ПЕСНЯ О ПТИЦЕ

                    

1. Умирают бабочки

Просквозило. Тело стремилось бежать, нет — лететь отсюда вместе с гниющими рваными листьями. Вот бы раствориться в звенящем пространстве! А лучше, чтобы этого всего вообще никогда не было! Не было бы этого здания, улицы, ненавистных людей и, главное, сочащихся смоляными вонючими и пузырящимися ядами, трещин в грудине.

Нет! Ничего этого нет! Я умер!

Но он не умер. Чтобы не выдать себя, он шёл неровным прогулочным шагом, прижимая телефон к уху, будто говорит. Пару раз закинул голову назад, словно смеётся. И так до поворота. За поворотом почти бежал, представляя, что она догоняет его. Или хотя бы провожает глазами. Хотя бы.

Ненавижу! Ненавижу! Не-на-ви-жу.

Пришло смс. Нет! Не возьму! Даже не подумаю! Ага, не удержалась! Даже не гляну! И пошёл ещё быстрее. Перед переходом резко остановился. И посмотрю, и ничего. Открыл сообщение, а оно от банка. С новым приступом ярости, словно отклоняясь от оплеухи, рванул, согнувшись, в подземку. Сердце, казалось, сейчас выпрыгнет, и как же оно частит! Всё вокруг было уродливым: стены, люди, звуки, цвета, цветы. Такие удивительно некрасивые лица. И все глазеют на него, смеются над ним. Или, может быть, им всё равно? Мерзкие людишки с мерзкими мыслишками. Какие отвратительные запахи! Он почувствовал удушье, руки вспотели

Мимо пролетело что-то: лист или бабочка? Внутри всё подпрыгнуло и взорвалось этими бабочками. Он навсегда запомнил магическое ощущение, когда из белой бархатистой коробки, протянутой с улыбкой, выскочили разноцветные безумия. А она, сияя, указывала на каждую: «Вот это Морфид, это Парусник Маака, смотри, вон там сел Монарх, а там -Полимнестор!» Хохотала: «Да ты совсем голову потерял, у тебя такой взгляд! Очнись!»

Перепёлка в ажурном рисунке из теней листьев, в развивающемся кукольном платье, улыбалась лучисто, и будто навстречу этой улыбке на её лицо прыгнул солнечный зайчик.

— Смотри, смотри, они вон там же! – коробку она прижимала к себе. И Кретов смотрел по сторонам с удивлением, потому что вот же прямо на этой тропинке Новокосино порхала синяя тропическая бабочка, а чуть дальше еще одна полосатая и ещё… и ещё.

— А… это… а они выживут?

— Ну конечно! Я специально ждала самого тёплого времени. Наша любовь, наши бабочки… теперь они летают, они свободны- её восторг был таким детским — Они прекрасны, правда?

Кретов снова огляделся по сторонам.

— А где ты их взяла? Они же не местные.

— Купила.  Всё очень непросто: во-первых, их выращивают специально, кормить их можно персиковым пюре… Но тропическим бабочкам неуютно в нашем климате и они становятся вялыми, поэтому в контейнер нагнетается тёплый воздух, чтобы они проснулись и вылетели! … Ой!…- она всматривалась в коробку уже озабоченно — Игорь, там, там … ещё… — Перепёлка наклонилась и подула.

Кретов подошёл поближе и увидел на дне чёрную бабочку с красным тельцем и красными же пятнами на крыльях, которая медленно передвигала лапками. Перепёлка глядела на Кретова встревожено.

— Это маленький Коцебу.

— Кто?

— Не важно, пойдём домой, в тепло, может быть он ещё выживет.

Шли они почти бегом, Перепёлка не видела светофоров, людей. Коробку она прижимала к себе. Куда, за какой помощью они бежали, Кретов не понимал, но так же шёл быстрым шагом, одергивая свою подругу перед машинами за руку.

Дома Коцебу оказался уже недвижимым. Перепёлка измученно ходила вокруг, приговаривала, что может он уснул, копалась в интернете, но всё было напрасно. Вечером она почти не разговаривала, только раз обрушив на читающего Кретова неожиданное:

— Я убила их, понимаешь? Мне не надо было ради забавы их покупать! Маленький Коцебу… бедный.

Несколько дней Перепёлка была тиха, Кретову уже очень хотелось вывести её из этого обморока печали, и он придумал принести ей кое-что. Вечером она встретила его в коридоре всё тем же бесстрастным: Привет. Он торжественно протянул ей это кое-что, упакованное в хрустящую бумагу. Она улыбнулась, развязала голубую ленточку, сорвала бумагу и обомлела.

— Это самый красивый Морфид и он не улетит никуда из-под стекла! — Торжествовал Кретов.- Ты рада?

Перепёлка вжала голову в плечи.

— Но он же мёртвый.

 

Зачем они вообще вот сейчас вот здесь, вот эти вот бабочки? Что им нужно от него через столько лет? Воспоминания рассыпались. Картинка мира стала графичной. Всё обострилось, и казалось, иллюзий больше нет. Так всегда было, будет… всегда будет вот это вот. Боль притупится, он обманет себя, что так даже лучше, и никогда ничего не изменится чудесным образом. С чего бы чему-то меняться? Ведь всё иное осталось позади. Всё. Совсем. Ещё тогда, с ней. Ему осталась только песня о бабочке или листочке, о птице и о чём-то еще, что он даже для себя не хотел называть никакими словами.

А так, вообще-то всё в поряде, Бро. Всё в поряде.

 

 

2. Кретов и все-все-все

 

 

Кретов был всё ещё хорош, даже приобрёл особенную харизму средних лет, хоть волосы седели, почти не проходили круги под глазами и пестрели морщины… морщины — кого это смутит в мужчине? Мужчина сохранил поджарость, для тонуса хватало перед отпуском походить в спортзал. Одевался с шиком, балуя себя славными пижонскими вещицами. Ко всему этому был обаятелен, среднесостоятелен и впечатляюще ласков, когда ему что-то было нужно. В целом Кретов считал свою жизнь понятной. А тоска… ну, у кого её не бывает? В тридцать восемь Кретов имел дочь от бывшей жены, работу проектного инженера в приличном интеграторе, зарплату в околосотни, ипотечную квартиру, ещё годный крузак, нормальных таких друганов и женщин… много и разных.

 

Также его жизнь украшали музыкальные сокровища — новая гитара и комбик. Собираясь произвести впечатление, Кретов говорил нараспев:

— Ну, я недавно купил Сиксти Эннивёсари Классик Плэй Стратокастер  и Вапорайзер.

И ждал реакции, сам сгорая от нетерпения.

— Оу! Золотой Стратокастер! Оу!

И кем бы ни был персонаж, сказавший это, он автоматически получал особое расположение.

 

Кате – дочери Кретова, спокойному и удачному ребёнку,  недавно исполнилось четырнадцать. Её отец трепал за щёчки раз в месяц, иногда реже, иногда сильно реже. Оказалось очень удобным, что девочка уже родилась когда-то. Во-первых, Кретов тем самым почти воспроизвёлся (сына бы еще!), во-вторых, всегда мог рассказать кому-то историю отцовских чаяний и стараний, да и никто не мог ему сказать: тебе пора семью, детей. Потому что плавал, знал. В позапрошлом месяце Кретов купил дочери куртку, в связи с чем, мог отфутболивать бывшую жену словами «я и так ей купил», а всем стоящим в очереди за комиссарским телом сообщать, что дети — это очень дорогое удовольствие, поэтому колечко (концертик, кафешка) обождут!… и так далее, и так далее.

 

К слову, очередь не редела. Или почти не редела. Стояли в ней и несколько постоянных участниц: Ирка, Таня, Елена. Внешность каждой Кретов мысленно определил к определённому типу, давно уже решив, что есть какие-то стандартные наборы вроде Лего для изготовления женщин. И у него получилось, что:

Ирка — Кирстен Данст

Таня — Бъорк

Елена — Тильда Суинтон

 

Ирка-Кирстен Данст – давняя подруга облегчённого поведения, которая всё еще ничего себе, приезжает по первому звонку для сексуальных утех, и с ней можно изрядно выпить. Это женщина-конфетти: врывается, хохоча, накидывается и тут же сбегает по своим делам. Ещё и музыкантша, поигрывает с Кретовым пару раз в год на концертах в клубах, и поэтому с ней можно обсудить ту самую великую песню, которую Кретов пишет с самого их знакомства. Ирка тоже писала, сочинив за это время пять приличных песен, популярных в их кругу, но всегда говорила Кретову, что он «безусловный талант и напишет настоящий хит — «не то, что эти все». Подруга боевая.

 

Таня- Бъорк — одна из тех женщин, которая прошла по краю жизни, ничем не зацепила, но и никак не отстанет. В общем-то, милая, но чаще таких называют «человек хороший». Человек хороший возникает в пересменках между своими мужчинами уже лет восемь, неизменно со словами о любви и аккуратными заискивающими подлизываниями «ты такой интересный». От уютных бесед быстро начинает подташнивать, а на другое эта подруга не годится уже давно. Таня всегда готова выслушать, подставить жилетку для сморкания, посидеть в кафе или «прогуляться по набережной, как в старые добрые времена». И Таня всегда нуждается в его помощи, будто других людей не существует, а это льстит. Ну, прямо как бульдожку, ледяной водой её поливай, чтобы хоть иногда оттащить. Подруга-прилипала.

 

Елена- Тильда Суинтон- — женщина для общения, с ней очень интересно. Она всегда всё знает немного лучше Кретова. Эта стареющая грубоватая пацанка останется такой же до ста, если не сопьётся и/или не скурится. Меж тем, она — историк, интеллектуалка и готова обучать-поучать часто, чуть её настроение расцветёт, и тут уж Елена — канал Дискавери обволакивает тебя знаниями. Подруга-наставник.

 

С каждой из очередниц Кретов общался взахлёб по неделе в год, виделся раза по три, и только раз они запараллелись в фейсбуке, выскочив сразу все со своими «какдилами».  Конечно, всем им изредка Кретов кидал что-то вроде: «А вот и брошу я свою Василису (Машу, Наташу, Парашу) и женюсь на тебе!». Ирка говорила: «И что мне с тобой делать?», Таня отвечала: «Ты думаешь, мы хорошо бы ладили?», Елена ухмылялась: «Ма шер, пуркуа?…».

 

Была ещё пара мерцающих симпатичных, а также раз в полгода появлялась новая влюблённость на месяц-другой. Все влюблённости были похожи по шагам соблазнения, а также закономерны в своем развитии. «Бабы всё-таки ужасно тупые существа, всё, что от них надо, — это годная домашняя еда и регулярный секс», — говаривал товарищам Кретов. В общем-то, он был даже не бабником, а скорее коллекционером. Каждую девицу он выпячивал перед друзьями её лучшими качествами, так, чтобы показать многогранность своей натуры и изысканность вкуса.

 

Была ещё и Женька. Эта вообще прицепилась непонятным образом. Вынырнула в гараже у приятеля, погуляли разочек, осталась ночевать и вскоре развесила свои трусы на полотенцесушителе, ну как трусы — нитки две эти. Успокаивало то, что вещей не завезла, денег канючила мало, вопросов не задавала. К тому же это себе вполне подходящая худосочная блондинка всего-то двадцати пяти от рождения и из Лего-набора «Ума Турман». Немного расстраивал её дурацкий хохот в гостях, вечная жвачка, да так ещё по мелочи. Друзья, впрочем, понимающе кивали: «Молодец ты, Кретов, бабу себе завёл молодую, без заморочей, и жениться не надо». И незаметно для себя Кретов вдруг оказался в самолете, летящем в Турцию, вместе с Женькой. И что такого? Она даже половину денег сама за себя заплатила. Пришлось, правда, купальники-шорты-тапки ей покупать. Не было у человека, ладно, жалко что ли? Хм… так ведь Женька у него уже с полгода дома. Но нет, это ничего не значит! Подумаешь полгода! Пффф… Просто симпатичная баба молодая и отпуск. Все путём.

 

 

3. Отпускное

 

 

— Игореша, шладкий мой котик, кто летит купаться, кто?

Женька сложила губки трубочкой и приблизила к нему свои глупые глаза.

Сначала Кретов подавил в себе желание свернуть ей голову (благо, шейка была тонкая), потом глянул на ложбинку в глубоком декольте, насоляренные на его деньги коленки, на цепочку на ноге и смягчился:

— Твой котик летит, со своей кошечкой он летит. У, ты ж моя хорошая!

И. взяв её рукой за подбородок, повернул к иллюминатору:

— В окошко смотри, кошечка.

 

На месте всё шло как надо: расселились удачно. Кретов ощущал умиротворение. Кто сказал, что для счастья нужны какие-то свершения, необыкновенные чувства? Вот оно: отличная еда, приятная комнатушка, уборщица, море, молодая деваха рядом и быстрый wi-fi. Женька, кстати, очень старалась в благодарность, можно было и в постели лежать почти без движения. Даже пришлось объяснить ей, что не сексом единым жив Кретов.

 

На второй же день Кретов ходил вразвалку в парусиновых штанах, лёгкой шляпе, гавайской рубахе нараспашку, с кокосом в руке и сигарой в зубах. И ветер колыхал одежды, и солнце припекало, и песок проникал всюду. Девица копошилась всё время, создавая суету: то спинку помажь, то парелом прикрой, то поговори с ней, а то ей же, блин, скучно! Но ладно-ладно, он всё прощал, потому что в благости был великодушен.

 

По пляжу разливался зной, море поблескивало призывно, солёный воздух Кретов жадно втягивал ноздрями, пальцами ног зарываясь в горячий песок так глубоко, чтобы достать прохлады. Он порешал судоку, проглядел книжку, но слепило глаза. Искупался два раза, обсох, поплескался в душе, полежал на спине, полежал на животе. Устав ворочаться, Кретов сел на лежаке, чтобы лениво осматривать пляж, и взгляд скользнул по одному объекту. Ну, нет, этого не может быть, нет,… нет… да, черт всё дери, это Перепёлка. Девушка была достаточно далеко, чтобы разглядеть подробно, но это была ОНА. Как завороженный, Кретов следил за фигурой, отмечая про себя с ехидцей: кажется, стала толще…, а потом: но как же хороша! Сколько они не виделись? Кажется, лет пять. Перепёлка — невысокая стройная  грациозная шатенка — двигалась медленно, лениво. Волосы её струились как гречишный мёд. Кретов даже слегка вытянул шею, чтобы ничего не упустить. Тут же накинулись обрывочные воспоминания-впечатления: пудрой рассыпался бархат кожи, защекотал ноздри запах шеи, звонкие капли  голоса застучали по памяти … и в мыслях он даже запустил пальцы в тонкие струящиеся волосы. В реальном же времени Перепёлка раскинула руки, и в них прямо-таки закатился ребёнок, розовый неуклюжий комок, а за спиной ребёнка образовался огромный мужик.

 

М-да,… какого лешего? Откуда дитё? А, точно! Кто-то же говорил ему, что Перепёлка вышла замуж. Как Кретов ни силился разглядеть в мужчине кого-то знакомого, не признал.

 

— Игорёня! Игорёня!

— Да, щас, — кинул Кретов вбок, боясь выпустить объект из поля зрения.

— Мы уходим уже.

Он обернулся и злобно шикнул: «Да проваливай»,- вернулся взглядом на то место, где оставил Перепёлку, а её и след простыл. Куча всего завертелась в нём, сердце заколотилось. Кретов отмечал про себя эти банальные реакции, эти романтические признаки, это всё такое осязаемое и живое, что просто невыносимо. И что с этим делать??? Наверное, надо забыть и продолжать веселиться. Но теперь всё уже пошло не так. Зачем она опять залетела в его жизнь?

 

 

4. Птичья

 

 

Многие называли её Перепёлкой, производное от фамилии, ничего интересного. Кретов звал её ещё и птицей, птенцом, птенчиком, воробьём, канарейкой… и вообще как придётся звал. Они волшебно начали, тягостно продолжили и оглушительно закончили, под аплодисменты всех общих друзей. Нет, ну а что? Кретов любил её. Почти не изменял и глупо попадался. Перепёлка прощала, но надолго становилась подозрительной и холодной. А как только успокаивалась, Кретов делал это снова. Почему? Неизвестно. Кретов сам задавал себе этот вопрос много раз. Он всегда нуждался в завоевании, не хотел чувствовать себя пойманным в клетку… и чего-то ещё ему недоставало. Каждый раз ему было неприятно, брезгливо, но, в, то же время, Кретов считал себя таким сладким подонком и испытывал какую-то особую радость обмана. И чем больше Перепёлка ему верила, тем слаще становились ощущения ото лжи. Потом вроде всё успокоилось. Перепёлка подружилась с его маленькой дочкой, планировалась свадьба. Друзья разводили руками, потому что «ну как можно жениться-то после всего, что было-то?» Когда пошло на лад, Кретов подумал: «И что, и это всё? Никакого выбора, поиска… никакой свободы? Никаких других женщин? А может, есть и получше женщины? А может, есть и получше отношения? И всю жизнь теперь вот это вот? И всё?» Подумал и начал откровенно дурить. Перепёлка понимающе наблюдала, старалась объяснить себе, что это нормально, а Кретов… стал встречаться без неё с приятелями, пилил её за незастеленную кровать и много ещё чего стал. Ведь сколько волка не корми… И Кретов приглядел себе в бухгалтерии новую жертву. Просто так, пофлиртовать… чтобы не терять хватку… Ну а что такого-то? Мужик? Мужик.

 

«Так, всё — одёрнул Кретов сам себя. — Никаких чёртовых воспоминаний, только расслабуха».

У бара было взято еще Барбадоски и выбрано направление «в номер». На кровати, изнывая от жары и обмахиваясь глянцем, валялась голая Женька.

— Игорек, дай 50 долларов на массаж, а?

Вот, вот отличная баба, никаких лишних ожиданий в глазах, только знаки долларов иногда. Кретов уже давно привык ссужать ей немного, только всегда следил, чтобы сумма не перевалила за десятку в месяц, иначе их связь становилась нерентабельной.

— А чего так много-то?

— Так это на три раза. Ну, дай… — Женька перевернулась, поползла по кровати на карачках, сворачивая губы трубочкой и выпячивая зад, которого, в общем, и не было.

Кретов полез в бумажник и кинул полтинник, она начала подгребать купюры когтями и деланно зарычала.

«М-да», — подумал Кретов, вся его художественная музыкальная натура содрогнулась и возопила, но ведь иначе от Женьки и не отделаться.

Та вскочила, чмокнула его в щёку, накинула сарафан неопределённого кроя, шлёпки, и, наконец, оставила его наедине с ноутбуком.

 

Новости кончились мгновенно, читать не хотелось, и чтобы себя занять, Кретов написал сразу всем своим трём постоянным подружкам без фантазии, просто «Как дела?». Через полчаса ответила Елена- Тильда Суинтон — женщина для общения. Дела у неё были обычные: читала новый исторический роман, готовила научную работу о Распутине, звала «нахлобучить», а так же интересовалась: «Что-то Вы, Игорь, закручинились, неужели устали от шлюх-с?»

А что тут скажешь? Устал да. От всего устал. Ведь всё на нём же! Также Елена поспешила поделиться соображениями насчёт недавно просмотренной кинокартины:

— Возможно, из-за какого-то субъективного противоречия фантазий и рассинхронизации идей «Интерстеллар» мне не понравился и оставил в недоумении. Было ли это сильным зрелищем? Не сказала бы. Большим переживанием? Отчасти, если засчитывать опустошение и вымотанность после просмотра. Открытием или глубоко познавательным процессом? Вряд ли. Мне, наверное, хотелось получить какой-то другой космос, в другой проекции и с другой историей. Обычно я люблю всё, что про звёзды, но, похоже, не то, что оказывается между.

«О, господи, ох ты ж тоска-то какая…» — вздохнул Кретов.  Всё, что Елена писала, было каким-то далеким сейчас, мысли куда-то уходили, Кретов с силой их возвращал в окно диалога, но никак не получалось поддержать и блеснуть, тогда скучающий соврал про ужин и ушел с сайта.

 

Для развлечения Кретов попробовал играть на компьютере. Игра отвлекла, на это ушло еще два часа, после явилась Женька и позвала в ресторан.

— Да, отужинать не помешает, но я приду позже.

— Ну, котик, ну что такое? — Женька обняла его сзади, вот это плохой ход, даже самая бестолковая быстро усваивает, что не надо этих объятий, когда мужик стреляет по врагу. Кретов аж зашипел, движением плеча скинув ее руку:

— Ящеры, ящеры!

— Милый, может ты оторвешься?! Это всего лишь игра!

Кретов нажал паузу, сверкнул глазами и процедил сквозь зубы, жестикулируя по-рэперски:

— Я почти убил когтей смерти, ты можешь оставить меня в покое до конца миссии???

Женька пожала плечами, закатила глаза, сделала: «пффффффффф» и хлопнула дверью.

Кретов ещё немного пострелял, нашёл новую броню и решил отдохнуть, для чего залёг в ванной. Покрутив пальцами ног в пене, любовно потерев себя мочалкой и просто повалявшись в тёплой воде, заскучал. Долго крутился у зеркала, работал лицом, плечами и даже выпячивал зад. После этих обязательных процедур Кретов погладил себя по животу, указал в зеркало рукой, поиграл бровями и сказал задорно:

— А ведь хорош, чертяка! Евпатий Коловратий! – Кретов хлопнул себя по ляжкам. — Ведь там может быть она!

 

На бегу натягивая джинсы, спотыкаясь и приобретя какую-то неуклюжую стремительность, Кретов, сшибая все на своем пути, чертыхаясь, выбежал на улицу. Уже стемнело, расслабленные парочки, троицы и прочие формирования плыли в сторону веранды-столовой, и Кретов тоже пошел медленнее, не нарушая скорости потоков. Пробираясь через сонмы людей, он увидел, как Женька машет ему рукой. Кретов тоже помахал и двинулся с тарелкой в очереди вдоль шведского стола. Кидал туда что попало, сам смотрел по сторонам, искал. Плечом его задела какая-то женщина, странно улыбнулась, но взгляд его скользил дальше, цепляясь за всех хрупких шатенок. Цеплялся и ничего не находил.

— Что ты потерял? Прям озирается, — Женька захихикала

— Безудержное веселье — буркнул Кретов и заковырял вилкой в зубах.

 

Окружающее было таким сонным, унылым и в то же время цирковым и ненастоящим. Всюду сновали некрасивые женщины с красными пятнами на носу и плечах. Их тонкие одежды на несовершенных фигурах пестрили цветами розовыми и голубыми. Кое на ком ещё было белое. Тут и там — золотое, блёстки… Но самым невыносимым был запах человеческих тел вперемешку с неуместными вечерними духами и табаком. Это что ль пачули? От природы у Кретова был чувствительный нюх. Из-за этого с некоторыми людьми он был дружен только по интернету и со многими женщинами сближался с трудом. Сколько бы Кретов их не мыл, не брызгал на них духами, большинство из них пахли отталкивающе. Про себя он отмечал просто «воняет», чтобы это не мешало, он употреблял алкоголь, обильно поливался духами сам, а с некоторыми даже закуривал – ну не ходить же в девственниках?

И только Перепёлка пахла мёдом. Нет, не то чтобы она не потела или не оказывалась прокуренной после вечеринки. Просто это была её основная нота, которая пробивалась сквозь любые другие запахи, даже через духи. И его она просила не курить, потому что очень любила его запах. Так, бывало, залягут, переплетясь руками и ногами, и нюхают друг друга, словно слепые котята. Тыкаются носами, сопят и причмокивают.

 

«Да что ж такое-то?!» — взбесился внутренний голос Кретова.

Надо разыскать её здесь, вот и всё. Придумав срочный вопрос о сейфе, Кретов сбежал от Женьки, у рецепшена на ломаном английском начал объяснять, что увидел тут знакомую, но не записал, в каком она номере, нельзя ли узнать? Человек сощурил глаза, замахал короткими ручками, что так нельзя, но десять долларов решили дело. Однако:

— Нээ, Пэрэ-пэл-кена из нот хир.

Ну, конечно! Сменила фамилию! Раздосадованный Кретов поплёлся к столу. Пришлось жить «здесь и сейчас», что вылилось в «напиться, кататься пьяными на мотобайках, а потом купаться голыми. Уже в ночи он на автомате включил комп и «Оп» — пришло сообщение от Тани — Бъорк, которая милая уже лет восемь. Ему показалось, как слышится ее щебетание из ноутбука: «Я хорошо, устроилась работать в издательство «Августов», работа интересная, приятный коллектив. Ездили с Вероникой в Калугу, там в конце лета особенно красиво. Такие краски! Тебе непременно нужно туда поехать. Очень скучаю по нашим тёплым вечерам в Переделкино. Как ты сам поживаешь, мой хороший? Как твой сынишка? Как чувствует себя мама — Любовь Михайловна? Ах, какая же она у тебя интересная женщина! Скучаю по тебе очень-очень».

 

Пффф, Кретову даже стало стыдно за то, что ей написал. Ну, конечно, ему непременно надо побывать в Калуге! И такое же чувство посещало его на каждой фразе. Как все это глупо, фальшиво. Какие тёплые вечера? Сынишка? Надо же быть такой идиоткой, чтобы не запомнить пол ребёнка. Мама? Маму она видела дважды, боялась как огня, будто знала, что та сказала про неё «Наверное, из приличной семьи девочка, только пришибленная какая-то».

 

Но Кретов всё-таки начал из вежливости ей отвечать. Вскоре узнал, что у Тани новый мужчина, успешный и талантливый, но, конечно, она по-прежнему любит Кретова и очень-очень желает ему счастья! Она всегда ему желает счастья.

 

Кретов увлёкся и стал представлять, что весь это разговор у него, например… например с Перепёлкой. Его охватили совсем другие эмоции, Кретов даже придвинулся к ноутбуку и захотел знать всё! В какой пижаме Перепёлка спит, что ела на обед, какие сейчас у неё духи, какой она пьет чай, была ли форточка открыта на ночь? Но главное, что Кретов хотел бы знать: почему какой-то другой мужик спит с ней ночью, приносит ей продукты, как кто-то другой смог стать ее мужем, и привёз ли с собой паяльник, когда перевозил вещи? Потому что когда они сняли квартиру, сам Кретов первым делом привёз паяльник, не понимая, зачем.. Но про Перепёлку ничего не было известно. Бывшие общие друзья как-то разделились между ними, как совместно нажитое имущество. Только раз Кретов выпытал, что Перепёлка замужем. И еще знал, что после их расставания она уволилась с работы, уехала на время, поменяла телефон и удалилась всюду из сетки. А на её старой квартире Кретов не искал. Не то чтобы совсем не искал, заехал пару раз, а никто не открыл. А у него же гордость!

 

 

5. Концерт

 

 

Юля из бухгалтерии возникла не вдруг. Выпили, покурили, поплясали на корпоративе. Потом опять выпили. Поcле почти дружески Кретов повёл её на свой ежегодный концерт в клубе. Перепёлка приболела и настояла, чтобы ничего не отменялось, а никто и не собирался отменять! Кретов сам думал, как бы все организовать, и нервничал до последнего, что непонятно, как. А тут такая удача: Перепёлка заболела, и опасность ушла, а возможность пришла. Юля с охотой согласилась, потому что любила развлечения и шумные места. В ней  было приятно то, что она была весела и легка. Юля просто болтала, гуляла, ела, пила и улыбалась. Её Лего-набор  был «Мила Кунис».

 

Кретов пел свои старые песни, смотрел на новую девушку и был беззаботен. Ничего такого — просто дружеская встреча.  Потом Юля говорила, что он отличный музыкант, пила с ним наравне и сама накинулась с французскими поцелуями в коридоре. Ошалело Кретов участвовал и старался ни о чем не думать. Некое замешательство наступило в такси, когда Кретов увидел смс, пропущенные звонки от Перепёлки, и не мог справиться со своими ощущением веселья и чего-то непонятного.  Когда он приехал, Перепёлка свернулась в кровати калачиком и сделала вид, что спит, что ему было даже на руку. Потому что лежал Кретов, слегка пьяный, всё еще ощущая новые губы и изгибы другого тела под руками. Тут как раз пропиликал телефон, на экране  было что-то про «зайчик» и «как всё славно». Звук отключил, но сработало вибро, пришлось идти в ванную, написать какую-то чудную нелепицу и отключить телефон на всякий случай. И как всё отлично продумано, и как всё получилось ловко.

Кретов придумал утром слинять на работу пораньше и, чтобы избежать общения, сразу выйти из спальни со всеми вещами, пока Перепёлка не проснулась. Его разбудил запах блинов, и он понял, что план не сработал. Оставалась еще запасная идея — выскочить без завтрака, но хотелось есть. Поэтому Кретов решил подольше наводить красоту, ведь Перепёлка же плохо себя чувствует, может ляжет досыпать? Намывался Кретов минут тридцать. Вышел и понял, что она сидит на кухне… да и ладно, может быть?

Перепёлка выглядела свежо в своей веселенькой пижамке с мишками, но смотрела настороженно.

— Как вчера все прошло? — спросила она и протянула тарелку с блинами.

— Нормально.

— С кем играли?

— Ирки не было, если ты об этом. Был Толя, Костя, Матвей и еще пара человек, которых ты не знаешь. Я позвал Диму с Олей еще, ну, Котовых.

— Ясно. А это кто?  — Она повернула к нему планшет, на экране Кретов, абсолютно пьяный, весёлый обнимал Юльку.

— Откуда это у тебя?

— Я спросила, кто это.

— А я спросил, откуда это?

— Тебя отметили на этой фотографии в фейсбуке. Кто это? — её лицо стало злее.

— Это… подруга Матвея.

— Ясно. Это она смс слала ночью?

— Ты никогда не перестанешь мне устраивать допросы? Да, давай досмотр еще устрой.

— Это не допрос, я просто спросила.

— А долго ты будешь мне еду давать как бомжу?

— В смысле?

— Блины сгорели, — Кретов резко отшвырнул тарелку и подумал, что сейчас очень удобно будет смыться.

Перепёлка медленно взяла тарелку, выкинула блины в пакет и уставилась на него, сложив руки на груди.

— Я полагаю, ты оставила меня без завтрака? Отлично, просто отлично, — он стал подниматься.

— Без завтрака?!

— Да, без завтрака.

— Ты же назвал его бомжовским.

— У тебя есть другой?

— А у тебя есть другой?

— Меня бесит, когда ты повторяешь за мной фразы!

— Повторяю фразы?… бесит?.

— Прекрати, а? Нет, вы только посмотрите на неё! Сначала она с каменной рожей устраивает допрос, потом пихает горелые блины, потом начинает доставать!

— Ты не мог бы сменить тон?

— А то что? Что? Может, ты соберёшь свои манатки и свалишь в свою квартирку в Новокосино или, как его там, Новогиреево? А? Так вали, чо.

— Ты пожалеешь об этих словах.

— А-ха-ха! Ты посмотри на себя, кому ты сдалась вообще? Бестолковая дизайнерша средних лет. Ты даже готовить не умеешь. Неудивительно, что никто так на тебе и не женился. А детей бы ты, наверное, совсем заморила голодом, хорошо, что у тебя их нет!

У Перепёлки сверкнули глаза, и она забегала взглядом по сторонам.

— Чего потеряла-то?

Она вернулась к реальности, похолодела, понимая, что искала взглядом нож.

Тихо сползла на стул и глухим голосом сказала:

— Я прошу тебя замолчать прямо сейчас.

— Да было б тут с кем разговаривать,- хмыкнул он.

— Жалкий музыкантишка, — еле слышно сказала она.

— Да пошла ты!

 

6. Волейбол

 

На каком месте Кретов заснул, непонятно, но всю ночь в его воспаленном мозгу скакали образы прошлого, подгоняемые подарочными плюшевыми зайцами, открыточками с нежными стишками, купленными совместно стаканчиками и даже паяльником, который человеческим голосом вещал, что это не отношения, а чёрт знает что. Проснулся Кретов с больной головой и отвратительным настроением. Чёртовы бабы! Ну почему нет такой, которая окружит его заботой, вниманием и создаст психологический уют? А ведь кое-кто был именно такой… вначале. Кретов чувствовал себя в защитном коконе этой, казалось бы, ничего не требующей любви. Ведь Перепёлка не мучила его, а только говорила, какой он хороший, покрывала его бесконечными ласками и теплом и не лезла куда не просят. Она умела сказать какие-то правильные и важные слова. От неё не хотелось уходить даже на минуту. И все его бегания по другим лишь подтверждали, что нужно идти к ней, что стоит её завоевать, сделать своей и полностью поглотить. Хотелось даже стать кенгуру и носить её всё время с собой в сумке, доставая при необходимости. А та ворковала, писала чудесные смски, присылала нежную музыку и наряжала волшебные платья… сначала. Как и когда это сломалось? Почему?

Незаметно минуло ещё три одинаковых дня, и очередное утро скользнуло между шторами полосой света. Со спортивной прытью Кретов снарядился на пляж, подпинывая Женьку. Раз пока это было единственное место, где встречалось то, что ему нужно, значит, надо стремиться туда. Пусть три дня и не дали результатов, но, может быть, даст этот день?

 

Кретов ходил туда-сюда, выползал купаться, брал коктейли… и когда уже, разморенный жарой, собрался плюнуть на это занятие, увидел долгожданное. Перепёлка снова была довольно далеко,  вполоборота, в белой рубашке поверх купальника (плечи, наверное, обгорели). Кретов увидел, как по её бедру пробежал луч, а затем всё резко стало сероватым, небо укрыли облака. Кретов встал и потянулся:

— А давай в волейбол поиграем?

— Но нас же мало, — возразила Женька

— Другие подтянутся, может быть, и сетка есть. А?

 

Они покидали вещи и кинулись за мячом в прокат. По дороге хохотали, Кретов изображал счастье, и нарочито не смотрел туда, где сидела Перепёлка. Он налетел на Женьку, повалил её в песок, они начали барахтаться, та кричала радостно: «Дурак, дурак!» Край глаза выцепил желанный объект и, к своему удовольствию, Кретов обнаружил, что девушка всё же повернулась и смотрит в сторону возни. Кретов артистично поднялся, встал в свою самую выгодную позицию, расправил плечи и из-под ладони посмотрел на море, воображая себе себя же со стороны, в бронзовом загаре, подтянутого, невероятно красивого. Женька тоже встала, вся светясь от радости. Кретов положил ей руку значительно ниже пояса, шлёпнул, и они радостно побежали, дурачась и приближаясь к заветной линии лежаков. Играл Кретов грациозно, смеялся громко, изредка боковым зрением отмечая наличие нужного силуэта на прежнем месте. Перепёлка теперь совсем повернулась к сетке, только широкополая белоснежная шляпа прикрывала ей лицо.

Вот я утёр же нос ей, а?! Жаль, нельзя прямо здесь соорудить белый рояль, и я бы играл-играл, но для Женьки, а не для неё! Я бы исполнил самую прекрасную песню, которую написал для другой и так и не написал ей! А Перепёлка бы умирала от зависти и внезапно захватившей её страсти и … и…

 

— Игорь, ты, блин, будешь подавать?! — Женька сбила стройный ход его мыслей. Кретов кинул взгляд на нужное место, а там уже сидела какая-то совсем другая женщина. Ах, ты ж, чёрт побери!

— Напекло мне, не хочу больше, — Кретов кинулся за вещами, не реагируя на летящее вслед: «Да куда тебя несет-то? Да, подожди ты! Вот свинья!»

 

Бежать, бежать… догнать! Она не может так исчезнуть, не оставив следа! Не смеет! Но тропинка была пуста, и Кретов почувствовал упадок сил. Ввалившись в номер, он плотно задвинул шторы и рухнул на кровать. Кто дал ей право снова уйти? Кретов понял, что плохо помнит её лицо. Какого цвета были её глаза? Серого? Зелёного? Голубого? Он напрягался изо всех сил, но образ рассыпался на пиксели, ускользал. Когда-то давно в порыве ярости Кретов избавился от всех перепёлкиных фотографий, а теперь они были ему нужны. С жадностью он кинулся в интернет искать что-нибудь, но улов оказался скудным: пара старых интервьюшек, фотка с какой-то выставки, всё как минимум трёхлетней давности. Кретов всё это видел уже. Ему нужно было ещё. А что Кретов отчётливо помнил о ней? Запах мёда, летящую походку, тонкие изящные пальцы, которыми она взмахивала, будто крыльями. Всё.

 

Кретов был неспокоен, не знал куда себя деть и решил отвлечься-поболтать с кем-нибудь. А кто у нас самый лёгкий?- Ирка-Кирстен Данст. И как раз на сайте. «Иришечка, привет, сладуська моя», «Привет-привет, Игорёшка», «Как дела твои, красота?», «Замуж зовут», «Оу, а ты?», «А пойду», «А как же я, Ирусик? Как же моя любовь?», «Кретов, твоя любовь ко мне в режиме биенале, а мне нужно каждый день… Картошку, колечко… ребеночка…», «Тю, какой мещанский подход…», «А сам-то как? Как твоя песня?», «Не пишется песня, ускользает», «Всё забываю спросить, о чём же она?», «Сам уже не знаю… Я хотел, чтобы она была такая… проникала каждой девчонке под платье и щекотала, о любви чтобы…, Но она живёт своей жизнью…», «Как это?», «А вот так. Она то нежна, то груба… То о любви, то о ненависти… Напишу, два дня напеваю и рву. Потом ищу новую тему, бегу за ней. Нащупаю чуть, а она ускользает», «Ты так и не можешь её догнать?»

 

Кретов замер. Догнать её. Как всё это было? Приблизиться к ней, отталкивать, бежать от неё, освободиться, а теперь бежать за ней, догонять… Бежать — не бежать?

 

Тут вернулась Женька, прошла в душ. Кретов прикинулся спящим. Перепёлка сейчас, может быть, где-то спит. Как она спит теперь? Может, раскинувшись звездой и не шелохнувшись до утра?  А может быть наоборот, акробатически ворочаясь всю ночь. Может, лежит совсем неслышно, может быть сопит. Открыла форточку или мается в духоте? Подбирает под себя подушку, подпирает себя со всех сторон одеялом?  Интересно, он ей снится? Хоть когда-нибудь снится он ей? Часто она думала о нём? Сохранила ли что-нибудь? А ведь она спит не просто где-то, а где-то рядом. И какой-то мужик спит рядом с ней. Кретов поёжился.

 

 

7. Расчёт и просчёт

 

 

Юля- Мила Кунис кружила словно акула, почувствовавшая запах крови. Казалось, кольцо сжималось и скоро от неё будет не скрыться. Она ходила в декольте, коротких юбках, писала  призывные смс, высылала откровенные фотографии, представляя дело так, будто он сам на этом настоял. Перепёлка же была холодна. Как Кретов уже знал, она не умела разделять любовь и секс и во времена эмоционального отчуждения физически отстранялась тоже. Нет, она не думала его наказывать, просто не могла допустить их соприкосновения и даже ночью одёргивала ногу под одеялом. Кретов раздражался и на это, ведь он — здоровый молодой мужик  попросту лишен секса.

 

Через неделю кружений Юля прислала убийственную фотографию; она в зеркале, сидя на кровати, нагая, только телефон между раздвинутых ног. И Кретов стал активно, почти истерично думать о том, как бы с ней голенькой поиграться. Нужно было грамотно организовать, чтобы никакие посторонние ему не помешали. Все попытки смыться куда-то на долгое время и заранее обеспечить недоступность проваливались в эпоху мобильной связи, а надеяться на удачу в таком деле не хотелось. Тогда родился безупречный план командировки. Кретов придумал, что командировка будет в Апатиты, в Мурманскую область. Он там уже был по работе, и это первое, что пришло в голову, да и знает он там кое-что, так, что в рассказе, если надо, не собьётся. Добираться туда относительно недолго, зато муторно, значит, может не быть связи. В сети полно фотографий, так что будут фотоматериалы. И командировочку можно соорудить дня на два. Очень всё складно получается. Кретов занялся подготовкой мероприятия, и это было так похоже на шпионские игры, очень бодрило. Выверил все расписания, составил график, когда какие электрички в аэропорт, когда рейс, когда он, якобы, сядет в самолёт. Поправил экзифы наловленных в сети фотографий, кинул затравку Юле насчёт их возможного «настоящего» свидания, созвонился с приятелем и договорился с ним, что поживет пару дней, пока в ссоре с невестой. В общем, всё уже было на мази, осталось только сказать Перепёлке — не раньше, чем за день, чтобы та не успела задать лишних вопросов или что-то разузнать.

 

Всё это настолько волновало и держало в тонусе, что Кретов перестал на неё злиться и даже немного жалел её, дурочку.  Накануне он пришел с работы, обдумывая, как ей все скажет, и уже в коридоре услышал запах ужина: мясо,  какие-то овощи… что-то там шкварчит. Перепёлка вышла на встречу, была очень хорошенькая и смотрела кротко.

— Я решила, что хватит нам ссориться. Давай просто поужинаем и зароем топор войны, а? — она улыбнулась.

— Да, хорошая идея, — Кретов разулся и мимо неё скользнул в ванную… — Что она задумала, блин?…

 

Вечер удался. Перепёлка была тиха и мила, не велась на его подёргивания. Мясо и прочие базилики были хороши. Кретов расслабился, выпил вина, почувствовал долгожданное тепло и очаг, и семью, и вообще всё, что надо, почувствовал. Смска пиликнула так внезапно, что он чуть подпрыгнул и вспомнил все свои планы, идеи и то, что хотел сказать.

— Уф, весь день как-то банк шлёт про кредиты, доведут до Кондратия! Я хотел сказать, что завтра вечером улетаю в командировку. Ну, в Апатиты, как в прошлом году. Там у них проблемы с сетью, местные инженеры не справляются, пригласили меня, ведь я там был на установке, на прокладке. Ещё летит Никита, ты его не знаешь… Да всего на три дня, даже на два, возвращаюсь в воскресенье вечером. Ты даже соскучиться не успеешь. Билет мне ещё не прислали на почту, но пришлют. Так что мне еще собраться нужно.

Перепёлка смотрела озадачено.

— Ну и чего мы пригорюнились? Я же ненадолго.

— Да я просто… Просто взяла билеты в театр на субботу.

— Я же не знал. Сходи с Машкой своей или с мамой. Не могу же я на работе сказать, что не поеду в командировку, потому что театр? Ты же понимаешь, да, малыш?

— Да, понимаю, — совсем сникла.

— Ну, иди же сюда, театралочка, я тебя потискаю. Что за постановка-то?

— Юнона и Авось, — послушно подошла

— Жаль, конечно… Но ничего не поделаешь, — он посадил ее на колени и шумно вдохнул запах её тела.

 

Кретов понял, что надо Перепёлку приласкать, задобрить и успокоить дурынду эту маленькую, она ведь по сути неплохая. Кретов коснулся носом ее шеи, уха, подбородка, Перепёлка погладила его волосы на затылке. Через пару минут они спешно  сбрасывали одежды, застревая в майках и штанинах. В кровати притихли, едва притрагиваясь друг к другу горячими пальцами, через секунду сомкнули губы жадно.  Останавливались, дрожали, закрывали глаза, скрещивали руки, замирали, и через несколько секунд всё заново. На время они стали сумасшедшим светящимся клубком.  Устав, упали на подушки, всё ещё прерывисто дыша и, остыв, снова прильнули друг к другу поглаживать плечи, запускать пальцы в волосы, нести любовную нелепицу мягкими мурлыкающими голосами. Пожар затухал, но ощущение целостности момента захватывало и убаюкивало. Уснули они так же, переплетясь. Во сне вздрагивали, касались губ губами, и было начинались ласки, потом кто-то из них засыпал, пока, наконец, они расцепились для обоюдного удобства и только время от времени нащупывали друг друга под одеялом. Руки будто в испуге искали, находили, гладили пару раз, что нашли, и успокаивались.  Перепёлка устроилась на кретовской груди и шептала медово, не открывая глаз:

— У меня к тебя такая нежность-нежность.

Кретов одобрительно поглаживал её по плечу, утыкаясь носом в сладкую макушку со  спутанными влажными прядями.

 

Но все-таки Кретов проснулся часа через два и больше никак не мог уснуть. Сначала он всё искал удобную позу, потом пялился в потолок, думал и понял, что так оставлять всё нельзя. Он пойдет и сейчас прямо напишет Юле, но ведь тогда она начнет звонить, чего доброго? Нет, не надо. Лучше утром ей все сказать. Кретов поднялся, выпил виски, посмотрел пару серий Симпсонов и шмыгнул под бочок к разнеженной своей почти жене, с которой уж он будет что надо. Перепёлка так смешно причмокивала во сне, что вся эта затея с командировкой показалась ему почти зловещей.

 

Утром он дождался, пока любимая уйдет на работу, и первым делом написал большое сообщение Юле, о том, что всё отменяется и ей нужен кто-то другой, и он не хочет её обманывать, и дело только в нём. Юля тут же позвонила. Какое счастье, что это было просчитано! Она что-то говорила, плакала, потом смеялась, и Кретов очень старательно объяснял ей, что всё кончено. Положил трубку, выдохнул. Посыпались смс. Мда, надо встретиться и проговорить. И, видимо, всё-таки придется формально уехать в командировку, чтобы весь этот Юлин припадок не дошел до Перепёлки. Или же просто сказать потом, что всё отменилось?  По плану скоро он выезжал в аэропорт и, чтобы не сбиться, поставил себе несколько напоминалок в будильнике: «аэроэкспресс», «прибыл в Домодедово», «сажусь в самолёт», «прилетел в Апатиты». Надо же, как далеко зашёл! Кретов задумался о том, как почти незаметно для него игра приобрела угрожающие обороты. Как он умело плёл сети, как предвкушал. Предвкушал не секс, а само мероприятие. Сам триумф своего внутреннего «мачо». Как на всём пути этой подготовки говорил себе, что он мужик и любую имел в виду, и это он будет решать, когда и кому сколько дать, где взять и что. И любая должна быть счастлива, что ей дали коснуться его. Так Кретов думал все эти дни, но сейчас был охвачен почти лихорадкой. Должно быть, так себя чувствует тот, кто только что не сорвался в пропасть. Но ведь он не сорвался, да? Надо было только прибрать за собой.

 

Тут же Кретов написал Юле, что надо встретиться. Он понимал, что ничего ей не сможет объяснить. Но про себя отметил, что всё-таки хочет видеть, как она плачет, молит, и вообще хотел живьем пережить это отвержение им женщины, той, которая совращала его. Кретов был горд своим решением, радостен от того, что, наконец, прекратит эти метания себя. Они договорились встретиться в Шоколаднице на Кутузовском  после пяти часов, как раз после того, как Кретов отвез бы свои вещи к приятелю, а по легенде сел бы в самолет. Он это делал для семьи, между прочим.

 

Перепёлке Кретов написал, что пошёл на посадку, получил поцелуи и нежности от любимой и заказал капучино. Юля ворвалась через десять минут. Она была растрёпанная, с красными глазами и, даже не присев, начала его осыпать проклятиями. Всё оказалось совсем не так романтично, как он представлял. Юля грозилась найти его «бабу» и «вообще!!!».

 

Утомлённый Кретов решил от неё смыться, но она выбежала за ним на улицу, обвила его руками, кинулась целовать, просить прощения, просить одуматься, Кретов отстранялся вяло и вдруг услышал прямо за спиной:

— Игорь?

Оглянулся и увидел Перепёлку. Та была в паре шагов, куталась в куртку.

— Как это понимать? — она поджала губы

Юля встрепенулась тоже:

— Это ещё кто такая?

— Игорь, я тебя спрашиваю: как это понимать? — повторила Перепёлка.

— Это не то, что ты думаешь… — начал он.

— О, господи, боже мой… Невероятно, просто невероятно, — она развернулась и быстрыми шагами пошла прочь.

С противоположной стороны Кретов увидел её подругу — Машку.

— Марина, Марина! Перепёлкина! Ты куда рванула?! Игорь, что за херня тут происходит? Маринаааа!

Машка поравнялась с Кретовым, махнула рукой и побежала к подруге, но та даже не обернулась. Юля повернула лицо Кретова к себе:

— Ну и кто это?

Он грубо вырвался, отшвырнул её и громко закричал:

— Да достали вы меня все! Пошли вы все к чертям собачим! — Он показал фак Юле, убегающей вслед за Перепелкой Машке, даже Шоколаднице… пошёл к дороге, поймал такси и уехал к приятелю с мыслями «Ничего, она еще приползёт, она не может не прийти. Она так любит меня, что она простит, поймет. Да и что прощать? Я Юлю отшил, я был что надо. Куда она денется? Позвоню позже, пусть придёт в себя, а я придумаю, что сказать. Она придёт, а я буду немного обижен, она будет просить прощения за свою истерику, она придет… Она слишком любит меня, чтобы от меня отказаться. Она позвонит и скажет: «Любимый мой, я без тебя не могу», а я такой: «А чем же ты думала, когда закатила эту истерику?», а она такая: «Прости, я сорвалась, прости, пожалуйста», а я такой: «Мне надо побыть одному и это обдумать… ».

Но она больше никогда не приходила.

 

 

8. Она

 

 

Весь день Кретов рыскал, словно голодный зверь, всматривался в каждую фигуру, вслушивался в каждый голос, при этом отправляя в «боке» свою компанию. Осталось так мало времени, что нельзя его терять впустую. Кретов, забросив интернет, обыскивал каждый участок отеля, ничего не находил, чувствовал усталость, бросался на поиски снова и с тем же результатом возвращался на исходные позиции. В какой-то момент весь измокший, на грани теплового удара, укрылся в своем номере, включил кондиционер на восемнадцать и залез в ледяной душ. Поиски истощили его, нужно было расслабиться, и через полчаса Кретов выполз на балкон с ромом и сигарой в пылающий день. Размякшие от зноя тела прятались под зонтиками и в тени немногочисленных деревьев, некоторые томились в бассейне, и лишь немногие оставались возле моря на второй линии, прикрытые лёгкими парео, шляпами, зонтами. Совсем отчаянные стареющие женщины пунцовыми лягушками лежали под прямым солнцем. Напротив балкона внизу в нескольких пальмах притаился бар. Бар был довольно близок, чтобы наблюдать за ним, и (Кретов даже перегнулся с балкона, чтобы удостовериться) Перепёлка сидела там! С минуту он заворожено наблюдал, как качается её обнаженная нога. Стоп! Сегодня же последний день. Надо идти прямо сейчас и поговорить с ней. Хотя бы посмотреть на неё, вспомнить её лицо. Кретов кинулся к двери и понял, что может её упустить, если выйдет. Но ведь если не выйдет, то точно упустит. Бегом! Лифт не шёл несколько секунд, пришлось припустить с лестницы, ужасаясь мысли, что птичка упорхнет. Практически выпрыгнув из корпуса, Кретов кинулся к дорожке. Казалось, что она вот-вот растворится! Еще поворот и… Перепёлка сидела на месте, спиной к нему.

 

Но что же я ей скажу после всех этих лет? Что скажу я? Тело подсказало не думать, и Кретов рывком очутился за её спиной, изобразил непринужденную позу, раскинул руки, прочистил быстрым рычанием горло и пропел её спине:

— Вери велл! Какая встреча!

Как в замедленной съёмке она повернулась, и это была не она.

 

 

9. Кто кем играл

 

Когда Перепёлка превратилась в постороннюю, сердце Кретова с минуту назад пытавшееся выскочить из тела, похолодело. Губы его пересохли, конечности обмякли, разум будто бы сказал: ну извините, я сам ошарашен.

— Простите, я обознался, — Кретов отступил назад, готовясь к бегству.

Незнакомка выжидающе скривила челюсть, облизнула нижнюю губу и сказала:

— Вот и нет! Я давно вижу, как вы на меня пялитесь. Угостите меня? Ведь вы даже в столовой с меня не сводили глаз, помните?

Кретов вспомнил! Это была именно та женщина, с которой он столкнулся и взгляда которой не понял.

— Я спешу

— Куда?

— В СПА

— А… удачи тогда, — разочарованно сказала незнакомка.

Он повернулся и побрел, а женщина крикнула вслед, смеясь:

— СПА в другой стороне! Прямо слева!

 

Кретов был обескуражен открытием, раздавлен своим ничтожеством перед обстоятельствами, унижен жизнью. Как он был комичен, когда валялся в песке на потеху лже-Перепёлке! Как был смешон всё это время! Должно быть, все боги занимали места в партере небес, чтобы не пропустить ни момента.  И как он ненавидел эту женщину, которая была не ей! И как ненавидел её, которая даже ничего не делая, сделал больно. Казалось, ухмыляется даже уборщик, с которым Кретов столкнулся на тропинке. Надо найти Женьку. Вот понятная тема. Надо её найти и больше не бегать за миражами.

 

В СПА было темно, кое-где мелькали светильники, в глубине звучно капала вода, была еле слышна зловещая музыка. Всё было похоже на заброшенную локацию: плавающие по стенам тени, полумрак, заунывные звуки. Того и гляди из-за поворота появятся неожиданные ящеры, рейнджеры или зелёные мутанты. Из-за угла скользнуло какое-то хихиканье, послышалась  возня. Всё стихло, и он пошёл на едва заметный свет, который падал от одной из открытых комнат слева. Шёл Кретов медленно, на него давил груз этого дня. Происходящее вокруг он осознавал слабо, был слишком занят саморефлексией. Достигнув проёма, Кретов остановился. Напротив метрах в двух он увидел мужской зад, который ритмично двигался между безвольных девичьих ног: туда-сюда, туда-сюда. Кретов стоял и смотрел отуплено. Под задом к коленям спускались шорты, на ногах владельца зада были пляжные шлёпки, одна из женских ног позвякивала цепочкой, когда соприкасалась с мебелью. Раздавался в такт скрип то ли стола, то ли неизвестно даже чего. Муха ползла по стене, азиатские мотивчики подвывали и ыть-ыть.

 

Кретов облокотился на стену, тут же задел что-то, кинул взгляд —  выключатель. Заревел дополнительный свет, зад обернулся и начал что-то бубнить на непонятном языке, подбирая шорты. Женька барахталась, словно упавший на спину таракан, выглядывала, пыталась подняться. Кретову вдруг стало невыносимо смешно, изобразив её барахтания, он прыснул коротким смешком.

— Игорь, это не то, что ты думаешь! — Женька оттолкнула своего массажиста и прикрыла футболкой грудь.

— Дура! Лучше вход прикрой! Что же я, по-твоему, думаю?! Писец какой-то. Эта процедура называется, наверное, «Золотой лотос натягивает Феникса»? — он отвернулся и пошел, хмыкая над этими шикарными образами.

— Просто писец. Писец, да и только, — приговаривал он по дороге.

 

Уже бодрячком Кретов дошел до рецепшена, заказал такси. Это надо как следует запить! Превращение давнишней любви в незнакомую женщину и то, что он еще не придумал, как назвать.

 

Напился Кретов быстро, а через час уже закорефанился с местным Мухаммедом.

— Птичка у меня улетела,- покачиваясь, разводил Кретов руками,- понимаешь, брат?

— Панимаю. Птичка купить всегда можно новый.

— Вот ты ж не прикидывайся, птичка — это не птичка, это-жееенщина,- Кретов многозначительно поднял указательный палец.

— Аааа, брат, как так улетела? Зачем улетела?

— Вот так вот, вот как-то так вот. А ты откуда русский знаешь?

— Украина жил 1 год, работал массажист. У меня тоже прошлый сезон улетела. Я плакал, как ребенок, верищ? Я кинулся в Рязань к ней, не нашел. Страдал целий 2 месяц, панимаишь?

Кретов устало укоризненно посмотрел и спросил:

— Русская что ли?

— Да, Виола, красивий такой, белий.

— А моя ушла как-то сразу. Сначала я злился, потом даже рад был, — Кретов подпёр щёку. — Думал: ну вот меня ждут новые губы, груди… Я буду менять женщин, как захочу, найду лучше… Потом думал, что моя просто злится и придёт вот-вот, готовил всякие речи, даже, как в театре, проигрывал сцены… Через год совсем стал по ней скучать и с ума сходить, но нигде не мог найти. И она так и не приходила, никогда больше не приходила.

— Я тоже даже хотель мой жена оставить, но не нашел Виола,- пожал плечами Мухаммед.

Кретов поднял брови и укоризненно спросил:

— Так ты чо, женатый? Кобель?

— Зачем кобель? Просто так получилось, брат. А твоя почему птица ушла?

Кретов помотал головой, как осоловевший бык, шмыгнул и заказал еще раки.

 

 

В Москву из отпуска добирались тихо. Как только неверная со своими трусами-нитками была выставлена «куда глаза глядят», Кретов завалился спать на долгие часы. Очнулся вечером, с больной головой. Понимание событий, ощущение места, возвращение к реальности происходило медленно Лениво встал, размялся, включил Стиви Рэй Воена и подумал: «Как такой сорванец мог чувствовать блюз?» и, пританцовывая, двинулся на кухню. Уныло разогрел пиццу, полежал в ванной. Нет, всё не то. Что дальше?

— Ну и кому же я, такой красивый, теперь достанусь?!

 

Игорь позвонил Тане-Бъорк. Таня с придыханием согласилась на встречу прямо сегодня, прямо за ужином, прямо как «в старые добрые времена».

 

Кретов достал новую голубую рубашку, шейный платок, чистые джинсы, взял сигару, закусил ее, покривлялся перед зеркалом, полился Фаренгейтом и, отложив сигару, завершил свой туалет пальто и зонтом-тростью.

 

 

Таня ёрзала на месте в нелепом наряде красно-жёлтого орнамента. Кретов игриво чмокнул её в щеку, девушка закраснелась и подобрала под стул ноги. Она лепетала, не замолкая:

— О, а я недавно видела Юрия. Помнишь его? А Эвелина про тебя на днях спрашивала. Ты с ней общался, нет? Да, по-прежнему всё,  только у неё новый парень, очень симпатичный. Замуж не вышла. Смотри, что у меня есть! — Таня  разулыбалась и протянула два билета на концерт органной музыки.

Лицо её было довольно милое, но почему-то взгляд цеплялся постоянно за пух над губой. Интересно, пух всегда там был? Это так отвлекало Кретова, что неожиданно для себя он спросил:

— А давно ты усы отпустила?

Лицо Тани вытянулось, Она что-то замямлила, потом, будто очнулась:

— Ты что несёшь?!

— Ой, извини, ну пошутил, ну что  тут такого? — Кретов протянул к ней руки. — Да, улыбнись же, славный зверёк!

 

Таня сверкнула своими маленькими глазками и поджала губы, сцепив руки на груди, готовилась к какой-то речи, похоже. У неё начали раздуваться ноздри и покраснели глаза. Она взвизгнула:

— Ты — эгоистичная скотина

— Что-что? — Кретов опешил.

— Ты не ослышался. Все эти годы ты использовал меня, мотал нервы, прибегал ко мне, когда тебя бросали очередные женщины. Танечка то, Танечка сё. Приползал ко мне, когда тебя кинула любовь всей жизни, а? Эта страшная тупая овца.

— Кто тупая? И ты же говорила, что она симпатичная…

— Какой проницательный! За все это время ни разу не сообразил, почему я так говорила? Почему я терпела все эти россказни про твоих тёлок? Принимала тебя, когда тебе было совсем хреново… Не допёр, да?

— Ты нормально себя чувствуешь? Я тебя не узнаю…

— А ты меня и не знал никогда. Знаешь, кто сливал твоей овце фотографии твоих тёлок с тобой?  Придурок! Идиот! Самодовольная скотина! Я желаю тебе несчастья! —  последние слова она почти прорычала, встав и облокотившись на стол.

 

Кретов даже не увидел, как она ушла, просто заказал себе ещё кофе и сидел растерянный.

А эта-то чего???

 

 

10. Мама, сын, отец и дочь

 

 

Всё так быстро получилось, что Кретов не успел продумать своих действий.

Эти странные события, запускающиеся одно за другим, вся эта их стройность. Как это все начало менять форму? Почему? Может, стоило бы напиться, обсудить это с кем-то из мужиков? А что он скажет им? Что его все кинули? Перескажет эти срамные истории? Наверное, это слишком. Надо передохнуть, отдышаться, подумать. Отпуска осталось ещё четыре дня, как раз можно успеть прийти в норму. И в ближайшее время никаких баб!

 

«Устрою-ка я себе санитарную зону хотя бы на недельку». Кретов решил потратить это время на семью и доделку всяких навалившихся дел. Перво-наперво сдал машину в сервис, а шмотки в химчистку. После разобрался на балконе, а надо сказать, что на балконе Кретов не разбирался НИКОГДА! В мероприятиях были пиво с Ильей, катания на машине с Вованом, посещение концерта бывшего коллеги Дениса. Разбавлялось это все чтением книги об игре на бирже. Чтобы отвлечься, Кретов решил посмотреть кино и выбрал «Белое солнце пустыни». Так и сидел Кретов с чипсами и пивом, когда Верещагин закачался на борту, и понял Игорь, что плачет. Защемило! Так сильно! Вот он, настоящий мужчина —  смелый, преданный делу… За Родину! За Державу! Кретов разразился сухими рыданиями, плакал по себе. Зачем я, взрослый, здоровый мужик, успешный и интересный, зачем я один? Зачем я никому не нужен в этом мире? И никакая жена бы не прибежала на берег, когда я бы так качался на волне. И не шла бы потом, опустив голову. Зачем нет для меня войны или революции? Зачем она оставила меня? Зачем она меня бросила? Зачем она отобрала у меня всё: себя, дом, будущее, желание стать лучше? Зачем я отпустил её? Я просто ошибся… ошибся… просто ошибся… ошибся я…

 

Кретов зашарил по карманам.

— Евпатий Коловратий! Где мои сигареты?!

«Надо ехать к маме», — пришла мысль. Успокоившись,  позвонил матери и отправился с настоящим сыновьим визитом, захватив фрукты, торт и бутылку Шардоне. Мама давно уже перебралась на окраину города, где проживала в маленькой квартирке, доставшейся в наследство от сестры.

 

Он, усевшись на диване, по-детски сложил руки на коленях, пристроил голову маме на плечо, и она стала поглаживать его по макушке. Мама была всё ещё большой, тёплой и уютной, даже сейчас, когда сам Кретов был 1,85 росту. Был бы поменьше, влез бы на колени, ей-богу.

— Эх, мама-мамочка, как же с тобой хорошо!

Мама отстранилась, посмотрела ему в глаза, улыбнулась тепло и сказала:

— Да переезжай ко мне. Я буду тебе жарить котлеты по-киевски, а то же вон как отощал!

Она ущипнула его за бок.

— Ой! Мама! Что ты!

Мама прищурилась

— А вообще-то жениться тебе надо на хорошей женщине!

— Ой, только не начинай! Где же я такую хорошую найду как ты? – Кретов улыбнулся и стиснул её до хруста.

— Вот дурачина! — мама вся расцвела, глаза заблестели, она взъерошила ему волосы и добавила:

— Давай, проваливай! Нечего тут засиживаться у пенсионерки!

 

Следующим шагом было намечено свидание с дочерью. На звонок Катя среагировала с иронией, желанию встретиться удивилась. Кретов решил на 100 % отработать роль отца и вникнуть в подростковые проблемы. Оказалось, что девочки не стремятся в макдачку, потому что там невкусно, а предпочитают «приличное тихое место, например, с итальянской едой и «давай только без вонючих устриц, ладно? А вот другие морские штуки я люблю», — сообщила без волнения дочурка, посетовав так же на непогоду и на то, что придется «тащиться на метро, как лохушке».

 

Нет, Катя вовсе не была какой-нибудь эмо или что-то вроде: никаких пирсингов, обесцвеченных или смоляных волос, ничего такого. Одевалась она лаконично и почти строго, держалась спокойно, двигалась неуклюже, как и все девочки в её возрасте. При встрече они невесомо обнялись и пошли, молча в сторону кафе.

 

— Как дела в школе?

— Норм.

— Как закончила четверть?

— У нас давно семестры уже.

— Как закончила семестр?

— Еще не закончила, только начала же…господи.

 

Кретов в кафе и пальтишко принял, и стульчик отодвинул. Катя кривилась в ухмылках, но ухаживания принимала. Пока она разглядывала меню, Кретов решил задать тон беседе:

— Ну, что у тебя интересного происходит?

Катя вздохнула, оторвалась от меню.

— Ну, я же сказала уже, господи! — и скосила глаза

— Не, я имею в виду что-то для тебя интересное! Так что?

Катя посмотрела с недоверием, прищурилась и чуть наклонилась вперед.

— Окай, у меня манга закончилась.

— Так вроде не проблема, сейчас весь год продаётся.

Она кхыкнула.

— Да не манго, а манга!

— ?!

— Манга закончилась, пап! Ты же хотел поговорить о чём-то интересном для меня, да?

— Хотел. Всё ясно: кончилась манго, но не манго. Что там ещё?

— Все мои Отп стали канонами.

— Кто стали? Чем?

— Папа ты ж ни хрена не шаришь!

— Катерина, последи за языком. Всё-таки я инженер и как-то разберусь. Так что там дальше?

— Лааадно. Мой любимый пэйринг тоже канонизирован.

— Катерина!!! Всё же ты мне поясни немного, ладно?

Она заулыбалась

— Ладно. Что тебе объяснить?

— Отп — это что?

— Отп — это пэйринг, который ты считаешь единственным верным, достойным канонизации.

— Нормально, а пэйринг?

— Пэйринг -это пара, господи!

 

К счастью, принесли закуску, и Кретов смог немного скрыть своё замешательство. Но девочке уже самой стало весело, и она затараторила:

— Просто шипперы, им все равно кого шипперить, там, например, девочку и мальчика… или девочку и собаку…

 

Кретов отложил приборы и строго сказал:

— Дочь, я еще не готов к такому серьёзному разговору. Поедим?

 

Оба почувствовали себя расслабленно и хорошо… Дальше общение двинулось легче. Как-то нашли понятную обоим тему, перемыв все кости родственникам, а также поделившись планами на дальнейшую жизнь. Дочка не планировала выходить замуж, потому что «мальчишки какие-то все дураки», а Кретов жениться не собирался, потому что «уж, прости дочь, но бабы все дуры».

 

 

11. Последняя встреча

 

 

Перепёлка из головы улетать не собиралась. Она плотно свила там гнездо, и каждый час выглядывала оттуда, принося картинки и шлейфы ощущений. Кретов даже перестал сопротивляться. Дошло до того, что он просыпался ночами и часами лежал, ворочаясь, прокручивая в голове различные сюжеты прошлого. После одной такой мучительной ночи, когда зазеленел рассвет, Кретов зарычал в мокрую от пота подушку:

-Аааа, не могу больше. Надо её увидеть!

 

Два дня он обдумывал, что же предпринять, предпринять ли…После того хмурого дня, когда он видел её уезжающей на такси, Перепёлка не приходила двое суток, отключила телефон, а он поехал на её старую квартиру и там не застал никого. В недоумении Кретов тогда начал писать всем общим знакомым, но они, будто сговорившись, не отвечали. Еще через несколько дней из общей квартиры исчезли Перепёлкины вещи, Кретов очень разозлился, когда понял, что вещи вывезли в его отсутствие, тогда же забрали её машину из гаража. Особенно разозлился он тому, что, в сущности, исчезли ноутбук, документы и несколько пар обуви. Зато какие-то платья, расчёски, духи долго ещё попадались по всему дому. И там был то волосок, то запах, то что-нибудь ещё её. Адреса матери Перепёлки узнать заранее Кретов не удосужился, на работе тоже не дали сведений. В общем канула.

 

И вот теперь надо было придумать, где её найти. А что если полностью положиться на случай? Кретов надумал ехать в единственное понятное место — её старую квартиру. В конце концов, пусть провидение выбирает исход. «Поеду завтра», — решил он.

 

С утра Кретов всё ронял, мёрз, путался в делах и вещах, бродил потерянный. Иногда отвлекал себя телевизором, игрой, но одновременно с этим лихорадочно вёл сражение внутри себя. Всё его существо мобилизовалось и воевало само с собой. Его одолевали десятки противоположных мыслей и чувств, пока не стало понятно, что уже нечего выбирать, надо просто ехать. Пошла чехарда с одеждой, причёской. Всё это было неважно и важно. Понимая, что начинается неуправляемая трясучка, Кретов надел первый попавшийся свитер, накинул куртку, прыснул одеколоном и хотел было рвануть из дома, как увидел крошечное пятно кетчупа на серой шерсти  рукава.

— Да, Евпатий Коловратий! — он с силой рванул рукав с себя, что-то треснуло… метнулся к шкафу, вытащил другой свитер, быстро осмотрел, резко натянул, снова накинул куртку, взял зонт, бросил зонт и вылетел из дома.

 

Ветер обжёг лицо, почти толкнул обратно в подъезд, но через несколько секунд передумал и подтолкнул в спину, и Кретов почти бежал к метро, злясь на то, что машина в сервисе, и понимая, что нельзя ехать на такси. Почему нельзя, Кретов не знал, наверное, нужно снова пройти той же дорогой, которой добирался до своей любимой неоднократно много лет назад. Поймать всё то настроение, все те запахи, увидеть какие-нибудь признаки тех лет. И даже если он её не застанет, то снова пройдет там, где ходила она, там, где ходил он, там, где они были счастливы, пусть даже каждый по-своему. Чтобы не сойти с ума в метро, Кретов читал. Точнее, глаза его бегали по телефону, но Кретов не понимал, что там написано. Получилось немного отвлечься игрушками.

 

— Следующая станция «Новогиреево» .

 

Кретов вздрогнул. Ещё не поздно вернуться назад, никто и не узнает. Даже если прямо сейчас встретить кого-то, всегда можно сказать, что ехал к приятелю, мало ли. Да. Можно просто сесть в обратную сторону. Можно ли? Но уже было нельзя. Время само управляло им. Бежать было невозможно и некуда. Волнение нарастало, пространство сжималось, в голове была сумятица.

 

От метро дом располагался близко, поэтому Кретов успел отметить про себя только парочку незнакомых магазинчиков и новую детскую площадку.

Всего-то третий этаж, 151. Не давая себе времени на размышления, Кретов нажал на звонок и почувствовал детское желание смыться. Звонок пропел привычно и запустил новую череду воспоминаний. Заскрипел ключ, дверь тут же отворилась. И сразу в нос ударило этим забытым запахом ЕЁ дома, сладким.

 

Ясно, глаза у неё всё-таки серые. Волосы теперь короткие, тёмные и взъерошенные. Она стала какой-то совсем худенькой, в лосинках и маечке розовой — просто девчонка, точнее- птичка, птенец. В ногах Кретов заметил заспанного ребёнка, который одной рукой тёр глаза, а другой держался за коленку мамы. Тут же раздалось шуршание, и вмиг перед дверью показалась маленькая, как игрушечная, собачка. Собачка стала смешно крутить головой и мягко поскуливать.

 

— Ой. Привет, — Перепёлка слабо улыбнулась.

— Привет. Можно?

— Да-да, конечно, заходи.

— Я тут недалеко был, решил зайти, — растерянно сказал Кретов.

— Хорошо, проходи. Чай будешь? — Перепёлка протянула к ребёнку руки, тот быстро вскарабкался по ней.

— Да, замёрз немного. А это удобно?

— Да, конечно, раздевайся… эээ… тапки надо?

— Нет, обойдусь.

— Ну, проходи.

 

Кретов смущенно прошёл на кухню, осмотрелся. Многое изменилось: здесь делали ремонт, появилась куча новых вещей, шторы. Он даже обрадовался железной сахарнице… всё та же. Вспомнил, как купили её на арабском базаре, на пальцах объясняясь. И день был жаркий, и песок проникал всюду, и было очень радостно… тогда…

 

Ребёнок проворно спустился с мамы, встал на четвереньки и быстро пошлёпал с кухни.

— Дочка, Соня.

— А. Сколько ей?

— Почти два. Когда торопится, всегда ползком убегает, — улыбнулась теплее и вскинула руки.

Кретов на момент оказался полностью захвачен движениями пальцев. Как она это делает? Что это происходит? Он едва смог выбраться из этого мгновенного полусна:

— Удивительно, почему вы всё ещё живете в этой халу…эээ… квартирке?

— А не заработали пока на другую.

— А я все-таки взял ипотеку, так что однушечка у меня теперь личная, студия!

— Я тебя поздравляю! А как у Кати дела? Ей уже… 14, да?

— Виделись на днях. Учится нормально, вроде всё обычно. Пока не решила, куда поступать…

 

Тут на кухню на четвереньках ворвалась Соня, в руке она подволакивала плюшевого зайца. Она плюхнулась на попу и обеими руками толкнула зайца от себя к Кретову, сама же быстро-быстро подползла к маме.

— Любимый… Перепёлка осеклась…. Любимый ее заяц.

— Я так и понял, – Кретов наклонился и поднял игрушку. – Ну, София, спасибо тебе.

Ребёнок засмущался, улыбнулся и уткнул лицо маме в шею.

— Может, хочешь перекусить?

— А что у тебя есть? – Кретов улыбнулся.

— Есть сырники, конфеты, есть макароны по-флотски.

— О! Ты готовить научилась? – Кретов пошутил и сразу понял, что некстати.

— Нет, просто Косте нравится есть, что я готовлю. – Перепёлка уже поджала губы.

— Ладно, извини, шутка дурацкая. Я буду сырники.

 

Через пару минут они уже почти непринуждённо болтали об общих знакомых. Повеяло теплом, уютом, и все было так естественно. Кретов лишь немного отвлекался на ребёнка, на собаку… Они как-то мельтешили и отбирали её у него.

«Всё это должно было быть моим: женщина, ребёнок, дом, собака… даже сырники», – подумал Кретов, а вслух спросил:

-Неужели даже сейчас ты не хочешь узнать, как все было на самом деле?

Перепёлка опустила глаза

— Я знаю больше, чем хотела бы.

Кретов поднял брови:

— Что же это?

— Не стоит, правда.

— Да, нет уж, говори.

 

Она спустила ребёнка с колен, девочка проворно ушлёпала в коридор.

— За несколько дней до того как… как всё произошло, я на своем компе увидела фотки Апатитов, подумала, что старые, посмотрела дату и не поняла, как так фотки из будущего. Спросить тебя я забыла… И вообще… Ты довольно искусно обманывал меня, но только потому, что я очень хотела тебе верить, — она пожала плечами. — А когда я поняла, что любой день может оказаться ложью… В общем, теперь всё это не имеет значения.

 

Кретов почувствовал почти физически, как зашевелились в его мозгу мысли, как они забегали. Он судорожно стал выискивать объяснение, аргумент, зацепку.

Перепёлка остановила его жестом:

— Правда, не нужно, всё в прошлом.

— Как знаешь. Да, в общем-то, мне уже пора.

— Да? Ладно.

Кретов встал из-за стола, покрутился неловко, хлопнул себя по ляжкам:

— Что ж… спасибо этому дому, пойдем, как говорится, к другому!

 

На самом деле он хотел бежать. Перепёлка была так невыносимо близка и так далека. Кретов вспомнил, наверное, все лучшие моменты, увидел ее спокойной и уютной, и ничего не мог изменить. Кретов больше не мог здесь сделать ничего.

— Ой, погоди! – Перепёлка всплеснула руками – одну минуту!

Она куда-то упорхнула и сразу же влетела, протягивая потёртую деревянную коробочку:

— На, она твоя.

— Что это? – неуверенно спросил Кретов.

— Посмотри же!

Он медленно открыл и непроизвольно почти киношно ахнул. На красном бархате лежала губная гармошка, та самая, которую они как-то давным-давно присмотрели на блошином рынке. Цена тогда показалась слишком большой, а гравировка так и манила. Кретов помнил, как они шли по холодной изморози, а он все мысленно держал ее холодную в руках, держал и не отдавал. Но сознаться в своей слабости не захотел, и они не купили ее тогда. И вот!

— Но как…?

— Я хотела подарить тебе её на третью годовщину, но не получилось тогда. Всё же теперь она твоя, – Перепёлка смотрела победно.

— И что же мне с ней делать теперь? – Кретов растерялся совсем.

Перепёлка пожала плечами:

— Владеть.

— Но я же «жалкий музыкантишка», да?

— Перестань! Кто старое помянет, тот Кутузов. — Она махнула рукой

— Вечно у тебя шуточки какие-то. Ладно, был весьма рад повидаться. Пока ребенок, пока собака, пока, Марина. Может, хоть обнимемся?

Перепёлка сделала к нему шаг,  Кретов уткнулся в медовую шею, но тут же она нервно отпрянула.

— Я тоже рада. Пока.

 

 

 

12. По ту сторону

 

 

Марина закрыла дверь, немного постояла, покусала заусенцы и пошла в комнату за Соней. Обрывочные воспоминания захватили её. Но у неё не было коробочки с бесценными дарами прошлого, она её сожгла, чтобы не сойти с ума. Помнилась только боль, которую Игорь ей причинил, та сгорать не хотела. В тот давнишний день, проводив его, почти уже мужа, Марина, спокойная и расслабленная, договорилась посидеть в кафе с Машей, своей подругой. Она была счастлива, наконец, потому что они с Игорем научились понимать друг друга, потому что ему можно доверять, потому что они уже семья и ничто, даже глупая ссора, не изменит этого. Марина была благодарна жизни за тёплые их моменты, за весь опыт и за это вознаграждение в виде семейного очага. Они столько прошли, пережили, простили.

 

Встреча с Машей была назначена в кафе на Кутузе. Марина неторопливо подходила к месту, и вдруг Игорь вышел из кафе,  за ним какая-то девица, они начали обжиматься, ласкаться, бурно что-то обсуждали. Всё произошло так быстро, что Марина даже не успела разозлиться. Просто единомоментно сложились в пазл фотографии Апатитов из будущего, снимок с этой девицей из клуба, его командировка, смски по ночам и  странный звонок его брата, который  просил ее не принимать ничего близко к сердцу, уговаривал помириться с Игорем. Марина была настолько рассеяна, что не пыталась осознать все увиденное, достаточно было и того, что он никуда не улетел, он с этой женщиной, к этому готовился, всё это спланировал. Марина не помнила, о чем спросила Игоря, помнила только, как тот повернулся, как появилось вороватое выражение глаз.

 

Она просто ушла. Надо было исчезнуть, ноги отказывались двигаться, поэтому она подняла руку, и такси спасительно остановилось. Она указала ехать в гостиницу «Космос», другой не знала, а эту видела в кино. В дороге Марина сидела тихо, отключила телефон, чувствовала себя маленькой девочкой, которую придавило что-то грубое и большое, зажало и мешает дышать. Стало очень страшно. Весь мир, бывший до того приветливым, уютным, стал  враждебен. Всюду могла бы скрываться опасность, любой человек может воткнуть в тебя нож, когда ты отвернёшься. Любой. И в каждый момент всё  может оказаться ложью. Этот круг нужно разорвать. Сколько раз она верила, что больше ничего такого с ними не произойдёт, что теперь-то всё будет по-другому. Сколько раз она говорила про себя это страшное слово «Опять»? Марина дрожала.

 

Каким-то чудом объяснила на рецепшене, что ей нужен номер на сутки, тут же узнала, где ближайший магазин, купила в нем водки, сигарет, бутылку воды, буханку хлеба, сырную нарезку и жвачку зачем-то. Закрыла дверь, повесила табличку и сказала себе осипшим голосом:

— Подводная лодка, детка. Подводная лодка.

Она сомкнула шторы, убрала часы, сняла обувь и села на пол. Пила, потом пыталась плакать, говорила с собой, начинала задыхаться, потом её рвало.  Наконец, она смогла реветь по-настоящему. Жаль было, что это не лес, потому что хотелось выть громко. В голове красными лампами загорались слова Игоря, сказанные ещё до всех известных ей измен «Я тебя никогда не предам».

— Не предаст, он, конечно, не предаст, – она выпила еще несколько глотков водки, морщась.- ЫЫЫ, как он мог??? Господи, за что? – её снова рвало.

Потом Марина разделась догола, залегла в холодную ванную и стала поливать себя холодной водой, там же пела, плакала, сморкалась и снова плакала.

— А и посплю! – сон свалил сразу, но так же быстро выволок вместе с вертолётиками и отвратительным вкусом во рту.

 

Спокойно Марина оделась, мозг работал, как казалось, чётко. Закурила ещё сигарету, выпила ещё водки, закусила куском сыра и открыла окно. Боль, надо заглушить эту боль и всё кончится. И всё. За окном было серо, противно, начал накрапывать дождь.

— Какая гадость, господи! Какая пошлость помирать в такой день. Пошлость.

Марина включила телефон и набрала Маше. Та завопила в трубку что попало, а Марина сказала:

— Я в гостинице «Космос», 508 номер, забери меня, я в говно и мне страшно. Возьми еды, пожалуйста. Который час?

— Господи… да 14 часов… сутки почти прошли. Ты продержись.

— Да я уже не прыгнула в окно, значит все норм, вот еще из-за всякого муда…

И вдруг опять взревела.

— Все-все! Я уже в такси, малыш. Потерпи полчасочка.

 

Потом они ревели с Машей вместе, ели холодные гамбургеры, а после сна у Марины уже был план.

— Так… телефон. Купи мне, плз, новую симку. Выпиши из этого свой номер, номер мамы, она так и забита «Мама» и ещё номер «Звягин». Сама, я не хочу натолкнуться на что-нибудь в этом телефоне. Так, вот пароли пишу от Контакта, ФБ, почты, заблокируй всё, удали. Что бы ты там не увидела, я не хочу знать. Так… что дальше?

— Давай это проделаем для начала. И чаю, да? – Катя улыбнулась.

— Ага… можно. И пожрать. Простите за мой французский, но я «посижю и пожрю».

Они обнялись и захихикали.

— Ты ж моя хранцуженка нежная!

 

Подруги ритуально похоронили старую симку, закопав во дворе, написали письмо Звягину, начальнику Марины, о том, что Марина по семейным обстоятельствам вынуждена отбыть на неизвестный срок, и «шлите документы, какие нужно, на адрес Маши». Сначала Марина хотела оставить все вещи в съёмной квартире, но подумав, поняла, что так не получится. Ведь денег нет, чтобы запросто накупить себе сразу столько нужных вещей. Она отдала Маше ключи, и они договорились устроить процесс изъятия через пару дней, когда Игорь будет на работе. Они сообразили, что забрать получится только один раз, второй уж он не допустит, поэтому Маша взяла с собой своего друга в помощь по перегонке машины.

 

Потом Марина уехала к маме под Курск, там месяц плакала, ходила как мумия. А потом она вернулась в Москву и решила поехать в Индию на «как пойдет». Продала свой старенький форд и уехала. Жила в отеле, после приблудилась к буддистам и стала водить туристов по Тадж-Махалу. Так она провела год, пока на одной из экскурсий не встретила Костю. А дальше им просто было очень спокойно, хорошо, и они решили вернуться и вместе жить. И жили, и вот.

 

 

Вместо послесловия

 

 

Марина услышала, как открывается дверь, поспешила в коридор, сбрасывая с себя воспоминания, словно лишнюю одежду. Костя стряхнул зонт, и букет бело-розовых гвоздик возник из-за его спины:

— Па-бам! Смотри-ка, что я тебе принес, они пахнут как… как гвоздики!

Тут же стремительно ворвалась собачонка, кинулась в ноги, ошалело скуля. Он наклонился, держа цветы на вытянутой руке:

— Кто у нас тут, а? Марина, ну возьми цветы-то, ну что ты?

Марина шагнула к Косте в освещенную часть коридора, и они встретились взглядами.

— Что случилось, эй? На тебе нет лица! Кто обидел маленькую? — Он быстро кинул цветы и плащ на тумбу, протянул руки. Марина подошла совсем.

— Игорь приходил.

Костя вздохнул, прислонил её к себе и начал гладить по голове, будто ребёнка.

— Ничего, пройдёт, моя хорошая, пройдёт, ничего.

Через полминуты он отстранил её, заглянул в глаза:

— А давай я тебе чай сделаю?! С мятой!

— А давааай — улыбаясь, ответила Марина.

— А ещё испеку тебе безе. Хочешь?

— А ты, что, безе умеешь???

— Никогда не пёк, но испеку, давай?

— А даваааай.

— Тащи третью девчонку, и я вам покажу класс!

— Почему третью-то?

— А как же: Марина, Кнопка и Соня — у меня 3 девчонки! Тащи, а я пойду руки мыть.

— А переодеться? Надо же переодеться!

Костя решительно засучил рукава и указал на стул:

— Женщина, сядь на трон и отдыхай, мужчина всё сделает красиво!

 

Он уронил 2 яйца, просыпал муку, которую непонятно зачем доставал, обляпал брюки, безе сгорели. По кухне неистово ползал ребёнок, присыпанный случайной мукой, наперегонки с чихающей собакой, и Марина хохотала самым своим настоящим смехом. В довершение Кнопка притащила в зубах две гвоздики из коридора, и тут захохотали уже все, включая Соню. Костя виновато-озорно спросил:

— А у нас есть ещё какая-то вкуснятина, которую не надо готовить?

— Да, варенье у нас из роз и мёд.