07:00 ч.
«Ну, где же вы? Беленькие. Маленькие Миленькие!» Лиза отчаянно рылась в сумке Сонливость утра стёрла перекрывшая кислород паника «Наушникиии, наушничкиии любименькиеее, ау!»
Но наушнички не отзывались. Не было их нигде в сумке: ни на дне под книгой, блокнотом, паспортом, ни в дырке под подкладкой, ни во внешнем боковом кармане, ни во внутреннем; ни прощупались наушники и в карманах плаща. Ни в одном. Поплакать что ли? Может тогда наушники материализуются? Или может быть какой-нибудь очень-очень усидчивый и добрый человек в электричке увидит, как горько Лиза плачет и догадается, что она плачет, потому что у нее нет наушников и подарит ей свои? Потому что новые наушники в такою рань нигде не купишь.
А как же тогда выжить?
Может украсть? Вот, у парня, стоящего рядом спиной к Лизе, наушники соблазнительно выглядывают из кармана джинсов. Алые, как маков цвет. А для Лизы, что красная тряпка. Она протянула руку. Один клиент однажды научил ее этому: берешь аккуратно двумя пальцами, средним и указательным и резко вверх. Когда Лиза тренировалась на коллегах, у неё всё получалось. Но, до этого дня применять этот навык ей не приходилось…
«Йес!» Лиза чуть было не завизжала от восторга. Оказалось легче-легкого! Кто бы мог подумать? Замечательно, все-таки, что люди в наш век стремятся к образованию и саморазвитию. Правильно делаешь, друг, что читаешь! Читать полезно для мозга и души; чтение сосредотачивает, развивает усидчивость, внимательность…Чувак, как так? От какого телефона вообще такой разъем? Ты же в Москву едешь, наверняка, там работаешь, учишься… Разве можно так жить? Купи айфон!»
Лиза злобно уставилась в зажатые в руке наушники. На эти уродливые красные проводки с длинным штепселем. Фе…
– Молодой человек, – она подергала владельца наушников за куртку. – Возьмите ваши наушники!
– О, спасибо! – Парень улыбался, не замечая, с каким презрением Лина протягивает ему его имущество, – вечно я все в карманы сую, а потом удивляюсь, чего часто вещи теряю. Извините, увлёкся и не заметил, что они выпали. Книжка уж очень интересная.
Он помахал перед Лизой «Триумфальной аркой» Ремарка.
– Апчхи!
– Будьте здоровы!
«И тебе спасибо, друг! Давай еще и расцелуемся? Ну а что, нет предела позитиву — дорогу любезностям, детЯм конфет, свободы попугаям! Только не такая уж и интересная, книжка эта твоя. Походу дела…»
Разве нельзя было ответить честно? Ну, уснул, когда читал, что тебя осудит разве кто? В 7 утра это естественно. Нет же! Надо было выдумывать себе благородное оправдание… Только аллергию разбудил! Козел!
Лиза оскалила перед парнем в благодарную за «будьте здоровы» улыбку и отвернулась.
– УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ, ОАО «РОССИЙСКИЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРГИ» ЗАБОТИТСЯ О ВАШЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ПРИЗЫВАЕТ ВАС БЫТЬ БДИТЕЛЬНЫМИ….
– Апчхи!
– О ВЕЩАХ, ОСТАВЛЕННЫХ В ВАГОНЕ ПОЕЗДА….
«Терпи- терпи- терпи! Ты сможешь. Ехать осталось совсем не долго. Просто, подумай о чем-нибудь… Отвлекись! Рассредоточься! Усни! » Лиза зажмурилась. Надо просто начать о чем-нибудь думать. Иногда помогает. Особенно, когда думаешь о чем-то приятном: о море, мороженном, работе… Работа – прекрасная тема. Она затягивает, отвлекает, увлекает… Что, там, у Лизы сегодня на повестке дня? Статья сто двенадцать Уголовного кодекса Российской Федерации? Прелесть! Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью, те есть не опасное для жизни человека умышленное причинение вреда здоровью, не повлекшее последствий причинения тяжкого вреда здоровью, то есть опасного для жизни человека, или повлекшего за собой потерю зрения, речи, слуха либо какого-либо органа или утрату органом его функций, прерывание беременности, психическое расстройство, заболевание наркоманией либо токсикоманией или неизгладимое обезображивание лица, или значительную стойкую утрату общей трудоспособности не менее чем на одну треть или заведомо для виновного полную утрату профессиональной трудоспособности, но вызвавшее длительное расстройство здоровья или значительную стойкую утрату общей трудоспособности менее чем на одну треть… Причинение средней тяжести вреда здоровью наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо принудительными работами на срок до трех лет, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет….
– Ты же меня знаешь, Антох! В жизни не было, чтобы я долги не возвращал!
Вошедший на очередной станции мужик плюхнулся на скамейку напротив Лизы.
– Апчхи!
– Да ладно тебе… когда это было?! Даже времена другие были совсем… – голос мужика даже сорвался от напряжения. – А это тема хорошая, я в ней на сто процентов уверен!
– Апчхи!
Мало того, что толстый и потный, так еще и орет.
– Помнишь Тольку? Ну, Тольку… Да, того, что в налоговой. Он все устроит. У меня с ним схвачено. Большой человек там!
– Апчхи! Апчхи!
– Будьте здоровы!
Мужик с таким недовольством уставился на Лизу, что сразу стало понятно, что здоровья он ей желает также искренне, как желал бы тараканам найти пожизненный приют на своей кухне.
«…то же деяние, совершенное в отношении двух или более лиц, в отношении лица… в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга, в отношении малолетнего или иного лица, заведомо…
– Что, почему напряги? Какая жена? Так ты женился? Очень рад за тебя! Поздравляю! От души!
…заведомо находящегося в беспомощном состоянии, а равно с особой жестокостью, издевательством или мучениями…»
Мучения. Вот они начались! А цитаты из Уголовного кодекса и раньше не помогали. Лиза достала бумажный платочки и громко высморкалась. Из глаз сразу же потекли слёзы. Зачесались нос и нёба.
«Ушки, оглохните! Мысли думайтесь! Люди, миленькие, не говорите больше ничего!!!»
– Подаааайте-люди-добрые-на-хлеб! Будьте милосердны к старой одинокой женщине! Я больна смертельной болезнью. Врачи сказали, что умру через три недели. Нет у меня ни дома, ни детей. Никого нет. Я забыта и одинока. Ела в последний раз три дня назад…
Темная морщинистая рука повисла на уровне Лизиных глаз и дрожала. Она закрыла лицо руками. Колючие слезы чесались. Из носа текла вода. Горло отказывалось дышать.
– Апчхи! Апчхи! Апчхи!
«Может врезать этой бабке, чтоб та заткнулась? Надоела уже всем! Ходит уже три месяца по этой электричке, а все никак не помрет!»
Наконец-то электричка остановилась. Растолкав народ, Лиза выскочила на улицу и задышала. Июньский воздух, душный и мокрый, ей был ароматным и вкусным. На платформе не тихо, но тут человеческие голоса, сливались в цельный монотонный гул, перекрикивались с локомотивными гудками и размазанными эхом объявлениями из мегафонов.
Лиза заставляла свои ноги идти, хотя все ее органы сопротивлялись. Желудок в страхе заурчал, ноги стали ватными, а сердце протестующе затарабанило в рёбра. Казалось, ему хочется выпрыгнуть из Лизы и переселиться в какого-нибудь другого человека. Скорее всего в такого, которому не нужно после электрички спускаться еще и в метро. Без наушников!
Лиза посмотрела на часы. В 7 утра в Москве небо затянули тучи, на головы всем того желающим и не желающим капал трусливый дождь, одновременно со всех четырёх сторон дул ветер. Июньское утро, страшно вредное в этом году, как и вчера, и всю прошлую неделю, не собиралось радовать солнцем. Лиза с сожалением посмотрела вверх, но тут небо, как будто услышав её пожелание, выстрелило ей в глаза золотым лучом – ярким и колючим. Лиза улыбнулась, но не успела она прикрыть глаза и подставить теплу лицо, свет уже спрятался.
Лиза снова чихнула. Да уж… Когда у тебя аллергия на ложь, чихаешь, даже если тебе врет сам солнечный свет.
11:15 ч.
– Меня зовут Ангелина Матвеевна Шатская, одна тысяча сорок шестого года рождения. Пенсионер. Ветеран труда. Одиннадцатого ноября две тысячи шестнадцатого года около девятнадцати часов по московскому времени я возвращалась домой из магазина по улице Моисеевской. В руках у меня была темно-коричневая плетенная корзина. В корзине содержались продовольственные продукты: один килограмм картофеля, пачка морской соли, масло сливочное «Кремлёвское» – один брикет, молоко «Простоквашино» – один литр, зелень: укроп, связка, базилик, зеленый лук, настойка клюквенная – один литр, банка сгущенки «Коровка» – одна штука…
Старушка была маленькой, напуганной и советской. На ней была длинная серая шерстяная юбка, вязанный серый кардиган и горчичная шаль, а волосы ее были скручены в тугой пучок. Она относилась к той покладистой и удобной категории старушек, которые страшно боятся сказать в официальных органах неправду, безоговорочно верят закону и трепещут перед регалиями. Такая будет из кожи вон лезть, чтобы не доставить никому проблем в суде.
– …навстречу мне шел человек. Когда мы поравнялись, он остановился и я увидела, что он держит в руке железную трубу – длинную такую, ржавую и в диаметре небольшую. Знаете, очень похожую на те, которые у нас в деревне выходили из уличных колодцев. Мы пили из них воду…..
– Ангелина Матвеевна, – перебил старушку помощник прокурора. – Вы помните, как выглядел тот человек?
– Помню! В синем спортивном костюме и белых, как их… кроссовках. И шапка у него такая модная, как носит молодежь, красная с козырьком… – Ангелина Матвеевна прервалась и посмотрела на судью, потом перевела взгляд на сидящего рядом с Лизой молодого человека, затем на помощника прокурора. Тот слегка кивнул, чтобы она продолжала. – Он был высоким. Где-то два метра. Молодой. Глаза голубые.
«Пчхи!» Лиза прикрыла рот рукой и покосилась на помощника прокурора. Похоже, все не так плохо, как она думала. Если верить аллергии, старушка помнила только одежду нападавшего, а не его внешность. И сейчас она просто описывала сидящего в кресле подсудимого молодого человека.
– И что же он сделал? – помощник прокурора специально встретился с Лизой взглядом, чтобы продемонстрировать ей свою самодовольную ухмылку.
– Он остановился и дооолго на мня смотрел. Я испугалась и тоже остановилась. И стала смотреть на него. Было очень страшно. Темнота вокруг, а он смотрит. Смотрит и смотрит. Потом подошел ближе и… как стукнет меня той трубой по голове!
Лиза сжала зубы, чтобы не улыбнуться. Столько раз читала материалы дела, но каждый раз в этом месте ей хотелось ржать.
– Я еще больше испугалась. Вот, думаю, сердце у меня сейчас остановится, и я умру. А он все смотрел и смотрел. А потом ударил меня по голове еще раз.
«Максимова, где твоё сострадание? Думаешь, тебе можно быть бесчувственной, раз ты адвокат?»
–…он трубу свою выронил, а я корзинку, а потом упал передо мной на колени. Я думала, что он извиняться будет, а он вместо этого к корзинке моей пополз. Сначала заглянул внутрь, а потом схватил ее и убежал… А я в поликлинику пошла, чтоб травму зафиксировали, а потом в милицию.
– Ангелина Матвеевна, напавший на вас человек – это обвиняемый? Вы его узнали?
– Узнала, – закивала старушка,– вот и шапка эта самая, в которой он был, лежит как вещественное доказательство.
Лиза же снова чихнула.
– Ваша честь, – помощник прокурора напрягся и решил скорее сменить тему, – прошу обратить внимание на представленные ранее доказательства: одежду подсудимого Пивоварова, в которой он был задержан той же ночью, на той же улице, благодаря слаженной оперативной работе моих коллег, а также на результаты экспертизы, подтверждающие совпадение отпечатков пальцев на найденной трубе с отпечатками пальцев подсудимого.
– Я вам говорил, что просто подобрал ее! – Подал голос Лизин подзащитный. Высокий такой голос, надменный и трусливый. – Я хотел убрать ее с тротуара, чтобы ни споткнулся никто.
– Ваша честь…. А-апчхи! Прошу прощения, – Лиза махнула рукой своему подзащитному, чтобы тот замолчал, вытерла нос бумажным платочком и зажала его в руке. Это был последний и она была не уверена, что его хватит до конца процесса. – То, что мой подзащитный оказался владельцем похожего спортивного костюма и бейсболки ничего не доказывает. Ангелина Матвеевна, прошу вас присмотреться! Напавшим на вас точно был мой подзащитный? Ведь в вашем первоначальном заявлении, которое вы написали в участке, значится, что у преступника «страшные черные глаза». Однако у Андрея Аркадьевича Пивоварова, студента МГИМО, выходца из интеллигентной уважаемой семьи, глаза и вправду голубые. Вы точно его сейчас не оговариваете? Зачем такому порядочному молодому человеку могли понадобиться Ваши продукты? А рост у него не два метра, а всего один метр девяносто шесть сантиметров.
– Правда? – Ангелина Матвеевна смутилась. Она надела очки и стала послушно всматриваться в лицо молодого человека. Посвятив разглядыванию ровно минуту, старушка перевела серьезное лицо на помощника прокурора, потом на Лизу, которая ей с благодарной улыбкой кивнула, а потом на судью.
– И, правда, приличный молодой человек. Ваша часть, я от страха плохо помню бандита. Наверное, это не он….
– Вы уверены? Ведь вы опознали подсудимого на следствии? Его схватили на месте преступления!
Помощник прокурора Никита Лобов, он же Лизин бывший однокурсник и надоедливый охотник за справедливостью был взбешен. Он злобно посмотрел на Лизу, но та только невинно пожала плечами. И чего тот так старается? С бабулей же все в порядке. Сам справку показывал – сотрясение. Просто что она болела долго. Но это больше из-за возраста. И Лиза это докажет!
– Ваши коллеги, уважаемый помощник прокурора, – миролюбиво продолжала она, – схватили первого попавшегося им на месте происшествия студента в спортивном костюме! Почему вы решили, что это мой подзащитный?
В таких щекотливых делах, когда заведомо известно, что твой подзащитный виновен, любой нормальный адвокат вырабатывает миллион изощренных стратегий, чтобы его выгородить. Он во всеуслышание объявляет, что его клиент – несправедливо обвиненный Андрей Аркадьевич Пивоваров – положительный с любого боку человек, не причастен и не может быть причастен к такому злодейству, как избиение старушки. Что он оказался не в том месте, не в тот час по великому недоразумению, ужасному невезению и несправедливому велению злодейки-судьбы. Он подговаривает его друзей и родственников, которые в суде заявляют, что во время совершения преступления Андрей Аркадьевич находился совершенно в другом месте: председательствовал на заседании студенческого совета, бежал стометровку на спартакиаде или выступал на научной конференции.
С ожесточением ратуя за вселенскую справедливость такой «нормальный» адвокат настаивает на своей истиной и, несомненно, на благородной версии событий. По этой версии его наипорядочнейший подзащитный, возвращаясь с органного концерта (или из спортзала, или из детского интерната, в котором подрабатывает волонтером, или ), наткнулся на тротуаре на злостную нарушительницу общественного порядка – опасную длинную и очень ржавую железную трубу; увидев такое безобразие он, само собой, поднял её; но не для того, чтобы его схватили как преступника, а потому, что воспылал неотъемлемым от его личности высоким гражданским чувством, и намеревался убрать её с тротуара; просто убрать… Чтобы такие, вот, как Ангелина Матвеевна Шатская, пожилые, беспомощные и чрезвычайно милые люди, не споткнулись об нее. По этой версии Андрей Аркадьевич Пивоваров был уверен, что поступает правильно; и уж тем более не подозревал, что за все эти добродеяния ленивая полиция и злобный прокурор его так жестоко обвинят…
Но Лиза не могла ничего такого сказать. Лгать самой, так же как слышать ложь, для нее было все равно, что заедать мелом сухари. Хочешь задохнуться – вперед!
– Это был ваш подзащитный, и вы это прекрасно знаете! – напирал Никита. – Он совершил разбойное нападение на пожилую беспомощную женщину! Он нанёс ей увечья и скрылся с места преступления с ее имуществом, а спустя полчаса вернулся проверить, не осталось ли следов и захотел избавиться от орудия нападения! Вся эта железная труба была покрыта его отпечатками пальцев. Если бы он поднял ее только, чтобы убрать с тротуара, как говорит, отпечатки должны были бы быть в одном месте. Разве не так?
– У обвинения нет прямых доказательств того, что нападение совершил мой подзащитный. – Только и могла отпарировать на Никитину тираду Лиза. – Сам он во время первого допроса не мог вымолвить ни слова.
– Естественно! Потому что весь его рот был покрыт кровоточащими язвами. Знаете почему, Ваша честь? – обратился он к судье. ‒ Потому что он лизал соль!
– Обвинитель, успокойтесь! – Велела судья.
Лиза ликовала. Никита никогда не мог сдерживать свои эмоции. Его обостренное чувство справедливости всегда создает ему проблемы в процессе. Защитнику это только на руку.
– Но корзину потерпевшей и другие продовольствия при моем подзащитном так и не нашли. Ваша честь, обвинять порядочного человека, не имея улик незаконно! Я требую немедленно его оправдать!
– Что?! Оправдать? Ваша честь….
– Довольно! – Судья строго посмотрела на Лизу и Никиту. – Заседание откладывается до шестнадцати часов завтра. Адвокат, в настоящей ситуации вы не обладаете ни одним опровергающим обвинение доказательством. Если у вашего подзащитного нет свидетелей, которые бы подтвердили его местонахождение, рекомендую их найти. Обвинению также советую запастись дополнительными доказательствами.
Лиза задержалась в коридоре, ожидая говорящего по телефону клиента. К ней подошла Ангелина Матвеевна и, добродушно улыбнувшись, положила свою старую руку на ее плечо.
– Знаете, если меня завтра снова спросят, я скажу судье, что ваш мальчик не преступник. Я ведь плохо вижу. А вы такая умница. У вас очень приятный и спокойный голос. Молодой человек, обвинитель, не должен был на вас кричать…
Старушка еще раз улыбнулась и, ласково посмотрев на Лизу своими выцветшими сонными глазами, отошла.
– Максимова, ты продала душу дьяволу!? – На месте старушки нарисовался Никита. Глаза его, в отличие от глаз Ангелины Матвеевны, блестели ярким голубым льдом. – Что ты делаешь?!
– Свою работу?
– Твоя работа заключается в том, чтобы обеспечивать свободу долбанным обкурышам, сворачивающим косяки из папенькиных долларов? Это существо – Никита зло тыкал пальцем в сторону студента, который уже договорил по телефону и шел в их сторону – обдолбалось и напало на больную одинокую женщину, которая шла домой из магазина! Она пошла в магазин одна, потому что о ней некому заботиться, понимаешь? А не будь твой клиент таким слабаком и ничтожеством, то убил бы ее двумя ударами этой ржавой железной трубы!
– На вашем месте я бы прекратил свои излияния, – высокомерно заявил подошедший к Лизе клиент. – Иначе я велю своему адвокату составить против вас иск.
Никита не удостоил его ответом и отошел. В этот момент на его широкой спине прекрасно бы смотрелася красный плащ Супермена. Ох, как бы эффектно он развевался под его гордыми, быстрыми шагами! «Тоже мне, борец за добро и справедливость!»
– Нам пора, – строго сказала Лиза. – Нужно подготовиться к завтрашнему заседанию.
– А зачем? – студент – он же Андрей Аркадьевич Пивоваров, он же сын Аркадия Андреевича Пивоварова, одного из владельцев крупной сети магазинов детских игрушек усмехнулся и легкомысленно передернул тот плечами. – Вы сами сказали, что у них на меня ничего нет, кроме этой трубы. А куда мы эту корзинку выбросили знаем только мы с вами. Ну ещё отец…
15:00 ч.
Обеденное лето за окном бесплатно раздавало тепло и свет. У людей, что ходили под таким летом, не было забот, проблем и вообще каких-либо дел. Одеты они были в светлое, легкое и яркое: серебристые тапки, цветастые рюкзаки и рваные джинсы. И не может быть у них на душе и в мыслях ничего под этим равномерным светом, чистым голубым небом, на фоне аккуратно стриженной городской зелени и стекла. В зеркальных окнах высоток все отражаются одинаково беззаботными и счастливыми.
Но Лиза со своими темными неспокойными мыслями и виновато стучащим о ребра сердцем внутри лета не смотрелась. Судебное заседание по следующему делу задержали и она, скрывшись в стенах темно-коричневого Старбакса, пила капучино и читала книгу под продувающим спину кондиционером.
Хотя читать Лиза и любила, в её жанровом диапазоне было мало интересной литературы. Без соплей в носу и чесания нёба она могла читать лишь энциклопедии, популярную научную литературу, учебники, биографии и иногда автобиографии и мемуары. Вот, сейчас перед ней был открыт учебник химии для десятых классов – нуднее и непонятнее его был только прочтенный недавно учебник информатики. А тут еще этот кондиционер прохладно монотонно шумит и убаюкивает.
Телефон на столе завибрировал и не дал Лизе окунуть нос в кружку.
– Привет мам! – Лиза зевнула. – Чего это звонишь посреди рабочего дня?
– Так, просто….
– Апчхи!
– Ну, ладно, не просто! Ты сегодня в платье?
– Нет, конечно, у меня суды – я в костюме.
– Как будто в суды платья носить запрещено? – возмутилась мама. – Могла бы хоть раз в неделю надевать платье…
– Зачем?
– Ну, к примеру, вдруг ты сегодня идешь на свидание.
– Правда? И зачем?
– Правильный вопрос – «с кем?»
Лиза вздохнула.
– И с кем?
– В твоём голосе столько неподдельного восторга и интереса, дочь моя!
– Мааа-апчХи! Твоя ирония портит мне здоровье.
– Ну, ладно, прости, – мама превратила голос в примирительный.
– Ты что, забыла, как на меня действуют все эти свидания в слепую? Последнее закончилось тем, что кавалер вызывал мне скорую в парк.
– Ну, пожаааалуйста! – взмолилась мама. – Этот молодой человек друг сына подруги тети Марины – Артема. Помнишь Артема? Вы виделись на юбилее тети Марины. Он показал твою фотографию в Интренете своему другу и тот захотел с тобой встретиться. Это весьма образованный и интересный молодой человек…
– Ты не можешь этого знать.
– Сходи на это свидание, я тебя умоляю! Я же не настаиваю на том, чтобы ты выходила за него замуж. Хотя тебе бы не помешало уже…
– Мааам! Мне всего двадцать шесть лет.
– И что? В твои двадцать шесть тебя интересуют только твоя работа, твоя карьера и твои суды….
– Вообще-то, это все одно и то же.
– А тебя больше ничего другого и не интересует! – Заключила мама и не соврала. Похоже, она действительно так думала.
19:20 ч.
Как правильно при первой встрече обозвать человека: «идиот» или «имбецил»? Если судить с медицинской точки зрения, то люди с диагнозом «идиот» отсталее тех, которые «имбецилы». Но с другой стороны слово «имбецил» при оскорблениях почти не употребляется. Поэтому если Лиза назовёт своего собеседника имбецилом, получится обиднее. Эффектнее. Звонче. Может даже эффективнее.
– А может, все же закажешь что-нибудь, кроме кофе?
«Фунчозу под соусом тирияки мне на уши, пожалуйста!».
– А я, кстати, бизнесом занимаюсь. Слышала про биткоины? Дело прибыльное, но сложное. Не у каждого мозгов хватит. Но это, как ты понимаешь, не про меня.
Голос у него был хрипловато-высокий. Как зажеванная песня на пленочной аудиокассете. Брр…
– Аапчхи!
– Будь здорова… Э… ммм, знаешь, неправду говорят, что у хоккеистов шайбы вместо мозгов. Я двенадцать лет хоккеем профессионально занимался и не жалуюсь.
– Еще и хоккеем?
– А по мне не видно? Между прочим, был надеждой сборной. Я ушел, потому что хотел большего. Я романтик в душе…
– Апчхи! Правда? – Лиза потянулась за салфеткой.
Она высморкалась специально долго и громко. Несколько человек в кафе обернулись на них, а девица за соседним столиком даже удостоила ее демонстративным хмыканьем. А этому «хоккеисту» хоть бы что.
– Например, я обожаю пешие прогулки, дарить девушкам цветы, и устраивать ужины при свечах…
– А-апчхи!
«Ну и где тогда мои цветы и свечи, умник?» хотелось сказать Лизе, но она сказала другое. Мама просила быть снисходительнее и добрее.
– Большинству женщин нравятся романтики…
– И тебе? Я весь вечер любуюсь тобой. Ты такая нежная, милая, женственная…
Лизе хотелось выть! «Ну почемууу! Человек, зачем ты так со мной? У нас первое свидание. Ни одна здравомыслящая девушка не ждёт признаний в первую встречу! Зачем ты всё это говоришь? Или ты слепой? Так раскрой глаза! Я – адвокат с большим коричневым дипломатом! На мне серые брюки со стрелками и серый пиджак! У меня короткая стрижка – ёжик, мужские часы на широком чёрном ремешке и острый подбородок! Я пью черный кофе без сахара и за полчаса, прошедшие с нашего знакомства, я ни разу тебе не улыбнулась! В каком месте я — милая?!»
– Знаешь, мне не везет в любви.
– Интересно, почему?
– Друзья говорят, что это потому, что я слишком честный и верный…
– Аааа – ап!
Лиза уже почти задыхалась. Она чувствовала как по белкам ее раздраженных глаз, растекаются ручьи красных капилляров. Аллергические слезы медленно ползли по щекам и чесали лицо. В горле так зудело, как будто она только что запивала селедку морской водой. Еще чесались руки. Но не от аллергии, а от злобы. В голове у Лизы же зарождался план избавления от всех этих неудобств. Его суть состояла в том, чтобы запустить своему собеседнику в лоб перечницей.
Очень вовремя зазвонил телефон. Лиза посмотрела на экран. М-да… С каждой минутой всё складывается лучше и лучше. Она сделал знак имбецилу, чтобы притормозил с излияниями.
– Здравствуйте, Маргарита Павловна…
– ТЫ СОВСЕМ ТУПАЯ? ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО НАДЕЛАЛА!? ДУРА!
– Значит, уже знаете?
– КОНЕЧНО, Я ЗНАЮ! ОВЦА! ПОНИМАЕШЬ, ТЫ, ЧТО РАЗБОЛТАЛА АДВОКАТСКУЮ ТАЙНУ? И КОМУ?! СВОЕМУ ДРУЖКУ ИЗ ПРОКУРАТУРЫ! ТЫ НАРУШИЛА КОДЕКС!
– Вы позвонили, чтобы меня уволить?
– Я ПОЗВОНИЛА СКАЗАТЬ, ЧТО ЗАКОПАЮ ТЕБЯ, ПРИДУРОШНАЯ!
– Аааа, спасибо. Я вас услышала.
Лизин голос был тихим и ровным. К увольнениям ее нервы давно привыкли. Адвокаты с аллергиями на ложь на одной работе долго не задерживаются. Также как люди с аллергией на ложь не задерживаются нигде вообще. Где им будет место в мире, в котором все везде всегда лгут: будь то беседа, мировые новости, книга или песня?
Люди лгут постоянно: когда беседуют, шутят, когда делают друг другу комплименты; когда спорят, когда обвиняют и когда оправдываются; когда хотят понравиться или оскорбить; ложь свистит, звенит, воет внутри людей – их злобных выпадов, льстивых просьб и тщеславных попытках казаться лучше. Обман в настоящем давно – не плохо. Он – часть культуры: культуры образования, общения, культуры человеческой мысли, культуры духа и жизни. Обман, самообман, шутка, сарказм, ирония, фантазия, преувеличение, утрирование, недоговоренность – все вместе они, без фильтров, могут быть сконцентрированы – совершены и восприняты — одним единственным человеком, отчего существование его сделается более комфортным и легким. И только Лизин жестокий капризный организм отчего-то не желает принимать эти естественные полезные блага человеческого существования.
– До свидания, Маргарита Павловна, – попрощалась Лиза через десять минут с исторгающим ругательства телефоном и отключилась.
– А в тебя я влюбился, как только увидел! На той фотографии…
Имбецил, казалось, и не прекращал свой монолог.
– Прекрати! – Взмолилась Лиза. – Не видишь, я сейчас задохнусь…
Он же решил, что Лиза собирается задохнуться от счастья, поэтому самодовольно усмехнулся и продолжил.
– И в жизни ты такая же. Такие же удивительные неземные глаза. Они смотрят как будто в самое сердце. Я покорён раз и навсегда. Навечно…
С Лизы было достаточно! Она не стала дальше раздумывать. Встала и сняла плащ со спинки стула.
– Ты куда, малыш?
Малыш? Малыш! Она, честно, хотела молча уйти. Хотела ничего не говорить и не делать… Но «малыш»! Он оказался последней каплей. Мелкой-такой, полуиспарившейся каплей. Именно этот «малыш», а не Лиза надело плащ, схватило левой рукой дипломат, а правой рукой чашку с остатками остывшего кофе и выплеснуло его в лицо «кавалеру»., а потом гордо задрав Лизин подбородок развернулось на широких каблуках направило её к выходу из кафе.
Лиза шла очень-очень быстро. Она не хотела даже знать, как отреагировал сегодняшний кавалер на её поступок. Зол он? Ошарашен? Обижен? Плачет? На всё это Лизе было плевать. Этот парень (Лиза даже не потрудилась запомнить его имя) может думать о ней, что хочет. Он может думать, что она стерва, что истеричка, или сбежавшая из психушки не долеченная сумасшедшая. Может даже думать, что она психованная не долеченная стерва-сумасшедшая… Хотя нет, не может он так думать. Думать – это вообще не его!
Темнело. Долгий, уродливый день без наушников только приступил к завершению, но Лиза сформулировала о нем своё нелестное предвзятое мнение уже давно.
«Эй, четырнадцатое июня, где там у тебя книга жалоб?!»
После девяти вечера
Лиза шла домой. Небо горело от заката, лицо поглаживал теплый послушный ветер, а уши защищали новенькие полноразмерные наушники Beats и «Времена года» Вивальди.
Наконец-то на сердце лето! Хотелось покориться музыке и двигаться только ей в такт: то растягивать шаг и, то идти быстро, то спиной, то бежать, то подпрыгивать. И улыбаться. Когда идёшь, вот так – летом, навстречу закату и слушая любимую музыку всегда хочется улыбаться. И идти. Постоянно. Шаг придает жизни. Когда ноги касаются земли, а потом отталкиваются от неё, чувствуешь какую-то особенную власть: не только над своими движениями, но и всем телом, всеми чувствами, всеми мыслями… Смотришь вперед, делаешь шаг и поворачиваешь голову вправо, встречая смешливым взглядом фары пролетающих мимо автомобилей; резко оборачиваешься и яркие полосы, как отражения никогда не спящих сновидений рассекают темноту и освещают путь; поднимаешь голову к небу, задерживаешь дыхание и снова иди куда хочешь: куда зовет разум, или нужда, или сердце… Если бы можно было бы идти всю жизнь, Лиза бы шла.
Выйдя на дорожку вдоль дома, Лиза закрыла глаза. Она пойдёт к подъезду вслепую. До него ровно триста шагов средней поступью. Лиза знает это, потому что считала так сотни раз. Да и Вивальди правильнее слушать с закрытыми глазами. Честную музыку слушать надо честно.
«…двести восемьдесят четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, двести девяносто…»
– Чёрт!
Лицо Лизы отпечаталось на чём-то мягком. Она остановилась, сделала вдох, и сильнее зажмурила глаза. Она ни за что их не откроет. Потому что знает этот назойливый запах уверенности, благонадежности и Burberry. Но не прошло и пары секунд, как с ушей сняли тяжесть наушников и вместе с тёплым ветром в них влетели слова:
– Мало того, что у тебя дурацкая работа, так ещё и необоснованно длинный рабочий день.
Лиза открыла глаза и увидела Никиту в компании гигантского букета цветов.
– Поставь обратно наушники и убирайся! – велела она, проткнув его грудную клетку презрительным взглядом.
Нахал же растянул рот в счастливой улыбке.
– Чего такой радостный? Никак тебя до вечера гладили по головке за заведомо выигранное дело.
– И дали вкусную косточку! – закивал Никита, а Лиза чихнула.
– Знаешь же, что метафоры для меня – аллерген. Если пришёл умничать, лучше сразу катись, пока я не разозлилась и не разоралась на весь двор, что ты меня тут насилуешь. Ааа-ааа ааапчхи!
– Ну, попробуй, – рассмеялся Никита. – Тогда и скорую сразу кричи. Что бы сразу же можно было тебя и откачать. Цветы возьми.
Лиза не пошевелилась. Никита же, ни капли не смутившись, засунул ей букет подмышку.
– Думаешь, я не знаю, что тебя уволили? – Он улыбался и даже не старался придать лицу сочувствующее выражение. – Это был смелый и самоотверженный поступок, Лиза. Я очень тобой горжусь!
– Спасибо. Надо будет написать это в резюме в разделе личных качеств: «смелая» и «самоотверженная»… А рядом еще «наивная», «безвольная», «недоразвитая…». Хотя нет, эти три слова лучше впишу в раздел «рекомендаций бывших руководителей».
– Раз тебя уволили, где тебя носило?
Лиза гордо задрала подбородок и сделала шаг вперед. Никита перегородил ей дорогу, раскинув руки в стороны. В одной руке он сжимал ее наушники, в другой – бутылку «Джека Дениелса».
Любая нормальная гордая и обиженная девушка проигнорировала бы этот вопрос. Вместо ответа она заявила бы этому нахалу, что её личная жизнь – совсем не его дело, а потом взглядом вылила бы на него весь полный таз всех своих чувств собственного достоинства. Будь Лиза «нормальной» девушкой, она бы еще и истерически разрыдалась. Рыдая, она стучала бы кулачками по довольно выпяченной Никитиной груди и кричала, что он и только он во всем виноват. Что он испортил ее день. Разрушил ее карьеру. Что по его вине скорее всего загублена ее жизнь…Тогда ему бы стало стыдно, и он бы на коленях умолял ее о прощении.
Но Лиза не была «нормальной» девушкой. А всякие подобные обвинения в адрес Никиты не были и не могли быть правдой.
– На свидание ходила, – просто ответила она.
– И как это я сразу не догадался! Самое противное твое настроение – это то, которое у тебя, когда ты возвращаешься с подобных мероприятий.
– Мама просила пойти…
– Никак не могу понять, зачем она так на тебя напирает? Найдешь ты еще своего суженного-ряженого-умного-прекрасного-разнаряженого…
И ведь не врет же? Действительно сочувствует и верит, что все у нее, у Лизы, будет хорошо! Совсем дурак.
Лиза улыбнулась. На самом деле она давно уже оставила попытки объяснить себе, откуда свете взялся такой человек, как Никита Лобов. Мало того, что благородный, добрый и честный, так ещё с приросшими к переносице розовыми очками. Может быть Никита – псих? Иначе как, работая в прокуратуре, он может оставаться таким же, как в студенческие годы: с верой в людей и в то, что все в мире устраивается по заслугам и справедливости. Где набирается он положительных примеров и сил для своей веры? Что помогает ему не разочаровываться и не отчаиваться?
Лиза (во многом благодаря своей аллегри) ещё в детстве избавилась этой веры. И насмехалась над Никитой, что у него она до сих пор сохраняется. Лиза издевалась над его желанием «творить добро» и «восстанавливать справедливость» и терпеть не могла Никитино стремление защищать слабых и наказывать обидчиков.
Ещё она ненавидела его доброе, снисходительное отношение к ней, Лизе, и его неизменно теплую для неё улыбку. Ненавидела и одновременно обожала. Потому что несмотря на все это свое несомненно искреннее презрение, Лиза была страшно счастлива, что Никита – её друг. И не просто друг – он ее совесть и компас. Слушать его ободряющие слова она предпочла бы всем концертам Вивальди, Чайковского или Моцарта. Каким бы прекрасным не был закат, каким бы приятным шаг, если Никита стоит рядом или просто на её стороне дороги, Лиза никуда не пойдет. Не будет смысла. Возле него она может оставаться счастливой почти вечно; смириться с любой ложью: с любезными выдумками пассажиров электричек, хладнокровным враньем нищих, высокомерных хвастовством самовлюбленных недобизнесменов и раздраженным пустым угрозами начальников…
– Хорошо, что ты такой честный, – выдохнула Лиза. – Ты даже не представляешь, как здорово не чесать нос каждый раз, когда с тобой разговаривают. То они заботятся, то проявляют вежливость, то угрожают, а то и вообще клянутся в вечной любви к моим неземным глазам.
– Вечной любви к глазам? Ты что ходила на свидание с имбицилом? – Никита рассмеялся. – Идем, а то мои большие горячие ладони нехорошо нагрели наш ужин.
Никита многозначительно потряс бутылкой с виски и, обняв Лизу за плечи, повел к подъезду. Она же стряхнула его руку со своего плеча и ускорила шаг по в направлении дома.
– А я даже не обижусь! – Объявил Никита, догоняя. – Потому что помимо того, что я честный, я еще не обидчивый. А ещё ни капельки не влюбленный в твои неземные глаза…
Лиза хотела ответить. Но вместо этого громко чихнула и демонстративно выбросила всученные ей цветы в стоящую у подъезда урну. Букет был пушистым и тяжелым, а ей нужно было срочно обнять друга.
