Дар

Я люблю! Люблю её за те желания, которые она во мне пробуждает, и главные из них – стать лучше и быть достойным её. Люблю за нежность, хрупкость, беззащитность, но жесткость, когда она сталкивается с глупостью или даже жестокость, если с пошлостью и подлостью. За вдохновение, которое она дарит. За умение прощать. Кажется, нет такого испытания, которое я не прошел бы ради неё или вместе с ней.

Впервые я встретил её на остановке троллейбуса.

В то утро я проспал. Кошка Афродита (в просторечье Фро или Фрося) лизала мой нос противным шершавым языком. Стрелки часов указывали на испорченное утро: ни чашки утреннего кофе с сигаретой после хорошего завтрака, ни строчки в новом рассказе… Я едва успевал почистить зубы. Побриться и принять душ времени уже не оставалось. Оставил Фроське, все время путавшейся под ногами, еды. Ключи от машины не стал брать, из-за пробок не успевал на работу. На троллейбусе две остановки, дальше на метро. Дойдя до остановки, понял, что забыл сигареты на столе. Настроение окончательно было испорчено.

Я стал искать, у кого бы «стрельнуть» сигаретку. На остановке было много людей: бабушки с сумками-тележками, мужики с портфельчиками, сумками через плечо или рюкзаками за спиной, молодые ребята и девчата с наушниками в ушах, заспанные молодые женщины с детьми, молоденькие девушки дорого одетые и такие, кто покупает последние модели в переходах метро. Ещё одна девушка стояла как-то отдельно от всех: в полушаге от толпы. На ней были бежевая дубленка три четверти (чуть ниже колен), светло коричневые сапоги, светло коричневые перчатки, удачно сочетавшиеся со светло коричневой кожаной сумочкой. Из-под бежевой искусственного меха шапки выбивалась прядь рыжих волос.

Но не одежда отличала её от толпы – в её фигуре не было напряжения борзой, ждущей команды «ату». (Я отчего-то был уверен, что она не рванется к дверям троллейбуса, отталкивая локтями старушек и детишек, чтобы занять место и ехать сидя несколько остановок, уткнувшись в телефон и надев наушники).

Увидев мужчину, курившего поодаль от остановки, бросился к нему. Он угостил меня дешевой сигаретой… выбирать не приходилось. Закурил. В это время подошёл троллейбус. Я сделал три быстрые затяжки и впрыгнул в троллейбус, нечаянно толкнув девушку в бежевом, которая вошла прямо передо мной. Извинился. В ответ она слегка улыбнулась, принимая извинения. Но мне почему-то стало неловко за свою неуклюжесть и за то, что от меня пахло табаком, и дешёвым к тому же.

На следующий день я снова увидел её. Мы стояли рядом в переполненном троллейбусе. Наши взгляды встретились. Мне показалось, что она посмотрела на меня с пренебрежением, наверное, узнала во мне того дурно пахнущего неуклюжего мужика, хоть в этот раз я был при параде.

– Вообще-то, я всегда слежу за собой – зачем-то сказал я. Но она промолчала. Я поспешил выйти на следующей остановке.

С этого дня каждое утро я подходил к остановке, мечтая встретить её (перед выходом подолгу простаивал у зеркала, выискивая хоть малейшее, к чему можно было бы придраться).

Прошло две недели. Как-то вечером я ехал домой с работы, уткнулся в планшетник – нужно было срочно закончить новую программу. Работа давалась с трудом, потому что я всё время думал о той девушке в бежевой дубленке.

Кто-то присел рядом со мной. Я почувствовал тонкий аромат женских духов. Повернулся, рядом сидела она в той же бежевой дубленке, которая так ей шла.

– Добрый вечер! – сказал я. Не понимаю, как вообще смог издать хоть какой-то звук. Комок застрял в горле, сердце остановилось, лицо пылало, а в голове была мешанина. Но надо было что-то говорить, обязательно надо было что-нибудь сказать. Я увидел у нее в руке театральную афишу и спросил:

– «Любите ли вы театр так, как люблю его я?».

– «…то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением…» – продолжила она цитату из Белинского, бросая мне вызов и расставляя капканы.

– «…к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного?» – парировал я.

– «Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на свете, кроме блага и истины…» – подвела она итог дискуссии.

– Простите, как Вас зовут?

– Наташа.

– Меня Ярослав. Наташенька, не поверите, я две недели ждал Вас на остановке.

– Зачем?

– Хотел познакомиться.

– Я Вас помню. Первый раз Вы мне очень не понравились. Но когда мы увиделись во второй раз, и Вы сказали, что каждый день следите за собой, а затем выбежали из троллейбуса – Вас было трудно не запомнить.

– Могу я пригласить Вас в театр? Любой, какой захотите – я внимательно следил за её лицом. – Я действительно люблю театр! Не отказывайтесь, Наташа! О, извините, я глупец, у Вас, наверняка, есть жених или друг, или, что ещё хуже, муж.

– Знаете, Ярослав, и я очень люблю театр, а последнее время не могу никак выбраться: то времени нет, то пойти не с кем. Так что, я с удовольствием.

На следующий день мы пошли в театр Фоменко. Через неделю в театр на Таганке. Следующий раз мы были в Театре на Малой Бронной. Мы стали посещать выставки, спектакли, концерты классической музыки, джазовых исполнителей. Иногда мы просто гуляли.

Когда мы бывали с Наташей вместе, нам так много хотелось рассказать друг другу. И мы часами разговаривали обо всем. Наташа понимала меня с полуслова, а я угадывал её желания. Когда кто-то из нас начинал читать какие-нибудь стихи, другой не редко мог продолжить. Мне тогда было тридцать семь лет, и нельзя было сказать, что все эти годы я сторонился женщин. Но пред Наташей я робел, хотя ей тогда исполнилось всего двадцать пять. Она всегда была искренна в проявлении своих чувств. И рядом с ней я не мог притворяться.

Наташа любит цирк. Но последний раз была в нем ещё в детстве, и ей очень хотелось пойти в цирк. Я достал билет на братьев Запашных.

Великолепное, потрясающее зрелище! Наташа была в восторге. Но у меня остался осадок после представления:

Я очень люблю кошачьих: они грациозны, но сильны, движения у них мягкие, но они быстры. В представлении у Запашных были львы и тигры. Они выполняли невероятные трюки. Я представил себе, сколько труда вложено, чтобы добиться такого исполнения номера этими хищниками. (Я не знаю, как уговорить даже свою кошку… ничто её не заставит делать то, чего она не хочет). Единственное, что меня смущало, была реакция животных на стек. Они его боялись. Царь зверей – лев и самый сильный хищник – тигр боялись. Дрессировщику чтобы подчинить себе тигра или льва помогает не только угощения, но и стек, когда я представил, сколько ударов получали эти грациозные животные за время репетиций, какой болью достигается это великолепие, я весь сжался, лицо было напряжено, при каждом взмахе стека я вздрагивал (я не сентиментален, но тогда я, действительно, испытывал физическую боль при работе дрессировщика стеком). Наташа, увидев это, провела ладошкой по моей щеке и поцеловала меня (совсем как в детстве делала моя мама). Она шепнула:

– Может им не очень больно? – она поняла все.

Когда я проводил её домой, Наташа ещё раз поцеловала меня. Я до сих пор помню те два поцелуя: её мягкие губы передали всю нежность, которую она испытывала ко мне.

Наступила суббота. Наташа уехала к родителям на дачу. Днем позвонил Артур и позвал меня на корпоратив. Я тут же позвонил Наташе – не хотел идти без неё. Но она сказала, что знала о корпоративе ещё неделю назад (они с Артуром работали в одном офисе), но забыла про него, и чтобы я обязательно пошёл, что я много работаю, и мне нужен отдых, что сама не знает, когда подъедет – пробки. Но чтобы я обязательно дождался её. Я перезвонил Артуру.

С Артуром меня познакомила Наташа. Он был жизнелюбом и втайне влюблён в мою Наташу. Но я не ревновал. Она был из той породы людей, для которых предать близкого человека – хуже смерти.

Я взял такси. Таксист – молодой, но неразговорчивый, и даже мрачноватый бугай, был похож на рокера: здоровяк весь в татуировках – удивил меня тем, что всю дорогу слушал одну мелодию. И это был двадцать четвёртый каприз Паганини!

Корпоратив начался в пять вечера. Я был один, Артур был поглощен сногсшибательной брюнеткой, мне было грустно, и я общался с чудесной особой, с удивительно тонкой талией — рюмкой. К семи я уже основательно набрался. Народ веселился в караоке, я тоже спел несколько песен дуэтом с той самой сногсшибательной брюнеткой. Она была действительно хороша. От её походки, движения рук, взгляда исходило желание. Она сама попросила меня помочь ей спеть одну песенку, но у нас вышло не плохо, и мы попробовали ещё парочку, потом спели ещё парочку украинских песен. Караоке помогло мне немного протрезветь, но нужно было всё же отдохнуть от всего этого праздника, и я пошёл в кабинет к Артуру.

На журналом столике в кабинете Артура стоял стакан с колой. Я сделал большой глоток… оказался виски. Присел на диван. Голова кружилась, я прилег, позвонил Артуру, чтобы он принес льда.

Я лежал с закрытыми глазами и думал о том, как мне будет стыдно, если Наташа сейчас войдет в комнату.

Я услышал легкий стук женских каблучков. Наташа. Господи, как-стыдно-то! Дверь открылась, я почувствовал, что кто-то положил лёд мне на голову, ослабил галстук, расстегнул мою рубашку.

– Не включай свет, пожалуйста, попросил я.

Она присела на диван, её руки начали ласкать моё тело. Её губы были смелы и откровенны. От её прикосновений я зверел. Её запах пьянил больше чем алкоголь…

Это была не та Наташа, которую я знал. Я не узнавал её руки: сейчас они были ласковые, но нежности в них было мало, её губы были смелы и требовательны, раньше они были нежными и слегка застенчивыми. Я прикоснулся к её волосам… Стрижка короткая… Это не Наташа!

Оттолкнув самозванку, спросил:

– Ты кто?

– Я Вера.

В этот момент я услышал чьи-то голоса, дверь открылась, зажегся свет. Я повернулся и увидел стоящую в дверях … Наташу…

В глазах её были боль, отчаяние, ненависть, презрение. Я опустил глаза. Наташа ушла…

– Господи! Как же так?

……………………………………………

Утро пыталось разбудить меня лаем соседских питомцев, радостно кричавших своим хозяевам, что они закончили свои дела, готовы немного побегать и идти завтракать.

День пытался разбудить меня шумом улицы: гудками машин, воем сирен, громкой музыкой из окон дома напротив.

Разбудить меня удалось только Фросе. Её шершавый язык заставляет меня делать всё, что она хочет, сейчас она хотела есть. Вчера вечером я положил ей в миску корм, значит уже съела.

Я сполз с кровати, насыпал ей корм. Ложиться снова в постель было лень. Заставил себя заварить чай, взял сигареты и включил компьютер.

Минут сорок я щелкал мышкой. Потом попробовал что-нибудь сделать по проекту, но впустую: мысли путались, буквы и строки сливались, глаза начали болеть…

«Займусь позже!», подумал я, включил какой-то фильм, закурил, хлебнул чайку и стал смотреть что-то об изгнании бесов.

Когда добро наконец победило зло, я включил следующий, уперся взглядом в монитор: мыслей не было, чувств никаких, лишь боль, пронизывающая все тело. Таблетки не помогали, алкоголь не действовал, даже не пьянил. Единственным удовольствием было курево, когда с чаем, когда с кофе. В голове вертелось: «Откуда взялась это Вера? Как Наташа узнала, где я?»

Подойдя к зеркалу, я ужаснулся – на меня смотрел БОМЖ – трехдневная щетина, помятый костюм, который, как я вспомнил, не снимал уже три дня, заляпанная пятнами кофе рубашка…

Три дня меня не было на работе. Завтра доклад шефу по проекту. Надо взять себя в руки. Надо … Не хочу. Все потом.

Я снова уселся перед монитором…

Тут замяукала Афродита, сообщая мне о том, что пора уже кое-где прибраться. Это заставило меня встать. Мне было безразлично, что обо мне думают люди: друзья, коллеги, начальство, соседи… Но мнением Фроси я дорожил. Хотелось, чтобы хоть она относилась ко мне по-прежнему с любовью и верностью.

Следующим утром я снова проспал, приехал на работу бомж бомжом. Прошел прямо в кабинет к начальнику Николаю Борисовичу Остапову.

– Проект ещё не готов. Я приболел немного. Сердце – соврал я. Ложь далась мне легко, чего раньше не случалось никогда.

– Вам трудно справляться со своими обязанностями? – начальник был строг.

Я молчал, молчал и Н.Б.

– Идите. Через час проект должен быть у меня на столе – приказал Остапов.

– Хорошо – я «взял под козырек», хоть за час подготовить проект – нереально. Знал, что не сделаю, знал, что вру, но было безразлично…

Выйдя из офиса, сел в машину, включил зажигание и … снова нахлынула апатия. Кое-как заставил себя собраться – Дома ждала Фрося.

Я ехал в крайнем ряду, когда на «встречку» выехала «Газель». Она неслась мне в лоб… Мне было все равно, я даже не нажал педаль тормоза и не отвернул руль. Слава Богу, водитель «Газели» сумел вырулить на свою полосу.

Дома я бросил ключи от машины в ящик стола.

– Больше я за руль не сажусь.

Фрося уже терлась о мои ноги. Впервые за несколько дней я почувствовал, что кому-то нужен.

Не думать о Наташе было трусостью. Я могу быть неопрятным, безразличным ко всему, могу соврать, пообещать и не сделать, но трусом я не был и не буду.

Что произошло не корпоративе? Я же понял, что это была не Наташа. Надо было вытолкать её вон или самому выпрыгнуть из окна. Что теперь делать? На себя мне наплевать, а вот, что сейчас творится на душе у Наташи? Как же ей больно! Я подонок, слабак!

Поехать к ней, всё объяснить… А, как объяснить? Пока я буду говорить, у неё перед глазами будет та картинка в кабинете: по пояс голые мужчина и женщина. Чем они занимались?

– Господи! Прости меня!

Раздался звонок в дверь. «Нет меня», подумал я.

В дверь продолжали звонить. Потом начали стучать громко и настойчиво.

Фро прыгнула мне на колени, начала мурлыкать и тереться об меня. Спрыгнула на пол и побежала в коридор. Я пошел за ней. Афродита сидела у входной двери…

Я открыл дверь, на пороге стояла Наташа:

– Я не верю в то, что видела своими глазами. Ты не способен на такое. Я глупая? Прости меня – она подошла ко мне, улыбнулась, обняла. Я обнял её. Она взяла мое лицо в свои ладони и сказала:

– Родной мой, я люблю тебя!

Любовь открывает нам небеса. Даже дьявол не сможет принять душу в жертву за любовь – глупо. Кто не любит, никогда не сможет понять двух любящих людей, которые владеют всем, когда мы владеем лишь крупицей.