез в неизвестном одному ему известном направлении.   А она ходит, мыкается по жилплощади в застиранном голубом халатике и пухнет. А я смотрю, подглядывая, на неё из кухни – и больно.

И вот идёт 9-й месяц. Вот он уже наступает. Наступает на ноги. Вот уж он на пороге. И как-то, то ли в ночь с пятого на шестое, то ли с шестого на седьмое я просыпаюсь от звука льющееся воды. Это Ленушка набирает горячее в их растресканную ванну. «У меня схватки, папа»», — говорит голая бритая она. «Так давай скорую», — говорю я. «Ну нет, в ваш Минздрав я ни ногой»,- говорит Ленушка. «А почему, собственно?» — спрашиваю я. «А потому что на тебя с твоей медициной насмотрелась, халтурщик- говорит Ленушка. – Так что я уж тут. Сама»». И нечем крыть. «Ну давай хоть по старой памяти пропальпирую», — говорю я. «Ну пальпируй», — говорит она. И я пальпирую. Пальцами рук.

Плод расположен вкривь и вкось. Ногами вперёд и врозь. Уродом, как и его отец. «Ты не родишь, — говорю я. – Это смертельно»». «Я рожу. Обязательно рожу», — говорит она. «Не родишь, говорю я. – Оно тебя разорвёт». «А что же делать?» — спрашивает Ленушка, тужась. «Надо сечь. Кесарево сечение», — говорю я. «Ну так секи», — говорит она. «Я никогда не сёк, — говорю я. – Я не умею. Я же терапевт. Вот Виктор Андреич, вот тот-то бы… Но он сейчас в Самаре». «Секи, — говорит она.- Ты мой отец».

И я иду на кухню и накаляю, дезинфицирую на газу большой кухонный зазубренный ножик. Захватываю аспирин. И прихожу и секу. Я захожу в ванную с раскаленным ножом и рассекаю всю её вдоль. С Ленушкой всё понятно. Невооруженным глазом. Она лежит на окровавленном дне и пускает из-под воды красные пузыри.

Тогда я достаю из её тела другое тельце. Тем же ножиком обрезаю пуповину и прислоняю его к левому своему мёртвому волосатому сухому пустому соску.

3 комментария

  1. Не люблютакиезагоны в современной литературе
    Как в своё время какой-то чудак написал какую-то муть про то как на 14летие дочери родители еёсъели, и это ризнали искусством, так и погнали косить.
    По сторонам оглянитесь: там круто, там реальные люди

Оставить комментарий