Вадим Трофимов привез в Самару фуру с рыбой, сдал груз и зашел в гости к старшей сестре. Сестру Маринку он не видел два года, хотя в Самару приезжал часто. Все как-то не удавалось, то одно, то другое. Сестра жила с мужем и двумя детьми в трехкомнатной квартире, в хрущевке, в старом спальном районе. Снимали.
Вадим нашел дом по памяти, он тогда приезжал сюда, помогал с переездом. Дверь открыл Степа, Маринкин муж. Вадим вошел в прихожую, и мужчины поздоровались. Вадим сразу обратил внимание, что Степа одет празднично: голубая полосатая рубашка, галстук, стрелочки на брюках. Вадим заглянул в гостиную. Так и есть, на белой скатерти стоял хрустальный салатник и графин с водкой.
Вадим нехотя расстегнул куртку, стащил ее и повесил на крючок, оставшись в засаленном свитере. Он еще подумал, что под свитером у него байковая рубашка с жирными, масляными пятнами на рукавах. Вадим аккуратно присел на тумбочку и стянул правый ботинок.
— А сеструха где? — спросил он у Степы и стянул левый ботинок.
— Марафет наводит, ты же ее знаешь, — Степа выдал гостю тапки. Мужчины немного постояли в прихожей, не зная, о чем еще поговорить. — Пойдем что-ли в гостиную, — предложил Степа. Но навстречу им появилась Марина.
— За стол ты в таком виде не сядешь, — вместо приветствия прикрикнула она на брата и затолкала его в ванную. Там она стащила с него свитер и рубашку. Закинула вещи в стиральную машинку, а брату достала чистое полотенце.
— Степ, дай шурину какую-нибудь свою рубашку! — крикнула она мужу и оставила брата умываться. Вадим вышел из ванной посвежевший, и только Степина рубашка была ему в облипку, пуговицы опасно натянулись на животе.
— Так и не откормила ты Степана, — усмехнулся брат.
Мужики сели за стол и разлили, а Маринка привела сыновей поздороваться с дядей. Дети нехотя подошли к Вадиму, а после того, как Вадим поинтересовался у них школьными успехами, убежали обратно в комнату играть в приставку.
— А какие раньше застолья были, сколько родни съезжалось, — Марина пригубила водки и поморщилась, мелко дернув головой. — Да ты маленький был, не помнишь, — махнула она на брата. У нее за спиной протянулась чехословацкая стенка, доставшаяся вместе со съемным жильем. Сестра как не пыталась, не смогла вдохнуть в нее ни новую жизнь, ни хоть крупицу уюта. Крышка секретера отвалилась и стояла рядом, многие дверцы покосились, нескольких не было вовсе. Со встроенного трюмо свисала вязанная салфетка.
— Как не помнить, еще на каждый праздник дядя Коля гитару привозил, — ответил Вадим. — Они еще с папой частушки пели, как юмористы из телевизора.
— Это ты по рассказам только помнишь, — опять отмахнулась от его слов Маринка. — А вот кстати, хотела тебе показать, — сестра дотянулась до ящика и вытащила толстую картонную папку. — Забрала, еще когда из Вершин уезжали.
Вадим сразу узнал папку по двум открыткам наклеенным сверху, на одной ледокол пробивал себе путь во льдах, а на второй клоун жонглировал кеглями. Внутри папки были фотографии. Как много раз в детстве брат с сестрой часами изучали эти старые хрупкие снимки с заломанными уголками, историю своей семьи.
После обеда Марина с мужем убрали со стола. Степа ушел к детям, а Марина положила папку на скатерть и развязала потертый узелок. Вадим сел с ней рядом. На столе оказались заботливо перевязанные пачки с фотографиями. Марина раскрыла первую пачку.
На плотном картоне с вензелем «Фотоателье Полетаева» был отпечатан снимок. Со снимка испуганно и недовольно глядел мужчина в косоворотке. Он был выбрит, аккуратно и просто острижен, и сидел в прямой, деревянной позе.
— Василий Трофимов, — сказала сестра. — С него наша фамилия пошла. Смотри, это еще до революции снято. У него семь человек детей было, — сестра отыскала другой снимок и показала брату. — Вот, выжили только трое: Кондратий, Константин и Светлана, по мужу Филиппова. Константин, наш прадед, в детстве чуть не погиб, упал в молотилку. Ногу изувечил и до конца жизни прихрамывал.
И сестра стала перебирать фотографии. Она знала имена всех предков, и кто кому приходился братом или сватом, кто на ком женился, и что с кем в жизни приключилось. Вадим смутно вспоминал эти истории из детства, бабушка по папе постоянно их рассказывала. Но он не успевал за сестрой. Пока он рассматривал одну фотографию, сестра успевала рассказать еще про пять. Вот Федор Константиныч, их дед, после ранения вернулся с фронта в свой колхоз. А это сестра его троюродная, с теткой Глашей, той которая со стороны Кузнецовых, она по партийной линии пошла, в люди выбилась, в город переехала.
Вадим с трудом следил за историей, разворачивающейся перед ним на столе. Незнакомые имена и фамилии смешались в один людской поток. И только выскакивающая иногда фамилия «Трофимов», его фамилия, была тем звеном, по которому Вадим мог ощутить свою причастность этому потоку.
Постепенно на снимках стали попадаться знакомые лица. Вот мама идет в первый класс с большим букетом гладиолусов. Рядом с ней совсем молодая бабушка. Потом студенческие фотографии, молодой дядя Коля, еще без усов, но уже с гитарой. Это он приехал проведать маму в стройотряде. Кое-где на снимках появляется отец, в основном на общих планах.
Вот веселая ватага студентов, лыжи воткнуты в снег. Мама, конечно, в самом центре кадра. А отец… И ведь знаешь, что он есть на этом снимке, но только где? Так вот же он, в последнем ряду голова торчит. Снимок от времени затерся, лица его уже не разглядеть, но это должен быть он. Дальше уже на всех снимках он стоит рядом с мамой.
Сестра замерла в нерешительности перед пачкой фотографий с родительской свадьбы. Помедлив, она все же начала перебирать их. Что будет дальше, Вадим уже знал. После свадебных пойдут их детские фотографии, сначала появится сестра, потом и он. Фотографии постепенно станут цветными, но отца на них уже не будет, потому что он уйдет в другую семью, когда Вадиму стукнет семь.
Марина больше не комментировала фотографии, а просто передавала их брату. Впрочем, иногда она говорила, где и когда сделан снимок.
— О, а это я помню, — воскликнул Вадим. В руки ему попал снимок из детства, еще черно-белый. Маленький Вадим с бамбуковой удочкой держит на крючке большого белого карпа, а рядом с ним мужчина, похожий чем-то на отца, но не отец. — Помнишь дядю Сережу? — спросил Вадим и вернул сестре фото. Марина недоверчиво посмотрела на мальчика с рыбой и дядю Сережу, подняла глаза на брата.
— Нас возили к ним с тетей Светой на дачу. Почти все лето у них жили. Неужели ты не помнишь? — удивился Вадим. — Я как раз в тот год пошел в школу, как в город вернулись. Мы с дядей Сережей почти каждый день ходили рыбачить на пруды, а еще мы с ним вместе смастерили настоящий арбалет со специальной зарядной рукояткой. А тетю Свету разве не помнишь? Она нас за грибами повела тогда. И мы почти что заблудились, насилу вышли. Белых набрали зато, каждый по корзине, еле доперли. А дядя Сережа потом отругал тетю Свету вечером.
— Какой к лешему дядя Сережа?! — резко оборвала брата Марина. — Ты совсем офонарел?! Что несешь-то? У нас сроду никаких Сергеев в семье не было!
— Да ладно, ты не помнишь что ли?
— Какой ты, Вадик, придурок все-таки. Думали с мамой, что из тебе дельное что-то получится, а ты как был имбицилом, имбицилом и остался. Несешь дичь какую-то. Да это вообще не ты на снимке, — сестра перевернула фото в надежде обнаружить на обратной стороне подтверждение своих слов в виде какой-нибудь памятной надписи. Но снимок не был подписан. — Так, все понятно! — сестра разорвала снимок и бросила обрывки на стол перед Вадимом. Подбородок ее задрожал, и она плотно сжала губы.
Вадим помусолил в руках обрывки снимка, встал и пошел в прихожую.
— Ты дебил! Слышишь, придумал себе сказочку! Мразь шоферская! — кричала сестра выбежав за ним. — И все ему не так! Не угодишь! Рожу бы хоть побрил, прежде чем приходить!
Вадим как мог влез в ботинки, схватил куртку, толкнул дверь и побежал вниз по лестнице. От так и ушел в рубашке Степы, оставив свои вещи преть в стиральной машинке.
На шум из комнаты высунулся Степа.
— Вы чего? — спросил он.
— Да ты-то не лезь, — отмахнулась она от мужа. Вернулась в гостиную, взяла телефон и позвонила. Гудки шли долго. Наконец в динамике раздался голос.
— Мам, это я, привет, — ответила Марина.
— А, Руся. Ты что-то хотела? — голос мамы звучал как из колодца, с тяжелым эхом.
— Да, спросить хотела, — Марина увидела, как Степа ушел в ванную, и вспомнила про вещи брата.
— О чем спросить-то? Алло, — после долго молчания отозвалась мама.
— Да нет, Мам, так, ни о чем, — Марина точно проснулась. — Как у тебя дела вообще?
— Хорошо, хорошо. Дочь вот позвонила. А то она ж по полгода не звонит. Я может тут уже сдохла давно, валяюсь на полу, встать не могу. Вон в ванной чуть не поскользнулась намедни, думала насмерть разобьюсь. А тебе спасибо, конечно…
— Нет! — перебила Марина свою маму и сбросила звонок. — На сегодня с меня хватит.
Она наклонилась над столом, чтобы собрать фотографии, и тут к ней все вернулось. Она схватилась за стул, чтобы не упасть. От обиды у нее свело живот и задрожали ноги. И никакой он им не дядя, этот дядя Сережа. Он сослуживец и друг отца. Их с братом скинули на все лето этим чужим людям, как ненужный баласт, пока родители занимались разводом и делили барахло. Ох, как же они всегда переживали за это свое барахло.
