ХОТИТЕ ЧЕРНОГО ВИНА?
Он впервые увидел ее, когда стоял в торговом центре « 7 небо XXL» на охране. Девочка девочкой такая себе, с косичками, такой всегда двадцать: и в тридцать, и в сорок.Робкий голосок, приветливая вроде. Куда-то все спешит, бормочет что-то под ноги(потом узнал –роль повторяет), выходит затемно, не прощаясь, что-то думает себе там, бог весть … Часами стоя на одном месте, сержант Павлов развлекал себя cозерцанием типичных представителей «мелкоофисного рачья» : они гордо несли фальшивый «Биркин» за плечами и голубиные мозги в черепных коробках. Тонны штукатурки на лице и бриолина в волосах.
«Как она тут затесалась?»
Потом он понял: у них там самодеятельность , типа кружок театральный. А вот плетется ихний худрук- кожанка, рыжие усики. Эдакий нэпман. А взгляд озабоченный, как у дворняги, стащившей кость ..Пара фиф с минералкой в руках – тоже туда. Может ,кто-то выйдет покурить в перерыве?А то скучища смертная..К морю бы. Паренек с большим холщовым рюкзаком, на сектанта похож..Из тех, кто ждет конца света в сибирской землянке..Павлов медленно развел Доширак , представляя, как уловив резкие пары псевдомяса со специями, поморщится вернувшееся с обеда рачье. Почему он их так ненавидит? Красивые, в общем-то, бабы..Где-то ведь надо работать приезжим?
После дежурства-в душ и спать как убитый. Даже на кофе сил нет.Жена лежала лицом в подушку: «К нам дедок пришел на работу наниматься. Месяц сидел учил про достопримечательности. Ну, я пошла его прослушать. А он детям, мол, знаете почему Баба Яга Костяная нога, а у нее нос к потолку прирос?Мертвая она. Правда здорово?». Павлов кивнул.
«Do you know интим страсти?», – мягко, но настойчиво продолжила супруга. Глядела холодно, даже не пытаясь обнять. По взмаху этих серых ресниц с рыжинкой на конце он должен был совокупляться с ней или бежать в магазин, или ехать за обновками. Чем больше Павлов старался, тем сильнее она бесилась. «Что такое любовь?», — равнодушно скользило в голове сержанта, вяло обнявшего жену и даже, как могло показаться со стороны, вошедшего с ней «в клинч». Вот соседка за стеной орет как в порнофильме. Жена -никогда. Не «вместно». Она же сотрудник музея,экскурсовод. Сержант был в глубоких задах ее любовного хоровода, состоящего из адвокатов, «компьютерщиков» , креативных бездельников.А потом не склеилось с одним, с другим. Он так и смотрел cо стульчика, как глазах цвета разбавленной китайской туши покрывает наледь тоски..Подавал пальто, шикал на школоту, если пытались сорвать экскурсии. Видно, не зря сказал Господь, что последние станут первыми.. Однажды она подошла и тихо спросила, не может ли он приехать повесить картину. Так все началось. «Помнишь, где зуб?У нас вечером гости.. », -прошипела жена, жуя его с холодными глазами. Переднего зуба Палов лишился в драке с «скинами» еще в 90-х. Его , длинноволосого и худощавого парня с надписью «Metallica» на куртке, такое быдло лупосило постоянно. Жена поставила условие:никакой, мол, свадьбы без зуба. Заказали вставной, фарфоровый. «Зачем к зубному? Будешь «носить» по случаю, живи как привык, -интеллигентно заметила Катя,подсчитывая подаренные на свадьбу барыши,-сейчас на ремонт копить надо,вон плита какая чернющая». “Кать, я без зуба буду”, -сказал Павлов тихо. «То есть как?»,- жена смотрела с недоумением и даже,можно сказать, с интересом. Вечером внутренний челюстно-лицевой мир cержанта приоткрыл завесу тайны перед изумленной публикой.
Жена его не любит. Это ясно. Как холодное утро московского лета. Как похлемье алкоголика. Четыре слова. И точка. И потолок не ответит, почему. И серо-cинее небо. Слишком яркое, чтобы быть без фотошопа. Просто рядом с ним теперь сосед. Что ж. Рыжий волк и лошадка-кианг тоже томятся в соседних вольерах, и вовсе не факт, что довольны этим.
Пуская воду в ванной, Павлов обращался к Богу, в которого не верил. Судя по взгляду сержанта, прятался он в электробритвенной розетке. Когда был сделан неверный ход? Когда бросил психфак?Или приехал к ней с перфоратором? Может, однажды он не так перешел улицу или неточно кинул чайный пакетик в чашку? И жизнь его, нетвердая, зыбкая, схлопнулась, как карточный домик..Почему не может быть? Может. Оопа так, и все.
В тот день девочка явилась раньше всех. Сквозь стеклянные двери Павлов пялился в закат, розовый, как шарик «Баскин-Робинс» на Арбате. Она подошла неуклюже. Как дочка, показывающая маме первый куличик, протянула ему мороженое.
— «Коровка из Кориновки». Мое любимое. Вы такой грустный тут стоите, просто хотела вас порадовать.
— Спасибо. Боюсь, расстает. Сейчас не cъем, при исполнении.
— Давайте в холодильник у нас положу, до вечера? Кстати,
меня Тая зовут..
— Сергей,- отрекомендовался Павлов,- значит, театр у вас там? Кого хоть играешь?
— Падшую женщину..Правда, смешно?
— Тайка, ты? О, боже. Почти десять лет.
Еле узнал. Училась с ними класса с пятого. Тихоня, ходившая в нечищеных ботинках. На переменах подтягивающая колготки в коридоре и листающая потрепанную «Бурду». Вдвоем с ней была тоска («мамунька испекла «Шарлотку», мы с мамунькой выбирали ей плащ от дождя..»). Так ее и дразнили –Мамуня. Она, впрочем, не обижалась. Из тех школьных изгоев, которые « из железа»: не жалуются и никогда не плачут. Тая озорно зашагала дальше. Тонкие губы сержанта дернулись в легкую улыбку. А она ничего, выросла симпатягой..Глаза бархатные. Бабка его говорила: «Черны глаза хоть чай заваривай». День тянулся медленно, как нуга. Сержант для вида осмотрел пару сумок нескольких незнакомцев, вставил один наушник. «Noo futuuure»,-стравил старый плеер тяжелым роком. Стемнело. Рачье проворно рассаживалось по машинам. Павлов представлял: они все бегут к одной, общей тачке, и ломятся туда, как зверюшки в теремок. А что, было бы забавно.. «Театралы» все репетировали. Надо было запирать их каморку. Сержант спустился в подвал намекнуть, что пора отчаливать.
— Если шлюха будет мямлить таким детским голоском, она
умрет от голода. Это «Яма», «Яма», вашу мать, а не детский
лепет на лужайке, — долетело до Павлова.
Он просунул голову в дверь: Тая сидела на сцене с другими «путанами». Закутанная в одеяло по самый нос. «Не можете –не надо, мне слишком мало платят за ваш балаган, — орал режиссер, — я сейчас с улицы приведу сто человек лучше вас. Стесняешься –оденься, если в бабушкиных нарядах тебе легче играть бордель». Актеры пересчитывали паркетины пола , самые стойкие зырили в айфон. Видно, к мелкой режиссерской тирании здесь привыкли. Бросив на Павлова короткий, исполненный гнева взгляд, «Станиславский» с наслаждением всех разогнал.
-Нет платочка,Сереж? – Тая стояла перед сержантом с откинутой вверх головой. Под носом змеились кровавые речки. Павлову всегда казалось, что у брюнеток особая кровь –черная, вязкая, сладкая.. Сержант достал заботливо подложенный женой платок. «Не выйдет из меня актрисы»,- «Это почему?», — пожал плечами Павлов. «Раздеться не могу на сцене. Ну, как я разденусь, если дед у меня был карабахский армянин? Увидит, как целуются в кино, сплюнет, отвернется..»,- «Он что, ударил тебя?» -«Нет , у меня всегда от нервов кровь»-«Скажи, я разберусь-«Не надо, -Тая плакала сухими слезами,- это мой последний шанс играть, в театральный не примут уже,девчонок там до 19 берут, а мне уже…сам знаешь» . Смачно сплюнув, сержант закурил. Тая жалась в легкой фетровой курточке. Маленький, жалкий воробышек..Павлов вынес ей плед, который менеджерша «Шоколадницы» отдала ему на перекуре(«Тебе ночь стоять, шел бы в спортзал тренером,дорогой, работа непыльная, все бабы твои»). Да что этот «нэпмен» вообще смыслит? Сотни любительских студий в Москве, и что она так убивается?
-Да ладно, ты вон какая красивая стала, пошли есть мороженое.
Сержант аккуратно разлепил пластилиновую печать, и они спустились в подвал к холодильнику. Они ели молча, казалось, оба испытывали неловкость:она за то, что разнюнилась, а он вообще непонятно за что. Тая еще долго говорила. Про то, как год за годом проваливала экзамены в театральные вузы Москвы, месяцами лежала на диване, отвернувшись к стене.«Ну, я пойду, меня уже мамунька с фонарем ищет-рыщет»,- Тая растворилась в холодной апрельской ночи южной неприветливой окраины Москвы.
На другой день Павлов, завидев «Станиславского», резко спрыгнул со стула. «Что вы хотите?» -раздраженно выдохнул режиссер. «Обидишь Таю –ебальник разобью, -шепнул Павлов, громко добавив: «Хорошего дня, Савва Станиславович!» Тая пришла в обед, принесла круассаны.
«Я в детстве мечтала быть похожей на Стефани Сандрелли, это итальянская актриса, очень красивая..», -она тараторила без умолку, перечисляя смотренные за последнее время фильмы, говоря, на кого из знаменитостей обиделась, а кому готова подарить одобрение..
« Тебе будто лет десять», -подумал сержант.
Потом вышла Любка, маникюрша, тоже театром баловалась. «С кем ты говорил?- спросила она, жадно затянувшись,-ну, ты сейчас стоял махал руками,будто разговаривал с кем-то?» «Знаешь ее?» -спросил сержант. «У нее мамаша «ку-ку», на лекарства ее подсадила, девке почти тридцатник, мать с ней везде, никуда без себя не пускает, своей-то нет жизни. Потому и выглядит на 18. Кто не живет, тот не состарится. Че-то Савик злой как собака.. »,- добавила Любка «не в кассу».
Время тянулось медленно. Павлову предстояло «патрулить» пустырь и дворы рядом с ТЦ. Наконец, наступил час обхода офисов. Проверяя, закрыты ли двери, сержант жадно втягивал запахи душных комнатушек: в турагентстве «Ветерок» пахло кофе и дешевым табаком, в лавке украшений –кардамоном, в юридической фирме «Немезида» -тухлой рыбой. В театральной каморке ему причудился запах таиных волос, сладковато-тяжелый.. Такой же был в маленьком леске на павловской даче. Ох, и боялся он малым тот лесок, там соседа зарезали..
Жека, напарник, уже ждал в машине,в бардачке томились две банки «Жигулей» (на экстренный случай). Их «коробок» медленно полз вдоль опустелых улиц: гастеры, бомжи, бесхозные подростки,две шлюхи, их гоняли на прошлой неделе, «исполняя план».Одинокие слоники детских площадок. Вдруг что-то сверкнуло под фонарем.Косуха.. «Как у Станиславского»,- мелькнуло в голове сержанта. Вышли. Под ней кровь. Может,нос кому разбили. Или.. «Ну, началось. Потекла моча по трубам,-буркнул Жека, хотя и с энтузиазмом собственной полезности,- Подкрепление звать будем, Серый? Пивчанского открой». Но к утру ничего не обнаружили. Впрочем, в следующую смену Павлова «Станиславский» был живехонек. И явно не понял, отчего сержант встретил его с такой радостью.
По ласковым вопросам о прошедшей смене и аромату макарон с пряно-чесночным соусом с креветками Павлов понял, что Катя чего-то от него хочет. Она кошкой вилась вокруг, стирая остатки еды с губ сержанта и поправляя его непослушную челку. За ужином она сделала предложение, изменившее жизнь Павлова. Это не было предложением продать квартиру, уехать,как можно было бы подумать, или в конце концов, разойтись, как в море корабли. Медленно смакуя мусс из груши с рикоттой, она сказала: «Давай напишем рассказ».От неожиданности у сержанта чуть чай носом не пошел(«Смеешься? Я последнюю книжку к уроку литературы в школе читал»). Жена сказала: «Мне тридцать, и я простой экскурсовод». «Почему рассказ?»-«Вообще пьесу хочу, но так сразу трудно, надо потренироваться,- Катя сделала беспомощное лицо, будто не могла открыть консервы с ананасами -ты же знаешь, я была на встрече выпускников?Девочка, не умевшая толком писать по-русски,Кристина, кажется, выпустила книгу!»- «Вот значит что», -вздохнул сержант. И добавил: «А если это книга кулинарных рецептов?Ты отличный экскурсовод, дети тебя обожают. Я бы тоже выпустил, но ведь никакой книги я не держу..». Заспорили. Павлов никак не мог взять в толк, какая муха укусила вдруг его Катю. Про себя он всегда считал ее «курортницей»,больше заботящейся о том, как она смотрится перед публикой. Вообще музейщики –народец странноватый. Демонстрируют, что умнее всякого приводящего к ним детей по выходным, а после завидуют , плачутся друг другу о загубленной карьере. Все эти кресты-тельники сражавшихся с кочевниками воинов, осколки могильных плит, ритуальные сосуды с костями бобров и оленей –одно большое кладбище амбиций. Но кто скажет об этом посетителям?
«И зачем я приехал к ней с перфоратором?»
Вечером когда основное начальство “слилось”, он подумал, что вся женина дурь-отвлечься. Они хотят ребенка. Давно, года два уже.Что-то идет не так, врачи мямлят: «Ждите».Они не боги, у них гастриты и семейные проблемы, им хочется не изображать сочувствие, а выпить кофе и забыть про пациентов.В приемной репродуктивного центра их знают в лицо. Они там надоели, хуже пареной репы. У нее каждый месяц истерика. Каждый месяц он сдает анализы. Просто поддержать жену. Шторка, замызганный порно журнал. За результатами не приходит. К чему?Оба здоровы..Но что-то идет не так.
Тут кто-то тихо положил руку на плечо сержанта. Тая. Она попросила ее «прослушать». Детсадовские , застенчивые интонации. Рука сухая, холодная. Аж сквозь форму зябко. Павлов кивнул: «Валяй, если хочешь.Только вон тот кустик или столб фонарный в этом больше сечет, учти. Лучше все-таки мне? Ну, как скажешь..». Сделав изломанный жест рукой, Тая выгнулась. Громко усмехнувшись, заговорила п полубасом. Как эти детские связки способны воспроизводить такие низкие частоты?Как?Сержант ощутил странную смесь дикой, как за невоспитанного ребенка, неловкости и, вместе с тем, почему-то — любования. Хотя со стороны они, наверно, были нелепы.Охранник и девочка, кричащая ему в лицо: «Ей, солдатик, я что, тебе не нравлюсь?».Павлов с детства не любил театр, ну,просто органически не переносил кривляния на сцене. Бабулечек в роли «офелий». Вульгарщина..Это, что, домашнее задание от «Станиславского»?Тая была все громче. Пришлось ее остановить ее, когда в дверях показалась очередная подружка по перекурам.
-Совсем плохо было?
-Я общался с настоящими проституками. По работе, конечно. Не такие они..
-Если Савва не одобрит, меня с роли снимут..
Тут Павлов,конечно же, сказал, что за это нечего бояться,тут все «на мази», Савва больше ее не обидит. Подмигнул. «Из Куприна?
Надо же, любитель Куприна ваш нэпман».
Обнажив по-подростковому заостренные клыки, Тая расхохоталась. Смеялась она громко, запрокинув голову.В этом было что-то неестественное, по спине сержанта пробежал нехороший холодок. Не доспал. Накануне была тяжелая смена.
«Может, и не тихоня она вовсе?Баб поди разбери. В театр рвется…Посмотришь -дура дурой. Но, черт, не так все c ней просто».
Дотащившись до дома, Павлов увидел, что Катя съежилась на диване, вид чахлый, как у обезьянки-капуцина от холодного ветра московского зоопарка. Опять от врача. Снова ничего. Хотелось ее подбодрить. Хоть чуточку.
«Писать -я согласен, когда приступаем?»-само как-то вырвалось. В катиных глазах блестнули огоньки удивления. «Не знаю.Да хоть сейчас», -сказала она нерешительно. «Хорошо, -Павлов попытался изобразить заинтересованность, мол, обратного пути нет, -одно условие:ничего про трупы, сожженную девушку и все, что касается моей работы». «Ладно», -Катя тут же скисла, будто ее интерес был направлен на жуткие рабочие истории сержанта. «И про мальчика?». Павлов на секунду потупился.
Полгода назад ему пришлось заменять одного из приставов, было распоряжение изъять ребенка у пьющей матери. Павлов частенько видел ее на «алкогольных» лавочках во время патрулей. И была она не то чтобы совсем горько пьющей, так, подвыпившей в след за сожителем с «паутиной» на ноге..Она знала: ребенка заберут. И пряталась в сквере. Малыш прижался к ней. Маленький звереныш. Водолазочка в катышках, советские коричневые колготки, грязные сандали..Не мерзнет. Привык. «Разве это место для ребенка, мамаша?»- начал напарник. Она смотрела большими глазами..Павлов тронул его за плечо, мол, давай отпустим, но тот лишь недовольно сбросил его руку. Сержант попытался взять мальчика на руки. Тот лишь больше вцепился в мать. «Нееет», -зарычала она рысью. Напарник отцепил захлебывающегося рыданиями ребенка..Женщина кинулась за сыном, потом на Павлова. Он толкнул ее. Несильно. Она повалилась в песок.. Успокоилась. Ребенок не плакал, рассматривая новых хозяев. Как все малыши, переходящие из рук в руки. «Ей, ваше благородие, дети есть у тебя?, -поднялся из- под лавки сожитель. Павлов обернулся. «Это мог бы быть твой сын, благородие, мать твою за ногу!Твой сын»,- он забылся в бессвязных бормотаниях. И опять сник под лавку.
«И про мальчика», -сказал сержант тихо.
Семейная жизнь Павлова становилась день ото дня веселее. С женой условились:каждый пишет набросок , читают, выбирают тему. Павлов строчил на работе. Перестал болтать с уборщицами. Число подружек по перекуру неуклонно сокращалось. Станиславский поглядывал с опаской. Cержант втянулся настолько, что после недели творческих потуг уже не представлял, как мог он впустую тратить столько времени..На майские даже от шашлыков с водкой и коллегами («менталитетом», как говорила жена) отказался.
Катя дивилась рвению, хотя редко бывала довольна:
«Вот тут у тебя – «..тридцать лет вместе, любовь всей его жизни», ну, кто так может думать?После трех уже –легкая тошнота, а потом- ненавидят друг друга, что уж там..Вспомни, дед твой войдет к бабке, та сразу: «Пердеть прекрати, задыхаюсь, умираю».Двух минут без скандала стерпеть не могли».
«Слушай, -сказала она, прижавшись к Павлову(мотали круги вокруг останскинского пруда), -А помнишь, ты говорил, одноклассницу встретил, у нее еще мать «не в себе»,на таблетки ее посадила, про нее, может?». Сержант улыбнулся. Идея пришлась ему по вкусу, и с Катей они, казалось, чуть сблизились в последнее время.Хоть близость эта казалось обманчивой.
Тая давно не появлялась в кружке, он не то чтобы скучал, но ее не хватало..Как-то ночью он «патрулил» близ Лефортовского кладбища. Шла похожая девушка с пожилой женщиной. Внутри кольнуло. Покровительствовать ей приятно..Глаза ее будто проливали на него теплую, темную, живительную воду.. Чем больше щемило внутри от исхудавшей шеи жены, ее ранимой и грустной спины-стебелька , тем чаще вспоминал он о Тае.Чуть стыдясь и стараясь думать о семье и полезном.
Как-то и сам не заметил сержант, как пылесося под советским, подернутым кракелюрами, секретером, выудил со дна старые фотки, нашел Таю..А она уже в пятнадцать была миловидна, несмотря на бурые одежды четырежды родившей попадьи и немытые волосы.. Всю неделю ее не было в его дежурства..
Однажды возвращаясь с утра «со стрельб», он заметил: на детской площадке кверху брюхом валялась Жучка. Полуовчарка, за которой ухаживали местные бабульки из совета ветеранов. Зимой она ютилась по подъездам, неизменным анубисом восседая рядом со старушечьей лавочкой.Незло погавкивала на незнакомцев.Подошел и отшатнулся: выпотрошенные кишки бахромой обвивались вокруг ржавой карусели. Кто, матерь божья, способен на такое? Маньяк! Нелюдь.. У подъезда, доставая ключи, он нос к носу столкнулся с Таей. Исхудала. Сказала,что болеет и спешит на утренний прием к врачу. Ночевала у друзей. Ботинки ее были грязны немосковской грязью..В руках пакетик с костями, собачкам.. «Какие огромные», -удивился Павлов. «Индюшачьи»,-она заторопилась еще больше. «Ой, тут аккуратнее, пса убили..проводить?»-«Нет, спасибо. Cо мной все будет в порядке.Вряд ли маньяка заинтересуют индюшачьи кости». В лифте Павлов непроизвольно сглотнул. Тая и бедная Жучка..Как же все это странно. Он тихо зашел домой, принял душ и уснул, уткнувшись в пахнущие горьким миндалем волосы жены.
«Индюшачьи кости -отличная подробность для рассказа,-развеселилась жена, нарезая лук и бекон к утреннему омлету,-а псина бедная,я помню, мы с братом мелкие в лесу нашли труп собаки в пакете..Мальчишки прибежали,мол, кто-то собаке голову отрубил. Я еще тогда смотреть боялась». «Да, в 90-е кого там только не было в лесу в пакете»,- cержант вспомнил детство:мама в темной комнате красит зеленые бананы,а он будто бы верит. Или дома ходят злые –папе опять выдали зарплату сосисками.И как они справлялись?Годами на двух-трех халтурах без отпусков ради китайских курточек,ради того, чтобы он не был одет хуже всех в классе..
-Давай так –она по логике Жучку-то и пришила, тихоня-одноклассница, давай так сделаем, ну, пожалуйста?
-Кать, опять тебя тянет к третьеразрядному детективу, это даже для Марининой хило..
-Опять ты за свое:история бедной девочки никому не интересна..Слушай, а школьником ты дома у нее был?
-А что?
-Интересно же. Как живет девушка, которая всегда ходит с мамой и не разу не работала до 30 ?
-Давай схожу.От этого рассказ точно не потеряет.
-Не боишься?
-Да пуганный.
Напроситься в гости к Тае не составило труда- обещал починить сломанную технику. Шел он к ней с двоякими чувствами:тихоня тихоней, но Жучка и эти кости как-то настолько не вязались с ее образом, что Павлову делалось противно.
«Кто ты?За кого выдаешь себя? Все жена. Добрый кукловод».
Сержант зашел в «Сладкий рай» купить ромовых баб. Тае с ее фиксацией на детстве это должно было прийтись по нраву.
Она открыла . Длинный, забористый ключ и ее тонкие пальцы сплелись воедино, на мгновение образовав что-то наподобие морского узла. Еще с детства сержант обращал особенное внимание на людские руки. Но такую ладонь видел впервые. Костистая, с узловатыми пальцами, похожими на кости птицы; выдавала нервозность и пристрастие к диетам.
Квартира без ремонта, старые, выцветшие обои. Желто-серый линолеум на полу пополз буграми, точно комьями земли. Духотища, пахнет лекарствами..На полочках коллекции львят и крокодильчиков из киндер-сюрпризов. Уж они были дорогущие! Явно баловала мамунька. Таина комната обклеена постерами Мерлин Монро и Бритни Спирс («мамунька радуется: новые обои не нужно клеить»). «Сейчас к столу,- Тая старалась быть по-восточному обходительной, показывая хачапури лодочкой, лобио, салат с гранатом,- Будешь смеяться, но готовить меня научил дедушка. На все поминки в деревне он готовил. А уж какое вино делал. Черное-черное, как кровь из вены..Хочешь, принесу? А то мы с мамунькой не пьем». Павлов почувствовал себя настолько хорошо, захотелось здесь остаться. От тревоги не осталось и следа.
-Знаешь, что я сейчас хочу? Чтоб мы посмотрели мои любимые мультики – «101 далматинец» , «Леди и бродяга»..
Сержант утвердительно кивнул. От еды разморило. Тая еще долго что-то рассказывала. Привычка спать с открытыми глазами на посту –основная. Cержант не преминул ей воспользоваться.
Сквозь нарастающую дрему сержант успел отметить собственный негромкий храп..
Проснулся он через час на том же продавленном диване. Из коридора плыли запахи выпечки, корицы и свежесваренного кофе. Понежась еще пять минут, Павлов вышел в коридор, в соседней комнте послышались шевеления и прерывистое дыхание. Как будто собака зарылась в старых газетах. «Кто там?» -спросил сержант для порядка. Ответа не было. Стало как-то неприятно. Собака и собака,чего он вдруг. Пошел на запах,заглянул на кухню:Тая под руководством мамы ловко орудовала дуршлагом. «Ой, — расплылась в улыбке «чеширского кота» полноватая, нестарая еще женщина в цветастом фартуке, увидев Павлова,- вы,наверно, Сергей? Таюня много о вас рассказывала..Хорошо, что вы пришли, а то мы почти не едим ничего, худеем. Тут хоть продуктов купили». Мамунька достала секретный коньячок(«исключительно для гостей») и тут же принялась проливать на голову Павлова меды сладчайших речей. Видимо, мужчины бывали здесь нечасто. Павлов снова погрузился в восточную негу женской покорности. «Жаль, Катя так не умеет», -мелькнуло в голове сержанта, но он тут же приказал сам себе заткнуться. Мамунька, не прерывая беседы, постоянно отсылала Таю то за ножницами, то за фотоальбомом, успела горько посетовать о покойном супруге и своем одиночном забеге в родительском марафоне. Сержанта неприятно поразил ее взгляд-колючий, недобрый. Два маленьких острых буравчика смотрели в упор, улыбалась она при этом все шире. «У вас собака в маленькой комнате?»- зачем-то спросил Павлов. «У соседей дедушка ходит»,- мамунька провела рукой по волосам, губы сжались. Вопрос оказался ей неприятен.Еще Павлова кольнуло, что Тая при маме затихла и погрустнела, будто та чашками пила из нее жизнь. Все, что Тая пыталась сказать или добавить — было о маме, ее молодости в Ереване, учебе на врача. Вежливо откланявшись, Павлов поспешил домой. Запах коньяка, перемешанный с лекарств и «ленивыми варениками» долго не шел из головы.
Прошел месяц усиленной работы над рассказом. Склеивалось плохо, интерес к затее жены почти развеялся. Но честно сказать, что продолжать он не хочет, означало потерять всякую возможность бывать у Таи. Где запах гниющих половых тряпок сочетался с дымкой борща. И странно притягивал сержанта: он все больше врастал в быт маленькой странной семьи. Три дня без этого дома казались адом. Частые отлучки вряд ли были бы по вкусу Кате, иногда приходилось вертеться:встречает тетку из аэропорта, помогает переехать другу. Катя будто совсем не замечала происходящей с мужем подмены. Он заставал ее неизменно согбенной над ноутом. Пожирающей гамбургеры, купленные рядом с домом. К плите теперь некогда. Даже не удивлялась, что муж вечно сыт. Впрочем, она не готовила толком. Дома приходилось быть на «подножном корме». Погрузилась в очередную сомнительную идею. До рассказа были марши несогласных..Несмотря на жесткое «протестное движение» мужа. Ведь ему приходилось разгонять эти марши. Она скакала на Болотке против отстрела белых медведей. Подбежали подростки, облили зеленкой.Собралось всего-то человек семь или восемь. Не то, чтобы судьба белых медведей никого не интересовала. Но была плохая погода. В меньшинстве быть не хотелось, как не хотелось чувствовать себя слабой..Остыла быстро. Интересно, что заинтересует ее в следующий раз? Ну, после рассказа..
Теперь они часто сидели с Таей вдвоем на кухне под чаек, оба оказались водохлебы. Павлов, сам не зная почему, однажды рассказал о жене. Тая слушала внимательно, легкие морщинки ,исказившие лоб, будто нотки проигрывали скупые, скорбные признания сержанта.
-Я не смогла бы ни с кем ужиться. Хватает мамуньки, которая никуда от себя не пускает.Будто она капризная жена, а я затюканный муж..
-Почему не уходишь?- взгляд у Павлова стал твердый, злой. Как на импровизированном допросе в школе полиции.
-Уходила, — Тая будто бы не замечала его неперпения,- Она наглоталась таблеток в первый же вечер. Еле откачали ..У меня,Сереж, она одна..Cамое страшное:не будь она мамой, я бы с ней не общалась.Умер папа, она испугалась за меня.
-Разве ты игрушка ей на старости лет? –вырвалось у сержанта, но он тут же пожалел о сказанном.
Тая отрешенно вздохнула. Павлов обнял ее за плечи. Она разрыдалась со страшной силой. Живое, теплое, подземное рвалось из нее, как лава из-под земли. Продолжалось это недолго. Через несколько секунд растрепанная, сонная мамунька, мягким движением выпроводив Павлова, капала валериану в чашечку с их общей переведенной фотографией и надписью «любимой дочке» . Громко прихлебывая оттуда.
А в следующий визит они придумали забавную игру. Нужно было задумать человека и мысленно представить его. Собеседник должен был «проинтуичить» пол, возраст, облик, род занятий..Сперва было смешно, Тая загадывала стройных мужчин, Павлову виделись полные женщины..Но вскоре игра затянула обоих. «Мне видится лебедь, думаю, это очень одинокий человек. Часто садится есть один, не любит сладкое, обожает огурцы..Работа серьезная, возможно, юрист, от него еще холодком веет»,- Тая говорила полушепотом, чтоб не разбудить мамуньку. «Прекрати уже,- Павлов одернул ее,- Я загадал себя».
Мамунька не то, чтобы не давала общаться с дочерью. Она, конечно, надевала маску напускной радости (кроме Павлова у Таи не было ни подруг, ни друзей). Про себя сержант называл ее Шапокляк . Сущая ненависть к людям под воздушным безе псевдовежливости. Палов всегда чувствовал ее незримое присутствие. То в обшарпанной ванной, где страшно находиться больше пяти минут, воду включит и слушает, как они перешептываются, то попросит поднести чай. То гонит в запертую комнату с влажной тряпкой и пылесос включает. Даже сквозь его звук Павлов различал странные шумы: как будто мешки с картошкой швыряют оземь. «Там просто старый хлам, звуки –это соседские ребятишки мячиком стучат. Вот же подозрительный. Не даром из полиции», -Тая смотрела на него с той нежностью, на которую жены никогда не хватало. Павлов чувствовал: что-то тут не то..Но так тут было спокойно без Кати с ее идеями.. Дурные мысли гнал прочь. Хотя странные находки иногда попадались. За письменным столом лежало несколько собачьих ошейников, хотя и Тая и Шапокляк в один голос утверждали, что не любят собак и никогда их не держали. Однажды мамунька коршуном бросилась на брезентовую накидку , закрывавшую картофель на балконе(сержант почуял запах гнили и хотел помочь убраться).Напрягал Павлова (продукты покупались лишь к его визитам) и вечно пустой холодильник.
«Едят ли они вообще?»
Жена выбежала к нему с криком: «Я поняла. Она улетит от Шапокляк. Простит ей психолога, подсадившего на таблетки. Ура!». На Кате было платье в горошек. Опять вертелась перед зеркалом, красила губы. Да, так полы моются в некоторых домах. От радости опрокинула ведро. Чернющая вода заливала парадные берцы сержанта. Убирать даже не думала: «Вот послушай»:
«Что-то склизское и мохнатое шло из лопаток. Она не могла дышать. Не шевелилась. Не знала, жива ли еще..
Через час в открытое окно вылетела большая чайка. Она летела над футбольным полем, над детскими площадками и венозными развилками автотрасс. Люди радовались ей, дети махали из колясок».
Павлов явно не был рад творческому всплеску жены.
-Катя, давай прекратим! Я устал. На патруле опять мертвяк..Ну, пожалуйста. У тебя прекрасно получится все придумать без этих дурацких встреч..
Жена упала на ковер и завыла. Знала, что муж не выносит ее истерик.
-У меня же ничего нет, никого нет, ребенка нет..Пусть будет хоть рассказ..Если ты к ним не пойдешь,ничего не получится.Ничего.
-Ну,хорошо,а о них ты подумала?Они надеются на меня, что дом в Абхазии помогу починить-как быть?
Или вчетвером будем жить? Модно так,по-европейски..
-Слушай, а ты думал вообще, что нас объединяет?Любовь к прогулкам по лесу?Ничего. Не хочу, не хочу быть просто соседкой по жилплощади.. Cережа, я всегда знала, что, пусть у нас толком нет общих друзей, пусть я на дух не переношу коллег, но у меня есть ты-муж, друг, среда..Мое все. Да, я бываю груба, неправа..Но я три года на гормонах…
-Ты права, но почему я, вот я, должен к ним ходить?Может, они живодеры?Кого они прячут?Странно все это.
-Не смеши меня. Обычная мама и мамина дочка. Тебе много кажется, Сереж. Я тебе глицин куплю.Неужели ты хочешь обратно к вечерам с тупыми комедиями под пиво и орешки?Это же дно, болото..
Молча надев куртку, Павлов вышел за дверь. Он опять проиграл. Интересно, что будет,если для семейной гармонии Катя поставит его на коньки? Все больше проку.Шел куда глаза глядят, попутно захватывая растущую вдоль тротуара жимолость.Он шел к ней. Да,к ней. Вовсе не к ним с Шапокляк,не по указке жены..Тая была морем. Ничего от не требовала.Радовалась как ребенок.Вот бы у него была такая дочь..Было часов семь вечера, свет в их окнах не горел.Он сел рядом с маленьким прудиком неподалеку. Стал ждать. Обошел вокруг небольшой церкви. Сидел долго. Внутри была пустота и ярость. Хотелось вернуться домой, повалить жену на пол и долго пинать ногами. После испытать сладковатое пламя стыда. Уходя от таиного дома,сержант решил попытаться позвонить по домофону.Вдруг откроют? «В какую квартиру?,-спросил деловитый дедок-консьерж,-58 уже год как опечатана». Подкосились ноги. Вышел, сполз в траву,закрыл глаза..Что с ним?Ошибся подъездом?Из серых сумерек вышли двое:полная кудрявая женщина , всем весом опирающаяся на стройную фигурку то ли девушки, то ли старушки..Шапокляк и Тая. Но окликнуть их у Павлова уже не было сил.
Он пришел на другой день. Рассказал, что подъездом ошибся. Посмеялись.
Сидя на старенькой таиной постхрущевочной кухне, за столиком, где даже вдвоем создается слегка неловкая и томящая теснота, его прорывало, словно утлый кухонный кран, не раз чиненный им..Павлов знал, что она вряд ли понимает его. Вряд ли знает что-то о жизни без мамуньки. Но бархатные глаза… Две трепетные черные бабочки. Он видел таких в павильоне на ВДНХ. Их завозят с Филиппин, cажают на руки толстеющих гостей столицы и их детей. Через неделю они умирают.
Иногда Тая показывала немного из репетиций в студии. Или читала что-то вроде «Кусаки» Чехова. Программу, которую год за годом проваливала во всех театральных вузах столицы. Лицо ее делалось злым, глаза еще уже. Cтановилась точь-в-точь мамунька.Только молодая.
-А Савва меня теперь не трогает. Уважает. Называет Таисия Алексеевна. Обещал роль Панночки, представляешь?Только он мне не нравится. Худых не люблю.
Когда приходила мама и Тая бросалась к руке за продуктовыми сумками, словно кликуша к батюшке, Павлов шел на балкон покурить. Прикурив, доставал из кармана смятый блокнот и записывал, что делали, о чем говорили..Удушливая волна стекала за шиворот легкой струйкой едкого пота. Он представлял, как завтра или послезавтра будет читать это жене, а ее зрачок, расширяясь,заволакивает луньи глаза, белые от дневного света. Как она «сыграет» радость, положит его руку себе на грудь.Скажет дежурное: «Мне нравится. Бедная-бедная девочка, мать ее мразь».А когда она уйдет на работу, столовым ножом он оставит бурую полосу на руке, и как в эту минуту будет хотеть ее больше всего на свете.
Ночью он чувствовал щекой, как из-под пахнущей клопами наволочки лезут колючие перья. В голове гудело шумом прибоя. «Сережа, вы стали много курить..», «Пожалел он собаку, грязную и некрасивую», «Ты чудо, скорее запишем это»…
«Милый, прошу тебя. Надо с ними поехать. Это оживит наш рассказ. Всего неделя. Буду страшно скучать».
Павлов не спорил. По большому счету, ему было не важно. Сержант чувствовал, как невидимая ниточка, связывающая его с женой, оборвалась, ушла под воду..Нет, они еще поживут вместе. Какое-то время. Походят в театры и рестораны.Может, даже сбегут на недельку на Кипр, где будут есть хрустящую ягнятину и кататься на осликах. Только это уже не важно..
Поезда, идущие на юг совсем не изменились за те 20 лет, когда Павлов в последний раз добирался ими до просоленных пляжей российского юга . Их ,точно загаром, покрывают той же густой зеленой краской. Внутри те же пыльные занавески из шершавой сермяги. У проводниц громкие низкие голоса и мохнатые ресницы. Они напористы и носятся туда-сюда, создавая подобие вентиляции в душных вагонах. Тая и мамунька были экипированы так, будто участвовали в конкурсе «Лучший дачник-70». Две тачки с сумками, обмотанные веревками, обклеенный изолентой стул, старый металлический чайник.. Внутри у Павлова опять затлела родная искорка к этой милым странным людям. Казалось, нарезанная специально для него крупными кусками докторская колбаска , малосольные огурчики «дамские пальчики» и дымящаяся картошка, готовая осветить тьму нутра сержанта,способны хоть на миг закрыть брешь, возникшую,может,от жизни с женой, а может, всегда существовавшую..
Отправляясь на ночной перекур, он вскользь поглядел на спящую Таю.
«Что так тянет к тебе? Ты чужая. Нет-нет. Шапокляк тебе жизни не даст».
Мимо пролетали деревянные домишки,чернели леса.. Еще с детства странное чувство в поезде наплывало и сейчас. Будто содрал кусочек кожи на руке ..Внутри саднит, мол, ты не ты. Каждый раз, стоя у окна или в тамбуре, чувствовал:что-то точно теперь изменится. Глупое чувство. Он чуть дымом не поперхнулся, когда в дверях показался кругленький качан мамунькиной головы: «Угостите?С юности не курю-а тут пробило..»
«Тоже мне любительница ЗОЖ..Может, ты еще коньячок припасла?»
Зажигалка на миг осветила черты не старой еще, видимо, красивой в молодости женщины. С минуту они молчали. Стыдливо затянувшись, она зашелестела. Сержант понял. Сразу, как она вошла. Вот она, расплата за дурную беспечность. Начала издалека: «В роддоме начала дышать собачкой. Лето почти, половина врачей в отпуске. Сказали: не жилец она. Жара, все на взводе. Я в ноги к одной, к другой..За халат хватаюсь, вою на всю больницу…За доктором побежали, а он первомай после смены отмечает.. Нашли другого. Она под капельницей, на руках держу, саму слабит от страха – и как с ума потом не сошла..».
«А это не факт. На таблетки с твоей милости ее посадили».
Павлов знал таких матерей. Греют мороженое летом, запирают окна, от каждого порезанного пальца -обморок..И напрочь глухи к любым проявлениям чувств ребенка. «Мама ради тебя жила, а тебе сложно ..» — часто раздавалось в их доме. Ну, как тут откажешь? Шапокляк, меж тем, все говорила, скорбно вздыхала, как маленький, злой ослик..Армянская женщина, рано овдовевшая.. Одна в Москве с ребенком. Ее растили для роя ребятишек и кастрюль с долмой, а пришлось работать..Растерялась. Сквозь дым она смотрела на него как-то странно. Сперва показалось: обычное легкое кокетство одинокой женщины . Глаза. Как тараканы. Бегали. Следили за сержантом. Взгляд годовалого племянника, собирающегося припасть к материнской груди. Он «выслеживал» мать. Тремор прошел по коленям сержанта, подленький такой, нехороший.. Но тут Шапокляк растворилась в чернильной дымке плацкартного коридора.
За три часа добрались от Сочи до Армянского ущелья.Навстречу им выехал пастушок на осле. «Лаура,красавица моя!», -радостно вскрикнула Тая.
Дом дедушки Рафика оказался крошечным. Самодельная крыша из ивовых прутьев напоминала гнездо аиста. С ним соседствовало поросший лопухом и рапсом бывший курятник.Здесь Рафик убил петуха, клюнувшего маленькую Таю под коленкой. Его голову показали внучке. Дедушка сделал вид, что бьет ее. «Вот тебе, как Таюшку обижать ». В самом центре участка — дерево инжира. Неподалеку врастала в землю почерневшая винная бочка. Рафик делал лучшее вино в поселке. Поминки без него считались неудавшимися, свадьбы-и вовсе пустым мероприятием. Оно получалось почти черным, как сок винограда. Сахарно-сладким с легкой горчинкой на излете. Мамунька, тогда еще маленькая Рая,по ошибке нахлесталась. Потом неделю не была в школе..
На терраске, давно разграбленной дальними родственниками, присматривающими за домом, остался лишь старый буфет и фото Рафика на стене. Совсем молодой, поджарый паренек, с веселыми глазами и лихо закрученными усами. Недалеко от поселка его отряд сражался с турками. Про плесневелое, засохшее, черствое он говорил «турками пахнет».
В первую же ночь по старой крыше кто-то бегал. Вероятно, крысы, пришедшие сюда за гнилыми инжирами, избрали ее альковом. Легкое попискивание и шуршание пробивалось сквозь матерый, неженский мамунькин храп.
Сержант сидел рядом с засыпающей Таей, чтоб та не боялась. Ее рука. Их руки, коснувшиеся друг друга, по обоюдному желанию закручивающиеся в странный узел. Пока Тая не вырвалась. Она молча откинула простыню и тут же запахнулась снова. Он вышел. Ноги затекли. От южного звездного неба, льющего свет через тонкие шторы, исходила пустота и счастье. И впервые за долгое время не думал о жене и рассказе. Ночью сержанту приснилась Лаура.
Днем были разъезды по Сухуму. Покупка плинтусов на грязном, пахнущем кофе и рыбой, базаре. Павлов вглядывался в лица продавцов, приходящих сюда каждый день. Ходили они неторопливо. Важно, точно голуби возле московских помоек. И все же – в лицах ли их, лоснящихся грязноватым загаром, а может, в щербатых улыбках, приглашающих в темноту ртов и тоннели гортаней, было куда больше жизни, чем в мамуньке, да и в Тае, пожалуй. Чаек с печенюшками. Творожная запеканка. Запах крема и глянца. Их тесный, душный быт угнетал сержанта. Даже у восковых фигур существование более насыщенно –на них смотрят сотни разных глаз..
Домой возвращались к обеду. Павлова ждал хаш, лепешка и вяжущие листочки черемши. Он привык к острой пище и легкому сну под неторопливые разговоры мамуньки с Таей. Иногда к голосам их примешивался глухой, мужской, с сильным акцентом.
Как-то Павлов разлепил веки раньше обычного. Послышались шаги на кухне, по резкому надавливанию на половицы сержант понял, что ходит мужчина. Бормотание, шепоток.. «Деда, я приду к тебе завтра вечером» . И снова гортанная, вязкая,как инжировое варенье, речь..Павлов вышел из комнаты, их было двое: мамунька вязала, глядя перед собой, Тая вытирала посуду рваным полотенцем.
-Кто приходил?
-Так, родственник один.
-А деда почему? -сержант слюбопытничал, правда, не хотелось делать этого при мамуньке. Та встрепенулась, как всегда заткнув дочери рот: «Просто так вежливо говорить пожилым, Сережа». Сержант машинально потупился. Опустил взгляд на таины пальцы — узловатые, худые, точно старушечьи.
Вечер ложился чернильной прохладой –сперва на раскалившиеся за день горы, после подбирался и к ущелью.Тая собралась за молоком , отказавшись, чтобы Павлов провожал.Но оставаться в крошечном домишке с мамунькой совсем не улыбалось сержанту. Под предлогом моря -неутолимой жажды всякого москвича- он подхватил болтающиеся на веревки сырые плавки и дешевенькое китайское полотенчико. Выданное мамунькой с лицом, исполненным тайного торжества только что выписавшего вексель Гобсека. И устремился к берегу. Смеркалось, на другом конце моря (очевидно, где-то в Турции) загорались огоньки на кораблях. Размашистыми гребками Павлов заплыл за буйки. Вдруг сердце кольнуло. Остановился. Медленный вдох, как учили в на физре, а после в армии. Приставил ладони к вискам –мгла наступала.. Граница между небом и водой расплывалась, как истертая черточка мела на грифельной доске.
«Играешь со мной, значит?Дразнишь?Шапокляк все равно ничего тебе не позволит».
Сержанта душила злоба. Кольцом обвивалась вокруг солнечного сплетения, брюшины, давила на горло. Вкус сапога с землей, железа во рту..Будь сейчас мамунька рядом..Его пальцы, эта короткая, толстенькая шея. Нет. Дышать. Сидеть в воде, пока не отпустит. Внезапно ударил озноб,хотя вода была такая теплющая, что,казалось, ее можно потрогать, как шелк, пропущенный между пальцев.Павлов вылез на берег, растерся полотенцем. Одевшись, он двинулся в ущелье с какой-то странной нерешительностью. Он всегда оставался спокоен – когда соседский мальчишка отрубил кошке хвост или до полусмерти избили лучшего друга в армии. Повторял про себя «не видел, не видел, не видел», а потом резко и сильно зажмуривался — и отпускало.Теперь чья-то гигантская рука будто вцепилась в горло. Так что больно было дышать, до самых ребер… Дождаться, когда уснут, взять вещи и на первом же автобусе в Москву. Павлов резко упал на землю. Отжимался, пока небо не оказалось с другой стороны.
В темноте послышались крики. Орали откуда-то сверху. Из горной части поселка. Не дай бог с ней что-то…Павлов нагнал группу местных шоферов. У высокого лысого Серика в руках мелькнуло ружье. Пара небольших фонарей освещала уходящую вверх дорогу. Перекрикивались по-армянски, сдабривая матерщиной, гордой и стыдливой одновременно. «Ослицу задрали,- прорычал, наконец, Серик, видя непонимание сержанта. Глаза у него сверкали через ночную толщу , точно габаритные огни,- уже двадцать лет тут волков не было..». Подбежали к участку с покосившимся домишкой. Оттуда доносился вой женщины. За клеенчатым столиком сидел изрядно пьяный хозяин. Он только что закопал Лауру у ручья на горе, и справлял имповизированные поминки. В другие дни, провожая Таю за молоком,Павлов всегда кивал на его бодрые приветствия.Он не раз замечал,что алкоголизм на Кавказе –радостный,переполненный любовью к людям и жизни..Лаура была кормилицей семьи, катала детишек на пляже..До захода солнца она лакомилась листками клевером и острой, сочной травой недалеко от дома, много лет возвращалась сама..Ее нашли в луже крови с перерезанной шеей. Мужчины по очереди обнялись с хозяином.
-След был?
-Да какой там след..
Павлов посетовал,мол, рану уже не осмотреть.. Отдыхающие? Выстрела не было, вроде…Черт его знает…«Анаидка слышать могла, рядом с домом ее»,- оживился Серик. «Молочница?-переспросил однорукий,-они уехали на три ..» . Дальше Павлов не слышал, ноги несли к Тае..Свет не горел, он влетел в дверь. «Что с вами, Сережа?»-мамунька мыла посуду, перебиравшая орехи Тая воззрилась на него. Маленькая лампочка зажглась в ее матовом взгляде, грустном и отсутствующем .. «Лауру убили у Анаид рядом с домом»- «Да?»-мамунька вперилась в него. Два глаза мелкого калибра били насквозь. «Сережа, хотите пахлавы?Вы такой еще не кушали никогда, соседка сама делает..». Хребет мамуньки завилял как кошачий, мягким движением она выложила маслянистый кулечек на стол и пошла в сад за инжиром.
-Тая, где ты была?
-У Анаид.
-Анаид уехала, -павловский шепот становился давящим, как на допросе.
Тая сделала неопределенный пас рукой, мол, не сейчас.. Луна заливала маленький участок зеленоватым светом кратеров.«Чнахатесвац иравичак», -донеслось шипение с улицы. По интонации сержант понял:Шапокляк браниться.. «Похоже на проклятия», -пронеслось в голове у Павлова. «Не знаю, не учила армянский, так пару слов..», — Тая смотрела на свои красные от воды руки.
-Тая, мне нужно в Москву. Жена скоро родит,-cоврал он зачем-то.
Она заплакала. Но ,казалось, слезы не приносили облегчения. Павлову частенько приходилось видеть плачущих в кабинете участкового. Но так – без опухшего лица, без красноты, не умел никто..Жаль,у него не получится этого описать. Да и Катя не поймет(«фу, опять у тебя эти розовые сопли с сахаром»). Правда, жаль. «Я за вас очень рада,-заметила она тихо,-ты такой красивый,когда говоришь о ней».
«И все-таки где ты была сегодня?»- спросил сержант невпопад. Уши жгло,при его-то опыте в полиции.. “Тебе действительно лучше уехать, и прямо сейчас”, -Тая рассеянно встала и ушла в комнату..
Павлов собрал вещи. Вид у него был потерянный. Совсем не хотелось расстаться вот так. В один миг все вокруг превратилось в чужое –скатерть с вензельками и пастушками, рыжий сервиз в белый кружочек, шоколадка «Ленинградская»..
Было непонятно, как мог он тут жить, принимать пищу от этих людей..Вышел покурить. Добрался до середины сада. Вдруг рядом с винной бочкой послышался шорох. Еж?Кто-то побольше,крыса, наверно.Вдруг померещилось что-то круглое, вроде капустного кочана.Машинально Павлов протянул руку. Она уткнулась в холодный маленький лопушок..Ослиное ухо. Господи.. Не может быть!
Сержант сглотнул. Решил тут же идти к остановке автобуса, скоротать там остаток ночи. Вошел на терраску за вещами. Рядом с мамунькой сидел старик. Лохматый, вонючий.. Одет он был странно, в пыльную бурку. Рядом с буфетом Павлов заметил гигантский нож, отдаленно напоминающий саблю. Ряженый приоткрыл пещеру ввалившегося рта и произнес несколько гортанных слов. Видно, сержант ему не понравился.Мамунька напряглась. Хоть старалась держаться непринужденно: «Уже уезжаете?Чай на дорожку, Сережа?» . Помотав головой и попрощавшись, Павлов взял рюкзак и вышел.Светало. Он в последний раз взглянул на утопающее в тумане инжировое дерево, на забор, который не успел покрасить.. Перед глазами была смеющаяся Тая.
«Если до калитки не больше семи шагов, ты придешь, если по дороге к остановке я никого не встречу, ты придешь..».
Он спиной почувствовал: кто-то рядом. Она стояла в тоненьком платье в облипку. Улыбалась.В руках — кулек с какой-то снедью. «Ты тетрадь забыл». Павлов послал взгляд беспомощности. «Прости», -вывел он беззвучно. И сам не понял, как прилип к ней раной шершавого небритого рта. Сержант чувствовал: она как мотылек трепещет от каждого его движения.
-Ты убила Лауру?
-Не я.. Дедушка Рафик ..
В глазах потемнело от боли. Резко. Еще доля секунды и он ощутил:что-то вязкое, липкое в области шеи..Сержант уходил под толщу любимой, соленой воды..Никогда еще земля не была такой мягкой. Рассвело.Вдалеке показался автобус , но этого Сергей уже не увидел. Погасшие мониторы глаз отразили ясное небо Кавказа ..Тело его криво легло возле растущего лаврового дерева, тенью закрывающего остановку. Спряталось.
Рядом с Таей опершись на посох стоял похожий на обычного привокзального бомжа старик. Что-то ел. Из-за грязной бороды не было видно, во что именно вплавляет он беззубый рот. Одному из пассажиров показалось — в огромный кусок арбуза. «Арбузы сладкие.Урожай», — небрежно кинул водитель. Мутный взгляд старика походил на отблеск богемского стекла. Тая и сама с трудом разбирала его бормотание, различив лишь: «Слишком много воды». «Уже утро, деда. Пойдем, я уложу тебя».
В назначенный срок муж Кати Павловой не вернулся домой. К вечеру она обратилась в полицию, послали запрос в Сухум, оттуда – в Армянское ущелье..Тело не нашли. В последний раз сержанта видели местные жители. Он шел к заброшенному дому сотрудника афонской дорожной станции Рафика, умершего двадцать лет назад. Его дочь и внучка жили в Москве. В деревне их не любили. Говорили, они,мол, год продержали труп деда на балконе. Дочь не работала, хоронить было не на что.
Напарник Сергея съездил в Ущелье. Там помнили сержанта.
-Жаль, красавец мужчина. Здоровяк. С ослицей помогал. Только вел себя cтранно. Не наркоман? На пляже под нос бормочет, какую-то Таю зовет, никого рядом..Почто в дом старика Рафика лазил? Зачем приехал?
В Москве обнаружилось: сержант зачем-то ходил к опечатанной квартире. Садился под дверь, доставал фарфоровую чашку и консервы..Соседи не гнали, тихий, и грязи нет за ним. Еще два года назад жила там одинокая женщина, дочь ее покончила с собой. Фенозепамом, говорили, отравилась.Cама хозяйка умерла в больнице от рака. Через три года нашлась дочкина тетка. Передала Кате Таин дневник.
-Странная девочка.. Всего 23 года. Бог дал, Бог взял. Тут какому-то сержанту. Знакомых таких у нее вроде не было.
«21.04.2017.Сегодня ты взял меня за руку, Сержант. Ты долго смотрел на нее. И как тебе? Слегка шершаво , да? Ты морщился.
25.04.2017.Рагу из Жучки ел причмокивая. Я сказала, это баранина. Главное, побольше чеснока, и нет разницы..
11.05.2017. Ты много не знаешь, Сержант. Кто в закрытой
комнате. Кто едет с нами в большом дорожном чемодане. Кто наклоняется над тобой, когда ты сворачиваешься калачиком на расскладушке. Пахнешь ты странно и сладко. Смесь ананасов и трухлявого пня. Ты нравишься мне, но его я не брошу . Не могу. Старый что малый. Вожу его на охоту.
13.05.2017. Зачем ты пишешь о нас? Что можешь ты знать?
Она сольет тебя. Когда-нибудь. Скоро. Попадись ей кенток посолиднее. Из деловых. Ценитель арманьяков и мраморной говядины. Это же просто. Пищевая цепочка. Естественный отбор».
Дочитать Катя не успела. Упала на пол. Заведенные за спину руки кто-то с силой тащил вверх..Как на дыбе..Страшное жжение в лопатках. Казалось, с них сползает лопнувшая кожа.Послышался треск. «Ааааааа..На помощь!Кто-нибудь! Лучше убейте меня», — завизжала она. Но в субботу с утра соседи были на дачах. А может, слышали, но не прервали дела, зная, что кто-то уже поспешил на помощь. Кости лопаток медленно разъезжались. Тело ее билось в конвульсиях рядом с диваном, на котором они с Сергеем безуспешно пытались зачать ребенка..Что-то склизское и мохнатое шло из лопаток. Она не могла дышать. Не шевелилась. Не знала, жива ли еще..
Через час в открытое окно вылетела большая чайка. Она летела над футбольным полем, над детскими площадками и венозными развилками автотрасс. Люди радовались ей, дети махали из колясок. Чайка поднималось все выше, туда, где холодел воздух. Наконец, она долетела до 34 этажа Москвы-Сити . Стало тепло. Под огромным инжировым деревом Сережа играл в карты с Таей и мамунькой.
Рядом пощипывала траву Лаура. «Хотите черного вина?»-спросил дедушка Рафик. Катя тихо кивнула в ответ.
