Я ужасно испорчена. Просто ужасно. Я пью водку по утрам. Вообще очень люблю водку. С утра – особенно.
Еще я люблю сало и черный хлеб. Идеальная закуска. А вовсе не соленый огурец. Именно сало удержало меня от перехода в иудаизм. В сорок два года, сложив все недосказанности и странности моей семейной истории, я пришла к выводу, моя прабабка скорее всего была еврейкой. Серьезное открытие. В какой-то момент, задолбавшись читать посты ВКонтакте о политизированности и продажности современной христианской церкви, я всерьез задумывалась о переходе в иудаизм. Ну, в смысле – целое утро серьезно думала. В интернете инфу искала. Но — я бы не смогла жить без сала. Кстати, сегодня Рождество. Православное. Это значит – не когда весь мир отмечает, а седьмого января – когда Россия. Родину свою я ненавижу всеми фибрами души, впрочем это – национальная черта. Еще не встречала русского, который бы любил Россию. У Пушкина и Достоевского были проблемы с этим. У Толстого, по-моему не было, но я так ненавижу Толстого, что это неважно.
Так о чем это я… А, о еде! Я обожаю чечевицу. Масса людей понятия не имеют – что это такое, и какова она на вкус. И слава богу! Причем чечевица продается в «Ашане» совершенно свободно. Ее покупают какие-то вьетнамские мигранты, узбеки, негры и я. Не пробуйте чечевицу! Никогда! Довольствуйтесь своими чипсами, курями-гриль, и семгой, или что вы там еще едите. Но не протягивайте руки к чечевице! Когда-то ее ели каждый день наши предки. Теперь этот вкус забыт, и хорошо. Мне больше достанется. Я готова ее есть каждый день. Я безумно боюсь стоматологов. До обморока. Когда все мои зубы выпадут, я все равно смогу есть чечевицу. Наслаждаться чечевицей. Ее дешевизна неоднократно спасала меня и всю мою семью от голодной смерти. А вкус! О! Понимаю Исава! И этого – мелкого говнюка Иакова. Знал же – чем прельстить голодного человека! Поэтому в иудаизм я не перейду.
Так вот – о водке. Я пью с утра то, что стоит в холодильнике – водка или виски – три рюмки на завтрак. Женский алкоголизм не лечится. Отлично! По-моему привычка утром пить крепкие напитки уже начала отражаться на моем лице, и скоро меня перестанут брать на работу косметологом. Плевать! Пойду кассирщей в «Ашан» — там есть чечевица, я их уважаю! Вот когда я занималась новым проектом — своим бизнесом — я вообще не пила! Полтора месяца – ни грамма! В холодильнике ничего не было! Даже забыла – где винные отделы в супермаркетах! Я пыталась открыть в Москве свой салон красоты. Потом меня кинули на крупную сумму, и я начала пить. Снова. По утрам. Видимо, я специально по всей Москве искала самых жестких аферистов, которые точно бы кинули с арендой кабинета, потому что довольствовалась ксерокопиями документов, подписывала какие-то липовые совершенно договоры, чтобы потом иметь возможность пить на законных основаниях. Иначе бы повода не было. Иначе я требовала бы их паспорта, патенты, документы на собственность недвижимости в Москве. Но это все как-то так сложно, это так напрягает – требовать от людей документы, обязательства. Легче было верить на слово. Я и поверила. Заплатила аренду, депозит, еще что-то. Главное же – деньги отдать. Чтобы потом предаваться горю. Парикмахерской в Москве у меня не получилось. Я нашла мальчиков из Нальчика, занимающихся выбиванием долгов. Они вернули мне деньги. Это была увлекательная история, и я получила невероятный опыт. И – повод пить от несбыточности своих планов. Вед главное в нашем деле – повод.
Самый шикарный повод был, когда я влюбилась последний раз! О! что это было за чудо! Влюбилась в последний раз я… э-э-э в каком году? Черт! Мама уже умерла, значит это был 2009 – не раньше, и .. постойте! Годовщину маминой смерти мне помогал материально отмечать мой любовник, в которого я не была влюблена, уж точно, и это был октябрь 2009. Так… А с этим, как его… Саша-Петя… ну ладно, не важно, мы познакомились на балкончике — еще ромашки стояли на столе, вместе с водкой… Ромашки… Это летом что ли было? А в октябре у меня уже был новый любовник? Ладно, это все не важно. Важно, что я влюбилась в последний раз в жизни, и было мне – сорок два года! Отлично! Роман был необыкновенно бурным: длился целый месяц. Потом позвонила его жена. Я не подозревала, что у него есть жена. Не довелось спросить. А он не говорил. Я же не спрашивала. А она существовала в действительности. И позвонила мне среди ночи. «Женщина, а вы – кто?». И все кончилось. Но потом – я так страдала! Это было прекрасно! Моя подруга, работавшая портнихой, тоже страдала в тот момент. И тоже от безуспешной любви. Он у нее не был женат. Но он был наркоман с большим стажем. Это не давало возможности выйти за него замуж и родить детей. Все же чувство самосохранения у нее срабатывало. Но боли не уменьшало. В запой мы ушли вместе. У нас был доступ к спирту. За полтора месяца мы выпили три пятилитровых канистры! Когда мы подсчитали – охренели просто! Спирт пили как компот. Его разводили кипяченой водой. Особо славилась я. Я умела развести спирт так, чтобы он был не слишком обжигающим, и не слишком слабым – примерно как водка. Я чувствовала душу спирта. Я разводила идеально! Спирт мы пили целый день. С утра. Болели душой. Сильно. Любовь – прекрасный повод напиться.
Это лучше, чем прыгать из окошка, или резать себе вены.
Правда-правда!
В мой последний приезд в родной город я была трезва как стеклышко. Я же занималась проектом, я была вся на взводе, и алкоголь был мне ни к чему. Но подруга пригласила домой, и поставила на стол спирт. Мы пили его для конспирации от ее домашних – из заварочного чайничка с голубыми цветочками. Типа там заварка. Пили, и не пьянели. Говорили много. Потом нас разогнала ее дочка – ей полтора года, и спирт от компота она прекрасно отличает по запаху. Чайничек с цветочками ее в заблуждение не ввел. Пришлось идти домой. Я вышла в ночь и увидела звезды! Вы видели в Москве звезды? Нет! А там – прямо передо мной на черноте неба бриллиантами был выложен Орион – небесный охотник! И Малая Медведица! И Плеяды! Я стояла и смотрела как завороженная. Потом шорох возле темной стены соседнего дома меня отвлек. Я вспомнила, что я не в Москве, и сейчас со мной может случиться все, что угодно, и это может мне не понравится, и побежала домой. А в опавших листьях, видимо, кошка возилась. Мышей ловила ночью. Но мне помогло вернуться в реальность.
Ага, вот, вспомнила! Почему три рюмки. Так меня научил пить бывший начальник санатория, где я работала маникюршей. Он умер от рака, Царствие ему Небесное! Я приезжала к нему домой – делала педикюр, до самой смерти. До покупки санатория он владел сетью заправок в Осетии. Но душа просила большего. И он купил санаторий в Кисловодске. А через полгода у него диагностировали рак.
Лечили в Москве, в кремлевской клинике. Сделали операцию, но поздно. Он вернулся в Кисловодск и жил в ВИП-корпусе санатория с женой, страшно похудевший и почерневший лицом. Меня периодически вызывали к нему – делать педикюр. Вспоминать, как с содроганием обтирала полотенцем его худые ноги, невыносимо. Чтобы не чувствовать страха и отвращения, болтала с ним о всякой всячине – о своей семье, о детях, и слушала его рассказы.
После педикюра каждый раз он шел к серванту, доставал початую бутылку коньяка, рюмку, и говорил:
— Таня, выпей!
Я начинала смущенно отказываться, но это была лишь игра, потому что выпить после такого и правда хотелось. Он это понимал. Смотрел на меня усталыми глазами смертельно больного человека и говорил:
— Мне уже нельзя – врачи запрещают. Я хоть посмотрю, как ты пьешь, и порадуюсь.
Он наливал полную рюмку, потом доставал трясущимися руками из серванта коробку конфет, открывал ее и смотрел с надеждой. Я лихо опрокидывала рюмку, закусывала конфетой, и уже бралась за ручки сумки с инструментами, но Александр Джавадович удерживал меня на стуле, опустив костлявую руку на плечо, и наливая вторую рюмку:
— Надо пить три рюмки. Всегда! Мы же христиане! Наш Бог – Троица! И рюмок должно быть три! Первая рюмка – приготавливает, вторая – укрепляет, третья – для радости. Именно третья пьянит. Все, что будет после третьей – бесполезно. Все равно, что на пол вылить. А меньше третьей – тоже бесполезно. Все равно, что воду выпить.
Христианство по-осетински.
Пока Александра Джавадовича лечили – в Москве, потом в Германии, санаторий разорился. Дорого в наше время раком болеть. Ну еще его зам – маленький, толстенький, оказался заядлым игроком. Он собирал выручку санатория и улетал в Гонконг – в казино. Там наш санаторий и остался. В денежном эквиваленте.
А я все ездила к нему – стричь ногти на ногах. Он угасал, худел еще больше, хотя казалось – дальше уже некуда. Смотреть на него было страшно. Он стал похож на Кощея Бессмертного из русских сказок. Во взгляде появилась жесткость, в разговорах – желчный цинизм. Но к своей педикюрше он относился по-прежнему. Я не показывала жалости и страха. Я была деловита и приветлива, как и раньше. Видимо, это ему и было нужно. В глазах остальных он читал ужас и жалость. А я улыбалась, раскладывала инструменты на белой салфетке, брала в руки желто-коричневую ногу – просто кость, обтянутую кожей, и отважно вытирала ее полотенцем. И никакого отвращения и жалости на лице. Это искусство. Это он и ценил. За это и платил. Деньгами, хотя я и отказывалась, и коньяком. Каждый раз, к его удовольствию, я пила три рюмки коньяка перед уходом.
На похороны я не поехала. Да меня и не приглашали. Там было руководство санатория, главный бухгалтер, юрисконсульт, члены семьи, и его зам – тот самый веселый жизнерадостный толстяк с бегающими глазами, проигравший в Гонконге санаторий. Тогда этого еще никто не знал.
А потом из-за непомерных долгов санаторий закрыли.
К тому времени мои дети подросли, и уехали учиться в Москву, а я – за ними.
В Москве все складывалось не так, как хочется. Но водка в супермаркетах продается.
И я люблю выпить утром. Из окна видна далекая панорама Москвы – на переднем плане поблескивает золотыми звездами на синих куполах Перервинский монастырь, за ним – разбросаны белые кубики жилых домов, тонущие в зелени, сейчас подкрашенные нежно-розовым светом восходящего солнца. А далеко на горизонте между двумя белыми, розовеющими в лучах восхода, многоэтажками, угадывается шпиль университета. Он горит огнем в лучах солнца, и звезда в окружении лавровых ветвей, тоже горит маленьким солнцем. Из труб ТЭЦ валит дым. На душе хорошо! Так хорошо, что хочется напевать Лебедева-Кумача: «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля…», — потому что реально красит! Все такое нежнейше-розовое по утрам, такое возвышенное, мягкое, сладкое необыкновенно.
Вот Чехов мучился: «Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повесится», — не надо вешаться. А водка на что?
