Эта майка была не убиваемая. И сколь не терзала её стиральная машина, по завершению очередной экзекуции лимонно-желтый лось на ней все так же меланхолично-отрешенно курил свой кальян… Но сегодня его нирвана жестко прервалась: вынув любимую майку из стирки, Максим понял, что она все-таки стала тряпкой. И вот эта мелочь расстроила его намного больше, чем то, что на днях он потерял работу, и вдобавок от него ушла женщина. Работа была не самая лучшая, впрочем, не хуже и не лучше всех его предыдущих работ, а женщина в последнее время стала просто невыносима. Максим не сомневался в том, что вскоре найдет новую работу, да и девушку другую найдет, если захочет. Но не хотелось. Понятно, что без работы нельзя, и, если он не решит эту проблему в ближайшее время, сестра Танька всё равно достанет. Она вообще никому долго расслабляться не позволяла – ни мужу, ни ребенку, ни родителям, ни своим подчиненным. Танька была гордостью, а с некоторых пор уже и главой семьи. За свои тридцать с небольшим она успела всё: закончила серьезный технический вуз, защитила кандидатскую, вышла замуж, родила, стала начальником и научилась нести ответственность за всех и сразу. А Максим, ну что Максим — «не алкаш, кое-как работает, и ладно». Всегда он проходил у родителей по категории «ну и ладно». И до поры до времени Максима это вполне устраивало, пока не прицепилась мысль, что все-таки есть в этом хоть малая, да несправедливость.
Ещё и майка любимая — в хлам! Сходил на день рождения к сокурснику, называется…
***
Друзья не преувеличивали, когда говорили, что она в разы красивее «той злой куклы», которая недавно ушла от него. Люда действительно была удивительно хорошенькой, с огромными карими глазами, точеным носиком, узкими аристократическими запястьями, длинной шеей и короткой стрижкой, выгодно подчеркивающей её профиль. Она немного напоминала французскую актрису Одри Тату времен фильма «Амели». Но разговора не получалось, Одри будто забыла свою роль маленького спасителя человечества, да и остальные роли тоже забыла, вяло отвечала на его вопросы или вообще молчала и почти не смотрела на него. Однако всё изменилось, когда день рождения закончилcя, и они вышли на улицу. Из беззвездной темноты неба падали тихие, неспешные хлопья снега, улица была безлюдна, тускло горели фонари. Люда в коротком полушубке, со стройными ногами, в туго обтягивающих икры замшевых сапогах и снегом в черных волосах показалась ему рекламной картинкой из потрепанного журнала, которые иногда валяются на столиках перед кабинетом стоматолога в клинике. Максим никогда не обращал на них внимания, но в последний раз, когда ждал приема у врача, вдруг задержал взгляд на глянце и ему вдруг стало жалко эти вытесняемые интернетом на задворки истории журналы, и даже белозубые улыбки героев обложек показались какими-то кислыми. И тут Люда выдала: «Надо же, а в тебе есть что-то человеческое».
— Что?
— Ничего. Просто в последнее время мне начало казаться, что обезьяны уже завоевали человечество.
— Ты пьяная, — догадался Максим.
— Недостаточно, — вздохнула Люда. — Пошли в магазин, что ли, добавим. Только полдесятого, у семейных с дитями особо не оторвешься.
— А тебе хочется оторваться?
— Не так, чтобы… а поговорить – представляешь – да.
***
— А как ты определяешь, обезьяна или нет? – заинтересовался Максим, в очередной раз разливая коньяк по пластиковым стаканчикам.
Они расположились на маленькой истертой скамейке обезлюдевшей на зиму спортивной площадки.
— Да само как-то определяется, с ходу и не объяснишь. Ну, когда явно неразвитая особь, понимаешь, хотя для обезьян, может, и нормально, — Люда быстро опрокинула в себя коньяк и, чуть поморщившись, продолжила: Ты – человек, н-не волнуйся…
— Спасибо. Может, хватит?
— Да не, я стойкая. Ну, относительно.
— А почему ты с мужем развелась? Тоже обезьяной оказался?
— Да нет, не то, чтобы совсем…
— Но и не человек…
Тут Люда рассмеялась, и он, вглядевшись в её лицо, понял, что она еще очень юная, хоть и замужем успела побывать.
— Неет. Не так. Просто мы ведь с ним с детского сада знакомы, наверное, это все-таки слишком долго.
— Ну да, с детского сада, пожалуй, долговато…
— Ты что-нибудь расскажи.
— Что?
— Про какую-нибудь последнюю свою…
— Ладно. У меня проще. Знал с института. За эту обезьянью особь женского пола боролась вся мужская часть нашей стаи. Самка самцов меняла примерно раз в полгода, я с ней сошелся уже спустя шесть лет после института, по работе пересеклись. Чем привлек, сам не понял.
— И почему расстались?
— Ну как же, я же осознал, в конце концов, что она обезьяна под личиной человека, и выгнал её.
— Да ну…
— Хорошо, эта обезьяна сама ушла.
На этот раз Люда расхохоталась особенно звонко.
***
Максим шагал к огоньку метро мимо серо-желтых длинных домов, магазина «Пятерочка» и деревянной, явно не вписывающейся в окружающий ландшафт, церкви. Он проводил Люду до дома, они весело попрощались, и он даже отрывисто чмокнул её, попав не в щеку, а куда-то в волосы, ближе к уху. Но когда вышел из подъезда, сразу понял, что никакого продолжения с этой занятной девчонкой у него быть не может. Он совершенно не чувствовало в себе сил на что-то новое, кого бы это ни касалось.
***
Он не заметил, что разрядился мобильник, но Танька всё рано дозвонилась тут же, как провод зарядки присоединился к розетке. Было уже полпервого ночи, но это её не волновало.
— Где шлялся? – бросила она ему без всякого приветствия.
— Какая тебе разница?
— Да есть разница, без дела ведь шляешься-то. И уже полтора месяца. Учти: денег, если что, не дам.
— Тань, успокойся, да найду я…
— Я уже нашла, — оборвала его сестра. — Будешь рыбой теперь торговать.
— Чем?!
— Да какая тебе разница, не с лотка. же. Приличная фирма. Рыбу ловят далеко, в океане, а задача менеджеров — найти места, куда бы эту рыбу сбагрить оптом. В общем, той же хренью, какой раньше занимался, и будешь заниматься, только теперь это рыба.
— О Господи!
— Причем тут «Господи»? Раньше надо было думать, в институт поступать нормальный, а не в эту шайку-лейку, работали бы сейчас вместе.
— У меня столько мозгов нет.
— Правильно, мозги-то надо прокачивать, чтобы они в полную силу работали.
— Тань, не начинай.
— Ладно. Спи, завтра в десять, я тебе скинула адрес.
— На собеседование.
— Какое нафиг собеседование. Ты меня не знаешь, что ли? Первый рабочий день у тебя. В общем, радуйся, пока я жива.
— Спасибо. Спасибо, Таня, — процедил Максим.
«Да уж, с ней захочешь, не пропадешь, – вздохнул он. – Ну, рыба так рыба, какая, действительно, разница…».
***
Максим быстро освоился на новом месте. Коллектив ему сразу понравился, особенно понравилась Соня Зюкина, маленькая, полненькая женщина с белокурыми, задиристыми кудряшками. Она работала в этой компании несколько лет. Соня уже полгода была замужем за Мишей, редактором районной газеты. Этот её Михаил к тому же вел литературный интернет-журнал, который пользовался популярностью в сети, но дохода не приносил. Но его радовал сам процесс, и Соню тоже это радовало, поскольку её радовало всё, чем занимался муж. Редакция газеты находилась в том же здании, что и их рыбный офис, и обедать они ходили вместе в ближайшее кофе. Когда Максим в первый раз увидел Мишу, то очень удивился. Он был мужская копия Сони: тот же круглый нос, разрез глаз и губ, форма бровей, только у него всё это было пропорционально больше, и глаза у Мишки были карие, а у Сони серые. Сходу поняв его немой вопрос, ребята уже в который раз принялись объяснять, что они не родственники, просто вот так случайно получилось. Уже за первым их общим обедом Михаил подробно рассказал о своем литературном журнале, жаловался на то, что тексты публикует хорошие, вроде их читают, судя по количеству просмотров, а вот комментариев толковых мало, и авторы расстраиваются. «Да, — вторила ему жена, мы же стараемся, авторы стараются, но без обратной связи-то обидно, а читатели стесняются комментировать, мол, профессионализма не хватает, а зачем нам этот профессионализм в комментариях-то, нам же важно знать, что о нас простые читатели думают». «Да, — согласился Максим, — вот артисту, например, аплодируют, «браво» кричат иногда, и он по энергетике, что из зала идет, чувствует, получилось или нет. Просто «лайк» по сравнению с этим кайфом не катит, мне кажется, — закончил он неуверенно. «Вот, на ходу ловишь! — ударил себя по коленке Михаил. «Наш человек!», — заключила Соня. «Ребят, я ж так, для приличия», — вздохнул про себя Максим. — «Вот теперь еще сайт этот смотреть. Хотя почему бы и не посмотреть…».
***
Ближе к ночи Максим зашел на этот сайт. Стал читать рассказы и стихи, написал пару комментариев, и неожиданно для себя увлекся. Ему понравилось разбираться в том, что нес в себе тот или иной текст, радовало, когда его догадка о замысле совпадала с замыслом автора. Виртуальный автор тогда впадал в счастливый экстаз, и у Максима возникало чувство, что и он тоже причастен к этому рассказу или стихотворению, будто это теперь и его тоже. Так случалось с ним когда-то давно, и было связано с любимыми книгами юности. В последние годы он почти не читал, как-то не до этого было. А эти малоизвестные писатели были живыми людьми, и они делились с ним своей жизнью, неважно, была ли это реально произошедшая история, приправленная долей вымысла, или жизнь фантазии, через которую просвечивалось что-то реально пережитое. В какой-то момент он вдруг почувствовал своё прошлое как сырье, из которого можно сотворить нечто нужное не только ему одному. И тогда Максим написал свой первый рассказ. Небольшой, собранный из школьных воспоминаний. Он дал прочитать его Соне, и она расплакалась прямо на рабочем месте, а потом передала мужу. Миша не плакал, а очень удивился, что такое вообще, оказывается, может выйти из-под пера начинающего автора, и опубликовал рассказ в своем журнале, пообещав в конце года включить в итоговый печатный сборник. Максим продолжил писать, и однажды почувствовал, будто его жизнь близится к завершению, и нужно успеть рассказать самое главное и дорогое. Будто бы отчитаться нужно.
***
Тот мрачноватый литературный вечер проходил в подвальном помещении небольшого рок-клуба на окраине города. На большом мониторе возникали портреты погибших и умерших молодых поэтов, а живые молодые и не очень поэты, редакторы и просто друзья покойных рассказывали о них и читали их стихи. Максим пошел на это мероприятие, поскольку там выступал Мишка, он рассказывал о своем ровеснике и однофамильце Зюкине, который в двадцать семь лет из окна выбросился. Героями стихов покойного Зюкина в основном были «человекоживотные, в которых все мы превращаемся, когда забываем Бога». Стихи Максиму не понравились, но вдруг вспомнился зимний пьяный разговор об «обезьянах-человеках». Конечно, сама идея в устах Люды была выражена более безыскусно, но было так странно, что эти два ничем несвязанных между собой человека думали примерно об одном и том же. Одного из них уже нет, а идея всё еще жива, и может быть, еще не раз придет в чью-то голову. Через несколько мгновений эта известная мысль показалась Максиму до тошноты банальной, ветхой и чужой. Следующие истории он уже слушал в явном раздражении. Кстати, самоубийств было немного, в основном с поэтами случались ДТП и несчастные случаи. Время шло, а истории со стихами всё не заканчивались, казалось, воздух в подвале сгущается, а тусклое маленькое окно, выходящее в какое-то смежное служебное помещение, будто служило экраном с того света, и не было там ничего, кроме серо-коричневой мути. В какой-то момент ему захотелось встать и незаметно уйти. Но тут его внимание привлек новый портрет: молодая женщина с крупными чертами лица и пышной прической каштановых волос. Биографию он прослушал, — вроде бы, очередной несчастный случай. «Там, на волшебном озере, у берега противоположного, мир чудесный в реальности отразиться пытается, всего несколько мгновений — и жить стоит», — читал докладчик. Максим не понял, что бы это могло значить, но с этого момента всё изменилось. В подвал будто незаметно проник тихий, умиротворяющий свет.
***
Вскоре он узнал про нее всё, что знал интернет. Звали её Надежда Сомина. Жила в Твери. Работала в детской школе искусств педагогом по вокалу, была тихой девушкой, но погибла экстремально: гуляла в деревне на свадьбе у подруги и поехала с пьяным свидетелем жениха на мотоцикле в ближайший магазин «за добавкой». На обратной дороге они на полном ходу поскользнулись на пролитом машинном масле и улетели с моста – оба насмерть. Оказалось, что ей было только 23 года, хотя на фотографии она выглядела старше. В интернете друзья Нади создали страницу, посвященную её творчеству.
***
— Да не смотрите вы на меня, как на помешанного. Не влюбился я в призрак. Дело не в этом.
— Тогда на кой черт ты на её странице торчишь уже несколько месяцев, комментарии ей пишешь, будто она живая и ответить может? – недоумевала Соня.
— Кстати, стихи у нее слабые, только про озеро то более-менее ничего. У моего однофамильца намного сильнее были, — вставил Мишка.
— Да не в этом дело. Я взглянул и понял, что это страница живого человека. Ну… что она всё равно есть, хоть и свалилась с того моста. Она что-то оставила после себя, понимаете, и это намного больше её стихов, и её жизни, и… Это чем-то на бессмертие похоже…
— И что? – спросил Михаил.
— Я решил съездить на то озеро. Узнал, где оно, у модератора страницы.
— Утопиться в нем, что ли?
— Зачем?!
— Тоже бессмертным стать. Знаешь, вот лично у меня нет ни малейшего желания в следующем году докладывать о твоем прерванном творческом полете. Думаю, нам с Сонькой вместе с тобой надо поехать. На всякий пожарный.
— Да ну вас. Не собираюсь я топиться, просто посмотреть хочу. И потом, я плаваю хорошо. Утопиться у меня получится с большим трудом, даже при желании. Из окна оно по-любому вернее.
***
Озеро оказалось небольшим. Он легко пересек бы его вплавь, но был только конец мая, вода еще не прогрелась. Пляж давно зарос, в этой деревне и жителей-то почти не было. У берега стояла деревянная лодка, не привязанная, будто ничья, но крепкая, почти новая. Откуда она здесь?.. Максим медленно спустил лодку на воду, неспеша взялся за весла и поплыл к противоположному берегу. Ветер стих, деревья и небо отражались в воде очень четко, не размываясь. До берега оставалось метров десять, но Максиму захотелось остановиться. Он смотрел на отраженный в воде мир и вдруг понял, что имела в виду погибшая поэтесса Надя. В озере на самом деле не было дна, и нырнуть в него означало упасть в перевернутое небо. Там, за тонкой гранью воды, небо было намного ярче, оно звало в свою обволакивающую синь, казалось, что только там и существует настоящая, подлинная жизнь, а здесь лишь зыбкое, неуверенное отраженье. Только там жила истинная радость и отсутствовал страх, только там можно было быть собой и, при этом, оставаться нужным, творить бесконечно и любить навсегда. Максим все ниже перегибался через борт. Еще чуть-чуть, ведь это так просто… Чуть-чуть… «Нет… нет… не так, не то… неправильно…». Это был её голос, но говорила она иначе, не так, как в жизни. В жизни так вообще никто не говорит. Чтобы слово чувствовалось, а не слышалось. Её голос будто был частью озера, неба и деревьев, и было понятно, что говорит она. «Нужно иначе, вот так, я сейчас…сейчас покажу». И тут исчезла грань, отделяющая реальность и отражение – миры стали равными и сплотились в шар, маленькое мироздание Надежды, а Максим оказался в самом центре него. В этом не было ничего пугающего, наоборот – светлое спокойствие, словно всё небольшое пространство вокруг него было в некоем первозданном согласии, где вообще не может случиться ничего плохого, даже в собственных мыслях. Ему захотелось остаться в этом шаре навсегда. «В нем нельзя жить, только если на несколько мгновений, я хотела подарить их тебе… У тебя еще много всего будет, правда, будет… Я знаю… Прости».
***
Она действительно знала. Максим вернулся в город другим. Через какое-то время он снова вспомнил о Люде, он довольно часто вспоминал о ней, хотя не писал и не звонил. Но в этот раз воспоминание отозвалось в нем чем-то особенно живым и новым. Она обрадовалась его звонку, почему-то стала оправдываться, что в тот раз на неё что-то нашло такое странное…
— Да нормально всё, Люд. — прервал её Максим. – Ты мне очень понравилась, это я был не в том настроении. Это неважно теперь. Со мной тут чудо произошло настоящее. И мне кажется, если я тебе о нем расскажу, ты не сочтешь меня чокнутым.
